| [Все] [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее] | [Рекомендации сообщества] [Книжный торрент] |
Очень древний народ (fb2)
- Очень древний народ (пер. Автор Неизвестен) 47K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Говард Лавкрафт
Г.Ф.Лавкрафт — Очень древний народ
Из письма «Мелмоту» (Дональду Уондри) (четверг, 3 ноября 1927)
Это был или пылающий закат, или поздний полдень в крошечном провинциальном городке Помпело, лежащем у подножия Пиренеев в Ближней Испании. Год, должно быть, относился ко времени поздней республики, так как провинцией управлял назначенный сенатом консул, а не пропретор[1] Августа; до календ[2] ноября оставался один день. К северу от маленького города вздымались холмы, окрашенные алым и золотым; сияние склоняющегося к западу солнца придавало красноватый мистический оттенок грубым недавно обтесанным камням и штукатурке зданий, окружавших пыльный форум, а также деревянным стенам амфитеатра, располагавшегося на востоке. Толпа граждан — густобровые римские поселенцы, нечесаные местные жители, а также полукровки, порожденные обеими нациями — одетая в дешевые шерстяные тоги с некоторыми вкраплениями шлемов легионеров, а также грубых плащей чернобородых людей из обитавшего в здешних местах рода васконов[3] — заполнила мощеные улицы и форум, движимая некоей смутной и плохо определимой тревогой.
Что касается меня, то я только что сошел с носилок, которые иллирийские носильщики в спешке принесли из Калагурриса, переправившись при этом через Ибер в южном направлении. Я был провинциальным квестором[4] по имени Люций Целий Руфус, и призвал меня проконсул Публий Скрибоний Либо, прибывший из Таррако несколько дней назад. Солдаты были пятой когортой[5] XII-го легиона под командованием военного трибуна Секстия Аселлия; также из Калагурриса, где находилась его постоянная резиденция, прибыл легат всего региона Гней Бальбутий.
Причиной собрания послужил ужас, таящийся в холмах. Все городские жители были напуганы, и умоляли о прибытии из Калагурриса когорты. Пришла осенняя Ужасная Пора, и дикари в горах готовились к жутким церемониям, о которых в городе ходили лишь слухи. Это был очень древний народ, обитавший высоко в холмах; он говорил на отрывистом языке, который васконы не понимали. Редко кому доводилось видеть их; но несколько раз в год они присылали маленьких желтых косоглазых посланцев (похожих на скифов) торговать с купцами при помощи жестов; каждую весну и осень на вершинах гор они свершали мерзкие обряды, их вопли и жертвенные костры вселяли ужас в деревни. Всегда в одно и то же время — ночью перед календами мая и перед календами ноября. Жители городка пропадали прямо перед этими ночами, и больше о них уже никто не слышал. Шептались, что местные пастухи и фермеры не были настроены так уж недоброжелательно по отношению к очень древнему народу — не одна крытая соломой хижина пустела перед наступлением полуночи во время двух омерзительных шабашей.
В этом году ужас был особенно велик, так как люди знали, что гнев очень древнего народа направлен против Помпело. Три месяца назад с холмов спустились пятеро маленьких косоглазых торговцев, и во время рыночной драки трое из них были убиты. Двое оставшихся в живых, не говоря ни слова, исчезли в горах, и — этой осенью не исчез ни один крестьянин. В подобной неприкосновенности чувствовалась угроза. Очень древний народ никогда прежде не отказывался от жертвоприношений во время шабашей. Ситуация была слишком спокойной, чтобы быть нормальной, и крестьян охватил страх.
Много ночей глухо стучали барабаны на холмах, и, наконец, эдил[6] Тиберий Анней Стилпо (по рождению бывший наполовину местным) послал к Бальбутию в Калагуррис за когортой, чтобы было чем защититься от шабаша в ужасную ночь. Бальбутий, не особо вникнув в суть просьбы, отказал под предлогом того, что страхи крестьян беспочвенны, и что омерзительные ритуалы племени с холмов не касаются Римского Народа, пока нашим гражданам ничего не угрожает.
Я, хоть и был близким другом Бальбутия, не согласился с ним; я заявил, что долгое время посвятил изучению запретных темных верований и считаю: очень древний народ способен призвать самую отвратительную погибель на городок, который, в конце концов, был римским поселением, и в котором жило значительное число наших граждан. Мать просившего о помощи эдила — Гельвия — была чистокровной римлянкой, дочерью Марка Гельвия Цинны, который прибыл сюда с армией Сципиона. Изложив эти аргументы, я отправил раба — сообразительного маленького грека по имени Антипатер — с посланием к проконсулу. Скрибоний принял во внимание мою просьбу и приказал Бальбутию отослать пятую когорту под командованием Аселлия в Помпело, войти в холмы вечером перед ноябрьскими календами и расправиться со всеми вакханалиями, какие будут обнаружены, захватить столько пленников, сколько он сможет привести с собой в Таррако к следующему суду пропретора. Бальбутий, однако, подал протест, так что обмен корреспонденцией продолжился. Я писал проконсулу так много и часто, что он сильно заинтересовался и решил провести персональное расследование кошмара. Желая посовещаться с кем-либо, разбирающимся в предмете, он приказал мне сопровождать когорту Аселлия — Бальбутий отправился с нами, чтобы продолжать выступать против приказа, так как искренне полагал, что решительные военные действия послужат причиной для волнений среди васконов — и тех из них, кто вел прежний варварский образ жизни, и тех, кто осел на земле.
Так мы все и оказались присутствующими при таинственном закате над осенними холмами — старый Скрибоний Либо в белой тоге-претексте[7], золотой свет отбрасывает блики на сияющую лысую голову и морщинистое ястребиное лицо, Бальбутий со сверкающим шлемом и в нагруднике, выбритые до синевы губы сжаты в упорном неприятии, молодой Аселлий в отполированных ножных доспехах и с самодовольной усмешкой, и необычное скопление горожан, легионеров, диких местных жителей, крестьян, ликторов[8], рабов и слуг. Я носил обычную тогу и не отличался какими-то особыми характеристиками. И над всем этим веял ужас. Городские и деревенские жители не отваживались говорить вслух, и люди из окружения Либо, пробывшие в здешних местах почти неделю, казалось, заразились безымянным страхом. Сам старый Скрибоний выглядел мрачным, и наши громкие голоса — тех, кто пришел позднее — казались здесь странно неуместными, будто на месте смерти или в храме некоего загадочного Бога.
Мы вошли в преторий[9] и начали мрачную беседу. Бальбутий снова заявил свои возражения, и был поддержан Аселлием, который, похоже, относился ко всем местным жителям с крайним презрением, но в то же время считал неразумным их будоражить. Оба солдата настаивали, что лучше поссориться с меньшинством из колонистов и цивилизованных местных, ничего не предпринимая, нежели ссориться с большинством, состоящим из варваров диких племен и крестьян, искореняя жуткие ритуалы.
Я, напротив, повторил запрос о необходимости вмешательства, и сказал, что готов сопровождать когорту в любой экспедиции, в которую бы та не отправилась. Я указал на то, что варвары васконы в самых мягких выражениях могли быть охарактеризованы как непокорные и ненадежные, так что столкновения с ними рано или поздно были неизбежными, как бы мы сейчас не решили поступить; что в прошлом они не показали себя опасными противниками для наших легионов, и что будет не слишком-то хорошо оказаться представителями римского народа, позволившими варварам нарушать порядок, которого требует правосудие и престиж Республики. Также, с другой стороны, успешное управление провинцией зависит в первую очередь от безопасности и доброжелательности цивилизованной части общества, ответственных за торговлю и процветание, и в чьих венах течет значительная часть нашей итальянской крови. Эти люди, хотя численно они и составляли меньшинство, были надежным элементом, на чье постоянство можно положиться, и чье сотрудничество может крепче всего привязать провинцию к Империи Сената и Римскому Народу. Было одновременно и долгом и выгодой позволить им воспользоваться защитой, на которую имел право каждый римский гражданин; даже (и в этом месте я саркастически взглянул на Бальбутия и Аселлия) ценой некоторого беспокойства и усилий, а также небольшого перерыва между пьянками и петушиными боями лагеря в Калагуррисе. В том, что городку и жителям Помпело угрожает нешуточная опасность, я не сомневался благодаря своим исследованиям. Я прочитал множество свитков из Сирии и Египта и тайных городов Этрурии[10], а также имел продолжительную беседу с кровожадным жрецом Арицийской Дианы из лесного храма на краю озера Неми. Ужасные кошмары могли быть вызваны на холмах во время шабашей; кошмары, которым не было места на землях Римского Народа; и потворствовать оргиям, какие, как всем известно, обычно устраиваются на шабашах, не было в обычаях тех, чьи предки во времена консула Аулия Постумия казнили так много римских граждан за участие в вакханалиях, — дело, память о котором жива благодаря Постановлению Сената о вакханалиях, выгравированному на бронзовой доске и с которым при желании может ознакомиться каждый. Остановленный в надлежащее время, до того как обряды могли бы вызвать к жизни что-либо, с чем железо римского пилума[11] оказалось бы не в состоянии справиться, шабаш не представлял крепкого орешка для сил одной когорты. Арестовать следовало лишь непосредственных участников, а если не трогать значительное число тех, кто в основном ограничивался наблюдением, то это, несомненно, облегчит недовольство симпатизирующих шабашу поселян. Короче говоря, и принципы и политика требовали решительных действий; и я не сомневался, что Публий Скрибоний, помня о величии и обязательствах римского народа, останется верен плану отправить когорту (вместе со мной), несмотря на возражения Бальбутия и Аселлия — чьи разговоры, несомненно, больше подходили провинциалам, нежели римлянам, и которые они, конечно, могли продолжать до бесконечности.
Склонявшееся к горизонту солнце стояло уже очень низко, и весь притихший город казался окутанным сковывающими и жуткими чарами. Наконец проконсул Публий Скрибоний дал свое добро запросу о действиях и временно поставил меня во главе когорты в должности старшего центуриона; Бальбутий и Аселлий дали свое согласие, первый с большей учтивостью, нежели последний. Когда сумерки спустились на дикие осенние склоны, издалека в пугающем ритме поплыло мерное жуткое громыхание чудовищных барабанов. Кое-кто из легионеров обнаружил робость, но резкий приказ вернул их в строй, и вся когорта построилась на открытой равнине к востоку от амфитеатра. Либо, также как и Бальбутий, решил сопровождать когорту; однако оказалось непросто отыскать среди местных проводника, который показал бы путь в горы. Наконец молодой человек по имени Верцеллий, сын чистокровных римлян, согласился провести нас по крайней мере через предгорья.
Мы двинулись маршем в сгущающихся сумерках, тонкий серебряный серп молодой луны дрожал над лесами слева от нас. Беспокоило нас больше всего то, что шабаш продолжался. Сообщения о приближающейся когорте, должно быть, достигли холмов, и даже промедление с принятием окончательного решения не могло сделать их менее тревожными — однако зловещие барабаны грохотали как и раньше, будто у празднующих имелись какие-то странные причины не обращать внимания, идут на них маршем силы Римского Народа или нет. Звук усилился, как только мы вошли во вздымающийся провал в холмах; крутые поросшие лесом валы тесно обступили нас, странно причудливые стволы деревьев виднелись в свете наших качающихся факелов.
Все шли пешком, если не считать Либо, Бальбутия, Аселлия, двух или трех центурионов и меня; и чем дальше, тем тропа становилась более крутой и узкой, так что те, кто ехал на конях, принуждены были оставить их; группе из десяти человек приказали охранять животных, хотя вряд ли какие-нибудь грабители могли объявиться в здешних местах в столь ужасную ночь. Иногда нам казалось, что мы будто замечаем в лесу крадущийся силуэт. После получасового подъема крутизна и узость подъема сделала продвижение столь большой группы людей — более трех сотен, если считать всех — весьма сложным и тягостным. Затем сзади до нас с полной и потрясающей душу неожиданностью донеслись жуткие звуки. Его издавали привязанные лошади — они кричали, не ржали, а именно кричали… Внизу было темно, и не было слышно людских голосов, по которым мы могли бы понять, что там происходит. В тот же момент на пиках перед нами ярко вспыхнули костры, так что ужас, похоже, был теперь и впереди и позади нас.
Позвав молодого Верцеллия, нашего провожатого, мы нашли лишь съежившуюся груду, лежащую в луже крови. В руке он сжимал короткий меч, сорванный с пояса подцентуриона Децима Вибулана, и на его лице застыл такой ужас, что самые стойкие ветераны побледнели, взглянув на него. Он убил себя, когда закричали лошади… Он, кто родился и прожил всю жизнь в здешних местах, и знал, что люди говорят шепотом об этих холмах. Все факелы тотчас же стали тускнеть, и возгласы испуганных легионеров смешались с непрекращающимися криками привязанных лошадей. Воздух стал ощутимо холоднее, внезапнее, чем это обычно бывает в начале ноября, и, казалось, задрожал от ужасающих волнообразных сотрясений, который я не мог не связать с хлопками огромных крыльев.
Вся когорта теперь стояла неподвижно, и в угасающем свете факелов я увидел то, что, как я решил, было фантастическими тенями, очерченными в небе призрачным сиянием Млечного пути; они скользнули через Персея, Кассиопею, Цефея и Лебедя. Затем вдруг с неба исчезли все звезды — даже яркие Дэнеб и Вега впереди, и одинокие Альтаир и Фомальгаут позади. А когда факелы потухли окончательно, над пораженной и дико кричащей когортой остались лишь гибельные и ужасные жертвенные костры на возвышающихся вершинах; адский и красный, их огонь сейчас обрисовывал фигуры безумно скачущих колоссальных безымянных существ, о которых никогда не осмеливались даже прошептать в жутчайшем из самых тайных сказаний ни фригийский жрец, ни старуха из кампанийского селения.
И над слившимися криками людей и лошадей тот демонический грохот достиг наивысшей громкости, а холодный как лед пронизывающий воздушный поток неторопливо скользнул вниз с тех запретных высот и обернулся вокруг каждого человека, а затем вся когорта принялась бороться и кричать в темноте, будто изображая судьбу Лаокоона и его сыновей. Только старый Скрибоний Либо казался покорившимся судьбе. Он произнес несколько слов, не заглушенных воплями, и они все еще отдаются эхом в моих ушах. "Malitia vetus — malitia vetus est… venit… tandem venit…"[12]
А затем я проснулся. Это было наиболее живое за многие годы сновидение из пробудившихся родников подсознания, долгое время не трогаемых и забытых. О судьбе той когорты записей не сохранилось, но, по крайней мере, город был спасен — так как энциклопедии свидетельствуют, что Помпело дожил до наших дней, и известен под современным испанским названием Помпелоны.
За годы до варварского превосходства -
Гай Юлий Вер Максимин
1
Пропретор (propraetor или pro praetore) — так назывался, в последнее время республики, наместник преторской провинции, избиравшийся из окончивших годичный срок службы преторов. П. имел самостоятельное командование и высшую юрисдикцию в своем районе, по объему власти ничем не отличаясь от проконсулов; только инсигнии его были ниже: 6 ликторов вместо 12, менее значительная cohors praetoria и т. п. В период принципата все императорские провинции, кроме Египта (см. Procurator), поручались П.; полный титул их был legatus Caesaris pro praetore consulari potestate, что указывало на главную функцию — военное командование, в противоположность проконсулам, управлявшим мирными сенатскими провинциями. Так как в императорских провинциях интендантской частью заведовал особый прокуратор, то П. не имели квесторов. Получая определенное вознаграждение и опасаясь строгих наказаний, наместники цезарей ограничивали свои поборы и злоупотребления. Кроме того, значительным облегчением для провинции было то обстоятельство, что П. оставались в провинциях дольше одного года. С течением времени и сенатские провинции перешли в руки императоров, и таким образом исчезло различие в управлении. (Примечания подготовлены на основе Энциклопедии Брокгауза и Ефрона)
(обратно)
2
Календы (Kalendae, от лат. calare, т. е. звать) — в Риме название первого дня каждого месяца. Когда помощник понтифекса, обязанный наблюдать за лунными фазами, в первый раз видел серп луны, он созывал народ в Капитолий, чтобы торжественно возвестить наступление нового месяца и вместе с тем объявить изменявшееся сообразно месяцу число дней до нон. Обычай этот сохранился и после введения в 304 г. до Р. Х. письменного календаря. В торговом мире К. служили днями расплаты.
(обратно)
3
Васконы — предки басков. Именем Васконгадос испанцы называют баскские провинции. Васконгадос — все равно, что баски.
(обратно)
4
Квесторы (quaestores) — должностные лица в Древнем Риме, уже в царское время являющиеся помощниками царя при расследовании преступлений, грозивших смертною казнью (quaestores parricidii). Во время республики, когда К. было сперва 2, затем 4, 8, а при Сулле и позже — 20, они выбирались в трибутных комициях. К. была первой должностью в сенаторской карьере. Начиная с 421 г., плебеи могли достигать ее наравне с патрициями. Городские К. (quaestores urbani) охраняли государственное казначейство (аеrаrium) в храме Сатурна, ведали прием и выдачу денег, смотрели посланных от других городов и принимали посланных от других народов. В каждой провинции было по одному провинциальному К., который заведовал финансовыми делами, а порой и гражданскими процессами. В случае отсутствия губернатора, К. получал его власть и звание quaestor pro praetore. Сперва Август, затем Нерон изъяли из ведения городских К. финансовую часть. Явились К. Августа (quaestores Augusti), приставленные к двум консулам и императору для их сношений с сенатом; они же в звании quaestores candidati principis давали гладиаторские игры. Во время империи проконсул являлся в сенаторскую провинцию в сопровождении К. (quaestor pro praetore), имевшего некоторые права юрисдикции и управления провинциальной казной. По разделении империи quaestor sacri palatii со времен Диоклетиана составлял проекты законов, принимал прошения и скреплял исходившие из императорского кабинета акты. См. Виллемс, "Римское государственное право" (Киев, 1888); Целлер, "Римские государственные и правовые древности" (Москва, 1893). В настоящее время К. назыв. должностные или особо уполномоченные выборные лица, состоящие при германских университетах, при законодательных и др. собраниях для заведования хозяйственной частью зданий и т. п. Во Франции в национальном собрании 1848-51 гг. и с 1871 г. К. (questeurs) назыв. три члена комиссии, избираемой палатой из среды депутатов, на обязанности которой лежит заведование хозяйственной частью палаты, равно как охрана ее безопасности и порядка. 6 ноября 1851 г., когда распространились слухи о государственном перевороте, подготовлявшемся Наполеоном, К. ген. Лефло по соглашению с своими товарищами предложил палате издать постановления, обеспечивающие К. на случай надобности достаточную военную помощь. Это предложение, известное под именем "предложения квесторов", было палатой отклонено. Генерал Шангарнье, слепо веря в преданность армии, торжественно поручился за нее; один республиканский депутат просил палату довериться своему невидимому стражу — народу. По ныне действующей франц. конституции 1875 г. охрана безопасности сената и палаты депутатов возложена на их президентов, которые могут обратиться с требованием о содействии к военным и др. властям и даже непосредственно к любому офицеру, обязанному повиноваться беспрекословно; право обращаться с подобными требованиями президенты могут делегировать К. или одному из К., состоящих при сенате и палате.
(обратно)
5
Когорта (cohors) — одно из подразделений римского легиона со времен Мария, который усилил легион до 6000 человек и разделил его на 10 К. Каждая К. состояла из центурий. Cohortes praetoriae развились из cohors praetoria, т. е. отряда, служившего охраной полководцу и главной квартире. При императорах cohortes praetoriae составляли лейб-гвардию (см. Преторианцы). Cohortes urbanae — род столичных жандармов, сперва 3, позже 4 К., под начальством praefectus urbis, каждая по 1000 человек. Cohortes vigilum — образованный впервые Августом отряд пожарных и полицейской стражи против воров и разбойников. Состоял из 7 К., под начальством особых praefecti vigilum с подчиненными им трибунами, каждая по 1000 человек. Cohortes auxiliariae или sociae или leves назывались в императорское время отряды, не принадлежавшие к легионам и набираемые в провинциях. Cohortes milliariae назывались те из них, численность которых достигала 1000 человек, quingenariae — 500 человек. Пешие К. носили название peditatae, смешанные с конницей — equitatae, чисто конные отряды — alae. Cohortes italicae назывались К., составленные из добровольцев-уроженцев Италии; число их простиралось до 32.
(обратно)
6
Эдилы (aediles) — в древности одна из коллегий магистратов города Рима. Имя aediles произведено от aedes и доказывает отношение этой магистратуры к постройкам вообще или к храмам (а может быть, к одному какому-либо храму) в частности. Возникновение эдилитета в римском государственном строе (вне Рима, в Италии эдилитет мог существовать и раньше и иметь общеадминистративное значение; см. ниже) преданием, вероятно — правильно, относится к тому времени, когда плебс в своей борьбе с патрициатом добился законного признания своих представителей и защитников — трибунов. Весьма возможно, что трибуны, как представители городского плебса в его делениях на четыре сервиевы трибы, существовали и раньше; весьма вероятно, что такое же неофициальное существование имели тогда и Э. В момент своего официального признания Э. имеют значение помощников трибунов в ограждении интересов плебса, исполнителей их предписаний в судебно-коэрциционной деятельности и вместе с тем хранителей плебейского архива в плебейском храме Цереры, Либера и Либеры на Авентине — положение, совершенно аналогичное положению квестуры при консулате. Эти функции, однако, не объясняют имени, которое, как и имя трибунов, естественнее всего предполагать существовавшим в организации плебейства до создания трибуната. Возможно, потому, что Э. первоначально были представителями плебса, заботившимися о поддержании и материальном обеспечении плебейских культов и, специально, единственного плебейского храма (aedes) Цереры, Либера и Либеры — этой антикапитолийской триады. Забота о постройках и о культе позднее вошла в компетенцию Э. как общегосударственной магистратуры именно в силу выработавшегося уже в этом отношении навыка. Как помощникам трибунов, имевшим самостоятельную власть и охраненным общей с трибунами заклятостью (sacrosanctitas), эдилам необходимо было быть ознакомленными со всем тем, чего добивался плебс; в силу этого они сделались хранителями плебейского архива. С другой стороны, они должны были постоянно быть среди плебса в его делах и столкновениях на улицах, на рынках и т. д., чтобы всегда быть наготове вступиться за обиженных. Как доверенные плебса, Э. не могли не сделаться арбитрами в целом ряде споров; государству естественно было воспользоваться их опытом и авторитетом в делах, наиболее близких большинству населения, — в делах благоустройства города (площадей, улиц, рынков). В 463 г. до Р. Х. (Liv., III, 6, 9) Э. по поручению патрицийских магистратов исполняют полицейские обязанности, позже (Liv., IV, 30, 11) стоят на страже против чужеземных культов, в 438 г. (Plin., "Nat. hist. ХVIII, 15) заботятся о хлебе. Тенденцию превратиться в общегосударственных магистратов они обнаруживают в особенности тогда, когда ряд побед плебса делает менее важным постоянное личное вмешательство трибунов и Э. для защиты интересов каждого плебея в отдельности. Для трибуната и плебса эдилитет, как чисто плебейское представительство, становится безразличен. Превращение его в общегосударственную магистратуру в разгар борьбы плебса и патрициата (в 367 г.) не обходится, однако, без стремления патрициата выделить для себя хоть часть новообразуемой в применении к плебейскому учреждению магистратуры: рядом с двумя плебейскими Э. (aediles plebis или plebei) появляется два курульных эдила (aediles curules). Численность образовавшейся таким образом коллегии была увеличена только Цезарем в 44 г. путем присоединения двух новых Э. — aеdiles ceriales. С этого времени число 6 становится постоянным. Отличия Э. курульных от плебейских касались не столько компетенции, сколько состава, выбора и инсигниев. Плебейские Э. выбирались всегда исключительно из лиц плебейского сословия, курульные, согласно Ливию и сохранившимся данным о действительном составе коллегий, — из патрициев и плебеев попеременно до I в. до Р. Х., когда устанавливается обычай давать эдилитет только плебеям. Этому обычаю следует и Цезарь, требуя плебейства от своих aediles ceriales. Соответственно своему плебейскому характеру Э. выбираются изначала в собраниях плебса (concilia plebis, уже в 471 г.), по предложению трибуна, а курульных Э. выбирают comitia tributa. Военной властью Э., как плебейские, так и курульные, не обладают. О первоначальном плебейском представительстве свидетельствует и то, что общемагистратских инсигний и прав плебейские Э. не имеют: ни магистратский стул, ни fasces, ни ликторы, ни одежда, ни jus imaginum им не усвоены. Наоборот, Э. курульные имеют все отличия магистратуры, за исключением ликторов. Сделавшись общегосударственной магистратурой, эдилитет постепенно входит в certus ordo magistratuum, занимая место выше квестуры, но ниже претуры. Более чем вероятно, однако, что обязательным отправление эдилитета не было никогда и только связь с народной массой и возможность влиять на нее путем организации игр и городского довольствия заставляли членов привилегированных сословий искать этой магистратуры. Внешнее различение обеих эдильских коллегий сказывалось и в том, что у каждой была своя касса, своя канцелярия, вероятно — свой архив. Все это, однако, не свидетельствует о строгом разграничении компетенции: границы между Э. плебейскими и курульными в этом отношении провести невозможно; не проводит ее и Цицерон ("De leg., III, 7). Надзор за городом состоял главным образом в наблюдении за хорошим состоянием улиц и площадей и находившихся на них фонтанов, за благоустройством храмов, за нестесненностью уличного движения, за частными предприятиями, назначенными для общественных нужд (банями, трактирами, ресторанами, постоялыми дворами, публичными домами и т. п.). Следят Э. также за чистотой старого культа и устраняют новые, недозволенные. Словом, порядок и благоустройство в городе — их главная задача. Средства для достижения цели у них те же, что и у остальных магистратов, т. е. коэрциция, состоящая в телесном воздействии (главным образом, на несвободных), уничтожении части имущества (pignoris capio) и штрафах. Последние — средство, наиболее часто применяемое, — нередко вели к апелляции народному собранию, причем Э. фигурировали как магистраты, председательствовавшие в народных собраниях (по трибам) с судебными целями. Забота о продовольствии города носила троякий характер: 1) надзор за рынками, т. е. свежестью и доброкачественностью провизии, ее ценностью, правильностью мер и весов и т. п. Все это, поскольку оно приводило к спорам, вело за собой коэрцицию со стороны Э. Некоторые споры частных лиц подлежали и юдикации Э. 2) Надзор за рынками вызывал заботу о правильном подвозе съестных припасов, преимущественно хлеба — в высшей степени ответственная и трудная задача при неудовлетворительности средств подвоза и небезопасности торговых сношений. 3) Наконец, забота о подвозе хлеба повлекла за собой исполнение поручений сената по закупке и раздаче хлеба населению города, т. е. заведование так назыв. фрументациями. При Цезаре cura annonae перешла к aediles ceriales. Устройство годовых игр относится к области развития заботы о культовом благоустройстве. Первоначально Э. выступают здесь как помощники консулов (ludi Romani), организуя игры чисто плебейские (ludi plebei и ceriales). К их же компетенции относятся и игры в честь матери богов (Megalesia) и Флоры (Floralia).
Э. в муниципиях. Весьма возможно, что Э. в городах латинских и италийских появились в связи с общественным культом, независимо от Рима; несомненно, однако, что общее распространение эдилитета в Лации и впоследствии по всей Италии вызвано было доминирующим положением Рима, может быть, специально для Лация даже особым распоряжением первенствующей общины. Такое распоряжение предполагает, однако, превращение эдилитета в магистратуру, т. е. произошло позже 367 г. до Р. Х. Сведения наши об Э. в муниципиях не идут дальше I в. до Р. Х.: это, кроме некоторых упоминаний у авторов (преимущественно, у сатириков — Петрония и Апулея), муниципальные статуты и ряд муниципальных надписей. Из этого материала явствует, что муниципальные Э. — сколок с государственных, за немногими исключениями, когда Э. играют роль единственных магистратов или имеют специальную квалификацию. Совпадение функций Э. в романских странах и эллинских агораномов доказывает, что самое развитие эдилитета как магистратуры состоялось по образцу греческой агораномии. Эдилы в муниципиях составляют либо особую коллегию, либо часть коллегии кватуорвиров; по рангу они ниже муниципальных консулов-дуовиров; выбираются они так же, как и дуовиры, и, как они, входят после исполнения магистратуры в состав муниципальной курии. Квалификация для выбора та же, что и для звания декуриона. Инсигнии муниципальных Э. совпадают с инсигниями Э. курульных. Компетенция Э. та же, что в Риме: забота о городе, об анноне и об играх. Как средства в их руках — коэрциция и юдикация, последняя — в спорах, цена которых не превышает 1000 сест. В области сura urbis им принадлежит надзор за городскими натуральными повинностями и заведование строящимися зданиями, в области cura annonae — надзор за свободным трудом, за уплатой рабочей платы и за исполнением рабочими своих обязательств (CIgr., 2374-e). Подобно муниципальному, возникает эдилитет и в квазимуниципальных организациях (vici, pagi, canabae), и в коллегиях, и в других корпоративных единицах.
(обратно)
7
Претекста, одежда (praetexta sc. toga) — обыкновенная белая тога с пурпурной каймой по борту (по-слав. препряда). П. носилась только мальчиками до 16-летнего возраста, курульными, муниципальными и колониальными магистратами, а также некоторыми из числа жрецов, и была, за исключением первого случая, знаком отличия, присвоенным известной должности. Магистраты, исполнявшие курульные должности, и диктаторы имели право носить П. на общественных празднествах и церемониях; в ней же они и погребались. Во время Империи П. жаловалась как знак отличия (ornamentum), по усмотрению сената.
(обратно)
8
Ликторы (lictores) — y римлян официальные служители высших магистратов cum imperio, перед которыми они несли fasces (пучок розог и топор). Число Л. магистрата сообразовалось с его значением: консулы имели 12 Л., диктаторы — 24, преторы в городе — 2, а провинциальные наместники — 6. Л. предшествовали магистрату один за другим, расчищали ему путь в толпе и наблюдали за тем, чтобы ему оказывали надлежащие почести. Исполнение определенных магистратом наказаний также лежало на Л.
(обратно)
9
Преторий (praetorium) — место в лагере, отведенное для палатки главнокомандующего. В эпоху Полибия это был квадрат, сторона которого равнялась 200'; он обозначался при планировке белым значком (vexillum). П. находился ближе к выходным, обращенным к неприятелю воротам (porta praetoria), на главной лагерной улице (via praetoria). Перед П. находилась главная площадь (forum или principium). На плане Гигина П. расположен посередине лагеря.
(обратно)
10
Этрурия (Etruria, Tuscia, Tyrsema, Tyrrhenia) — Под Э. обыкновенно подразумевают северо-западную область древней Италии, граничившую на севере с Лигурией, Галлией и землей Венетов, на востоке — с Умбрией по реке Тибр, на юго-западе — с Лациумом; западную границу ее составляло названное по имени жителей страны — тирренов — Тирренское или Тусское море. В древнейший период истории Апеннинского полуострова, когда этруски господствовали, на суше и на море, над населением Верхней и Средней Италии, в пределы Э. входили также земли на севере до Альп и на юге до Кампании (включительно). Собственно Э. была изрезана отрогами Апеннинского хребта, разделявшими область на плодородные долины. При значительном плодородии область изобиловала минеральными богатствами. Развитию торговли и промышленности и вообще культурно-экономическому процветанию страны способствовала близость моря и удобные гавани. Этруски, давшие имя области, сумели воспользоваться ее физическими и географическими преимуществами и, при своей способности к культурному развитию, создали целую эпоху в ранней истории Италии. Вопрос о происхождении этрусков (так называемый Этрусский вопрос), возбужденный и не решенный в древности, создал в новейшей историко-филологической науке целую литературу. Археология, поддерживаемая литературными свидетельствами древности, осветила некоторые спорные положения, но определенного и полного решения вопроса мы еще не имеем. В настоящее время большинство ученых склонны признавать этрусков народом, пришедшим около 1000 г. до Р. Х. в Италию из Малой Азии (Лидии) морем; этапными пунктами в этом переселении служили острова Эгейского моря Имброс, Лемнос и Самофракия, а также полуостров Халкидика, где в историческое время жило племя тирренов пеласгов. Этрусский язык признается не принадлежащим к семье индоевропейских языков; характер его остается до сих пор неразгаданным. Прибыв в Италию, вероятно, с западного ее берега, этруски вытеснили населявших первоначально северную часть полуострова умбров и, утвердившись на новой родине, достигли с течением времени высокой степени культурного и политического развития. На то, что этруски заняли земли, принадлежавшие италийцам, указывают, между прочим, италийские географические названия в местностях, которые впоследствии были населены этрусками: так, два этрусских города Hatria и Spina, при устье По, река Umbro и город Camers в Э. носят италийские названия, удержанные этрусками; жившие в Фалериях фалиски являются остатком латинского населения Э. Древнейшее племенное название этрусков, в форме Турша или Туруша, упоминается уже в египетских памятниках царствования Рамсеса II. Греки придали этому имени форму Тиррены (???? — ????????????), а в латинском языке корень Turs дал образования Turscus и с добавочным слогом E- и с перестановкой — E-trus-cus, откуда слово Etruria. Сами этруски называли себя Разенами (свободные). Теория о малоазиатском происхождении этрусков поддерживается Курциусом, фон Дуном, Паули, Мильхгефером, Брицио, профессором Модестовым и др., отчасти Декке. По Нибуру, Отф. Мюллеру, Гельбигу, Гзеллю, Марта, этруски происходят от альпийских ретов и пришли с севера; по Швеглеру, Корссену, они — племя индогерманского происхождения, родственное италийцам. Несмотря на то что нам известно более 7000 этрусских надписей, не установлено еще родства этрусского языка с какой-либо семьей языков. Швеглер, Корссен, Бугге, Латтес и некоторые другие считают его индоевропейским; Паули, Конве (Conway), Декке (отчасти), Бринтон, Торп, Томсен отрицают этот взгляд. В последнее время интересное мнение предложил датский ученый Томсен, сделавший попытку сблизить этрусский язык с кавказскими (очерк истории этрусского вопроса обстоятельно изложен в книге профессора Модестова: "Введение в римскую историю. Часть II. Этруски и Мессапы", СПб., 1904).
Подобно остальным италийцам, этруски жили городами, объединенными в союзы; так, в римскую эпоху в собственно этрусский союз входили 12 городских общин: Тарквинии (близ нынешнего Corneto), Вольци, Ветулония (по-этрусски Vatl), Волатерры (по-этрусски Velathra), Вольсинии (по-этрусски Velsuna), Арреций, Клузий (резиденция Порсенны), Цере (Агилла), с усыпальницей Тарквиниев (Tarchnas), Кортона, Перузий, Популония (по-этрусски Pupluna; вместо Популонии первоначально в союзе участвовали Веи), Рузеллы. Остальные города находились в зависимости от этих двенадцати общин: так, например, Фалерии зависели от Вей, Капена — от Фалерий. Собрания союза были очередные (они назначались ежегодно весной) и чрезвычайные и происходили при храме богини Вольтумны. На этих собраниях решались общие дела союза (главным образом вопросы о войне и мире), совершались общие религиозные празднества; в дни собраний устраивались игры и состязания. Кроме упомянутого союза, были еще другие (из 12-ти же городов), в долине реки По и в Кампании. Господствующий в этрусских городах образ правления был первоначально царский, позднее аристократический, с временными олигархами — лукумонами (этр. lauchme — лат. princeps). ВVIII и VII в. политическое могущество этрусков распространялось на Лациум и Кампанию; Рим не раз переходил во власть завоевателей — лукумонов. Исторические отголоски этих событий можно видеть в сказаниях о правлении в Риме рода Тарквиниев, о Целесе Вибенне и Мастарне; с последним Нибур отождествляет царя Сервия Туллия (ср. Gardhausen, "Mastarna oder Servius Tullius", Лейпциг, 1882). То же подтверждается и топографическими данными: существованием этрусского некрополя на Эсквилине и Тусского квартала (vicas Tuscus) в Риме и других городах Лациума. С падением города Тарквиний (в конце VI века) этрусское владычество в Лациуме прекратилось, а через столетие политически окрепший Рим нанес Э. удар взятием Вей (города столь же сильного, как и Рим) и несколько позднее Вольсинии. После поражения, нанесенного римлянам галлами (387 г. до Р. Х.), этруски снова взялись за оружие, но окончательная победа в этой войне осталась за римлянами, которые в результате присоединили к ager Romanus всю южную Э., учредив 4 трибы — Стеллатинскую, Троментинскую, Сабатинскую и Арнскую, а несколько позже основали колонии Сутрий (383 г.) и Непет (373). Ряд мелких войн римлян с этрусками наполняет IV столетие до Р. Х. Теснимые римлянами и галлами, они не могли удержать своей самостоятельности и к 280 г. окончательно перешли на положение подвластных Риму союзников, настолько подчинившись римскому влиянию, что даже победы Ганнибала не побудили их восстать против римского владычества.
Богатые археологические сокровища, добытые при раскопках этрусских некрополей и городов, дают нам яркую и достаточно полную картину этрусской культуры, которая получает еще более определенные контуры при сопоставлении ее с литературными свидетельствами древности. Нельзя сказать, чтобы во всем эта культура была оригинальна и самостоятельна: факты языка, письменности, религии и искусства свидетельствуют о том, что этруски заимствовали многое у греков и италийцев. В то же время неоспоримо, что они передали сами весьма многое италийцам и в частности Риму, который состоял с ними в наиболее тесной связи. Так, заимствовав у греков их алфавит, художественные формы и приемы в области живописи, керамики и отчасти архитектуры (храмовой), их богов Лето (Летун), Аполлона (Аплу), Аида (Аита) и др., а у италийцев (resp. римлян) их богов Нептуна (Нетунс), Минерву (Менрва), Сильвана (Сельванс), Марса (Мас, Марис), Луну (Лушнеи), Юнону (Уни), Януса (Ани), Вулкана (Вельханс) и др., быть может, формальный характер религии, а также многочисленные италийские слова и понятия, они в свою очередь передали италийцам греческий алфавит, а римлянам — весьма многое в области религиозной, общественной, военной и частной жизни. К наиболее характерным сторонам этрусской национальной культуры относится их зодчество, перенесенное из Малой Азии на новую родину этрусков. Как показывают развалины древних поселений Э., этруски имели обычай обносить свои города, которые обыкновенно строились на крутых возвышенностях, стенами из полигональных туфовых глыб и параллелепипедов с косыми углами; лишь позднее практиковалась кладка переменными рядами, из прямоугольных камней. Такими (так называемыми пеласгическими) стенами были окружены города Цере с гаванью Пиргами, Тарквинии, Коза, Ветулония, Вольци, Сатурния, Рузеллы, Волатерры, Популония и др. Вместе с тем был перенесен из Малой Азии и свод, который применялся этрусками при сооружении ворот и каналов (см. Этрусское искусство). О восточном происхождении этрусков свидетельствуют также их религиозные и гражданские, общественные и частные учреждения, в том числе тесно связанная с религиозной и гражданской жизнью этрусков дивинация — искусство угадывания воли богов, называвшееся у римлян этрусским знанием (disciplina Etrusca), и прежде всего искусство гадания по внутренностям животных (haruspicina). Несомненно самобытными явлениями этрусской культуры следует признать их музыку (флейты и трубы), фасоны одежды и обуви, атрибуты высшей власти. У этрусков римляне заимствовали 12 ликторов, кресло из слоновой кости, пурпуровую и окаймленную пурпуром тогу, как и вообще покрой тоги, вышитую пальмовыми ветвями тунику, башмаки с загнутыми вверх носками. Этрусская религия носила мрачный и жестокий характер и признавала полную, рабскую зависимость человека и человеческого общества от богов. Все акты человеческой жизни были обставлены — как у римлян — определенными обрядами (церемониями — слово, которое римляне производили от названия этрусского города Цере). Чтобы расположить к себе богов, этруски старались быть исполнительными в отправлении своих религиозных обязанностей; вместе с тем они умели управлять этой волей посредством молитв и обрядов. Они верили в возмездие после смерти и посмертную жизнь обставляли всевозможными представлениями ужаса. К числу национальных этрусских божеств относятся Туран (богиня любви), Тумус (= Гермес), Сефланс (бог огня), Фуфлунс (бог вина), Ларан (бог войны), Фесан (богиня зари), Вольтумна, Норция, Лары и боги смерти — Калу, Кульсу, Лейон и др. Религиозное учение этрусков было изложено в священных книгах, составление которых приписывалось Тагету (отсюда и название книг — libri Tagetici). Римляне, сделавшие переводы этих книг, различали книги о грозовых явлениях, о гаданиях по внутренностям животных, о знамениях и о разных обрядах. Относительно общественной жизни этрусков известно, что у них существовал класс свободных (раснес, откуда национальное название этрусского народа — Разены), крепостных (этера) и вольноотпущенников (лаутни). Этрусские женщины пользовались вообще почетным положением и свободой; судя по могильным фрескам, они имели право участвовать в пирах, сидя рядом с мужчинами; имена у этрусков давались не по отцу, а по матери. Благодаря материальной обеспеченности жителей, которая была следствием как физических богатств страны, так и живой торгово-промышленной деятельности, этрусские города жили привольной, пышной жизнью, даже при римском владычестве: этруски любили пиршества, праздники; от них римляне заимствовали многие формы внешнего блеска и развлечений, начиная с фасона башмака и кончая чином триумфальных процессий. Главными продуктами страны были хлеб (просо), лен, лошади, быки, свиньи, воск, мед, медь, железо, серебро, камень для построек, глина, вино (фалернское); к предметам вывоза относились оружие, ювелирные и металлические изделия, ткани, глиняная посуда (красная — из Арреция, матово-черная — из Клузия). Торговля была исконным занятием этрусков, которые, занимаясь издавна пиратством, имели также недурной флот, служивший мирным целям. О богатстве материальной культуры этрусков свидетельствует убранство многочисленных могил в этрусских некрополях, например близ Черветри (Цере) или Корнето (Тарквинии). Кроме упомянутых выше городов, этрускам принадлежали: в Верхней Италии — Мельнум, Фельсина (Бонония), Мантуя, Спина, Атрия, Равенна, отошедшие позднее к кельтам, Лука, Луна, Пизы и Фезулы, отошедшие к лигурийцам; в северной Э. — Сена; в средней и южной Э. — Сатурния, Коза, Суана, Кортона, Перузия, Визенций, Ферентин, Полимарций, Блера, Сутрий, Непете, Капена. Кроме того, этрусские города (числом 12) были в Кампании, например Вольтурн, Урина, Суррент; к числу этрусских названий в Кампании следует отнести также имена реки Клания и Стеллатской области.
С III в. после Р. Х. название Э. вытесняется именем сначала Тусции и затем Тосканы. Название Э. с титулом королевства было восстановлено 10 октября 1890 г. первым консулом Бонапартом, отдавшим Э. наследному принцу Людовику Пармскому. После его смерти (1803) вдова его Луиза, инфанта испанская, вступила в управление Э. в качестве опекунши своего сына Карла-Людовика, но в 1807 г. должна была, вследствие соглашения Франции с Испанией, сложить свою власть, и Э. сделана французской провинцией (10 мая 1808 г.). В 1809 г. сестра Наполеона Элиза Баччиоки была назначена штатгальтершей в Э. с титулом великой герцогини Тосканской. В 1814 г. Э. возвращена была великому герцогу Фердинанду III (см.).
(обратно)
11
Пилум (Pilum) — метательное копье; до Мария было оружием только у hastati и principes: triarii вместо П. имели hasta. Марий сделал П. необходимой частью вооружения всякого легионного солдата. П. состоял из древка и железного наконечника, который по первоначальной конструкции равнялся по длине древку. Древко наполовину всаживалось в наконечник, так что общая длина П. составляла приблизительно сажень. Во времена Цезаря существовали различные видоизменения первоначального типа; наконечник делался то длиннее, то короче.
(обратно)
12
"Древнее зло… это древнее зло… случилось… случилось наконец…"
(обратно)