Жабы Гриммердейла (fb2)

- Жабы Гриммердейла [=Лягушки Гиблого Дола][The Toads of Grimmerdale-ru] (Колдовской мир: Предания Колдовского мира - 6) 103K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрэ Нортон

Андрэ Нортон
Жабы Гриммердейла

1

Заиндевевшие сугробы громоздились один на другой. Герта остановилась перевести дыхание. Концом копья, которое служило ей дорожным посохом, она потыкала сугроб впереди. Древко с трудом пробило наст. Герта нахмурилась.

Кроме этого копья, которое она крепко сжимала рукой в рукавице, вооружение девушки составлял висевший на поясе длинный кинжал. В складках одежды был спрятан крохотный узелок с теми немногими вещами, которые Герта забрала с собой, покидая крепость Хорл. Но главную свою ношу она несла под сердцем, заставляя себя не отступать с намеченного Судьбой пути.

Губы ее плотно сжались. Она вскинула голову — и сплюнула. Воздух с хрипом вырвался из груди. Чего ей стыдиться? Неужели Куно ждал, что она станет ползать перед ним на коленях, умоляя о прощении, чтобы он мог показать своим приспешникам, какой он благородный?

Герта оскалила зубы, словно загнанная в угол лисица, и снова с силой ткнула копьем в сугроб. Ей нечего стыдиться, она не какая-нибудь распутная девка. Война есть война, никуда не денешься. Куно сам, представься ему такая возможность, не удержался бы от того, чтобы не овладеть женщиной из вражеского поселения.

Все бы ничего, однако добродетельный братец выгнал ее из крепости Хорл! Выгнал потому, что она отказалась выпить приготовленный его ведьмами-поварихами отвар, который скорее всего убил бы и плод и ее саму. Умри она — Куно наверняка, преклонив колена у алтаря Громовержца, объявил бы, что, дескать, такова воля Судьбы. И все закончилось бы тихо-мирно.

На какой-то миг Герте стало страшно собственных мрачных мыслей. Куно — Куно ведь был ее братом! Еще два года назад она ничуть в этом не сомневалась. Тогда она вообще всех людей считала своими братьями. А потом ее отправили в Сухой Лог, где молоденькой девчушке быстро дали понять, что мир вовсе не таков, каким она его себе воображала.

Герта порадовалась, что так скоро усвоила урок. Тихая простушка, какой она некогда была, ни за что не осмелилась бы перечить Куно, не выбрала бы эту дорогу.

Она ощутила нарастающий гнев. Ей вдруг стало жарко, словно за пазухой у нее внезапно очутилась жаровня с горящими угольями.

Герта двинулась дальше, твердо ступая по насту в своих грубых башмаках. Она ни разу не оглянулась на каменные стены крепости, за которыми вот уже пять поколений обитали ее родичи. Солнце неуклонно двигалось к западу, и медлить было некогда. К тому же тропу начисто замело, и девушке то и дело приходилось нащупывать путь копьем. Но заблудиться опасности не было: Игла Мулмы и Драконье Крыло отчетливо проступали на фоне вечернего неба.

Куно убежден, что она вернется. Герта усмехнулась.

Куно — он всегда такой уверенный! А с тех пор как успешно отразил нападение шайки дезертиров вражеской армии, которые хотели пробиться к побережью, полагая, очевидно, что там безопаснее, он стал просто невыносим.

Да, Долины свободны. Но Куно ведет себя так, будто все победы одержал он один! На самом же деле лишь напряжением всех сил, укрепив свои рати диковинными союзниками из Пустыни, сумел Верхний Халлак одолеть врагов, разбить их и загнать в море, из-за которого они явились. И ушло на это не год и не два.

Труздейл война обошла стороной — по чистой случайности. Однако если по твоим землям не прошлись огнем и мечом, это еще далеко не причина горделиво расхаживать по оставшимся неразрушенными стенам крепости. Хотя бы признал, что победил на три четверти обескровленного врага!

Герта добралась до водораздела и, не замедляя шага, устремилась дальше. Ветер поработал на славу — здесь, на тропе, совсем не было снега. Девушка подумала, насколько же старая эта дорога, одно из немногих сохранившихся свидетельств того, что ее соплеменники — не первые обитатели Долин. В былые времена кто-то другой проложил все здешние дороги, тропы и тракты.

Впереди уже можно было различить очертания потрепанных погодой изваяний у подножия Драконьего Крыла. За долгие годы своего существования изваяния эти так выветрились, что теперь невозможно было сказать, кого они изображают. Тем не менее вытесавшие их когда-то существа явно преследовали определенную цель. И трудились они над скульптурами, по всей видимости, довольно долго.

Добравшись до статуй, Герта рукой в рукавице провела по боку одной из них. Вовсе не потому, что подобно местным крестьянам верила, будто изваяния обладают некой чудодейственной силой. Она лишь поблагодарила их за то, что они так хорошо указывали дорогу.

Тропа пошла под уклон, и ветер стих. Опять начались сугробы. До праздника Поворота Года остается всего-то дважды по десять дней. А потом на смену Году Шершня придет Год Единорога, который обещает быть более удачным.

Идти снова стало труднее. Хотя Герта как следует затянула ремни на голенищах, снег все равно набился ей в башмаки и насквозь промочил портянки. Однако девушка упорно шагала дальше.

Дорога скрылась в зарослях вечнозеленого кустарника. В свете заходящего солнца листва его казалась темной, почти черной. Тесно переплетенные между собой ветви не дали снегу засыпать тропу. Герта по ледяному мостику перешла через бежавший по кустарнику ручей и повернула на восток — к Святилищу Гунноры.

По пути она миновала рощицу зачахших от зимних холодов деревьев. В наружной стене святилища был проход в форме арки. Герта решительно ступила под его своды.

Оказавшись во внутреннем дворе, она увидела перед собой низенькое здание. У двери, по сторонам которой на девушку по-кошачьи сонно таращились два круглых оконца, висел тяжелый металлический колокольчик или дверной молоток — определить наверняка было трудно. Он имел форму символа Гунноры — спелый пшеничный колос, обвивающий усыпанную плодами ветвь.

Поставив копье у стены, чтобы не мешало, Герта позвонила. Раздался не звон колокольчика, а странный глухой звук, как будто кто-то произнес фразу на незнакомом девушке языке. Однако Герта, хотя она и была тут впервые, почему-то не испугалась.

Створки двери разошлись. За ними никого не оказалось, но Герта поняла, что ее приглашают войти. Внутри дома было тепло, сладко пахло травами и цветами. Походило на то, что, сделав один только шаг, она как будто перенеслась из холодной, мертвой зимы в полную жизни весну.

На сердце сразу полегчало. Морщины на лбу Герты разгладились, и даже спина вроде стала болеть поменьше.

Помещение освещали два фонаря. Они висели на колоннах справа я слева от входа.

Девушка стояла посреди узкого коридора. Изображенные на стенах цветы были нарисованы так искусно, что на мгновение ей показалось, будто она очутилась в саду. Внезапно цветочный ковер впереди зашевелился, и она поняла, что там занавесь, узор которой повторяет рисунок на стене. По-прежнему никто не спешил навстречу Герте, и она протянула руку к занавеси.

Но прежде чем девушка коснулась ткани, та отдернулась сама собой, и перед Гертой открылась большая комната. Она увидела стол с придвинутым к нему стулом. Некоторые из стоявших на столе блюд накрыты были крышками наверное, для того, чтобы их содержимое не остыло. Девушка заметила еще хрустальный бокал, наполненный какой-то зеленой жидкостью.

— Ешь… пей… — прошелестел голое.

Вздрогнув, Герта обернулась. Никого. И тут она поняла, что безумно голодна. Она бросила на пол копье, положила рядом свой узелок, уронила с плеч плащ и опустилась на стул.

Но прежде чем начать есть, она сказала, обращаясь неизвестно к кому:

— Благодарю тебя, податель еды. Спасибо за тепло и радушие. Хозяйка этого дома, желаю тебе удачи и ясного неба поутру.

Слова повисли в воздухе.

Герта улыбнулась неожиданной мысли. Ведь это — Святилище Гунноры. Неужто Великая нуждается в благодарениях смертных?

Тем не менее девушке показалось, что она поступила верно.

Ей никто не ответил, хотя она на это рассчитывала. Переборов смущение, Герта принялась разглядывать еду. Яства, которые ее пригласили отведать, были под стать праздничному столу Лорда Долины. Зеленый напиток, теплый и с привкусом трав, освежил ее. Она пила его маленькими глотками, пытаясь определить, на чем он настоен.

Перепробовав все, что было на столе, девушка подняла крышку с самого большого из блюд. Это оказался тазик с теплой водой, на поверхности которой плавали лепестки цветов. Цветы среди зимы! Герта вымыла руки, вытерла их лежавшим поблизости полотенцем и откинулась на спинку стула, гадая, какие еще чудеса уготовила ей Гуннора.

В комнате как будто стало тише. Герта пошевелилась. Разве в святилище нет жриц? Кто-то ведь приготовил еду и пригласил ее к столу.

Она же пришла сюда не просто так! Она не может попусту терять время!

— Великая! — Герта встала. Девушка обращалась к пустой комнате. В дальнем конце помещения, правда, была дверь, но она оставалась закрытой.

— Великая… — повторила Герта. Она никогда не была особенно верующей, хотя соблюдала поет, приносила жертвы, чтобы был богатый урожай, держалась советов оракула Астрона, которыми тот наделял прихожан на заутрене. Когда она была совсем еще маленькой девочкой, мачеха подарила ей яблоко Гунноры, наказав носить его как амулет. Однако вступив в брачный возраст, Герта вынуждена была положить это яблоко на домашний алтарь, ибо таков был обычай. О таинствах Гунноры она знала только то, чем делились с ней подружки, когда мужчины оставляли их одних. Гуннора покровительствовала женщинам: так что, если носишь в себе другую жизнь, поневоле станешь прислушиваться…

Опять молчание в ответ. Нетерпение сменилось иным чувством благоговением, а быть может, и страхом. Но что Гунноре до законов, установленных людьми? Ее благосклонности может искать и порядочная женщина, и самая последняя шлюха.

Внезапно и бесшумно распахнулась та, другая дверь. Еще одно приглашение? Оставив лежать на полу под плащом копье и узелок, Герта подошла к дверному проему. Здесь аромат цветов и трав ощущался сильнее. У резной колонны возвышалась, подобно алтарю, кровать; в голове и в ногах ее стояли две жаровни, из которых клубами поднимался к потолку пахучий дымок. Резной узор на колонне был все тот же — колосья и ветви.

— Отдыхай, — вновь прошелестел голос. Герта, которой вдруг неудержимо захотелось спать, как некоторое время назад — есть, подошла к кровати, медленно улеглась и вытянулась во всю длину своего усталого тела. У нее болела каждая косточка. Загустевший дым накрыл ее точно одеялом. Она смежила веки.

Ей привиделась комната, большая часть которой тонула в полумраке. Герта ощущала присутствие других людей: они приходили и уходили, оживленно беседуя между собой. Однако никто из них не обращал на девушку ни малейшего внимания. Потом вдруг одна из фигур приблизилась, и она увидела хорошо знакомое, хотя и немного позабытое за годы разлуки лицо.

— Эльфреда! — воскликнула она. Или подумала? Трудно сказать. Мачеха улыбнулась Герте, сложив руки в древнем приветствии.

— Голубка моя, голубка, — слова успокаивали, словно исцеляющая мазь, наложенная на свербящую рану.

Герте вспомнились вдруг все события прошедших лет, и она не смогла удержаться от слез. Выплакавшись, девушка почувствовала, что ей стало легче. Тень Эльфреды повлекла ее за собой мимо с головой ушедших в работу людей в залитую светом келью. Там их ждали. Герта невольно опустила глаза: таким ослепительно ярким было заполнявшее комнату сияние. Она услышала вопрос и ответила на него со всей искренностью:

— Нет, я не хочу лишиться того, что ношу в себе. И прижала руки к животу.

Сияние сделалось еще ярче. Герта заговорила снова, отвечая уже на другой вопрос:

— У меня две просьбы. Чтобы этот ребенок был только моим, чтобы не унаследовал ни черточки от того, кто овладел мной. И чтобы тому, кто не будет его отцом, пришлось ответить за свои грехи.

Довольно долго ничего не происходило. Потом вдруг из самого центра сияния вырвался луч света. Хотя Герта не была искушена в таинствах Гунноры, она поняла, что это означает.

Ее первая просьба услышана. Ребенок, который родится, будет только ее ребенком. И судьба его в надежных руках.

Герта подождала, но продолжения не последовало. Сияние померкло Великая ушла. Но Эльфреда осталась, и девушка повернулась к ней:

— А как же вторая просьба?

— Месть — не для Великой, — покачала годовой тень. — Она дарит жизнь, а не смерть. Ты избрана породить нового человека, и в этом она тебе поможет. Что же до остального… Нужно идти другой дорогой. Но заклинаю тебя, не ходи — ибо тьма порождает мрак.

Произнеся эти слова, Эльфреда исчезла. Герта осталась одна. И погрузилась в глубокий сон, который не нарушали никакие сновидения.

Проснувшись, она почувствовала себя отдохнувшей душой и телом, как будто, пока она спала, кто-то поставил ей пиявки, которые вытянули все болезни и напасти. Сколько прошло времени, она не знала. Уголья в жаровнях остыли, аромат цветов был едва ощутим.

Герта опустилась на колени у колонны и коснулась лбом пола в безмолвной благодарности.

Но ни целительный сон, ни предостережение Эльфреды не смогли ничего поделать с пылавшей в ее груди жаждой мести.

Выйдя в соседнюю комнату, Герта обнаружила, что стол опять накрыт. Она перекусила, раздумывая, куда направиться. Родичи — ни ближние, ни дальние — не дадут ей приюта. Изгнав ее, Куно тем самым объявил об ее позоре всему свету.

В пояс девушки было зашито несколько бриллиантов, отнюдь не чистой воды, да горстка монет. Она умеет читать, различать травы, готовить мази, вышивать — но кому все это надо?

Герта расстроилась, но лишь чуть-чуть. С самого момента пробуждения девушка ощущала в своем сердце тихую радость и странную уверенность, что все будет в порядке. Она решила заглядывать в будущее не далее, чем на день.

Если идти прежней дорогой, то вскоре доберешься до двух крепостей. Сначала Нордендейл, маленькое поселение, скорее всего пришедшее в упадок. Его правитель погиб в битве у Милосердного перевала вместе с сыном-наследником два года назад. И кто там теперь заправляет — неизвестно. Быть может, крепость вообще заброшена. А дальше — Гриммердейл.

Гриммердейл! Герта поставила на стол пустой стакан. Гриммердейл…

Гриммердейл был местом не менее таинственным, чем Святилище Гунноры. И если верить ходившим про него слухам, куда более опасным. Быть может, горная тропа, древностью не уступавшая той крепости, изначально вела именно туда.

Герта стала вспоминать, что ей известно о Гриммердейле. Там, где-то высоко в горах, есть Жабий Круг. Люди поднимаются туда, чтобы попросить об исполнении своих желаний. По слухам, все просьбы выполняются. Что там говорила Эльфреда? У Гунноры требовать смерти бесполезно, надо избрать другой путь. Быть может, разгадка ее непонятной фразы — Гриммердейл?

Герта с вызовом огляделась — не почувствует ли она осуждение в самой атмосфере комнаты. Но ничего подобного не случилось.

— Благодарю за еду, — произнесла она, как полагалось по обычаю, благословляю приют и, выходя в дорогу, желаю только добра.

Скрепив плащ застежкой у горла, она накинула на голову капюшон. И, держа в одной руке узелок, а другой сжимая копье, вышла на солнечный свет. Взгляд ее устремлен был на далекие горы — за ними лежал Гриммердейл.

К полудню она добралась до окружавших Нордендейл утесов и задержалась, чтобы получше разглядеть крохотное поселение внизу. Оно было обитаемым: из труб поднимался дым, на снегу виднелись следы полозьев и ямки, оставленные ногами людей. Сама же крепость выглядела заброшенной и не подавала признаков жизни.

Сколько еще осталось пути до Гриммердейла, Герта не знала, а зимой темнеет быстро. Один из домиков внизу был побольше других. Некогда Нордендейл постоянно служил привалом пастухам, перевозившим тюки с овечьей шерстью на рынок в Комм Хай. Конечно, какой там нынче рынок, однако постоялый двор, быть может, еще существует и ей не откажут в приюте.

Дорогу вниз развезло, и Герта совсем запыхалась, пока добралась до замеченного с горы дома. Она не ошиблась: над дверью была прибита поблекшая от времени вывеска, которая извещала, что здесь находится постоялый двор. Навстречу девушке попались двое мужчин. Они так уставились на нее, словно она была не она, а какой-нибудь дракон. Видно, чужаки редко заглядывали теперь в Нордендейл.

Едва Герта открыла дверь, в нос ей ударил запах пищи, крепкого деревенского эля и пота многих человеческих тел, долго пребывавших в непроветриваемом помещении.

В одном конце комнаты располагался камин, такой огромный, что в него легко поместилось бы приличных размеров бревно; в нем жарко пылал огонь.

Обстановка была небогатой: большой стол с лавками посреди залы да столик поменьше, заставленный посудой, у камина. Служанка в засаленном платье и двое сидевших возле камина мужчин воззрились на Герту, не пытаясь скрыть изумления.

Девушка откинула капюшон и, преисполненная веры в себя, улыбнулась им:

— Счастья вашему дому.

Какое-то время они молчали. Видно, их так ошеломило ее появление, что они утратили дар речи. Потом служанка, вытерев руки об и без того уже жирный фартук, сделала шаг вперед.

— И вам того же… — она помолчала, оценивая материал, из которого был сшит плащ Герты, и ее манеру держаться, — … госпожа. Чем мы можем услужить вам?

— Мне нужна еда и постель — если она здесь есть.

— Еду-то мы найдем, но простую и грубую, госпожа, — пробормотала служанка. — Подождите, я позову хозяйку.

Она выбежала из залы, захлопнув за собой дверь с такой поспешностью, будто опасалась, что Герта пойдет следом.

Но девушка, отложив копье и узелок, расстегнула плащ и подошла к камину. Зубами она стянула с замерзших рук рукавицы. Сидевшие на лавке мужчины молча подвинулись. Взгляды их по-прежнему выражали изумление.

А ведь Герта считала, что одета просто. Ее юбка-брюки для верховой езды, чуть укороченные, чтобы удобнее было карабкаться по холмам, уже изрядно пообтрепались. Шитье на куртке было ничуть не пышнее, чем у какой-нибудь крестьянской дочки. Туго стянутые в пучок волосы перехватывала самая обыкновенная шелковой ленточка. Однако судя по тому, как разглядывали ее эти двое, им платье Герты представлялось праздничным нарядом.

Девушка попыталась принять безразличный вид.

В залу влетела дородная женщина. Чепец, шаль на покатых плечах, юбка немногим чище служанкиной.

— Милости просим, госпожа! Милости просим! Хенкин, Фим, а ну-ка вставайте! Пустите госпожу к огню! Мужчины торопливо вскочили.

— Малка сказала, что вы нуждаетесь в ночлеге. Мы рады будем служить вам.

— Благодарю.

— Ваш муж, он снаружи? У нас есть конюшня… Герта покачала головой.

— Я одна и пришла пешком.

Заметив выражение лица хозяйки, она прибавила:

— В такое время нужно покорно принимать дары Судьбы.

— Увы, госпожа, как это верно! Садитесь же! — женщина собственной шалью смахнула с лавки пыль.

Комната, которую ей выделили, похоже, довольно долго пустовала. Лежа на подогретом у камина белье, понимая, что лучшего ей никто здесь не предложит, Герта размышляла над тем, что ей удалось узнать у хозяйки.

Нордендейл и в самом деле пришел в упадок. Вместе с правителем и его сыном погибло много достойных людей. Те, кто уцелел и вернулся, не способны были возродить некогда процветавшее поселение. Дорогой, по которой она пришла, пользуются теперь редко: если уж на то пошло, никто чужой здесь не появлялся с начала зимы. На востоке и на юге дела вроде бы обстоят получше, и потому словам Герты, что она, мол, идет к живущим там родичам, довольно легко поверили.

Кое-что удалось выведать и о Гриммердейле. Там тоже имелся постоялый двор, побольше здешнего. Когда хозяйка упомянула про это, глаза ее завистливо блеснули. Мимо тамошнего постоялого двора проходит с запада на восток дорога, по которой ныне возвращались домой рекруты. А жена хозяина тамошнего двора, ревнивая по натуре, выгнала из дома всех служанок.

Расспрашивать про Жаб Герта не рискнула, да и хозяйка мимоходом заметила, что дальше Гриммердейла по Старой Дороге лучше не ходить. А если уж так приспичило, куда спокойнее выйти на тракт и продолжать путь по нему, хотя там тоже не все гладко и разбойники прячутся чуть ли не за каждым кустом.

Как ей поступить, Герта еще не знала, но готова была ждать сколько надо, чтобы решение созрело.

2

Потолок в зале трактира был низким: посетители почти касались головами поперечных балок. С них свешивались масляные лампы. Света от ламп было чуть, а коптили они нещадно. В дальнем конце комнаты резная перегородка скрывала за собой стол, на котором горели сальные свечи. Смрад от них мешался со множеством других малоприятных запахов.

Народу в зале сидело достаточно для того, чтобы у Улетки Рори развязался язык. Стоя у освещенного свечами стола и выказывая тем самым особое почтение гостям — о, уж благородную-то кровь она распознает с первого взгляда, будьте покойны, — хозяйка успевала еще следить за двумя половыми, которые носились от стола к столу.

Однако Улетка обманулась, хотя и перевидала на своем веку немало путников. Да, конечно, один из троих — младший сын здешнего правителя. Но кровавая буря уничтожила его фамильную крепость, и в Корридейле не осталось никого, кем бы он мог править. Другой — прежде служил командиром лучников в дружине какого-то там князя, вернее, был назначен на это место после того, как погибли трое его предшественников, куда лучше справлявшихся со своими обязанностями. А с третьим — вообще непонятно. Он мало говорил, предпочитая отмалчиваться, и собутыльники его не могли сказать, откуда он взялся.

Возрастом он был где-то между своими товарищами. По крайней мере так хозяйке показалось сначала, но потом она засомневалась, поскольку он принадлежал к числу тек худощавых, жилистых мужчин, которых, начни они отпускать бороду, легка принять и за юношу, и за человека средних лет. Правда, бороды у него не было — подбородок и щеки такие гладкие, словно он побрился лишь час назад. Нижнюю челюсть, самую чуточку захватывая уголок рта, пересекал шрам.

Волосы его были острижены короче, чем полагалось по моде, — быть может, для того, чтобы удобнее было надевать тяжелый шлем, который лежал сейчас на столе по правую руку от рыцаря. Вид у шлема был достаточно потрепанный; гребень, некогда украшавший его сверху, снесенный мощным ударом, превратился в металлический обрубок.

Однако кольчуга, которая виднелась из-под поношенного плаща, прорех как будто не имела. Вложенный в ножны у пояса меч с простой рукоятью, прислоненный к стене боевой лук — все говорило о том, что человек этот сделал войну своим ремеслом. Но если он и был наемником, то явно не из тех, кому на войне повезло. Наметанный глаз хозяйки не заметил ни драгоценных запонок, ни искусной работы пряжек — вещей, которыми такие, как он, обычно расплачивались за ночлег. Однако когда рыцарь протянул руку, чтобы взять стакан, на запястье его сверкнул вдруг браслет — широкая полоска золота, усеянная драгоценными камнями и украшенная такой затейливой резьбой, что разобраться в ее хитросплетениях с первого взгляда было попросту невозможно.

Он сидел, прикрыв глаза, словно погруженный в размышления. Но на самом деле внимательно прислушивался — не столько к полупьяной болтовне товарищей, сколько к возникавшим тут и там в зале разговорам.

В трактире этим вечером собрались обычные посетители: крестьяне, пришедшие посидеть за кружкой домашнего ячменного пива и поболтать с соседями, бродячие вояки, потерявшие службу из-за того, что их князья погибли или разорились настолько, что не в состоянии были содержать наемные дружины… Война закончилась победой, но земля лежала выжженная, бесплодная. Потребуется немало времени и усилий, чтобы возродить Верхний Халлак.

То, что прибывшие из-за морей захватчики не успели утащить к себе на корабли, они уничтожили, когда стало ясно, что дело оборачивается против них.

Вместе с другими ратниками он оказался тогда в еще дымящемся порту, чтобы преградить дорогу тем из врагов, кто не успел вернуться на корабли и остался на прибрежном песке: с одной стороны — угрюмое море, а с другой люди из Долин.

Порт дымился: горели облитые маслом и подожженные запасы провианта. Вонь стояла такая, что даже воины порой теряли сознание. Опустошив страну, враги устроили этот пожар, чтобы вызвать всеобщий голод, — дело ведь происходило посреди зимы. От лета жителей Долин отделяла долгая череда холодных дней, да и лето — не спасение: придется дожидаться урожая. Если он будет, этот урожай, если найдется достаточно зерна для сева, если в горных долинах сохранились овечьи отары, если стада одичавшего скота смогут найти себе пропитание на границах Пустыни и снова начнут размножаться.

Многие долины совершенно обезлюдели. Мужчины погибли в боях; женщины, если повезло, бежали в глубь страны, иногда попадали в рабство к захватчикам — или тоже погибли. Быть может, погибшим повезло больше всех. Да, дела-делишки…

Он поставил стакан на стол. Другая его рука легла на рукоять меча, пальцы крепко сжались. Однако взгляд рыцаря был устремлен на перегородку.

В такое вот время человек, не обделенный умом и достаточно смелый, может начать новую жизнь. Именно эта мысль погнала его сюда, заставила отказаться от службы у Фритигена из Саммерсдейла. К чему командовать лучниками, когда можно добиться большего, гораздо большего?

До Гриммердейла захватчики не добрались, зато дальше лежат края, которые подобная удача обошла стороной. Он намеревался отыскать один из них — такой, где вряд ли объявится соперник. А если там обнаружится княгиня, которая не покинула родовую крепость, — что ж, тем лучше. Он облизнул нижнюю губу, словно в предвкушении особенно вкусного блюда. Он не особенно верил всем этим россказням насчет удачи или невезения. Он считал, что человек сам творит свою судьбу, зная, чего хочет, и не сворачивая ни на шаг с намеченного пути.

Однако сейчас он не мог отделаться от мысли, что если желает исполнения своей мальчишеской мечты, то должен действовать и пошустрее.

Он, Тристан ниоткуда, в конце концов станет Лордом Тристаном, правителем какой-нибудь не особенно захудалой долины. А чтобы так случилось, надо действовать — и немедля.

— Наливай! — молодой Урре, сидевший рядом с Тристаном, с такой силой ударил пустой кружкой по столу, что одна из свечей покачнулась, брызнув вокруг каплями горячего жира. Выбранившись, Урре швырнул кружку через перегородку, и она со звоном запрыгала по каменному полу общей залы.

Хромой служка наклонился и подобрал ее, бросив испуганный взгляд на Урре и на хмурую хозяйку, которая уже спешила к знатным посетителям с подносом; на подносе в такт ее шагам позвякивали полные кружки. Тристан отодвинулся от стола. Все — как обычно, как бывало уже не раз. Урре напьется вдрызг, и его развезет, причем не столько от этого пойла, которое здесь, в горах, именуют вином, сколько от жалости к самому себе. Он начнет сокрушаться о том, что потерял, и ему вовсе не приходит в голову, что он мог бы кое-что и приобрести.

Онсвэй будет внимательно прислушиваться к его бормотанию, разыгрывая из себя вассала. Но как только у Урре кончатся деньги и его родственные связи перестанут доставлять им пропитание и крышу над головой, Онсвэй тут же сбежит.

Пожалуй, пришла пора им расстаться, подумал Тристан. Толку от них никакого, да и попутчики они не из приятных.

Но трактир покидать еще рановато. Ведь постоялый двор этот расположен на большой дороге, и даже дня, проведенного тут в безделье, хватит, чтобы разжиться полезными сведениями. Кроме того, он уже присмотрел себе двоих товарищей на будущее.

Кошелек у него не такой пухлый, чтобы можно было повертеть золотой монетой перед носом лучника или копейщика и предложить им службу. Потому нужно искать людей наподобие его самого — перекати-поле, готовых поймать удачу за хвост, способных ощенить преимущества службы у человека, который жаждет возвыситься.

Чтобы покорить оставшихся без хозяина крестьян, вовсе не обязательно иметь под началом армию. Долине без правителя достаточно с полдюжины опытных, хорошо вооруженных бойцов — и дело в шляпе.

Его обуяло радостное волнение, как случалось всякий раз, когда он доходил до этого места в своих мысленных рассуждениях. Но он давно научился не выказывать открыто чувств, чем резко отличался от большинства товарищей-наемников, хотя всячески старался затушевать разницу. Он вовсе не был святым, он грабил, распутничал, убивал — но знал меру.

— Пойду спать, — он поднялся и взял лук. — Дорога была долгая…

Урре его скорее всего не услышал; внимание юноши целиком поглотил приближающийся поднос с кружками. Онсвэй с отсутствующим видом кивнул он, как обычно, во все глаза следил за Урре. Однако хозяйка отреагировала немедля:

— Спать, достойный господин? С вас три монеты. Камин в комнате разжечь?

— Да.

Хозяйка кликнула служку. Тот подковылял к Тристану, вытирая грязные руки о черные от копоти лохмотья фартука, обвязанного вокруг талии.

Если помещения в нижнем этаже трактира были довольно просторными, то наверху картина была совершенно иной. Комната, в которую служка привел Тристана, походила скорее на конуру; единственное окошко закрывал ставень, удерживаемый тяжелым засовом. На полу валялись сухие стебли тростинка. Прямо на них стояла грубо сколоченная кровать с грудой наваленных постельных принадлежностей. Обещанный камин начисто отсутствовал. Комнатку кое-как обогревала жаровня на ножках, в которой тлело несколько угольков. Стулом возле кривобокого сундука явно пользовались в качестве стола. Служка поставил на него свечу и хотел было уйти, но разглядевший окно Тристан окликнул его.

— Эй, приятель, в какой осаде вы тут отсиживались? Посмотри, как заржавел засов!

Мальчишка прижался к дверному косяку. У него отвисла челюсть. Выглядит как полоумный, усмехнулся про себя Тристан. Но во взгляде служки, устремленном на окно, было не только слабоумие — в нем отчетливо читался страх.

— Ж-ж-ж-а… жабы, — еле выговорил он. Подняв ладони на уровень груди, он так стиснул пальцы, что костяшки побелели.

Тристану доводилось слышать разные прозвища врагов, но вот жабами их еще никто не называл; и потом, насколько ему известно, до Гриммердейла они не добирались.

— Жабы? — переспросил он.

Мальчишка повернул голову так, чтобы не глядеть ни в окно, ни на Тристана. Он явно замышлял бегство. Мужчина легкими, бесшумными шагами пересек узенькую комнатку и взял служку за плечо.

— Что за жабы такие? — тряхнул он парня.

— Жабы… те самые… — мальчишка, видно, думал, что Тристан понимает, о чем речь. — Они… они сидят посреди Стоячих Камней… те, что приносят зло людям…

Помолчав, служка вдруг выплюнул:

— Все знают про Жаб из Гриммердейла!

И внезапным движением, доказывавшим, что убегать ему не впервой, он вырвался и исчез за дверью. Мужчина не стал его преследовать.

Блики единственной свечи играли на его нахмуренном лице. Жабы, Гриммердейл — что-то смутно знакомое. Надо порыться в памяти. Что ему известно о жабах и о Гриммердейле?

Через долину эту ведет один из торговых путей. Раньше им пользовались лишь пастухи, перегоняющие скот, но когда на южной, главной дороге в порт появились вражеские патрули, про этот тракт вспомнили и купцы. Три тропы с нагорий встречались у южной горловины Гриммердейла и сливались в одну дорогу.

Постой-ка… Однажды ведь ему довелось услышать о четвертой тропе, которая вела напрямик через горы и которой почему-то остерегались. Тропа была очень древняя, проложенная еще в незапамятные времена. Ну да…

Тристан кивнул словно в подтверждение собственных мыслей.

Жабы Гриммердейла! Одно из многих преданий о тех, кто прежде населял Долины, о существах, которые в большинстве своем вымерли задолго до того, как у берегов страны бросили якорь первые корабли с поселенцами.

Однако в некоторых местах Долин еще сохранилось былое колдовство, а отдельные безумцы среди людей — ибо только безумный может осмелиться на такое — рисковали призывать к себе этих демонов из прошлого. Даже лорды Верхнего Халлака вынуждены были сделать однажды подобный шаг: ведь если бы они не заключили торжественный договор со Всадниками-Оборотнями, вряд ли людям удалось бы одолеть вторгшихся из-за моря врагов.

Некоторые из тех демонов благоволили к людям, другие — держались от них в стороне, а вот третьи — замышляли зло. Не то, чтобы они преследовали людей, нападали на них и не давали житья, нет. Просто тот, кто отваживался зайти в их собственные места, рисковал очень и очень многим.

К числу таких мест относились и Стоячие Камни Жаб Гриммердейла. По слухам, Жабы охотно соглашаются выполнять людские просьбы, но зачастую совсем не так, как того хочется просителю.

Многие годы люди избегали появляться у Стоячих Камней.

Да, но зачем все-таки засов на окне? Может, ныне Жабы (да и жабы ли они на самом деле?) не сидят на месте, как уверяет предание, а шныряют по всей долине? И потому люди запираются на все замки? Но какая жаба допрыгнет до окна на втором этаже?

Побуждаемый непонятным ему самому любопытством, Тристан обнажил нож и потыкал им крепления. Слой ржавчины был очень толстым: окно явно не открывалось на протяжении многих лет. Тристан начал злиться. Наконец его упорство было вознаграждено: засов поддался.

Справившись с засовом, он вынужден был еще какое-то время провозиться со ставнем, который словно прирос к окну. В конце концов, просунув в щель меч, Тристан отодрал деревянный шит. Холод ночи проник в комнату. Только сейчас Тристан понял, каким спертым был воздух в помещениях трактира.

Он выглянул наружу: снег, темная кучка деревьев, уходящие вверх склоны холмов. Между постоялым двором и подножием холмов не было больше ни единого здания. Густая, припорошенная светом растительность говорила о том, что землю здесь никто не обрабатывает. Деревья были невысокими скорее кусты, чем деревья; и Тристану они не понравились.

Богатый военный опят подсказывал ему, что кустарник этот представляет собой угрозу. Воспользовавшись им как прикрытием, враг мог бы подобраться к трактиру на расстояние броска копья, и никто бы его не заметил. Быть может, у них в Гриммердейле такого никогда не случалось, и потому они не выжгли подозрительные кусты.

Склоны холмов были довольно пологими, и на них растительности было гораздо меньше. Хоть так, подумал Тристан, и то хлеб.

Дальше лежал снег, очень белый и гладкий. За ним проступали в темноте обломки скал. Опытный глаз Тристана сразу отметил, что это не естественные образования, а творения чьих-то рук.

Они вовсе не походили на единую стену. Нет, между ними виднелись широкие проемы, как будто они служили столбами для некой изгороди. Но уж слишком были массивными.

Подобных каменных рядов Тристан насчитал пять, и если в первом ряду камни стояли друг от друга на довольно большом расстоянии, то дальше эти промежутки постепенно уменьшались. Тристан отметил две вещи. Во-первых, даже очень яркой луне не под силу так осветить камни. Значит, то ли они сами светятся, то ли земля вокруг них. А во-вторых, снежное покрывало внезапно и резко обрывалось у первого ряда камней. И потом, камни укутывала легкая дымка, словно укрывая их от любопытных взглядов. Тристан моргнул, потер глаза рукой, снова поглядел на камни. Дымка стала более отчетливой. И чем дальше он смотрел на нее, тем плотнее она ему казалась.

Вот так Гриммердейл! Значит, он — одно из тех мест, где по-прежнему обитают древние силы. Наверняка именно эти камушки — убежище или логово «Жаб». Теперь Тристан понял, почему было закрыто на засов окно. Он установил на место ставень, но, как ни старался, не смог заново приладить засов.

Солдат неторопливо снял с себя кольчугу и другую одежду и положил ее на сундук. Расстелил на кровати выделанную шкуру какого-то животного, потом принялся разбирать постель. К его удивлению, грубые простыни и два лоскутных одеяла оказались чистыми. От них даже исходил слабый аромат трав (теперь, когда свежий воздух очистил его легкие, он мог различать запахи).

Он вытянулся на постели, натянул одеяла на уши — и почти мгновенно заснул.

Разбудил его стук в дверь. Спросонья он хмуро уставился на покрытые паутиной стропила. Что ему такое снилось? В душе его гнездилась смутная тревога, ощущение того, что он упустил нечто весьма важное. Помотав головой, чтобы отогнать эти неприятные мысли, он встал, прошлепал к двери, открыл ее и впустил в комнату старшего слугу, худого как скелет пария с угрюмой физиономией, менее, впрочем, грязного, чем вчерашний мальчишка. В руках слуга держал накрытый котелок. Поставив его на сундук, он произнес:

— Вода для мытья, господин. На завтрак каша со свининой и эль.

— Ладно, — Тристан приподнял крышку с котелка. Повалил пар. На горячую воду он совсем не рассчитывал, а потому решил, что ее появление залог удачного дня.

Общая зала была почти пустой. Хромой мальчишка протирал столы, при этом щедро поливая водой пол. Хозяйка, растопырив локти точно крылья и выставив вперед острый подбородок с двумя волосатыми бородавками, разговаривала о чем-то с другой женщиной. Та была в плаще, но откинутый капюшон позволил Тристану увидеть ее лицо, лишенное какой бы то ни было привлекательности, испещренное коричневыми пятнами. Однако плащ женщины был из добротного материала, какой не по карману обычной деревенской девчонке. В одной руке она держала узелок, в другой — охотничье копье с коротким древком, конец его был весь в царапинах, словно им чаще пользовались как посохом, нежели как оружием.

— Ну что же, девушка, пожалуй, я возьму тебя. Но учти, денег не получишь, только еду да одежду.

Хозяйка метнула быстрый взгляд на Тристана и снова повернулась к девушке.

«А она молода, — подумал Тристан. — Но клянусь Волком-Оборотнем, при взгляде на нее сразу хочется убежать куда подальше!»

— Клади свои пожитки вон на ту полку, — махнула рукой хозяйка. — И принимайся за работу, коли ты и вправду того хочешь.

Не дожидаясь, пока девушка выполнит ее приказание, она поспешила к столу, за который уселся Тристан.

— Отведайте кашки, господин. С кусочком свиной щеки, со свежим элем…

Он кивнул. Поза его в точности напоминала ту, в какой он сидел тут накануне вечером. Пальцы его поглаживали браслет с затейливой резьбой, глаза были полуприкрыты, словно он еще досыпал.

Хозяйка удалилась.

Открыть глаза Тристана заставил стук поставленного на стол подноса. Его принесла та самая девушка. Она сняла плащ, под которым оказалась юбка в складку с тесным корсажем. Да, он был прав, одежда у нее не крестьянская. Пускай юбка была укорочена так, что из-под нее теперь видны стоптанные башмаки, из которых торчит солома, но эта юбка для верховой езды. Сама девчонка худющая, но фигурка у нее ладненькая. Поневоле призадумаешься, почему при такой фигуре Судьба наградила ее столь ужасным лицом. И зачем ей копье? Стоит ей только открыть свое лицо, никто на нее польстится, и она будет ничуть не в меньшей безопасности, чем статуя Гунноры, которую крестьяне носят по полям в начале сева.

— Ваша еда, господин.

А она будет половчее хозяйки. Вон как проворно поставила перед ним тарелку с кашей и кружку.

— Благодарю, — услышал Тристан собственный голос и удивился: с чего бы это он ведет себя так, словно перед ним благородная дама?

Он потянулся за стаканом — и увидел, как широко раскрылись глаза девушки, когда она заметила его браслет. И ему показалось, что во взгляде ее скользнуло нечто большее, нежели простое любопытство. Но она совладала с собой, повернулась и пошла прочь от стола, опустив глаза долу, как и полагается прислуге.

— Еще чего-нибудь принести, господин? — спросила она вроде бы равнодушно. Но голос предал ее. Подобный акцент мог быть у девушки только из одной крепости.

Сейчас в долинах много случается всяких раздоров. Какое ему дело до того, что девчонку-замарашку выгнали из дома, отправили бродить по свету в поисках пропитания и крова? С таким лицом ей ни за что не найти себе мужчину — разве что слепой польстится на нее.

— Нет, — отозвался он. И она ушла легким беззвучным шагом лесного охотника; в движениях ее чувствовалось изящество того, кто сиживал за высокими столами по праву крови.

Ничего, к концу будущего года он тоже сядет за господский стол. Тристан был в этом так уверен, словно заручился клятвой одного из Властелинов Сил. Но своего он добьется собственными руками и умом, и потому возвысится над теми, у кого за душой — только право крови. Девица катится по наклонной, а он пойдет в гору!

Встреча в трактире с бывшей благородной только придала Тристану решимости.

3

После Нордендейла, как убедилась Герта, дорога стала еще хуже. Местами ее разрушили оползни, и потому приходилось перебираться через ямы. Однако девушка продолжала идти, уверенная, что только эта дорога приведет ее к желанной цели.

Карабкаясь по камням, съезжая в овраги, отваживаясь порой на прыжки и используя копье как шест, она думала о том, что ждет ее впереди. Разыскивая Гуннору, Герта знала, что соплеменники поймут ее. Но что касается святилища Жаб — такой уверенности у нее не было.

На шее девушки висел небольшой мешочек с зерном и сушеными травами, талисман Гунноры для домашнего очага. Второй такой же был зашит в подол юбки. А среди соломы, торчавшей из башмаков, били стебельки других растений — из тех, что защищают путника. Прежде чем отправиться в дорогу, Герта основательно приготовилась.

Но вот помогут ли амулеты против чужеродного, не людского колдовства? У всякого народа свое собственное волшебство. Прежние — не люди, и потому их верования и обычаи могут быть совсем иными. Не подвергает ли она себя великой опасности?

Когда она доходила в размышлениях до этого места, ей постоянно вспоминалось одно событие. И воспоминание рвало душу, точно шпора конский бок. Ведь именно Куно предложил ей тогда совершить поездку в аббатство, в Летендейл. Да, Кумо предложил это сам и, быть может, именно поэтому впоследствии отвернулся от сестры, ощущая долю своей вины в случившемся.

Герта отчетливо, до мельчайших подробностей, помнила это путешествие в Летендейл. Она вовсе не хотела забывать этого, ибо иначе она может лишиться ярости, той ярости, которая придает ей мужества. Сопровождал ее небольшой отряд ратников, поскольку Куно был уверен, что врагов опасаться нечего. Как оказалось потом, опасаться нужно было отнюдь не врагов.

Откуда ни возьмись дождем посыпались стрелы. В ушах девушки до сих пор стоял хрип молодого Джаннеска: стрела пронзила ему горло, и он мешком рухнул на землю. Нападающих не было видно, а весь ее отряд перебили буквально за несколько секунд. Она пришпорила жеребца — и он на полном скаку влетел в расставленную на дороге сеть. Она перелетела через голову коня…

Очнулась Герта в темноте. Руки у нее были связаны. Прямо перед ней, на полянке между скал, горел костер. У костра, разрывая зубами полупрожаренное мясо, сидели несколько мужчин. Эти были из числа врагов. Она похолодела, поняв вдруг, что они с ней сделают, когда удовлетворят одно желание…

Поев, мужчины подошли к ней. Герта принялась отбиваться связанными руками. Они захохотали, начали швырять ее туда-сюда, тискать, срывать с нее одежду. Однако для последнего оскорбления, последнего унижения им не хватило времени. Нет, насилие над ней совершил другой.

— КТО-ТО ИЗ ЕЕ СОПЛЕМЕННИКОВ!

Мысль эта согрела Герту и придала ей сил, что было очень кстати, поскольку солнце уже скрылось за склоном к поднялся холодный ветер.

Те, кто издевался над ней, тоже погибли, пали под ударами меча или сраженные копьем. А находившаяся в полуобморочном состоянии девушка вдруг ощутила на себе тяжелое тело; крепкие, сильные руки не давали ей шевельнуться.

Она не видела лица насильника, зато разглядела (и картина эта осталась а памяти, словно выжженная огнем) браслет на запястье, когда рука мужчины надавила ей на горло, чтобы лишить сознания.

Придя в себя, она обнаружила, что осталась одна. Кто-то набросил на нее плащ. Неподалеку стояла лошадь. И кругом на снегу валялись трупы. Герта никак не могла понять, почему ее не убили тоже. Быть может, насильнику помешали его товарищи? Как бы то ни было, в первый момент она решила остаться тут, пока не замерзнет. Но потом в девушке взыграла кровь предков и заставила ее подняться с земли. Где-то в Долинах живет человек, который сначала спас ее, а потом похитил то, что может быть отдано лишь по доброй воле. Ей надо выжить — хотя бы для того, чтобы погубить этого человека.

Потом, поняв, что носит под сердцем новую жизнь, Герта испытала еще одно искушение — поступить так, как ей настойчиво советовали, избавиться от плода. Но не осмелилась. Пускай ребенок зачат не по-доброму, но частью он принадлежит ей. Затем она вспомнила про Гуннору и про то, что волшебство может помочь. Именно поэтому удалось ей не поддаться Куно, не испугаться его животной ярости.

Она жила двумя мыслями, она цеплялась за них с упорством отчаяния: ребенок, которого она носит, должен принадлежать ей одной, а тот, кто никогда не станет его отцом, должен получить свое. И вот теперь, когда Гуннора дала ей первое, она идет за вторым.

Наступила ночь. Герта выбрала местечко среди камней, где можно было укрыться от ветра, и зарылась в сухие листья. Должно быть, она заснула, ибо открыв глаза, недоуменно огляделась, не понимая, где находится. А потом ощутила то, что ее пробудило. Сам воздух вокруг был каким-то не таким, в нем чувствовалось напряжение.

Герта встала и, опираясь на копье, вышла на дорогу. В лунном свете перед собой она увидела гладкий, нетронутый снег. За спиной чернели ямки ее собственных следов. Девушка двинулась на огонек.

Вдалеке что-то слабо светилось, причем это явно был не костер и не факел. А вдруг это — конец ее исканий?

Старая Дорога сузилась, с нее исчезли всякие препятствия. Потыкав снег перед собой — нет ли под ним трещин, — Герта устремилась на огонек.

Внезапно из темноты поднялись высокие тени: длинными рядами поперек дороги выстроились камни. Между камнями внешних рядов зияли широкие проходы, тогда как камни внутренних рядов стояли очень близко друг от друга. Дорога уводила в один из проходов.

На верхушке каждого из камней покоился маленький конус света, как будто это были не скалы, а гигантские свечи. Свет их был холодным, голубым вместо оранжево-красного, какой бывает у настоящих свечей.

Луна куда-то пропала, хотя Герта вовсе не была уверена, что вошла под крышу или под навес.

Она миновала три ряда камней, затем еще четыре, и с каждым рядом промежутки становились все уже, так что седьмой ряд представлял собой сплошную стену. В стене были ворота, и к ним бежала дорога, превратившаяся теперь в тропинку.

Герте почудилось, будто ее влечет невидимая или непреодолимая сила. Ноги ее словно приклеились к тропинке, и это не она шла, а тропинка перемещалась вместе с ней.

Миновав последнюю стену, девушка очутилась на огороженной со всех сторон скалами площадке. Посреди площадки виднелось нечто вроде каменной изгороди, в каждом из углов которой на уровне земли горел огонек. Герта остановилась; она не могла ни идти дальше, ни вернуться назад.

За изгородью возвышалось пять зеленых валунов. Они посверкивали в колдовском свете, точно громадные бриллианты. Верхушки валунов были плоскими, и на них сидели те, кто поджидал Герту.

Кого она надеялась встретить, Герта сама не знала. Но существа, представшие перед ней, были настолько чужеродными для человека, что она ничуть не испугалась, а только безмерно удивилась: как в том мире, где обитают люди, могут существовать этакие твари. Теперь-то она поняла, почему молва окрестила их жабами, — это было самое близкое сравнение, доступное человеческому уму.

Они сидели, нахохлившись, на валунах, опираясь на поверхность камней всеми четырьмя лапами. От жаб в них было одно название. Округлое брюшко, по сравнению с которым четыре ноги кажутся слишком худыми и тонкими. Шея начисто отсутствует, и голова переходит прямо в узкие плечи. Сама голова массивная, с большими золотистыми глазами, расположенными высоко на лишенном волос черепе. Щелочка вместо носа; крупный рот над почти незаметным подбородком.

«Привет тебе, ищущая…»

Слова эти прозвучали у Герты в голове. Которое из существ к ней обратилось, девушка не поняла.

Она дошла до цели — и растеряла по дороге все слова; ее несказанно смутил и поразил вид тех, кого она искала. Но, видимо, ответа от нее и не требовалось; беззвучный разговор продолжался:

«Ты пришла к нам за помощью. Чего ты хочешь, дщерь людская, избавиться от того, что тяготит твое тело?»

Услышав такие слова, Герта обрела дар речи.

— Нет. Пускай семя вошло в меня не по закону, а через насилие и муку, я решила сохранить его. Я рожу ребенка, который будет только моим, ибо так обещала мне Гуннора.

«Тогда зачем ты пришла сюда?»

— За местью? За местью тому, кто совершил надо мной насилие!

«Но почему ты, дщерь людская, думаешь, будто ты и твои беды значат что-либо для нас, для тех, кто останется тут, даже если люди уйдут? Что нам до тебя?»

— Не знаю. Я поверила легендам и потому пришла. Она испытала странное ощущение: впечатление было такое, что кто-то мысленно рассмеялся. Они развеселились; осознав это, Герта утратила часть своей решимости.

Снова то же ощущение, а потом — чувство свободы, словно чужак покинул ее мозг, чтобы переговорить со своими. Герта убежала бы, если б могла. Ей стало страшно, так страшно, как не бывало ни разу с того ужасного дня в Летендейле.

«Кому ты хочешь отомстить, дщерь людская? Как его зовут, где он проводит нынешнюю ночь?»

Она ответила искренне:

— Ничего не знаю. Я не разглядела его лица. Однако…

Она забыла про страх.

— Однако я помню одну вещь, которая поможет мне узнать его. Быть может, он тут, в Гриммердейле, ведь сейчас, когда закончилась война, много людей ходит по этой дороге.

Снова чувство свободы. И новый вопрос;

«Тебе известно, что мы помогаем за плату? Что у тебя есть предложить нам, дщерь людская?»

Герта вздрогнула — она никогда не задумывалась, что будет после того, как она выскажет свою просьбу. Неужели она была такой глупой? Разумеется, придется платить. Руки ее сами собой бросили узелок и легли на живот, словно оберегая дитя.

Опять веселье.

«Не бойся, дщерь людская. Эта жизнь обещана тебе Гуннорой, и нам она не нужна. Но твоя месть послужит и нам. Мы исполним твое желание, но завершим его мы по-своему. Согласна?»

— Да, — ответила девушка, не совсем, впрочем, понимая.

«Смотри же — туда!»

Одно из существ приподняло ногу и указало куда-то ей за плечо. Герта обернулась. На поверхности валуна сверкало небольшое пятнышко. Она протянула руку, и от прикосновения человеческого тела из валуна вывалился маленький камешек и лег в ладонь Герты.

«Возьми его, дщерь людская. Когда найдешь того, кого ищешь, положи камень в его постель перед тем, как он отправится спать. Тогда свершится возмездие — здесь! А чтобы ты не забыла и не передумала, мы дадим тебе с собой напоминание; ты увидишь его всякий раз, посмотревшись в зеркало».

Существо указало ногой на Герту. Из пальца его выползла тоненькая струйка дыма, приобрела форму мяча и устремилась на девушку. Герта попыталась увернуться, но мяч ударил ее по лицу. Она почувствовала жжение, но оно тут же прошло.

«Ты будешь носить наш знак, дщерь людская, пока он не придет сюда. Так ты не забудешь наш уговор».

Что случилось потом, она не знала. Все было как в тумане. Когда же туман развеялся, девушка выбралась из-под сухих листьев и увидела, что начинает светать. Неужели это только сон? Нет, в пальцах у нее был зажат какой-то предмет, да так, что пальцам больно. Она поглядела на руку: предмет оказался кусочком серо-зеленого камня. Значит, она и в самом деле говорила с Жабами Гриммердейла!

А вон и сам Гриммердейл, внизу, отчетливо виден в утреннем свете. Замок лорда на дальнем склоне, деревня, постоялый двор у дороги. Вот туда-то она сейчас и направится.

Несмотря на ранний час, постоялый двор уже проснулся. Мужчина прошел в конюшню, не заметив вошедшую в ворота Герту. Девушка зашагала к полуоткрытой двери дома, твердо решив наняться на работу, какой бы стервой хозяйка ни оказалась.

Когда она вошла в общую залу, та была пустой. Но через мгновение туда ворвалась женщина со злющим лицом. Герта направилась прямо к ней. Женщина поглядела на нее и злорадно ухмыльнулась.

— Да, девочка, с такой физиономией ты бед не натворишь, — сказала она, когда Герта изложила свою просьбу.

— Мне вообще-то как раз нужна пара рабочих рук. Кошелек, правда, у нас не такой пухлый, чтобы швыряться серебром…

Пока она все это говорила, по крутой внутренней лестнице в залу спустился мужчина. Он пересек комнату и уселся за стол, наполовину скрытый перегородкой от остальных. Герте показалось, что его появление помогло ей, ибо хозяйка вдруг приказала ей положить узелок и приниматься за работу. И первым ее поручением было отнести тому самому мужчине поднос с едой.

Он был высок ростом, выше Куно, хорошо сложен, широкоплеч. На поясе у него висел спрятанный в ножны меч с простой рукоятью. Лицо его было худым, словно ему частенько доводилось голодать. Черные волосы ниспадали на лоб. Возраст его она не смогла определить, однако почему-то подумала, что он довольно молод.

А когда она поставила поднос на стол и мужчина потянулся за ножом, чтобы разрезать мясо, мир как будто застыл на мгновение. Герта увидела на запястье незнакомца браслет. И этот браслет приковал к себе все ее внимание. Она во все глаза глядела на него, уверенная, что со стороны ее поведение никому не покажется странным.

Отходя от стола, она подумала: а не могущество ли Жаб привело насильника в ее руки? Что они ей поручили — подложить камень в его постель? Но сейчас раннее утро, и он только что встал. А если он не собирается тут оставаться еще на одну ночь и скоро уедет? Как тогда ей выполнить поручение Жаб? Придется, видимо, последовать за ним, чтобы тайком подобраться к нему в ночи.

Ну да ладно, пока он вроде бы никуда не торопится. Тут, к своему немалому облегчению, она услышала, как мужчина договаривается с хозяйкой о ночлеге. Под благовидным предлогом она ускользнула наверх, прихватив с собой постельные принадлежности в одну из комнат. Спускаясь по узкому коридору, она размышляла, как бы ей половчее узнать, какая из комнат его.

Глубоко погрузившись в раздумья, Герта не слышала, что кто-то крадется за ней по пятам. Вдруг на ее плечо легла тяжелая рука.

— Ну-ка, поглядим, что за новенькая…

Голос был молодым и дерзким. Герта поглядела на остановившего ее мужчину с обликом и повадками несформировавшегося еще юнца. Густые нерасчесанные волосы соломенного цвета, щетина на подбородке, налитые кровью глаза.

Когда он как следует разглядел девушку, лицо его исказила гримаса отвращения. Он с силой оттолкнул Герту от себя; она потеряла равновесие и упала на пол.

— Иди целуйся с лягушками!

Он плюнул, но плевок его до нее не долетел. Юнец внезапно оказался прижатым к стене коридора. На него внимательно смотрел человек с браслетом на запястье.

— Ты что? — заорал юнец, вырываясь. — Пусти меня, приятель.

— Приятель? — повторил владелец браслета. — Я не вассал тебе, Урре. И здесь не Роксдейл. Что же до девчонки, то лицо — не ее вина. Пожалуй, ей бы надо поставить свечку тем силам, которые сотворили с ней такое. Ведь иначе ей не дали бы проходу кобели вроде тебя.

— Жаба! У нее лягушачья рожа! Урре хотел было еще раз плюнуть, но выражение глаз другого мужчины остановило его.

— Пусти меня! — он опять дернулся. Человек с браслетом отступил. Бранясь, Урре направился к лестнице; его шатало из стороны в сторону.

Герта поднялась, нагнулась, чтобы поднять уроненные одеяла…

— Он не обидел тебя?

Она молча покачала головой. Все произошло так внезапно; особенно девушку смутило то, что этот человек защитил ее. Она торопливо пошла прочь, но, дойдя до конца коридора, оглянулась. Он как раз входил в дверь, расположенную по соседству с той, где Герту остановил тип по имени Урре. Что ж, теперь она знает его комнату. Но почему «лягушачья рожа»? Тот мокрый мяч, который ударил ей в лицо прошлой ночью, — что он с ней сотворил?

Герта ощупала пальцами лицо. Вроде все как обычно. Зеркало, надо разыскать зеркало! Не похоже, однако, чтобы здесь имелся такой предмет роскоши.

В конце концов она обнаружила зеркало на кухне. Им оказался поднос, который ее отправили начищать. Отражение в нем было не ахти, но все же отвратительные коричневые пятна проступали весьма отчетливо. Неужели они останутся навсегда, открывая всем и каждому, что она связалась с темными силами, или исчезнут, когда дело будет сделано? Смутное воспоминание о ночном разговоре дало ей надежду, что верно последнее.

Если так, то чем быстрее она выполнит поручение Жаб, тем лучше для нее. Однако пока возможности еще раз подняться наверх не представилось. Мужчину зовут Тристан. Хромой служка, который перед ним преклонялся, многое о нем знал. В свое время Тристан был командиром лучников и воеводой. Теперь он остался без службы и идет в глубь страны — наверное, чтобы найти себе нового лорда. А быть может, он хочет создать собственную дружину; он уже говорил об этом кое с кем из других ветеранов, остановившихся на постоялом дворе. Пьет он немного, тогда как его спутники, Урре, сын местного лорда, и его вассал заказывают столько вина, что хватит потопить корабль.

Герта с жадностью слушала эти отрывочные сведения, решив узнать все, что только можно про наемного солдата Тристана, которого она рассчитывала поймать в свои сети. Когда ей удавалось, она исподтишка следила за ним. Странно было глядеть на мужчину, который совершил над ней насилие и даже не догадывается, что она так близко от него.

Если бы не браслет на запястье, она, наверно, обратила бы на него внимание в последнюю очередь. Урре и двое или трое других пытались притиснуть ее где-нибудь в углу, не разглядев сперва как следует лица. А Тристан, когда она проходила мимо, оказывал ей маленькие знаки внимания, как будто ее уродство ничего для него не значило. Он вел себя не так, как она вправе была ожидать, и это ее беспокоило.

Но она не изменила своего решения. И когда наконец ей удалось ускользнуть наверх, она пробралась к нему в комнату. На постели в беспорядке свалены были одеяла. Она не стала расправлять их, а сунула камень глубоко под подушку и поспешила в залу, где уже собирались посетители. На нее обрушился поток приказаний; она то бежала на кухню, то возвращалась обратно, неся полные кружки вина и тарелки с едой.

Начала сказываться усталость после целого дня непривычного труда. И потом, среди посетителей нашлись любители грубых потех, которым хотелось повеселить сотрапезников. Герте приходилось глядеть во все глаза, чтобы вовремя заметить подставленную ногу, стараться изо всех сил, чтобы не уронить поднос с кружками после внезапного толчка под локоть. Однажды у нее это не получилось, и дважды хозяйка отвешивала ей затрещины за испорченную еду.

Но в конце концов та же хозяйка отправила ее из залы — вовсе не по доброте душевной, а для того, чтобы меньше проливалось вина и ронялось тарелок, — мыть посуду в крохотную клетушку, где стояла такая вонь, что Герта едва не потеряла сознание. Кое-как она дотянула до того момента, когда пришла хозяйка и отвела ее в залу. Там она указала девушке на скамью-ларь у камина и пробурчала, что, дескать, это лучшая постель, на которую та может рассчитывать. Уставшая до полусмерти Герта улеглась на скамью. Остальные слуги тоже разбрелись по своим углам и конурам — комнаты в трактире были только для постояльцев.

Огонь на ночь прикрыли колпаком, но от камина еще исходило тепло. Герта осталась в зале одна. Все косточки у нее болели, но она гнала прочь мысль о сне и ждала. Если все пойдет как надо, камень наверняка сделает свое дело нынешней ночью. Она должна увидеть это. А что дальше — там поглядим.

Герта нетерпеливо ерзала на жесткой скамье. Плащ и копье — вот они, под рукой; набитые свежей соломой башмаки она даже не стала снимать.

Вдруг наверху лестницы появилась тень. Герта напряглась. Да, она оказалась права. Мужчина по имени Тристан прошел мимо нее к двери. Завернувшись в плащ, Герта последовала за ним.

4

Опасаясь, что он обернется, она держалась в тени дома. Однако он шел решительным шагом человека, посланного куда-то по важному делу, не обращая внимания на то, что делается вокруг. Обогнув трактир с задней стороны, он направился к холмам.

Луна светила довольно ярко, но очертания ее казались размытыми из-за легкой дымки на небе. Герта все больше и больше отставала от Тристана, потому что юбка ее намокла от снега и стала страшно тяжелой, потому что каждый новый шаг давался ей много труднее предыдущего. Но ее гнала вперед мысль, что она должна быть рядом с Тристаном, когда он доберется до места. Зачем? Чтобы увидеть, как Жабы отомстят ему? Не знаю, не знаю, подумала она, напрягая все силы, чтобы нагнать его.

Тем временем Тристан достиг уже первого ряда камней. Он ни разу не оглянулся. Герта давно перестала прятаться. Он скоро совсем пропадет из виду! Она подобрала юбку и, тяжело дыша, побежала за ним.

Ага, вон он снова; но как до него далеко! Ладно, когда он доберется до последнего ряда камней, до стены, ему придется пройти вдоль нее до прохода. Поэтому ей удастся выиграть несколько драгоценных секунд, если она выберется на Старую Дорогу прямо сейчас. Сказано — сделано: проваливаясь в сугробы, Герта кинулась в направлении дороги. Дыхание со свистом вырывалось из ее груди.

Копье она оставила в зале и нащупывать дорогу теперь ей было нечем; кроме того, вдруг сильно заболел бок. Но, стиснув зубы, она продолжала свой путь. Уже видны впереди ворота. Тристан все-таки немного опережает ее.

Внезапно наверху одной из колонн вспыхнул холодный свет. В голубом сиянии собственные руки, которые она раскинула в стороны, чтобы не потерять равновесие, показались Герте изъеденными болезнью.

Тристан ступил в проход и остановился. Он словно в упор разглядывал то, что его поджидало внутри. На поясе у него висел меч, через плечо перекинут был лук. Он вышел из трактира во всеоружии, но до сих пор почему-то не обнажил меча и не наложил стрелу на тетиву.

Герта подковыляла к воротам. Подъем по склону окончательно лишил ее сил. Но она чувствовала, что должна быть на площадке. Совсем рядом протяни руку и дотронешься — стоял Тристан. Он стоял с непокрытой головой, свободный капюшон плаща был отброшен на плечи. Руки мужчины безвольно повисли по бокам. Герта посмотрела в ту сторону, куда устремлен был его взгляд.

Знакомые зеленые валуны. Но никаких жаб на них. Над камнями кружились голубые огоньки всех оттенков — от бледно-бледно-голубого до ослепительного густо-синего.

Герта ощутила, как влекут к себе эти огоньки. С трудом удалось ей поднять к глазам отяжелевшие ладони, чтобы заслониться от пляски огоньков. И сразу девушка почувствовала облегчение. Однако спутник ее явно находился под властью чар.

Стараясь не замечать огоньки, Герта поглядела на Тристана. Почему он стоит неподвижно, почему не идет к каменной ограде у зеленых валунов? Может, он превратился в камень, пойманный заклятьем, которое наложили на него Вечные Скалы? Стоит — глазом не моргнет и даже вроде бы и не дышит!

Неужто таково их наказание: превратить человека в изваяние? Почему-то Герта была уверена, что месть Жаб мужчине, которого она сюда завлекла, будет куда страшнее. В сердце у нее вдруг шевельнулась жалость. Девушка с ожесточением отогнала непрошенную гостью. Она призвала на подмогу память, стараясь припомнить все вплоть до самых отвратительных, самых унизительных подробностей. Вот что он сделал с ней, вот что, вот что! Это из-за него ее выгнали из дома, из родной долины, лишили всего, а наделили взамен лягушачьей рожей! Что бы с ним сейчас ни сотворили, он полностью того заслуживает. Она подождет и полюбуется, а потом пойдет прочь отсюда и в назначенный срок, как и обещала Гуннора, родит сына или дочку, в которых не будет ничего от отца — ничего!

Наблюдая за Тристаном и прикрываясь одновременно от голубых огоньков сложенными ладонями, Герта заметила вдруг, что пальцы рук мужчины шевельнулись и медленно сжались в кулаки. Она заметила усилие, которого потребовало это движение, и поняла, что он, стоя неподвижно, ведет отчаянный бой с околдовавшей его силой.

Отогнанное было чувство жалости возвратилось. Герта рассердилась на себя. Он не заслуживает иной доли, кроме мести, которую она выпросила для него у Жаб!

Медленно-медленно, словно тот был прикован цепью к тяжелой гире, Тристан поднял один кулак. По лицу мужчины Герта увидела, чего ему это стоило. Она вжалась в скалу. Имей девушка веревку, она привязала бы себя к камню — лишь бы не поддаться жалости.

Странный свет впереди, свет и что-то еще, пока бесформенное, но таящее в себе угрозу, холодную угрозу, которая страшней запала самой жаркой схватки. Порождение ужаса, которому не найти равного во всей истории его народа. Как он попал сюда, во сне или не во сне, Тристан сказать не мог. Ему некогда было ломать над этим голову.

Чтобы противостоять тому, что пленило его, ему действительно необходимо собрать все силы. Нечто чужеродное хочет проникнуть в него, чего никак нельзя позволить, — пока не ослабела воля.

Откуда-то он знал, что, сохрани он контроль над телом, ему удастся изгнать чужака из мозга. Нельзя, нельзя повиноваться!

Тристан устремил все внимание на пальцы рук. Сперва было такое ощущение, что плоть онемела… Однако он все же сжал ладонь в кулак. Потом медленно поднял руку — еле-еле, ни на миг не позволяя себе расслабиться. Оружие… Что его меч, его лук против тех, кто обитает в здешних скалах? Он смутно сознавал, что те от души посмеются над людским оружием, направленным против них.

Оружие… меч… сталь… Подождите-ка, подождите… Память не подвела. Сталь! Что делал тот парень из пограничной с Пустыней долины: ложась спать, он положил в изголовье меч, а в ногах у себя воткнул в землю на глубину лезвия кинжал. Они тогда оставили его около каких-то весьма древних развалин стеречь лошадей. Он сказал, что между холодным железом человек может спать спокойно. Кое-кто, помнится, посмеялся над его суеверностью, но другие одобрили его поступок. Железо… вот чего опасаются древние Силы!

У него на поясе висит меч… и кинжал… железо… Спасение?.. Но схватка за кулак, за руку настолько обессилила Тристана, что ему подумалось: вряд ли я сумею проверить истинность верований предков.

Что им от него надо, тем, кто обитает тут? Им, им — он давно уже понял, что этих тварей тут несколько. Чего ради они привели его сюда? Тристан отмахнулся от вопроса. Думай о руке, приказал он себе, только о руке!

Безумно медленно рука его подползла к поясу; пальцы коснулись рукояти меча.

Да, меч у него простой, не какой-нибудь там аристократический клинок с рукоятью из серебра, отделанной бриллиантами, — боевой меч, испещренный царапинами от множества схваток. И рукоять у меча железная, обмотанная толстой проволокой, чтобы не соскользнула вспотевшая ладонь. Кончики пальцев коснулись проволоки… Рука свободна!

Он немедленно покрепче ухватил рукоять, привычным движением выдернул меч из ножен и выставил его перед собой, лезвием к сумятице голубых огоньков. Пришло облегчение, но через какой-то миг Тристан понял, что передышка — временная. Затаившееся в этих горах зло победить совсем не так просто. Чужая воля обрушилась на руку воина. Меч задрожал в руке, он не в силах был держать его твердо. Скоро он вообще выронит его!

Тристан попытался сделать хотя бы шаг назад. Но ноги как будто погрузились в трясину, которая вцепилась в них мертвой хваткой. Значит, ему повинуются только слабеющая рука и меч, который становится тяжелее с каждой секундой. Тристан обнаружил, что уже держит меч рукоятью вперед, словно намеревается пронзить себя самого!

Из суеты голубых огней выросло слабо светящееся щупальце, поднялось в воздух, изогнулось и застыло. Кончик его устремлен был на человека. Следом за ним, колыхаясь, поднялось другое. Потом третье, четвертое…

Кончик первого щупальца, который был тонким, как палец, начал утолщаться. Затем из него устремились во все стороны маленькие отростки. Внезапно Тристан обнаружил перед собой воплощенное зло, гротескную копию человеческой руки, большой палец которой был слишком длинным и тонким.

Тварь начала опускаться к Тристану. Неимоверным усилием воли человек перевернул меч, выставив его лезвие перед приближающейся рукой.

И снова ощутил мимолетный восторг триумфа. Ибо движение чудовищной руки замедлилось. Потом она качнулась влево, вправо, словно отыскивая прорехи в его защите. Но каким-то чудом Тристану удалось удержать меч, и он отразил все атаки.

Герта широко раскрытыми глазами следила за диковинной дуэлью. Лицо ее врага было мокрым, ручейки пота сбегали со лба на подбородок. Рот его кривила гримаса, зубы были крепко стиснуты.

Но меч по-прежнему был в его руке, преграждая путь эманации Жаб. «Ты!»

Слово звоном отдалось у нее в голове, оглушительным пронзительным звоном.

«Забери у него меч!»

Если она хочет, чтобы отмщение свершилось, надо повиноваться. Но хочет ли она? Герта распростерлась под скалой, наблюдая за колдовской битвой. Лезвие меча перемещалось умопомрачительно медленно, но геи не менее всякий раз успевало отразить выпад голубой руки. Тристан еле двигается; почему же Жабы бессильны поразить его в быстрой атаке? Может, порождение этого щупальца стоило им очень многого?

«Меч!»

Снова боль в голове.

Герта не шевельнулась.

«Я не могу!»

Выкрикнула ли она эти слова, прошептала или только подумала? Девушка не знала, как не знала и того, почему месть уже не кажется ей приятной.

Темнота… связанные руки… шум сражения… один из воинов падает со стрелой в горле… победный клич… чья-то тень приближается к ней из мрака… видна лишь кольчуга… и меч…

Тяжелая рука повергает ей наземь… она слышит смех, грубый смех, который обжигает, хотя тело ее, лишенное последней одежды, дрожит от холода… Еще раз…

Нет! Она не хочет вспоминать! Не хочет! Им не удастся ее заставить!

Герта пришла в себя. Увидела Тристана, продолжавшего свою отчаянную битву. Этот человек оскорбил ее.

«Меч! Отними у него меч!»

Герта кое-как поднялась. Она должна была забрать меч. Тогда он на собственной шкуре узнает, что такое чувствовать себя беспомощным, униженным и… И? Каким еще? Мертвым? Жабы намерены убить его?

«Вы убьете его?» — спросила она. Она никогда не думала, что расплата будет именно такой.

«Меч!»

Жабы не ответили. Они просто подхлестнули ее к действию. Смерть? Нет, Герта была уверена, что смерти он избежит — по крайней мере такой, которая известна роду человеческому. Да, но…

«Меч!»

Девушку как будто ударили кнутом, требуя от нее бездумного повиновения приказу. Но получилось наоборот — боль пробудила в ней чувство опасности. Она вызвала к жизни силы настолько темные, настолько чужие, что с ними, пожалуй, не совладает и самый могущественный колдун из числа ее соплеменников. Да, Тристан заслуживает наихудшей участи. Но наихудшей по человеческим меркам, а вовсе не этого!

Левой рукой Герта коснулась мешочка с травами Гунноры, который был спрятан у нее на груди. Пальцы правой руки пошарили по земле, нащупали камень. Прикосновение к мешочку с травами как будто изгнало из ее головы тот голос. Он затих, точно отдаленный крик. Девушка подобрала камень…

Тристан неотрывно следил за щупальцем. Руку воина, которой он держал меч, разрывала боль от кисти до плеча. Он чувствовал, что вот-вот потеряет над собой контроль.

Герта нагнулась, разорвала подол юбки. На ладонь ей выпал второй мешочек с травами. Девушка ожесточенно принялась натирать им камень. Мелочь, конечно, но что она еще может сделать…

И она швырнула камень в голубую руку. Та, извернулась, уклоняясь. Понимая, что это единственный шанс, Тристан со всей силой обрушил меч на щупальце, которое поддерживало руку.

Клинок прошел сквозь него, как будто оно не имело субстанции, как будто оно было всего лишь порождением собственных страхов Тристана. Вспыхнул бледный свет. И вдруг — жадно разверстая рука исчезла вместе со щупальцем.

В тот же самый миг Тристан понял, что обрел способность двигаться, и отступил на несколько шагов. Чья-то рука ухватила его, словно помогая идти. Он рванулся в полной уверенности, что это новая проделка врага, сбросил с себя руку. Раздался крик; Тристан резко развернулся в сторону.

Рядом с проходом у подножия скалы лежала какая-то темная куча. Тристан выставил меч, готовый отразить нападение, чувствуя, как возвращаются к нему силы. Куча зашевелилась. Из нее высунулась белая рука, ухватилась за колонну…

Его затуманенный рассудок прояснился. Женщина! И, значит, та штука, которая пролетела мимо мгновение назад, была направлена не в него, а в призрачную руку! Она на его стороне, она его друг.

Внезапно послышался новый звук, похожий на шипение потревоженной змеи. Причем не одной. Прижавшись спиной к скале возле женщины, Тристан бросил взгляд на середину площадки.

Щупальце, пораженное ударом меча, исчезло, но остались другие. Они больше не переплетались между собой; на концах их появились отвратительные подобия змеиных голов. И их было столько, что глупо было даже мечтать выстоять против них… Но ему не остается ничего другого.

Ощутив тяжесть на своем плече, он оглянулся. Женщина встала; одну руку она прижимала к своей груди, другой держалась за него. Тристан не мог разглядеть ее лица, скрытого тенью капюшона. Но за шипением змей он услышал ее голос. Слов он не разбирал, но по ритму догадался, что она поет какую-то песню.

Одна из змей бросилась на него. Он выставил перед ней меч. Коснувшись клинка, тварь исчезла. Первая из дюжины. Сжимавшая меч рука снова отяжелела, все движения его опять замедлились.

Тристан попытался стряхнуть с себя женщину. Будь у него возможность хотя бы на мгновение выпустить меч из рук, он бы просто оттолкнул ее.

— Отпусти меня! — крикнул он, извиваясь всем телом.

Она не ответила и вообще никак не отреагировала на его требование. И продолжала петь. Тристану показалось, что он слышит в ее пении жалобные ноты, как будто она умоляет кого-то помочь им обоим.

Внезапно из ее пальцев перетекло в его плечо и устремилось дальше по руке, по спине, к ногам, к животу живительное тепло и чувство свободы, свободы не от ее объятий, а от тех уз, которые приковали его к этому месту. А посредине площадки яростно задергались змеиные головы. Они парами сталкивались в воздухе, мгновенно образуя единое целое.

Теперь на людей нападали уже не маленькие головенки, но здоровенные головищи, однако Тристан успевал отражать их выпады. А они двигались все быстрее и быстрее. Пасти их были разверсты, но там не видно было ни ядовитых, ни вообще каких-либо зубов. Тем не менее Тристан знал, что если хоть одна пасть коснется его или женщины, — пиши пропало.

Развернувшись вполоборота, он отразил атаку с фланга. Нога его поскользнулась, он упал на колено, едва не выпустив меч. Ухватив клинок покрепче, он услышал крик. Оставаясь в прежней позе, Тристан повернул голову.

Нападение последней змеиной головы оказалось хитрой уловкой, ибо отражая его, он вырвался из рук женщины. Две другие головы тут же накинулись на нее и полонили. К своему ужасу, Тристан увидел, что одна из змей почти заглотила голову женщины. Вторая тварь кольцами обвилась вокруг ее талии. Если женщина и кричала, то голос ее заглушал мерзкий колпак на голове. Бледно светящиеся червяки волокли ее к своему логову; она не сопротивлялась. Навстречу им вытянулись еще два отростка. На Тристана они уже не обращали внимания.

Хрипло вскрикнув, он в мгновение ока вскочил и набросился на державшие женщину щупальца. И вдруг в голове его раздался голос:

«Отойди, сын людской, не мешайся в наши дела. Тебя это не касается».

— Отпустите ее! — Тристан полоснул мечом по щупальцу на талии женщины. Оно вспыхнуло, но другое тут же заняло его место.

«Она привела тебя к нам, а ты хочешь ее спасти?»

— Отпустите ее! — ему некогда было думать о правдивости услышанного; он знал, что не должен позволить им увлечь женщину за собой, что иначе он — не мужчина. И потому ударил снова.

Змеи задвигались быстрее, стремясь укрыться за изгородью. Тристан не уверен был, живали еще его помощница, голову которой по-прежнему скрывал отвратительный колпак. Тело ее бессильно обвисло.

«Она наша! Иди — пока не раздразнил наш аппетит!»

Не тратя дыхания на никчемные разговоры, Тристан вскочил на изгородь. Оттуда он принялся крушить щупальца, тащившие женщину. Руки его были слабыми, даже ухватив ими обеими меч, он с трудом поднимал и опускал его. Но упрямо продолжал битву. Мало-помалу ему начало казаться, что он побеждает.

Он заметил, что твари, которые обвились вокруг женщины, не тронули ее руки, прижатой к груди. Поэтому Тристан обрушился на нижние кольца змеиных тел; он срубил последнее из них в тот момент, когда голова и плечи женщины оказались уже за оградой.

Впечатление было такое, что, как щупальца ни стараются, им не под силу втащить свою жертву к себе в логово целиком. Пока они были заняты этим, Тристан напал на них. Он перерубил всех змей, которые обвились вокруг головы и плеч женщины. На смену им поднялись новые. Но женщина упала на землю так, что щупальцам, чтобы вновь схватить ее, нужно было проползти по ее груди, а этого они почему-то сделать явно не могли.

Устало Тристан поднял меч и снова опустил его, чувствуя, что руки вот-вот откажут. И тут, буквально на миг, все до единого щупальца отступили. Левой рукой Тристан ухватился за руки женщины, которые она сложила на груди, и поволок ее прочь.

Змеи злобно зашипели. Тела их заколыхались, задергались. Они все больше пригибались, прижимались к земле, освещая ее бледным светом. Тристан взвалил женщину на плечо и, держась к врагу лицом, попятился дальше, готовый в любой момент отразить новую атаку.

5

Похоже было, что враги выдохлись. По крайней мере змеи так и остались за оградой. Внимательно следя за ними, Тристан отошел на некоторое расстояние и рискнул остановиться и передохнуть. Положив женщину на землю, он притронулся к ее щеке. Пальцы его ощутили холод и влагу. Мертва? Неужто ее задушили?

Он сунул руку ей под капюшон, нащупывая пульс на горле. Ничего. Его ладонь опустилась ниже, туда, где сердце. Чтобы сделать это, ему пришлось разомкнуть ее сложенные на груди руки. Когда он коснулся маленького мешочка, лежавшего меж ее грудей, то ощутил тепло и торопливо отдернул руку — прежде чем успел сообразить, что в том мешочке не опасность, а источник жизненных сил.

Сердце ее билось. Лучше оттащить ее подальше, пока твари за оградой утихомирились. Вряд ли они отступятся.

Подумав немного, Тристан сунул меч в ножны, чтобы обхватить женщину обеими руками. Тело ее оказалось куда более легким, чем он ожидал по внешнему виду незнакомки.

Его походка напоминала движения морского краба; одним глазом он следил за скопищем голубых огней позади, другим — высматривал путь. Лишь миновав два ряда камней, он облегченно вздохнул.

Тристан чувствовал, как нечто пытается задержать его, силится вернуть обратно. Но, напрягая волю, стиснув зубы, он все дальше и дальше уходил от проклятого места.

Одна за другой оставались за спиной каменные гряды. Колдовской свет становился слабее. Вскоре темнота сгустилась до такой степени, что Тристан начал опасаться, как бы им не сбиться с пути. Дважды он терял дорогу; приходилось обходить внезапно выраставший из тьмы валун и тем самым возвращаться туда, откуда они бежали.

Зрение обманывало его, некий внутренний голос звал обратно. Он приноровился делать так: замечал какой-нибудь ориентир впереди, в нескольких шагах, и смотрел на него, пока он не оказывался рядом, а затем выискивал следующий.

Наконец он миновал последний ряд камней. Женщина мягко лежала у него на плече. Он чувствовал себя таким слабым, таким усталым, как будто целые сутки шагал без передышки да еще участвовал в кратковременной стычке в конце пути. Опустившись на колени, он положил свою ношу на Старую Дорогу, которую ветер совсем очистил от снега.

Небо было покрыто облаками. Луна, видно, пряталась за ними. Лежавшая на дороге женщина выглядела темной кучей тряпья. Тристан присел на корточки, пропустив руки между колен, и задумался.

Каким образом он попал туда, наверх, он не имел ни малейшего представления. Накануне вечером он, как обычно, лег в постель, а проснулся, только завидев тот мертвенный свет за оградой. Он ничуть не сомневался, что выдержал бой с древними Силами. Но что завлекло его туда?

Ему вспомнилось, как он открыл окошко в своей комнате, чтобы поглядеть на пейзаж. Неужто причина происшедшего с ним кроется в невинном любопытстве? А как же тогда слуги и хозяева постоялого двора? Не верится, что они спокойно живут тут, зная о столь грозной опасности. А может, будучи потомками первопоселенцев Гриммердейла, они нечувствительны к зову темных сил?

Подожди, подожди. Что там говорила эта тварь? Она сказала, будто его привела к ним та самая женщина, что лежит сейчас на дороге. Но если так, то зачем?

Тристан, подавшись вперед, откинул край капюшона и нагнул голову, всматриваясь в лицо женщины. Однако во мраке ночи невозможно было разглядеть что-либо, кроме общих контуров лица.

Вдруг ее тело откатилось в сторону. Женщина вскрикнула. В голосе ее был такой ужас, что Тристан вздрогнул и застыл как изваяние. Оттолкнувшись от дороги, она кое-как поднялась. Руки ее что-то искали в складках плаща. Она больше не кричала. Тоненький лучик луны пробился сквозь облачную завесу, высветив то, что женщина сжимала в руке.

Сверкнула сталь, Тристан успел перехватить ее руку, прежде чем кинжал вонзился в его тело. Женщина словно обезумела, она извивалась, вырывалась, пиналась, пробовала даже кусаться. Наконец он грубо облапил ее, как обошелся бы с мужчиной, и ударил кулаком в подбородок. Тело ее вновь обмякло и опустилось на дорогу.

Придется тащить ее до трактира. Может, пребывание в логове тех тварей помутило ее рассудок и она теперь всех вокруг принимает за врагов? Оторвав от плаща полоску ткани, Тристан связал ей руки. Поднялся, взвалил женщину на спину и пошел вниз, то и дело оскальзываясь, с трудом продираясь сквозь заросли кустарника. Дыхание женщины было еле слышным.

Который сейчас час, Тристан не знал. Однако над дверью трактира висел еще ночной фонарь. Спотыкаясь на каждом шагу, воин подковылял к камину, опустил на пол свою ношу и потянулся за дровами. Больше всего на свете ему хотелось согреться.

Голова болела. Герте показалось, что источник боли — где-то в нижней части лица. Она открыла глаза. Свет, слабый, но не тот, не голубой. Да, это блики пламени. У камина на корточках сидит какой-то человек и подкладывает в огонь дрова. Тепло уже чувствуется. Она попыталась сесть. И только теперь заметила, что запястья ее крепко связаны. Она напряглась, пристально следя за человеком у камина.

Голова его была повернута так, что Герта не могла видеть лица, но она ни капельки не сомневалась в том, что это Тристан. И последнее воспоминание: он зависает над ней, протягивает руки… чтобы еще раз овладеть ею! От отвращения ее едва не стошнило, и она торопливо сглотнула.

Очень осторожно Герта огляделась. Общая зала трактира. Значит, он принес ее сюда. Чтобы взять свое в тепле, а не на холодном ветру на Старой Дороге! Пускай только попробует подойти — она закричит, будет драться, пока кто-нибудь не прибежит…

Он глядел на нее, глядел так внимательно, что девушка поняла: он без труда угадал ее спутанные мысли.

— Я убью тебя, — проговорила она.

— Как уже пыталась? — спросил он. В голосе его было равнодушие, словно он задал вопрос из праздного любопытства.

— В следующий раз я не промахнусь. Он засмеялся. А засмеявшись, стал на мгновение как будто иным человеком — моложе и менее суровым.

— Ты вовсе не промахнулась, госпожа. Я перехватил твою руку.

Улыбка сошла с его лица, глаза сузились, губы плотно сжались.

Чтобы доказать, что он ее не запугает, Герта вызывающе поглядела на него.

Он сказал:

— Или ты, госпожа, имела в виду другое? То, что случилось перед тем, как ты обнажила кинжал? Та — та тварь говорила правду? Я в самом деле очутился в их логове по твоей милости?

Наверное, в выражении ее лица прочитал Тристан ответ. Нагнувшись, он схватил девушку за плечи; как она ни отбивалась, он привлек ее к себе, так что ее глаза оказались на одном уровне с его глазами.

— Но почему? Во имя Боевой Руки Картера Справедливого, почему? Что я такого сделал тебе, девчонка, что ты затащила меня в горы на верную погибель? Или тебе все равно было, кого затащить? Кто тебе эти твари ручные животные или хозяева? И как вообще человек мог связаться с ними? Но если ты связалась с Жабами, зачем тебе потребовалось помогать мне? Почему, почему, почему?!

Он затряс ее, сначала несильно, а потом, с каждым новым вопросом, все грубее и грубее, так что голова ее болталась из стороны в сторону. Тело ее обмякло, и это как будто отрезвило его. Он вроде бы понял, что девушка не может ему ответить, а потому снова привлек ее к себе, словно стремясь разглядеть ответ в ее глазах.

— У меня нет родичей, которые согласились бы вызвать тебя на бой, сказала Герта устало. — Потому мне пришлось делать все самой. Я искала тех, кто сможет отомстить…

— Отомстить! Так, значит, я не случайный прохожий, выбранный в жертву твоим приятелям! Клянусь Девятью Мирами, мне незнакомо твое лицо! Быть может, в какой-нибудь схватке от моей руки пал твой родич — отец, брат, возлюбленный? Но как такое могло случиться? Те, с кем я сражался, были врагами. Женщин у них не было — только рабыни, которых они захватили в долинах. Неужели женщина Долин способна мстить за того, чьей рабыней она была? А, девчонка? Они захватили тебя в плен, и ты нашла себе среди них господина, забыв про кровь в своих жилах, так?

Будь у нее силы, она плюнула бы ему в лицо за такое оскорбление. Он, видно, заметил ее ярость.

— Значит, не так. Что же тогда? Я не из тех мерзавцев, которые шастают по округе, завязывая ссоры с товарищами. И нет такой женщины, которой я овладел бы силой, без ее согласия…

— Да ну? — Герта наконец-то обрела дар речи; слова полились сплошным потоком. — Нет, стало быть, такой женщины? А помнишь ли ты, бравый солдат, что случилось три месяца назад на дороге в Летендейл? Видно, ты частенько так поступаешь, раз память тебя подводит!

Несмотря на обуревавшие ее гнев и страх, Герта заметила, как вытянулось его лицо в гримасе безмерного удивления.

— Летендейл? — повторил он. — Три месяца тому назад? Послушай, девушка, я никогда не забирался так далеко к северу. А три месяца назад я командовал дружиной лорда Инграма — он погиб при осаде порта.

В голосе его было столько искренности, что она едва не поверила — но вовремя вспомнила про браслет.

— Ты лжешь! Разумеется, ты не запомнил моего лица. Ты ведь овладел мной в темноте, перебив перед тем врагов, которые пленили меня. Все люди моего брата тоже погибли. А со мной враги рассчитывали позабавиться. Но пришел ты — и овладел мной, воевода!

Последнее слово она точно выплюнула.

— Говорю тебе, я был в порту! — Тристан отпустил девушку. Она отползла к скамье. Теперь их разделяло довольно большое расстояние.

— Готова ли ты поклясться на Камне Истины, что то был я? Ты видела меня в лицо?

— Да, готова! А что до твоего лица, так оно мне ни к чему. Ты овладел мной в темноте, но я заметила одну вещь, заметила и запомнила ее!

Он поднес руку к подбородку, потер застарелый шрам; браслет сверкнул в бликах пламени. Украшение это так разительно отличалось от простой одежды воина; ну как, скажите на милость, можно его забыть увидев хотя бы раз?

— Что за вещь?

— Ты носишь ее на запястье! Вон он, сверкает, как и тогда. Твой браслет, лгун!

Он поглядел на золотую полоску.

— Браслет! Вот оно что. Вот почему ты привела меня к Жабам…

Он улыбнулся, но улыбка вышла жестокой, и глаза остались холодными.

— Ты привела меня к ним, так? Он резким движением вытянул руку и, прежде чем девушка успела увернуться, сорвал с ее головы капюшон.

— Что ты сделала со своим лягушачьим лицом? Что это было, краска или очередное колдовство? Крепко же, видно, хотела ты мне отомстить, если ради того так изуродовала себя.

Герта ощупала холодные щеки. Жаль, нет зеркала. Но раз он говорит, что мерзкие пятна пропали, значит, так оно и есть.

— Они сдержали слово… — пробормотала девушка, отказываясь что-либо понимать. Она много раз воображала себе встречу с ним, представляла, как он будет отпираться. Богатый, видно, у него опыт в подобных делах, если на все ее обвинения единственная его реакция — веселое любопытство.

— Они? Ты имеешь в виду Жаб? Объясни-ка, почему, передав сначала меня в их руки, ты потом пришла мне на выручку? Не понимаю. По-моему, связываться с теми, кто обитает там, наверху, настолько рискованно, что отважиться на это может лишь отчаявшийся человек. А отчаяние скоро не проходит… Почему ты спасла меня, девушка?

Она ответила вполне искренне:

— Не знаю. Быть может, потому, что обидели меня, а значит, и отомстить должна тоже я. Наверно, так. А еще… Она молчала так долго, что Тристан не выдержал:

— Что еще?

— Я не могла допустить, чтобы им достался человек, пускай даже отребье вроде тебя!

— Отлично, вот это мне уже понятно. Ненависть, страх, отчаяние толкают нас на заключение таких сделок, о которых мы потом горько сожалеем. Значит, ты не смогла принести соплеменника в жертву чужакам. Зато на дороге ты попыталась убить меня собственной рукой…

— Ты… ты хотел овладеть мной… снова! — выкрикнула Герта. Щеки ее пылали — не от жара камина, а от давнего стыда.

— Ты так думала? Что ж, с твоими воспоминаниями это вполне естественно, — кивнул Тристан. — Но послушай меня, девочка. Первое: нога моя никогда не ступала в Летендейл, три ли месяца, три ли года назад никогда! Второе: вещица, по которой ты меня узнала… — он посмотрел на браслет, постучал по нему пальцами. — Три месяца назад у меня ее не было. Во время последней осады порта к нам на подмогу пришло много рекрутов из отдаленных долин. Они занимались тем, что вылавливали бродячие шайки врагов.

Осада в основном — пора безделья, а если человеку нечего делать, он ищет развлечений. В нашу задачу входило только следить за тем, чтобы враги не бежали из крепости, пока не подойдут корабли из Гэнделсбурга и Веннеспорта и не атакуют их с моря. Ожидая эти корабли, мы забавлялись азартными играми. Даже я, за кем сложилась репутация осторожного человека, не увлекающегося подобными забавами, порой принимал в них участие.

В одну из игр я его и выиграл. Тот, кто поставил его на кон, был похож на Урре — сын убитого князя, наследник разоренного поместья. Два дня спустя он погиб, отражая вылазку врагов. Он просил меня не продавать браслет, надеясь отыграться, если повезет, потому что украшение принадлежало к числу семейных драгоценностей. В битве я открыл, что оно не только красиво, но и полезно. Поскольку парень все равно погиб, я решил оставить браслет у себя — как видно, себе же на горе. Имени его я не знаю, все звали его каким-то прозвищем. Будучи ходячим мертвецом, он половину времени пребывал вдребезги пьяным…

— Ходячим мертвецом?

Рассказ Тристана был очень убедителен, и Герта верила ему.

— Так я их называю. В Верхнем Халлаке их сейчас много. Одни — совсем юнцы, вроде Урре или бывшего владельца браслета, — он погладил украшение. — Другие годятся им в отцы. По долинам прошлись огнем и мечом. Уцелевшие же края лишились людей и провианта: все забрала та либо другая рать. У страны сейчас два выбора. Либо она превратится от истощения в пустое место, либо появятся новые вожди, смелые, решительные, которые отстроят ее заново.

Герте показалось, что Тристан разговаривает не с ней, а отвечает своим собственным мыслям. Внутри себя она ощущала пустоту, как будто ее лишили чего-то важного. Руки ее инстинктивно легли на живот.

Дитя, которое она носит, — кто был его отец? Несчастный паренек, который лишился всего и потому еще при жизни стал мертвецом, который без надежды смотрел в будущее, ни в грош не ставя всякие моральные установления. Он жил одним днем и стремился за этот короткий день познать, что только можно. Девушка снова почувствовала странное облегчение. Она не потеряла ребенка, ребенка, который, как обещала Гуннора, будет только ее. Она утеряла лишь желание отомстить, которое погнало ее в Гриммердейл, к Жабам.

Герта вздрогнула. Несмотря на плащ и огонь в камине, холод пронизал ее до самых костей. Что она наделала, ослепленная гневом и страхом! Едва не отдала невинного человека существам, о которых теперь и думать не осмеливалась! Что спасло ее, что толкнуло ее бросить тот камень, натертый мешочком с травами Гунноры? Что удержало ее совершить столь ужасное преступление?

И что она скажет этому мужчине, который сейчас отвернулся от нее и глядит на огонь, словно надеясь прочесть в нем таинственные руны? Герта подняла было связанные руки. Тристан повернулся к ней с улыбкой, с настоящей улыбкой, от которой она съежилась точно от удара.

— Пожалуй, надо бы тебя развязать. Или ты все еще жаждешь моей крови? — он взял ее руки, потянул державшую их веревку.

— Нет, — тихим голосом ответила Герта. — Я верю тебе. Тот, кого я искала, мертв.

— Жалеешь, что смерть настигла его не от твоей руки? Она поглядела на свои руки, снова прижатые к животу. Что теперь с ней будет? Остаться ли ей прислугой в трактире или приползти на коленях к Куно? Нет уж! Она подняла голову, обретая утраченную гордость.

— Я спросил, жалеешь ли ты, что не прикончила сама моего бывшего товарища?

— Нет.

— Но тебя тревожат мрачные мысли, я же вижу…

— Они тебя не касаются.

Девушка хотела встать, но Тристан положил ей руку на плечо.

— Есть такой древний обычай. Если мужчина спас девушку от страшной опасности, он имеет право…

Сначала она не поняла, потом с вызовом поглядела ему в глаза:

— Так то девушки — а я не из их числа. Он тихонько присвистнул, но в наступившей тишине звук вышел очень громким.

— Вот оно что! Значит, я не ошибся — ты не трактирная девка. Потому ты не смогла перенести того, что он сделал с тобой. Но разве у тебя нет родича, который защитил бы твою честь?

Герта хрипло рассмеялась.

— Воевода, у моего родича было одно желание: чтобы я выпила древний женский отвар и отвела бы позор от всей семьи. Согласись я на это, он позволил бы мне из милости остаться в доме, а вдобавок не меньше трех раз в день похвалялся бы своей добротой.

— Понимаю. Но если ты так ненавидишь того, кто был отцом твоего ребенка…

— Нет! — ее руки потянулись к амулету Гунноры. — Я была в святилище Гунноры. Она обещала исполнить мое желание: дитя, которое я ношу, будет только моим и ничегошеньки не возьмет от него!

— Это она послала тебя к Жабам? Герта покачала головой.

— Гуннора охраняет жизнь. Про Жаб я узнала из старых сказок. В ослеплении пришла я к ним, и они дали мне то, что я подложила тебе в постель, чтобы зачаровать тебя. Еще они изменили мое лицо. Но… с ним уже все в порядке, правда?

— Правда. Не запомни я твоего плаща, я бы тебя не узнал. Однако та штука в моей постели… Подожди здесь. И обещай мне, если я вернусь сам не свой, что запрешь дверь и удержишь меня тут любой ценой.

— Обещаю.

Легкой походкой человека, привыкшего ступать неслышно, ибо от этого зависит его жизнь, Тристан поднялся по лестнице наверх. Оставшись наедине с собой, Герта вновь задумалась о будущем. Кто приютит ее? Мудрые Женщины из Летендейла? Может, попросить воина, чтобы он проводил ее туда? Но чем он обязан ей, кроме опасности, о которой и вспоминать-то не хочется? Да, пожалуй, Летендейл — единственное, что ей остается. Вдруг Куно как-нибудь соберется… Нет! Про это надо забыть!

Тристан возвратился, держа в руках две палочки, какими обычно разжигают огонь в жаровне. Между палочками был зажат камень, который Герта принесла из логова Жаб. Подойдя к камину, Тристан кинул камешек в пламя.

Впечатление было такое, будто он подлил масла в огонь, пламя полыхнуло так, что они оба отшатнулись.

— Западни больше нет, — сказал Тристан. — Я не мог позволить, чтобы в нее угодил кто-нибудь еще.

Герта напряглась, почувствовав, что слова эти относятся и к ней.

— Извиняться будет пустой тратой слов, однако…

— Не надо, госпожа, я все понимаю. Когда человека погоняют кнутом, он всеми силами рвется на свободу. И потом, я ведь остался цел.

— Ну да, сперва я завлекла тебя в ловушку, а уж потом было «потом». Почему ты не отдал меня им? Это было бы только справедливо.

— Хватит! — он стукнул кулаком по лавке, рядом с которой стоял на коленях. — Что было, то прошло. Кончилось. Что толку предаваться воспоминаниям, терзать и себя и другого? Итак, госпожа, — Герта невольно отметила церемонность в его голосе, — куда вы направитесь, если не в крепость своего брата? Я так понял, что туда вы возвращаться не собираетесь?

Она повертела в руках амулет.

— Вы правы. Радушно меня встретят только в одном месте — у Мудрых Женщин из Летендейла. Я попрошу у них приюта.

«Интересно, — подумалось ей, — не вызовется ли он сопровождать меня: я ведь не решусь попросить его об этом». Однако следующий вопрос Тристана поверг ее в крайнее изумление.

— Госпожа, пробираясь сюда, вы по Старой Дороге перевалили хребет, правильно?

— Да. Мне показалось, что так оно безопаснее, чем по тракту. Легенды говорят, что на Старой Дороге можно повстречать Прежних, но их я боялась меньше, чем соплеменников.

— Вы должны были миновать Нордендейл. Какая там обстановка?

Не понимая, что он задумал, она тем не менее поведала Тристану о том, что увидела в Нордендейле: лишившаяся лорда долина, немногочисленные жители, погруженные в сожаления о былой жизни. Он жадно слушал.

— У вас зоркий глаз, госпожа, если вы за столь короткое время успели увидеть так много. Послушайте меня, мне кажется, вам тоже будет интересно. По-моему, Нордендейлу нужен лорд, такой, который расшевелит людей и отстроит разрушенное войной и временем. Я пришел на север, чтобы подыскать себе крепостцу. Я не Урре, который рожден был в благородном семействе, а теперь пьет и распутничает, не в силах оправиться от злых шуточек фортуны.

— Кем был мой отец? — Тристан пожал плечами. — Мать никогда мне о том не говорила. Что не из простых, это точно; тем не менее в годы перед вторжением матери пришлось наняться на работу в купеческий дом, чтобы одеть и прокормить нас. Еще мальчишкой я знал, что возвыситься смогу только благодаря ему, — он похлопал по рукояти меча. — В купеческую гильдию безвестному пареньку путь заказан, а вот для лука с мечом всегда найдется дело. Так что я начал учиться владеть оружием. Потом в Долины вторглись врага; я служил то одному лорду, то другому и в конце концов дослужился до воеводы. И постоянно меня преследовала мысль, что в нынешнее суматошное время, когда погибают древние семейства, передо мной открываются все возможности.

В стране сейчас сколько угодно оставшихся без предводителя людей; годы войны разбередили им душу, и они не в состоянии, как раньше, сонно тащиться за плугом. Некоторые из них уже стали преступниками. Так вот, с полудюжиной честных, но неприкаянных людей за спиной я смогу захватить лишенную правителя долину вроде Нордендейла. Тамошним жителям нужен лорд. Я не нарушу ни единого закона и стану охранять поселение от преступников их теперь разведется много. Через Гриммердейл проходит множество ветеранов, и среди них попадаются люди, которые годятся для моих целей. Причем попадаются довольно часто.

Он сделал паузу; Герта увидела по выражению его лица, что таково на самом деле желание всей его жизни. Поскольку он молчал, девушка рискнула спросить:

— Мне понятно, что решительный человек может этого добиться. Но причем же тут я?

Он пристально поглядел на нее. Она не совсем разобрала, что таилось в его взгляде.

— По-моему, госпожа, у нас много общего. Так много, что нам лучше идти по одной дороге. Нет, я не прошу ответа прямо сейчас. Завтра, — он встал и потянулся, — нет, сегодня, я переговорю с теми, кто мне показался. Если они согласятся принести мне клятву вассалов, то мы отправимся в Летендейл, где ты на время останешься. Тут близко…

— Два дня пути на лошади, — ответила она с облегчением, — отсюда на запад.

— Неплохо. Оставив тебя там, я поскачу в Нордендейл. Хватит ему прохлаждаться без хозяина! А через, ну, скажем, трижды по двадцать дней я вернусь за тобой в Летендейл. Тогда ты мне и ответишь насчет дороги.

— Ты забыл, — руки ее легли на живот. — Я не девица, не вдова, и ношу…

— Разве Гуннора ничего тебе не обещала? Дитя будет только твоим. И да пусть счастье сопутствует вам обоим.

Она взглянула ему в лицо, желая узнать, искренне ли он говорит это. То, что она увидела… У нее перехватило дыхание, она прижала руки к груди, сдавила в ладонях амулет.

— Приезжай в Летендейл, — сказала Герта тихо. — Тебя там радушно встретят и ответом не огорчат.

Оглавление

1

2

3

4

5