Золотая клетка (fb2)

- Золотая клетка [Gilded Cage] (пер. Наталья А. Гордеева) (Темные Дары - 1) 1692K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Вик Джеймс

Вик Джеймс
Золотая клетка

Vic James

GILDED CAGE

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается маме.

Спасибо за все, и особенно за книги из библиотеки

Пролог

Лия

Сначала в темноте за спиной раздался треск мотоцикла, затем топот копыт.

Ни она, ни ребенок, которого она крепко прижимала к груди на бегу, не издавали ни единого звука – только постукивали, касаясь земли, ее полусапожки. Но чтобы знать, где она находится, преследователям не нужно было ее слышать. Никуда, кроме как к стене Кайнестона, окружавшей поместье по периметру, бежать она не могла. И единственной надеждой на спасение был ребенок на руках – ее дочь Либби.

Луна то скрывалась, то вновь появлялась из-за мчавшихся по небу облаков, но стена вдали светилась непрерывной тусклой полоской. Полоска света под дверью спальни успокаивает проснувшихся от ночного кошмара детей.

Во что же превратилась ее жизнь в Кайнестоне? В ночной кошмар! А когда-то казалось, что именно здесь воплотятся в жизнь все мечты.

Треск мотоцикла приближался, и топот копыт слышался все отчетливее. Преследовать ее могли только Гавар и Дженнер. Они двигались слева и прямо на нее. Но Лия добежала до стены первой.

Тяжело дыша, привалилась к ней на мгновение – перевести дух. Рука упала на каменную кладку, возведенную много веков назад. Пальцы ощутили прохладу древнего камня, его влажность и мягкую ворсистость покрывавшего стену мха; это раздражающе контрастировало с иллюзией, что стена, излучавшая неестественное свечение, должна быть теплой. Именно этой силой Дара, проявлявшей себя свечением, Лия и собиралась воспользоваться. Здесь все – и само место, и люди – находилось за пределами обычного.

Но пора действовать.

– Пожалуйста, моя дорогая. Пожалуйста, – прошептала Лия, склонившись к ребенку.

Отодвинув край одеяльца, которое связала собственными руками, поцеловала шелковистую головку девочки.

Либби тревожно завозилась, когда Лия вытащила из одеяльца ее ручку. Тяжело дыша от долгого бега и едва справляясь с переполнявшим ее ужасом, приложила ладошку ребенка к стене.

Там, где маленькие пальчики коснулись древнего камня, тусклое свечение начало растекаться, проникая вглубь швов старой кладки. Слабое, но явственно видимое, оно вдруг вспыхнуло, рванулось и побежало вверх, сделавшись насыщенным и ярким. Нарисовало прямую линию, выгнулось дугой. Появились ворота.

В темноте очень близко и зло рыкнул мотоцикл. Рык захлебнулся. Стих.

Затем еще ближе послышался хлопок в ладоши. Лия в ужасе сжалась, словно от удара.

Кто-то ждал ее у стены. И когда высокая стройная фигура вошла в освещенное пространство, Лия увидела, конечно же, его, Сильюна, – младшего из трех братьев Джардинов. Младший не означает слабейший. Это именно он открывает ворота Кайнестона для всех, кто приезжает сюда на безвозмездную отработку, и это его Дар удерживает их на территории фамильного поместья. Как только она могла вообразить, что он позволит им сбежать?

Сильюн перестал хлопать. Узкая рука с обкусанными ногтями махнула в сторону возвышавшейся сводом металлической конструкции.

– Будь моей гостьей, – произнес Сильюн, будто приглашая мать с ребенком на чашку чая. – Я не хочу тебя останавливать. Я с восхищением наблюдаю, на что способна маленькая Либби. Знаешь, у меня есть… свое мнение на этот счет.

Сердце Лии колотилось. Из всех братьев наименьшего доверия заслуживал именно Сильюн. И все же она вынуждена была воспользоваться подвернувшимся случаем, пусть даже это тот самый случай, когда кот на мгновение выпускает мышонка из когтистых лап.

Она изучала лицо Сильюна, словно лунный свет и свечение Дара могли открыть его истинные намерения. И когда встретилась с Сильюном взглядом, пожалуй, впервые за все время ей показалось, будто она что-то рассмотрела в его глазах. Любопытство? Ему хотелось увидеть, сможет ли Либби открыть ворота. Если откроет, возможно, он позволит беглецам через эти ворота выйти. Исключительно ради того, чтобы увидеть столь невероятное событие, ну и, возможно, чтобы досадить старшему брату.

– Спасибо, – едва слышно прошептала Лия. – Sapere aude?^[1]

– Действительно, хочу знать. Конечно, если ты решишься.

Сильюн улыбнулся. Лия отлично знала, что его улыбка ничего не стоит: ни сострадания в ней, ни доброты.

Она сделала шаг и прижала ладошку Либби к светящимся воротам. Под нежно-влажными пальчиками девочки ворота ярко вспыхнули, словно расплавленный металл хлынул в литейную форму, образуя чудесную живую картину: на чугунных изогнутых ветвях расцвели изящные цветы, расселись причудливые птицы и на самом верху переплелись в монограмму две буквы – «П» и «Д». Это были те самые ворота, которые четыре года назад распахнулись перед Лией, когда она приехала в Кайнестон. Несомненно, именно так они выглядели и много столетий назад, когда их только установили.

Но сейчас ворота были закрыты. В отчаянии Лия ухватилась за чугунную ветку и изо всех сил потянула на себя. Либби разрыдалась.

«Скрываться не имеет смысла», – безнадежно подумала Лия.

Этой ночью покинуть Кайнестон им не суждено.

– О, как интересно, – пробормотал Сильюн. – Твой ребенок – точнее, ребенок моего брата – способен проявить ворота, но у нее нет Дара ими управлять. Ну, если только она тем самым не пытается тебе сказать, что не хочет покидать свою семью.

– Ты ей не семья! – выкрикнула Лия, от страха пришедшая в ярость, и еще крепче прижала девочку к себе. Она продолжала тянуть и дергать неподдающиеся чугунные ворота. – Ни Гавар, ни кто из…

Хлопок – и Лия с криком упала на землю. Пронзила острая боль, разлилась по телу, как свечение по контурам ворот.

Неторопливо подошел Гавар и встал над ней. По щекам Лии потекли слезы. Когда-то она любила этого мужчину – наследника Кайнестона, отца Либби. В его руке был пистолет.

– Я предупреждал тебя, – заговорил Гавар Джардин. – Никто не может украсть то, что принадлежит мне.

Лия не смотрела на него. Щекой ощущая холодную землю, она не спускала глаз с лежавшего в нескольких шагах свертка. Либби ревела от боли и возмущения. Сердце Лии рвалось к ней, хотелось прижать девочку к груди и успокоить, но по неведомой причине рука совершенно онемела.

Топот копыт оборвался рядом. Лошадь заржала, человек спрыгнул на землю. Дженнер, средний брат. Единственный, у кого могли быть добрые намерения, но кто был бессилен что-либо сделать.

– Что ты творишь, Гавар?! – закричал он. – Она не скотина, которую можно просто пристрелить! Ты ее ранил?

В ответ Лия жалобно взвыла. Вернее, попыталась, но рот лишь открылся, не издав ни единого звука. Дженнер поспешно опустился на колени рядом, и она почувствовала, как он вытирает льющиеся из ее глаз слезы. Прикосновение рук было мягким и нежным.

– Мне жаль, – сказал Дженнер. – Мне очень жаль.

В сгустившихся сумерках, которые не могло рассеять даже свечение ворот, Лия видела, как Гавар спрятал под курткой пистолет, потом наклонился и поднял с земли их дочь.

Сильюн прошел мимо, направляясь к центральному дому поместья. Убедившись, что младший брат удалился на достаточное расстояние, Гавар повернулся к нему спиной и заботливо склонился над Либби. Оставалось только надеяться, что отцом он будет более ласковым, нежели был любовником.

– Сильюн! – раздался крик Дженнера. Он долетел откуда-то издалека, словно Дженнер стоял на противоположном берегу Кайнестонского озера, хотя Лия продолжала чувствовать, как его ладонь поддерживает ее голову. – Сильюн, подожди! Разве ты ничего не можешь сделать?

– Ты же знаешь, как это работает, – прозвучало в ответ так тихо, что Лия подумала, будто ей почудилось. – Никто не может изменить того, что уже случилось. Даже я.

– Она не…

Стало очень тихо и темно. Возможно, Дженнер замолчал на полуслове. А Гавар, конечно, успокоил Либби. И свечение ворот, должно быть, сошло на нет: проявившись на короткое мгновение, магический Дар исчерпал себя.

1

Люк

Для середины июня это был необычно жаркий уик-энд. Лежа на расстеленном в саду перед домом одеяле, Люк Хэдли безучастно смотрел на разложенные перед ним учебники и чувствовал, как тонкой струйкой стекает по позвоночнику пот. Волной прокатившиеся звонкие вопли вывели его из расслабленного оцепенения, и они никак не умолкали.

Конечно, вмешайся Абигайл, и Дейзи с подружками не осмелились бы поднять такой гвалт. Но по какой-то непонятной причине мама с энтузиазмом взялась за организацию дня рождения Дейзи, так что гремел праздник столетия. Младшая сестра Люка с толпой сверстниц, вопя во все горло, резвились за домом под аккомпанемент c-pop^[2] бой-бэнда, чья отвратительная музыка лилась из окна гостиной.

Засунув как можно глубже в уши наушники, Люк увеличил громкость своего плеера. Не помогло. Цепляющую мелодию «Happy Panda» подхватил сумасшедший хор десятилетних девчонок, безбожно коверкавших китайский язык. Люк со стоном уронил голову на книги. Если он провалит экзамены по истории и гражданству, то получит взбучку.

Рядом с ним Аби, уже давно сдавшая все экзамены, самозабвенно погрузилась в один из столь любимых ею дешевых романов. Люк скосил взгляд на название и поморщился – «Рабыня своего хозяина». Аби дочитывала последние страницы, и на очереди уже лежал следующий слащавый ужастик с обложкой в пастельных тонах – «Искушение наследника». Чтобы столь умный человек, как его старшая сестра, мог читать такую откровенную чушь? Просто в голове не укладывается.

По крайней мере и к его счастью, подобная чушь отвлекала Аби, и вопреки обыкновению сестра за весь день ни разу не пристала с требованием повторить материал. Результаты этого семестра были самыми важными, несмотря на то что до окончания школы Люку оставалось еще два года. Он вернулся к экзаменационным билетам, и слова поплыли перед глазами.

«Расскажите об английской гражданской войне 1641 года и объясните, как она привела к Договору о безвозмездной отработке. Проанализируйте роль: 1) Карла I, последнего короля; 2) Ликуса Парвы Убийцы Короля; 3) Кадмуса Парва-Джардина Чистое Сердце».

Фыркнув от отвращения, Люк перевернулся на спину. Казалось, эти идиотские имена Равных придуманы специально, чтобы сбить с толку. И кого, интересно, сейчас волнует, почему несколько сот лет назад ввели обязательную безвозмездную отработку? Важно то, что ее до сих пор не отменили. Каждый британец, за исключением наделенных Даром аристократов, должен безвозмездно отдавать десять лет своей жизни. Эти годы проходили без оплаты и отдыха в одном из мрачных рабских городов, которые тенью нависали над каждым крупным городом.

Краем глаза заметив движение, Люк сел и ощутил непонятную тревогу. Какой-то человек прошел по подъездной дорожке и теперь заглядывал в окно отцовского автомобиля. И хотя в этом не было ничего необычного, Люк быстро встал и подошел к нему.

– Нравится тачка? – обратился он к незнакомцу. – «Остин-хили»^[3]. Этой спортивной малышке уже больше полувека. Ее отреставрировал мой отец. Он автомеханик. Я ему помогал. Больше года возились. Отец меня многому научил, так что, доведись, я теперь сам могу все сделать.

– Вот как? Ну, тогда, думаю, ты очень расстроишься, если она уедет?

– Уедет? – Люк растерялся. – Она никуда не собирается уезжать.

– Да? А разве не ваш адрес указан в объявлении?

– Чем-то могу помочь? – спросила подошедшая Аби. – Я разберусь, а ты, братишка, иди готовься к экзаменам. – Она легонько подтолкнула Люка.

Он хотел было сказать, что разбираться не в чем, просто мужчина ошибся, но в этот момент из-за дома выбежала шумная стайка девчонок.

– Дейзи! – строго прикрикнула Аби. – Не надо играть перед домом. Я не хочу, чтобы кто-то из вас выскочил на дорогу и попал под машину.

Дейзи подбежала к ним. На груди у нее был большой оранжевого цвета блестящий значок с цифрой «10», а через плечо лента с надписью «Именинница».

– Честное слово, Аби, я только на минутку. – Дейзи скрестила на груди руки.

Незнакомец пристально смотрел на Дейзи. Лучше бы он не вел себя как извращенец.

– О, ты именинница? – прочитал он надпись на ленте. – Тебе десять? А-а-а, понимаю…

На мгновение на лице незнакомца появилось странное выражение. Во взгляде, которым он окинул всех троих, не было ничего угрожающего, но Люк обнял младшую сестренку за плечи и притянул к себе.

– Ну что ж, – сказал незнакомец, – я как-нибудь позвоню вашему отцу. Наслаждайтесь праздником, юная леди. Веселитесь, пока можете.

Он кивнул Дейзи, затем развернулся и неторопливо пошел по подъездной дорожке.

– Ненормальный какой-то! – выпалила Дейзи.

И, издав боевой клич, увлекла подружек в зажигательную карнавальную конгу. Шумная ватага исчезла за домом.

«Ненормальный – самое подходящее слово», – подумал Люк.

Весь день сегодня какой-то ненормальный.

Однако в голове все сложилось лишь ночью, когда Люк проснулся и заворочался на постели, безуспешно пытаясь снова заснуть. Продажа машины, суета вокруг дня рождения Дейзи и особенно то, что его никто не шпынял, заставляя готовиться к экзаменам. А когда, услышав доносившийся из кухни приглушенный разговор, спустился и застал родителей и Аби за изучением документов, понял, что был прав.

– Когда вы собирались нам с Дейзи об этом сказать? – спросил Люк, стоя в дверном проеме и испытывая мрачное удовлетворение от их смущения. – Ну, слава богу, по крайней мере позволили несчастному ребенку задуть свечи на торте перед тем, как сделать важное признание: «С днем рождения, дорогая. Мамочка и папочка приготовили сюрприз: они бросают тебя, чтобы отправиться на безвозмездную отработку».

Сидевшая за столом троица ответила молчанием. Отец положил ладонь на руку матери. Родительская солидарность не обещала ничего хорошего.

– Какие планы? За нами с Дейзи будет присматривать Аби? И как это у нее получится, если она поступила в медицинский колледж?

– Люк, сядь.

Голос отца, веселого и добродушного человека, прозвучал непривычно решительно и твердо. Это был первый тревожный сигнал.

Люк вошел. Аби поспешно собрала документы в стопку. Получилась подозрительно объемистая пачка. На самом верхнем листе значилась дата рождения Дейзи, и догадка острым шипом пронзила мозг Люка.

– Это не только вы отправляетесь на безвозмездную отработку, – хрипло произнес он – Мы все. Когда Дейзи исполнилось десять, она стала законнообязанной. Вы берете нас с собой.

Последние слова Люк выдавил с трудом – перехватило дыхание.

В одно мгновение безвозмездная отработка из идиотского недоразумения из отдаленного будущего превратилась в ближайшие десять лет его собственной жизни. В одно мгновение оторвала от привычного окружения и забросила в грязный угрюмый Милмур – город рабов, спутник Манчестера.

– Слыхали, что люди говорят? – Люк не знал, упрекает он родителей или взывает к их благоразумию. – Если слишком поздно начнешь отработку, не дотянешь до конца, а если слишком рано, она тебя искалечит на всю оставшуюся жизнь. Разве это не ясно? Никто не начинает отработку в моем возрасте, не говоря уже о Дейзи.

– Нам с матерью это решение нелегко далось, – стараясь сохранять спокойствие, сказал отец.

– Мы вам только хорошего желаем, – подтвердила мать. – И нам кажется, это наилучшее решение. Ты слишком юн, чтобы понять: после принудительной отработки жизнь становится другой. Перед тобой откроются перспективы, которых не будет у нас с отцом.

Люк понял, чтó она имеет в виду. Человек не является полноценным гражданином, пока не прошел принудительную отработку, а только полноценный гражданин имеет право на хорошую работу, на собственный дом и выезд за границу. Но хорошая работа и дом маячили где-то в отдаленном, призрачном будущем, зато десять лет рабства в обмен на несколько недель отдыха в зарубежной стране казались неравноценной сделкой.

Логика родителей убивала, Люк воспринял их решение как жестокое предательство. Это ведь не новые портьеры для гостиной выбрать в магазине. Это жизнь Люка! Как они могли не спросить его самого!

Хотя с Аби они, по всей видимости, этот вопрос обсуждали.

– Абигайл восемнадцать, – перехватив взгляд Люка, снова заговорил отец. – И она может по собственному усмотрению распоряжаться своей судьбой. И мы с мамой рады, что она решила к нам присоединиться. Скажу честно, Аби сделала для нас даже больше.

Отец гордо обнял дочь за плечи и прижал к себе. Интересно, что такое учудила Аби?

– Ты это серьезно? – спросил Люк сестру. – Тебе предложили место в трех медицинских школах, а ты отказываешься ради того, чтобы ближайшие десять лет каждые пять минут повторять «ни хао»^[4] в каком-нибудь кол-центре китайского банка в Милмуре? А что, если тебя определят на текстильную фабрику? Или на мясоперерабатывающий завод?

– Остынь, братишка. Я не отказалась от предложений, я их отложила. И я не собираюсь в Милмур. Никто из нас туда не едет. Послушайся папы, сядь, и я все объясню.

Негодуя, но сгорая от желания узнать, как же можно пройти безвозмездную отработку, не уезжая в Милмур, Люк подчинился. С восхищением и ужасом он внимал рассказу Аби о том, что она сделала.

Это было нереально. И сильно пугало.

Им всем неизбежно предстояла безвозмездная отработка. Но поскольку ему не было восемнадцати, он не имел права выбора. Родители могли отвезти его туда, куда считали нужным.

Но по крайней мере, он не попадет в этот гадюшник – Милмур.

Дейзи новость родители сообщили утром. Стоицизм, с которым приняла ее младшая сестренка, заставил Люка устыдиться. И он впервые подумал: а что, если план родителей блестящий и они всей семьей благополучно переживут эту безвозмездную отработку?

Несколько дней спустя, когда Люк свыкся с мыслью о предстоящих переменах, он поделился новостью со своим лучшим другом Саймоном. Сай от такого известия тихо присвистнул.

– В Бюро распределения кадров есть отдел, который называется Обслуживание поместий, там Равные набирают себе домашних рабов, – рассказывал Люк. – Аби подала туда заявление, и нас направляют на юг, в Кайнестон.

– Даже я слышал о Кайнестоне, – скептически заметил Сай. – Это поместье Джардинов. Они самые крутые. Лорд Джардин – жуткий тип. Когда мы были маленькими, он уже был канцлером казначейства Великобритании. Скажи на милость, для какой такой работы вы могли им понадобиться?

– Не представляю, – признался Люк.

В документах было четко прописано назначение для матери, отца и Аби: медицинская сестра, автослесарь, секретарь. Но о работе для Люка и Дейзи ни слова. По всей видимости, из-за слишком юного возраста – так объяснила Аби. Для них нет какой-то определенной работы – просто будут выполнять разовые поручения.

Люк попытался представить, какими могли бы быть эти разовые поручения. Золотой унитаз почистить, что ли? Или с напомаженными волосами и в белых перчатках прислуживать Равным за обедом, раскладывая по тарелкам горох из серебряной супницы? Такие перспективы не вдохновляли.

– А Дейзи? – удивился Сай. – Каким образом Джардины эксплуатируют таких маленьких детей? И если уж на то пошло, зачем им медсестра? Я думал, Равные сами себя лечат, пользуясь своим Даром.

Люк считал так же, но Аби, всегда готовая уточнить и разъяснить, сказала, что никто толком не знает, как Равные используют свой Дар, поэтому интересно будет отправиться в поместье и посмотреть на все собственными глазами.

Дейзи в знак согласия так закивала головой, что оставалось только диву даваться, как она у нее не слетела с плеч. Даже Равные, подумал Люк, не смогли бы вернуть ее на прежнее место.

Лето медленно листало дни. Где-то в середине июля, сбежав по лестнице, Люк увидел, как агент по недвижимости показывает потенциальным арендаторам дом. Вскоре после этого коридор заполнился коробками с вещами, которые нужно было определить куда-то на хранение.

В начале августа Люк отправился в город с друзьями из школьной футбольной команды и сообщил им не самые приятные новости из своей жизни. Были шок, сочувствие и предложение нанести прощальный визит в паб, где бармен, как всем известно, закрывал глаза на возраст посетителей. В итоге просто погоняли мяч в парке.

О новой встрече не договаривались. За двенадцать дней до отъезда вновь заявился тот незнакомец, что интересовался машиной отца. Люк видел, как отец передал ему ключи и поспешно отвернулся, чтобы тот не заметил его увлажнившихся глаз. Люк не собирался плакать из-за машины и прочих вещей. Но знал, что не потеря машины вызвала у отца слезы, а то, что она собой олицетворяла. Прощайте, осенние уроки вождения. Прощай, независимость. Лучшие годы жизни пройдут без тебя.

Аби пыталась его подбодрить, но через несколько дней была уже его очередь увидеть ее в дверном проеме кухни с опущенной головой и поникшими плечами. В руке она держала вскрытый конверт. Это были результаты экзаменов. Люк о них совершенно забыл и вначале решил, что сестра не получила тех баллов, на которые рассчитывала. Но когда обнял ее, Аби показала листок. Отличные отметки, дававшие право поступать в любой университет.

Люк понял, как много теряет старшая сестра, отправляясь вместе с ними на безвозмездную отработку.

За два дня до отъезда дом открыли для друзей и родственников, чтобы попрощаться. Родители устроили вечеринку, которая получилась тихой и грустной. Люк целый день просидел за игровой консолью, играя в любимые игры – там, куда они отправляются, их не будет. Как рабы развлекаются в Кайнестоне? Играют в шарады вокруг рояля? Или у них вообще не бывает свободного времени? Возможно, работаешь, пока не упадешь, короткий сон и снова за работу; и так изо дня в день в течение десяти лет.

И вот он настал – день отъезда, конечно же солнечный и прекрасный. Люк сидел на стене сада, наблюдая, как семья завершает сборы.

Мама освободила холодильник и ходила по соседям, раздавая оставшиеся продукты. Отец понес с другом, жившим за несколько кварталов от их дома, последнюю коробку с вещами; она должна была присоединиться к другим коробкам, оставленным там на хранение. Обе сестры загорали на траве; Дейзи приставала к Аби с вопросами и, получив ответ, тут же его повторяла.

– Лорд Уиттам Джардин, леди Талия, наследник Гавар, – повторяла как попугай Дейзи. – Дженнер. А последнего я не могу запомнить. Какое-то дурацкое имя.

– Ты половину уже запомнила, – улыбнулась Аби. – Зовут его Силь-юн. Он самый младший, возрастом где-то между мной и Люком. А таких маленьких детей, как ты, у Джардинов нет. Поместье называется Кай-нес-тон. Оно находится на юге, и им не понравится, если мы будем все названия и имена произносить так, как привыкли это делать здесь, на севере.

Дейзи закатила глаза и плюхнулась спиной на траву. Аби вытянула свои длинные ноги и подоткнула майку под лифчик, подставляя солнцу живот. Люк искренне надеялся, что она не будет так делать в Кайнестоне.

– Я буду скучать по твоей спортивной сестричке, – проговорил Сай Люку в самое ухо. – Смотри, чтобы ваши господа и хозяева не возомнили что-нибудь эдакое о своих правах.

– Угу, – пробурчал Люк. – Ты видел, какие книги она читает. Боюсь, это им может понадобиться защита.

Саймон рассмеялся. Они неловко – Люк, сидя на стене, а Сай, стоя на дорожке, – потолкались плечами и похлопали друг друга по спине.

– Слышал, у Равных девчонки заводные, – сказал Сай, толкая Люка локтем.

– Надеюсь, информация получена из достоверного источника?

– Ну, по крайней мере, у тебя будет возможность девчонок видеть. Мой дядя Джим говорит, что в Милмуре мужчины и женщины работают раздельно и ты никаких женщин не видишь, кроме своей семьи. Этот Милмур – настоящая помойка.

Сай с чувством сплюнул.

– Джимми несколько недель назад оттуда вернулся, но мы еще никому об этом не говорили. Пока что он сидит дома и никуда не выходит – не хочет никого видеть. Он сломанный человек. В прямом смысле этого слова. Произошла авария, и теперь его рука…

Саймон согнул руку в локте и вывернул запястье. Вид у него сделался смешной, но Люку смеяться не хотелось.

– Его каким-то автопогрузчиком придавило, что ли… Он не рассказывает об этом. Честно говоря, из него и слова не вытянешь. Он младший брат моего отца, но выглядит лет на десять старше. Лично я намерен как можно дольше держаться подальше от Милмура. Думаю, вы выбрали хороший вариант.

Взгляд Сая блуждал по улице. Он избегал смотреть на Люка.

Люк понял: его лучший друг не находит что сказать. Они дружили лет двенадцать: вместе играли, дурачились, устраивали розыгрыши, с первого дня начальной школы списывали друг у друга домашку. И вот сейчас всему конец.

– Ты только не думай, что эти Равные такие же люди, как и мы, – сказал Сай, с трудом найдя нить разговора. – Они другие. Уроды. Я до сих пор помню, как мы ездили на экскурсию в этот их парламент – Дом Света. Как гид разглагольствовал и вдалбливал нам, какой это шедевр, что он построен исключительно Даром Равных. А у меня от этого шедевра мурашки по спине бегали. Помнишь, какие там были окна? Думаешь, будто видишь, что там внутри происходит, а на самом деле ничего не видишь. Я впервые с такой ерундой столкнулся. Н-да… будь осторожен. И за сестрой присматривай.

Сай кивнул в сторону Аби. Люк поежился. У него был отличный друг.

И целых десять лет он его не увидит.

Аби не услышит его двусмысленных намеков, потому что к тому времени, когда они вернутся в Манчестер, Сай, вероятно, будет женат, у него будут дети, работа, новые друзья. Он найдет свое место под солнцем и будет жить своей жизнью. И все, что сейчас было вселенной Люка, исчезнет за те десять лет, что ждут его впереди, они будут просто вычеркнуты из его жизни.

Несправедливость происходящего вдруг привела Люка в неистовую ярость, и он с такой силой ударил рукой по стене, что содрал с ладони кожу и невольно вскрикнул. Сай наконец посмотрел на него. В глазах друга Люк увидел жалость.

– Ну ладно, – сказал Сай, – я пошел. Пусть десять лет пройдут как можно быстрее.

Люк смотрел ему вслед – уходил последний человек из его жизни, которая сейчас на его глазах становилась прошлой. Сай завернул за угол и исчез.

Не зная, куда себя деть, Люк не нашел ничего лучше, как присоединиться к сестрам: растянулся на траве, подставляя себя солнцу. Дейзи привалилась головой к его груди, и с каждым вдохом и выдохом он ощущал ее тяжесть. Люк закрыл глаза и слушал громкие звуки телевизора, работавшего в доме через дорогу, шум проезжавших по главной дороге машин, пение птиц, разговор матери с отцом: она не была уверена, что положила достаточно бутербродов – до Кайнестона ехать целых пять часов.

Люк хлопнул себя по шее: какое-то маленькое насекомое ползло и щекотало его своими крохотными лапками. Хотелось, как в волшебной сказке, уснуть – а проснуться, когда десять лет уже останутся позади.

Послышался голос отца, какой-то неприятный, и мама сказала:

– Дети, хватит загорать, пора в путь.

Разумеется, Джардины не прислали за ними «роллс-ройс» с персональным водителем. Это был самый обыкновенный старый седан серебристо-серого цвета. Отец показал документы водителю – женщине, на свитере которой были вышиты три буквы – «БРК», что означало «Бюро распределения кадров».

– Вас пятеро? – Женщина нахмурилась, глядя на первый лист на своем планшете. – В моем списке только четыре имени.

Мама шагнула вперед, вид у нее был самый решительный:

– Когда мы оформляли документы, нашей младшей дочери Дейзи не было еще десяти, но сейчас ей уже исполнилось десять, возможно…

– Дейзи? Нет, она в списке. Хэдли Стивен, Жаклин, Абигайл и Дейзи. Забрать в одиннадцать ноль-ноль, адрес: Манчестер, Хоторнден-роуд, двадцать восемь. Доставить: поместье Кайнестон, Гэмпшир.

– Что? – Мама практически выхватила планшет из рук женщины-водителя.

Аби склонилась, заглядывая ей через плечо.

Безумная тревога и отчаянная надежда острыми ледяными пальцами впились в живот Люка и вывернули внутренности наизнанку. В документах ошибка. У него отсрочка. Возможно, ему и вовсе не придется отрабатывать эти десять лет.

В этот момент на их улицу въехал громоздкий черный минивэн с эмблемой, занимавшей весь капот. Эта эмблема им всем была хорошо известна, под эмблемой красовалась надпись: «Labore et honore»^[5] – девиз Милмура.

– А, вот и мои коллеги, – сказала женщина-водитель с явным облегчением. – Думаю, они все объяснят.

– Смотри, – прошептала Аби, показывая на какой-то листок, прикрепленный к планшету.

Минивэн подъехал и остановился у их дома, из него вышел мужчина плотного телосложения с бритой головой. В отличие от женщины-водителя с эмблемой БРК, он был одет в форму, похожую на полицейскую. Висевшая на поясе дубинка при каждом шаге постукивала его по ноге.

– Люк Хэдли? – спросил он, останавливаясь напротив Люка. – Догадываюсь, что это именно ты, парень. Скорее бери свою сумку, нам еще четверых забирать.

– Что это значит? – спросила Аби женщину из БРК, чуть ли не в лицо ей тыча планшетом.

Несколько листков были завернуты, и на том, что оказался сверху, Люк узнал свое собственное лицо. Лист перечеркивала толстая красная полоса, на которой было написано два слова.

– Что значит? – Женщина-водитель нервно рассмеялась. – «Избыток. Переназначить» – эти слова сами за себя говорят, не так ли? В поместье Кайнестон не нашлось подходящей работы для вашего брата, поэтому его документы вернули нам, чтобы мы подобрали новое назначение. Для него, как неквалифицированного представителя мужского пола, есть только один вариант.

В поединке безумная тревога победила отчаянную надежду и сейчас наматывала на свой стальной кулак кишки Люка, парализуя страхом. Ему не нашлось места в Кайнестоне. Его отправляют в Милмур.

– Нет, – произнес Люк, отступая назад. – Нет, это какая-то ошибка. Мы – семья.

Отец шагнул к нему, закрывая своей спиной:

– Мой сын поедет с нами.

– Документы говорят об обратном, – жиденьким фальцетом возразила женщина из БРК.

– Засуньте свои документы знаете куда! – выкрикнула мама.

Все случилось молниеносно. Коренастый мужчина сделал шаг, но не успел схватить Люка за руку, как отец ударил его кулаком в лицо. Мужчина выругался, отшатнулся, его рука метнулась к поясу.

В воздухе мелькнула дубинка, Дейзи закричала. Дубинка опустилась отцу на голову, он упал на колени и застонал. Из рассеченного виска потекла кровь, окрашивая седые волосы на виске в красный цвет. Мама вскрикнула и опустилась на колени рядом, проверяя, насколько серьезна рана.

– Грубое животное! – закричала мама. – Тупая травма может убить человека, если начнется отек мозга.

Дейзи громко зарыдала. Люк обнял ее и крепко прижал к себе.

– Я подам на вас жалобу, – заявила Аби, направив указательный палец в сторону крепкого мужчины из Милмура. Она прищурилась, вглядываясь в имя, вышитое на его форме. – Кем вы себя возомнили, господин Кеслер? Вы не можете просто так бить людей!

– Вы совершенно правы, юная леди. – Кеслер улыбнулся во весь рот. – Но боюсь, с одиннадцати ноль-ноль… – он демонстративно поднял руку так, чтобы всем было видно: часы показывали 11:07, – для вас уже началась безвозмездная отработка и с юридической точки зрения вы все лишились статуса свободной личности. Чтобы было понятно ребенку… – Кеслер посмотрел на Дейзи. – Это значит, что вы уже не свободные люди и у вас нет никаких прав. Ни-ка-ких.

Аби ахнула, а мама тихо застонала, прикрывая рукой рот.

– Вот именно, – продолжал мужчина, неприятно ухмыляясь, – люди не думают об этом, когда готовятся к отработке. Они считают себя какими-то особенными, слишком хорошими, чтобы быть рабами, как все остальные. Так что сейчас у вас есть один-единственный выбор. – Он вновь потянулся рукой к поясу и отстегнул какую-то штуковину, похожую на детский пистолет – массивный и устрашающий. – Напряжение разряда у него пятьдесят тысяч вольт – уложит любого из вас. А затем мы погрузим вас, как багаж. Четверых в эту машину, а этого… – он показал на Люка, затем на минивэн, – сюда. Либо вы сами можете сесть в свои машины. Все просто. Выбирайте.

Это ведь можно обжаловать?

Аби сумела всю семью устроить в Кайнестон, значит сможет вытащить его из Милмура. Конечно сможет. Да она это Бюро распределения кадров одними письмами и документами перевернет вверх дном. Люк разжал руки и легонько подтолкнул Дейзи к седану.

– Люк, не хочу без тебя! – завопила Дейзи, вцепившись в него.

– Знаешь, как мы поступим, моя маленькая Маргаритка? – Люк присел на корточки и принялся вытирать ей слезы. – Сейчас я поеду в Милмур, а вы в Кайнестон. Вы там покажете, какие вы все суперприлежные и суперполезные, а потом вы им скажете, что у вас еще брат, суперотличный парень, который по дороге просто потерялся, и тогда они пошлют за мной личный самолет, и я прилечу к вам. Ты меня поняла?

От слез Дейзи говорить не могла – только кивнула.

– Мама, папа, не переживайте. – (В ответ отец прерывисто выдохнул, а мать разрыдалась, когда Люк обнял их обоих.) – Ну все, пока.

Больше он не мог этого выносить. Если он сейчас же не залезет в этот минивэн, то заплачет сам. Люк чувствовал себя одиноким и несчастным.

– Скоро увидимся, – с уверенностью сказал он, ощущая абсолютную безысходность.

И, подхватив спортивную сумку со своими вещами, поспешил к минивэну.

– Ну просто настоящий герой, – ухмыльнулся Кеслер, рывком открывая дверцу автомобиля. – Я готов разрыдаться. Садись давай, Хэдли номер E-1031, и поехали.

Дубинка огрела Люка между лопаток, и он упал внутрь, но все же успел подтянуть ноги, чтобы их не ударило быстро закрывшейся дверцей. Машина рванула с места, и его отбросило к сиденью, лицом в грязный пол рядом с вонючими ботинками Кеслера. Люк и представить не мог что-то хуже этого.

Милмур покажет, насколько он ошибался.

2

Сильюн

Было начало сентября, солнечный свет лился через эркерное окно Малого солярного зала Кайнестона и ложился золотым полотном на стол, накрытый к завтраку. Столовое серебро, стоявшее перед Сильюном Джардином, рассыпалось искрами звезд. Фруктовая чаша в центре стола, ослепительная в солнечном свете, была наполнена спелыми грушами, только что собранными в саду тети Эвтерпы. Сильюн пододвинул к себе чашу и выбрал зеленую с багровым румянцем.

Острым ножом с костяной ручкой разрезал грушу и, прежде чем вытереть пальцы, понаблюдал, как растекается по тарелке сок. Стоило протянуть руку к кофейной чашке, как лакей, стоявший на расстоянии шага за спиной слева, уже наливал дымящийся черный напиток из начищенного до блеска кофейника. Старший брат Гавар мог украсить глаз лакея отличным синяком за то, что тот подал подгорелый тост, но у Сильюна прислуга была вышколена и знала, как служить Юному Хозяину. Что несказанно радовало. Плюс удовлетворение оттого, что это изрядно злило Гавара.

Как обычно в сей час, в Малом солярном зале находились только Сильюн и его мать, леди Талия. И как было заведено, за завтраком их обслуживало всего с полдюжины слуг. Сильюн рассеянно наблюдал, как они сновали туда-сюда.

Столько суеты. Совершенно ненужной. А сегодня мама к числу слуг добавила еще нескольких.

– Целая семья? – спросил он, понимая, что от него ждут каких-то комментариев. – В самом деле?

За набор обслуживающего персонала отвечал Дженнер. Мать считала, что средний брат должен чувствовать свою ценность и нужность семье. Сильюн подозревал, что Дженнер отлично знал, как к нему относятся на самом деле. Он был Бездарным, но не тупым.

Мама сидела за столом напротив, маленькими кусочками отщипывала бриошь и одновременно перебирала бумаги с логотипом Бюро распределения кадров.

– Все дело в женщине; из-за нее Бюро прислало нам все эти документы. Она медсестра с большим опытом работы, так что сможет квалифицированно присматривать за твоей тетей. Мужчина – хороший автомеханик, умеет реставрировать классические модели автомобилей. Как раз кстати. Займется рухлядью, которую с таким упорством собирают твой отец и Гавар. Что замечательно, они только начинают отработку, а не доставлены к нам из какого-нибудь города рабов. Поэтому они не будут… – Леди Талия сделала паузу, подбирая слова. – У них не сформировалось ложного представления.

– Ты хотела сказать, они еще не научились ненавидеть нас лютой ненавистью. – Сильюн посмотрел на мать такими же, как у нее, карими глазами из-под нависавших на лоб черных вьющихся волос, что тоже было признаком принадлежности к материнскому роду Парва. – Ты сказала, что это семья. И что насчет детей?

Леди Талия небрежно махнула рукой – одна из девушек, прислуживавших за столом, сделала шаг вперед в ожидании распоряжений, но, поняв свою ошибку, тут же отступила назад. Рабы, которые окружали Джардинов, много раз в день исполняли этот утомительный танец раболепия.

– Есть смышленая девушка восемнадцати лет. Дженнер просил помощника в Семейный офис^[6], так что я отправлю ее к нему.

– Восемнадцать лет? А вы собираетесь рассказать им, что случилось с одной из девушек, которая приехала в Кайнестон на безвозмездную отработку?

Безупречный макияж матери надежно скрывал румянец, вспыхнувший на ее щеках, но Сильюн видел, как задрожали бумаги в ее руках.

– Тебе не следует так говорить. Я готова расплакаться каждый раз, когда вспоминаю эту бедняжку. Какой ужасный несчастный случай… и твой брат вынужден был ее застрелить. Он до сих пор удручен этим. Думаю, он сильно ее любил, хотя иначе как глупым увлечением это и назвать нельзя. Малышка осталась без матери и без семьи.

Сильюн скривил губы. Хорошо, что Гавар не слышит, как мать отрекается от его ребенка. Девочке неохотно дали фамилию Джардин, хотя ее принадлежность к роду никто не отрицал. Ее медно-рыжие волосы ярко свидетельствовали о родстве с Гаваром и лордом Уиттамом Джардином. Но других привилегий крови у ребенка не было.

– Думаю, эти замечательные люди не допустят ничего подобного, – продолжала мать.

Сильюн проявлял живой интерес к незаконнорожденной дочери своего старшего брата. Как правило, среди великих семей о бастардах, рожденных от рабынь, никогда и ничего не было слышно: матерей с их приплодом изгоняли. К счастью, смерть Лии избавила маленькую Либби от такой судьбы и дала Сильюну возможность изучать ее в непосредственной близости. Поскольку только один из ее родителей был Равным, Либби могла быть Бездарной. Но этого заранее знать не дано. Сильюна заинтриговало то, что произошло у ворот в ту ночь, когда Лия попыталась сбежать. В Кайнестоне и раньше случались странности: как, например, с Дженнером, имевшим безупречную родословную, но не имевшим Дара.

Однако сегодня Либби интересовала Сильюна меньше всего. Его голова была занята другим.

В самое ближайшее время ожидался приезд в Кайнестон канцлера казначейства – самого Уинтерборна Зелстона. Зелстон намеревался нанести визит сестре матери, тете Эвтерпе, с которой был в юности помолвлен. Хотя очень возможно, что они помолвлены до сих пор: Зелстон был слишком влюблен, чтобы разорвать помолвку, и к тому же страдал от чувства вины. Но тетя Эвтерпа находилась не в том состоянии, чтобы идти к алтарю. Последние двадцать пять лет она ни к чему не была расположена, кроме как дышать и спать.

У Сильюна на этот счет имелись новости, которыми он готов был поделиться с Зелстоном. И для канцлера это будет не рядовой визит.

Сильюн сгорал от нетерпения. Одна нога под столом уже выплясывала джигу, и он положил руку на колено, чтобы ее унять. В такие ответственные дни Сильюн чувствовал, как Дар у него внутри вибрирует и ищет выхода. Выход Дара из глубин вовне был сродни игре на скрипке. Вибрация струн достигала предела, и вырывалась музыка – изысканная, неотразимая. Высвобождение Дара причиняло Сильюну боль.

Сильюн не понимал, как его семья может жить, не испытывая видимого неудобства от постоянной необходимости высвобождать Дар. И как лишенный Дара Дженнер вообще может жить.

– Похоже, они честные и надежные люди, – сказала мама, смахивая крошки с губ, даже не размазав помады. – К четырем часам они должны приехать, так что ты можешь понадобиться. Дженнер займется их размещением. Взгляни.

И фотография по полированному столу из орехового дерева скользнула в сторону Сильюна. Пять человек на английском ветреном пляже. Мужчина средних лет, с наметившейся лысиной, с гордой улыбкой обнимает женщину с короткой стрижкой, в топе на молнии. На переднем плане прямо в камеру смотрит маленькая девочка с лицом в крапинках веснушек. По краям от родителей стоят старшие дети: высокая девушка с длинными, заплетенными в косу рыжеватыми волосами – она схвачена в момент, когда решала, улыбнуться или нет, – и светловолосый мальчик со смущенной улыбкой.

Девушка с косой, слава богу, не во вкусе Гавара. На мальчике Сильюн задержал взгляд. Он был примерно его возраста, и это открывало интересные перспективы.

– Сколько лет сыну?

– Думаю, лет семнадцать. Но он не приедет. Я просто не знаю, чем его занять. Кроме того, мальчики в таком возрасте деструктивные и неуправляемые. За исключением тебя, мой дорогой. Ты таким никогда не был.

В знак высокой оценки любимого сына леди Талия подняла маленькую чайную чашечку. Хотя конкурентов среди братьев у Сильюна, можно сказать, не было. Он безмятежно улыбнулся в ответ. Конечно, немного жаль, что парень не приедет. Возможно, вместо него подойдет одна из его сестер.

– И я не представляю, какая польза может быть от маленькой девочки.

– Согласна с тобой. Но Дженнер настаивал. Он хотел принять всю семью, утверждал, что мы не вправе разлучать детей с родителями. Я пошла на компромисс и согласилась взять эту девочку, но отказалась от мальчика. Дженнера это не удовлетворило. Но он знает, что последнее слово за мной. Меня беспокоит отношение Дженнера к подобному сорту людей: слишком много участия с его стороны. И мы с отцом не желаем этому потакать.

Несчастный недостаток Дженнера и его неуместное сочувствие к простолюдинам являлось достаточно заезженной темой семейных разговоров, поэтому Сильюн сосредоточил внимание на лежавшей на тарелке груше. Груша была практически полностью разрезана на аккуратные дольки, когда из коридора донесся резкий звонок в дверь и следом эхом долетел душераздирающий вой.

Должно быть, двоюродная бабушка Гипатия привела своего питомца. Сильюн прислушался: вой перешел в тихое поскуливание. Было бы милосерднее убить это несчастное создание. Хотя выпустить на свободу и понаблюдать за ним представлялось куда забавнее.

– Вот и канцлер пожаловал с твоей двоюродной бабушкой, – сказала леди Талия и, прежде чем подняться, посмотрелась в серебряный кувшин для сливок. – Твой отец убедительно попросил ее приехать, чтобы поговорить о свадьбе Гавара. Когда она услышала, что здесь будет Уинтерборн, то напросилась прокатиться в его роскошном служебном автомобиле. Только Гипатия может убедить самого могущественного человека в стране подвезти ее по личным надобностям.

Гости ждали у резных дубовых дверей Кайнестона: канцлер казначейства Великобритании Уинтерборн Зелстон, величественный государственный муж, и двоюродная бабушка Гипатия, великолепная, с ног до головы в лисьем меху. Все шкурки были добыты ею собственноручно на охоте. Между ними лежало, раздувая бока, грязное существо. Оно периодически чесалось, словно его одолевали блохи, но, скорее всего, чесались болячки, покрывавшие кожу на выпирающих ребрах. Подстриженные когти глухо скребли по каменной плитке пола.

– Лорд-канцлер. – Леди Талия опустилась в реверансе.

Канцлер учтиво кивнул, солнечный свет из огромных окон Большого холла отразился в бусинах, украшавших его аккуратные афрокосички, и рассыпался яркими блестками по стенам Кайнестона. Сильюн подозревал, что канцлер долго осваивал искусство эффектной подачи своей персоны.

Зелстон пожал руку леди Талии, платиновые кольца поблескивали на его темных пальцах. Безупречно белые крахмальные манжеты выглядывали из рукавов дорогого черного пальто. Всем своим внешним видом Зелстон являл образец человека абсолютных принципов. Его политика была менее образцовой. Отец, до него занимавший кресло канцлера, регулярно за обеденным столом выступал с резкой критикой недостатков того, кому уступил это кресло.

– Для меня честь вновь посетить Кайнестон, – пророкотал Зелстон. – Сожалею, что парламентские дела так долго не позволяли мне этого сделать. Я скучал по Кайнестону.

– И моя сестра Эвтерпа скучала по вас, – сказала леди Талия. – Я уверена, хотя наверняка нам это не известно. Пожалуйста, пройдите к ней.

Канцлер не стал терять времени. Бросил короткое «до свидания» двоюродной бабушке Гипатии и направился во внутренние покои дома. Отлепившись от стены, Сильюн осторожно перешагнул через дрожавшее мелкой дрожью существо и последовал за ним. Походя удостоил двоюродную бабушку приветствием – пустые слова, по сути дела.

Канцлеру не нужно было показывать дорогу, когда они шли по широкой галерее, стены которой были увешаны портретами Джардинов и Парва, поскольку бывал в Кайнестоне, когда Сильюн еще не появился на свет.

В конце галереи находились две двери. Левая вела в комнату со скромно окрашенными стенами, где стояли черный рояль, и спинет, и стеллажи, набитые партитурами. Это была музыкальная комната Сильюна, где он уединялся не столько для музыкальных экзерсисов, сколько для иных практик.

Даже не глянув в ту сторону, Зелстон взялся за хорошо знакомую ему ручку закрытой правой двери; секунду помедлив, повернул. Ярко выделявшиеся на фоне черной кожи канцлера белки глаз были подозрительно красными. Плакал, прочитав письмо Сильюна?

– Если ты мне солгал, – хрипло произнес Зелстон, – я тебя уничтожу.

Сильюн подавил усмешку. Это вряд ли.

Канцлер пристально всматривался ему в лицо, пытаясь увидеть… что? Страх? Возмущение? Лукавство? Сильюн молчал, позволяя себя изучать. Пробормотав что-то невнятное, Зелстон открыл дверь.

Сколько Сильюн себя помнил, обстановка в комнате тети Эвтерпы оставалась неизменной, включая саму тетю, которая лежала на широкой кровати, застланной белым. Длинные волосы разметались по подушкам, глаза закрыты; дышала она ровно и спокойно.

Зарешеченные окна комнаты были распахнуты, открывая вид на небольшой сад в классическом стиле. Верхушки высокого алтея и стрелы африканской лилии достигали подоконника, а глициния обвивала окна, словно пыталась свалить дом. Дальше виднелся фруктовый сад. На шпалерах на стене из красного кирпича росли груши; их ветки располагались с аккуратностью ассистента метателя кинжалов.

На прикроватном столике теснилось множество стеклянных пузырьков, фарфоровый кувшин и тазик. Рядом стоял один-единственный стул с прямой спинкой, на который и опустился Зелстон – грузно, словно собственное тело вдруг стало для него тяжким бременем. Одеяло закрывало спящую до груди, одна рука в ночной сорочке лежала поверх одеяла. Сильюн наблюдал, как канцлер взял ее обеими руками и сжал так крепко, как не позволила бы ни одна сиделка.

– Итак, вы получили мое письмо, – начал Сильюн, обращаясь к склоненной голове Зелстона. – Вы знаете, чтó я предлагаю. И знаете мою цену.

– Твоя цена слишком высока, – ответил канцлер, не выпуская руки тети Эвтерпы. – Нам нечего обсуждать.

Резкость тона канцлера сказала Сильюну все, что он хотел знать.

– О, пожалуйста, – кротко произнес Сильюн, обходя кровать так, чтобы ему было видно лицо Зелстона. – Вы всё готовы за это отдать, и нам обоим это хорошо известно.

– Это может стоить мне моей должности. – Канцлер снизошел до того, чтобы посмотреть Сильюну в глаза. – Тебя отец надоумил? Но он не может занять должность канцлера во второй раз.

Сильюн пожал плечами:

– А что, на ваш взгляд, является более страшной трагедией: лишиться должности или потерять любовь? Я считаю вас достойным человеком. Уверен, и тетя тоже.

В комнате воцарилась тишина. Слышно было лишь жужжание, а затем стук – опьяненная пыльцой пчела ударилась в оконное стекло.

– Она так лежит уже двадцать пять лет, – сказал Зелстон. – С того самого дня, когда Орпен Моут сгорел дотла. Я пытался вывести ее из этого состояния. Твоя мать и даже твой отец тоже. Обладающие самым сильным Даром пытались это сделать, но и у них ничего не получилось. А ты, семнадцатилетний мальчишка, утверждаешь, что сможешь поставить ее на ноги. Почему я должен тебе верить?

– Потому что я был там, где она все это время находится. Все, что мне нужно, – это привести ее обратно.

– И где же она находится?

– Вы знаете… – Сильюн улыбнулся. Он улыбался так же, как и его мать и как тетя Эвтерпа, учитывая близкое родство. – Там, где вы ее оставили.

Зелстон вскочил со стула, который упал на пол с таким грохотом, что мог разбудить мертвого, но только не женщину, лежавшую в постели. Схватил Сильюна за лацканы поношенной бархатной куртки для верховой езды – неожиданное развитие событий. Сильюн услышал треск ткани: не жалко, куртку нужно было менять на новую. Лицо обдало горячее дыхание канцлера.

– Мерзавец! – прошипел он. – Чудовищный ребенок чудовищного отца!

Зелстон оттолкнул Сильюна к окну, тот ударился головой об освинцованное стекло, что вспугнуло сидевших на ветках деревьев птиц.

– Я единственный, кто может исполнить желание вашего сердца, – возразил Сильюн, злясь на то, что его голос дребезжит, как блеянье козла, хотя это так естественно, когда крепкая мужская рука сжимает твое горло. – И взамен я прошу не много.

Канцлер заворчал, выказывая отвращение, и разжал руку. Сильюн слушал Зелстона, с достоинством поправляя наполовину оторванный воротник.

– Положение канцлера дает мне право ежегодно представлять законопроект в наш парламент, который он обсуждает на трех Великих дебатах. И ты просишь, чтобы в этом году я отказался от этого исключительного права, предложив вместо этого отменить безвозмездную отработку, являющуюся фундаментом социального устройства нашей страны. Я знаю, что среди Равных есть те, кто считает безвозмездную отработку чем-то неправильным, несоответствующим естественному порядку вещей. Но я никогда не думал, что ты один из них.

Ты должен знать, что такой законопроект никогда не пройдет. Даже если за него проголосуют твои отец и брат. А они сделают это в последнюю очередь. Такой законопроект не только меня уничтожит. Это риск разрушить страну. И если о таком законопроекте узнают простые люди, кто знает, что может случиться? Это может уничтожить общественный строй, мир и покой Великобритании.

Я дам тебе все, что в моих силах: один из высших сановников государства – бездетный – назначит тебя своим наследником. Как наследник поместья, затем лорд, ты получишь место в парламенте и шанс в один прекрасный день стать канцлером. У тебя, третьего сына лорда Джардина, такой перспективы нет. Но это не имеет значения. Совершенно никакого значения.

Сильюн смотрел на стоявшего перед ним человека. Черное лицо Зелстона блестело от пота, безупречно белый шелковый галстук съехал набок. Просто замечательно, сколько эмоций продемонстрировал канцлер. Привычка политика из всего устраивать шоу? Или некоторые действительно способны на подобную бурю чувств? Сильюн подозревал, что Гавара подобные бури одолевают довольно часто. Должно быть, изнурительно.

Он сделал жест в сторону опрокинутого стула, и в следующую секунду тот снова стоял на всех четырех ножках. Зелстон нашел это весьма кстати и тут же сел. Опустил голову и провел рукой по туго заплетенным косичкам. Он был похож на молящегося. Правда, кому и о чем он мог молиться, Сильюн и не представлял.

– У меня к вам вопрос, канцлер: что такое Дар?

Сильюн знал, что по образованию Зелстон юрист. Его политические амбиции вдруг проявились после ранней смерти старшей сестры. Эта смерть подняла его из разряда игрока в запасе в наследники. А юристы любят вопросы и в особенности – давать на них остроумные ответы.

Зелстон настороженно посмотрел сквозь решетку из пальцев и обязательств, возложенных на него как на канцлера казначейства Великобритании, и прибег к разработанной столетия назад таксономии – учению о принципах и практике классификации и систематизации.

– Это способность неизвестного происхождения, которая проявляется у очень небольшой части населения и передается по наследству из поколения в поколение. Есть способности универсальные, например реставрация, то есть умение исцелять. И есть способности к трансформации субъекта или объекта, речевому воздействию, проницательности и причинению вреда, которые проявляются в разной степени в зависимости от индивидуальности человека.

– Хотите сказать, это магические способности? – уточнил Сильюн.

Он видел, как канцлер поморщился. Слово было старомодное, но Сильюну оно нравилось. Все эти традиционные определения были чрезмерно сухими и нечеткими. Дар нельзя представить набором каких-то незначительных способностей и талантов. Это сияющий огонь, который, как кровь, растекался по венам каждого Равного.

Но с канцлером нужно было разговаривать на понятном ему языке: политика – дело грубое и тонкое одновременно.

– Возможно, вы хотите сказать, что Дар – это то, что отличает нас от них… – Сильюн сделал акцент на последнем слове и показал на окно: в саду двое рабов-садовников обсуждали эффективность борьбы с яблонным цветоедом. – Но признайтесь, когда вы последний раз пользовались своим Даром – не считая залечивания пореза о край бумаги, когда открывали письмо, или незначительного речевого воздействия для достижения своих политических интересов? Когда вы последний раз пользовались своим Даром, чтобы действительно что-то сделать?

– Для этого у нас есть рабы, – безапелляционно отрезал Зелстон. – Основная цель безвозмездной отработки – освободить нас от физического труда, чтобы мы могли регулировать и управлять. А ты хочешь эту систему разрушить?

– Но многими странами управляют простые люди: во Франции, например, они поднялись против аристократии, наделенной Даром, и огромное число аристократов было убито на улицах Парижа. Или в Китае, где люди, подобные нам, уже давным-давно ушли в горы, в отдаленные монастыри. Или в США, где нас объявили враждебными иностранцами и выдворили из своей «Земли свободных». Хотя их родственники в южных штатах живут точно так же, как мы. Канцлер, мы не те, кто правит страной. Кто обладает властью. Богатством. Мы те, кто имеет Дар. Безвозмездная отработка заставила нас об этом забыть.

Зелстон вытаращился на него, затем потер глаза. Всем своим видом он показывал, что готов сдаться. Вопреки собственным словам о мире и покое страны он готов был пожертвовать всем этим ради возможности вернуть утраченную любовь. Это могло восхитить тех, кто был склонен восхищаться подобным. Но Сильюн не принадлежал к их числу.

– Думаешь, это Предложение каким-то образом заставит нас пересмотреть свое отношение к Дару?

– Да, я так думаю, – подтвердил Сильюн.

В известной мере это было правдой.

Зелстон исподлобья посмотрел на лицо тети Эвтерпы, затем протянул руку и погладил ее по волосам.

– Хорошо. Я представлю такое Предложение на рассмотрение парламента. Мы проведем дебаты в замке Эстерби, а затем в Грендельшаме. И третьи весной в Кайнестоне. А ты выполнишь свою часть сделки. Эвтерпа здоровой вернется ко мне до того, как я объявлю голосование, которое будет не в твою пользу. А сейчас убирайся с глаз долой.

Сильюн сделал легкий поклон и не смог удержаться, чтобы в насмешку не щелкнуть каблуками сапог. Но прежде чем покинуть комнату, повернулся к Зелстону:

– О, господин канцлер, отныне вы пальцем меня не тронете без моего на то соизволения.

И, захлопнув за собой дверь, поспешил в музыкальную комнату. Успокоить сейчас могла только музыка, только ее бурный и звучный поток был способен заглушить рев рвущегося из глубин Дара. Сильюн открыл крышку рояля, но не успел коснуться клавиш, как услышал, что в соседней комнате громко зарыдал Уинтерборн Зелстон.

3

Аби

Растерянные, они сидели в машине, с трудом скрывали слезы; говорили, только чтобы выразить негодование, лишь Аби строила планы, как добиться отмены назначения Люка в Милмур. Отец молчал, мама заставила женщину-водителя остановиться и проверила, нет ли у отца сотрясения мозга. Ее обнадеживающий вердикт успокоил Дейзи и позволил Аби сосредоточиться на мыслях о брате. До конца поездки он не выходил у нее из головы.

До того момента, пока они не оказались у стены.

– Слева Кайнестон, – сообщила женщина из Бюро распределения кадров.

Всю дорогу она молчала, четко дав понять, что Бюро не оплачивает ей комментарии по таким поводам, как то несчастье, что произошло с их семьей утром.

– Это самая старая и длинная стена в стране, на ее строительство ушло восемь миллионов кирпичей. Как правило, Равные не утруждали себя тем, чтобы обнести стеной все владение, ограничиваясь домом и прилегающей к нему территорией. Иное дело Парва-Джардины. Они охватили весь лес целиком. Видите?

Слова женщины отвлекли Аби от мыслей о брате, и ее внимание непроизвольно обратилось к поместью. Она нажала кнопку – жужжа, стекло машины опустилось, будто это могло приблизить кирпичную ленту, обвивавшую пышную зелень полей. Английский пейзаж был обернут ею, точно подарок, открыть который способны только Равные.

– Стена невысокая, – с удивлением отметила Аби. – Я всегда думала, что стены должны быть значительно выше. Непохоже, что она является преградой для оленей, не говоря уже о рабах.

Женщина из Бюро коротко хохотнула, будто хорошей шутке:

– Еще какая преграда! И высота здесь не играет никакой роли. Даже Равные не могут войти или выйти за ее пределы, пока не даст на то разрешения Юный Хозяин.

– Юный Хозяин?

Должно быть, младший сын Джардинов – Сильюн.

Аби знала, что Дар Равных, как нить основы, вплетен в стену Кайнестона – наследие восстания Черного Билли. В 1802 году кузнец возглавил восстание рабочих против своих лордов в Иде^[7]; восстание было подавлено, а кузнец был замучен до смерти с помощью чудовищных орудий пыток, которые его магическим воздействием принудили выковать. Сразу после подавления восстания Равные начали возводить стены вокруг своих поместий. Ходили слухи, что самые богатые семьи обзавелись еще и привратниками, которые должны были поддерживать многовековую кирпичную кладку, пронизанную Даром. А Джардины являлись самой могущественной из всех семей – Семьей основателей.

Насколько правдивы эти слухи о привратниках? И если это действительно правда, то возложить такую ответственность на Сильюна Джардина – семнадцатилетнего юношу? Довольно странный выбор…

«Это все равно как если бы они доверили единственный ключ от дома Люку», – подумала Аби и почувствовала острый укол боли оттого, что с ними не было брата.

Тем временем женщина из БРК унизительно для Аби истолковала ее любопытство:

– Девочка моя, даже не думай проявлять интерес к Юному Хозяину. Ходят слухи, что парень довольно-таки странный, даже с точки зрения своего окружения. Никогда не пользуется автомобилем, повсюду ездит исключительно верхом.

Аби вспыхнула. В зеркале заднего вида она встретилась взглядом с женщиной-водителем и увидела в ее глазах нечто, что у стен Кайнестона ей показалось неожиданным, – сочувствие.

– Не думай проявлять интерес ни к кому из них. Это единственное, что может гарантировать хоть какую-то безопасность таким, как мы. Вы ничего не видите, ничего не слышите, просто делаете свою работу. Люди рассматривают эти поместья как наиболее комфортный вариант отработки, но я слышала о них такое, от чего кровь в жилах стынет. Когда придет мое время, я выберу Милмур: там я буду среди таких же, как я, – простых людей.

Растерянная и негодующая, Аби вжалась спиной в сиденье. Кто, будучи в здравом уме, предпочтет город рабов этим радующим глаз просторам? Через открытое окно ворвался ветер и обдал лицо свежестью и приятными ароматами природы. Нет, она правильно сделала, что выбрала для своей семьи Кайнестон, – в этом Аби была совершенно уверена. И она сделает все, чтобы вскоре к ним присоединился Люк.

Хрустя гравием, автомобиль съехал с главной дороги: ничего особенного – еще одна дорога, стена и все тот же пейзаж, что и десять минут назад. Должно быть, поместье Кайнестон не просто большое – огромное.

– Вот мы и на месте, – сообщила женщина из БРК. – Выпрыгивайте из машины, и всего хорошего. Мы приехали на полчаса раньше, так что воспользуюсь этим преимуществом, чтобы пораньше вернуться назад на север. Уверена, раз вы приложили столько усилий, чтобы сюда попасть, убегать не станете.

– Но здесь никого нет, – растерянно произнесла Аби. – Что же нам делать? Просто ждать? За нами кто-то приедет?

– Я знаю столько же, сколько и вы, моя дорогая. У меня инструкция: доставить вас сюда к шестнадцати ноль-ноль. Вот на это самое место. GPS утверждает, что мы именно там, где назначено.

– GPS может ошибаться.

Но женщина-водитель, словно не слыша, принялась вытаскивать из багажника их сумки.

– Желаю, чтобы десять лет пролетели быстро, – пожелала она и поспешно закрыла все окна в машине, будто воздух поместья был отравлен.

Гравий фонтаном брызнул из-под колес, старый седан быстро развернулся и понесся прочь.

Мама тяжело опустилась на сваленные в кучу сумки, боевой дух как-то враз ее покинул. Отец стоял рядом с ней, всматриваясь в даль, все еще тяжело переживая унижение и свою неспособность защитить сына. Аби скорее готова была принять его душевные муки, нежели с опозданием проявившееся сотрясение мозга. В любом случае родителям лучше взять себя в руки, иначе Джардины только глянут на них неодобрительно и тут же отправят в Милмур к Люку.

Аби попросила Дейзи не ходить по дороге и поменять несчастное выражение лица на нечто более подходящее для умной девочки. Дейзи уселась на аккуратно подстриженную траву и начала плести венок из маргариток. Сама Аби, глянув на часы, решила, что есть время осмотреть окрестности. Десять минут на то, чтобы быстро пробежать вперед, затем столько же, чтобы вернуться, и до 16:00 еще останется десять в запасе.

Пробежка оказалась безрезультатной: стена, низкая и ничем не примечательная, все тянулась и тянулась. Аби повернула назад, на минуту остановилась и, приглядевшись к кирпичной кладке, с удивлением обнаружила, что стена излучает слабое свечение. В солнечном свете оно было практически невидимым, но в ночное время наверняка станет заметным.

Набравшись храбрости, Аби решила прикоснуться к стене. Рука отдернулась сама собой, точно опасаясь удара электрического тока, но ничего подобного не произошло. Осмелев, Аби провела пальцами по старым, испещренным временем кирпичам. На ощупь стена оказалась самой обыкновенной, если не принимать во внимание ее неестественное свечение. Так проявляется Дар?

«Интересно, – подумала Аби, – а можно перелезть через эту стену? Хотя сейчас, вероятно, не самый подходящий момент для подобных экспериментов».

Она вернулась к родителям и с удовлетворением отметила, что они как-то собрались с духом и о чем-то тихо разговаривали. Оставшиеся несколько минут Аби помогала Дейзи доплести венок. Получился не венок, а ожерелье, и они надели его Дейзи на шею. Пусть их новые хозяева увидят, что она всего лишь ребенок и обращаться с ней нужно как с ребенком.

– Лошади! – заслышав топот копыт, воскликнула Дейзи и закрутила головой, глядя то в одну сторону дороги, то в другую.

– Не смотри на дорогу, – сказала Аби. – Лошадь скачет по траве за стеной. Кто-то едет.

Юный Хозяин, который повсюду разъезжает верхом?

Аби встала, а за ней и остальные, все повернулись лицом к стене.

«Глупо, – подумала Аби, – кроме глухой стены, никаких ворот. Ну, если только сделать пролом или перелететь на крыльях».

Она не смогла сдержать улыбку – так смешно и нелепо они выглядели: ведь никто из них даже представления не имел, что могут делать Равные. Никто не знал, на что они способны. Видели их только на экране, в Интернете, на страницах глянца. Внешне Равные, честно говоря, ничем не отличались от обычных людей. Ну, конечно, изысканные, роскошные, великолепные, но за всем этим стояли деньги, не Дар.

Не было никакой достоверной информации о способностях и возможностях Равных. Существовали только широко известные истории о революции Равных – сверхъестественное умерщвление Ликусом Парвой английского короля Карла I, приговоренного судом к смерти, и Великая демонстрация Кадмуса Парва-Джардина, во время которой он создал Дом Света. Учебники по истории освещали исключительно государственные дела и ни слова не сообщали о Даре Равных. В любимых романах Аби крутые парни из аристократических семей одним лишь взглядом взрывали «феррари» с плохими парнями, которые находились под их полным ментальным контролем. Но Аби не принимала на веру подобные сюжеты.

Более или менее достоверные сведения можно было получить из СМИ тех немногих стран, в которых, как и в Великобритании, правили Равные. Например, в Японии каждую весну в одно мгновение распускались сразу все деревья сакуры – так императорская семья публично демонстрировала свою власть. На Филиппинах монахи спасали острова от природных катаклизмов, которые постоянно им угрожали. А на что способны Равные в Великобритании? Этого Аби не знала.

Но она намеревалась выяснить. Радостное возбуждение и страх смешались, так что у Аби перехватило горло. Ради этого она всю свою жизнь отодвинула в далекое будущее. Но стоит ли оно того?

Все произошло так быстро, что она даже не успела удивиться. Только Дейзи взвизгнула.

Прямо перед семейством Хэдли возникли ворота – изысканная орнаментальная ковка с вплетенными в рисунок позолоченными птицами и цветами. Высотой они в два раза превышали стену и излучали странный яркий свет. Сквозь узор ворот были хорошо видны два всадника.

Первое, что с удивлением отметила Аби: оба молодые, примерно одного с ней возраста. Один, одетый в темно-синий джемпер крупной вязки со жгутами, очень прямо сидел верхом на красивом гнедом коне. Волосы у него были каштановые с ярким медным оттенком – характерная черта всех Джардинов, – лицо красивое и открытое. Всадник на ничем не примечательном вороном коне выглядел полной противоположностью: в грязных черных джинсах и желтовато-коричневых с заломами сапогах для верховой езды; воротник куртки наполовину оторван. Очевидно, что рыжеволосый – Юный Хозяин, а второй – раб, пользующийся его особой благосклонностью, возможно конюх. Но всадник на вороном коне подъехал к ним первым. Небрежно щелкнул пальцами, и ворота начали открываться. Всадники проехали под аркой ворот, увенчанной монограммой рода Парва-Джардинов. Как показалось Аби, «П» и «Д» сплетались в нежном объятии.

Неопрятного вида всадник перекинул ногу через седло и легко спрыгнул на землю. Передал поводья своему компаньону и направился к семейству Хэдли. Аби почувствовала исходящую от юноши энергию; она потрескивала, словно электрические разряды, так что волосы на руках и затылке встали дыбом, и поняла, что ошиблась.

Именно этот неопрятный парень и был Юным Хозяином.

На вид – самый обыкновенный, примерно одного с Люком возраста, ростом чуть повыше, но более худой. И страшно обросший. С его приближением Аби охватил ужас. Юноша остановился напротив ее отца, который так сильно нервничал, что только открывал и закрывал рот, не в силах издать ни единого звука.

Парень рукой тронул его за плечо. Со стороны это выглядело как легкое прикосновение, но Стив Хэдли съежился, будто от ветра, и выдох, как тихий стон, вырвался из его груди. На лице Юного Хозяина блуждало скучающее выражение, но под густыми черными прядями, низко падавшими на лоб, Аби видела узкие щелки глаз и сконцентрированный взгляд. Что он делает?

Следующей в их семейной шеренге стояла Дейзи. Аби почувствовала гордость за свою младшую сестренку – с таким бесстрашием та позволила до себя дотронуться. Парень едва коснулся, и Дейзи заморгала, закачалась, как цветок от легкого дуновения ветерка. Мама от его прикосновения лишь опустила голову и вздрогнула. И вот теперь Сильюн Джардин стоял перед Аби. Она тяжело сглотнула, когда он протянул руку…

…легкое головокружение, какое возникает, когда стоишь очень высоко и смотришь вниз; когда накрывает волной ужаса во время кражи в магазине, на которую решился исключительно с целью проверить себя «на слабо». Секунды невероятного ощущения после того, как она залпом выпила самбуку на своем восемнадцатилетии; острая радость в тот день, когда узнала о результатах своих экзаменов и на короткое время забыла, что в самое ближайшее время ее ждет не учеба в университете, а отработка. Сердце бешено колотилось, потом… на мгновение замерло, и вдруг охватил ледяной холод.

Аби почувствовала себя обнаженной, будто ее вывернули наизнанку и стали внимательно изучать. Вероятно, не нашли ничего интересного или полезного и вернули в прежнее состояние, – по крайней мере, таковы были ощущения.

Когда парень убрал руку с ее плеча, Аби затрясло, словно от простуды резко поднялась температура.

Юный Хозяин уже был в седле; что-то кратко бросил своему спутнику и через ворота легким галопом поскакал прочь. Аби испытала облегчение. Вспомнились слова женщины из БРК и ее желание «быть среди себе подобных». Аби и ее семья выпали из круга себе подобных.

Ведя под уздцы холеного гнедого коня, к ним подошел второй парень.

– Вы, должно быть, Хэдли, – сказал он, улыбаясь. – А я – Дженнер Джардин. Добро пожаловать в наше фамильное поместье.

– А ты лучше того, другого? – спросила Дейзи.

Аби хотелось провалиться на месте, мама побледнела. Но к их удивлению, парень рассмеялся:

– Постараюсь быть лучше. И приношу извинения за то, что вы пережили только что. Это не очень приятная, но необходимая процедура. Я всегда прошу Сильюна хотя бы предупреждать людей, но он говорит, что находит спонтанную реакцию интересней.

– Это было страшно и противно, – заметила Дейзи. – А почему ты так не делаешь? Может быть, у тебя бы получилось приятнее.

Аби хотелось рукой зажать сестре рот, пока та не сказала нечто совершенно неподобающее. Ответ удивил.

– Я не умею. Я хочу сказать, что никто из нас не делает это так, как Сильюн. А я вообще ничего не могу. У меня столько же Дара, как и у вас, Дейзи Хэдли. Предполагаю, что вы Дейзи, – добавил Дженнер галантно, – если только вы не Абигайл. Вдруг вы хитрым образом поменялись местами…

Пока Дейзи хихикала и, захлебываясь от возбуждения, уверяла, что нет-нет, он все правильно понял, Дженнер Джардин повернулся к Аби.

Та собиралась извиниться перед юным аристократом за болтовню Дейзи, к тому же хотелось уточнить, что он имел в виду, когда говорил об отсутствии у себя Дара. Насколько было известно Аби, все Равные обладают Даром.

Но слова застряли в горле. Сейчас Аби и Дженнера Джардина не разделяло расстояние, он не сидел в седле, и она не косила глазом на свою бестактно разболтавшуюся сестренку, а смотрела прямо на него.

У него были теплые карие глаза и каштановые волосы с медным отливом. Лицо все в веснушках, и хотя для мужчины рот был несколько широковат, его уравновешивали четко очерченные скулы. Аби мгновенно схватила все эти детали, особенно не анализируя, и у нее снова закружилась голова. И она снова почувствовала себя обнаженной.

И Дар здесь был ни при чем. И ледяного холода она не испытывала. Вообще никакого холода.

Дженнер смотрел на нее как-то странно, и Абигайл поняла, что неприлично таращится на аристократа. Щеки вспыхнули, и стыд, тяжелый и унизительный, накрыл с головой.

Она стояла перед молодым аристократом – не симпатичная, сообразительная и понятливая девушка, каковой считала себя, а рабыня. И в этот момент показалось, что это самое отвратительное, чего можно было ожидать от безвозмездной отработки. Это стирало личность. И тебя, обезличенного, ставили лицом к лицу с тем, кого при иных обстоятельствах ты могла бы полюбить и кто мог бы полюбить в ответ тебя.

Дженнер казался ей приятным человеком, но не стоило обольщаться. Он – Равный. И несмотря на странное заявление об отсутствии у него Дара, тем не менее оставался Джардином. Он никогда не сможет увидеть Аби такой, какой она есть на самом деле. Как сказал этот бритый из Милмура, для Равных они всего лишь рабы, вещь, которую используют или выбрасывают за ненадобностью.

Аби вспомнила Люка, и чувство униженности сменилось чувством вины и гнева. Это ее, Аби, тщательно разработанный план поставил Люка перед безжалостным судом Джардинов. В том, что Люк оказался в Милмуре, виновата только она. Аби тряхнула головой, чтобы прийти в себя.

– С вами все в порядке?

Рука твердо взяла ее за локоть. Дженнер. Затем обхватили за плечи. А это отец. Локоть отпустили.

– Воздействие Дара на людей может вызывать у них разные эмоциональные реакции, – пояснил Дженнер. – Если вы раньше с этим не сталкивались, вам потребуется своего рода акклиматизация. У Сильюна очень сильный Дар. Вы ощутили его на себе и можете почувствовать нечто подобное, когда мой отец и старший брат вернутся из Лондона. Ну а сейчас пойдемте в коттедж. У нас целая улица коттеджей. Я отведу вас. Вам там понравится.

И Дженнер повел их. Причем не сел на своего холеного коня, а шел рядом с ними. Отец повесил на плечи две сумки – свою и Аби; мама несла свою сумку и рюкзак Дейзи, которая то забегала вперед, то отставала, оглядывая коня и засыпая Дженнера вопросами о роскошном породистом животном. Аби шла чуть поодаль – необходимо было собраться с мыслями и проанализировать первый опыт.

– О! – воскликнула Дейзи так громко, что все, встревожившись, остановились. – Смотрите, – крикнула она, показывая назад, – они исчезли! Они невидимые?

Поразительно: там, где только что возвышались светящиеся ворота, теперь сплошной полосой тянулась стена.

– Ты права, именно так – исчезли, – подтвердил Дженнер, останавливая коня. – Ворота появляются только по желанию кого-нибудь из членов нашей семьи и могут возникнуть в любом месте. Поэтому в поместье нет никаких дорог, включая подъездную. По этой причине у классических автомобилей, которые очень любит мой отец, постоянно ломаются подвески. По той же самой причине мы с Силом предпочитаем ездить верхом, а Гавар пользуется мотоциклом. Но открыть ворота можно только с помощью Дара. Поэтому сейчас… – Дженнер осекся.

– Почему вы нам все это рассказываете? – спросила Аби. – Разве это не что-то вроде – не знаю, как сказать, – государственной тайны, что ли?

Дженнер ответил не сразу. Повертел в руках уздечку.

– Видите ли, в Кайнестоне случается всякое. Бывает, кому-то хочется покинуть поместье. – Он повернулся к Аби. – Брат сказал, что, находясь по ту сторону стены, вы провели некоторые изыскания. Нет, не волнуйтесь… – (Паника охватила Аби, к горлу подкатил удушливый комок.) – Вы не сделали ничего предосудительного. Просто… постарайтесь не проявлять излишнего любопытства. Так будет легче жить.

Дженнер казался подавленным и говорил как-то обтекаемо, Аби заподозрила, что он вспомнил что-то конкретное и неприятное. Нелепо и смешно, но ей захотелось его утешить.

Да, это нелепо и смешно.

– Постараться не проявлять излишнего любопытства? – с некоторой резкостью переспросила Аби. – А разве «Sapere aude» – «дерзай знать» – не девиз вашей семьи?

– Поверьте, – Дженнер глядел на нее своими теплыми карими глазами, – есть вещи, о которых лучше не знать.

Он отвернулся, и дальше они пошли молча. Через четверть часа, когда, судя по выражению лица, Дейзи была готова заныть «Ну когда-де мы наконец придем», начался подъем на небольшой холм. И когда они добрались до его вершины, у Аби перехватило дыхание от открывшейся глазам картины.

Кайнестон.

Разумеется, она видела его на фотографиях в книгах, по телевидению, в Интернете. Резиденция Семьи основателей. Некогда в этом доме жил Кадмус Парва-Джардин – Кадмус Чистое Сердце, миротворец и главный идеолог Договора о безвозмездной отработке.

Дореволюционная часть Кайнестона была выполнена из желтоватого камня. Трехэтажный дом с высокими, вытянутыми вертикально окнами, увенчанный небольшим куполом и окаймленный парапетом с многочисленными статуями.

Остальная же часть поместья сияла непереносимо ярко для глаз. От центральной части дома отходили два огромных стеклянных крыла, каждое шириной с центральный фасад. Их с помощью Дара построил Кадмус, точно так же как возвел Дом Света – место заседаний британского парламента. В лучах клонящегося к закату солнца крылья дома походили на оранжереи с экзотическими цветами из огня и света. Аби прикрыла глаза рукой, а затем и вовсе отвернулась.

– Красота! – воскликнула Дейзи. – Так сверкает. Ты там живешь?

– Да, – откликнулся Дженнер Джардин. – Дом красивый, и я в нем живу. – Он улыбнулся, искренне радуясь восторгу Дейзи.

«Ему нравится поместье», – догадалась Аби.

Хотя если все, что он рассказал о воротах и об отсутствии у него Дара, правда, то здесь он такой же пленник, как и они.

– Смотри… – Дженнер показал Дейзи на изящную женщину, появившуюся из-за живой изгороди. – Это моя мама, леди Талия. Мы с мамой присматриваем за домом и садом. Она делает все, что подвластно ее Дару, а я отвечаю за остальное.

– А это кто? – спросила Дейзи, когда из-за живой изгороди вышла еще одна фигура.

Дейзи ахнула, и на мгновение Аби показалось, что Дженнер ее ущипнул.

Аби проследила за взглядом Дейзи и увидела женщину в стальных завитушках волос и в мантии из не менее десятка лисьих шкур. Вокруг руки в перчатке был намотан поводок.

На поводке на четвереньках ковылял совершенно голый мужчина.

4

Люк

Сквозь грязное, покрытое царапинами окно минивэна Люк увидел Милмур, прижавшийся к земле под тяжестью выдыхаемого им облака. Люк опустил стекло, чтобы получше рассмотреть город, но картина отчетливей не стала. Грязь была не на стекле. Она висела в воздухе. Сквозь него едва пробивался бледный и мутный солнечный свет.

Манчестер от Милмура отделяло всего двадцать минут езды на машине, и если ветер был со стороны Милмура, жители Манчестера чувствовали его ароматы: то едкий химический запах промзоны, то отвратительное зловоние гниения, которое исторгал из своего чрева мясокомбинат. А когда дул особенно сильный ветер, оба этих запаха смешивались, вызывая рвотный рефлекс. В такие дни мама наглухо закрывала все окна в доме.

Но сейчас мамы, чтобы закрыть окно, рядом не было. Дорога нырнула вниз, затем опять пошла на подъем, и Милмур возник вновь, увеличившись в масштабе в два раза и полностью закрыв линию горизонта. Трубы резали небо, безжалостно пронзая провисшее брюхо смога. Вдалеке изрыгала плевки пламени факельная труба.

Им махнули рукой, и минивэн, без остановки проехав контрольно-пропускной пункт кольца внешнего ограждения, остановился на втором. Здесь все пассажиры вышли из машины. Молодой солдат с пустыми глазами, под одеждой которого отчетливо просматривались перетянутые через грудь ремни кобуры, потребовал назвать имя.

– Люк Хэдли, – ответил Люк, натужно выдохнув последний слог: дубинка Кеслера ударила под дых.

– Ты – Хэдли Е-1031! – рявкнул мужчина. – Повтори!

– Хэдли Е-1031, – повторил Люк, ошалевший не столько от боли, сколько от неожиданности.

От контрольно-пропускного пункта они гуськом пошли через парковку к низкому, широкому зданию с надписью на грязном белом пластике «Медицинский центр».

– Не горю желанием туда попасть, – сказал один из парней, приехавший с Люком, бледный толстяк с заросшим щетиной лицом. – Самое худшее, что здесь можно ожидать.

– Ты о чем? – спросил Люк.

– А ты что, буклет не читал? О черт, ты ничего не знаешь об этом месте, детка?

– Я не должен был здесь оказаться, – глухо пробормотал Люк, с запозданием сообразив, что этого не следовало говорить.

– Вот именно, – раздался голос Кеслера; он снова был рядом и подгонял Люка дубинкой. – Хэдли Е-1031 считает, что такие, как вы, ему не компания. Считает, что произошла ошибка и он должен был отправиться на юг вращаться среди Равных.

Он изменил голос на жеманно-девчачий, передразнивая Люка. Рыхлый засмеялся, и возможность какой-либо симпатии между ним и Люком мгновенно исчезла.

«Самое худшее» не внушало оптимизма, но Люк уже успел догадаться, что Милмур имел в запасе много такого, что могло конкурировать с этим «самым худшим». Медсестра закатала ему рукав, потыкала пальцами руку у запястья и достала нечто похожее на строительный или мебельный степлер. Не одна, а с десяток игл глубоко впились в кожу Люка. Когда медсестра убрала степлер, на руке остался четкий рисунок из крошечных дырочек, обильно сочащихся кровью. Кеслера рядом не было, и Люк отважился задать вопрос.

– Это твой идентификационный чип, малыш, – ответила медсестра. – Глубоко сидит, надежно, так что они всегда будут знать, где ты находишься.

Она перевязала руку, и небольшой прямоугольной палочкой сканировала чип. Люк не мог рассмотреть, что отобразилось на индикаторной панели, но услышал звуковой сигнал и увидел зеленую вспышку.

– Все в порядке. А теперь возьми одну штучку. – Медсестра достала из ящика стола маленькую баночку с конфетами. – Они у меня припасены для малышей, но ты можешь взять одну. Только шестнадцать – и уже здесь, один, без семьи. Я думала, это запрещено.

Люк взял конфетку и вспомнил о своей младшей сестре. Худенькая ручка Дейзи была бы слишком мала для степлера. Окажись она в Милмуре, он бы за ней присматривал и днем и ночью. Люк был спокоен: в Кайнестоне о ней есть кому позаботиться.

После медицинского центра Кеслер погнал их, как стадо, по улицам Милмура. Машины здесь не ездили, только дребезжали автобусы и носились сверкающие джипы с ярко-красными эмблемами города рабов и надписями «служба охраны». На каждом углу стояли люди в форме, с дубинками и электрошокерами. Люди, одетые в туники и спецовки, тихо сновали с опущенной головой. По их виду трудно было определить пол и возраст.

Если Люку удавалось встретиться с кем-нибудь взглядом, прохожий сразу же отводил глаза. Не верилось, что все это происходит наяву. Как могли решительные и дерзкие жители Манчестера превратиться в такое понурое, запуганное стадо? Сколько бы времени он ни провел в Милмуре, пообещал себе Люк, он не перестанет смотреть людям в глаза.

Его новым домом стала шестиместная комната в сером блочном доме. На крючках, словно высохшие содранные шкуры, в ряд висели рабочие комбинезоны – будто Милмур высосал плоть тех, кто их носил. Какой-то спящий парень заворочался, беспокойно натягивая одеяло на голову, прячась от электрического света. Должно быть, работал в ночную смену. Люк сомневался, что больным в Милмуре полагалась какая-нибудь поблажка. В комнате остро пахло кисловатой затхлостью – мама сказала бы, что много пота и мало мыла.

Бросив сумку на кровать, на которой лежал один только матрас, Люк взял конверт, оставленный кем-то на его личном шкафчике, вскрыл. Оказалось, его назначение. «Склад комплектующих, Машиностроительный парк, зона „Д“. График: понедельник – суббота, с 8:00 до 18:00. Приступить к работе 3 сентября». То есть завтра. Люк смотрел на лист, не веря собственным глазам.

Вторая половина дня – вот и все свободное время, что осталось в его распоряжении до следующего воскресенья. Где же находится этот Машиностроительный парк? Как туда добраться? Где раздобыть еду? Люк с тоской вспомнил о бутербродах, которые мама сделала в дорогу, – каждому его любимые. Девчонки, наверное, с удовольствием их сейчас уплетают. Он искренне надеялся, что в Кайнестоне будет значительно лучше, чем здесь.

У входа в общежитие в полутемной каморке сидел смотритель – немолодой мужчина лет пятидесяти пяти, который, вероятно, все тянул и тянул, до последнего откладывая безвозмездную отработку. Он услужливо нарисовал для ориентировки элементарную карту. Вооружившись ею и вспомнив фильмы, которые они смотрели на уроках по основам гражданского права, Люк вышел в город. И легкие сразу же заныли, протестуя против пропитанного смогом и дымом воздуха.

Милмур был самым старым в стране городом рабов: его построили в те годы, когда промышленность только начинала развиваться. Стоило только человеческому гению создать технологическое оборудование, как Равные создали выгодную для себя систему изнурительного рабства – безвозмездную отработку. До этого уже существовала похожая система – феодализм, где каждый крестьянин должен был работать на местного феодала либо в поле, либо в ремесленной мастерской либо прислуживать ему в доме. Иллюстрации в школьных учебниках изображали этот исторический период вполне идеалистически: благодарные крестьяне сидят при свечах в добротных домах, построенных у светящейся стены огромного поместья. Но за последние триста лет реальностью стали Милмур и возведенные по его образцу города рабов – мрачные спутники всех крупных городов Великобритании.

Люк сверился с картой. Старикан нарисовал что-то похожее на мишень для игры в дартс – круг, разделенный на четыре равные части. В самом сердце Милмура – административный центр; кольцами его опоясывали жилые кварталы. За ними – промышленные зоны: Машиностроительный парк, Коммуникационная зона, сокращенно Комзона (несколько больших ангаров, мимо которых они шли по дороге к общежитию), район мясокомбината и старый квартал, где находились самые первые построенные здесь прядильные и ткацкие фабрики. Старый квартал смотритель перечеркнул крест-накрест, объяснив, что он заброшен.

Общежитие располагалось в Западном секторе, а парк – Люк сомневался, что там можно было найти пруд с утками и табличками «По траве не ходить», – в Восточном; он выбрал дорогу, как ему казалось, в правильном направлении. Однако улицы, как в лабиринте, довольно быстро делали поворот, и вскоре Люк безнадежно потерялся.

Внутренние дворы, в которые он попал, оплетавшие обшарпанные коробки домов, заканчивались тупиками. На ржавой табличке на стене ближайшего дома Люк прочитал: «Восточная, 1-11-11». Но это ничем не помогло – только еще больше ввело в заблуждение. К счастью, в конце одного двора, под аркой из труб отопления и вентиляции, он увидел двух парней. Должно быть, техники, которые обслуживают это оборудование. Они-то наверняка и подскажут, как отсюда выбраться.

Что-то удержало их окликнуть. Парни разговаривали не между собой, а с неким третьим, который был скрыт за их спинами, видимо зажатый между ними узлом из труб и стеной дома. Люк осторожно приблизился.

– …Знаю, у тебя кое-что есть, – долетел обрывок фразы того, что был повыше. – Я видел, как ты приносила. Старая корова на какое-то время перестает стонать после того, как ты к ней забегаешь. И это здорово. Хотя несколько ампул морфина для нашего личного пользования было бы еще лучше. Так что давай сюда.

Он случайно забрел на черный рынок, где совершаются нелегальные сделки? Люк уже был готов по-тихому сделать ноги, но в этот момент второй стоявший спиной парень чуть сдвинулся в сторону, и в образовавшуюся щель стало видно, с кем они разговаривали – девочка, щуплая, на вид ненамного старше Дейзи. Люк застыл на месте, ноги словно в землю вросли. Он никуда не уйдет, пока не вырвет девочку из рук этих уродов, которые в два раза выше ее ростом.

– У меня ничего нет! – с отчаянной горячностью выкрикнула девчонка. – Только это. – И пока мозг Люка разрабатывал план, кинулась на одного из парней.

– Сука, у нее нож! – закричал тот.

Второй размахнулся, и его массивный кулак с глухим звуком опустился на девчонку. Та упала и поползла на животе в узкий зазор между трубами и землей. Раненый опустился на корточки и попытался ее схватить. Второй же, сообразив, что поймать ее можно только с противоположной стороны труб, развернулся и побежал прямо на Люка.

Повинуясь инстинкту, Люк присел и, когда парень пробегал мимо, бросился на него. Схватил за грубую ткань одежды, но она выскользнула из рук, когда парень упал, а Люк завалился назад.

Маленькие пальцы впились ему в подмышки, поднимая.

– Бежим!

Девчонка вскочила, ее легкие как пух волосы взлетели вверх. Раненный ею парень поднял голову и злобно зарычал, кровь текла по его руке. Люк не раздумывал.

Бежала она очень быстро. Неслась по улочкам и переулкам, ныряя в узкие проходы между домами, перепрыгивая через валявшиеся на тротуаре битые кирпичи и распотрошенные мусорные пакеты. Никогда еще Люк не был так благодарен своим тренировкам по выходным, когда дрожал под дождем в коротких шортах.

– Наверх! – крикнула девочка, когда они свернули в какой-то тупик.

Она добежала до стены и быстро нащупала опоры – такие маленькие, что Люк не сразу их заметил. Прыжком с разбега, едва не припечатавшись лицом о стену, он бросился следом. Пальцы ног, соскальзывая, царапались о кирпичи, но он отчаянно лез вверх, пока наконец не перевалил через стену.

Девчонка ждала его на той стороне, упершись руками в бока; худенькая грудь едва заметно поднималась и опускалась, словно она и вовсе не запыхалась.

– Расслабься. Им еще улиц семь бежать.

– Кто они такие? – тяжело дыша, спросил Люк. – Что им от тебя нужно? Краем уха я слышал. Морфин? А сколько тебе лет? Одиннадцать? Двенадцать? Зачем тебе морфин?

Девочка насмешливо фыркнула:

– Мне уже тринадцать. И тебя все это не касается. Хотя… в том дворе живет женщина, ей очень плохо, но нужно продержаться несколько дней, пока я не приведу дока.

– Дока?

– С этими я и сама могла справиться, но все равно спасибо за помощь. Не каждый рискнет сделать эту парочку своими врагами: ты либо очень смелый, либо очень… – Карие глаза внимательно изучали Люка. – Ни то ни другое. Ты просто новичок. – Девчонка гортанно рассмеялась, что сразу же сделало ее намного старше. – Добро пожаловать в Милмур. Как тебя зовут?

– Хэдли Е-1031. Я только сегодня приехал. Но как ты так сразу догадалась?

– Дар получила, разве не видно? – сказала девочка, двумя пальцами показывая на свой лоб. – Да ладно, шучу. Рука забинтована. Только что чипировали. И давай без всяких номеров. Как тебя зовут?

– Люк. – Он протянул руку, как вежливый мальчик с хорошими манерами. Мама бы им сейчас гордилась.

– Рени, – представилась девочка, насмешливо глядя на протянутую руку. Люк быстро ее отдернул. Наверное, в Милмуре такие манеры не в чести. – «Рени» рифмуется с «гений». Всего хорошего, Люк Хэдли. И пусть десять лет пробегут быстро.

– Подожди. Подожди! – закричал Люк, когда девочка развернулась, чтобы исчезнуть. – Я кое-что ищу. Склад комплектующих в Машиностроительном парке, зона «Д». Это мое место работы. Ты знаешь, где это?

– Зона «Д»? Бедолага. – Худое лицо Рени мгновенно смягчилось. – Туда иди, не промахнешься.

Она показала рукой в сторону огромного каркасного здания, выглядывавшего из-за крыш бытовых корпусов. Внутри словно полыхало пламя и рвалось наружу из каждого окна. А вокруг, будто колья, загнавшие в западню монстра, вонзались в плотное черное облако высокие трубы. Люк с ужасом догадался, что именно оттуда доносился рев и лязг, который слышался даже здесь, за несколько кварталов от здания.

– Удачи. Там она тебе пригодится.

Рени Рифмуется-с-гений, салютуя, вздернула подбородок и рысью пустилась прочь. Полумгла, стелившаяся по улицам Милмура, быстро поглотила ее.

Оказалось, что от его общежития на Западе к Машиностроительному парку ходит автобус, так что на следующее утро Люк, одетый в рабочий комбинезон и ботинки, которые обнаружил у своей кровати, вовремя приехал к воротам зоны «Д».

Как-то Аби показала ему рисунок (фотографий не существовало) ворот Кайнестона – кованый шедевр из завитушек. Его семья находилась теперь за этими воротами. Люк несколько часов лежал без сна, думая о них и надеясь, что родители не истязают себя чувством вины и беспокойством. Еще он надеялся, что Аби приложит все силы, чтобы добиться его перевода в Кайнестон и, конечно же, на то, чтобы Джардины нашли для Дейзи не оскорбительное, а вполне приличное для ребенка занятие. Ну в самом деле, сегодня же не заставляют детей чистить дымоходы?

Ворота зоны «Д» не имели никакого сходства с воротами Кайнестона – стальная арка с врезанной сканирующей полосой для считывания чипов проходящих под ней рабов. Люк набрал в грудь воздуха и шагнул вперед. Как только его идентификатор высветился на дисплее ворот, крепкий мужчина с безвольным лицом представился:

– Уильямс Л-4770, коллега.

– Как вас зовут? – спросил Люк.

Уильямс обнажил выступающие зубы – оскал страха – и, ничего не ответив, повел Люка вглубь промзоны.

Они долго шли мимо бесконечных строений из выщербленного кирпича, потом пересекли огромный пролет отгрузки готовой продукции, обогнули огненное сердце литейного завода. Шум нарастал, словно под одной крышей собрался весь грохот мира. Из стоявшего впереди здания доносился звук, похожий на топот неистового исполина.

– Склад комплектующих, – торжественно изрек Уильямс Л-4770.

«На фоне всего этого ужаса, – подумал Люк, – уборка туалетов Кайнестона может показаться милым делом».

Их рабочее место представляло собой сложную систему подъемно-транспортного оборудования, подвешенного к крану, который перемещал только что вышедшие из-под пресса – он-то и производил оглушающее буханье – детали. Сначала к станку окончательной обработки, а затем обратно. Инструктаж Уильямса был основательным и сопровождался живописной пантомимой. Возможность повторить судьбу своего предшественника – соскользнувший цепной блок качнул турбину, и она, как гигантский разрушительный шар, ударила парня и раздробила ему позвоночник – поразила Люка реальностью. Их комбинезоны и рабочие ботинки, натиравшие ноги, не обеспечивали даже элементарной защиты.

Не только шум вынуждал общаться знаками. Работа была настолько тяжелой, что каждый лишний вздох отнимал силы. Когда раздастся звонок из Кайнестона, Люк покинет Милмур с рельефным торсом, как у супергероя из запрещенных американских фильмов. Если, конечно, не попадет в жернова всей этой машинерии. Тогда он не супергероем, а овощем останется на всю жизнь.

Было два перерыва – на торопливый обед в столовой, где дали что-то неаппетитного вида с несъедобным гарниром, и десять минут во второй половине дня. К концу смены у Люка от усталости все тело сделалось ватным и дрожало. Он еле дотащился до автобусной остановки. В общежитии, кое-как переставляя ноги, поднялся по лестнице в вонючую общественную кухню, изнемогая от желания поесть и рухнуть в кровать. Поесть нужно было обязательно, чтобы хватило сил на завтрашний день.

– Люк?

Люк шарил в стенном шкафу – искал какие-нибудь консервы, чтобы разогреть или съесть так; обернувшись, он увидел смутно знакомое лицо.

– О’Коннор В-780, – представился парень. Люк никак не мог вспомнить его имя, и возникла неловкая пауза. – Райан. Я учился вместе с тобой в академии Хеншэлл, на два года старше. Сразу после академии начал безвозмездную отработку.

– Прости, – пробормотал Люк. – Конечно же, я тебя узнал. Я только вчера приехал и еще не успел здесь освоиться.

– Да все в порядке. Понятно, почему ты такой всклокоченный. Сейчас попробую что-нибудь для нас раздобыть.

От голода Люк готов был жевать собственные носки, поэтому, когда Райан выложил перед ним тосты с фасолью, набросился на них с жадностью. Люк был счастлив, что Райан взял на себя обязанность поддерживать разговор, хотя выяснилось, что за прошедшие два года ему и рассказать-то нечего. Бывший сотоварищ по академии рассматривал возможность перехода на военную службу: три года отработки, затем семь лет службы призывником в качестве «костолома», затем зачисление на военную службу и еще минимум десять лет этой самой службы. «Костоломы» продолжают считаться рабами и не получают зарплаты, но это дает хороший старт для военной карьеры.

– Единственный недостаток, – сказал Райан, загребая вилкой фасоль, – «костоломов» отправляют на самые опасные задания. И понимаешь, никакой денежной компенсации, если тебя ранят или, что еще хуже, погибнешь.

«Если погибнешь, – подумал Люк, – компенсация уже не понадобится».

Он не стал говорить о Кайнестоне: помнил, как его подколол Кеслер и как смеялись над ним попутчики. Но что-то он, в свою очередь, должен был рассказать – поэтому рассказал о девочке, которая занималась доставкой лекарств.

Райан нахмурился:

– Морфин? Это нехорошо. У такой маленькой девочки не может быть доступа к подобным лекарствам. Она, должно быть, где-то их ворует. Нужно о ней сообщить.

– Сообщить?

– В такой ситуации – это самое безопасное, – авторитетно произнес Райан. – Секьюрити здесь работают жестко: наказывают за малейшую провинность. За незначительное нарушение могут и срок отработки на несколько лет продлить. А если что-то серьезное совершишь – на пожизненную отправят. На всю жизнь рабом останешься. Здесь просто рай по сравнению с лагерями для пожизненно заключенных. Но это палка о двух концах. Если обратишь внимание секьюрити на нечто подозрительное или сомнительного характера, тебе это зачтется.

Люк подумал о той девочке. Он был совершенно уверен, что она не торгует наркотиками. Похоже, приносит морфин тем, кто в нем действительно нуждается. А то, что Райан считал разумным в условиях Милмура, у них в школе называли ябедничаньем.

– Так где, ты говоришь, ее видел? – спросил Райан.

Люк отчетливо помнил ржавую табличку на стене, слово «Восточная» и пять единиц.

– Да откуда же я знаю, – сказал он. – Это был мой первый день в Милмуре. Я едва могу объяснить, где нахожусь сейчас, и точно знаю одно: моя кровать двумя этажами выше. Спасибо большое за банкет, но я – спать. С ног валюсь. Увидимся.

Люк отодвинул стул и встал. И хотя в голове вертелся миллион мыслей, едва голова коснулась тощей комковатой подушки, он сразу же уснул.

В среду он поднялся и пошел на работу. То же самое повторилось в четверг. И в пятницу. А в субботу, проглотив за рекордно короткое время ужасный обед, в остаток перерыва Люк отправился в ту часть зоны «Д», куда еще не заглядывал. Там было так же грязно и шумно, как и во всех тех местах, которые он успел обследовать. Вдруг из погруженного в полумрак закоулка раздался голос:

– Ну, как жизнь, Люк Хэдли?

Насколько Люк помнил, только четыре человека в Милмуре знали его полное имя и только одна из них была девочкой.

– Как ты сюда пробралась? – спросил он Рени, стоявшую в узком проходе за будкой для хранения инструментов. – Но что еще важнее, зачем?

– Шопинг-тур, – ответила Рени. – И дружеский визит. Пришла посмотреть, как ты тут. Вижу, руки-ноги на месте, значит все в порядке.

Она откинула голову и хрипло, как-то некстати рассмеялась. Казалось, она выкуривает в день по пачке сигарет. Или всю жизнь прожила в Милмуре, дыша черной гарью, что считается здесь воздухом.

– Шопинг-тур? Новую турбину решила купить?

– Не-а, что попроще.

Рени усмехнулась и подняла тунику. Вокруг ее худенького тела было намотано несколько метров кабеля – тонкого, высокопрочного, в бело-красную полоску. Удивительно, как быстро начинаешь разбираться в кабелях, посвятив им всего неделю своей жизни.

Понятно, что кабель она украла. Райан был прав на ее счет?

– Но это не главная цель. Я пришла попросить у тебя помощи. Думаю, ты мой должник – я же вытащила тебя из той переделки на Восточной.

Люк фыркнул, но Рени не смутилась и продолжила:

– На прошлой неделе дочь одного из твоих коллег разбила очки. Девчонка слепая как крот. Но упаковщицам сельскохозяйственной фабрики не требуется отличное зрение, поэтому очки в Милмуре не являются предметом первой необходимости. Тада-ам! Будешь моим курьером?

Она достала из заднего кармана плоскую пластиковую коробочку и протянула Люку. Он открыл. Очки. Вытащил маленькую тканевую салфетку, в которую они были завернуты, и ощупал коробочку – нет ли там тайника для наркотиков. Ничего – просто пластиковая коробочка.

– О, а ты подозрительный, – заметила Рени. – Это хорошо. Ну что, передашь?

– Что все это значит? – спросил Люк. – Ты что, самая добрая в мире фея? И я ни за что не поверю, что это твой кабель. Я, конечно, новичок здесь, но не дурак.

– А я и не считаю тебя дураком. Я думаю, ты тот, кто будет рад оказать добрую услугу хорошему человеку. Милмур меняет людей, Люк Хэдли. Но они даже не понимают, что только от них зависит, в какую сторону.

Люк колебался, продолжая вертеть в руках маленькую коробочку. Неожиданно та приобрела несвойственную ей весомость. Потом он сунул ее в карман своего рабочего комбинезона. Рени обнажила в улыбке редкие зубы, и Люк не смог удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

Она выдала ему длинную инструкцию по доставке, крутанулась как юла и растворилась в тени.

– Передай им привет от дока, – хрипло бросила невидимая Рени.

5

Боуда

Дом Света – или Новый Вестминстерский дворец, место заседания парламента Равных, – был возведен четыреста лет назад. Тем не менее он стоял все такой же безупречно прекрасный, как в день своего творения, словно прошедшие столетия не имели над ним власти.

Как только водитель остановил «роллс-ройс» у Ворот последнего короля, Боуда Матраверс вытянулась вперед, преодолевая объемные формы своего отца, и с нескрываемым восхищением стала рассматривать дворец. Его зубчатые шпили в готическом стиле врезались высоко в небо, как шпили французских соборов, а позолоченная крыша сверкала, подобно золоченым куполам русских церквей. Но эти детали мог отметить только знаток архитектуры. Туристы и толпы студентов восторженно ахали у стеклянных стен дворца.

Внутри находился зал заседаний – восемь ярусов двойных мест на четыреста человек. Двойное место предназначалось лорду или леди с наследником. Боуда как раз и была таким наследником. Сквозь стеклянную стену толпа зевак не видела ничего, что происходило внутри.

Это объяснялось тем, что окна Дома Света выходили в совершенно иное пространство – сияющий мир, не имевший определенных очертаний и форм. Еще более любопытный факт: свидетелями его были только Равные парламентарии и дюжина парламентских наблюдателей из простых смертных, которым разрешалось входить в зал заседаний. Изнутри они не видели внешнего мира – только стеклянные стены, чистейшие, без единого стыка или шва. Где бы ты ни находился, внутри или снаружи Дома Света, ты созерцал только потустороннее раскаленное добела пространство.

«Кадмус Парва-Джардин хорошо знал, что он делает, когда в один прекрасный день в далеком 1642 году своим Даром из ничего создал Дом Света», – подумала Боуда.

Это была демонстрация силы. Но Боуда знала, что дело заключалось не только в ней. Дом Света стал воплощением славы, справедливости, санкционированного свыше превосходства Равных и неоспоримого права управлять миром.

И это наилучшим образом являло себя именно сегодня, в особый день в парламентском календаре. Все трепетало в груди, когда Боуда вместе с отцом, лордом Литчеттом Матраверсом, вошла в Дом Света и далее последовала по широким коридорам, декорированным полотнами красного шелка. Отец нетвердо держался на ногах. Сестра Дина снова посадила его на какую-то программу здорового питания. Однако Боуда подозревала, что пара стаканов томатного сока, которые папочка выпил за завтраком, были не чем иным, как «Кровавой Мэри», и довольно крепкой.

Но в конце концов, в День Предложения немного праздника не помешает.

Самое первое Предложение канцлера было сделано самим Кадмусом. Он провозгласил Британию республикой, управляемой на бессрочной основе теми, кто имеет Дар. В течение столетий все Предложения варьировались от глубоко волнующих – как принятое в 1882 году Предложение о приостановлении осуществления законных прав простолюдинов во время их безвозмездной отработки – до сенсационных. К последним относилось Предложение разрушения, сделанное в 1789 году. Оно призывало британских Равных разрушить Париж и подавить революцию, поднятую простолюдинами Франции против своей наделенной Даром аристократии. С перевесом в несколько голосов оно было отклонено – пример позорной трусости, считала Боуда.

Первое Предложение, которое она слушала и за которое голосовала, сделал семь лет назад лорд Уиттам Джардин в конце своего десятилетнего срока на посту канцлера казначейства Великобритании. Разумеется, он предлагал снять ограничение занимать пост канцлера только один срок.

Боуде тогда исполнилось восемнадцать, и она только что стала наследницей «Эплдарема». Но уже тогда успела положить глаз на Гавара Джардина, поэтому поддержала Предложение. Ее отец сделал то же самое. Папочка никогда и ни в чем не мог отказать ни ей, ни Дине. Предложение не прошло. Но Боуда добилась своего – помолвка с наследником Кайнестона состоялась.

Впрочем, сам Гавар не был ее целью.

«Хотя и в этом я не прогадала», – подумала Боуда, увидев своего жениха.

Они с отцом вошли через величественные двери в зал заседаний, и она почувствовала, как Дар маленькими иголочками пронзил все ее тело. Гавар стоял прямо напротив двери у статуи своего предка Кадмуса.

Его красоте могла позавидовать любая девушка, но сейчас от гнева его лицо покрылось пятнами, а рот застыл в кривой усмешке. Рядом стоял его отец. Оба были рыжеволосыми, высокими и широкоплечими. И если на лице Гавара отражались все его эмоции, то лицо отца оставалось совершенно непроницаемым. По их виду Боуда заключила, что они чем-то сильно раздражены и кого-то ждут.

«Меня», – поняла Боуда, когда встретилась взглядом с лордом Джардином.

И похолодела. Что случилось? Как никогда она близка к своей заветной цели – войти в Семью основателей. И что делать, если все сорвется?

Варианты молниеносно пронеслись в голове. Насколько Боуде было известно, ничего такого не произошло, что могло поставить под угрозу их альянс. Она не проснулась однажды утром уродиной или Бездарной, и огромное состояние ее отца не испарилось. На пути к алтарю имелось, пожалуй, только одно препятствие, созданное самим Гаваром, – его внебрачный ребенок, рожденный от какой-то рабыни. Негодование Боуды, вызванное существованием бастарда, превосходила только ярость лорда Джардина, сама же Боуда свое негодование предпочитала держать при себе. Ее будущий свекор был впечатлен прохладной реакцией Боуды на столь неприглядный факт.

Боуда приветственно кивнула обоим и окинула взглядом зал заседаний. К счастью, лорд Рикс – папин лучший друг и их с Диди крестный отец – ждал у их кресел. Он будет развлекать папочку своими витиеватыми байками о событиях на скачках. Боуда помахала лорду Риксу, поцеловала папочку в щеку, прошептала ему на ухо: «Я на минутку» – и легко упорхнула в нужном направлении.

Необходимо было узнать, что хотят сообщить ей Уиттам и Гавар.

– Вы шутите? – свистящим шепотом выдохнула Боуда.

– Сильюн рассказал мне об этом вчера вечером, – сказал ее будущий свекор. Пока он говорил, Гавар водил глазами по залу, проверяя, не привлекают ли они к себе внимание, – нет, только лорд Рикс беспокойно поглядывал в их сторону. – Совершенно непринужденно, когда за ужином намазывал масло на хлеб. Уверяю, для меня это было как гром среди ясного неба. Судя по всему, как сейчас и для тебя.

– Судя по всему? – Боуда пропустила намек мимо ушей. Но она не могла понять смысл того, что сообщил ей лорд Джардин. – Сильюн заключил сделку с канцлером: он возвращает ему здоровую Эвтерпу Парву, а канцлер Зелстон вносит Предложение об отмене рабства? Но мы же станем посмешищем, как только это Предложение будет сделано. Как вы могли такое допустить?

– Я допустил? – Уиттам прищурился и изучающе посмотрел на нее. – Вы уверены, что ваша сестра не имеет к этому отношения?

– Моя сестра?

«Есть единственный аспект в моей жизни, который я не могу контролировать, – подумала Боуда, – моя бесшабашная дорогая сестрица Бодина. Дина – фэшиониста, тусовщица, любительница тратить папочкины деньги на всякие нелепые проекты: спасение животных, борьба с бедностью и… отмена рабства».

И только наивность не позволяла Бодине понять, что именно рабство давало те деньги, которые она так легко тратила. Состояние семьи Матраверс поддерживалось папочкиным брендом «ББ» – инициалы имен его дочерей. Они выпускали электротовары и заваливали ими страны Восточной и Юго-Восточной Азии. Утверждалось, что почти во всех домах Китая пользуются фенами, массажерами для ног, рисоварками и чайниками с логотипом «ББ». «ББ» широко использовала рабский труд: корпорация имела заводы в нескольких рабских городах, что позволяло держать цены конкурентоспособными.

Что особенно раздражало Боуду, так это то, что, несмотря на порицание рабства, Бодина была совершенно не прочь жить на доходы, которые это самое рабство приносило. С ее любовью к путешествиям и модным брендам Диди сжигала тонны кэша.

– С какой стати вы решили, что Сильюн будет что-то делать по просьбе Дины? Они едва знакомы.

Уиттам поморщился: ответа у него не было. Из чего следовало, что все это являлось чистейшими домыслами. Боуда с облегчением выдохнула. Пока что ее помолвке ничто не угрожало.

– Ваша сестра – красивая девушка, – пожал плечами лорд Кайнестон. – Она достигла брачного возраста и может вскружить голову любому молодому человеку.

– Если вы думаете, что на вашего младшего сына кто-нибудь может оказать влияние, то вы его совершенно не знаете.

Гавар скептически фыркнул. Боуда и ее будущий супруг могли иметь мало общего, но в одном они точно сходились – в своей неприязни к Сильюну.

– Нет, – твердо отчеканила Боуда. Ее возмутила попытка будущего свекра переложить вину на ее семью. – Бодина сейчас ни о чем не может думать – только о своем разбитом сердце и о вечеринках, которые помогают ей немного забыться. Объяснение произошедшему вам следует искать в своей семье. Это был всего лишь вопрос времени: Дженнер – Бездарный отпрыск; Гавар – отец безродного отпрыска; и вот теперь Сильюн – аболиционист. Поздравляю, просто отличная коллекция наследников.

Не стоило этого говорить.

«Боуда, только хладнокровие и контроль, и никаких срывов!»

От злости шея лорда Уиттама под изысканным шейным платком с принтом в виде саламандры покраснела, и краснота поползла к лицу. У Гавара сжались кулаки. Таковы уж Джардины – гневные, полные темных страстей.

– Искренне прошу извинить, – произнесла Боуда и покорно склонила голову. – Простите меня.

Она выдержала паузу, позволяя своей искренности угаснуть, потом подняла голову и посмотрела прямо в глаза Уиттама. Стоявший рядом Гавар готов был ее задушить, зато лицо лорда Уиттама, к ее огромному облегчению, выглядело хладнокровно-спокойным.

– Ты, Боуда, умеешь извиняться как настоящий политик, – сказал он после паузы, в течение которой Боуда боялась дышать. – Вовремя и красиво. Однажды ты можешь обнаружить, что этого недостаточно, но в данный момент я удовлетворен. Мы продолжим наш разговор, когда убедимся, что слова моего младшего сына не глупая шутка. Пойдем, Гавар.

Он развернулся, и они с Гаваром двинулись к своим местам, расположенным в центре первого яруса – как раз напротив величественного резного кресла канцлера. Циркулировала старая шутка, что у Джардинов самый короткий путь к самому желанному креслу в Доме Света.

Лорд Уиттам намеревался в один прекрасный день посадить на него Гавара. Боуда знала, что состояние отца делало ее очень выгодной партией, однако высокомерие не позволяло Джардинам задаться вопросом, зачем нужен этот союз самой Боуде…

Она сделала глубокий вдох, восстанавливая хладнокровное равновесие, и направилась к креслу «Эплдарема» в центре второго яруса, как раз за Джардинами. Это почетное место они получили не по праву наследования, а в результате изощренных усилий. Ни один из предков Боуды не присутствовал на площади в тот день, когда из руин Вестминстерского дворца, резиденции английских королей, возник сияющий Дом Света.

Состояние семьи Боуды формировалось значительно позже этого исторического события. Пару столетий назад Хардинг Матраверс, парень из бедной, ничем еще не прославившейся семьи, решил с пользой для дела применить свой Дар предсказывать погоду – никчемный, вызывающий одни насмешки. Он шокировал благовоспитанное общество Равных тем, что отплыл капитаном грузового судна за дальние моря в Индию и вернулся оттуда непристойно богатым человеком. Впрочем, никто и слова не сказал, когда на следующий год он отправился туда снова.

К концу третьего года у него кредитовалась уже половина знатных семей Британии, и вскоре неуплата задолженностей по займам обеспечила Хардингу Матраверсу место в седьмом ярусе, а потом в качестве залога лорд-транжира уступил ему свое, куда лучшее место. Но, увы, до сих пор торговля и ростовщичество позорным клеймом пятнало имя Матраверсов.

«И стереть его может только одно», – подумала Боуда.

Она метнула взгляд в сторону Джардинов, оцепив кресло канцлера – с высоченной спинкой и неглубоким сиденьем, оно всеми четырьмя резными львиными лапами стояло на обломке некогда большого камня – старого коронационного камня королей Англии. Ликус Убийца Короля расколол его на две части. Это был трон последнего короля – единственный предмет, который Кадмус пощадил, сжигая дотла Вестминстерский дворец.

За столетия, прошедшие после Великой демонстрации, в кресле канцлера ни разу не сидела женщина.

Боуда намеревалась нарушить эту традицию – она будет первой.

Подойдя к своему месту, где, вальяжно развалясь и сложив руки с переплетенными пальцами на бордовом бархатном жилете, уже сидел папочка, Боуда нагнулась, поцеловала его в щеку и легонько ткнула пальцем в объемистый живот. Лорд Литчетт откинул назад гриву седых волос и выпрямился, освобождая место для любимой доченьки. Она легко втиснулась на свое место наследника слева от лорда.

Только Боуда успела сесть и расправить платье, как громкие звуки эхом поднялись к высокому потолку зала. Это за массивными дубовыми дверями ударили церемониальной булавой. Дубовые двери открывались только для избранных по крови и по Дару, для лордов, леди и их наследников. Даже Сильюн, со всеми его Дарами, не мог войти в этот зал. Но Кадмус оставил положение – по мнению Боуды, его давно пора было пересмотреть, – допускавшее возможность дюжине наблюдателей из низшего сословия присутствовать на парламентских заседаниях.

– Кто просит разрешения на вход? – раздался дребезжащий, едва слышный голос древнего Хенгиста Окколда, старейшины Дома.

– Палата общин Великобритании самым смиренным образом просит позволить им находиться среди Равных, – последовал формальный ответ, произнесенный четким женским голосом.

Старейшина удивительно ловко для своего возраста взмахнул рукой, и двери открылись, впуская в зал двенадцать человек.

Внешне эти хорошо одетые люди ничем не отличались от тех, что сидели в зале. Но это были всего лишь ПН – парламентские наблюдатели. Не имеющие права голоса. Бездарные. Черная кость.

«Нет, вы только посмотрите! – с негодованием отметила про себя Боуда. – Эта сука Доусон, их спикер, одета в шанхайский haute couture»^[8].

Ребекка Доусон, темноволосая женщина чуть старше пятидесяти, провела свою группу к выделенному им месту – скамейке за креслом канцлера, на которой они будут сидеть лицом к ярусам. Спикер держала себя безупречно прямо, несмотря на высокие каблуки.

«Как на бразильском карнавале, – подумала Боуда. – Доведись спикеру и Бодине встретиться, они, наверное, часами бы обсуждали обувь. Обувь и отмену рабства. Две равно бессмысленные темы».

Как только ПН заняли свои места, зал снова сотряс оглушительный вой трубы – оповестили о появлении канцлера. На этот раз глас трубы взволновал Боуду куда сильнее, чем в первый. Вошел действующий канцлер, совершенно недостойный занимать такую должность. Старейшина Дома второй раз взмахнул рукой, и массивные дубовые двери закрылись.

В потоках сверкающего света, лившегося из дальнего южного окна, по ступенькам к креслу поднялся чернокожий во всем белом Уинтерборн Зелстон.

Канцлер сел. Заседание началось.

До озвучивания Предложения обсуждались текущие дела. Как правило, Боуда проявляла большой интерес к рутинным делам государства, но сегодня никак не могла сосредоточиться: мысли то и дело возвращались к грядущему Предложению.

Доусон вскочила, как злющая собака на задние лапы, и пронзительно закричала. Она возражала против совершенно логичной схемы помощи безработным: возвращать их в город рабов, если они в течение двенадцати месяцев после отработки не нашли себе занятие. «Выключив» раздражитель, Боуда продолжила обдумывать неприятную новость. Неужели Сильюн действительно может это сделать? Вернуть к жизни Эвтерпу Парву? Неужели Зелстон до сих пор и настолько сильно любит эту женщину, что готов рискнуть своей карьерой, выступив с таким Предложением?

А кроме того, совершенно непонятно, почему Сильюн настаивает на заведомо провальном Предложении.

Боуда перебрала в голове все, что знала о Сильюне. К ее удивлению, перебирать особо оказалось нечего. Сильюн редко появлялся на устраиваемых в Кайнестоне светских мероприятиях – охоте, вечеринках на открытом воздухе или камерных концертах мировых оперных звезд, которых приглашала леди Талия. Иногда приходил на семейные ужины; ел умеренно, отпускал колкие, с коварным подтекстом замечания. Преимущественно они касались старшего брата, и Боуда с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. В семье считалось, что Сильюн обладает сильным Даром, но ей никогда не доводилось видеть тому подтверждение.

Хотя были моменты. Точнее, ощущения. Она бы не дала голову на отсечение, но, посещая Кайнестон, чувствовала, будто там что-то не так. Какие-то разговоры, которые она потом не могла вспомнить, предметы, которые то ли держала в руках, то ли нет. И даже сам воздух казался каким-то неподвижным и плотным.

Обычно Боуда списывала это на щедрость Гавара, с которой он открывал винные погреба поместья. Или это воздействие заряда, который пульсировал в созданных Даром двух светящихся крыльях центрального дома поместья?

Наверняка она ничего не могла сказать.

Прозвучал звонок на перерыв; папочка поднялся и взял курс в гостиную к сервировочным столам с пирожными. Его отсутствие дало Боуде возможность поговорить с нужным человеком. Она окинула взглядом зал. Как и следовало ожидать, леди Армерия Треско сидела на своем месте, в самом дальнем ряду. И была одна.

И места в зале, и Хайвитель, поместье семьи Треско, находились на периферии. И если бы наследник Хайвителя не разбил сердце ее сестры, Боуда вынуждена была бы стать частым гостем в этом поместье. Слава богу, подобной угрозы более не существовало. Поместье Треско находилось на одноименном острове в центре архипелага Силли. Архипелаг был самой южной точкой Великобритании – словно часть графства Корнуолл откололась и отправилась в свободное плавание в юго-западном направлении от мыса Лендс-Энд.

Это было лучшее место для никчемного наследника Мейлира и его ужасной матери. Если бы они навсегда остались там.

Леди Треско подняла голову, посмотрела на приближавшуюся к ней Боуду и продолжила рыться в потертой кожаной сумочке. Возможно, искала расческу – если судить по ее растрепанной прическе. Хотя казалось маловероятным, чтобы она носила с собой расческу.

Армерия натянуто улыбнулась Боуде, закрыла сумку и положила ее на место рядом. Место наследника было пустым.

– Насколько я понимаю, Мейлир все еще отсутствует, – заметила Боуда. – Есть известия от блудного сына?

– Никаких, – ответила леди Треско. – Поверь мне, твоя сестра первой бы об этом узнала. Его нет уже полгода. Для Бодины это, должно быть, страшное разочарование?

– О да, именно так. Он мог бы уже давно вернуться в Хайвитель, ведь она так волнуется. Но я спрашиваю из личного интереса, так как в самом ближайшем будущем мне предстоит рассылать приглашения на свадьбу. Хочу уточнить: вам отправлять приглашение на одного человека?

– Как знать, – беспомощно пожала плечами леди Треско. – Так у вас скоро свадьба? Поздравляю. Ваша звезда восходит.

– Спасибо. – Это был автоматический ответ. – Свадьба состоится в Кайнестоне в марте, сразу после третьих дебатов и голосования.

– Третьих дебатов? Удачно выбранная дата для такого политического союза. Хорошо, еще увидимся в Эстерби во время первых.

С этими словами Армерия Треско взяла свою сумку и снова принялась в ней рыться.

Боуда еще с минуту постояла в недоумении. Ей предложили пойти прочь? Очевидно. По крайней мере, этого никто не видел. И все же. Щеки у Боуды горели, когда она спускалась на второй ярус. Должно быть, выглядит сейчас так же вульгарно розовощекой, как и дорогой папочка.

С другой стороны, хотя бы удалось добыть крупицу информации для Дины. Отсутствие новостей о Мейлире Боуда посчитала очень хорошей новостью. Пламенные чувства ее младшей сестры к Мейлиру были вполне искренними, но крайне неуместными. Конечно, Мейлир – вежливый и обходительный малый; но с теми же абсурдными политическими убеждениями, что и его мать. И именно на него Боуда возлагала ответственность за ту глупую идею об отмене рабства, которой была одержима Диди.

И даже с Диди он расстался неподобающим образом. Как сообщила по секрету бедняжка, он просто сказал, что уезжает, чтобы «найти себя». Поскольку этот Мейлир исчез с горизонта, то теперь расстроенной сестрице можно найти достойного мужа. Дине нужен основательный и надежный мужчина, который разделяет интересы их семьи. У Боуды уже было на примете несколько кандидатур.

Папочка вернулся воодушевленным; уселся на свое место – рядом примостилось завернутое в салфетку пирожное. Неугомонный сладкоежка! Боуда снисходительно ущипнула его за щеку и прошептала на ушко:

– Как я узнала от лорда Джардина, сейчас будет нечто интересное.

И снова рев труб, выход канцлера. Зал в ожидании затих. Зелстон подошел к креслу, но не сел, а остался стоять с мрачным видом, держа в руке лист бумаги. Начал без предисловий и реверансов:

– Как канцлер, я имею прерогативу представлять на рассмотрение Дома Света Предложение по своему выбору. Вы должны знать, что представленное канцлером Предложение не обязательно означает, что он его поддерживает. Это может быть просто вопрос, который он считает заслуживающим обсуждения. Именно такого рода Предложение и будет сделано сегодня.

Заблаговременный отказ от ответственности вызвал улюлюканье и свист самых беспокойных членов парламента.

– Что за нелепый анонс! – завопил кто-то с шестого яруса.

– Зачем утруждаться с подобным Предложением? – ехидно выкрикнули с места, близкого к центру власти.

Канцлер не удостоил крикунов ответом. Взглядом холодным и бесстрастным он обвел зал, хотя Боуда видела, как дрожал листок в его руках.

– По завершении этой сессии Молчание будет наложено на всех парламентских наблюдателей, и все члены парламента обязуются соблюдать Тишину.

По рядам Равных пробежал недовольный ропот. Боуда подалась вперед и напряглась, ее переполняло волнение. Никогда еще в ее присутствии эти древние акты – Молчание и Тишина – не налагались публично.

Конечно, «Молчание» было не совсем точным определением. Этот акт не заставлял человека замолчать – он заставлял его забыть. Запрещалось накладывать Молчание на Равных, но Боуда уже давно решила для себя, что без практики этим умением не овладеть. Все канцлеры должны уметь это делать, и Боуда с детства практиковалась на своей сестре. Душка Диди не имела ничего против.

Единственным местом, где разрешалось использовать акт Молчания, был Дом Света – он налагался на простолюдинов, то есть парламентских наблюдателей. Иногда им позволялось стать посвященными в Предложения или другие дела, которые квалифицировались слишком важными или слишком разжигающими страсти, чтобы стать достоянием общественности. Но если канцлер налагал акт Молчания, ПН забывали о Предложении до тех пор, пока канцлер вновь о нем не упоминал.

Сами же парламентарии – Равные – обязаны были соблюдать Тишину. Куда менее жесткий запрет, но все же эффективный. От Равных не требовалось забывать Предложение, но они не могли обсуждать его или иным способом выносить его содержание за пределы стен этого зала, то есть за пределы круга членов парламента. Ходили слухи, что многие семейные тайны были защищены наследуемым актом Тишины.

Спикер Доусон всем своим видом демонстрировала желание опротестовать инициативу канцлера. Боуда удивленно округлила глаза. Исторически сложилось, что акт Молчания использовался в исключительных случаях. Возможно, сегодняшнее Предложение как раз и было таким случаем. Вечеринки, устраиваемые в Оксфорде Гаваром и его друзьями, снискали определенную репутацию: все попадавшие туда девушки-простолюдинки на следующий день как-то подозрительно ничего не помнили. Но в Доме Света оба акта были абсолютно легитимны.

Канцлер спокойно ждал, пока гул не стих. Потом еще раз заглянул в листок, словно не верил тому, что там было написано.

Боуда напряженно наблюдала, закрыв рукой рот. Даже ее папочка выпрямился в кресле и с интересом смотрел на канцлера.

Раздался голос Зелстона:

– Предлагаю отменить безвозмездную отработку немедленно и полностью.

6

Люк

Удивительно, как много можно сделать за десять минут.

Люк посмотрел на часы в дешевом пластиковом корпусе с аляповатым логотипом «ББ» – они выпускались специально для рабов Милмура, – скользнул в тень у стены ангара и с шага перешел на бег трусцой. Перерыв был коротким, рабочие в Машиностроительном парке торопливо сновали туда-сюда, и то, что ты куда-то бежишь, ни у кого не вызывало подозрения.

Этому и многому другому его научила Рени. Как только Люк выполнил ее поручение и отнес очки, Рени через несколько дней пришла с новым. А потом еще и еще. И Люк обнаружил, что, как бы у него ни ломило после смены все кости, он мог найти в себе последний жизненный резерв, чтобы сделать то, о чем она просила.

– Уверен, что полностью отработал ту услугу, которую, как ты думаешь, мне оказала, – заявил он после того, как принес несколько запчастей, необходимых для ремонта вышедшего из строя кондиционера в одном из жутких домов на западе Милмура.

У жильцов появились серьезные проблемы с легкими, потому что все их просьбы о ремонте остались без ответа. Дышать в доме было невозможно: казалось, воздух поступал прямо из выхлопной трубы. Люк только принес запчасти и так закашлялся, что испугался, как бы не разорвало легкие.

– Ну, раньше ты это делал, потому что был должен, – криво усмехнулась Рени. – А теперь потому, что тебе это нравится.

И Люк осознал, что она права.

Он уже понял, что Рени Рифмуется-с-гений занимается исполнением желаний. Вернее, не желаний, а насущных нужд, которые – Люк никак не мог в это поверить – власти Милмура не решали. Да, она все это делала в обход официальных каналов. О том, что нужно людям, Рени узнавала от некоего доктора, который тоже делал это не вполне легально. И вопреки всем предостережениям Райана за то, что они снабжали людей лекарствами, книгами и едой, конечно же, их не могли приговорить к пожизненному рабству.

Люк добежал до столовой. Оставалось еще шесть с половиной минут. Три – чтобы найти необходимое, и три с половиной – чтобы добежать до своего рабочего места.

Люк рассмеялся, когда Рени озвучила это задание: слегка урезать продуктовые запасы в зоне «Д». В столовой он с трудом мог проглотить то, что им наваливали в тарелки. И единственными, кто выиграет от этой урезаловки, будут рабочие зоны «Д», которым не придется давиться подобной гадостью.

– Нужны дополнительные калории и протеины, – пояснила Рени, – чтобы ребята на такой же тяжелой работе, как у тебя, могли таскать ноги. Ты бы видел, чем кормят в других зонах! Такая же дрянь, только порции в два раза меньше. И ты отлично знаешь, какими отбросами забиты шкафы на кухнях общежитий. Люк, здесь люди цингой болеют. Я не шучу.

Люк не раз задавался вопросом о самой Рени. Для своих тринадцати лет она была такой щуплой, с ввалившимися щеками. И эти темные круги под глазами, отчетливо выделявшиеся, даже несмотря на смуглую кожу. Рени выглядела истощенной, что казалось невероятным и недопустимым в современной Великобритании. Сколько же ей было лет, когда она приехала в Милмур? Десять? И за три года жизни здесь она стала такой?

И не раз за месяц, прошедший со дня разделения их семьи, Люк благодарил судьбу, что его близкие далеко от этого гиблого места. И особенно Дейзи.

Люк залез в кладовку. Полки возвышались над головой, на каждой была маркировка, но запасы складировались без какой-либо более или менее внятной системы. Коробки, ящики. Он пробежал вдоль одного ряда, сверху вниз сканируя маркировки.

Что-то тяжелое ударило по затылку, и Люк полетел куда-то вперед.

Упал на пол, от боли перед глазами все расплывалось. Что-то свалилось на него с верхней полки?

Жесткий, как сталь, носок ботинка подцепил его за плечо и перевернул.

Полоса люминесцентной лампы на потолке пульсировала радужными кругами. Один застыл ярким, вызывающим тошноту ореолом вокруг головы стоявшего над ним человека. Люк заморгал, стараясь сфокусироваться, но это не помогло.

– Решил совершить небольшую прогулку, Хэдли Е-1031?

Стальной носок ботинка поддел его под подбородок. Взгляд Люка пополз вверх по ноге, к бочкообразной груди, бычьей шее, квадратной голове в ореоле света.

Личный враг – Кеслер.

– Проголодался, значит? – окинув взглядом полки, продолжал охранник. – Тебя плохо кормят в Милмуре, Е-1031? Страдаешь, что не подают жареных лебедей, как аристократам в Кайнестоне?

Стальной носок больно впился под ребра. Физическая работа в зоне «Д», конечно, укрепила пресс Люка, но не настолько, чтобы надежно защитить от ударов Кеслера. Резиновая дубинка поднялась – охранник разбирался в анатомии так же неплохо, как и мама Люка, – и опустилась. Пронзила острая боль, Люка скрутило, и он перекатился на бок и закашлялся, выплевывая остатки не успевшего перевариться обеда. Застонал, рукавом робы вытер липкие слюни. Даже от этого незначительного движения тысячи игл боли впились в голову. Вспомнил, как мама присела рядом с папой на подъездной дорожке. Что она тогда кричала? Что-то о тупой силе. Люк закрыл глаза.

– Надеюсь, ты ничего не успел стащить, E-1031? В Милмуре за воровство по головке не погладят. Несколько лет отработки могут прибавить. Придется тебя обыскать.

Грубые руки, похлопывая, шарили по телу Люка, выворачивая карманы. А когда подумалось, что обыск закончился, охранник двумя пальцами взял его за подбородок и нажал, заставляя открыть рот.

– Люблю делать работу тщательно, – прокомментировал Кеслер, пальцами другой руки шаря во рту у Люка.

Рот наполнился слюной с привкусом мыла и антисептика. Руки Кеслера – единственно чистая вещь в Милмуре?

Охранник вытер пальцы о комбинезон Люка.

– Похоже, ты хороший мальчик, Е-1031. Но такой неосторожный: гулял по Машиностроительному парку и упал. Надо быть внимательнее, здесь много опасных мест.

– Гулял и упал? – прохрипел Люк; гнев, как тошнота, подкатил к горлу. – Ты меня избил, подонок. – Он натужно кашлянул, надеясь, что желчь перебьет привкус пальцев Кеслера.

– Ты гулял, – повторил Кеслер. – Ясно как божий день: тебя нужно немного поучить, как быть более осторожным в будущем.

Дубинка взлетела в сверкающих искрах света.

«Она может убить… Тупая травма может убить человека, если начнется отек мозга», – вспомнил Люк слова мамы.

Удар пришелся не на голову – ниже. Люк услышал звуки – треск и тяжелый выдох. И выплюнул ножи. Увидел иглы.

Дальше – чернота.

Когда он пришел в себя, то снова почувствовал запах антисептика. Открыл глаза, но Кеслера не увидел. Люк мешком был свален на стул в углу какой-то комнаты, похожей на приемное отделение больницы.

Вместо тела он ощущал сгусток колющей боли, словно все внутренности вынули и вместо них насыпали битое стекло. Люк неловко качнулся вперед, упал на пол, и перед глазами поплыла розоватая пелена. С красными точками. И стало невозможно дышать.

– Как это случилось?

Голос. Низкий. Сердитый.

Тень легла на пол возле Люка. Ладонь коснулась лба. Люк съежился, но бежать было некуда, да и сил не было.

Ладонь оказалась прохладной, прикосновение спокойным и ласковым. Люк прижался головой к этой ладони и разрыдался.

– Я доктор Джексон, постарайся встать, – произнес голос. – Не бойся, что будет больно. Возможно, боли и не будет. Пойдем со мной.

Невероятно, но Люк поднялся. Опираясь на руку человека в белом халате, передвигая ноги, как столетний старик, пошел по коридору. Доктор привел его в маленький кабинет и уложил на кушетку.

– Я хочу тебя осмотреть. Ты позволишь? Я осторожно.

Люк кивнул, доктор начал расстегивать пуговицы на его робе. Чтобы не думать о том, что сейчас будет очень больно, Люк начал рассматривать доктора.

Короткая стрижка, аккуратная бородка. Лицо загорелое, белая кожа проглядывала лишь в гусиных лапках в уголках глаз. На нагрудном кармане белой медицинской куртки голубым вышито: «Джексон Дж-3646». Слишком молодой для доктора. Вероятно, отправился на отработку сразу после университета. Аби говорила, что так поступают многие амбициозные выпускники. Это шанс опуститься в самую гущу жизни, набраться опыта, и никто строго не спросит с тебя за допущенные ошибки.

Но этот парень знал, что делает. Он аккуратно поднял майку Люка, так же аккуратно поднял волосы на затылке, чтобы осмотреть место удара. С каждым прикосновением пальцев Люк ожидал взрыва острой, непереносимой боли, но ощущал лишь тупую и вполне терпимую.

– Готов предположить, – сказал доктор, опуская майку Люка, – производственная травма. Вы споткнулись и упали. Упали на какой-то предмет, похожий на дубинку охранника?

Люк удивленно посмотрел на доктора. Это ловушка? Осторожно, Люк.

Может быть, этот Джексон – кореш Кеслера. Может быть, он латает всех, кого охранник «немного поучил», чтобы они держали язык за зубами.

– Да, производственная травма, – ответил Люк.

Джексон нахмурился:

– Ну да, конечно. И вот что я вам скажу: все не так плохо, хотя и очень больно. Думаю, от падения и удара головой сильно обострилась чувствительность. Сильный анальгетик поможет. Подождите секунду.

Джексон подошел к шкафчику с зеркальными дверцами.

Доктор был прав. Люк сразу почувствовал себя значительно лучше по сравнению с тем состоянием, в каком пребывал, сидя на стуле в приемной. Он думал, что Кеслер раскрошил ему несколько ребер, но когда осмелился взглянуть на свой живот, то увидел лишь живописный синяк. В этом был свой, хотя и извращенный смысл. Кеслер не мог походя избивать людей до полусмерти. Рабы, должно быть, считались движимым имуществом государства, и охранник с садистскими наклонностями не имел права портить это имущество. Кеслер, вероятно, хорошо знал, что делает: бил больно, но без серьезных повреждений.

Джексон вернулся с баночкой какой-то жирной мази. Пока он мазал ею живот Люка, боль прошла совсем. Люк чуть не расплакаться от радости и начал было благодарить доктора.

– Все в порядке, – сказал тот, выпрямляясь и глядя Люку прямо в глаза. – Это такая малость, которую я смог сделать для друга моего друга.

И сердце – слава богу! – в целой груди Люка учащенно забилось.

О чем это доктор? В Милмуре у Люка нет друзей – только напарник, из которого и клещами слово не вытащишь, школьный знакомый и девчонка, подкидывавшая всякие задания.

Доктор.

Тот самый доктор. Кто все про всех знает. Кто руководит деятельностью Рени.

– Друга? Это одна из ваших юных пациенток? Девочка?

Джексон рассмеялся тихо и утвердительно:

– Рени никогда не была моей пациенткой. У этой девчонки больше жизней, чем у кошки. Сбрось ее с крыши, и она приземлится на все четыре лапы. То, что я сделал для тебя сегодня, – лишь малая благодарность за то, что ты сделал для нас, Люк Хэдли.

От такой высокой оценки своей персоны Люк покраснел:

– Да ничего такого особенного я не сделал. Это под силу любому.

– Боюсь, что нет, – возразил Джексон. – Не все понимают, где они действительно находятся. И очень немногие – что безвозмездная отработка не является неизбежной составляющей человеческой жизни. Со стороны Равных это жестокое нарушение свободы и попирание достоинства человека.

Люк уставился на доктора. Он не был уверен, что думает так же. Конечно, негодовал по поводу этой чертовой отработки и все десять лет будет негодовать. Злился и завидовал Равным, ненавидел Милмур, жестокость и унижение, с которыми сталкивался здесь каждый день. Но у них в семье неизбежность отработки никогда не подвергалась сомнению.

– Простите, мне не стоит загружать вас, – сказал Джексон, почувствовав смущение Люка. – У вас и так сегодня день не задался. Возвращайтесь в общежитие и отдохните. Таких, как я и Рени, здесь несколько человек, мы периодически встречаемся в Клубе социальных игр. Если захотите к нам присоединиться, будем рады. Рени сообщит, где и когда мы в очередной раз собираемся.

С этими словами доктор открыл дверь в коридор и крикнул, вызывая следующего пациента.

Проснувшись на следующее утро, Люк, к своему удивлению, совершенно не ощутил боли – остался лишь синяк на том месте, где Кеслер приложился дубинкой. Это порадовало, потому что у Люка было задание, которое следовало выполнить. Дождавшись перерыва, он поспешил в столовую. Кеслер, скорее всего, думает, что Люк не вернется в кладовую так быстро – если вообще осмелится.

Рассовав по карманам робы столько пакетов, сколько можно было вынести незаметно, вечером Люк отправился на место встречи, условленное с Рени накануне. Там он планировал их спрятать. Но Рени его ждала.

– Знала, что ты сегодня придешь, – сказала она, щелкнув жвачкой, которую наверняка не одобряли в Милмуре. – Док сказал, если появишься, передать тебе, что встреча в клубе состоится в это воскресенье. Жди меня в одиннадцать утра у ворот номер девять южной автомастерской.

И, распределив ворованную еду под толстовкой, Рени растворилась в темноте.

– Подожди! – свистящим шепотом окликнул ее Люк. – Этот клуб, о котором говорил Джексон… Что значит «социальные игры»? Чем вы на самом деле занимаетесь?

Из темноты в поток тусклого света от уличного фонаря вплыло лицо Рени, словно оно существовало отдельно – без тела.

– Играем в шахматы, в слова, – качнувшись, ответила голова, – было еще клюдо^[9]. Там в поместье одного сноба укокошили, и это, скорее всего, сделал кто-то из слуг. Но клюдо у нас забрали – сказали, оказывает пагубное влияние.

В ответ на разочарование на лице Люка Рени откинула голову и гортанно рассмеялась:

– Шутка. Придешь – узнаешь. И помни, играть тебя никто принуждать не будет. Мы выбрали тебя, но игру ты должен выбрать сам.

Рени ушла.

В эту ночь Люк долго лежал с открытыми глазами; думал о своих родных, о докторе Джексоне, о каком-то Клубе социальных игр. Он жил в окружении сестер, родителей, бесконечной домашней суеты – такой обыденной, что не замечал ее, как человек не замечает собственного дыхания. Не замечал, пока все не исчезло. Он мог поболтать с ними, и тогда это не казалось чем-то сверхъестественным и драгоценным. И как же не хватало этого сейчас.

Он даже не мог с ними связаться – как минимум до декабря, пока не пройдет три месяца: таков был срок ограничения на внешние коммуникации для всех вновь прибывших рабов. Не мог написать письмо и рассказать о клубе. Оставался лишь внутренний диалог.

Люк попытался представить, что бы они сказали о том, как он провел первые недели в Милмуре, и о его намерении в воскресенье пойти с Рени в клуб? На все сто Люк был уверен, что в этом клубе не играют в настольные игры.

«Даже не думай об этом, сынок, – сказал бы отец из-под капота “остин-хили”, протягивая руку за гаечным ключом. – Ни во что не суйся. Делай свою работу».

«Смотри не попади в неприятную историю», – будто услышал Люк мамин голос.

Аби, конечно же, напомнила бы, что он ничего не знает о людях, с которыми собирается встречаться.

А вот Дейзи наверняка решила бы, что это круто. Она никогда не делала того, что ей велели. Люк надеялся, что в Кайнестоне сестренка будет более послушной. Интересно, в Милмуре Дейзи стала бы такой же, как Рени, – пронырливой и дерзкой?

В ходе внутреннего диалога Люк понял, что все свелось к одному вопросу: стоит ему идти в клуб или нет? В результате можно будет вновь отведать дубинки Кеслера или, что еще хуже, получить запрет на переезд в Кайнестон.

Мама с папой однозначно сказали бы: «Не ходи». Но они никогда не были в Милмуре и не знают, как здесь живут люди. В конце концов Люк понял, что мнение родителей больше не имеет для него никакого значения. Как говорила Рени, выбор за ним.

Но понимание этого не помогло уснуть.

В воскресенье утром Люк пришел к автомастерской на полчаса раньше назначенного времени и с любопытством бродил вокруг проволочного забора. На гидравлических домкратах стояли машины охраны, чтобы можно было ремонтировать днище. Люк знал, чтó сказал бы отец по этому поводу: «Без осевых стоек так работать очень опасно». Неужели администрация Милмура столь невежественна в подобных вопросах или им просто наплевать на людей?

А что, если все эти несчастные случаи в Милмуре – с Джимми, дядей Саймона, и предшественником Люка – не были просто результатом чьей-то небрежности? Что, если опасная работа и суровые условия жизни заставляют людей сосредоточиться на самих себе и собственных проблемах и не позволяют более широко взглянуть на жизнь и мир вокруг?

Не об этом ли говорил ему доктор Джексон?

Неужели он начинает понимать, что такое на самом деле Милмур?

Из ниоткуда рядом возникла Рени. Она криво усмехнулась, когда Люк высказал свое мнение об автомастерской, и согласно кивнула, когда он начал объяснять, как они с отцом реставрировали машину.

– Похоже, у меня нет шансов применить здесь свои знания, – невесело заметил Люк. – В следующем месяце мне исполнится семнадцать. Я должен был начать учиться водить машину. По большому счету я и так умею, но в ближайшее время мне не суждено сесть за руль или заглянуть под капот.

– Никогда не говори «никогда», Люк Хэдли, – отрезала Рени, яростно жуя жвачку. – Давай шевелись. Нас в клубе ждут.

Люк напряг мозги, чтобы запомнить дорогу, но через пятнадцать минут окончательно отказался от этой затеи: они срезали углы, протискивались между зданиями, перетекали из одного двора в другой… Зафиксировать в памяти все эти бесконечные углы и повороты было просто невозможно. Рени не доверяет ему и потому так петляет?

– Выбрала самый живописный маршрут? – спросил он немного резко.

– Наименее просматриваемый, – не сбавляя скорости, бросила Рени.

Вскоре она нырнула под приспущенные рольставни под вывеской товарного склада и направилась к двери в углублении.

У Люка не было времени, чтобы пригладить волосы и сделать приличествующую мину, однако выяснилось, что беспокоиться по этому поводу не стоило. Клуб социальных игр оказался обычной подсобкой, в которой собралось пять-шесть человек. Они сидели в больших офисных креслах вокруг стола на колесах, густо уставленного банками безалкогольных напитков и с пустой вазой для фруктов в центре. Ни дать ни взять жюри какого-нибудь захудалого телевизионного шоу талантов.

Здесь были две седоволосые женщины – видимо, из тех, кто никогда не сдается, однако возраста достаточно преклонного для борцов – за шестьдесят. Тощий парень, который нервно крутился в кресле. Бритый чернокожий мужчина и маленькая женщина с болезненно бледным лицом и волосами, собранными в конский хвост. Родители Рени? Но она никак не выразила своего к ним отношения. Также за столом сидел доктор Джексон, и рядом с ним было два пустых кресла.

– Привет, Люк, – сказал он. – Добро пожаловать в Клуб социальных игр.

Члены клуба представились: Хильда и Тильда, Асиф, Освальд («Зови меня просто Оз», – попросил он) и Джессика. Пожилые женщины с созвучными именами оказались сестрами, а Оз с Джессикой к Рени не имели никакого отношения.

– А это Люк Хэдли. – Джексон похлопал усевшегося в свободное кресло новичка по плечу.

Несмотря на откровенно странную компанию, Люк ощутил волнение.

– Итак, Люк, ты уже видел, как мы работаем. – Доктор улыбнулся. – Продукты, запчасти для кондиционеров – лишь малая доля того, что мы делаем каждый день. И это не обязательно предметы первой необходимости, а, скажем, книга, музыкальный диск или любовное письмо из внешнего мира в обход цензора. Любая вещь или предмет, делающие жизнь здесь более сносной. И хотя подобная помощь очень важна для жизни, саму жизнь она не меняет. Перемены – вот задача клуба, Люк. В эту игру мы и играем. И сейчас ты увидишь, как все происходит.

Люк кивнул. От напряжения он чувствовал себя скованно, но был заинтригован.

– Если ты решишь, что не хочешь играть, мы тебя поймем, – продолжал Джексон. – И попросим, чтобы ты никогда и никому не рассказывал о существовании клуба и его работе. Джессика, давай ты будешь первой и покажешь Люку, как мы крутим рулетку.

Оказалось, что ваза для фруктов вовсе не пустая. Джессика запустила в нее руку и вытащила маленькую скрученную бумажку. Развернула и нахмурилась:

– Джек, честно скажу, почерк у тебя просто чудовищный.

Джексон поднял руки:

– Какой с меня спрос? Я же врач.

– Хотя задание хорошее, – похвалила Джессика, читая бумажку: – «Найти и уничтожить доказательства, собранные службой безопасности, на основании которых выдвигается обвинение против Эванса Н-2228». Я возьму с собой Хильду и Оза. Хильду – чтобы найти, а Оза – чтобы уничтожить.

Джессика посмотрела на Оза.

«Возможно, они и не родители Рени, – заключил Люк, – но их связывает взаимная симпатия».

– Нужно больше информации, док, – вмешался Оз.

Джексон сцепил руки и неожиданно принял деловой вид:

– Бэрри Эванс потерял руку на птицефабрике в результате несчастного случая. Миллион раз он докладывал своему начальнику, что оборудование неисправно, но все без толку. Выйдя из больницы, ночью он пришел на свое рабочее место и вдребезги разбил покалечившее его оборудование. Эванса никто не видел, но его зафиксировала камера, и теперь ему хотят вменить пожизненное. Надо найти запись и уничтожить. Убедитесь, что запись не сохранится на резервных серверах. И если у них есть еще что инкриминировать Эвансу, убедитесь, что и это тоже исчезнет.

Пожилые женщины переглянулись, Хильда хлопнула ладонью по столу. Так она выразила свою готовность приступить к выполнению задания? Или возмущение несправедливостью в отношении Эванса? Люк не мог сказать точно. Он, по правде говоря, не верил своим ушам. Очередь дошла до Тильды, которая уже тянула руку к вазе. Развернув и прочитав бумажку, она присвистнула:

– «Дать интервью „Эй-би-си эй-эм” в прямом эфире… Это австралийское радио, док?.. В одиннадцать пятнадцать вечера, во вторник, об условиях жизни в британских городах рабов». Асиф, ты будешь вести разговор, а я обеспечу нам защищенную линию через NoBird.

– Отлично, – сказал Джексон. – Вы сделаете великое дело. Осталась последняя игра на этой неделе.

Воцарилась тишина. Асиф перестал крутиться в кресле, и визгливый скрип исчез, даже Рени перестала щелкать жвачкой. Семь человек смотрели на Люка.

Никто не давил и не уговаривал.

– Ты должен знать, – обратился Джексон к Люку, – что наши игры имеют последствия. И наказание за них может прибавить нам годы отработки. Но мы идем на это, потому что верим: если ничего не делать, то последствия для всех остальных окажутся гораздо хуже. Я хочу, чтобы ты присоединился к нам, Люк. Думаю, ты мог бы принести клубу много пользы. В нашей игре нет выигравших – не будет, пока все это не закончится. И противник у нас один и тот же.

Люк посмотрел на вазу, стоявшую перед Тильдой. Там осталась одна бумажка, она лежала на дне, скрученная в рулончик размером с ноготь большого пальца. Перевел взгляд на Джексона, вытер вспотевшие ладони о брюки своей робы и положил их на край стола.

Ему всегда нравилось играть. А эта игра того стоила.

Он протянул руку к чаше.

7

Аби

Дейзи пришла в восторг оттого, что в Кайнестоне у нее будет работа. Даже родители вынуждены были с этим согласиться – при условии, что дочери она окажется по силам.

Однако, по мнению Аби, ничем хорошим это закончиться не могло.

Когда Дженнер показывал им дом, в котором им предстояло жить, она первой заметила детскую кроватку и спросила, зачем она здесь – в третьей спальне, в которой должен был разместиться Люк.

Дженнер смутился и обещал объяснить завтра. Когда на следующий день он вошел в кухню, Аби встала, чтобы убрать со стола, поскольку иного способа остановить Дейзи, без меры поглощавшую тосты, не было. Следовало произвести максимально положительное впечатление, если они хотят как можно быстрее перевести Люка в Кайнестон.

Аби не решилась вернуться на свое место, тем более что Дженнер занял стоявший рядом пустой стул. Так, склонившись над раковиной, и слушала. Ее родители получили именно ту работу, на которую Аби рассчитывала, когда оформляла документы в офисе «Обслуживание поместий». Мама будет выполнять обязанности медсестры – ухаживать за леди в центральном доме поместья и следить за состоянием здоровья рабов. Отец – заниматься ремонтом винтажных авто из коллекции лорда Уиттама, а также всех остальных транспортных средств, принадлежащих Джардинам.

– А вы, я думаю, будете отличным помощником по административным вопросам, – добавил Дженнер, глядя на Аби с милой улыбкой, которая часто появлялась на его лице. – Надеюсь, подобное занятие не покажется скучным для такой умной девушки, как вы. На самом деле это весьма интересно. В прошлом году я окончил университет и взял на себя ответственность за наш Семейный офис, даже не представляя, насколько там большой объем работы. Чтобы со всем справляться, мне нужен надежный помощник.

Аби покраснела. Она будет работать вместе с ним. Кошмар и мечта в восхитительной подарочной упаковке, но страшно неудобной формы, перевязанная галстуком и с подарочной биркой, на которой яркими буквами написано «разбить». Аби отметила про себя, что Дейзи прыснула и зверски выпучила глаза.

Но тут все внимание семьи переключилось на работу, предписанную Дейзи.

Обязанность Дейзи – нянчить маленькую девочку, которая родилась от рабыни, работавшей в поместье. Она вступила в порочную связь со старшим братом, пояснил Дженнер, и погибла в результате несчастного случая несколько месяцев назад.

У Хэдли возникла масса вопросов, но было очевидно, что Дженнер не желает на них отвечать.

– Это все, что я могу вам сказать, – произнес он с легким раздражением.

И Аби, глядя на Дейзи, одними губами проартикулировала: «Молчи».

Вскоре появился наследник Гавар с яростным выражением на лице, будто пришел обличать их в воровстве. Он был выше своих братьев и шире в плечах; мирно спавшая у него на руках девочка казалась крошечной. Гавар держал ее с такой осторожностью, словно она была фарфоровой куклой.

– Это няня? – спросил он у Дженнера, кивая в сторону Дейзи. – Ты шутишь? Она сама еще ребенок.

– Не начинай, – устало произнес Дженнер. – Ты сам все прекрасно понимаешь.

Наследник тихо выругался, отец отодвинул стул и встал, будто хотел потребовать извинений, но вовремя одумался. Бедняжка Дейзи выглядела насмерть перепуганным ребенком.

– Подойди! – кратко бросил Гавар, но Дейзи точно пригвоздили к стулу.

– Иди, – мягко подбодрила ее мать. – Он тебя не съест.

Сердце у Аби наполнилось гордостью за младшую сестренку, которая совершила самый смелый поступок за всю свою жизнь – встала со стула и подошла к Гавару Джардину. Тот смотрел на нее так, будто хотел испепелить.

– Это моя дочь Либби, – начал он, округляя руки, на которых держал девочку. Малышка была премиленькой – с круглыми розовыми щечками, длинными темными ресницами и рыжими кудряшками. – Она самое дорогое, что у меня есть, а теперь и ты должна так же к ней относиться. Ты должна все время быть с ней, ни на минуту не отлучаться. Когда я в Кайнестоне, я буду навещать вас каждый день. Я всегда буду знать, где вы находитесь. Ты должна разговаривать с ней, по-настоящему разговаривать, без всякого глупого сюсюканья. Играть. Рассказывать об окружающем мире. Ее мама была умной женщиной, и девочка умная. Ты должна обращаться к ней «мисс Джардин», и никак иначе. Если с моей дочерью что-нибудь случится, ты и твоя семья за это заплатят. Ты меня поняла?

– Да. – Дейзи решительно кивнула и добавила: – Да, сэр.

– Хорошо, – сказал Гавар.

И протянул Дейзи девочку.

Прошло несколько недель, и Дейзи уже с большей уверенностью выполняла предписанные ей обязанности. И Аби потрудилась и кое-что разузнала о Либби Джардин и ее матери.

До приезда Хэдли за девочкой присматривала пожилая женщина, служившая на кухне. Добрая и словоохотливая женщина, как выяснила Аби, когда забежала к ней в кухню под предлогом инвентаризации запасов кладовой.

– Полное имя девочки Либерти, – сообщила женщина, качая головой. – Это мать ее так назвала. Лия была славной девушкой и очень любила наследника Гавара. Но когда обнаружила, что беременна, они сильно поссорились, и он начал обращаться с ней очень грубо. Потому она и назвала малышку Либерти, чтобы задеть его, чтобы дочь стала ему напоминанием о том, что ее мать всего лишь рабыня.

Он-то хотел назвать малышку каким-нибудь красивым, замысловатым именем, как у всех в семействе Джардин: Амелия, Сесилия или Евстасия… ну, или что-то в этом роде, – но родители и слышать не хотели. Конечно, им и «Либерти» не понравилось. Лорд Джардин заявил, что это «чудовищная безвкусица». И потом леди Талия, да благословит ее Всевышний, нашла решение, и малышку с тех пор называют Либби.

Но вот в чем дело: они не считают ее членом своей семьи. Никакого Дара у нее нет, хотя Лия утверждала, что Дар есть. Бедная девушка. В последнее время она вела себя как помешанная – нет-нет, с ума она, конечно, не сошла, это каждый скажет, – поэтому нам было велено присматривать за малышкой. В большой дом ее не берут, но наследник Гавар страшно ее любит.

И это было очевидно.

Они никогда не знали, в какой момент Гавар придет навестить свою дочь. Он мог неожиданно нарисоваться на пороге кухни, когда Дейзи кормила ее с ложечки картофельным пюре, вытирая слюнявый ротик и напевая детские песенки. Или смотреть, стоя у окна своего кабинета – Аби часто его там видела, – как Дейзи ведет Либби к озеру кормить уток.

Однажды Аби, проходя по служебным коридорам, неожиданно услышала, как Гавар громко и яростно выражал протест против неуважительного отношения к его дочери. Ожидая худшего, Аби побежала на голос, чтобы стеной встать между Гаваром и Дейзи. Но когда открыла потайную дверь, увидела горничную, не раз замеченную ею в высокомерии. Та стояла съежившись у огромного гобелена; чистое столовое белье развалившейся стопкой лежало у ее ног. Нацелив указательный палец одной руки в лицо горничной, другой Гавар заботливо придерживал Дейзи за плечо, перетянутое ремнем кенгуру, в котором она носила Либби.

– Извинись перед мисс Хэдли! – потребовал Гавар. – Даже если ты увидишь ее одну, знай: она идет по надобностям моего ребенка. И ты должна немедленно убраться с ее дороги, даже если свернуть некуда. Поняла?

– Про… простите меня, мисс Хэдли, – промямлила горничная. – Больше этого не повторится.

Гавар проворчал что-то, а Дейзи, как маленькая королева, чуть склонила голову в знак того, что извинения приняты. Удивленная Аби тихонько закрыла дверь и поспешила по своим делам.

Еще более удивительное событие произошло на следующей неделе, когда они вчетвером собрались вечером за кухонным столом. Хэдли еще и месяца не прожили в Кайнестоне. Дейзи выглядела непривычно мрачной, даже когда мама открыла духовку и извлекла оттуда сюрприз к ужину – яблочный крамбл.

– Что случилось, лисенок? – спросил отец.

Дейзи нарочито театрально фыркнула и вытерла нос тыльной стороной руки.

– Я скучаю по Гавару, – тихо сказала она. – Пойду посмотрю, как там Либби.

И в тот момент, когда мама поставила перед ней порцию пирога, встала и отправилась наверх.

Все трое озадаченно переглянулись.

– Где наследник Гавар? – после длинной паузы спросила мама.

Аби вздохнула и положила себе кусок пирога.

– Они с лордом Джардином уехали на север. В замок Эстерби. На первые дебаты – обсуждается Предложение канцлера. Первые дебаты проходят осенью, вторые – в середине зимы, а третьи состоятся весной здесь, в Кайнестоне. Дженнер сказал, что они всей семьей постоянно обсуждают это Предложение, хотя обязаны соблюдать Тишину. Сильюн тоже имеет к нему непосредственное отношение, правда не знаю какое. Дженнер сказал, что его отец считает это Предложение слишком смехотворным, чтобы обсуждать. Но подозреваю, он ему не верит.

– Дженнер сказал это, Дженнер сказал то! – передразнил отец. – Обе мои дочери сошли с ума из-за братьев Джардинов? – Тон у него был шутливым, но лицо мрачным.

– Думайте, что говорите, юная леди, – предостерегла мама.

Любой резкий ответ или остроумная реплика могли вызвать перепалку в благородном семействе, поэтому Аби прикусила язык. Родители сделали абсурдный вывод. Она едва упомянула Дженнера.

Лучше бы побеспокоились о Дейзи. Наследник Гавар, может, и обладает определенной харизмой, но человек он грубый: только и делает, что расхаживает с важным видом и кричит, недовольный всем и вся, кроме своей дочери.

Но есть кое-что похуже. В поместье ходили слухи, что Гавар виновен в смерти матери Либби – Лии. Она была случайно застрелена, когда однажды ночью Гавар охотился.

С какой стати Лия ночью бродила по поместью? Аби не могла выдать ни одной убедительной версии.

И сам собой возникал вопрос: а действительно ли это был несчастный случай?

Так или иначе, но для Дейзи небезопасно проводить слишком много времени в обществе наследника Кайнестона. И если при первой встрече Дейзи его испугалась, то сейчас обожала и боготворила, как какого-то идола. Ей всего десять, и она хорошо справляется с Либби, но может случиться, что Дейзи совершит какую-нибудь оплошность или ошибку. И какой тогда будет реакция Гавара? Нет, все это слишком рискованно. Аби придется поговорить с Дженнером, – возможно, он найдет Дейзи другое занятие.

При этой мысли Аби вновь охватило чувство вины. Пока что ни на шаг не удалось продвинуться с главным делом – переводом Люка из Милмура в Кайнестон. Она дважды в разговоре с Дженнером упоминала имя брата, и оба раза не последовало никакой реакции. Аби было подумала, что он просто слишком занят, но в третий раз Дженнер повернулся, и в его добрых карих глазах она ясно увидела сожаление.

– Мне очень жаль, Абигайл, но были веские причины, почему ваш брат не мог приехать в Кайнестон. И эти причины до сих пор существуют. Пожалуйста, давайте больше не будем возвращаться к этому вопросу.

Дженнер резко замолчал – точно так же, как в день их приезда или когда они впервые спросили его о Либби.

Несмотря на то что отказ прозвучал в мягкой, деликатной форме, он больно ранил Аби. Нет, она не должна отступать. Было невыносимо думать, что Люк еще на несколько месяцев застрянет в Милмуре в окружении звероподобных охранников. Мысли, что они никогда не воссоединятся, Аби не допускала. Люк, как единственный мальчик в семье, мог считать себя защитником сестер, но она – старшая, и она в ответе за младших.

Необходимо было выяснить, что это за «веские причины», и устранить их.

А пока нужно подумать о Дейзи.

Следующий день – воскресенье – выдался холодным, что было неудивительно для конца сентября, но великолепным, солнечным. Аби застала Дейзи за переодеванием малышки и предложила прогуляться по лесу. Будет прекрасная возможность деликатно поговорить с Дейзи о привязанности к Либби и ее отцу.

– Мы покажем Либби осенний лес и пошуршим листвой, – сказала Аби. – Маленькие дети любят буйство красок и приятный шум. Это стимулирует развитие их мозга.

– Гавару бы понравилось, – одобрила предложение сестры Дейзи. Аби заставила себя сохранять спокойствие. – Пойду найду ее шапочку и варежки.

Лес вблизи был еще живописнее, чем на расстоянии. У озера стоял небольшой храм, яркий, бросавшийся в глаза. Подобные архитектурные капризы вошли в моду у Равных несколько столетий назад, поскольку для престижа иметь огромный дом было уже недостаточно. За храмом, насколько хватало глаз, простирался лес. Поместье Кайнестон действительно было таким огромным, каким показалось в день приезда.

Аби шла, ныряя под ветки, глубоко утопая ботинками в опавшей листве. Солнечный свет лился сквозь кроны деревьев и, как художник, предпочитающий исключительно желто-красный спектр радуги, делал разноцветные листья еще более яркими и живыми.

– Вот это красный, – сказала Дейзи, поднимая лист и вручая Либби, которая его тут же выронила. – А это оранжевый.

Впереди большим ярко-желтым треугольником возвышалось дерево. Нагнувшись, Аби запустила руку в ворох опавшей листвы, чтобы выбрать красивый лист и показать его Либби.

Рука наткнулась на что-то плотное, упругое и пушистое.

Аби отдернула руку, схватила младшую сестру с малышкой и спряталась с ними за дерево.

Какая же она идиотка! Такой лес наверняка обитаем. Конечно, дикие медведи и волки в Англии перевелись. Да и голого мужчины на поводке, которого леди Гипатия привезла в Кайнестон, здесь быть не может. И все же…

Из вороха никто не выпрыгивал. Никто не скалил клыков и не выпускал острых как ножи когтей.

Аби ждала. Руки у нее дрожали.

Ничего не происходило.

Почему существо не двигается? Она достаточно сильно его задела – любой бы проснулся, даже соня Люк.

Плохо осознавая, что делает, Аби вернулась к вороху листьев, затаив дыхание, протянула руку и ощупала то, что там лежало.

Жесткий влажный мех. Холодный. Неподвижный. Не нужно быть студентом-медиком, чтобы догадаться, что это такое.

Приободрившись, Аби разгребла листву. Существо – вскоре она увидела, что это олень, – так и не пошевелилось. Глаза широко открыты и затянуты пленкой. Олень был мертв.

Но почему? Ни ранений, ни признаков болезни. Тело казалось совершенно идеальным. Мех оставался густым и блестящим. Даже трупного запаха не было.

Напротив, в воздухе витал какой-то душистый и нежный аромат. Аби подняла голову и огляделась, принюхиваясь.

Неподалеку на поляне одиноко на фоне неба стояло дерево. Вишня, если судить по обилию розовых цветков. Под их тяжестью ветки гнулись к земле. В прохладном осеннем воздухе цветочный аромат ощущался особенно явственно.

Зрелище было завораживающим. Аби пошла к цветущей вишне – следом двинулась Дейзи, – протянула руки и ладонями провела по веткам, густо усыпанным цветами. Следуя ее примеру, Дейзи сняла варежки с рук Либби, чтобы малышка тоже могла прикоснуться к цветам.

– Такие красивые, – обращаясь к Либби, проворковала Дейзи. – Правда, красивые?

Но что-то с ними не так, подсказывал Аби ее внутренний голос. Конец сентября. Осень, а не весна, когда обычно цветет вишня.

Внезапно Аби почувствовала озноб, но никакого ветра не было. Мертвый олень, совершенно не похожий на мертвого. Вишня, цветущая осенью.

– Хорошо, малышка, – сказала она Либби, нежно убирая ее ручки от ветвей и стрельнув в Дейзи взглядом, пресекавшим все вопросы и требующим подчинения. – Пора идти. Нас ждет пикник у большого дома.

И тут она увидела его.

Он сидел на земле в нескольких метрах от них, широко раскинув ноги и привалившись спиной к стволу дерева. А когда откинул рукой спутанные волосы, Аби увидела его лицо – худое и какое-то усталое. Правда, в глазах светился живой интерес. Юный Хозяин.

С минуту оба молчали. Затем он поднялся – одно быстрое пластичное движение, словно взлетел, – и направился к ним. Протянул палец Либби. Малышка схватила его и с восторгом принялась грызть. Аби почувствовала, как напряглась стоявшая рядом Дейзи. Хотела отойти в сторону, но не могла сдвинуться с места.

– Вам нравится мое дерево? – спросил Сильюн Джардин.

– Ваше дерево? – глупо переспросила Аби.

– Да, мое. – Сильюн улыбнулся. Улыбка была сияющей и холодной, под стать осеннему дню. – Вернее сказать, мой экзерсис. По вашему поведению могу догадаться, что вы нашли и второй. Но этот прекраснее, не так ли?

Свободной рукой он задумчиво принялся перебирать лепестки.

– Мертвый олень! – негодующе выпалила Дейзи. – Вы его убили?

– Смерть. Жизнь, – медленно произнес Сильюн, шевеля пальцем в пускающем слюнявые пузыри ротике племянницы. – Обычная игра. Маленькая Либби послужила для меня вдохновением. Точнее, ее мать, которую Гавар застрелил прямо у нас на глазах. И я ничего не мог поделать, но это было… интригующе. Не люблю проблемы, которые я не могу решить. Уверена, ты, Абигайл, знаешь, что я имею в виду.

От того, как он произнес ее имя, у Аби мурашки побежали по спине. Но больше ее волновало то, что он сказал: Гавар застрелил Лию. Это не был несчастный случай на охоте…

– Что? – встревожилась Дейзи, щеки ее заалели. – Нет, Гавар не мог! Он любил маму Либби. Он сам мне об этом говорил!

– Встаешь на его защиту? Ходят легенды об успехах Гавара у женщин, но я не думал, что теперь он интересуется столь юными. Твоя сестра знает, что я говорю правду.

– Аби? – взвизгнула Дейзи.

Аби стиснула зубы. Она хотела мягко объяснить Дейзи, что Гавар Джардин далеко не герой, но не хотела шокировать ее правдой. Дейзи даже не знала, что он причастен к смерти матери Либби – не говоря уже о трагедии, о которой сейчас поведал Сильюн.

– Мы это потом обсудим, – сказала Аби. – В любом случае нам пора возвращаться. Извините, господин Сильюн.

Аби опустила голову и потянула за руку Дейзи, но Сильюн Джардин пока не собирался их отпускать.

– Скажи мне, – потребовал он, вытаскивая палец изо рта Либби и внимательно глядя на Дейзи, – она делает что-нибудь… особенное? Что-нибудь необычное?

– Хотите знать, есть ли у нее Дар? Нет, она просто ребенок, – ответила Дейзи.

– Юные годы не мешают нам творить чудеса. – Сильюн улыбнулся. – Если Дар есть, у ребенка он проявляется непринужденно и спонтанно. Мама любит рассказывать, как в детстве Гавар разбивал тарелки, если она пыталась накормить его чем-то, кроме бананового пюре. Прошло двадцать три года, и он практически не изменился.

– Я не верю тому, что вы о нем говорите, – заявила Дейзи. – Вы просто ему завидуете, потому что он наследник.

«О Боже, – твердила про себя Аби, – позволь нам в целости и сохранности выбраться из этого леса, где в листве спрятаны мертвые животные, Юный Хозяин творит свои чудеса, а Дейзи несет все, что придет ей в голову, не зная страха и меры».

Сильюн опустил руку, но лепестки, которые он теребил, продолжали падать, все быстрее и быстрее, пока дерево полностью не облетело, и теперь они стояли по щиколотку в вишневом цвете. Ароматное облако окутало их. На ветках появились зеленые побеги, которые росли прямо на глазах, разворачивая клейкие листочки. Они густо покрыли дерево, как только что его покрывали цветы. Вопреки желанию убежать Аби застыла на месте, будто сама пустила корни.

Вдруг листья пожухли. Дерево потеряло свой жизненный трепет, листья пожелтели и опали. Покрыли собой опавшие цветы.

Дерево теперь стояло совершенно голое. Обнажился его черный скелет. Длинные ветки-руки печально тянулись к земле, словно желая собрать и вернуть свою красоту и жизнь.

Сильюн Джардин молчал. Дейзи молчала. И только Либби дрыгала ножками и гугукала.

Сильюн склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь.

– Отец с братом вернулись, – сообщил он, поворачиваясь к ним. – Гавар горит желанием видеть дочь и сразу пойдет к вам. Будет лучше, если он не увидит нас вместе. Это самая короткая дорога к вашему коттеджу.

И показал рукой в сторону поляны, прочерчивая маршрут между двумя огромными дубами.

Им не нужно было повторять дважды.

Дейзи только что не бежала, опавшие желуди хрустели у нее под ногами, мягкие ботиночки Либби колотили по животу. Аби не отставала. Она не оглядывалась ни на Юного Хозяина, ни на оголенное вишневое дерево, ни на тот ворох листвы под деревом, где лежал мертвый олень. А когда вышла из-за деревьев на открытое пространство, то невольно заморгала – ослепил яркий солнечный свет. Сердце колотилось так, будто она только что чудом избежала… чего? Аби не могла объяснить.

Когда они миновали храмовый грот, Аби услышала слабый рев мотоцикла. Дейзи от радости захлопала в ладоши, а Аби съежилась. Никогда раньше она не встречалась с людьми, способными на…

И как Дейзи могла радоваться и рваться навстречу Гавару после того, как узнала, что случилось с бедной матерью Либби?

Мотоцикл ворвался в поле зрения и резко остановился, вминая траву в грязь. Наследник ногой выбил подножку, фиксируя его, и быстро пошел им навстречу.

– Ты ушла очень далеко от дома, – сурово попенял он Дейзи, будто Аби вообще там не было.

Свирепое выражение лица Гавара заставляло слуг обливаться по́том и дрожать от страха, но Дейзи лишь широко улыбнулась.

– Мы тепло оделись и взяли с собой все, что нужно. – Дейзи расстегнула ремни и передала Либби отцу.

Гавар нежно тискал ребенка, терся носом о ее носик, пока малышка не рассмеялась. Затем посмотрел на Дейзи, и лицо у него стало почти нежным.

– Все время скучаю по ней, – признался он. – Но знаю, что с тобой она в безопасности. Давайте сядем у озера, и ты расскажешь все, что вы тут без меня делали.

Он прижал Либби к груди, приобнял Дейзи за плечи и направился к скамейке у озера.

– А ты, – кинул он через плечо, даже не удостоив Аби взглядом, – отведи мотоцикл в гараж.

Аби сердито глянула ему вслед.

– Какие бы чудеса вы ни творили своим Даром, глаз на затылке благодаря ему вы так и не приобрели, – пробормотала она себе под нос в качестве успокоения.

Мотоцикл показался сущим кошмаром – недоступная пониманию груда металла, бьющая в нос густым запахом бензина и нагретой кожи. Аби представления не имела, как «вести» его в гараж. Люк на ее месте не задавался бы таким вопросом.

– Отличная идея! – услышала она очередной восторженный крик Дейзи за спиной.

Аби оглянулась посмотреть, что на этот раз Гавар Великолепный выдумал. Длинная килевая шлюпка плавно скользила по глади озера. На противоположном берегу двери эллинга стояли открытыми. Весла лежали в шлюпке вдоль бортов. Не было ни мотора, ни иных средств, приводивших шлюпку в движение, но она плыла прямо к тому месту, где сидели Дейзи и Гавар с малышкой, словно ее, как игрушечную, кто-то тянул за веревочку.

Либби, прижатая к груди отца, пинала его ножками и хлопала в ладошки.

Слышался легкий плеск воды, и брызги разлетались из-под носа шлюпки. Потревоженная камышница издала резкое «курук», захлопала крыльями, поднялась и полетела прочь. И только это на мгновение нарушило тишину, царившую у озера. В этой тишине Аби отчетливо услышала слова Гавара:

– Я ничего не делаю.

Аби застыла, одной рукой сжимая рукоятку руля мотоцикла. Она вглядывалась в гущу деревьев у кромки леса, ища глазами Сильюна, но никого не видела – только грачи летали кругами, но это не означало, что он там не стоял и не творил свои штучки.

Нос шлюпки мягко уткнулся в берег как раз напротив скамейки. Весла, перекатившись от толчка, ударились о борт шлюпки. Шлюпка развернулась и встала бортом к берегу.

Конечно, можно было предположить, что просто развязался швартовочный узел и шлюпка плавала по озеру. Но ее разворот был каким-то сверхъестественным. Управляемым.

Аби услышала голос Гавара, прозвучавший с восхищением и гордостью. Казалось, он не верил себе.

– Это не я, Дейзи. Это она.

Извиваясь в руках отца, Либби засмеялась.

8

Люк

С парапета крыши Люку хорошо был виден весь Милмур. Но в ближайшее время никто не собирался взимать с туристов десять фунтов, чтобы полюбоваться этим видом.

Внимание привлекали не размеры города или рисунок улиц и площадей, а цвет – точнее, его отсутствие. Все было серым и однообразным, особенно сейчас, в серых сумерках. Отчасти потому, что город был построен из бетона и металла. Отчасти потому, что солнечный свет не мог прорваться сквозь толщу смога и хоть как-то его раскрасить. Но, глядя на Милмур, Люк понял: восприятие города рабов таким серым идет из головы.

Откровенно говоря, для празднования своего семнадцатилетия он не стал бы выбирать подобное место. И не стал бы планировать развлечения, намеченные на этот праздничный день.

Но он сидел на парапете, ждал Рени, стараясь не замечать страха, тяжелым холодным камнем давившего на грудь, и думал о том, что у него нет альтернативы, играть или не играть в игры доктора Джексона. С каждым днем Люк все отчетливее понимал несправедливость безвозмездной отработки и стойкость людей, с которой они ее переживали.

«Никогда не смотри на толпу, смотри на людей, – учил доктор Джексон. – Не на поток лиц, а на отдельное лицо. Не опускай глаза в землю, смотри на окружающий тебя мир. Любая крошечная деталь, которую ты заметил, – это твоя маленькая победа».

Именно это и пытался сейчас делать Люк, глядя с крыши на малоэтажные офисные здания и возвышавшиеся за ними жилые многоэтажки. Он нашел взглядом цветочный горшок на подоконнике какого-то окна, висевшее на двери полотенце в ярких цветах футбольной команды. В желтом свете лестничной клетки общежития обнималась пара. Девочка лет десяти читала у окна. Люк вспомнил Дейзи, а потом Аби, которую редко можно было увидеть без книги в руках.

Сидел бы он сейчас на крыше, будь его семья с ним в Милмуре? Люк не был в этом уверен. Одно дело – рисковать собой, а другое – своими поступками ставить под удар тех, кого ты любишь.

А за последний месяц, с того самого дня, как впервые потянулся к фруктовой вазе в клубе, Люк совершил немало таких поступков в свободное от изнуряющей работы в зоне «Д» время. К счастью, ребята, с которыми он жил в одной комнате в общежитии, работали в разные с ним смены, так что все его приходы и уходы оставались незамеченными. Когда была твоя очередь спать, ты просто с головой закутывался в тонкое одеяло, подушкой затыкал уши, стараясь ничего не видеть и не слышать.

Собственно говоря, талантом ничего вокруг себя не замечать обладали все жители Милмура. И Люк понял, что это служило на руку администрации города рабов. Ты не будешь интересоваться жизнью окружающих тебя людей, когда ежесекундно борешься за собственное выживание.

Но никто не сможет проигнорировать то, что они с Рени собирались сделать сейчас.

Раздался тихий свист – от неожиданности Люк вздрогнул и едва не упал с парапета. Он чертыхнулся. Сзади Рени издала звук, чтобы описать который и было придумано слово «гоготать».

– Прикинь, свалиться с десятого этажа – не лучший способ отпраздновать свой день рождения.

На всякий случай Люк перекинул назад болтавшиеся в воздухе ноги и повернулся к ней лицом:

– Очень смешно. Ха-ха-ха! Я принес то, что должен был. А ты?

Люк пнул лежавшее у его ног снаряжение. Длинная веревка с люлькой, обвязками, страховочным поясом и овальными металлическими зажимами. Уборщики, работавшие в зоне «Д», использовали такое снаряжение, когда чистили внутри большие машины и оборудование. Но им с Рени оно требовалось совсем для других целей.

– У меня тут кое-то припасено. – Рени похлопала по выпуклому карману толстовки; там что-то звякнуло. – Я пока проверю веревку, а ты, бойскаут, повтори узлы.

– Ты лучше повтори, как буквы пишутся, – огрызнулся Люк. Ему не нравилось, что Рени его проверяет. – Думаю, ты в школе лет сто назад учила алфавит.

– Й-о! – Рени показала ему средний палец. – Я никогда не училась в школе. Но две буквы как-нибудь нацарапаю.

– Никогда не училась в школе? – недоверчиво переспросил Люк. – А такое вообще возможно? К вам педсовет не приходил?

– Какой еще совет? – Рени ухватилась за рукав Люка и внимательно сканировала улицу внизу. – Нет никаких советов.

– Что?

Люк пытался найти какое-то объяснение невероятному, но не мог.

– Долгая история, – отмахнулась Рени. – Потом расскажу, если не разобьюсь по твоей милости. Ну все, пора идти. Давай сюда.

Ступая по-кошачьи, тихо и уверенно, она двинулась по крыше и вскоре исчезла из виду. Закинув снаряжение на плечо, Люк пошел следом. В темноте он едва видел спину Рени, это нервировало, хотя, наверное, лучше не видеть, если она вдруг упадет. Небо уже успело потемнеть, – впрочем, неудивительно: в начале ноября темнело рано и быстро.

Поскольку было воскресенье, административный район словно вымер. Рабам не доверяли и не разрешали работать в Дурдоме – так в народе называли главное здание администрации Милмура. Работали там только наемные работники, рекрутированные из отдаленных районов страны, чтобы исключить риск фаворитизма. В конце каждого рабочего дня они покидали город, и во время уик-энда все административные здания и офисы были закрыты. Район патрулировала охрана, но Рени знала их маршрут и время движения. Доктор Джексон и Рени все рассчитали идеально.

– Уфф!

Люк влетел прямо в спину Рени, и у нее появились все основания негодовать, учитывая, насколько неустойчивой была опора под ногами. К этому моменту они перешли с относительно безопасной крыши на узкую решетчатую дорожку, которая соединяла с соседним зданием. Вместо поручней – только низкий железный бордюр по обеим сторонам.

– Сосредоточься на игре! – резко и назидательно сказала Рени, словно была его матерью, а не тринадцатилетней девочкой. И тут же смягчилась: должно быть, на лице Люка отразилось искреннее смущение. – Да, ты не слабак. Просто нам нельзя ворон считать, пока дело не сделано.

– Прости, – повинился Люк. – Больше не повторится. Прости… и за то, что я сказал раньше. Меня это сильно задело.

– Проехали. – Суровое лицо Рени смягчилось. – И ты меня. Все круто, не парься.

Она показала в сторону густой тени:

– Нам туда. Это верхний этаж, там офис супервайзерши-Суперсуки. А ниже сидят все ее подружки. Мне нужно туда спуститься и немного разукрасить им стенку.

Рени отвернулась, смачно сплюнула вниз и пошла вперед к намеченной цели. Люк снова последовал за ней, строго держа расстояние в два шага, не более и не менее.

Что́ означает, что Рени никогда не ходила в школу? Как она сумела так досконально изучить все закоулки Милмура? Неужели провела здесь несколько лет? Это могло бы объяснить многое, и в первую очередь ее диковатые манеры и худобу.

Рени помогла доку провести инструктаж, подробно описав, как Люк может пробраться на крышу никем не замеченный. Она и для Оза и Джессики разработала маршрут. В данный момент пара находилась в другой части Милмура – возле автомастерской. Асиф и Джексон были в самом большом кол-центре. Интересно, как они там?

Но отвлекаться нельзя.

Люк, сосредоточься!

Рени ждала его, раскачиваясь с пятки на носок. Ее набитый чем-то карман позвякивал.

На этой крыше парапета не было – просто ряд кирпичей, высотой доходивший до колен. Если поскользнуться – они не спасут.

Люк снял с плеча снаряжение, положил его на бетонную крышу и начал раскладывать. Когда он попросил Рени надеть обвязку, та без колебаний повиновалась. Конечно, обвязка была ей слишком велика, но Люк затянул все ремни, какие только мог, пока она плотно не обхватила худенькое тельце. Нашел точку страховки – что-то похожее на эксплуатационный люк. Сотрудникам Дурдома, вероятно, не приходилось ждать, когда им заменят забитый пылью фильтр кондиционера.

Затем пришло время узлов, которые Люк с такой тщательностью учился вязать. Узел «восьмерка одним концом», чтобы надежно закрепить обвязку Рени, с петлей на конце, с помощью которой можно контролировать спуск. Подергал закрепленные концы, проверил, насколько хорошо разматывается веревка, – следовало убедиться, что все пойдет гладко. Ощупал край крыши – нет ли чего, что могло перерезать веревку или за что она могла зацепиться.

– Тщательно все проверяешь, – одобрила наблюдавшая за ним Рени. – Вижу, соображаешь в этом деле.

Люк улыбнулся и провел рукой по бархатному ежику на голове – несколько дней назад парень в общежитии опробовал на нем электрическую машинку. Мама бы от такого эксперимента пришла в ужас, но Люк считал, вышло круто.

– Не сорвешься. А то и док не склеит.

– Сплюнь, детка. – Рени глянула на часы. – Пора.

Люк хотел было возмутиться на «детку», но Рени избежала перепалки, шагнув с крыши.

Когда веревка туго натянулась, Люка качнуло. Но он удержался. Сердце колотилось, выбивая ритм: «Нужно было еще раз проверить, надежна ли точка страховки; что, если узел развяжется, что, если…»

– Еще немного! – раздался из темноты внизу голос Рени. – На три метра опусти. Медленно.

Люк начал понемногу разматывать веревку. Послышалось позвякивание. Это Рени достала из кармана и встряхнула жестяную банку. Тихий хлопок – сняла пластиковую крышку. Шипение – распыляет краску, рисуя буквы; большие, насколько возможно в ее положении. Интересно, какого цвета краску она умыкнула для этой цели? Ярко-неоновая была бы то, что надо. Или красная как кровь. Люк представил, как краска стекает тонкими струйками по стене. Отличный эффект.

– Ниже! – потребовала Рени.

Отбросив все посторонние мысли, Люк сосредоточился на веревке, отмотал еще немного и вздрогнул, услышав, как веревка неприятно заскрипела, огибая край крыши. Снова раздалось позвякивание шарикоподшипников и шипение распыляемой краски. Нужно было поменять положение тела, так как Рени внизу развернулась. Веревка глубоко впилась в ладонь, но не порезала. Рени потребовала опустить ее еще ниже, и Люк отмотал последнюю порцию веревки. Теперь от края крыши Рени отделяло пятнадцать метров. Несмотря на малый вес, напряжение держать ее было невероятным.

Вторая буква. Он услышал, как Рени раздраженно выругалась, – видимо, было неудобно писать на стене. Пластиковая крышка щелкнула, возвращаясь на место. До Люка долетел запах свежей краски.

– Тяни! – услышал он.

Люк уперся одной ногой в край и приготовился поднимать на крышу невыносимо тяжелую Рени. Озу, конечно, не составит труда справиться с Джессикой. А вот доку и Асифу придется бросать монетку, кто кого тянуть будет.

Какая глупость: в Милмуре нет никаких монет.

«Еще одна несуразица здешней жизни», – подумал Люк; напрягся и начал тянуть.

Никаких наличных. Раньше его удивляли истории, которые мама читала в журналах о женщинах, обанкротившихся вскоре после окончания отработки. Все сбережения, накопленные до отработки, они очень быстро спускали на сумочки, туфли – словом, на всякую ерунду. Сейчас Люку казалось, что он начинает их понимать.

Сейчас он многое стал понимать. Ему только что исполнилось семнадцать, но Люк чувствовал себя лет на десять старше.

И то, что он теперь по-другому воспринимал свой возраст, было не единственной произошедшей в нем переменой. Люк медленно тянул веревку, пока руки Рени не уцепились за край крыши. За короткое время, что он прожил в Милмуре, он стал сильнее физически, мышцы сделались тверже. Кто ж знал, что этому здорово способствует голодная столовская диета и изнурительный рабский труд. Выигрышный рецепт, только вряд многие захотят ему добровольно последовать.

Милмур начал менять Люка как внешне, так и внутренне. Недаром, когда он выполнил свое первое задание, Рени произнесла такие слова: «Милмур меняет людей. Но только от них зависит, в какую сторону». Знала ведь, что говорила.

– Порядок! – сообщила Рени, подтягиваясь.

Люк затащил ее на крышу. Рени на мгновение присела, вытирая ладошкой лицо:

– Давай на базу. Хочу узнать у Джексона, с какого перепугу мы раскрашиваем наш распрекрасный Милмур.

Она сняла с себя обвязку, и они пошли обратно. По узкой решетчатой дорожке, по пожарной лестнице, по пахнущей сыростью служебной лестнице и дальше – на улицу.

Редкие фонари светили тускло, но Рени знала их все наперечет. За какой бы угол они ни завернули, они всегда оказывались на темной стороне улицы. Рени без перерыва отпускала саркастические замечания, как самый обиженный в мире гид, который никогда не получал приличных чаевых: «Здесь угол можно срезать, там камеры понатыканы…»

Но Люка интересовали не достопримечательности Милмура.

– Откуда тебе все это известно? – спросил он. – Сколько лет ты здесь уже живешь? Детей моложе десяти лет не отправляют на отработку, но и после десяти только в сопровождении родителей. Тебя тоже должны были привезти сюда родители, но ты никогда о них не говоришь.

Не успел Люк договорить, как ужасная мысль пришла ему в голову и сразила наповал.

Что, если родители Рени умерли, погибли в результате несчастного случая?

Но все оказалось значительно страшнее.

Рени вдруг перестала жевать жвачку, а когда повернулась, Люк увидел зловеще-свирепое лицо. Хорошо, что уже стемнело и в подробностях было не разглядеть.

– Вся эта фигня меня не касается, – сказала она, горбя плечи и засовывая руки глубоко в карманы. – Эти правила существуют только для таких, как ты. Но не для таких, как я.

Мои родители были нормальными людьми и старались делать все для нас, детей, чтобы мы были счастливыми. Маме было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда она родила первенца. Отец не мог похвастаться образованием, но они любили друг друга, меня и моих братьев. Отец обеспечивал нас всем, что мог добыть. Но его занятия полиция не одобряла.

В доме появлялись вещи, хорошие – все, что он мог украсть. Мама запрещала нам их трогать, чтобы мы их не разбили и не сломали, потому что тогда их было бы не продать. Мы часто переезжали, чтобы отец – так я думаю – не примелькался на одном месте. Мне было лет шесть, когда нас всех арестовали.

Рени отвернулась и уставилась куда-то в темноту, словно там, в густой тени, видела всю свою семью.

– Что с ними случилось, я не знала, пока Асиф не помог заглянуть в мое дело, когда мы играли в одну игру. Отца отправили на пожизненное, а нас разбросали по разным городам. Я попала в Милмур. Жила в бараке еще с несколькими «у-уму-у». Это дети, – пояснила Рени, заметив недоумение на лице Люка. – Несопровождаемые, не достигшие шестнадцати лет. Славно звучит, согласись. Но мне не понравилось, и два года назад я сбежала. Теперь сама себе голова, и меня ни разу не поймали. Оригинально, да? Прячусь в старой части города: она заброшена и туда никто не ходит. Но нужно добывать себе еду, вещи и всякое такое, поэтому я избавилась от своего ID-чипа, чтобы не выследили. Отличная работа.

Рени задрала рукав, и Люк содрогнулся, увидев чудовищный шрам. Казалось, Рени ножом выковыряла чип из своего тела.

– Инфекцию занесла, – продолжала Рени, – чуть дуба не врезала. Но по крайней мере, умерла бы свободной. В больнице не хотела светиться, чтобы не поймали. Доктор Джексон меня нашел.

Люк потрясенно молчал. Им всегда говорили, что в городах рабов нет беспризорных детей, что пожизненное получают только за тяжкие преступления, как убийство и изнасилование. Неужели не существует приемных семей для таких детей, как Рени?

– Понятное дело, есть приемные семьи, но только для послушных детей, – с горечью сказала Рени, словно прочитав его мысли. – Таких, как ты, например, если вдруг что-то случится с твоими родителями. А я… меня никто не возьмет, я неуправляемая. Тебе еще многое придется узнать.

Он и так уже многое узнал.

Люк считал, что понял, что собой представляет Милмур, и думал, что в клубе нашел способ сглаживать проявления незначительной жестокости.

Но оказалось, за незначительной жестокостью стоит куда более значительная. Просто вопиющая. Неужели взрослые не знают, что несовершеннолетние дети бродят беспризорными по городам рабов? Знают и молчат? Не хотят этого замечать?

Люк не был уверен, что Рени не сожалеет о том, что рассказала ему свою историю, потому что за весь остаток пути она не проронила ни слова. Когда они пришли в штаб, условленный на этот день, их уже там ждали Джексон и Асиф. Рени все так же молча уселась на коробки, составленные друг на друга. И отчет о сделанной работе перед Джексоном держал Люк – за что они с Рени получили в качестве одобрения «молодцы».

– Пора рассказать нам, зачем мы все это делаем, – заметил Люк. – Зачем надо было рисовать трехметровое «Да!» на стене Дурдома?

– И на «Коммуникаторе-один», – подхватил Асиф. – Он не сказал мне даже после того, как мы оттуда ушли.

– Давайте дождемся Джессику и Оза. – Джексон улыбнулся. – Они скоро подойдут. И будьте уверены, Хильда и Тильда тоже заняты делом.

Он показал в сторону картонных коробок. Во время последнего заседания клуба их не было.

Сестры-добытчицы ввалились в дверь еще с одной коробкой и тяжело рухнули на хлипкие складные стулья. Хильда запрокинула голову, глядя на потолок, пока Тильда обеими руками массировала ей шею. Вид у них был измученный. Вскоре появились Джессика с Озом. Они тяжело дышали, по лицам катился пот, словно они бежали марафон, но улыбки на лицах сияли победные.

– Сделано, док, – сообщила Джессика и со стуком поставила на полку рядом с Джексоном баллончик с краской.

– Ну, давай рассказывай, – улыбаясь, потребовал Оз. – Теперь бесконечное «Да!» красуется по всему забору автомастерской – Джесси немного увлеклась, – и мы хотим знать, зачем это тебе нужно. Суперсука попросила тебя на ней жениться и ты таким образом дал ей понять, как сильно ее любишь?

Даже Рени, выглядевшая такой подавленной, фыркнула.

– Хорошая версия. – Джексон криво усмехнулся. – Но неверная. Как и все твои версии, Асиф. Особенно об инопланетянах. Хильда, расскажешь, чем вы занимались?

Кивнув, Хильда встала, открыла одну из коробок и достала оттуда листок.

– Дамы и господа, провозглашаю Предложение канцлера! – торжественно произнесла она, держа его перед собой. – Отменить безвозмездную отработку…

Джессика ахнула. Даже вечно нервный Асиф замер.

На прикол это не было похоже.

– Разумеется, право голосования за это Предложение имеют только члены парламента, – начал объяснять Джексон. – И, за исключением малой горстки, все они проголосуют против. Но боюсь, они даже не подозревают, как много значат уже сами дебаты по этому Предложению. Чтобы отменить безвозмездную отработку – положить конец несвободе, оскорблениям, тяжелому труду, – нужно только, чтобы несколько сот Равных произнесли одно короткое слово «Да!». «Да!» должно прозвучать после третьих дебатов – весной в Восточном крыле Кайнестона. И все – рабскому труду конец.

Джессика резко щелкнула резинкой, завязывая хвост, и это движение напомнило Люку Аби, в груди тоскливо заныло. Голос Джессики был таким же резким, как и щелчок резинки:

– Джек, не порти нам кайф, это действительно правда? Откуда тебе это известно?

Доктор молча обвел взглядом помещение.

«Решает, можно ли нам доверять», – подумал Люк.

И его вдруг осенило: доверие должно быть взаимным.

Когда вся эта игра началась, он ночами не спал, мучился: можно ли доверять Джексону? А что, если этот клуб какая-то изощренная ловушка? Однако после того, как сыграл в несколько игр, и Кеслер не нанес ему визит, и никто среди ночи не стащил грубо с кровати, немного расслабился. Док играл по-настоящему.

Что же касалось самого Джексона, то любой из них мог предать его в любой момент.

Но только не Люк. Он его никогда не предаст.

– Я контактирую с человеком из внешнего мира, – после долгой паузы сообщил доктор. – С Равным. Равным, имеющим реальную власть.

Рени резко качнулась вперед – удивительно, как только не свалилась с коробок. Хильда и Тильда удивленно переглянулись. Джессика нервно, как школьница, жевала кончик своего хвоста. Первым вышел из ступора Оз:

– Вот это да! Вот это новость! А ну-ка, расскажи подробнее.

Джексон оперся руками о стол и с минуту смотрел на собравшихся.

– В Доме Света он видит каждую пылинку, – наконец заговорил так, словно у них была вечеринка и он представлял вошедшего новичка. – Он верит в это дело – наше дело.

– А ты ему веришь? – уточнила Хильда.

– Верю… – Похоже, Джексон собирался сказать что-то еще, но, вероятно, передумал.

– А почему никто ничего не слышал об этом Предложении? – спросил Асиф. – Слишком горячая новость? Наложено ограничение на распространение информации?

У Джексона был вид человека, который хочет улыбнуться, но забыл, как это делается.

– Что-то в этом роде, – помолчав, ответил он. – Наложены акты Молчания и Тишины. Молчание заставляет человека все забыть. В конце парламентского заседания после оглашения Предложения канцлер стер память об этом у всех парламентских наблюдателей. А Равные должны соблюдать Тишину. Они все помнят, но не имеют права обсуждать это ни с членами парламента, ни в кругу семьи. Скажем так, мы нашли способ обойти все эти запреты.

Воцарилась тишина.

Люк был потрясен до глубины души. Равные могут стирать память? С помощью Дара заставить тебя хранить «Молчание»? Они это делали в романах, которые запоем читала Аби: распущенные, пресыщенные наследники соблазняли девушек, а затем, щелкнув пальцами, заставляли их обо всем забыть. Но Люк всегда принимал это за чистый вымысел и даже мысли не допускал, что подобное существует в действительности.

Что они о себе возомнили, раз надеются, что людей, обладающих такими способностями, можно победить?

Только Джексон способен свято уверовать в подобное и сообщить им новость, как генерал – план сражения своим доверенным офицерам.

Но именно генералом он и был в глазах Люка. У Люка поплыла голова, словно он залпом выпил коктейль, смешанный из одной части острых ощущений и двух частей ужаса. И с хорошей порцией льда.

– Вижу, вы шокированы, и мне это нравится, – сказал Джексон, посмотрев каждому в лицо своими голубыми глазами. – И вы понимаете, какая задача стоит перед нами. Серьезно все обдумайте. Каждый человек в рабском городе должен знать об этом Предложении. Должен знать, что освобождение очень близко – стоит лишь протянуть руку и взять его. Если только мы посмеем. Возможно, это шанс, который выпадает раз в жизни, – навсегда покончить с рабством.

Он встретился взглядом с Люком – тот пристально смотрел ему в глаза.

– Это будет самая длинная игра, – подытожил доктор. – И мы должны победить.

9

Аби

Если она хочет найти причину, почему Люку невозможно приехать в Кайнестон, помочь ей в этом может только Дженнер. Но он просил больше не возвращаться к этому вопросу.

Как же убедить Дженнера открыть тайну?

Возможно, нужно завоевать его доверие? Вызвать восхищение? Сделать так, чтобы он в нее влюбился?

При этой мысли Аби фыркнула и вернулась к куче неоткрытой почты на своем столе. Как сказала бы мама, умная девушка, влюбившись, делается совершенно слепой, но Аби не собиралась обманываться. Даже если бы Люк был вместе с ними в Кайнестоне, она бы все равно хотела, чтобы Дженнер в нее влюбился.

Вооружившись ножом для распечатки корреспонденции, тяжелым серебряным с гербом семьи Джардинов – огнедышащая саламандра в кольце из пышной зелени, – Аби набросилась на ворох конвертов.

Почерк на четвертом конверте она узнала. Это было ее письмо.

Поздравительная открытка, которую она отправила Люку на день рождения в Милмур. На конверте штамп и крупными буквами: «отклонить». Аби застонала от отчаяния. И никаких пометок цензора. Даже открыть не удосужились, чтобы убедиться, что внутри нет ничего крамольного – всего лишь открытка, сделанная руками Дейзи. Еще не истекли три месяца запрета на общение, установленного для новичков Милмура, и письмо просто отправили назад.

Осталось совсем немного. Аби посмотрела на календарь на столе – красным была обведена дата в начале декабря. Закончатся три месяца, и они наконец узнают, как там Люк; Аби не сомневалась, что он тоже с нетерпением ждет, когда начнется обмен письмами.

Она надеялась, что Люк ведет себя благоразумно, подчиняется требованиям и придерживается правил. Верила, что жизнь в Милмуре не может быть значительно хуже, чем у тех людей в обычных городах, которые имеют низкооплачиваемую работу и дешевую грязную комнату в многонаселенной квартире. Люк, должно быть, работает на каком-нибудь заводе, упаковывает коробки. И уже нашел множество друзей.

Такую картину рисовала себе Аби. И игнорировала тот факт, что Люк, как и вся их семья, на данный момент – всего лишь «движимая государственная собственность, лишенная всех прав». Старалась стереть из памяти картину: отец стоит на коленях, кровь течет по его лицу, Люка дубинкой загоняют в минивэн.

Чтобы только убедить Дженнера Джардина перевести Люка в Кайнестон, Аби была готова на все. И начала с главного, с того, что умела лучше всего, – с работы.

За неполные три месяца жизни в поместье Аби сумела улучшить работу Семейного офиса. Она создала электронную таблицу на год – с цветными кодировками, оповещениями и напоминаниями. Попросила ключевых сотрудников – если так можно было назвать рабов – ежемесячно проводить ревизию и предоставлять отчет о хозяйственной деятельности.

Аби старалась не производить впечатление выскочки, пользующейся благосклонностью босса, и ее слушали, когда она объясняла, что четкая организация в интересах каждого, что чем лучше пойдут дела в доме и на территории поместья, тем реже лорд Джардин и наследник Гавар будут проявлять неудовольствие. И, видя тому подтверждение, все чаще с ней соглашались. Экономка была особенно расположена к Аби и частенько приглашала «под лестницу» на чашку чая с булочкой. Тем не менее сердитый обер-егермейстер не желал соглашаться с нововведениями, которые некая девушка с севера навязывала древней усадьбе на юге Англии.

А что Дженнер Джардин? Он оставался мечтой.

Дружелюбный и остроумный, трудолюбивый и глубокий человек. Если бы Аби вздумала составить список всех его достоинств, он получился бы длиннее списка ее дел на день.

Внешняя мужественность Гавара делала его неотразимым в глазах девушек, но взрывной характер напрочь лишал его привлекательности, а в минуты ярости он просто вызывал ужас. Юный Хозяин представлялся слишком странным и зловещим – даже думать о нем не хотелось. Из трех братьев только Дженнера можно было не бояться. Само по себе это, наверное, и не совсем похвала, но если к этому добавить все его достоинства, то мисс Абигайл Аманда Хэдли могла легко в него влюбиться.

Чувствовал ли Дженнер нечто подобное по отношению к ней? Здравомыслие подсказывало, что это невозможно. Но безрассудство – а его оказалось значительно больше, чем Аби предполагала, – упорно отмечало и накапливало определенные моменты. Так, в ящике стола сами собой скапливаются колпачки от ручек и скрепки. Взгляд. Как бы между прочим расспросы о ее семье. Пустяковый предлог, чтобы подольше задержать ее на работе. Прикосновения рукой к ее плечу, когда он хотел обратить на что-то ее внимание.

В отдельности все эти знаки ничего не значили. Но если собрать их вместе, возможно, и появится некий тайный смысл?

Аби была страшно разочарована, когда по просьбе Дженнера рано утром пришла в Большой солярный зал и обнаружила, что там собрались, что называется, все рабы Кайнестона. Одна из подруг, которыми Аби успела обзавестись на кухне, пояснила, что предстоит генеральная уборка, ежегодно устраиваемая перед Рождеством. В ней все обязаны участвовать. Аби нехотя взяла в руки тряпку, когда рядом возник Дженнер:

– Нет-нет, мисс Хэдли. Очень надеюсь, что вы поможете мне в библиотеке.

Дженнер привел ее в библиотеку, секунду колебался, стоит или не стоит закрывать дверь. Аби не была мастером разгадывать «тайные знаки», как это называли ее искушенные одноклассницы, но ситуация показалась весьма многообещающей.

Чтобы скрыть свое смущение, Аби повернулась к столу. На толстом сером сукне лежало три необрамленных живописных холста, несколько папок для бумаг и изготовленные на заказ футляры для хранения книг.

– Надеюсь, это занятие будет для вас более привлекательным, нежели протирать пыль, – сказал Дженнер, после долгих колебаний наконец закрывая дверь библиотеки. – В конце марта, сразу после третьих дебатов, состоится бракосочетание моего брата и Боуды Матраверс. Мама вознамерилась показать гостям некоторые из наших фамильных сокровищ. В конце концов, свадьба наследника – событие неординарное. Я вот тут кое-что отобрал.

Аби внимательно рассматривала холсты – три портрета. Она узнала лица на двух больших, но представления не имела, кто те двое, изображенные на третьем: молодая женщина с красивой длинной шеей, одетая в платье того же бронзового, что и волосы, цвета, сидела с большой ящерицей на руках, а рядом стоял задумчивый черноглазый мальчик лет семи-восьми.

– Это Кадмус Парва-Джардин, Кадмус Чистое Сердце, – с уверенностью сказала Аби, касаясь портрета в позолоченном обрамлении в виде лаврового венка.

Дженнер согласно кивнул.

Пальцы Аби коснулись второго портрета. Она знала, что сделал этот человек. Знание ли делало его лицо в глазах Аби гордым и жестоким, или художник запечатлел характерные черты?

– Отец Кадмуса, Ликус Парва. Ликус Убийца Короля. Он убил Карла Первого, последнего короля.

Аби содрогнулась. Ликус убил последнего короля не оружием, а с помощью своего Дара. Историки утверждают, что Карл умирал в Вестминстере четыре дня. Сохранились свидетельства, что смерть была столь ужасной, что мужчины, приходившие посмотреть на это зрелище, сходили с ума, а у беременных женщин случались выкидыши.

– А это мать Кадмуса – Клио Джардин. – Дженнер указал на женщину в бронзовом платье. – Портрет был заказан к ее бракосочетанию с Ликусом. Видите, у нее за спиной сад, обнесенный стеной, словно помещенный в золотую клетку? Это семейный герб Джардинов. Она держит саламандру – геральдический символ Парва. Наш герб сегодня объединяет оба символа, хотя изображение саламандры сейчас не используется. Сильюну он очень нравится, но, с точки зрения Джардинов, это слишком простой геральдический символ.

Аби посмотрела на цветной баннер: «Uro, non luceo». «Горю, но не свечу». Подходящий слоган для саламандры, мифического существа, сгорающего и возрождающегося в пламени.

Взгляд Клио на полотне был направлен в сторону. Лицо обрамляли искусные локоны, брови изгибались дугой. Аби видела явное сходство между женщиной и стоявшим рядом мальчиком.

Она посмотрела на Дженнера, и словно стена, несокрушимая стена, подобная той, что ограждала Кайнестон, встала между ними. У него может и не быть Дара, но у него кровь Парва-Джардинов. И эти великие люди из учебников по истории – его предки. Его семья.

Не заметивший ее реакции, Дженнер продолжал рассказывать:

– Клио являлась единственным потомком Джардинов по прямой линии. В то время женщины не имели права наследования, поэтому она не могла стать обладательницей Кайнестона. Поместье должно было перейти к ее кузену. Но когда невероятный Дар ее сына Кадмуса стал очевиден для окружающих, он был назначен наследником и получил двойную фамилию Парва-Джардин.

Кадмус был ученым человеком и вел тихую спокойную жизнь. Женился в молодом возрасте и, когда его первая жена вскоре умерла, был убит горем и с головой погрузился в научные исследования. Вы знаете, что произошло потом. Революция. Его отец Ликус убил короля. Кадмус восстановил мир. Он разрушил королевский дворец и на его месте возвел Дом Света. Это была Великая демонстрация. Затем он стал первым канцлером, снова женился. И первый мальчик, родившийся в этом браке, Птолемей Джардин, унаследовал Кайнестон. Но этого не должно было произойти.

– Почему? – удивилась Аби, увлеченная историей рода. – Кому должно было достаться поместье?

– Тому, о ком у нас в семье не принято говорить, – ответил Дженнер и показал на двойной портрет: – Ему.

У мальчика были большие карие глаза, как у леди Талии и Юного Хозяина, но лишенные ее блеска и его высокомерия. На лице мальчика застыли смирение и печаль. Портрет получился не особенно удачным: одежда лишена объема, руки мальчика толком не прописаны, но художнику удалось схватить скрытую в ребенке глубокую печаль.

– Отец не позволит показывать это полотно, – продолжал Дженнер, и какая-то странная нотка проскользнула в его голосе. – Этот двойной портрет уже давно бы уничтожили, если бы это не было единственной живописной работой, оставленной нам Кадмусом.

– И все же кто этот мальчик?

Аби была заинтригована тайной, о которой никогда не упоминалось в тех книгах, что она читала о Кайнестоне и Джардинах. Но еще больше взволновало то, что Дженнер захотел поделиться этой историей, которая, очевидно, много значила для него, именно с ней.

– Он такой же, как и я, – гнилой плод на генеалогическом древе. Единственный Бездарный в нашем великом и славном роду. Вернее, был таковым, пока я не появился на свет.

Что тут скажешь? Мозг Аби напряженно работал в поисках подходящих слов, но ничего не находил. Черт возьми, читать о людях книги и иметь с ними дело – это не одно и тоже.

Аби мысленно вернулась к первому дню их приезда в Кайнестон, вспомнила, что Дейзи, как всегда неуместно, открыла рот и спросила, почему не Дженнер, а Юный Хозяин открыл им ворота. Спокойно и вежливо Дженнер ответил, что у него нет Дара. Сколько лет он работал над собой, чтобы вот так спокойно об этом говорить? Словно это ничего не значило, хотя необъяснимое отсутствие Дара наверняка отравило всю его жизнь.

– Взгляните повнимательнее, – попросил Дженнер.

Вокруг мальчика было нарисовано много разных предметов. Пустая птичья клетка с закрытой дверцей. Распустившийся тюльпан на прямом стебле в вазе, но поблекший и серый, словно увял неделю назад. Нотный лист – чистый, без единого знака. Скрипка без струн. Аби прочитала единственное слово вверху нотного листа. Ненаписанный музыкальный опус был озаглавлен по-латыни: «Cassus».

– Означает «полый», – пояснил Дженнер. – А также «пустой», «бесполезный» или «несовершенный». Одним словом – Бездарный. Для них мой мир таков. – Он обвел рукой предметы, окружавшие мальчика на картине.

Аби так и не нашлась что сказать, чтобы не ранить.

– Если этот мальчик должен был наследовать Кайнестон, значит он… старший сын Кадмуса? – спросила она.

Дженнер наградил ее слабой тенью улыбки:

– Я знал, Абигайл, что вы все поймете. Он сын Кадмуса от его первой жены. Его звали Сосиджинес Парва, но этого имени вы не найдете ни в одном учебнике.

Со-си-джи-нес? Даже по стандартам Равных имя было труднопроизносимым.

– Сложное имя, не сразу выговоришь, не так ли? – сказала Аби и тут же покраснела от собственной наглости.

Но Дженнер рассмеялся, и его лицо слегка просветлело:

– Не могу с вами не согласиться. Если бы мой отец добился своего, это имя больше никто и никогда бы не услышал. Так сложилось, что все записи и дневники Кадмуса были утеряны во время пожара в Орпене, и этот холст – единственное свидетельство того, что Сосиджинес существовал.

Аби знала о грандиозном пожаре в Орпене. Он произошел еще до ее рождения, но она видела нечеткие кадры съемки, сделанной с вертолета, кружившего над поместьем.

Орпен-Моут – усадьба Парва, где родились и выросли леди Талия Джардин и ее сестра Эвтерпа. Усадьба за одну ночь выгорела дотла. Сестер в это время в усадьбе не было, но лорд и леди Парва, а с ними и все домочадцы отравились во сне угарным газом и погибли. Гибель родителей стала таким шоком для Эвтерпы, что она впала в кому и не выходит из нее вот уже целых двадцать пять лет.

В огне погибла не только усадьба, но и все, кто там находился. Слава Кадмуса Парвы как ученого живет столетия, и в Орпен-Моут хранилась его личная библиотека, а вместе с ней и самая известная в мире коллекция книг, описывавших природу и свойства Дара Равных. В огне погибло все.

Но Аби никогда не слышала о существовании дневников Кадмуса. Каким ценным документом они могли бы быть! Как жестоко в одно мгновение узнать об их существовании и их утрате!

Дженнер тем временем занялся коробками на столе. Вытащил одну и снял крышку. Там лежал пенопласт, разрезанный на куски, каждый из которых идеально соответствовал трем полотнам. Не поднимая глаз, Дженнер продолжал говорить:

– Никто не думал и не ожидал, что родится еще один Бездарный ребенок. У Кадмуса был уникально сильный Дар, и в отсутствии Дара у его старшего сына винили его жену. Она умерла во время родов, поэтому решили, что она имела очень слабый Дар. Что интересно, имя Сосиджинес означает «благополучно родившийся». Возможно, были какие-то родовые травмы. Политкорректное объяснение его Бездарности.

– Возможно, именно так все и было. – Аби не знала, может ли высказать собственное мнение и продолжать разговор в этом направлении, но любопытство взяло верх. – Возможно, та же причина и у вас.

Дженнер, не глядя на нее, улыбнулся:

– Мама исторгла меня из своего лона за пять минут. Проблемы могли быть с Гаваром – он был крупным ребенком, – но мы с Силом легко появились на свет. – Лицо Дженнера исказилось гримасой. – Никогда не чувствовал необходимости расспрашивать об этом родителей.

Забавно, но вначале никто ничего не заметил – я имею в виду мой недостаток. Некоторые дети проявляют Дар очень рано. Сильюн не успел родиться, как поджег в детской портьеры. Еще няня рассказывала, что птицы постоянно прилетали к его колыбели и щебетали, развлекая его. Следить за ним требовалось неусыпно. Но также вполне нормально до четырех-пяти лет не показывать Дар.

Мама клянется, что я делал несколько вещей, которые очень походили на проявление Дара, но, вероятнее всего, это были какие-то случайности, потому что к моменту, когда мне исполнилось четыре года, я не продемонстрировал ничего заслуживавшего внимания. Потом мне исполнилось пять. Шесть. Я, конечно, этого не помню, но, говорят, однажды я объявил, что больше не хочу «никаких дней рождения». Каким-то образом я, видимо, понимал, что с каждым годом подтверждаю свою несостоятельность.

Дженнер закончил возиться с коробкой. Холст был аккуратно упакован, крышка закрыта, скотч наклеен. Затем положил руки на коробку, посмотрел на Аби, и взгляд его подозрительно просветлел:

– Стена меня узнаёт, потому что у меня кровь семьи. И ворота проявляются, но я не могу их открыть – как и маленькая Либби. Когда я был ребенком, ходили всякие слухи, что, возможно, я незаконнорожденный. Но здесь не может быть никаких сомнений.

Дженнер запустил пальцы в волосы – абсолютно такого же цвета, как у отца, – подергал, словно хотел вырвать прядь и показать Аби как доказательство своего родства.

– Знаю, вы задавались подобным вопросом. Вижу по вашему лицу. Вот теперь вы знаете. – Дженнер попытался улыбнуться. – В чем-то я даже более примечательный, чем Сильюн.

Аби вдруг почувствовала, что сердцу стало тесно в груди. Она сделала шаг навстречу.

– Да, так и есть, – сказала она. – Вы замечательный. Удивительный.

– Удивительный?!

Она коснулась его щеки, испытывая чувство постыдной радости, что у него нет Дара. Если бы Дар был, за вопиющую дерзость Дженнер взорвал бы ее здесь, в библиотеке, между книжными шкафами. Но Дженнер не сдвинулся с места, лишь положил руку на руку Аби, словно хотел убедиться, что прикосновение не его фантазия.

Аби нечаянно шлепнула по его руке, и вздрогнула, и отскочила, услышав звук открывшейся двери.

Коробка упала со стола, и Дженнер нагнулся, чтобы ее поднять. Он отошел от Аби и оглянулся, чтобы посмотреть на того, кто их потревожил, – щеки его горели, как огнедышащая саламандра рода Парва.

Могло быть хуже, но могло быть и лучше. К ним направлялась леди Талия, полы ее шелкового халата нежно колыхались; в дверях стояла Гипатия Верней.

Пока леди Талия воркующим голосом выясняла у сына, как идет уборка, пожилая женщина не сводила с Аби сурового взгляда. Потом вытянула вперед руку – сердце у Аби екнуло, – на руке в кожаной перчатке был намотан поводок.

– Отведи животное в питомник, – приказала Гипатия. Аби поколебалась. – Немедленно!

Аби не осмелилась глянуть на Дженнера – лишь сделала маленький реверанс. Не поднимая головы, подошла к Гипатии Верней, чтобы взять поводок. Человек-собака лежал на коврике у входа в библиотеку. Когда Аби вышла, за ней плотно закрыли дверь.

До сегодняшнего дня Аби несколько раз видела питомца Гипатии Верней издали, но сегодня впервые так близко и испытала шок.

Человек-собака неуклюже присел, выгнув спину ниже, чем мог это сделать стоящий на четвереньках обычный человек, – создавалось впечатление, будто он усердно пытался имитировать собаку. Тело пугало истощенностью, руки и ноги были жилистыми, но мышцы казались какими-то неправильно развитыми. Никакой одежды, лишь жесткие черные волосы густо покрывали ноги, ягодицы и поясницу. Волосы на голове свисали по плечам грязными жидкими прядями. Аби не взялась бы определить даже приблизительно, сколько ему лет.

– Привет, – немного придя в себя, неуверенно сказала Аби. – Как тебя зовут?

Мужчина издал воющий звук и задрожал. Если бы он был настоящей собакой, то прижал бы уши и поджал хвост.

– Нет имени? Ты давно находишься в таком состоянии? И как ты в нем оказался?

Мужчина хлопал ладонями по ковру, слышно было, как стучат его ногти. Потом опустил голову и поджал ноги, как испуганная забитая собака.

– Не умеешь говорить? Что они с тобой сделали? – От ужаса у Аби пересохло во рту.

Человек снова завыл – на этот раз громко, взахлеб. Больше всего на свете Аби не хотела, чтобы ее застали в этот момент и подумали, что она мучает несчастное существо. Страх заставил делать то, чему противился рассудок, и она потянула за поводок:

– Пойдем, я отведу тебя в питомник.

Они шли по дому, и Аби чувствовала, как головы слуг поворачиваются в их сторону. У дверей центрального входа она остановилась. Хоть они и были закрыты, тянуло холодом, и Аби знала, что по ночам уже бывают заморозки. Голый человек может простыть и умереть!

Аби в нерешительности топталась на месте, пока человек-собака сам не начал скрестись в дверь, словно просил его выпустить. Все это казалось нереальным. Но возможно, он предпочитал находиться не у ног леди Гипатии, а в питомнике, где получал уход.

Аби открыла дверь и вышла. Слава богу, мороз оказался несильным и не обжигал. Через некоторое время она оглянулась – дом окутывал туман, словно кто-то накинул на него гигантский белый чехол от пыли. Даже звуки сделались приглушенными, словно она и этот человек-собака были одни в целом мире.

Чувствуя себя беззащитной и потерянной, Аби поспешила в ту сторону, где, как она предполагала, находилась конюшня. Температура была немногим выше нуля, и человек-собака не просто дрожал, а содрогался так, что дергался поводок. Аби с отвращением посмотрела на кожаную петлю в руке. А что, если отпустить? Человек-собака сбежит, а она скажет: потеряла его в тумане.

Только как отсюда сбежать? Стена на месте, и ворот не найти, пока кто-нибудь из Джардинов не позволит им проявиться.

Аби почувствовала некоторое облегчение, когда они подошли к комплексу хозяйственных построек. Она пересекла мощеный двор и вошла в длинный низкий питомник, углом примыкавший к конюшням. Здесь было относительно тепло и воняло псиной.

Из полумрака показалась фигура – обер-егермейстер, хмурый и недовольный.

– А, никак мисс Командирша к нам пожаловала, – ехидно произнес он. И, глянув на человека-собаку, добавил: – Вижу, леди Гипатия вернулась.

Аби протянула ему поводок, но обер-егермейстер словно не заметил:

– Веди в двадцатый. Держу его отдельно, шума от него много.

«Двадцатый» оказался металлическим загоном – по всей видимости, заброшенным – в конце питомника. Вместо крыши – натянутая сетка, дверь из досок с набитыми поверх планками, снаружи закрепленная болтами. Внутри бетонный пол с тонкой подстилкой из грязной соломы.

Поколебавшись, Аби отстегнула поводок от ошейника, и человек-собака неловко заполз в свое убежище. Свернулся калачиком на подстилке, подтянув голову к голой груди. Подошвы ног у него были грязными и растрескавшимися, тело болезненно покраснело после прогулки по морозу.

Обер-егермейстер вернулся с двойной миской. В одной была вода, во второй – месиво из сухого печенья и розовато-коричневого желе. Собачья еда. Он поставил миску на пол и носком сапога пихнул в загон. Затем закрыл дверь и закрутил болты.

– Давай поводок. – Аби протянула. Обер-егермейстер повесил его на гвоздь. – Без него нельзя: мало ли что взбредет ему в голову? Хотя я его не осуждаю: трудно быть псом такой суки, как Гипатия.

Он смачно сплюнул на решетчатую крышу загона. Человек-собака начал пить, но не взял чашку в руки, а, как настоящая собака, чавкая, лакал. Обер-егермейстер наблюдал за лицом Аби, которая не отрываясь смотрела на человеческое существо.

– Еще не видела результат работы лорда Крована? Лорд Джардин считает, что он даже меня мог бы обучить приемам такой дрессировки и научил бы превращать людей в животных.

Обер-егермейстер неприятно расхохотался. Аби стрельнула в него испепеляющим взглядом.

– О, не надо на меня так смотреть, юная леди. Он приговорен быть прóклятым, и приговор справедливый. Хозяйка, может быть, и жестоко с ним обращается, но он того заслуживает.

Обер-егермейстер подергал дверь загона, убедился, что болты держат ее крепко, нацепил и защелкнул висячий замок. Затем достал из кармана связку ключей, отцепил маленький алюминиевый и хлопнул его Аби на ладонь. После чего, насвистывая, удалился. Как только он завернул за угол, свора фоксхаундов залаяла, приветствуя возвращение своего вожака.

Аби посмотрела на ключ. Не хотелось даже брать его в руки. Не хотелось становиться кипером этого существа – «человека», поправила себя Аби. Она отнесет ключ в дом, отдаст леди Гипатии, и пусть та делает с ним что хочет.

Может быть, она все еще в библиотеке? Может быть, и Дженнер еще там?

Аби ухватилась за спасительные мысли о Бездарном сыне Джардинов. Начала прокручивать в голове то, что он ей рассказал, вспомнила портрет. Подумала о том, что могло бы произойти дальше, если бы им не помешали.

Рука схватила ее за щиколотку – Аби вскрикнула. Пальцы были ледяными и костлявыми, но сильными. Сильнее, чем она могла предполагать.

– Ш-ш-ш…

Звук мало походил на человеческий. Если бы волки могли говорить, они бы издали вот такой звук после ночи вытья на луну. У Аби волосы зашевелились на затылке. Рука еще сильнее сдавила ее щиколотку, и длинные твердые ногти впились сквозь носок в тело.

Звук, похожий на шуршащий шелест, повторился. Сложился в слова:

– Помоги мне…

10

Эвтерпа

Он назвал свое имя – Сильюн.

Эвтерпа не могла с полной уверенностью сказать, как давно он начал посещать ее здесь, в Орпене. Он был еще мальчиком, когда пришел в первый раз.

В тот день она сидела в шезлонге на солнце и искала глазами Пака, который, должно быть, снова гонялся за зайцами. Где-то поблизости раздались тихие звуки скрипки. Казалось, целую вечность сюда никто не приходил, поэтому Эвтерпа окликнула музыканта и пригласила в сад. Вскоре из-за кустов роз появился черноволосый мальчик; она махнула ему рукой, и тот по дорожке между рядами живой изгороди подошел к ее шезлонгу.

Мальчик стоял и с удивлением смотрел на нее – Эвтерпа испытывала неменьшее удивление. Ему было около десяти лет, и он был поразительно похож на нее и ее сестру Талию – будто перед ней стоит ее копия, только в мужском обличье. Промелькнула сумасшедшая мысль, что это, верно, ее брат. Но разве у нее может быть брат, о котором ей ничего не известно?

В затылке появилась тупая пульсирующая боль: вероятно, слишком много времени провела на солнце без шляпы. Но Эвтерпа забыла о боли, когда взгляд незнакомого мальчика мимо нее скользнул к дому у нее за спиной. Его лицо озарило живое любопытство.

– Это Орпен? – спросил мальчик. – Орпен-Моут?

– Да. Разве ты этого не знаешь?

Небо сегодня было чистим, голубым, воды во рве немного, и на ее поверхности, как в зеркале, отражался дом. Фундамент из твердого камня находился под водой, а верхнюю, деревянную часть дома покрывал слой штукатурки. Небольшие окна с мелкой расстекловкой и свинцовыми переплетами, произвольно разбросанные по стене ломаной линией, образовывали где-то два этажа, где-то три. Большая труба с восьмью дымоходами возвышалась над северным коньком крыши. Но сегодня дым над трубой не вился змеями. И вообще казалось как-то непривычно тихо и спокойно.

– Но Орпен сгорел, – сказал мальчик, не отводя взгляда от дома. – Его больше нет.

– Сгорел? – удивленно переспросила Эвтерпа. – Но ты же видишь его в отличном состоянии. Кто открыл тебе ворота?

– Это сделали вы, – протягивая руку, ответил мальчик. – Я – Сильюн, Сильюн Джардин. А вы – Эвтерпа Парва. Но вы здесь моложе.

– Моложе? Мне всего двадцать четыре года, я ненамного старше тебя, – заметила Эвтерпа.

Мальчик действительно был какой-то странный.

Мальчик – Сильюн – нахмурился и, похоже, хотел возразить, поэтому она быстро схватила протянутую руку и пожала. Рука оказалась маленькой и тонкой, но хватка твердая. На пальцах – шероховатые мозоли от лучка скрипки.

– Ты Джардин? Тогда мы должны быть родственниками. Моя сестра помолвлена с Уиттамом, наследником лорда Гарвуда.

«Уиттам – грубая скотина, а Гарвуд – хам», – подумала про себя Эвтерпа, но делиться своим мнением с представителем Джардинов не стала.

– Они еще не поженились? – спросил Сильюн. Он слегка смутился, задавая этот вопрос, но быстро оправился. И махнул рукой, будто отмахиваясь от свадьбы, как мог сделать только ребенок. – Это не важно. Мы уже родственники.

И Эвтерпа согласилась: Джардины и Парва были связаны в течение многих столетий через самого Кадмуса Парва-Джардина и его отца Ликуса. Оба великих мужа жили здесь, в Моуте. И их похожие друг на друга портреты до сих пор висели на стенах дома. Их лица были знакомы Эвтерпе, как лицо сестры и родителей. И Сильюн очень походил на них – даже больше, чем на рыжеволосых и зеленоглазых Джардинов.

– Хочешь осмотреть дом? Там есть портреты, которые, думаю, тебе понравятся.

Мальчик улыбнулся на удивление так же озорно, как и ее сестра.

Когда они переходили из одной комнаты в другую, Сильюн смотрел на все широко открытыми глазами и рукой касался практически каждого предмета на своем пути. В зале костяшками пальцев постучал по доспехам, в коридоре принялся теребить нитки на гобелене, пока Эвтерпа его не одернула. Он даже остановился, чтобы понюхать цветы, которые она срезала утром в саду и поставила в вазу в гостиной. Совершенно очевидно, он был умным ребенком, и Эвтерпа подумала, что догадывается, какая комната ему понравится больше всего.

Стоило открыть дубовые двери библиотеки, и мальчик вбежал туда. Закружился на одном месте, подняв восхищенное лицо и купаясь в полосах солнечного света, который лился сквозь защитные жалюзи. Он переходил от одного шкафа к другому, снимал с полок книги, открывал их, осторожно придерживая за корешки. Листал и только потом ставил на место.

Эвтерпа не удивилась, что Сильюн Джардин стал навещать ее регулярно. Она читала понравившиеся ему книги, одна из них была «Сказания о короле». Они вместе гуляли по саду и окрестностям поместья, и Эвтерпа показывала ему удивительные растения и замечательные скульптуры. Особенно Сильюну нравилось, когда она рассказывала ему о своем детстве, о тех приключениях и передрягах, в которые ее вовлекала отважная младшая сестра.

– Расскажите, как вы с Талией катались на коньках, – умолял Сильюн.

И Эвтерпа снова рассказывала о любимом приключении. В середине лета они устроили катание на коньках. Талия в самый жаркий летний день появилась на пороге ее комнаты с двумя парами коньков с белоснежными ботинками. Потащила ее вниз по лестнице мимо пришедших в веселое изумление родителей ко рву с водой. Присев на берегу на корточки, Эвтерпа похлопала по воде, и через несколько мгновений та промерзла до дна, превратившись в толстое зеленоватого цвета стекло. Они с сестрой зашнуровали ботинки и весь августовский день катались по восхитительно гладкому льду.

Визиты Сильюна продолжались, и со временем он перестал интересоваться ее детскими воспоминаниями. Эвтерпа заметила, что он и внешне изменился, подрос, начал ломаться голос. И в один прекрасный день заговорил с ней голосом мужчины.

Наверное, прошло какое-то время? Иногда Эвтерпа удивлялась, почему в ее жизни ничего не происходит. Свадьба сестры так и не состоялась. Не приблизился и день ее свадьбы с дорогим Уинтерборном.

И не у кого было выяснить, почему откладывается свадьба. А когда Эвтерпа пыталась все осмыслить сама, возникало больше вопросов, нежели ответов. И появлялась боль в затылке. Лучше уж сидеть, подставляя лицо легкому бризу, наблюдая за бабочками и гадая, куда же запропастился этот несносный Пак.

Встречи с Сильюном стали обыденностью. Они гуляли по саду, вдоль рва, где всегда было тепло и солнечно. Затем шли в библиотеку. Гость читал разные книги, которые доставал с полок, а Эвтерпа садилась у окна с каким-нибудь романом или альбомом для набросков.

Во время визитов Сильюна ее семья куда-то исчезала. Очень бы хотелось представить его Талии, которая тоже наверняка удивилась бы, как сильно этот странный молодой человек похож на них обеих. Еще Эвтерпа сожалела, что не могла познакомить его с Уинтерборном.

«Этот человек, которому я отдала свое сердце, – исключительный, широко одаренный, – сказала она Сильюну. – Он был лучшим студентом в Оксфорде и сейчас начинает делать карьеру. Она, несомненно, будет блестящей. Уинтерборн увлекается политикой, но так как рожден вторым, то никогда не будет заседать в Доме Света».

Сильюн улыбнулся и предположил, что Уинтерборн станет замечательным канцлером. И добавил, что знает – это всем известно, – какие глубокие чувства Зелстон питает к мисс Эвтерпе.

Некоторое время спустя, в один летний день – таким нескончаемо долгим было это лето, – Сильюн закрыл книгу, которую читал, откинулся на спинку стула и потянулся с видом человека, завершившего сложную гонку или дочитавшего переворачивающую душу книгу.

– Закончил? – спросила Эвтерпа.

– Да. – Сильюн хрустнул костяшками пальцев – звук походил на щебет птицы, пойманной Паком. – Эта была последняя. – Он отодвинул книгу.

– Последняя? – рассмеялась Эвтерпа. – Даже такой книжный червь, как ты, не может прочитать все книги, что хранятся в этой библиотеке. Ты просто сдался. Но я тебя не осуждаю, эта книга довольно скучная.

– Я догадался. Вы смогли осилить лишь половину первой главы.

Эвтерпа посмотрела на него с удивлением:

– Откуда тебе это известно?

Сильюн открыл книгу – голландский трактат восемнадцатого века о том, как использовать Дар, чтобы заставить пассаты дуть в сторону Индии. О чем сообщала выгравированная на фронтисписе надпись на латыни.

Эвтерпа вспомнила, что эта книга вдохновила Хардинга Матраверса на его умопомрачительные вояжи. И решила тоже вдохновиться, но нашла ее крайне утомительной. Она с интересом прочитала несколько страниц – автор увлекательно описывал остров Ява, – но, как только дело дошло до практических техник, отложила книгу в сторону. Ее семья отличалась склонностью к наукам, но Эвтерпа никогда не интересовалась тем, как работает Дар. Мощная сила, которая ощущалась внутри ее, пугала, поэтому она использовала ее в редких случаях.

Сильюн листал покрытые жирным, глубоко впечатавшимся в бумагу шрифтом страницы… и вдруг буквы исчезли – остались только чистые, немного пожелтевшие листы. Эвтерпа удивленно заморгала.

– Вы остановились здесь, – пояснил Сильюн. – На странице… – он вернулся к последней странице с текстом, – двадцать три. И дальше не читали, верно? Какой позор!

Сильюн потянулся за лежавшей на столе толстой книгой в красивом кожаном переплете зеленого цвета. На корешке – древнегреческие буквы. Этот язык Эвтерпа не понимала, но книгу узнала, хотя даже не открывала.

– В названии говорится, что здесь речь идет о том, являются ли некоторые греческие мифы аллегориями и своего рода описаниями проявления Дара. Звучит интригующе, но… – Сильюн замолчал.

Он открыл книгу веером – все страницы пустые.

– Когда-то все эти книги, – в его голосе послышалось сожаление, – мир утратил навсегда, а теперь они и для меня потеряны.

Что он имеет в виду? Эвтерпа поднялась и подошла к столу, чтобы осмотреть книгу.

И снова вернулась боль в затылке, словно кто-то жестко схватил ее за шкирку, как мамы-кошки переносят своих котят. Эвтерпа потерла больное место. Захотелось, чтобы Сильюн ушел, захотелось остаться одной и немного отдохнуть.

Но юноша уходить не собирался. Он откинулся на спинку стула и блестящими карими глазами, очень похожими на ее собственные, наблюдал за ней из-под опущенных ресниц.

– Здесь есть еще книги, не так ли? – спросил он. – Они лежат в ларце. И вы их читали! Дневники Кадмуса Парва-Джардина.

Непроизвольно рука Эвтерпы потянулась к горлу. Пальцы вцепились в бархатную ленточку на шее; висевший на ней маленький ключ глубоко прятался в вырезе платья.

– Откуда ты это знаешь? Ходит много слухов и сплетен об этой библиотеке. Простолюдины верят, что многие книги написаны кровью их собратьев на пергаменте, сделанном из человеческой кожи. Но о дневниках никто посторонний, включая вашу семью, не знает. На них наложена наследуемая Тишина. Мы, Парва, можем рассказывать об этом только нашим детям, а дети наследника могут передавать эту тайну следующим поколениям.

Сильюн долго и молча смотрел на нее, прежде чем ответить, словно что-то взвешивая. Заговорил осторожно, склонив голову чуть набок:

– Мне о них рассказала мама.

Боль вспышкой пронзила всю голову Эвтерпы. Вспышка рассыпалась искрами перед глазами, словно она посмотрела в камин Большого зала в тот самый момент, когда огонь охватил щепки и с треском выдохнул пламя вверх. Дыхание участилось, комок подкатил к горлу, и, несмотря на все усилия, никак не получалось овладеть собой.

В голове возник вопрос. Сумасшедше-нелепый. Но Эвтерпа не могла его не задать.

– Я твоя мама?

Разумеется, она не могла быть его матерью. Разве такое возможно? У них разница в возрасте незначительная: ей двадцать четыре, ему на вид лет пятнадцать. Хотя ему было около десяти, когда он пришел в первый раз, и, значит, сейчас ей должно быть двадцать девять. Но ей не двадцать девять. Она это точно знает. Она – Эвтерпа Парва, и ей двадцать четыре года. У нее есть сестра – Талия Парва. Еще у нее есть возлюбленный Уинтерборн Зелстон. И джек-рассел по кличке Пак, плут, каких поискать. Она живет в Орпен-Моуте со своими дорогими родителями.

И случилось что-то ужасное. Кошмар, о котором и подумать страшно.

Она попятилась и села на свое любимое место у окна.

Не думай об этом. Не думай!

Эвтерпа закрыла глаза. Она слышала, как от стола отодвинули стул, как заскрипел пол, как к ней подошел Сильюн. Почувствовала, как он положил ей на лоб свою прохладную руку – это была уже не детская рука. Затем ее подняли и понесли. Дверь открылась, еще одна и еще. Солнце омыло лицо. Она услышала жужжание пчел, вдохнула аромат цветов. И, едва не разрыдавшись от облегчения, позволила потоку ощущений смыть мысли.

Спустя какое-то время Эвтерпа Парва проснулась, и она снова сидела в шезлонге и была одна.

Когда Сильюн опять пришел, она сразу повела его в библиотеку. В центре стоял ларец из кедрового дерева. Готовясь к его визиту, Эвтерпа принесла и поставила его на стол. Подобное решение далось нелегко, и она не вполне понимала причину, заставившую это сделать, но сейчас казалось крайне важным, чтобы кто-то обязательно увидел эти дневники.

Сильюн замер в дверях. Он смотрел на ларец, и выражение лица у него было такое же, как в день их первой встречи. Тогда он смотрел на Орпен-Моут как на чудесное видение, колдовством вызванное из сказки. Чувствовал ли он сейчас нечто подобное, что и она в тот день в саду, когда Уинтерборн протянул ей бокал с шампанским, на дне которого лежало, сверкая, кольцо с бриллиантами? На лице Сильюна замерло восхищение, словно в эту минуту сбылись все его самые заветные надежды и мечты.

– Хочу, чтобы зима наступила, – не в силах сдержаться, сказала Эвтерпа. – Хочу увидеть сестру. Кажется, я сто лет никого не видела. Я даже не помню, когда я в последний раз видела родителей. Ты приходишь меня навестить. Но где же они?

По выражению лица Сильюна ничего нельзя было прочитать: волнение смешалось с какой-то странной невозмутимостью. Такое выражение появляется на лице врача, когда пациент говорит, что чувствует себя лучше, а доктор знает, что это конец.

«Я больна?» – мелькнула мысль.

Это объясняет сумбур в голове и то, что она много времени проводит на воздухе, в тишине и покое. Возможно, она перенесла тяжелую болезнь и сейчас идет на поправку? А Сильюн – врач?

Но нет, ему только пятнадцать, и он ее родственник. Он сам об этом сказал. И Эвтерпа должна ему что-то показать. Да, все именно так.

Она подвела его к столу, достала висевший на ленточке ключ и вставила его в отверстие замка. Сложный язычковый механизм щелкнул, и все четыре язычка пришли в движение. Эвтерпа открыла крышку и осторожно, один за другим вынула дневники. Одиннадцать тонких книг, обернутых в пергамент, жестко приглаженный на корешках с четкими черными цифрами. Они хранили тонкий запах старой кожи, чернил и едва уловимый аромат кедра. За столетия пользования обложки были затерты до цвета слоновой кости.

Руки Эвтерпы тоже к ним прикасались. Она любила эти дневники с детства. Она открыла первый и показала Сильюну. Текст был написан неразборчивым почерком со множеством завитушек, словно автор стремился уместить на одной странице как можно больше текста, будто боялся, что бумаги всего мира не хватит, чтобы изложить то, чем полнится его голова.

Эвтерпа мало что понимала из написанного, но ей очень нравилось ощущать связь со знаменитым предком. Нравились стихи, которые встречались в тексте и были посвящены его первой, рано умершей жене. Привлекали также описания природы, смены времен года. Она с удовольствием рассматривала быстро сделанные рисунки растений и животных.

Но больше всего нравились пассажи, проникнутые чувством вины и сердечной любви к Бездарному сыну Сосиджинесу, о котором у них в семье никогда не говорили. Это была глубоко спрятанная семейная тайна. Именно тяжелая судьба Сосиджинеса сподвигла Кадмуса к постоянным экспериментам и аналитическим исследованиям собственного Дара и способов его применения.

Очень часто в детстве Эвтерпа сидела у окна и листала эти дневники. Она с пониманием относилась к своему предку и оправдывала все его действия, совершенные как открыто, так и тайно, поэтому внимательно просмотрела все дневники, перевернула каждую страничку.

Она заметила, что руки у Сильюна дрожали, когда он закрыл последнюю книгу и положил ее на покрытый скатертью стол.

– Спасибо, – сказал он, поворачиваясь к ней лицом. Голос прозвучал с нетипичной для него хрипотцой. – Большое спасибо. Вы даже не представляете, насколько это важно для меня.

Визиты Сильюна продолжались. Они, как обычно, гуляли, но в библиотеке он теперь читал уже не книги, а дневники Кадмуса Парва-Джардина.

И еще кое-что изменилось в установившемся однообразии их встреч. Когда они гуляли вокруг рва, теперь уже Сильюн, замечая что-то интересное в окружавшем их мире, вспоминал соответствующие анекдотические истории из дневников. Он в подробностях передавал отдельные эпизоды из их семейной истории, отмечал изменения, сделанные в доме и саду по указанию Кадмуса, и повторял остроумные шутки и замечания, отпущенные их предком в адрес членов других великих семей. И когда Эвтерпа пошутила, что он с листа читает, Сильюн признался, что выучил наизусть почти все дневники.

За это время Сильюн еще немного вырос, хотя оставался худым – в отличие от мужчин рода Джардинов, отличавшихся крепким телосложением. Эвтерпа подумала о своей сестре Талии, ее женихе Уиттаме, и ее передернуло. Должно быть, они уже поженились. И если это так, почему она не была на их свадьбе?

Спустя какое-то время Эвтерпа заметила, что Сильюн закончил читать дневники. Он молча сидел в библиотеке и смотрел на разложенные на столе книжки. Эвтерпа нервно наблюдала за ним со своего места у окна. Чем еще его можно увлечь, чтобы он продолжал приходить к ней в Орпен?

Но беспокоиться, как выяснилось, не стоило. Сильюн начал перечитывать дневники, выбирая книги в свободном порядке. Открывал две или три одновременно, листал их и, казалось, что-то сравнивал, выстраивая целостную картину.

– Что ты делаешь? – спросила Эвтерпа после того, как он провел за этим занятием несколько своих визитов. – Ты прочитал их уже раз десять от корки до корки.

Сильюн поднял голову и посмотрел с удивлением: в библиотеке они обычно не разговаривали.

– Пытаюсь понять, что он описал верно, а где сделал ошибку, – пояснил он.

Эвтерпа улыбнулась совсем не по-доброму:

– Кадмус знал о Даре и его применении больше всех живущих на планете.

– Разве? Вполне возможно, что он много об этом думал. Но чтобы знал больше всех? Сомневаюсь. Есть один очень важный момент, о котором он не знал, что ясно следует из его записей.

Эвтерпа вопросительно уставилась на него. Он явно хотел, чтобы она задала ему этот вопрос.

– Почему у его сына не было Дара? – угадал ее мысли Сильюн.

Эвтерпа удивленно заморгала. Эти отрывки из дневника она особенно хорошо помнила, потому что не раз над ними плакала. Сильюн увидел что-то, что она пропустила? Что пропустили все члены семьи Парва, читавшие дневники.

– Некое случайное стечение обстоятельств, – продолжал Сильюн, – и у человека, обладавшего Даром необычайной силы, рождается ребенок, напрочь лишенный Дара.

Эвтерпе показалось, что его слова повисли в воздухе и кружились в плотном потоке солнечного света, словно готовые застыть в янтарной смоле – совершенные и неизменные.

– Если это не случайное стечение обстоятельств, то что же? – спросила Эвтерпа. – На детях гениев природа отдыхает?

Юноша резко бы возразил, если бы не был хорошо воспитан.

– Остальные дети Кадмуса были совершенно нормальными. Все значительно проще: Кадмус забрал его Дар.

– Забрал?! – Эвтерпа вскочила, возмущенная столь бесстыдной клеветой на ее предка. – Не говори глупостей! Он любил его больше всего на свете. Ты же читал, как он всю жизнь мучился, что у сына нет Дара. Кроме того, как можно забрать Дар? Я представить не могу, как ты мог провести столько времени за чтением дневников и сделать такой глупый вывод.

– Мне кажется, вы слишком в штыки приняли мои слова и заняли оборонительную позицию, – медленно произнес Сильюн в свойственной ему бесстрастной манере. Порой он становился холодным и бесстрастным, и в такие моменты любознательный кареглазый юноша исчезал, уступая место аналитической машине. – Не понимаю почему. У вашей сестры Талии Дар ничтожный, она едва способна на такой пустяк, как вскипятить чай в чашке. И это заставляет меня размышлять о вас.

Эвтерпа больше не могла этого выносить. Она не намерена больше продолжать подобный разговор. И не будет. Она бросила альбом для скетчей на пол и выбежала из библиотеки. Когда несколько часов спустя Сильюн прошел мимо ее шезлонга к воротам, Эвтерпа с ним даже не попрощалась.

Шло время. Уинтерборн все не приходил. И Талия не появлялась с тарелкой булочек в одной руке и кувшином холодного лимонада в другой. И непослушный Пак не прибегал, виляя хвостом, с трепещущей птичкой, зажатой в его мелких острых зубах.

Голова стала болеть сильнее. Она болела даже тогда, когда Эвтерпа тихо сидела в саду. Пчелы жужжали так невыносимо громко, что она поднялась, чтобы уйти, и почувствовала головокружение. Однажды в гостиной даже украдкой бросила взгляд в зеркало, чтобы посмотреть, насколько плохо выглядит. Но лицо в зеркале было сияющим и румяным; ни морщин, ни темных кругов под глазами. Ей было двадцать четыре года, и она была по-прежнему мила.

Неизменно двадцать четыре.

Страх холодом пробежал по спине, словно за воротник бросили льдинку, у Эвтерпы перехватило дыхание.

– Что со мной случилось? – спросила она у Сильюна, когда он вновь появился на дорожке между рядами живой изгороди. – Почему я не старею? Почему я никого, кроме тебя, не вижу? И почему круглый год лето? И голова с каждым днем болит все сильнее. Мне даже думать больно.

Эвтерпа изучала его лицо; эмоции прошли по нему, как облака по небу, спокойно и бесстрастно. И наконец, как солнце, вспыхнула улыбка – та самая, что и в первый его визит. Сомневаться больше не приходилось – это улыбка Талии. Сейчас Эвтерпа ясно осознавала, что прошли годы с того дня, как Сильюн впервые появился в ее саду.

Годы, за которые он из мальчика вырос в юношу, а она нисколько не изменилась.

Голова болела, словно это была не голова вовсе, а яйцо, которое раскалывал изнутри птенец. И Эвтерпа приходила в ужас от мысли, что за голая и безобразная новая жизнь может выползти наружу из этого расколотого яйца.

– Ответ способен больно ранить, – предупредил Сильюн, протягивая руки и поддерживая ее, чтобы она не упала. – Но время пришло. Я тоже хочу все знать. Мама кое-что рассказывала, но не все. А Зелстон никогда и словом не обмолвился.

Он положил руки на плечи Эвтерпы и осторожно развернул ее лицом к дому.

Орпен-Моут – пепелище…

Дом ее детства сгорел дотла. Она все вспомнила. Несчастный случай. Тлеющий уголек выпал из камина, когда в доме все спали.

Их с Талией в ту ночь не было в доме – они уехали в Лондон на бал в «Линкольнс-инн». Рано утром Уинтерборн разбудил ее в холодном гостиничном номере. Эвтерпа отчетливо вспомнила, чтó чувствовала в тот момент: задыхалась от страстного желания, не веря, что он наконец пришел к ней, не дожидаясь первой брачной ночи.

Но потом увидела его лицо – маску ужаса.

Оказалось, что родители погибли – задохнулись во сне от дыма. Даже не смогли воспользоваться Даром, чтобы спасти себя и слуг. И свой дом.

У Эвтерпы перехватило дыхание от развернувшейся в памяти картины. Она закачалась и упала бы, если бы ее не поддерживал Сильюн.

– Посмотрите, – прошептал он ей в самое ухо, – вон туда.

Эвтерпа посмотрела в ту сторону, куда он показывал. Там стояли, сбившись вместе, три фигуры, вокруг них с визгом и воем бегала маленькая собачонка, белая с желтыми подпалинами. Она узнала стройную фигуру Талии и высокого темнокожего Уинтерборна, а между ними третья фигура, которую они поддерживали, – она, Эвтерпа. У той Эвтерпы слезы ручьями текли по лицу, волосы были распущены и висели неряшливыми прядями; похоже, что она едва стояла на ногах, раздавленная обрушившимся на нее горем.

Эвтерпа видела, как у той девушки подломились ноги и Уинтерборн едва успел ее подхватить и заботливо опустить на землю.

Эвтерпа видела, как она там упала лицом вниз на выжженную, усеянную пеплом землю. Слышала, как она там истошно кричала и царапала землю, словно надеялась на чудо – извлечь из-под пепла своих родителей живыми и невредимыми.

Откуда-то с неба упала птица.

Из троих этого никто не заметил. Они стояли на пепелище среди обгорелых обломков дома. Но, наблюдая со стороны, Эвтерпа и Сильюн видели все.

Видели, как налетел сильный порыв ветра и поднял над пепелищем грязно-серый вихрь. Как закружились в нем обуглившиеся головешки, обломки, мусор и посыпались на землю.

С тяжелым глухим звуком упала на землю еще одна птица – дикая утка с озера. Небо над сгоревшей усадьбой потемнело, невидимая рука скомкала темное облако в грозовую тучу. Обрушился дождь. Еще несколько птиц упало на землю.

Эвтерпа слышала, как Сильюн шумно вздохнул.

– Это ты! – с восхищением прошептал он. – Твой Дар. Невероятно!

Эвтерпа не разделяла его восхищения. Сердце в груди сжалось. Собственный Дар пугал и вызывал отвращение.

– Смотри! – услышали они, как закричала Талия, отвлекая Уинтерборна от девушки, которой он был занят. Оба уставились на заливной луг на противоположном берегу реки, питавшей ров.

Река создавала естественную противопожарную преграду, поэтому трава и цветы на лугах остались нетронутыми, в то время как усадьба полностью выгорела. Но сейчас трава, качаясь, гнулась к земле, словно ее прижимало ветром, и жухла.

– Это она! – закричала Талия, стараясь перекричать шум дождя. – Она этим не умеет управлять, это происходит спонтанно. Я уже видела подобное несколько раз, это происходит, когда она очень сильно расстроена. Ее надо остановить!

Пак испуганно завыл и прижался к ногам обезумевшей от горя хозяйки. Но вдруг дернулся и испустил дух, поджав лапки. Он лежал, свернувшись калачиком у ее ног, как часто лежал в счастливые дни жизни.

У Эвтерпы, стоявшей в саду рядом с Сильюном, вырвались сдавленные рыдания. Горячие слезы полились по щекам.

– Останови ее! – умоляюще закричала Талия; сейчас она, как и сестра, выглядела безумной. Мокрые, растрепанные ветром волосы закрывали ей лицо. Над головой черноту неба разрывали сверкающие молнии. – Я не могу! У меня нет той силы. Но ты сможешь!

Эвтерпа видела, как возлюбленный склонился над ее телом. Тело сотрясалось от силы вырвавшегося наружу Дара, и этот Дар нес с собой хаос и разрушение. Уинтерборн поднял ее и, крепко прижав к груди, нежно поцеловал в лоб.

Он что-то тихо говорил. Что? Зрителям в саду было не слышно. Но Эвтерпа знала, чтó он говорил.

Она вспомнила.

«Тихо! – говорил он ей тогда, и его Дар вибрировал в его голосе. – Я люблю тебя. Успокойся».

Девушка в его объятиях обмякла. И буря мгновенно стихла. Талия провела ладонями по лицу, убирая волосы, растерянно, не веря своим глазам, оглядела разрушения на земле, подняла голову к чистому голубому небу.

В залитом солнцем саду к Эвтерпе вернулась память. Ужас, который был так надежно спрятан за пеленой беспамятства, выполз наружу.

Она чувствовала руки Сильюна, державшие ее за плечи. Юноша – сын ее сестры – повернул ее к себе, и она посмотрела ему в лицо.

– Теперь вы все знаете, – сказал он. – И скоро наступит время покинуть этот сад. Они оба ждут вас. Ждут долгие годы.

11

Гавар

Даже если весь Милмур, город рабов, охватит пожар, Гавар не понимал, почему это должно быть его проблемой. Особенно в восемь часов утра.

Как несколько инцидентов и арестов на севере страны могли привести к экстренному созыву Совета юстиции? Что такого важного произошло, что он должен покидать Кайнестон и свою маленькую дочь? Ему и так довольно скоро придется уехать надолго в Грендельшам, где должны состояться вторые дебаты.

За окнами зала Совета юстиции шел снег, Гавар смотрел на него и думал о том, как маленькая рабыня Дейзи пойдет гулять с Либби. Как они, возможно, будут лепить снеговика. Хорошо, если они обе оденутся потеплее.

– Не отвлекайся.

Шепот отца в самое ухо был подобен холодному ветру, залетевшему с улицы, но от этого шепота Гавар не мог закрыться, как от ветра, вжав голову в плечи или подняв воротник. Он передернул плечами и попытался сосредоточиться на спикере в дальнем конце стола. Было бы легче, если бы у женщины голос был не такой монотонный, а внешность не столь банальной.

– …Крамольная литература, – говорила она, – распространялась по всему городу, включая общежития, рабочие места и даже санитарные помещения. Это туалеты, – пояснила женщина.

Гавар хмыкнул. Эта простолюдинка думает, что Равные никогда не пользуются «санитарными помещениями»? Хотя, действительно, ему случалось встречать таких, которые смотрели на Равных как на небожителей. Гавар не прилагал усилий, чтобы поколебать их веру. Невежество порождает страх, любил повторять его отец, а страх порождает покорность.

Но что-то эта сентенция не вполне работает, если верить тому, чтó говорит женщина.

Первые несколько минут Гавар слушал ее внимательно. Идиотское Предложение Зелстона, несмотря на акт Тишины, не только просочилось за стены парламента, но и достигло по крайней мере одного из городов рабов. Жители Милмура подняли шум и потребовали, чтобы парламент голосовал за Предложение.

Смехотворно. Они думают, что могут чего-то добиться? Ровным счетом ничего – ну разве что увеличат себе годы отработки. А зачинщики получат пожизненное или, возможно, благотворное перевоспитание в замке лорда Крована. И тот сумасшедший, кто рискнет пойти на это, по определению социально опасен.

Крован был почетным членом Совета юстиции, но, слава богу, никогда не являлся на заседания. Он редко покидал свой Элен-Дочис – Остров надежды – замок в Шотландии, стоявший на маленьком острове посреди большого озера. Он жил там один, не считая нескольких рабов и прóклятых, – самая худшая участь для тех, кто приговорен к пожизненному.

Работа с прóклятыми – никто никогда не спрашивал, что он с ними делает, – отнимала у него очень много времени. Только раз в год появлялся он в Вестминстере на открытии парламентской сессии, но и это считал слишком частой отлучкой из своего замка. Даже в Доме Света делалось как-то мрачно, когда он там присутствовал. И конечно же, он обязательно являлся в Кайнестон на третьи дебаты.

«Когда стану канцлером – к несчастью, придется общаться с Крованом», – со скукой подумал Гавар, пропуская мимо ушей занудное повествование супервайзера Милмура. Приговор проклятия всегда выносил канцлер, после чего приговоренного доставляли к его новому хозяину.

Гавар не мог вспомнить, когда это вошло в практику. И кто был инициатором? Его отец? Крован присутствовал при вынесении каждого такого приговора, заявляя свои права на новое имущество. Все это было довольно отвратительно, но существовала еще одна причина для сомнений: действительно ли высшая должность в государстве оценена по достоинству и это единственное, к чему нужно стремиться, если не брать во внимание постоянные напоминания отца, что должность канцлера принадлежит Джардинам по праву рождения.

«Все дело в этом праве, – уже не в первый раз с возмущением подумал Гавар, – которое переходит к тебе автоматически. Тебе ничего не нужно делать, кроме того, что быть тем, кто ты есть. Послушать отца, так должность канцлера такая же прерогатива Джардинов, как и место в Оксфорде. И если должность в любом случае ему достанется, зачем проходить этот нудный курс политического обучения? Зачем посещать все эти бесконечные заседания советов, комитетов, участвовать в законодательных дебатах?»

Гавар равнодушно-ленивым взглядом обвел сидевших за столом. Все те же хорошо знакомые лица. Его будущий тесть Литчетт Матраверс сидел с закрытыми глазами, надеясь, что производит впечатление глубокой сосредоточенности, а на самом деле с трудом переваривал слишком плотный завтрак. Далее расположился закадычный друг Матраверса лорд Рикс, по лицу которого было видно, что ему так же смертельно скучно, как и Гавару. Почувствовав на себе его взгляд, Рикс шутливо округлил глаза.

Рикс – терпимая фигура, зато рядом с ним сидела королева сук – невеста Гавара. Она что-то быстро строчила, будто все, что слышала, являлось неким откровением. Боуда выбрала место во главе стола рядом с Зелстоном. Если отец ошибается и, для того чтобы занять кресло канцлера, даже наследнику Джардинов все же придется приложить какие-то минимальные усилия, то его будущая жена – в этом Гавар был абсолютно уверен – подметки на ходу будет рвать.

В конце концов, должна же быть какая-то выгода, а иначе зачем жениться на такой гарпии, как Боуда. В тот день, когда Зелстон явил парламенту свое Предложение, отец ясно дал ей понять, что им не нужны миллионы Матраверсов. И Гавар до настоящего момента не получил никакой выгоды. Боуда попыталась залепить ему пощечину, когда он сделал ей совершенно разумное предложение во время ужина, последовавшего после первых дебатов. С простолюдинками все было значительно проще: у них не нужно спрашивать разрешения.

Особенно если тебе на них наплевать.

Гавар под столом сжал руки в кулаки. Он не хотел думать о Лие. Воспоминания о ней вызывали у него ярость, и именно эта ярость в первую очередь и стала причиной того ужасного, что он натворил.

Гавар глубоко вдохнул, чувствуя, как белоснежная рубашка на груди натянулась. Затем выдохнул, расслабляя плечи.

В Лондоне он чувствовал себя спокойнее. В Кайнестоне приступы гнева усиливались. Он не мог найти этому объяснения. Возможно, давило бремя возложенных на него ожиданий. Родовое поместье, которое он должен был унаследовать; портреты почивших предков, которым он должен был соответствовать. Но ради чего? Чтобы потом наблюдать, как его наследник тащится по тому же пути, что и он? Чтобы со временем передать ему поместье, как передал ему его отец, а отцу его отец – Гарвуд?

Как все это бессмысленно!

– Что вы можете сказать о виновных лицах? – донеслось до слуха Гавара.

Это Рикс подал голос. Гавар никогда не слышал, чтобы кто-то был так не заинтересован в ответе на вопрос, который он задал. «Спросил, чтобы как-то разогнать невыносимую скуку», – предположил Гавар.

– Одного мы арестовали, – сообщила супервайзер Милмура, доставая из коричневого конверта фотографию и посылая ее в центр стола. – На месте диверсии у Бюро распределения кадров в Восточном секторе. Считается, что ему помогала некая, на данный момент неустановленная женщина. Когда их обнаружил патруль охраны, он устроил драку и дал ей возможность сбежать. Мужчину скрутили и задержали.

Неужели эта дама в полицейской форме не может говорить нормальным языком? Мужчина вступает в поединок с полицейскими, чтобы спасти свою женщину. При других обстоятельствах это бы расценивалось как доблестный поступок, достойный уважения.

Гавар посмотрел на фотографию. Крепкий чернокожий мужчина с заплывшим глазом. Цвет кожи слишком темный, чтобы увидеть какие-либо синяки и повреждения, но майка на нем сильно окровавлена. По виду мужчина был одного возраста с Зелстоном, но, в отличие от канцлера, наголо бритый, в дешевой одежде и без дорогих изысканных украшений.

«Пресловутое „случай рождения“», – подумал Гавар, вспоминая еще одну любимую фразу отца.

Именно этот случай рождения преступнику-рабу и человеку, облеченному наивысшей государственной властью, дал одного цвета кожу и совершенно разную начинку. И эта разность определила их судьбу.

Либби унаследовала его оболочку – тот же цвет кожи, волос, глаз.

Он вспомнил, как в тот день лодка плыла по глади озера прямо к ним. Неужели все-таки она унаследовала Дар?

– Вы сказали «патруль охраны»?

Назойливый голос Боуды сбил приятный ход мыслей Гавара. И этот голос будет сопровождать его на протяжении всей жизни.

С непроницаемым лицом супервайзер Милмура кивнула. Боуда явно увидела то, что супервайзер надеялась останется незамеченным.

– Полагаю, вы имели в виду обычный патруль? – спросила неугомонная блондинка. – Иными словами, в течение нескольких недель были совершены многочисленные правонарушения, включая испорченный фасад центрального здания администрации, а вам удалось поймать только одного преступника, и то случайно?

Непроницаемое лицо супервайзера Милмура сделалось огорченным. Гавар едва не рассмеялся.

– Вы понимаете, – его отец всем телом подался вперед, мягкое сиденье красного кожаного кресла под ним слабо скрипнуло, – авторитет Надзорного управления Милмура принадлежит не вам. Это наш авторитет. Авторитет Равных и правительства страны. И все эти нападки, которые вы не смогли предотвратить, направлены на нас.

Гавар должен был признать, отец умел произвести впечатление. В зале заседания воцарилась неприятная тишина, – казалось, даже температура понизилась. Гавар не удивился бы, если бы окна с внутренней стороны покрылись инеем.

– Разумеется, – продолжал Уиттам, – терпеть эти беспорядки нельзя. Я полагаю, что сейчас, арестовав одного преступника, вы сделали все возможное, чтобы найти его сообщников?

– Ну, да…

Даже Гавар понимал, что ответ неверный.

Уиттам откинулся на спинку кресла, сложив молитвенно руки и глядя на них. Эта поза была связана с унизительным случаем из детства Гавара, когда он от страха описался. Он не забыл выражения глаз отца, когда горячие ручьи текли по его ногам. Он видел в них не гнев, а презрение.

Презрение к ребенку. Никто и никогда не посмеет так посмотреть на Либби. Гавар убьет его на месте.

Супервайзер – не пятилетний мальчик, в штанишки не напрудит. Но она побледнела. Затем чуть подняла подбородок и посмотрела отцу прямо в глаза. Очевидно, у нее все-таки имелся стержень. Насколько Гавар знал, все эти города рабов были адским местом, и, очевидно, надо обладать характером, чтобы подняться там на самую вершину.

– При всем уважении, милорд, именно поэтому я здесь. Арестованный преступник тщательно допрошен с использованием всех имеющихся у нас средств, но пока нам не удалось получить от него каких-либо ценных сведений. Сегодня я приехала сюда, чтобы получить одобрение Совета на применение специальных мер в рамках нашего усиленно охраняемого объекта.

Слева от Гавара послышался шум: это либо Литчетт всхрапнул во сне, либо, сдерживая смех, фыркнул Рикс. И что такое «специальные меры»? Гавар понятия не имел. Но помнил слова отца: «Никогда не показывай своей неосведомленности». И он не собирался ее показывать. Сидевшая рядом с Зелстоном Боуда кивала с умным видом. Похоже, она знала, что такое «специальные меры». С этой королевой сук никогда не угадаешь, что у нее на уме.

– Специальные меры не должны применяться по каждому незначительному поводу, – послышался четкий голос.

Ну естественно, Армерия Треско, кто же еще? Этот прикидывающийся святошей божий одуванчик вечно заботится о правах простолюдинов. Несомненно, она будет единственной, кто на третьих дебатах проголосует за Предложение канцлера. Если, конечно, к тому времени не вернется из своих странствий с поджатым хвостом ее наследник Мейлир. Тогда это будет пара отщепенцев. Прекрасно!

– Проникать с помощью Дара в сознание человека – безнравственно, – продолжала Армерия. – Нам всем хорошо известно, какой непоправимый вред наносят человеку специальные меры. Факты задокументированы. У некоторых психические расстройства сохранялись до конца жизни. В отдельных случаях возможен и летальный исход, если специальные меры применяются недостаточно компетентным в этом деле человеком.

– Армерия, – повелительно-строгим тоном произнесла Боуда, словно хотела приструнить слишком капризного и своевольного ребенка, – мы сейчас говорим о рабах. Рабы не являются юридически признанными лицами, поэтому слово «вред» к ним неприменим.

В Оксфорде Боуда была лучшей студенткой юридического факультета. Это стало одной из причин, почему Гавар предпочел изучать сельскохозяйственную экономику, хотя «изучать» – возможно, слишком громко сказано.

– Боуда, мне наплевать, – Армерия постучала пальцами по фотографии, – является ли этот человек юридически признанным лицом или нет. Он – человек. Но если вы хотите говорить на юридическом языке, то напомню, что устав, регулирующий применение специальных мер, разрешает их использование только в ситуациях, которые могут привести к гибели людей.

Насколько я понимаю, этот человек был задержан на месте довольно творческого взлома сети Бюро распределения кадров, в результате чего в системе каждый получал статус свободного гражданина. Кроме того, он мог участвовать в порче имущества администрации Милмура, в организации побега нескольких рабов, совершивших преступления, не связанные с угрозой жизни, расписывании городских зданий политическими лозунгами и распространении литературы с точным изложением последнего Предложения. Ни одно из них не является в прямом смысле незначительным проступком, но я не вижу никаких доказательств того, что в результате этих действий чья-либо жизнь подверглась риску.

Гавар с чувством удовлетворения следил за пикировкой.

«Как занятно, – подумал он, – наблюдать, как молочно-белое лицо Боуды становится пунцово-красным».

– Армерия права, – чопорно пророкотал Зелстон, поворачиваясь к Боуде. – Устав дает совершенно четкое определение, и положения устава имеют для нас приоритетное значение. И вопрос о статусе рабов in rerum natura^[10] в данный момент не относится к делу.

Каков бы ни был смысл этой тарабарщины, Боуде он не понравился.

«Так ей и надо», – подумал Гавар. И пусть только позволит себе в таком тоне разговаривать с Либби – узнает, насколько у него тяжелая рука, и статус жены на это никак не повлияет.

– Я не сторонник специальных мер, – объявил Рикс.

Несколько человек с удивлением повернули головы в его сторону. Седовласый лорд вздернул бровь:

– Что? На улицах никто не умирает, так с какой стати кто-то из нас должен отправиться в Милмур, чтобы разбираться во всем этом? Я так считаю, это они делают за нас грязную работу, а не наоборот.

Литчетт расхохотался и хлопнул своего друга по спине за удачную, как ему показалось, остроту. Рикс довольно ухмыльнулся.

«Политика стала бы более занимательным делом, – подумал Гавар, – если бы Риксов было побольше».

– Итак, кажется… – начал Зелстон, обводя взглядом членов Совета.

– Получается, – не дал ему продолжить отец, – требуется дальнейшее рассмотрение вопроса. Достопочтенная леди Треско точно цитирует устав: «только в ситуациях, которые могут привести к гибели людей». Однако в своей хорошо известной нам горячности она не заметила того, что имеется в виду не сиюминутная гибель, но могущая последовать. И я считаю, что налицо высокий риск могущей последовать гибели людей.

Положив руки со свободно переплетенными пальцами на гладкую поверхность стола, лорд Джардин обвел взглядом Равных. В ранней юности Гавар часами перед зеркалом тренировался уничтожать противника одним только взглядом, как это умел делать его отец. Но так и не преуспел в этом деле.

– Применение специальных мер спасет многие жизни, – продолжал отец. – Думаю, вы знаете, что в юности я был прикомандирован к Объединенному командованию США. Это было в годы кризиса на Ближнем Востоке. Союзники тогда находились в отчаянном положении и попросили нас использовать наш Дар, чтобы поддержать их военные силы. Тот самый Дар, который они два столетия назад объявили гнусной мерзостью и, уверовав в это, в ходе гражданской войны разорвали свой огромный континент на две части.

Лорд Уиттам Джардин любил рассказывать о своем военном прошлом. Гавар годами выслушивал его рассказы, особенно словоохотливым отец становился, когда слишком набирался. У него даже имелись медали как доказательство его доблестного служения; он хранил их в коробке и никогда не надевал. Но и не выбрасывал.

Однажды, когда отец был чрезвычайно склонен к откровенности, что означало, был изрядно пьян, Гавар спросил, зачем он вообще сотрудничал с американцами. В конце концов, он часто выражал свое презрение к нации, которая отменила рабство ценой того, что объявила Дар вне закона.

– Они предоставили мне возможность, – сказал отец, глядя на него сине-зелеными налитыми кровью глазами, что не мешало его взгляду оставаться чудовищно проницательным. – Возможность использовать Дар так, за что дома на меня бы посмотрели косо. Мне было любопытно испытать его. И мне это понравилось.

Затем он принялся рассказывать Гавару занимательные истории о том, как использовал Дар. Гавар тогда поставил свой бокал со скотчем на стол и в течение вечера так к нему и не притронулся. Больше он никогда не расспрашивал отца о его подвигах в пустыне.

Слава богу, сейчас Уиттам Джардин воздержался от подробностей. Иначе рабам долго пришлось бы чистить в зале ковер, испачканный блевотиной. Но отец сумел сосредоточить на себе всеобщее внимание и продолжал:

– Моя роль заключалась в применении того, что мы называем «специальными мерами» к отдельным лицам, содержавшимся под арестом. Не раз информация, предоставленная мною, срывала планы, которые привели бы к тысячам жертв и разрушению гражданской инфраструктуры. Под «инфраструктурой» я имею в виду города, – пояснил он, – Филадельфию и Вашингтон, Ди-Си, если быть точным.

Иногда те, кто обладал важной информацией, оказывались вовсе не теми, кем их считали: не военачальниками, а учителями, не религиозными лидерами, а торговцами. Информацию следует добывать всеми возможными средствами. Ошибочно считать кого-то вне подозрений, а кого-то неспособным к жестокости. Это относится даже к маленьким детям.

Гавар вспомнил один из рассказов отца, и во рту появился неприятный горьковатый привкус желчи. Иногда он спрашивал себя: а все ли в порядке у отца с головой? И не от него ли он унаследовал склонность мгновенно терять над собой контроль?

И причинять людям боль.

Иногда Гавар задавался вопросом, может ли за то, что в его жизни пошло не так, винить отца. Вопрос труса? Возможно. Но это не означало, что он далек от истины.

За столом повисла тишина. Простолюдинка из Милмура смотрела на лорда Джардина разинув рот, как на некое божество. Гавар и на себе ловил такие взгляды женщин и иногда пользовался этим для собственной выгоды, но чаще всего это его отталкивало.

– И что конкретно вы предлагаете, Уиттам? – спросил канцлер. – Хотите добровольно отправиться в Милмур и посмотреть, какую информацию можно получить от этого подозреваемого?

Не отрывая взгляда от лорда Джардина, Зелстон махнул рукой в сторону фотографии. Боуда переводила глаза то на одного, то на другого. Даже Рикс нахмурился.

– О нет, – сказал отец, улыбаясь еще шире. – Туда поедет мой сын и наследник Гавар.

Остальная часть заседания прошла как в тумане.

Супервайзер из Милмура теперь на Гавара смотрела как на божество. Рикс вновь повторил, что Равные не должны унижаться до поездок в города рабов. Но вмешательство отца гарантировало, что решение однозначно будет принято. И когда дело дошло до голосования, применение специальных мер к арестованному было одобрено практически единогласно: одиннадцать против одного. Только Армерия Треско голосовала против.

Рука Боуды Матраверс взлетела вверх первой.

И потом, когда Гавар вслед за отцом шел по коридору, она, глухо стуча каблуками по ковровому покрытию, догнала их и встала перед отцом, преграждая дорогу.

– Пять минут… – выпалила Боуда. – Нам надо поговорить.

Лицо лорда Джардина осталось непроницаемым, а у Гавара на мгновение мелькнула надежда, что она вместо него хочет поехать в Милмур. Как бы не так! У Боуды, как у настоящего политика, была устойчивая неприязнь к тому, чтобы пачкать в грязи собственные руки.

– Хорошо.

Отец обошел Боуду и показал на ближайшую комнату. Не успела за ними закрыться дверь, как Боуда открыла рот.

– Как такое могло случиться? – обратилась она к отцу, словно Гавара здесь не было. – На парламентских наблюдателей наложен акт Молчания, а мы все обязались соблюдать Тишину. Как информация могла выйти за пределы Дома Света? Должно быть, Зелстон допустил ошибку. Либо он сделал что-то не так, либо ему не хватило силы стереть память наблюдателям.

Боуда сделала паузу. То, что она сказала, было слишком очевидно, и ради этого она не стала бы затаскивать лорда Джардина и его наследника в пустую комнату для конфиденциального разговора.

Отец молча смотрел на нее и ждал. В течение многих лет Гавар не раз был свидетелем, как подобное молчание отца заставляло людей говорить, даже если им очень не хотелось делиться тем, что у них на уме. К сожалению, Гавар сомневался, что у него это сработает, попробуй он применить такой прием на арестованном в Милмуре.

У Гавара опять неприятно засосало под ложечкой при одной мысли о возложенной на него миссии. Он даже еще не выехал в Милмур, а ему уже нехорошо. Что же он будет чувствовать там, когда придет время выполнять эту миссию?

И что будет чувствовать, когда провалится?

Почти четверть века он жил как старший сын лорда Уиттама Джардина. И отлично знал, в каком случае будет хуже всего.

– Я склонна думать, что Зелстон не соответствует своей должности канцлера.

Гавар вытаращил глаза, когда Боуда выпалила подобную крамолу.

– Такое Предложение вообще не должно было прозвучать. Зелстон обязан был предвидеть нечто подобное. Даже если в Милмуре все удастся замять, беспорядки могут начаться в Портсбери или в Старой коптильне^[11]. Информация просочилась за пределы Дома Света, и мы не в силах стереть память у всей страны. Пока вы не вмешались – сам он даже не собирался предпринять необходимые шаги.

Она помолчала, учащенно дыша, и продолжила:

– Ему еще три года сидеть в этом кресле. Не уверена, что это отвечает интересам Британии.

– Что ты предлагаешь, Боуда?

– Предлагаю?

Гавар наблюдал за Боудой, которая только что высказала недопустимое и теперь возвращала себе самообладание с той же элегантностью, как надевала бы дизайнерское пальто.

– Я ничего не предлагаю. Просто поделилась своими размышлениями. – Боуда подошла к двери и открыла ее. – Пожалуй, пора возвращаться к отцу, пока он не нашел дорогу к сервировочному столу с пирожными. А это не есть хорошо. О, Гавар? Удачи тебе.

Сука!

Должно быть, он сказал это вслух, потому что отец повернулся и посмотрел на него округлившимися глазами. Его лицо при этом выражало такую ярость, что Гавар невольно сделал шаг назад.

– Она, как и твой младший брат, дважды политик, в отличие от тебя, – сказал Уиттам. – Я всегда знал, что из всех моих сыновей Сильюн обладает самым сильным Даром, и также я могу назвать его талантливым стратегом. Он заставил канцлера делать то, что ему нужно, а мы с тобой вынуждены теперь бегать и суетиться, чтобы устранять последствия.

«Разве что-нибудь изменилось с того времени, когда мне было пять лет? – подумал Гавар. – Ничего. Кроме того, что я сам стал мужчиной и даже отцом. До каких пор он будет со мной так обращаться?»

Гавар посмотрел отцу прямо в глаза. Чуть свысока, потому что был выше ростом.

– Рикс прав: зачем нам бегать и суетиться? Мы – Равные, Семья основателей, мы не полицейские. С какой стати я должен туда ехать?

Недопустимый вопрос.

– Ты едешь потому, что нужна информация. – Уиттам подошел вплотную к Гавару. – Ты едешь потому, что я так сказал. Потому, что до сих пор ходят разговоры о рабыне, «случайно погибшей во время охоты». Отправляйся в Милмур, – возможно, это тебя как-то реабилитирует. И ты поедешь потому, что я, будучи главой семьи, решаю, останется ли твой ублюдок в Кайнестоне или будет отправлен в сиротский приют. В этом случае, по крайней мере, она не будет каждый день напоминать нам с матерью, как ты нас разочаровал.

Лицо отца было так близко, что его черты расплывались в глазах Гавара красно-черными пятнами. Ему снова было пять лет. Но вместо детского страха и стыда он испытывал ненависть.

Это был недопустимый ответ, отец.

Совершенно недопустимый.

12

Люк

Прошло два дня после ареста Оза, и Люк каждую секунду ждал, что тяжелая рука похлопает его по плечу или железными тисками сожмет повыше локтя. Или резиновая дубинка обрушится на голову.

И даже если ты ждешь и морально готов, сердце, когда это произойдет, все равно оборвется.

Смена только что закончилась, и Люк сменил удушливую жару склада комплектующих на морозный воздух улицы. Уже стемнело, шел сильный дождь со снегом, и в двух шагах ничего не было видно. Он не успел далеко уйти от ворот зоны «Д», как кто-то схватил его за руку. Сердце заколотилось, Люк дернулся и побежал.

Но убежать далеко не успел, услышав за спиной свистящее, как ветер:

– Это я!

Люк затормозил на мокром асфальте и повернулся.

– Сегодня вытаскиваем его, – сообщила Рени. Она стояла в переулке, вокруг нее вихрился мокрый, тускло подсвеченный желтоватым светом уличного фонаря снег. – Нужны колеса – вывезти Оза из города. У меня есть один вэн на примете. Стоит в автомастерской. Ты должен проверить, на ходу ли он, и свернуть голову GPS-навигатору.

Люк ошарашенно посмотрел на нее. Да, он помогал отцу восстанавливать винтажные авто, но это не значит, что он приобрел навыки ломать навигаторы.

– Мы должны это сделать, – сказала Рени. – Надо спасти его.

Надо – сделаем.

Минивэн был похож на тот, что привез его в Милмур, и вызвал тяжелые воспоминания: Люк вспомнил самый первый день, Кеслера, избившего его в кладовке столовой… И на мгновение оцепенел от страха, что их поймают на месте.

Люк закрыл глаза, умоляя руки не дрожать, убеждая себя, что Рени, оставшейся настороже, можно довериться. Так же, как она доверилась ему тогда, на крыше Дурдома, когда он держал веревку, а она спускалась вниз.

Эта мысль придала уверенности. Смелость проснулась и наполнила несокрушимой силой.

Доверие все делает возможным. Доверие – это чьи-то зоркие глаза, чьи-то сильные руки и быстрый сообразительный ум. Доверие способно превратить тебя из карлика в титана. На силе доверия держался их клуб социальных игр. И эта безумная мечта об отмене рабства могла бы стать осуществимой, если бы люди объединились и действовали в одном порыве, как единое целое. Ни Равные, ни их могущественный Дар не смогли бы им противостоять.

Отремонтировать минивэн не составило труда: все нужные запчасти висели на стене. Ключ от машины болтался на одном из крючков, вбитых в ряд на стене. Охрана автомастерской оказалась довольно слабой – всего несколько камер видеонаблюдения, которые Рени либо обходила, либо отключала.

– Ха! – хмыкнула Рени. – Выехать из мастерской не трудно – трудно будет выехать из Милмура. Три кордона безопасности и две проверки чипов, как у вас в зоне «Д».

Это означало, что выехать из Милмура невозможно.

– Преодолеть это только Ангелу под силу. Она отвечает за железнодорожную ветку Риверхед. Тайно перевозить людей – ее специализация. Хотя такого она еще не делала. Ее конек – железнодорожные платформы, потайные отсеки, проверенные водители. Но наш Оз – особая тема, поэтому Ангел сама за ним сюда приедет. Сегодня вечером.

– Ангел? На человеческое имя мало похоже.

Рени весело мотнула головой:

– Это не настоящее имя. Как ее зовут на самом деле, никто не знает. Мы ее просто называем Ангел Севера. Ну, знаешь, там у Риверхеда стоит такая скульптура с крыльями. В общем, сам все увидишь. – Рени фыркнула. – Ну что, мы тут закончили?

Закончили. Люк положил ключи в карман.

Рени привела его к месту встречи – на небольшой пыльный склад, где в архивных коробках хранились какие-то старые, никому не нужные документы. Там их ждали Джексон – сдержанный и спокойный – и Джесси, которая металась от стены к стене, словно готова была для Оза прорыть подземный ход до самой Австралии.

– Чего мы ждем, Джек? Они в любую минуту могут сделать с ним все, что угодно.

Из глаз у нее текли слезы, которые она вытирала с неистовой яростью и отчаянием. Люк подозревал, что ко всему прочему ее мучило чувство вины. Оз попался, потому что сдерживал полицейских и дал ей возможность сбежать. Люку было больно видеть ее страдания.

– Джессика, мы все понимаем и знаем, что надо делать, – ответил док. – Никаких попыток спасения в течение первых сорока восьми часов. Заключенные слишком хорошо охраняются, и требуется время, чтобы точно установить внутренний распорядок в заведении. Хильда ведет мониторинг его камеры, и мы знаем, что с Озом все в порядке. Он, конечно, не в отличном состоянии, ему хорошо досталось, но штопать его не надо. Более того, необходимо разработать план действий. Ангел будет здесь с минуты на минуту, и мы сразу начнем операцию.

– Думаешь, она сможет это сделать? – шмыгнула носом Джесс, голос у нее был грубый и хриплый, словно она несколько смен не приседая отработала в кочегарке зоны «Д».

Тень скользнула по лицу Джексона.

– До сих пор у нее не было провалов. Я только приехал в Милмур, а она этим делом уже давно занималась. Я ей не только свою жизнь могу доверить – скажу больше: и все ваши жизни. Люк подготовил машину, и ты должна доставить Ангела к ней. Здесь ты не можешь оставаться, и с собой я тебя взять не могу.

– Не могу поверить, что ты берешь с собой не меня, а этих детей! – возмутилась Джессика. – Клянусь, если эти ублюдки сделают что-нибудь с Озом…

– Именно поэтому я тебя и не беру с собой. Сядь, Джесси, и подыши глубоко. Все идет как намечено, мы вытащим Оза.

Сидя на корточках, Люк уловил фразу «этих детей».

Детьми здесь были только Рени и он. Рени еще по дороге сюда сказала, что Асиф и сестры, каждый на своем месте, осуществляют техническую поддержку: мониторят следственный изолятор. У доктора были наушники, и время от времени, когда в них говорили, они чуть слышно потрескивали.

Сгорбившись и опустив голову, Джессика села на коробки. В комнате было тихо – только слышалось ее учащенное тяжелое дыхание. Джексон подошел к Люку, и тот вдруг остро почувствовал, что Рени за ними наблюдает.

– Я не возьму тебя с собой, если ты этого не хочешь, – сказал Джексон. – Но Джессика права, я хочу, чтобы вы с Рени пошли со мной. Оз – крупный парень, и ему может понадобиться помощь, чтобы встать на ноги и передвигаться.

Джессика громко всхлипнула.

– Мы должны быстро войти и выйти. Я не буду оказывать ему никакой медицинской помощи, пока мы не покинем изолятор. Если с кем-то столкнемся – разбираться буду я. Надеюсь, этого не случится. Асиф с нашими дамами будут отслеживать каждый наш шаг и сообщать, когда путь открыт. Твоя обязанность – держать под контролем Оза.

– Разве не будет выглядеть подозрительным то, что тебя сопровождают дети? Я имею в виду, такие маленькие, как Рени? – спросил Люк.

– Рени будет ждать нас снаружи. Предупредит об опасности, которую не видят камеры. А ты для охранников достаточно взрослый. Рени тут шопингом занималась, так что есть подходящая для тебя униформа. Люк, я не допущу, чтобы что-то пошло не так.

– Не давай обещаний, которые трудно сдержать, – с горечью сказала Джессика.

– Это не обещание, – послышался тихий незнакомый голос с легким акцентом жителя Ньюкасла. – Это факт. Привет, доктор Джексон.

Ангел Севера.

Когда Ангел появилась в полосе мерцающего света, Люк понял, почему ее так прозвали.

Это была блондинка, высокая и потрясающе красивая. Как девушка с обложки журнала, о которых учителя говорят, что слишком много фотошопа, так что девочкам бессмысленно стремиться им подражать. Но эта женщина действительно была совершенна. Как ангел, заглянувший в окно церкви, или как девушка с рекламы нижнего белья. Прекрасная снежинка, опустившаяся на грязные улицы Милмура.

– Привет, Рени! – Ангел приветственно кивнула. – А ты, должно быть, Джессика. Понимаю, ты сильно переживаешь за Освальда, но мы его спасем. А ты – Люк? Я много слышала о тебе.

– А ты… вы… Ангел. – Люк протянул руку для пожатия. Он даже не представлял, что его ладонь может мгновенно вспотеть. От ее прикосновения словно электрическим током ударило. – Я спрашивал… – Люк нервно рассмеялся. – Я спрашивал у Рени, почему тебя так прозвали. Теперь понимаю.

Она улыбнулась. Люку показалось, что нет в мире ничего более магического, чем эта улыбка. По силе воздействия с ней даже Дар Равных сравниться не мог. Лицо у него загорелось, словно его обдало горячим воздухом склада комплектующих. Ангел была старше его, но ненамного. Действительно ненамного?

Нет смысла выяснять, Люк Хэдли. У ангела вообще нет возраста.

Если у них все получится, какое это впечатление на нее произведет?

Если они провалятся, она придет и спасет его?

– Я только что сказал доку, что согласен, – сообщил Люк. – И минивэн довел до нужной кондиции. Для тебя. С ним не будет никаких проблем.

Он очень, очень на это надеялся.

У Джексона в наушниках послышалось тихое шипение, морщинки в уголках глаз чуть собрались – он вслушивался в то, что говорил Асиф.

– Есть окно с минимальной посещаемостью, всего двадцать восемь минут. Его и используем.

Было почти девять часов, когда они добрались до изолятора. Оза держали отдельно от остальных арестованных в следственном крыле с усиленной охраной. С одной стороны, это было хорошо: меньше народу и их могут вообще не заметить; с другой – плохо, потому что если они с кем-нибудь там столкнутся, то только с тем, кто тоже интересуется Озом.

Как только они подошли к входу, Рени растворилась где-то в темноте.

– Удачи! – бросила она на ходу. – Скоро увидимся.

Они вошли внутрь – только Люк и Джексон.

Охранники, как и администрация, не были рабами. Архитектор, планировавший изолятор, предусмотрел, чтобы у рабов и тех, кто их охраняет, не было точек соприкосновения. Это означало отсутствие на входе рамки чиподетектора. Охрана использовала портативные сканеры, которые считывали ID охраны, закрепленные на манжете, и ID арестованных рабов, вживленные в тело.

– Это разные сканеры, – пояснил Джексон. – Они увидят на тебе форму охранника и воспользуются сканером для охраны.

Ноги у Люка были как ватные. Точно так же он чувствовал себя в тот день, когда взял Дейзи на каток показать класс, а сам все время падал. Представлялось, что охранники вот-вот начнут без предупреждения стрелять в спину.

«Соберись», – приказал себе Люк, напрягая мышцы.

– Мы направляемся к Уолкотту Г-2159, – сообщил док на входе охраннику, протягивая для сканирования правую руку с манжетой.

Такие манжеты носили все вольнонаемные работники Милмура; надевались они на первом пропускном пункте на въезде в город, а вечером там же снимались. Люк недоумевал, как клубу удалось раздобыть пару таких манжет для него и Джексона.

– Что-то ваши лица мне незнакомы, – заметил охранник. – Из отряда особого назначения при Дурдоме? Ну и как вам служится у самой главной надзирательницы? Нет, не надо отвечать. Даже знать не хочу. – Он коротко хохотнул. – Нам тут на ушко шепнули, что кое-кто желает навестить Уолкотта. Правда, не уточнили время. Боюсь, сегодня Суперсука не особенно позабавится с этим парнем, он не в кондиции.

Охранник снова расхохотался, словно избитый Оз был клоуном на арене. Хотелось бы знать: администрация намеренно вербует людей, напрочь лишенных сострадания, или такими бесчувственными их делает работа?

Люк послушно протянул охраннику правую руку для сканирования. Получается, визитеров к Озу здесь ждут. Неужели клуб сумел запустить ложную информацию в систему охраны?

Не похоже. Люк это понял по беспокойству, появившемуся на лице Джексона, когда они двинулись по коридорам следственного изолятора. Люк заметил, как док прикрыл ладонью рот и что-то тихо сказал в микрофон. Ответ только усилил его беспокойство.

В изоляторе было серо и уныло. Они шли по гладкому бетонному полу, звук их шагов громким эхом несся по коридору, отчего Люку становилось не по себе. В голове в ритме шагов предательски застучало «страх-бах-страх-бах». Казалось удивительным, что, кроме него, этого никто не слышит. Им отсюда не выбраться.

Но он вспомнил разговор с Асифом. Парень был компьютерным гением, который с детства строил вычислительные массивы. «Информационные технологии – простая вещь, – как-то сказал он Люку, – но каждый убедил себя, что это очень сложно. Ошибочное мнение, но все считают его абсолютно верным. Люди делегировали свой здравый смысл и доказательства собственных чувств силе технологий. Если ты можешь обмануть технологии, то обмануть человека тебе раз плюнуть».

Униформа и ID-манжеты позволили беспрепятственно попасть во внутренние коридоры изолятора, а затем пройти и третий пункт проверки. Здесь требовалось приложить манжеты к панели, установленной в стене. Последняя проверка была на входе в следственное крыло усиленной охраны.

– Ну и прыть у вас! – покачал головой охранник, доставая связку ключей старого образца и открывая ими тяжелые двойные двери, словно за ними сидели дикие хищники. – Только десять минут назад получил разрешение на допуск. А где же сам господин и повелитель? С вашим боссом ждет в Дурдоме? Думаю, решил, что здесь ему не понравится. Зачем ему якшаться с простолюдинами, верно? У него есть Дар, и можно не волноваться, что забрызгает кровью ковер в кабинете Суперсуки. Папаша Джардин на новый раскошелится.

Слава богу, все это охранник говорил, склонившись и орудуя ключами, потому что даже Джексон потерял самообладание. Брови у него собрались на переносице – видимо, сосредоточился, пытаясь понять смысл слов охранника.

У Люка мозги тоже заработали. Упоминание Джардинов направило все его мысли в Кайнестон, где находилась его семья. Из слов охранника и реакции Джексона было ясно, что не они одни интересуются Озом.

В камерах-клетках крыла усиленной охраны не просто воняло. Зловонный смрад вобрал в себя все, что могло исторгать из себя человеческое тело. Люку пришлось напрячься, чтобы в темной куче на полу узнать Оза. Лучше бы этого никогда не видеть. Охранник направил яркий свет фонарика – настоящее ослепляющее оружие – прямо в лицо Озу. К счастью – если это можно было назвать счастьем, – оба его глаза сильно заплыли и не открывались, так что ослепление ему не грозило.

– Вставай, на выход! – ткнул охранник Оза дубинкой. – Супервайзер и наследник Гавар приглашают тебя на вечеринку в твою честь. А ты даже не потрудился для этого прилично одеться. Ай-ай-ай, как нехорошо!

У Люка от негодования сжались кулаки. Оз не шевелился.

– Черт его знает, может, он встать не может, – сказал охранник. – Боюсь, придется вам его тащить.

– Справимся. – Джексон сделал шаг вперед и присел на корточки у тела Оза.

Оз узнал их? Трудно было понять. Но он вдруг зашевелился, громко застонал и встал на четвереньки. Возможно, док вколол ему адреналин.

– Вставай! – грубо скомандовал Джексон, а затем Люку: – Поднимай его!

Люк ухватил Оза сзади за рабочий комбинезон и потянул вверх. Оз медленно поднялся на ноги; было видно, что кости у него, слава богу, все целы.

Хотя нос вряд ли уцелел. Скорее всего, и нос, и глазница сломаны. Джессика вряд ли бы совладала с собой, увидев Оза в таком состоянии.

– Ну, мы пошли. – Джексон повернулся к охраннику. – Не хочу, чтобы наши великие ждали.

Охранник пожал плечами:

– Скатертью дорога этому засранцу. Ни слова на допросе не сказал – крутого парня из себя строил. А когда один остался, плакал, как девчонка. Надеюсь, ваш хозяин вынет из него все, что не удалось нашим ребятам.

К счастью для Люка, обе руки у него были заняты: он держал Оза за комбинезон, заскорузлый и липкий от крови; а так хотелось дать в глаз этому отморозку.

Они вышли из крыла усиленной охраны и, поддерживая Оза, двинулись по коридорам изолятора. Оз каким-то образом сумел разлепить один глаз – черный зрачок в кроваво-красной склере, словно это был глаз не человека, а какого-то древнего чудовища, вынырнувшего из морских глубин. Люк очень надеялся, что их товарищ смог их разглядеть и узнать.

В наушниках Джексона раздалось шипение, но это был другой звук, более высокий – должно быть, Рени.

– Идите и не останавливайтесь, – сказал док, выслушав сообщение. – За вторым постом проверки нас ждет неожиданная встреча. Никакого внимания в их сторону. Вы знаете, где нас ждет машина, туда и идите. Если мне придется тормознуться, вы должны идти дальше. Меня не ждите. Сажайте Оза в машину и сразу уезжайте.

Комок подкатил к горлу Люка. С трудом его проглотив, он напустил на себя лениво-равнодушный вид, какой обычно бывает у всех охранников и полицейских. Сейчас он – полицейский. Как доказательство – ID-манжета.

– Суматоху объявили? – спросил Джексон у охранника, протягивая манжету для сканирования. – Сдается мне, сарафанное радио здесь работает быстрее, чем все эти системы оповещения. Ведь никто не хочет пропустить подобное событие. Проворонишь – и сам в такой вот клетке окажешься.

Джексон тупо рассмеялся и толкнул Оза так, что тот споткнулся.

– Что за суматоха? – Охранник тревожно напрягся.

– А ты не слышал? Попытка побега. Похоже, сообщники Уолкотта подсели на вашу радиочастоту, сняли информацию и сейчас идут его освобождать. Надо его срочно отсюда увезти. Жаль, что не удастся пересечься с этой компашкой. У них там есть парень, который выдает себя ни больше ни меньше как за самого наследника Джардина. Хотя боюсь, они его фотки плохо изучали, а то бы не стали делать из него какого-то рыжеволосого чувака. Все знают, что Джардины сплошь светловолосые.

– Ты что, правда? – Лицо охранника посерело, словно его пеплом посыпали. Рукавом форменной рубашки он протер дисплей. – Никакого сообщения. Почему мы все узнаем последними? Вот как я могу их теперь остановить?

– Сообщи ребятам на входе, – посоветовал док. – Будь я на вашем месте, я бы их впустил, а потом заблокировал в одном из коридоров. Там их всех сами и скрутите.

Лицо охранника повеселело.

– Верно, так и сделаем. Спасибо.

Они пошли дальше, а охранник что-то начал кричать в микрофон своего шлема. Впереди послышалось громкое эхо шагов. Трудно было определить, сколько людей двигалось им навстречу. Трое?

– Мы в общем следственном изоляторе, – тихо и быстро заговорил Джексон. – Мы можем сопровождать любого арестанта. Гавара Джардина наверняка сопровождает личная охрана супервайзера. Никто из них не знает Оза в лицо. В таком виде его и мать родная не узнала бы. Идем вперед не останавливаясь.

До выхода оставался последний поворот – оттуда они и появились. У Люка волоски на руках встали дыбом, когда он их увидел.

Гавар Джардин больше походил на какого-то монстра, чем на человека. Ростом выше шести футов, широкоплечий, черное кожаное пальто доходило до голенищ кожаных байкерских ботинок. На руках черные перчатки.

Наряд психопата производил устрашающее впечатление, но, будь наследник Джардин одет в пижаму, как группа «Счастливая панда», он бы все равно остался в глазах Люка человеком, внушающим смертельный ужас. Аби показывала им фотографии, но ни одна не могла подготовить к встрече с Равным в реальности. А в Кайнестоне был не один наследник Гавар, а целая семья. И Аби там работала в их Семейном офисе. Мама за кем-то ухаживала. Оставалось надеяться, что на Дейзи не возложили никаких обязанностей.

– Идем вперед. Глаза в пол, – тихо прошипел Джексон.

Две группы шли навстречу друг другу: Люк и Джексон, между ними чуть прикрытый их спинами Оз; Гавар Джардин, за ним, едва поспевая, два охранника. Охранники так боялись отстать, что даже не взглянули на шедших им навстречу.

Тело у Люка обмякло, на мгновение показалось, что он эквилибрист на высокой стопке вращающихся цилиндров, которые вот-вот под ним развалятся, и он упадет.

Только не сейчас, он должен доставить Оза к машине.

Охранник на входе стоял с вытаращенными глазами, уже приготовив два сканера.

– Видели их? – прошептал он. Док кивнул. – Вы тютелька в тютельку успели. Хотя надо отдать им должное: ну и выдержка у этих ребят. Подкрепление уже в пути – как раз подоспеют, когда мы их заблокируем.

Джексон кивнул. Несколько секунд – и они уже на морозном воздухе.

Когда перешли дорогу, скользнула тень и последовала за ними. Через два квартала Джексон прислонил Оза к стене, обхватил его лицо ладонями и очень осторожно большими пальцами поднял распухшие веки:

– Все позади, парень. Теперь ты в безопасности.

Само присутствие Джексона вернуло Оза к жизни. Он с усилием сам приподнял набухшие веки, облизал разбитые опухшие губы. Рени приложила к ним бутылку с водой, и Оз принялся жадно, большими глотками пить, осторожно ощупывая свое лицо.

– Да, совсем не красавчик, – прохрипел он.

И Люк вдруг почувствовал прилив безмерной радости, словно услышал самую веселую в мире шутку.

В этот момент в той стороне, где находился следственный изолятор, раздался взрыв; в тишине позднего вечера он показался преувеличенно громким.

– Люк, Рени, ведите его, – велел Джексон. – Как можно быстрее доставьте к машине. Нельзя терять ни минуты.

– Что там случилось? – вытаращила глаза Рени.

– Это Гавар Джардин.

Джексон развернулся и побежал назад к изолятору. Оттуда доносились шум, крики. Влажная, сонная тишина позднего вечера была разорвана в клочья.

– Сюда, – сказала Рени. – Ангел уже ждет нас.

Люк то подталкивал, то тащил Оза, но не успели они пройти еще квартал, как он услышал звук выстрелов. Первый. Второй. После второго раздался душераздирающий крик.

Люк не был уверен, но ему показалось, что кричал Джексон.

– Не он! – яростно прошипела Рени и потянула его за рукав. – Не он…

Они преодолели еще три квартала и увидели минивэн. От него отделилась фигура и побежала им навстречу – Джессика.

Она обхватила Оза, словно могла поднять и унести на руках. Такой сплоченной группой, подталкиваемой Рени, они и подошли к минивэну. Рени немного оттащила Джессику в сторону, давая Люку возможность запихнуть Оза на заднее сиденье. Джессика, рыдая, уткнулась в его комбинезон, испачканный кровью. В ответ из темноты вэна показалась большая черная, похожая на медвежью лапу рука и погладила ее по голове:

– Нам надо ехать, Джес.

За несколько кварталов от них в небо взметнулось пламя, такое яркое, что осветило лицо Рени. Едкий дым стелился туманом и полз в их сторону. Люк ощутил его запах, услышал, как на крыши ближайших домов посыпались обломки.

– Пора, – раздался голос водителя. – Рени, закрывай дверцу.

Ангел. Люк начисто забыл о ней. И сейчас, взглянув на ее высунувшееся из окна лицо, не понимал, как такое могло случиться. Ее светлые волосы были спрятаны под вязаной шапочкой, руки крепко сжимали руль.

– Обещаю, отныне он в полной безопасности. И о Джексоне не беспокойтесь – с ним тоже все будет в порядке. Сейчас займитесь собой. Разделитесь и отправляйтесь по домам. Выбирайте разные маршруты. И конечно, держитесь подальше от изолятора.

Ангел кивнула в сторону, откуда валил едкий дым, а небо полыхало пугающими голубыми и оранжевыми сполохами, словно кто-то устроил фейерверк.

Она завела мотор, машина готова была сорваться с места, а Люк застыл на месте и все смотрел в открытое окно минивэна, не в силах отвести глаз от ее прекрасного лица.

Ангел протянула руку и – о чудо! – провела пальцами по его щеке. И снова он почувствовал, как по телу прошел электрический разряд.

– Береги себя, Люк Хэдли, – сказала Ангел.

Мотор зло рыкнул, и через несколько секунд минивэн исчез в темноте.

13

Боуда

– Они использовали Дар?

– Именно это я и сказал.

Ее будущий муж сложил на груди руки, ее скептицизм злил его, это было видно по тому, как покраснело его лицо.

Боуда вздохнула. Вот такая у них будет совместная жизнь. Малейшая глупость будет вызывать у Гавара агрессию.

«Ты хотел мармелада, дорогой?» Сердитый взгляд: «Именно это я и сказал». – «Сегодня на чай мы ждем твою двоюродную бабушку, моя любовь?» Косой взгляд: «Именно это я и сказал».

Скоро она это узнает. Завтра в Грендельшаме – вторые дебаты. А после третьих в Кайнестоне состоится их свадьба. Через три месяца.

Какой бы была ее жизнь, если бы судьба уготовила ей другого Джардина – Дженнера или Сильюна? Впрочем, кандидатура Дженнера даже не обсуждается. Если б он был старшим сыном Уиттама, то Уиттам лишил бы его права наследования. А Сильюн? Ну… лучше уж терпеть вспыльчивость Гавара.

Возможно, стратегия, которую она выбрала, будет весьма действенной, когда у них появятся дети.

– Насколько я поняла со слов твоего отца… – Боуда посмотрела на Уиттама в поисках поддержки, и тот утвердительно кивнул, – побег оказался возможен исключительно в результате неэффективной организации работы службы безопасности Милмура.

Все их просчеты она перечислила, загибая пальцы и морщась от яркого бирюзового лака на ногтях. Рано утром Дина прилетела из Парижа и ввалилась в двери с кучей пакетов с дизайнерской ерундой и непомерно дорогой косметикой. Дина настаивала, что после завтрака непременно должна сделать сестре маникюр, хотя для этого существовали рабы. «Политики тоже должны быть красивыми!» – провозгласила Дина. Боуда полагала, что это был еще один пример счастливого случая рождения. Представить только: Диди – наследница Матраверсов.

– У организаторов побега были действительные ID-манжеты. Они представились охраной администрации, поэтому у охранников изолятора не вызвал подозрения тот факт, что лица им незнакомы. – Боуда загнула два пальца. – Твой отец только что получил подтверждение, что они также взломали систему видеонаблюдения. Более того, они вели мониторинг каналов связи изолятора и таким образом узнали о вашем прибытии.

Ко всему прочему стоить добавить, что они обладали незаурядной выдержкой. Если бы побег Уолкотта не был бы для нас таким ударом, я бы аплодировала их дерзости. Выйти из изолятора с заключенным и убедить этих идиотов-охранников, что это вы команда прорыва! – У Боуды больше не осталось пальцев на руках. – В целом более чем достаточно причин, чтобы объяснить, как они вывели пленника из-под носа у такой непрофессиональной охраны.

Гавар стоял на своем. Он тучей навис над Боудой, сидевшей на диване, но это ее нимало не испугало. Для разговора они собрались в уютной гостиной папочки в его маленьком надежном убежище Мэйфэа. Здесь торжествовала роскошь, которой папочка любил себя окружать всегда и везде. И Боуда чувствовала себя в полной безопасности. Это была ее территория.

– Причина не только в этом, – продолжал настаивать Гавар. – Я не стану утверждать, что в службу охраны Милмура набирают людей с исключительно высоким ай-кью. Но настаиваю, что охранников нельзя было вот так просто обмануть. Как и меня. Я прошел мимо, но даже не посмотрел в их сторону!

Боуда сочла это последним штрихом во всей этой смехотворной картине всеобщего идиотизма. Гавар Джардин прошел мимо команды прорыва и ничего не заметил. А теперь, чтобы как-то оправдаться, приплетает ко всему этому делу Дар, которым якобы кто-то там воспользовался. И не где-нибудь, а в городе рабов, где нет ни одного человека, обладающего Даром. Боуда помнила, как бурно Гавар выражал нежелание применять специальные меры к задержанному. И возможно, пока ехал в машине из Лондона до Милмура, всю дорогу пил. Всем известно, что «бентли» Джардинов – это винный погреб на колесах.

– Интересная гипотеза. – Лорд Уиттам стоял, облокотившись на полку камина, и наблюдал за их перепалкой. – Но в данном случае неуместная. Угнанную машину нашли в карьере Национального парка Пик-Дистрикт. Ее уже достали, но вряд ли это даст какие-то зацепки. Если бы там действовал кто-то владеющий Даром, он бы не стал прибегать к такой стратегии.

– Мы знаем, кто был за рулем этой машины? – спросила Боуда. – Сам беглец или его сообщник?

– Примерно через пять минут после того, как команда прорыва была обнаружена, полиция по всему периметру провела проверку чипов. Проверка показала, что все чипированные рабы, находившиеся вне территории, отсутствовали с разрешения – за исключением заключенного Уолкотта. Машина прошла через несколько контрольно-пропускных пунктов. Все охранники доложили, что идентификация соответствовала и что за рулем сидела женщина кавказской внешности, хотя их описания довольно расплывчаты.

– Женщина? И к тому же нечипированная? – удивилась Боуда. – Его жена? Она находится за границами города? У нее статус свободной?

– Его жена умерла, – бесстрастно констатировал Уиттам. – Три года назад, рак груди. Похоже, поэтому Уолкотт и отправился на безвозмездную отработку.

– Именно это я и сказал. – Гавар сжал кулаки. – Они использовали Дар.

Боуда была уверена только в одном: в ту ночь в Милмуре Даром воспользовался один человек – Гавар. Он пришел в бешенство, когда охранник принял его за команду прорыва и заблокировал в коридоре следственного изолятора, и устроил взрыв, открывая себе выход. В результате крыло, где содержался Уолкотт, превратилось в руины, а несколько человек получили серьезные ранения. Это, конечно, было излишним, хотя и своевременным напоминанием мятежникам Милмура, какой силе они бросают вызов.

А потом он со своим любимым револьвером пустился за кем-то в погоню: видимо, показалось, что это Уолкотт или его сообщник.

«Гавар Джардин – настоящий герой, – улыбнулась про себя Боуда. – Не герой, а мальчик, играющий в игрушки».

Но Боуда не хотела, чтобы на начальном этапе Гавар выбросил из своего детского манежа все свои игрушки. Как бы то ни было, ближайшие два дня ей придется провести в обществе Джардина-отца и Джардина-сына. Пожалуй, пора перейти на более мягкий тон общения.

– Что с тем человеком, в которого ты стрелял? И что побудило тебя его преследовать: Дар, интуиция или острый слух? – Она одарила Гавара самой нежной улыбкой, но казалось, у него непробиваемый иммунитет к женским чарам. – Твоя интуиция тебе верно подсказала, что арестованного попытаются спасти.

– Я не стрелял в него, – возразил Гавар. – Я в него попал. Я слышал, как он закричал.

Гавар был весьма щепетилен, если дело касалось его меткости. Эта щепетильность появилась у него после того, как распространились слухи о несчастном случае на охоте, когда он застрелил рабыню, мать своей дочери.

– Но на месте ты не нашел ни тела, ни пятен крови?

– Именно так. – Гавар раздраженно покачал головой. – Мы с отцом это уже обсуждали.

Боуда видела, как он бросил взгляд в сторону лорда Уиттама, словно ища у него поддержки. Но поддержки не было. Ее никогда не было. И это было достойно жалости.

– Если Гавар попал в беглеца, тому все равно удалось покинуть Милмур. А если в сообщника, то он должен быть еще в Милмуре. Нужно держать на контроле больницы, – сказала Боуда, обращаясь к своему будущему свекру. – И опросить весь медперсонал. И даже если рана легкая и неизвестный самостоятельно оказал себе помощь, надо обязать администраторов и бригадиров внимательно следить за рабочими. А персонал, обслуживающий жилые блоки, должен сразу докладывать, если обнаружится кровь на простынях или полотенцах.

– Хорошее предложение, – одобрил Уиттам, и Боуда не могла не отметить, что ей это очень приятно.

Не слишком ли самонадеянно ожидать, что лорд Джардин в один прекрасный момент признает, что она в большей степени, чем его сын, подходит для высокой должности? Увы, скорей всего, так. Единственное, что Уиттам Джардин ценил превыше всего, – это благородство крови. По крайней мере, дети Боуды выиграют от его эгоцентричной преданности исключительному превосходству рода Джардинов.

– Итак… – произнес лорд Уиттам, будто подводил итог официального заседания, на котором присутствовал сам канцлер. – Арестованный Уолкотт совершил побег из следственного изолятора при поддержке двух мужчин, возможно обладающих Даром.

Он снисходительно кивнул в сторону своего наследника.

«Неужели, – подумала Боуда, – он не видит обиды и ненависти в глазах сына?»

Гавар был похож на озлобленного цепного пса, который отлично знал длину своей цепи и ждал того момента, когда об этом забудет хозяин.

– Мы полагаем, что один из них убит или ранен, – продолжал Уиттам Джардин. – Мы не знаем, где в данный момент находятся его сообщники. Тем не менее заключенный впоследствии покинул Милмур в минивэне, которым управляла неизвестная женщина без чипа. Все верно?

– Не имею представления, о чем вы здесь ведете беседу, – раздался сонный голос. – Не хотите ли кофе? Мне Анна уже сварила. Я совершила ужасную глупость: прилетела утром и легла спать. В Париже было так весело, и я совершенно измотана.

Это в гостиную вошла Дина. Растрепанная и заспанная; кашемировый халат едва перехвачен поясом, на руках – ее наглый мопс Стинки. Увлеченная разговором, Боуда даже не слышала, как сестра открыла дверь.

Уиттам смерил Бодину убийственным взглядом. Боуда знала, он считал Дину инфантильной избалованной девчонкой – обузой семьи. К сожалению, сестра появилась в самый неподходящий момент и могла вмешаться в их разговор. И Боуде пришлось бы объяснять очередную причуду Диди – обращаться к рабам по имени; так она решила бросить вызов обществу. И ее страсть щедро спускать папочкины деньги, с таким трудом заработанные, на так называемые правозащитные организации, которые, несомненно, все до последнего фунта тратили на статусные офисы и роскошные вечеринки для международных СМИ.

Боуда подошла к сестре и, приобняв, препроводила назад в кухню:

– Мы готовимся к завтрашним дебатам, дорогая. И уже почти закончили. Конечно же, я с удовольствием выпью кофе, прежде чем отправлюсь в Грендельшам.

– Стинки меня разбудил, – глядя на сестру, с волнением в голосе сообщила Дина. – С животиком у него что-то не в порядке. Думаю, не следовало давать ему столько улиток. Я и не подозревала, что они вызовут у него несварение. А может, такую реакцию вызвал чеснок?

Боуда с тревогой глянула на мопса. Стинки сто раз за свою жизнь заслужил имя «Вонючка». Собачонка повернула голову и затуманенными виноватыми глазами посмотрела на Боуду.

– Отпусти его, пусть побегает в гостиной, – предложила она сестре. – Это должно ему помочь.

Боуда взяла у нее из рук мопса, поставила на пол и резко ткнула в живот острым носком туфли. Оставалось надеяться, что Дина этого не заметит. Стинки тявкнул и залетел в гостиную, где ожидали Джардин и его наследник.

Боуда закрыла дверь.

После кофе и прощаний последовала долгая дорога на юг Уэльса в Грендельшам. Первые и третьи дебаты всегда назначались на день осеннего и весеннего равноденствия, вторые неизменно приходились на зимнее солнцестояние – самый короткий день в году. Боуда приурочила свое прибытие к закату.

Машина сделала поворот, и впереди открылись песчаные просторы полуострова Гауэр. На вершине скалы, омытый последними лучами заходящего солнца, стоял Грендельшам. Сейчас он походил на куб чистейшего мерцающего розового света. Сила Дара создала этот полностью стеклянный куб – роскошный и совершенно непрактичный. Это был первый и единственный образец так называемого стиля Третьей революции. За ним закрепилось прозвище «оранжерея»; своим видом он напоминал одну из тех претенциозных арт-инсталляций, которые наводняли галереи Саут-банка и которые Дина любила спонсировать. Но Грендельшам поражал своей грандиозностью.

У Боуды перехватило дыхание, она не могла оторвать от него глаз. Никогда нельзя было угадать, каким цветом куб будет наполнен: голубым, как небо в ясный летний день; нежно-желтым в полуденном солнце; холодно-сиреневым на рассвете. И сейчас цвет его менялся: розовый, сгущаясь, темнел, перетекая в ярко-красный – цвет крови.

Боуда вжалась в сиденье, ей внезапно стало не по себе. Нервно надавила на кнопку, и тонированное стекло поднялось, закрывая волнующее зрелище. Вспомнились фотографии Милмура – огромные алые буквы «Да!» на здании администрации. Краска разбрызгана резкими полосами, как глубокие порезы на теле. Конфискованные листовки; на одной фраза: «Мы истекаем кровью под их кнутами».

«Вульгарный пропагандистский мусор, – подумала Боуда. – Смешно. Будто сегодня кто-то пользуется кнутами…»

Когда ее машина подъехала к Грендельшаму, солнце уже село, и теперь он был ярко освещен изнутри электрическим светом. В поисках отведенной ей комнаты Боуда лавировала в толпе Равных, на ходу раздавая и получая приветствия и поцелуи. Стены спален и ванных комнат в Грендельшаме тоже были стеклянными, но, слава богу, занавешены. Вторые дебаты были овеяны недоброй славой из-за слухов и интриг, которые они породили. Боуда напомнила себе, что надо надежно запереть дверь на тот случай, если ночью Гавар Джардин вдохновится репутацией, закрепившейся за Грендельшамом.

Она позвала рабыню, чтобы та помогла ей надеть платье с очень глубоким вырезом на спине. Оно было таким узким, что Боуда не понимала, как в него втиснется, – привезенный Диди из Парижа шедевр кутюрье, от которого не хватило духу отказаться. Однако волнения оказались напрасны: платье стекло с плеч на пол волнами искрящегося серебра. Эффект был столь потрясающим, что Боуда даже не наказала рабыню, которой запрещалось громогласно выражать свое восхищение.

Боуда наслаждалась всеобщим вниманием: головы поворачивались в ее сторону, когда она спустилась на коктейль-фуршет, в зал смокингов и вечерних платьев. Папочка с Риксом потягивали виски, усевшись на неудобный с виду кожаный диван на хромовых ножках. Папочка уже был навеселе, а Рикс, смеясь, комментировал ее отчет о последних событиях в Милмуре.

– Раб сбежал? Ну и дела… – Рикс выдохнул через нос ароматный дым сигары. – Не послать ли по его следу собаку? Ту, что Гипатия за собой на поводке таскает.

У Боуды вытянулось лицо. На время третьих дебатов и ее свадьбы собаку Гипатии нужно будет надежно запереть в конуре, а лучше, чтобы ее вообще не было в Кайнестоне. Крован хорошо сделал свою работу: существо выглядит по-настоящему отвратительно, но если Диди его увидит, однозначно устроит сцену великодушия.

За ужином Боуда сидела между двумя мужчинами, потом незаметно удалилась в свою комнату и принялась за работу. Это была ее любимая часть вечера.

Слухи о полном провале в Милмуре уже начали циркулировать среди Равных, и они желали знать подробности. В маленькой речи, которую она завтра произнесет в качестве секретаря Совета юстиции, Боуда будет скромной и уклончивой. То там, то здесь будут вкраплены детали – семена, которые обрастут сплетнями и домыслами. Вместе с информацией проскользнут нотки сожаления, ужаса и даже сомнения: о чем думал канцлер, когда делал столь безответственное Предложение? Ответ каждый даст сам. А здесь она услышит ропот одобрения и только потом продолжит.

Какие плоды со временем дадут все эти семена?

Было уже поздно, и люди внизу начали расходиться. Однако шум не стихал: те, что остались, находились в изрядном подпитии. Каменистая почва для ее маленьких семян. Пора ложиться спать, но прежде перечитать речь. И не мешало бы глотнуть свежего воздуха, чтобы проветрить мозги.

Лавируя между смеющимися, флиртующими группами Равных и редких среди них наблюдателей парламента, Боуда отметила тех, кто стоял особенно близко друг к другу. Возможно, это и неподходящее время для распространения информации, но для сбора – то, что нужно. Она почти уже подошла к массивной, с бронзовыми краями двери центрального входа Грендельшама, уже виден был залитый лунным светом пляж, когда кто-то резко дернул ее сзади, и Боуда вскрикнула от неожиданности.

Она в ярости развернулась, ожидая увидеть Гавара. Да, рыжие волосы, но лицом к лицу Боуда оказалась не с ним, а со своим будущим свекром. Подтаскивая ее ближе, он так сильно сжал ей руку, что казалось, сломает. Теряя равновесие на высоких каблуках, Боуда упала ему на грудь, второй рукой он прижал ее к себе. Хрустальный бокал больно уперся в ее обнаженную поясницу.

Ударил тяжелый запах виски, и его лицо придвинулось так близко, что, когда Уиттам заговорил, показалось, будто он выдыхает слова внутрь ее грудной клетки, как божество, вдыхающее жизнь в вылепленного из глины человека.

– Ты великолепна в этом платье.

В подтверждение своего восторга Уиттам провел бокалом по ее обнаженной спине, остановился у шеи и погладил большим пальцем по горлу. Боуда откинула голову назад, стараясь избежать прикосновения, но получилось еще более зазывно. В ушах послышался шум – то ли шум крови, то ли моря за стеклянными стенами. Вокруг были люди, и невозможно было устроить сцену.

– Как это нетипично, – его дыхание щекотало ей ключицу, палец надавил чуть сильнее, – для членов моей семьи.

Гладкое серебряное платье было предательски тонким. Боуда чувствовала малейшее движение его тела.

Ее обдало холодной волной. Она теряет сознание или Уиттам возмутительным образом использует свой Дар, чтобы сломить ее сопротивление? Боуда открыла глаза – когда она успела их закрыть? – и увидела, что стеклянные двери открыты. И там, за ними, виднеется темный силуэт и горит маленькая красная точка.

«Сигарета», – догадалась Боуда, почувствовав запах дыма. Руки Уиттама разжались, и она смогла сделать шаг назад.

– Все в порядке?

Мужской голос. Вежливый. Незнакомый.

– Беседую со своей дочерью, – как ни в чем не бывало ответил Уиттам, поднимая бокал и делая глоток виски.

Когда он возил им по ее спине, немного пролилось, и Боуда чувствовала, что спина стала липкой.

– Разумеется, лорд Джардин. Надеюсь, я вам не помешал. Но мне показалось, что у мисс Матраверс закружилась голова и, возможно, она хочет подышать свежим воздухом. Хотя когда я сказал «подышать свежим воздухом»… – незнакомец сделал многозначительную паузу, – я имел в виду «воющий среди скал ветер». Эффект весьма бодрящий. Мисс Матраверс?

Незнакомец еще шире открыл дверь, словно приглашая ее выйти и тем самым вклиниваясь между ней и ее будущим свекром.

Ворвался порыв ветра, в их сторону начали поворачиваться головы и раздраженно требовать закрыть дверь. Боуда сделала самое простое: приподняла подол платья и переступила порог. За спиной у нее, она знала, Уиттам развернулся и смешался с толпой Равных.

Что это было?

Спаситель – весьма условное понятие: она и сама способна за себя постоять – отпустил дверь, и та за ними закрылась. Боуда прищурилась: слишком сильный ветер, хотя дул и не в лицо. И холодно. Впрочем, Равным это не создавало дискомфорта, но Боуда не была уверена в незнакомце: кто он – Равный или парламентский наблюдатель из простолюдинов? Она его толком не рассмотрела.

Глаза наконец привыкли к темноте. Совершенно очевидно, что не из Равных. Но и не наблюдатель.

И вдруг ее осенило. Боуда поморщилась. Как унизительно!

– Вы Джон Файерс, сын спикера Доусон.

– Я не буду использовать ваши семейные связи против вас, – рукой с сигаретой он небрежно махнул в сторону исчезнувшего за спиной Уиттама Джардина, – если вы не будете использовать мои против меня.

– Подождите!

Боуда была так потрясена подобной дерзостью, что едва осознала то, что он сказал.

– Во время вторых дебатов, независимо от погоды, вы обязательно выходите подышать свежим воздухом перед тем, как лечь спать. Вам здесь нравится, не так ли?

Джон Файерс указал в сторону сияющего светом куба, и когда немного развернулся к свету, Боуда разглядела его лицо, короткие каштановые волосы и глаза. Голубые. Точно такого цвета был Грендельшам несколько лет назад, когда она безоблачным летним днем приехала сюда.

– Я не вас осуждаю, – продолжал Файерс, не обращая внимания на то, как пристально она его рассматривает. – Грендельшам – нечто невероятное. Прекрасное. Современные архитекторы со всеми новейшими технологиями не могут создать ничего подобного. А несколько столетий назад Равные воздвигли его здесь исключительно силой своего Дара.

Пытается заискивать, чтобы снискать расположение? Но голос звучит искренне.

И все же что ему от нее нужно?

– Вы верно заметили, мистер Файерс. Но думаю, сейчас не время и не место обсуждать архитектурные достоинства Грендельшама.

– Разумеется. – Файерс повернулся, и его лицо снова скрыла тень. Сигарета вспыхнула от последней затяжки, он бросил ее и растер ботинком. – Я не обсуждаю архитектурные достоинства Грендельшама.

Джон Файерс помолчал. Высоко в небе висела полная луна. Ее свет серебристыми блестками рассыпался по морским волнам, беспокойно накатывавшим на берег. Это была преамбула, за которой последует неуклюжий комплимент ее платью?

– Многие из нас – моя мать, например, – думают только о том, что вы, Равные, берете у нас наш труд, нашу свободу, десятилетие нашей жизни. И очень немногие понимают, что вы даете – стабильность, процветание. Величие и мощь, которым завидуют другие страны. Напоминание, что в мире есть нечто большее за пределами нашего обыденного сознания.

А-а-а, так это, значит, он один из тех, кто зациклен на Даре? Боуда знала: существуют такие маньяки среди простолюдинов, которые помешаны на Даре и том, что он способен сотворить. Однажды действительно обезумевший попытался совершить ритуальное убийство Равного, чтобы украсть его Дар – что, разумеется, совершенно невозможно. Если таких сумасшедших потенциальная жертва не убивала на месте, они становились прóклятыми. После чего попадали в руки лорда Крована и проводили остаток жизни, на своей шкуре испытывая все возможности Дара.

Файерс не походил на сумасшедшего, но кто его знает?

– Вам, должно быть, холодно, – заметила Боуда. – Поэтому если вам есть что сказать…

Она надеялась поставить его на место, но Файерс лишь улыбнулся:

– Я слышал о Милмуре. И думаю, скоро вы услышите о подобных событиях и в других городах – Риверхеде или Старой коптильне. А затем это может произойти и в самом обычном городе.

И возможно, тогда – если не раньше – вы вспомните, что есть среди простолюдинов те, кому нравится мир таким, каков он есть. Кто извлекает из этого пользу и не желает перемен.

Взгляд Файерса устремился вглубь ярко освещенного куба, словно хотел среди немногих оставшихся гостей найти рыжеволосую голову. Губы скривились в усмешке.

– Ваши союзники не всегда те, кого вы ими считаете, мисс Матраверс. Равно как и ваши враги.

После чего сын спикера низко поклонился, развернулся и ушел в темноту навстречу порывистому ветру.

14

Люк

Клуб социальных игр Милмура готовился к грандиозной новогодней вечеринке, какой в городе еще никогда не было.

Планировалось настоящее разгуляево.

Рождество прошло не так ужасно, как боялся Люк: даже рабам дали выходной. С утра он вдоволь повалялся в постели, а затем Райан стал его проводником в их скудных общежитских развлечениях: обед из жареной курицы с жидким овощным рагу и видеотрансляция в главной комнате Рождественского послания канцлера, за которой последовал фильм и рождественские телепрограммы. Вечером неизвестно откуда появились бутылки нелегального самогона и разошлись по общежитию. Люк принял участие в товарищеском – местами очень опасном для жизни – матче по уличному футболу против соседнего общежития.

Никаких рождественских подарков, естественно, не было. Люк даже открытки из Кайнестона от родных не получил, хотя три месяца карантина уже истекли. Но на Милмур был наложен запрет на какое-либо сообщение с внешним миром из-за фокуса с граффити – красное слово «Да!» разбежалось по стенам города. Впрочем, спасение Оза стало для Люка самым желанным подарком.

Вторым подарком было появление живого и невредимого Джексона неделю спустя после побега Оза.

– Мы думали, тебя убили, – сказала Джессика. – Мы слышали, как кто-то закричал, и подумали, что это ты: ведь у тебя не было оружия и ты не мог стрелять – значит стреляли в тебя.

Вид у Джексона был извиняющийся.

– Я пытался увести его подальше от вас. Прошу прощения, если заставил волноваться.

– А взрыв? Огонь? Что это было? – спросил Люк.

– Проявление Дара. Небольшая демонстрация того, на что способны Равные.

– Зато они не умеют смотреть в оба, – фыркнула Рени. – В тюряге этот рыжий громила прошел мимо вас, не заметив.

– Он не ожидал увидеть нас с Озом идущими навстречу, поэтому и не увидел, – возразил Джексон. – Это свойственно людям, и Равные здесь не исключение. Они видят то, что хотят видеть. Уверяю вас, Гавара Джардина нельзя легкомысленно сбрасывать со счетов. Никого из них нельзя.

– Это те Джардины, на которых работает моя семья, – сообщил Люк. – Сестра заставила нас выучить все их имена.

– Да, именно так. И план отправить тебя к семье остается в силе. Люк, ты не должен оставаться здесь один без присмотра.

А разве он здесь один и без присмотра? У него есть клуб.

У него есть друзья. И цель.

Конечно, у него еще есть родители и сестры.

Скорее всего, Аби и Дейзи вынуждены лицезреть этого Гавара Джардина каждый день. Если этот парень может одним усилием мысли – своим Даром – взорвать тюрьму, что он может сделать с рабом, который ему не угодил…

Конечно, место Люка рядом с семьей. Но, как ни странно, со временем всепоглощающая потребность воссоединиться с семьей немного ослабла.

– Как ты на это смотришь, Люк? – Голос Джексона вернул его к реальности. – Устроим веселую новогоднюю вечеринку для Суперсуки и ее ребят?

Как оказалось, слово «вечеринка» не вполне подходило для грядущего мероприятия.

«Просто удивительно, – подумал Люк, оглядывая сидевших за столом, – как доку удалось собрать людей, обладающих самыми необходимыми клубу способностями?»

Когда он поближе с ними познакомился, то понял, что за обычным внешним фасадом скрывались совсем не обычные таланты. Взять хотя бы сестер. Обе были полицейскими, но прошло время, прежде чем Люк узнал, какого рода.

– Киберпреступность, – сказала однажды Хильда, сжалившись над Люком, которому никак не удавалось угадать.

– Ловим извращенцев, – добавила ее сестра. – Интернет-наркоторговцев и прочий подобный народец. Так что мы знаем, как в любой системе что-то найти или что-то спрятать.

– Плюс мы знаем много хороших шуток, которые бы твоя мама не одобрила, – прибавила Хильда.

То же самое касалось и остальных. Джессика была инструктором по фитнесу, но использовала свой заработок для поддержки карьеры полупрофессионального бегуна. Она начала свою безвозмездную отработку после затяжной депрессии, последовавшей после того, как осознала, что потеряла спортивную форму.

– Это был самый сильный удар по моему самолюбию, – призналась она с сожалением.

Асиф недавно был квалифицированным преподавателем информатики, который ненавидел школу.

– Дети меня пугают. Представь себе комнату, в которой сидят тридцать Рени.

Это Люк понимал.

Асиф заинтересовался ограничением доступа в Интернет в городах рабов и пару лет экспериментировал с прорывами в систему. Затем решил усложнить задачу: из города рабов прорваться во внешний мир.

– Ты начал отработку ради эксперимента? – Люк не верил своим ушам.

– Ну что тут скажешь, больной на всю голову, – пожал плечами Асиф.

А чем был полезен клубу Люк? Трудно сказать. Ну помог отремонтировать минивэн для побега Оза, но никто ведь не знал заранее, что такие способности могут понадобиться. Он готов был рискнуть ради благородного дела. Это заложено в его характере. Люк провел в Милмуре достаточно времени, чтобы понять: большинство к такому риску не готово.

Таким образом, он оказался в меньшинстве. И единственное, что делало его безусловно уникальным, – это то, что его семья находилась в Кайнестоне.

Куда, несмотря на его вклад в дело клуба, Джексон хотел, чтобы его отправили.

У дока были на это причины?

Ответ не пришел сразу, поэтому Люк сосредоточился на планировании новогодней вечеринки.

За разговорами и спорами они провели несколько часов, пока не родился план, как устроить в Милмуре настоящий день хаоса. Рени сжевала столько жвачки, что оставалось только дивиться, как она не стерла зубы. Джессика впервые после побега Оза выглядела оживленной. Хильда и Тильда выпили бескрайнее море чая, а Асиф так раскачивался и крутился в своем кресле, будто был подключен невидимыми проводами к розетке.

– Может быть, стоит привлечь кого-нибудь из других городов рабов? – предположил Люк. – Из Риверхеда, например.

Рени сразу же догадалась, что он ищет предлог, чтобы снова увидеть Ангела, и бесцеремонно расхохоталась. Даже Джессика улыбнулась.

– Ну, а что тут такого? – Люк покраснел. – Просто предложил. У них тоже могут найтись… подходящие люди, только и всего.

Джексон посмотрел на смущенного и растерянного Люка, затем усмехнулся и сказал:

– В Риверхеде есть свои первостепенные задачи.

– Да ладно, ладно. – Люк знал, когда побежден и надо отступить.

Док объявил, что заседание закрыто. И теперь членам клуба оставалось одно – воплотить в жизнь разработанный план.

Перед Люком стояла самая амбициозная задача – он сам ее перед собой поставил – организовать стачку и на целый день остановить работу зоны «Д».

Это было самое сложное задание. А в жизни у Люка имелось немало достижений: он играл в футбол за взрослую команду, отвечал за подготовку их классом программы для Фестиваля общины и освоил вариал кикфлип на скейтборде. Но сейчас он не мог просто ходить и уговаривать людей принять участие в стачке.

За месяцы работы в зоне «Д» Люк успел познакомиться со своими коллегами и отметить тех, кто громче всех разговаривал в очереди в столовой, и тех, вокруг кого всегда собиралась толпа ребят, которым требовалась хорошая шутка и чувство локтя, хотя администрация, чтобы исключить все виды сплоченности, делала график работы предельно плотным.

Среди таких заметных ребят был парень по имени Деклан, знакомый Джимми, дяди его друга Саймона. Тонкая нить, но она могла помочь Люку войти в его круг, связанный доверием и дружбой. Призыв к сопротивлению будет распространяться, передаваясь из уст в уста.

Впервые Люк был благодарен грохоту, который стоял в зоне «Д», иначе бы Деклан наверняка услышал бы, как от волнения колотится сердце у него в груди. Когда они проходили возле кладовки, Люк схватил его за рукав и потянул туда.

– Ты слышал о стачке? Что думаешь по этому поводу? – спросил Люк. – Было бы здорово, но страшно. Что скажешь?

Деклан удивленно вытаращился. Разумеется, не было никакой стачки – пока не было, – как не было никаких разговоров о ней, хотя скоро разговоры пойдут. Люк изложил свой план так, будто слышал от кого-то, и Деклан заинтересовался.

– В нашем околотке мы ни о чем не слыхали, – сказал он. – Наверное, какая-то горячая голова на складе компонентов это придумала. Но идея классная. Преподать Суперсуке хороший урок за то, что лишила нас даже рождественской открытки из дому, не говоря уже о патрулях, которые в последние дни шныряют повсюду – чуть ли не в одной постели с тобой спят. Третья пятница, значит? Ладно, поговорю с ребятами, может, кто что знает.

Когда они встретились в следующий раз, Деклан сообщил, что никто из его ребят ничего не слышал о стачке, но все «за».

– Всех сразу не накажут. – Деклан уверенно похлопал Люка по плечу. – Не робей, парень, и держись к нам поближе.

– Точно знаешь, что всех не накажут? – усмехнулся Люк. – Хорошо, робеть не буду.

Настало первое января – никаких фейерверков. Но ничего, скоро будут. Правда, совсем не такие, которые развеселят Суперсуку и Равных.

У Люка состоялось еще несколько разговоров, а вскоре ответы тех, с кем он говорил, стали меняться. Оказалось, они тоже слышали о стачке. Многие уже слышали. И каждый готов был поддержать.

Январские дни сменяли друг друга – одинаково серые и унылые, но к середине месяца атмосфера в зоне «Д» и по всему Милмуру незаметно глазу, но осязаемо изменилась: что-то важное витало в воздухе. И вот настала неделя вечеринки, которую затеял клуб.

В понедельник утром, когда Люк с Уильямсом управляли своими грохочущими машинами, напарник что-то неразборчиво пробормотал.

– Что? – переспросил Люк.

– Ты слышал? – прокричал Уильямс с кислой миной и испуганными глазами.

– Что – слышал?

Люк отвел взгляд в сторону и следил, как огромная металлическая глыба, покачиваясь, проплывала у них над головой. Возможно, если бы он только что не смотрел на Уильямса, то не обратил бы и внимания: мало ли что там ему послышалось?

– Стачка. В пятницу. Ты участвуешь?

– Да. А ты?

Долгое молчание. Вдвоем они открепили защелки безопасности и позволили глыбе упокоиться на опорной раме. Люк слизнул пот, выступивший на верхней губе, и почувствовал во рту неприятный металлический привкус.

– Да.

Уильямс произнес это со страхом в голосе, но у Люка внутри все ликовало. Сейчас, когда даже такой робкий, всего боящийся тип, как Уильямс, знал о стачке, это означало, что слух обошел всю зону «Д».

Люк запустил процесс.

От осознания этого у него закружилась голова. Казалось, он сам применил Дар – из ничего создал нечто.

«Нет силы, превосходящей силу человеческого духа», – сказал Джексон на третьем и последнем заседании клуба. Люк готов был поверить, что это правда.

Изо дня в день работая вместе, Люк и Уильямс наладили приятельские отношения, и Люк часто спрашивал себя: складывались ли и у других похожие отношения с напарниками?

В основном люди в ходе работы притирались. И становились командой. Хильда и Тильда собирались перенастроить электронную систему магазинов Милмура таким образом, чтобы стоимость покупок не списывалась со счетов покупателей. Надеялись, что новость быстро облетит город и магазины будут взяты штурмом. Рени парализует автопарк – устроит «милмуровскую резню шин», как она это назвала. Асиф поиграет с ненавистной ему системой общественного вещания.

– Настрою на «Радио, свободное для всех», – провозгласил он, ссылаясь на интернет-канал, который, как полагали, работал с лодки на одном из каналов в Нидерландах. – Нет ничего лучше с-попа в сочетании с твоим агитпропом.

Люк застонал:

– Только обещай, что выключишь, как только они запустят «Счастливую панду».

На мгновение память перенесла его в тот летний день, когда Дейзи с подружками носились по саду, распевая на уродливом китайском. Последние светлые воспоминания из прошлой жизни – жизни до Милмура. И было-то это всего полгода назад, а казалось каким-то далеким прошлым, таким же далеким, как историческая заря Равных, которую Люк зубрил в тот день.

Если вечеринка не удастся, он никогда больше не увидится со своей семьей.

Нет-нет! Если он будет так думать, то никогда ни на что не решится и ничего не сделает. Смотри реальности в глаза: не у всех маленьких Дейзи есть такая сестра, как Аби, способная всю семью вытащить из Милмура.

Люк, сосредоточься на плане вечеринки!

Рени научила Джессику, как вывести из строя электрошокеры охранников, и та должна была проникнуть в оружейную комнату и хорошо там поработать. У дока имелось несколько флагов, которые взовьются над особо значимыми объектами города. Но главным событием станет массовый митинг перед Дурдомом.

Охрана в это время будет занята менее значительными мероприятиями: успокаивать покупателей в магазинах, снимать флаги; возможно, будет собирать и загонять людей на работу в зону «Д». Возможно, они не сразу поймут, что происходит возле Дурдома, пока там не соберется большая толпа. А как потом будут разворачиваться события, полностью зависит от собравшегося народа.

– Ты будешь речь какую-нибудь толкать? – спросила Рени у дока.

– Я? Нет, – ко всеобщему удивлению, ответил Джексон. – Должно получиться то, чего хотят сами люди, – то, что мы спланировать и сделать не можем.

– А разве должно произойти не то, что мы готовили несколько недель? – с недоумением спросила Тильда.

– Не совсем. – Джексон погладил свою бородку. – Если хотите, мы даем людям разрешение. Создав толпу, в которой можно потеряться, мы минимизируем риск для каждого отдельного человека. Дальше все произойдет по воле людей Милмура.

Люди Милмура.

Люк стал одним из них.

И за эти несколько недель с ним произошло нечто странное и пугающее: Люк начал думать, что должен остаться в Милмуре, а не переезжать в Кайнестон.

Впервые эта идея пришла в голову и полностью сформировалась во время одного из тех случайных разговоров с рабочим, когда он готовил почву для стачки. Разве после того, что он делал в Милмуре, он может спокойно воссоединиться с семьей и снова стать примерным сыном и младшим братом Аби? Послушной собачонкой в огромном поместье, то и дело повторяющей «да, сэр», «нет, сэр».

Идея неожиданно пришла в голову и никак не хотела ее покидать все время, пока они работал в паре с Уильямсом. Не удавалось избавиться от нее и по вечерам в комнате общежития, где никогда нельзя было остаться в полном одиночестве. Люк прибегал к трюку маленького ребенка: прятался с головой под одеяло и так лежал с открытыми глазами, убеждая себя, что если он не видит своих товарищей по комнате, то и они его не видят.

В темноте от попыток логически во всем разобраться начинали кипеть мозги, от отчаяния хотелось отбросить одеяло куда подальше. Его семья – на юге, его друзья – здесь. Великолепие Кайнестона и убожество Милмура. Рабство там и рабство здесь. Но здесь есть шанс что-то сделать. Шанс что-то изменить.

Возможно, изменить все.

Нет, смешно так думать. Он всего лишь подросток. Хорошо уже то, что он хотя бы следит за тем, чтобы нижнее белье всегда было чистым. Его семья хочет, чтобы он присоединился к ним. Даже Джексон этого хочет.

А если бы Джексон изменил свое мнение и попросил его остаться… он бы остался?

В четверг утром Люк проснулся страшно уставшим и всю смену проработал как в тумане. Одолевали тревога и волнение – как все пройдет завтра? – и от этого неприятно сосало под ложечкой. Вернувшись вечером в общежитие, Люк направился в кухню, чтобы приготовить себе блюдо от шеф-повара «спагетти на тосте». Но аппетита не было, и он просто стоял и тупо смотрел на ржавую плиту.

– Так и думал, что найду тебя здесь. Как дела? Все в порядке?

Люк обернулся – Райан.

Иногда по субботам вечером они встречались в комнате для чтения или в комнате для завтрака и перекидывались словами. У них было мало общего, особенно сейчас, когда Райан решил податься на военную службу и записался в «костоломы». Все его рассказы сводились к тренировкам и обсуждению товарищей по службе. Но все равно было приятно встречаться с кем-то из прошлой жизни, с ностальгией обмениваться шутками о Хеншэлл, их старой захудалой академии.

Люк не видел Райана с самого Рождества. И хорошо, что он появился именно сейчас. Немного отвлечет от той кутерьмы, что творилась в голове.

Райан выдвинул из-за стола стул и расположился так, будто пришел к Люку в гости и тот должен исполнять роль хозяина. Люк включил плиту, поставил чайник и из пыльной банки достал второй пакетик чая.

– Похоже на общагу универа, да? – Райан кивнул на две кружки, которые Люк поставил на стол. – Мой кузен учился в Стаффордшире, и я к нему разок приезжал. Студенты живут в общежитиях, и у них такие же кухни, как эта.

Люк с удивлением уставился на Райана. Приравнять безвозмездную отработку к учебе в универе? Только потому, что кухни в общежитии похожи? Он что, с ума сошел?

Или это то, о чем говорил Джексон: люди Милмура должны захотеть восстать?

Райан привалился к стене и уставился на потолок. По виду можно было сказать, что он так же хочет восстать, как отказывается подниматься в духовке зубодробильный пирог Дейзи.

Люк заварил чай и поставил кружки на стол перед Райаном. К сожалению, предложить гостю печенье он не мог.

Райан казался немного напряженным, и Люку хотелось знать, что его беспокоит. Может быть, с девушкой познакомился? Для кадета это вполне реально. Счастливый придурок. Люк подумал, а не рассказать ли ему об Ангеле, но тут же отказался от этой идеи: придется о многом умолчать, игра не стоит свеч. Он боялся проболтаться о деятельности клуба: одно лишнее слово – и бесконечные дни тревоги и беспокойства.

Конечно, хотелось бы иметь друга, с которым можно было бы поговорить обо всем, что с ним здесь происходит, – друга, который сам в этом не участвует.

Райан заговорил, и Люк понял, что ему лучше молчать, растворившись в мирских подробностях чужой жизни. Одним ухом он слушал, как Райан рассказывал о новом режиме упражнений и так называемой базовой подготовке, а сам погрузился в сладкую полудрему, надеясь, что сегодня ночью выспится.

И вдруг – выброс адреналина, будто кто-то всадил укол между лопаток, как это сделал док Озу, когда они выводили его из изолятора.

– Что ты сказал? – спросил Люк, щурясь от света флуоресцентной лампы. На самом деле от нее было не много света – только мягкая желтоватая муть.

– Я говорю, завтра будет грандиозный день.

Что он имеет в виду? У Люка пересохло в горле, он схватился за кружку с чаем, как за спасательный круг, и поставил локти на стол, на случай если вдруг начнут дрожать руки.

– Грандиозный день? – натужно усмехнулся Люк. – Райан, мы не в нашей любимой Хеншэлл. Завтра только пятница – обычный рабочий день. Я и в субботу работаю до вечера.

– Ну да. – Райан обвел взглядом кухню, словно его очаровал скудный набор кухонной утвари; взгляд замер на большой горе кастрюль. – Это то, что я слышал…

Люк поставил кружку: руки задрожали так, что того и гляди чай начнет плескаться через край.

Райан колебался:

– Здесь нелегко, правда? Ты, наверное, злишься, что тебя разлучили с семьей.

Люк похолодел. Он не верил своим ушам. Райан что-то вынюхивает, пытается его поймать. Люк был в этом уверен.

Что им известно – этим, кто стоит за спиной Райана? Они следят за Люком? Если так, то плохо – значит им что-то известно о клубе. Или просто выведывают, куда ветер дует в зоне «Д»? А Райан, как примерный кадет, изъявил желание выудить какую-нибудь информацию у своего товарища, который там работает?

Все, он этому ублюдку больше не товарищ.

– Думаю, моя семья скоро добьется моего перевода в Кайнестон, – сказал Люк. Пусть думает, что он хочет отсюда выбраться и поэтому, как хороший мальчик, ходит по струнке. – Честно говоря, дни в календаре вычеркиваю. Даже не подозревал, что буду так скучать по сестрам.

Райан неловко рассмеялся и повернулся к Люку. Вид у него был жалкий.

– В последние дни ты ничего такого не слышал на работе? – спросил он. – Ничего необычного?

Очевидно, что Райан отказался от тонкого подхода и пошел в лобовую атаку. Ладони у Люка вспотели. Откровенное отрицание будет выглядеть подозрительным. Лучше спрятать большую ложь в маленькой правде.

– Послушай, я не знаю, какие условия там у тебя, где ты служишь, но зона «Д» – это жесткач. Только стонать и терпеть. Ребята только и говорят, что машины в аварийном состоянии, кто-то сачкует, охранники машут дубинками по каждому пустяку – так они выпускают пар.

Райан нахмурился:

– Ты сообщал об этом?

– Райан, все это только разговоры. Можно также сообщать, кто и когда пошел в туалет или ковырялся в носу. Ну а здесь, ты сам видишь – мрачно и скучно. Как «костолому», тебе все это не грозит. Ты сделал классный выбор. Будь у меня тяга к военному делу, я бы тоже так поступил.

Райан посмотрел на стол. Чая он выпил еще меньше Люка. Возможно, вообще к нему не притронулся. Он отодвинул стул и встал, значительно повеселевший:

– Пойду-ка спать. Длинная неделя была, и она еще не закончилась. Спасибо за чай.

Проходя мимо Люка, он хлопнул его по спине.

Дерьмо. Предатель.

Люк слышал, как шаги Райана удалялись по коридору к лестнице. В коридоре было шумно: ходили люди, разговаривали; Райан пошел вниз.

Не наверх, в свою комнату спать. А вниз и на улицу – сообщить кому-то?

Некоторое время Люк сидел и тупо смотрел в стену, боясь подняться: ноги дрожали.

Что же делать? Из членов клуба ближе всех к нему жил Асиф. Большинство одиноких мужчин жили в общежитиях в Западном секторе Милмура. Люк гадал, приходил ли к Асифу, как и к нему, вечерний «гость»? Но если за Люком следят, то к Асифу идти опасно. Если им известно о клубе, он своим визитом только подтвердит существующую между ними связь. А если они о клубе ничего не знают, то тогда в их списке появится еще один человек, заслуживающий пристального внимания.

И с другими членами клуба нельзя сейчас контактировать.

Возможно, Рени бродит где-то по улицам?

Нет, не бродит – шины режет. Но Люку было невмоготу оставаться в одиночестве, поэтому он помыл кружки, поставил их в сушку и по коридору направился к лестнице, затем к выходу – искать Рени.

На полпути остановился. Мысли снова вернулись к Райану. Что, если его бывший товарищ никуда не пошел? А к нему пришли, и они в эту самую минуту стоят у входа и разговаривают?

В любом случае поздно что-либо предпринимать, и ребята из зоны «Д» либо придут завтра на работу, либо нет. Все будет либо так, как они спланировали, либо как-то иначе. Люк топтался на месте, обдумывая, есть ли у него еще какие-то варианты. Похоже, нет.

И пошел спать.

Но уснул не сразу.

В семь утра его растолкал сосед по комнате, который работал на птицефабрике и с которым выходили на автобусную остановку примерно в одно и то же время.

– Опоздаешь, сынок.

– Не опоздаю, – пробубнил в подушку Люк. – Никуда не иду.

– Ну, это твое дело.

Сосед ушел, а Люк натянул на голову одеяло и постарался снова уснуть. Как ни странно, ему это удалось.

Второй раз его разбудил – часы показывали девять – ужасный треск и шум в системе публичного оповещения. Громкоговорители были установлены на каждом здании и на улице через определенное расстояние. Пока Люк протирал глаза, диктор громко кашлянул, прочищая горло, и заговорил.

Люк узнал голос. Интересно, Джессику предупредили?

– Привет всем людям Милмура, – пророкотал Оз. – Это Освальд Уолкотт и «Радио, свободное для всех». Всем доброе утро. Сегодня будет отличный день. И давайте начнем его с заявки одного моего друга.

Возникла секундная пауза, словно Оз нажимал там какие-то кнопки управления, и в эфире раздались первые звуки китайской поп-жвачки для подростков.

Люк застонал и зарылся лицом в подушку.

Музыка заполнила комнату, потекла в коридор, где слилась с музыкой, лившейся из всех громкоговорителей общежития, ее эхом подхватили громкие волны из динамиков на улице.

– Это «Счастливая панда»! – победоносно оповестил Оз. – Народ, вечеринка началась!

15

Аби

Вечер в Большом солярном зале начался так же, как и многие другие: Гавар Джардин швырнул в камин бокал с виски. Возможно, он закончится взрывом одного из стеклянных книжных шкафов или какого-нибудь предмета из ценной коллекции фарфора его матери. И то и другое было не редкостью.

В этот вечер Аби не просто видела, как Гавар швырнул бокал в камин, она в это время стояла рядом с камином. Дженнер привстал со стула и цыкнул на брата, чтобы тот держал себя в руках, но Гавар лишь презрительно рассмеялся. Боуда Матраверс, сидевшая напротив на двухместном диване, смотрела на все это поджав губы, словно перед ней был избалованный малыш, закативший истерику в супермаркете.

«Вероятность счастливого брака для этой пары, – подумала Аби, – близка к нулю».

Несколько часов назад к обязанностям Аби добавилось еще и планирование свадьбы. Они с Дженнером собрали жениха и невесту вместе, чтобы выслушать их пожелания и обсудить важные моменты, так как до свадьбы оставалось всего два месяца. Боуда появилась сразу после ужина, уселась, расправила юбку и, посмотрев на усыпанные бриллиантами часики, заявила Дженнеру, что располагает временем только до девяти. Вскоре за ней пожаловал и Гавар.

Возможность находиться в непосредственной близости к наследнице Матраверс завораживала Аби. Конечно, до этого ей приходилось видеть в различных журналах фотографии Боуды. Можно сказать, она даже восхищалась ею. Молодой парламентарий всегда выглядела хладнокровной и безупречно изысканной, умные светло-голубые глаза неизменно излучали спокойствие и здравый смысл. Это была женщина, которая смело и без оглядки на свой «слабый пол» прокладывала путь в мужском мире. Аби привыкла быстро пролистывать страницы с фотографиями ее миловидной сестрички, которую камера ловила в моменты, когда та вываливалась из ночных клубов с неизменными аксессуарами в виде маленькой собачки и гигантской сумки.

Но одно дело видеть Боуду Матраверс на фотографиях в журналах, и совсем другое – вживую. Несомненно, интеллект в ней присутствовал, но в глазах вместо хладнокровия Аби сейчас видела ледяную холодность – ту холодность, которая способна обжечь. Саму Аби Боуда просто не видела. Она была из тех Равных, для которых простолюдины являлись объектом, не заслуживающим внимания. Пустым местом. Аби на мгновение посетило любопытство: что нужно сделать такого, чтобы привлечь ее внимание? Ткнуть в ногу острым карандашом? Разумеется, делать этого Аби не собиралась.

– Не обращай на него внимания, – сказала Боуда Дженнеру, умышленно не глядя на Гавара, который перестал ходить из угла в угол и остановился у камина, мрачно глядя в огонь. – Сегодня днем Совет юстиции проголосовал за то, чтобы он вечером снова поехал в Милмур доделать те дела, что провалил в свой первый визит. Так что, если ты заметил, он нагнетает обстановку и наполовину сократил свою ежедневную порцию виски.

У Аби карандаш выпал из рук, но она успела его поймать на лету.

Милмур? Зачем ему ехать в Милмур?

Она не могла посмотреть в глаза Дженнеру и что-то там прочитать, так как сидела с ним бок о бок. Но он знал, как сильно она беспокоится о Люке, тем более что был наложен запрет на сообщение с городом и Аби не получала от брата никаких вестей с момента их расставания. Она готова была в знак благодарности расцеловать Дженнера, когда тот спокойно спросил, что там происходит.

– В том-то и дело, что ничего, – ответил Гавар, открывая круглый, как барабан, бар с напитками. – Одни сплетни и раздутые слухи. Перед Рождеством сбежал один заключенный. Теперь появилась новая информация, и отцу с Боудой пришло в голову, что завтра там что-то намечается. У Зелстона кишка тонка, чтобы санкционировать огонь на поражение, поэтому туда отправляется ваш покорный слуга… – Гавар повернулся, крепко сжимая в руке прямоугольную бутылку зеленого стекла, и произнес, передразнивая канцлера: – Решение примите на месте. – Он откупорил бутылку и начал пить большими глотками прямо из горлышка.

– Огонь на поражение? – резким тоном переспросил Дженнер, не вполне понимая, какой страх охватил Аби.

Пожалуйста, Господи, спаси Люка! Пожалуйста!

– Единственный, кто рассуждал здраво, – это был Рикс, – пробормотал Гавар, вытирая рукой подбородок и поворачиваясь к своей будущей жене. – Он пытался убедить, что мы можем спать спокойно, ведь никто не штурмует поместья с ручками метлы и кухонными ножами. И он прав. Все, кто в Милмуре работает по найму охранниками, – простолюдины. Какое нам дело до того, что они немного повоюют друг с другом?

Боуда раздраженно всплеснула руками и тут же вновь опустила их на колени.

«Каждый жест, каждое слово у нее под контролем, – отметила Аби. – Что может пробить эту броню контроля?» Даже думать не хотелось на эту тему.

– Мы не можем сказать тебе более того, что уже сказали. – Боуда посмотрела на Дженнера. – Мы обязаны соблюдать Тишину. Скажу лишь, что у Гавара появился шанс блеснуть, а он, как обычно, делает все, чтобы этот шанс упустить…

– Зато твой папочка сиял все заседание! – резко оборвал ее Гавар и повернулся к Дженнеру. – Дорогой папочка, – хрипловатым, как у Боуды, голосом произнес он, – пошли вспышку гнева Армерии Треско за то, что она не понимает позиции моей будущей жены. И в этот момент Дар у папочки проснулся, со свистом вырвался наружу и развалил на две части стол в зале заседаний. Этого исполина из красного дерева, который весит несколько тонн! Не подозревал, что лорд Сало хранит в себе такую силу.

Боуда вскочила. Ее руки снова взлетели вверх, то сцепляясь вместе, то разлетаясь в стороны, будто одна рука хотела задушить другую.

– Замолчи! – злобно прорычала Боуда. – Это мой отец. Как ты смеешь…

– А то что? – насмешливо пропел Гавар.

Он действительно был пьян.

– Ты об этом пожалеешь, – процедила Боуда.

И Аби видела – собственными глазами видела, – как Боуда Матраверс легкими движениями пальцев заставила слова застрять у Гавара Джардина в горле. Он замолчал с открытым ртом и растопыренными пальцами одной руки вцепился в ворот рубашки. Пальцы второй разжались, бутылка выскользнула и тяжело упала, источая запах аниса; жидкость растеклась по дубовому полу. Чтобы не упасть, Гавар навалился на камин, сметая на пол фотографию в серебряной рамке, где была запечатлена молодая леди Талия с тремя мальчиками – двое рыжих и один черноволосый.

– Ну и как тебе? – Боуда погладила собранные в хвост и лежавшие на плече волосы и снова села на диван. – Знаю, можешь не отвечать. Как думаешь, какой цвет лучше выбрать для моего букета и твоей бутоньерки: нежно-розовый или цвета слоновой кости? Думаю, нежно-розовый подходит больше, любимый. Прекрасно будет сочетаться с цветом твоего лица.

Гавар Джардин вздохнул и тут же исторг рев:

– Сука!

Аби в ужасе наблюдала, как невидимая сила сначала приподняла Боуду Матраверс в воздух, а потом отбросила. Она врезалась в стену, раздался отвратительный хруст, когда ее голова столкнулась с массивной позолоченной рамой, обрамлявшей безмятежный пейзаж Кайнестона. У кромки волос образовалась рана, яркой струйкой потекла кровь, и Боуда рухнула на пол.

Аби даже вскрикнуть не успела, как дверь в Большом солярном зале разлетелась в щепки.

На пороге стоял лорд Джардин; его рука еще тянулась к ручке двери, которая не выдержала напора его разгоряченного яростью Дара. Лицо у него было красным, как у Гавара, но голос, когда он заговорил, холодным и ровным, как у Боуды.

– Что здесь происходит?

Боуда поднялась на ноги. По всем канонам она должна была лежать без сознания или в лучшем случае встать покачиваясь. Но ничего подобного. Половина ее лица была залита кровью, которая красными струйками стекла по шее на ворот небесно-голубого платья, но рана на голове бесследно исчезла.

«Раны нет, – удивленно констатировала Аби. – Значит, все это правда. Равные умеют себя лечить и мгновенно восстанавливаться. Но как такое возможно?»

– Разошлись во мнениях по организации свадьбы, – невозмутимо ответила Боуда. – Гавару не понравилась цветовая гамма, которую я предложила.

«Способны ли они убить силой Дара? – продолжала внутренний монолог Аби. – В таком случае Гавар Джардин уже лежал бы на ковре тлеющими углями».

– Гавар, – сказал лорд Джардин, – почему ты еще здесь? Ты уже должен быть в машине по дороге в Милмур. Отправляйся.

Лорд Джардин отступил от пустого дверного проема и сделал жест рукой, словно пропуская Гавара. На мгновение отец и сын встретились взглядами, Гавар глухо заворчал, вжал голову в плечи и вышел, пнув осколки на полу.

Боуда Матраверс победоносно смотрела ему вслед. Но ее триумф длился недолго.

– Боуда, – повернулся к ней будущий свекор, – тебе не следует его провоцировать.

Она открыла рот, но лорд Джардин не дал ей сказать и слова:

– Не спорь. Гавар – мой наследник. И так будет до тех пор, пока у меня – у нашей семьи – не появится наследник получше. Твоя работа заключается в том, чтобы направлять Гавара, а не злить. Я думал, ты со своей работой будешь справляться намного успешнее. А сейчас иди.

Он кивнул, и Боуда послушно направилась к нему.

«Она не за Гавара выходит замуж, – подумала, наблюдая за происходящим, Аби. – За его отца. За его семью. За поместье. За силу рода Джардинов. И чтобы получить все это, она отдает себя мужчине, которого презирает…»

Лорд Джардин приобнял Боуду за талию и повел в коридор.

– Минуту! – Боуда обернулась. – Мы решаем свои вопросы. Так что никаких сплетен под лестницей.

Острые наманикюренные коготки впились – сокол поймал мышку.

– Не надо, – попросил Дженнер, поднимаясь. – В этом нет необходимости.

Но Дар Боуды Матраверс уже залез в мозг Аби: пронзил его, словно пикой, и вращался там, сжигая память о том, что только что произошло в Большом солярном зале, а затем наспех загладил рану потери. Голова Аби моталась из стороны в сторону с такой силой, что она прикусила язык, и крик захлебнулся в крови, наполнившей рот. Черные круги поплыли перед глазами.

Когда все закончилось, она сидела в кресле, а Джардин и леди Талия с беспокойством смотрели на нее. Аби заморгала. Глаза щипало. Она долго плакала?

Аби попыталась подняться, но ноги были ватными и дрожали. Ища опору, она ухватилась за руку Дженнера, но он аккуратно отогнул вцепившиеся в него пальцы и положил ее руку на темно-красную обивку кресла. Это был деликатный, но отказ, и Аби почувствовала, как от стыда кровь прилила к лицу. Голова раскалывалась от боли. В воздухе стоял сильный запах алкоголя.

Аби обвела взглядом комнату: она находилась в Большом солярном зале, все на своих местах, ни намека на беспорядок. Дверь закрыта. Единственное, что зацепил взгляд, – пустая бутылка у камина и фотография в рамке в руках у леди Талии. Блокнот и карандаш Аби аккуратно лежали на полу. Эти предметы не укладывались в целостную картину.

Что произошло? Она напилась? Выставила себя в неподобающем виде? Сама мысль была невыносимой. Ей больше не позволят работать с Дженнером. Возможно, даже отошлют в Милмур.

При мысли о Милмуре боль пронзила голову, и Аби едва не вскрикнула, хватая ртом воздух.

– Что случилось? – спросила она, переводя взгляд с Дженнера на леди Талию. – Я ничего не помню. Простите. Надеюсь, я ничего плохого не сделала?

Мать и сын обменялись взглядами. У Аби внутри все сжалось в ожидании чего-то ужасного.

– Конечно же нет, деточка, – сказала леди Талия, ставя фотографию на камин между статуэтками из мейсенского фарфора и изящными безделушками, украшенными драгоценными камнями. Она коснулась пальцами лица Аби – прохладные, с нежным цветочным ароматом духов. – Ты конспектировала план организации свадьбы моего сына. А потом, должно быть, споткнулась о выступ каминной решетки или подвернула ногу на этих старых шатких половицах, упала и ударилась головой. Ты нас всех так напугала. Но сейчас с тобой все в порядке.

– Я все еще чувствую себя неловко, – призналась Аби. – Надеюсь, я не доставила вам много хлопот?

Она с тревогой посмотрела на Дженнера. Вид у того был жалкий и потерянный.

– Об этом не беспокойся. – Леди Талия улыбнулась как на фотосессии для глянцевого журнала. И Аби почувствовала, что под видом участия от нее хотят избавиться. – Гавару, как члену парламента, прошлось срочно уехать по делам. Думаю, тебе лучше отправиться к родителям и пораньше лечь спать. Дженнер тебя проводит.

При других обстоятельствах Аби обрадовалась бы длительной прогулке в компании Дженнера до коттеджей, где жили рабы с семьями. Но в этот вечер он не произнес ни слова. Шел чуть впереди, запрятав подбородок в шарф и засунув руки в карманы. Аби чувствовала себя так, словно попала в опалу, только не знала, за какую провинность.

Ночь была холодной и ясной, на небе густой россыпью сияли звезды, изо рта шел пар. Аби осторожно потрогала виски. Она никак не могла определить, какой частью головы ударилась.

«Наверное, леди Талия исцелила меня, – подумала Аби. – Но не полностью».

Хозяйка Кайнестона имела Дар весьма слабой силы, хотя была мастерицей восстанавливать все, что разбивал в приступах ярости ее старший сын.

При этой мысли где-то внутри черепа вспышкой возникла такая сильная боль, что Аби застонала и остановилась. Это заставило Дженнера обернуться и тут же подойти к ней.

– Что? – спросил он. – Что случилось?

Аби ничего не могла с собой поделать. Он стоял рядом, такой взволнованный. Это было так наивно и глупо, но она снова потянулась к нему.

Дженнер отступил назад. Отступил вполне осознанно – ведь сейчас его семья не следила за ним острым глазом ястреба. Аби почувствовала боль разочарования.

Дженнер вытянул вперед руки. Аби видела, так он делал, когда его мерин Конкер начинал волноваться.

– Абигайл… – ласково произнес Дженнер, но осознание того, что он хочет успокоить ее, как животное, сквозь боль вызвало у Аби вспышку гнева. – Пожалуйста, остановись. Ты славная девушка. В работе мы отличная команда. Но думаю, у тебя рождаются иллюзии. Это случалось и раньше здесь, с другими девушками. Правда, никогда со мной.

Он рассмеялся с такой горькой иронией, будто считал себя полным ничтожеством, и хотя Аби задыхалась от стыда, ей захотелось его ударить за такую заниженную самооценку. Он был самым лучшим из них. Единственным по-настоящему добрым и хорошим.

– Ты рабыня, – продолжал Дженнер. – Я Равный. Разве ты не хочешь достаточно комфортно провести десять лет в офисе? Если моя семья сочтет твое поведение предосудительным, тебя сошлют на кухню или в прачечную или, что еще хуже, отправят в Милмур.

Можно умереть от унижения? Аби казалось, что можно. Она будет первым таким случаем, описанным в медицине. Произведут вскрытие ее тела и будут изучать внутренности: вначале патологоанатом вытащит ее большой мозг, затем маленькое съежившееся сердце. Аби почувствовала, как горячие слезы полились по щекам, и прижала ладонь ко лбу, будто вернулась невыносимая боль. Но болела не голова.

– Прости, Абигайл, – тихо сказал Дженнер. – Но пожалуйста, пойми, так будет лучше. Думаю, ты знаешь, куда идти. Здесь уже недалеко.

– Да, я знаю, куда идти, – подтвердила Аби. – Спасибо. Буду в офисе в восемь тридцать. Как всегда.

Она отвернулась с достоинством, на которое только была способна в эту минуту, и напрягла слух, пытаясь определить: Дженнер развернется и пойдет назад к дому или будет стоять и смотреть ей вслед. Но трава стерла звук его шагов.

Аби хотелось, чтобы у человека был «выключатель». Некое устройство: щелк – и отключались бы все мысли и чувства, сохранялась бы только мышечная память и ноги бы сами шли куда надо. Ее мозг не справлялся с потоком эмоций. Во всех учебниках не было задачи сложнее той, что она сейчас пыталась решить.

Коттеджей все еще не было видно, крутой подъем скрывал дома рабов от глаз Равных. Аби поднималась вверх по склону, когда из-за хребта на нее выскочило рычащее чудовище. Мотоцикл Гавара с ревом пронесся мимо, на мгновение ослепив ее светом фар.

Наследник уехал по делам – так сказала леди Талия. Тогда что он делает здесь? Неприятные подозрения заставили Аби бежать вверх по склону.

Сверху она увидела длинный ряд беленых коттеджей, почти светящихся в лунном свете. К ним двигалась фигура – большая и неуклюжая. Аби сначала решила, что ошиблась, но, присмотревшись повнимательнее, поняла – нет.

– Подожди! – крикнула Аби.

Сестра обернулась и остановилась.

Дейзи надела на себя все пальто, что висели на крючках в прихожей: свое собственное, пальто отца с толстым ворсом и мамин пуховик. На руках она держала огромный ворох одеял, в котором едва можно было найти Либби Джардин.

– Что ты здесь делаешь? – строго спросила Аби. – Очень холодно. Почему ты позволила ему вас обеих вытащить на улицу?

– Никуда он меня не вытаскивал, – флегматично ответила Дейзи. – Я сама так захотела. Его снова отправили в Милмур, и он заехал попрощаться с Либби. Я сказала, что принесу ее сюда.

– Ради всего святого, зачем?

Дейзи прищурилась. То, что она сказала, было смешно, если бы не было так грустно.

– Я хотела поговорить с ним наедине.

– Господи, о чем?

– Ни о чем, просто так. – Младшая сестра покачала головой. – Может, из этого ничего не выйдет. А если выйдет, ты об этом узнаешь.

Дейзи без особой надобности склонилась над одеялами и загугукала. Было ясно, что ничего больше из нее не вытянешь.

– Ты же знаешь, что Гавар собой представляет! – выкрикнула Аби, все ее обиды и унижения наконец нашли выход. – Ты сама слышала, что Сильюн рассказал о матери Либби. Гавар не тот человек, с кем можно секретничать. Не будь ребенком, мы здесь не на детской площадке в игры играем.

Дейзи пристально посмотрела на нее:

– Он – наследник. И он хорошо ко мне относится. Я это ценю. К тебе же он так не относится?

Дейзи неуклюже развернулась, давая понять, что больше не хочет разговаривать, и потопала к коттеджам. В любом случае Аби не знала, что на это ответить.

Как странно: прежде она была совершенно уверена, что отработка в поместье Кайнестон будет наилучшим вариантом сохранить целостность семьи и провести десять лет в относительно комфортных условиях. И что в результате? Они оказались в очень уязвимом положении: Люк – в Милмуре, Дейзи находится под влиянием наследника Кайнестона, известного своим непостоянством.

Чего ты добилась, Аби Хэдли?

«Не многого. Почти ничего», – сказала себе Аби.

Она засунула руку в карман и нашла маленький квадратный предмет, металлический, холодный на ощупь.

По крайней мере одно дело она сделает. Развернувшись, Аби двинулась по замерзшей траве, но не к коттеджам и не к центральному дому поместья, а в совершенно другую сторону.

В питомнике мужчина отжимался – мышцы рук и спины напрягались и выступали буграми. В клетке было невозможно выпрямиться во весь рост, и это было единственное упражнение, которое он мог себе позволить. Как только мелькнула тень Аби, он тут же лег на пол и застыл. Это означало, что он делал упражнения тайком.

И что не окончательно потерял человеческий облик.

– Это я, – сказала Аби, подходя ближе.

Свет горел в комнате обер-егермейстера под крышей – значит персонал уже покинул питомник, а он здесь на всякий пожарный случай.

– Я принесла тебе антибиотики. И кое-что, чтобы их заесть.

Рука с сильными жилистыми пальцами просунулась через прутья загона и соскребла с ее ладони горсть таблеток. Яблоко не тронула. Человек-собака засыпал таблетки в рот и жадно принялся лакать воду из миски.

– Я думала… – Аби колебалась, не веря, что она это делает. – Думаю, мы могли бы погулять. Без поводка. На ногах.

Он настороженно повернулся и хрипло выдохнул:

– Да.

– И ты не убежишь? И… не сделаешь мне ничего плохого?

Аби было неприятно спрашивать об этом. Но за те несколько раз, что она приходила в питомник, поняла: что бы ни сделали с этим человеком – она до сих пор не знала его имени, потому что он его не помнил, – он лишился не только человеческого облика, но и способности здраво мыслить. Во время ее предыдущих визитов он, случалось, рычал. А однажды едва не укусил за руку. Напуганная Аби после этого не приходила к нему около недели.

Он посмотрел на нее. Взгляд – человеческий. Ну или почти.

– Не сделаю, – прорычал он. – Ты… Тебе не сделаю.

– Никому не сделаешь, – настаивала Аби.

Руки у нее тряслись. О чем она думает? Ведь она понятия не имеет, что он сделал, за что был приговорен… быть прóклятым. Знала только то, что сказал ей обер-егермейстер: «Его по заслугам отдали в руки лорда Крована». И, видя, какому наказанию он был подвергнут, Аби даже думать не хотела, какое ужасное преступление он мог совершить.

– Я верю тебе, – сказала она, вставляя ключ в скважину замка.

– Верь, – прохрипел мужчина, прежде чем сильно закашляться.

И Аби с ужасом осознала: это не кашель – смех.

Она могла развернуться и уйти, оставить его сидеть в клетке. Замок щелкнул, но дужка замка была еще в петле, и дверь оставалась закрытой. Рука замерла.

И тут Аби вспомнила, как деликатно от нее избавилась леди Талия. Как Дженнер отцепил ее руку от своей. Туман в голове, когда она вошла в Большой солярный зал, и как болела голова, когда она оттуда вышла, – мысли кружились и никак не могли выстроиться в стройный поток.

Там с ней что-то случилось. Равные что-то с ней сделали. Но что?

– Ну что ж, выходи, – сказала Аби, снимая замок и открывая дверь, слегка приподняв ее, чтобы не скребла по полу.

Первые секунды мужчина просто на нее смотрел. Затем на четвереньках выполз и лег на влажный бетонный пол. Перевернулся на спину, вытянул руки и ноги, напрягся, расправляя пальцы ног, словно на ременной растяжке. Отчетливо проступили все ребра, живот глубоко ввалился, лобковые волосы торчали густым спутанным пучком. Лицо исказилось не то от боли, не то от наслаждения.

Перевернувшись на живот, он встал на четвереньки, вцепился пальцами в решетку и медленно выпрямился. Так он постоял, учащенно дыша; было видно, как ходит его диафрагма. Затем, как сломанная марионетка, вытянул каждую ногу и присел; молча, сцепив зубы и сдерживая вой – вся боль отразилась на его лице.

Снова выпрямился.

Пошатываясь, прошелся. Зрелище было ужасающим – зомби с переломанными и плохо сросшимися костями. И за все это время он не издал ни единого звука.

Раздался скрип – Аби замерла. Окно в комнате обер-егермейстера распахнулось, тот проревел что-то непристойное и снова захлопнул створку.

– Сыч, – свистяще выдохнул человек-собака.

Аби глянула на часы: оказалось позже, чем она предполагала.

– Прости, – сказала она, – но тебе придется вернуться на место. Мне нужно домой. Скоро снова приду, обещаю. Мы должны кое-что сделать. Если они увидят, что ты ходишь и разговариваешь, что ты возвращаешь себе облик человека, они, конечно же, не смогут держать тебя в таких условиях, что бы ты там ни натворил.

Человек-собака задышал со свистом. Это был его безрадостный смех. Затем опустился на четвереньки и заполз в клетку. Обернулся.

– Ты… ты тоже в клетке. – Он смотрел сквозь прутья на Аби, глаза поблескивали. – Только я вижу… вижу свой поводок… клетку. Ты… нет.

Руки у Аби дрожали, когда она поворачивала ключ, закрывая дверь загона.

16

Люк

Люк никак не ожидал, что «Счастливая панда» вызовет у него такую бурю эмоций. Он летел вниз по лестнице, а бойкий ритм все еще звучал в голове. Голос Оза зарядил энергией, и Люк перепрыгивал через одну-две ступеньки – спешил посмотреть, как начинается столь знаменательный день.

Толкнув дверь, Люк вылетел на улицу. Краска на двери стерлась пятнами – сотни рук стирали эту краску изо дня в день. Мужчины шли на работу, возвращались с работы. Раз в несколько лет двери красили. И новый поток вливался на заводы и фабрики, чтобы трудиться с утра до вечера и тачками вывозить мусор. Затем и они покидали город, и привозили новых. И красили двери.

Будет ли сегодня сделан первый шаг, чтобы разорвать этот порочный круг?

На улице было холодно, и Люк поднял воротник своей слишком легкой куртки и засунул руки под мышки, словно хотел таким образом удержать тепло. На складе комплектующих в рабочем комбинезоне было жарко, а на улице – холодно. Особенно в январе. Вероятно, кто-то тщательно разрабатывал одежду для максимальной тепловой неэффективности для любого времени года и для любых условий.

Люк шел и выдыхал облачка пара. Казалось, только они и были чистыми в воздухе Милмура. Через несколько минут организм адаптировался к холоду, и Люк смог поднять голову и выпрямить спину, которая рефлекторно съежилась для сохранения тепла.

Обычно в Милмуре глазу не за что зацепиться, хотя он, следуя совету Джексона, искал интересные детали. Но сегодняшний день был иным.

Это был день грандиозной вечеринки.

Работая шесть дней в неделю, Люк впервые в пятницу оказался днем на улицах города. И выглядели они более оживленными, чем в воскресенье, когда он шел на заседание клуба.

Впереди, держась за руки, шла парочка. Мужчина набросил на плечи женщины свою куртку, а сам, вероятно, зверски мерз. Темные, коротко стриженные на затылке волосы встопорщились от холода, а голая шея покраснела. Парочку сопровождал какой-то хлюпающий звук. Люк внимательно присмотрелся и понял, что дело в сапоге женщины: каблук на нем едва держался. В дождливый день она его наверняка потеряет.

Женщина в неуверенности остановилась, и мужчина крепко обнял ее за плечи. Где-то впереди слышался гул голосов и сердитые крики. Парочка свернула на боковую улочку, но Люк подумал, что он знает, что там происходит.

Ноги сами принесли его к ближайшему магазину за несколько кварталов от его общежития. По всей видимости, Хильда и Тильда открыли всем безлимитный кредит, так как у входа толпилось человек пятьдесят.

Металлические жалюзи на входе в магазин были опущены, и перед ними с тревожными лицами стояла пара юнцов примерно одного с Люком возраста. Оба в униформе охранников, в руках дубинки. Они крутили головой, глядя то в одну сторону улицы, то в другую – очевидно, ждали подкрепления, но никакого подкрепления не было видно.

Один охранник изо всех сил старался не замечать разъяренного мужчину, который громко кричал и выразительно жестикулировал, тыча парню в лицо пальцем. Будь на его месте Кеслер, активный мужчина был бы немедленно отправлен в нокдаун, а молодой охранник только ежился.

Два парня чуть старше двадцати раздобыли где-то крышку от мусорного контейнера и обрезок металлической трубы и пытались с их помощью поднять жалюзи. Женщины сбились в группу и уговаривали другого охранника открыть магазин. Одна даже пробовала флиртовать, но выглядело это не столько соблазнительно, сколько отвратительно.

Только сейчас Люк в полной мере понял, чтó устроили Хильда с Тильдой. Получить бесплатно товар – всего лишь часть плана. Сейчас по всему Милмуру у каждого магазина собралась вот такая же толпа. Десятки охранников будут выполнять работу за полицейских. И эти молодые, самые неопытные, своим испуганным видом сделают большое дело – придадут людям смелости, а самых рискованных сподвигнут на дерзкие поступки. И если где-то возникнет потасовка, охранники не смогут вызвать подмогу: ночью Рени, должно быть, хорошо поработала ножом.

Все это удалось устроить одним маленьким сбоем в компьютерной системе. Люк тихо присвистнул. Впечатляющий результат.

Он прибавил шагу: хотелось посмотреть, как воплощается в жизнь план клуба. Но зону «Д» решил сегодня обойти стороной. Царит ли там зловещая тишина, или в последнюю минуту народ струсил и вышел на работу? Не особенно хотелось это знать.

Зато Люк знал, что флаг Джексона на здании Бюро распределения кадров в Западном секторе приведет его в восторг. Там сидели такие же придурки, как те, что отправили его в Милмур вопреки закону, запрещавшему детям, не достигшим восемнадцати лет, проходить отработку без родителей или опекуна. Те, кто принимал и более возмутительные решения, о чем Люк узнал за несколько месяцев своего членства в клубе.

Флаг висел на Бюро распределения кадров – шестиэтажном здании из серого, пропитанного смогом бетона. Оно не было таким высоким, как блоки жилых домов на окраинах Милмура, но все же высилось громадой над приземистыми административными постройками. Маленькое послание Джексона трепетало ярким пятном на верхнем этаже в правом углу здания.

Два охранника с тревожно напряженными лицами держали третьего, который болтался над краем крыши. Он, должно быть, находился в самом незавидном положении, усердно пытаясь срезать флаг ножом, привязанным к ручке метлы. Флаг провис, но надпись на нем еще читалась – ее, вероятно, сделал Асиф – «НЕРАВНЫЙ».

У бюро собралась небольшая толпа и наблюдала за процессом. Женщина, стоявшая впереди, осыпа́ла охранников критическими замечаниями. Кожа у нее на лице и шее свисала складками, словно до приезда в Милмур она была большой, как воздушный шар, а здесь, сев на рабскую диету, сдулась. Но диета никак не повлияла на ее зычный голос.

– Стыдобище! – кричала женщина, глядя на крышу. – Эта работа вам не под силу. Поищите что-нибудь попроще. Будь вы моими детьми, я бы вам уши надрала!

Она смачно сплюнула. Толпа редкими голосами ее поддержала:

– Стыдно! Стыдно!

Либо охраннику, висевшему вниз головой, было страшно, либо под натиском голосов стало стыдно, но древко флага выскользнуло у него из рук. Вместе с флагом вниз полетела и ручка метлы с ножом. Толпа отпрянула, затем хлынула вперед. Люк не видел, куда исчезли нож и флаг.

– Эй, вы! – крикнула женщина охранникам на крыше. – Передайте своим господам: если сунутся в Милмур, мы их хорошо встретим!

Вот так.

Люк не удивился. Жители Манчестера всегда были дерзкими и агрессивными. Но когда изо дня в день видишь их уставшими и полуголодными, о подобном невольно забываешь.

Он усмехнулся. И решил сделать круг по Южному сектору – посмотреть, что там происходит.

Повсюду было что-нибудь такое, за что цеплялся взгляд. Люк остановился, когда увидел в дверном проеме общежития женщину в компании подруг.

Она была в платье.

Женщина выглядела старше его мамы, и платье на ней, казалось, было сшито из простынь. Но со дня приезда в Милмур Люк еще ни разу не видел здесь женщину в платье. Обычно женщины избегали носить комбинезоны, предназначенные для тяжелой работы, предпочитая стандартные брюки и туники – неуставную одежду носить запрещалось. И это платье из простынь, конечно, было не каким-то шиком, а политическим прорывом.

Одна из подруг заметила, что парень с любопытством глазеет на них, и со смехом кивнула в его сторону. Люк почувствовал, как краснеет, захотелось провалиться на месте, но женщина в платье обернулась и тоже посмотрела на него. Смущенная и гордая улыбка осветила ее уставшее лицо; она разгладила мятые заломы на юбке – и сделала это очень женственно.

Люк уже не знал, куда его несут ноги. Позади остались хорошо знакомые районы, и он углубился в неизвестное. Вероятно, было время обеда, потому что, как только его нос уловил вкусный запах, под ложечкой засосало.

Запах тянулся из окна второго этажа общежития, выходившего во двор. Это была комната в семейном общежитии, из чего следовало, что там проживает семья с несколькими детьми, которая могла разместиться в одной комнате. «Семья с несколькими детьми» означало – детей не менее трех.

В окне показалась голова чернокожей женщины, кожа ее блестела, и она махала полотенцем, выгоняя из комнаты легкий белый дымок.

– Прости, малыш! – крикнула женщина, увидев Люка. – Вчера с фабрики залетела к нам парочка кур, но лишних у нас нет – даже для такого хорошего парня, как ты.

Она рассмеялась низким грудным голосом и исчезла в окне. Люк не обиделся – просто стоял под окном, наслаждаясь ароматом.

В окно высунулась девочка чуть старше десяти лет, с пышными вьющимися волосами, которые с трудом удалось усмирить двумя косичками. Она приложила палец к губам. В другой руке она держала комок салфетки, который и бросила Люку. Он изловчился и поймал. Это был комок туалетной бумаги, но внутри, как невероятный приз в конце игры, прятался горячий кусочек мяса, посыпанный солью и перцем.

Люк засунул его в рот и поднял голову, чтобы поблагодарить. Но девочка смотрела куда-то ему за спину. И вдруг сама нарушила собственный запрет на молчание, крикнув:

– Беги!

Люк обернулся.

Он ничего не успел сообразить – ноги уже несли его сами. Мозг включился только через несколько кварталов. За спиной все еще слышался топот. Мужчина бежал слишком быстро для своих внушительных объемов.

Люк знал, кого он увидит, если оглянется. Только один человек в Милмуре носил такую форму и имел такое телосложение и такую бычью шею. И Люк узнал этот голос, который выкрикивал его имя.

Кеслер.

Люк вынужден был сбавить скорость. Работа в зоне «Д» сделала его сильнее, тайные задания клуба заставили хорошо изучить город, но это не сделало из него чемпиона мира по бегу на длинные запутанные дистанции.

Хоть в этот раз Кеслер его и не догнал, это не означало, что действительно удалось от него убежать.

Но откуда он знал, где Люк находится? Это не могло быть чистым совпадением: будто случайно натолкнулся на Люка, затерявшегося во дворах семейных общежитий на окраине Южного сектора. Откуда охранник мог знать, что Люк именно там?

Чип. Этот проклятый чип! На бегу Люк вцепился в это место на руке, словно хотел вырвать.

Почему Кеслер следил за ним? Именно сегодня, а не в какой-то другой день? Думай, Люк. Думай!

Пока он бежал, казалось, что вся кровь отхлынула к голове и к ногам и больше ее нигде не осталось. Но сейчас появилось ощущение, что кровь от головы водопадом обрушилась к ногам.

Кеслер следил за ним. Из чего следовало, что вчера вечером ему не удалось одурачить Райана. Или, может быть, зона «Д» простояла пустой весь день и за неимением лучшей ниточки они отправили допросить Люка того, кто отлично умел это делать.

Или они знают о клубе?

Из первых двух «если» Люк мог бы как-то выкрутиться. Но если они знают о клубе, то он должен всех предупредить. И первый, с кого надо начать, – Джексон.

Нужно найти дока, пока Кеслер его не схватил. Тогда Джексон сможет предупредить остальных. Поможет им как-то уйти в тень.

Люк глянул на часы. На циферблате часов «ББ» трудно было что-то разглядеть – уже смеркалось. Сбор у Дурдома назначен на три часа, и Джексон должен быть там, даже если и не собирается толкать речь. Люк надеялся, что в толпе сумеет настолько оторваться от Кеслера, чтобы успеть найти дока.

На серьезный план это мало походило, но это было все, чем он располагал на данный момент.

Люк бежал по улицам как мог быстро, но так, чтобы не задохнуться от усталости. И все же скоро в горле и легких появилось жжение – слишком большими порциями он вдыхал холодный воздух. По крайней мере, Кеслер за ним не гонится. Люк не слышал топота за спиной.

Он вошел в ритм, будто снова участвовал в школьном забеге. Постепенно замелькали знакомые улицы и дома. Впереди уже маячило скопление зданий, где размещались офисы, обеспечивавшие жизнедеятельность Милмура: отдел снабжения, санитарной обработки и большой административный блок. Чуть поодаль, справа, тянулись громадой казармы охраны Милмура.

Улицы были странно пустыми, но за глухими учащенными ударами сердца и свистящим дыханием Люк различил гул множества голосов.

Должно быть, сработало.

План клуба, по всей видимости, воплотился в жизнь. Гул производили сотни демонстрантов. Может быть, больше.

Чем ближе к Дурдому, тем многолюднее становилось на улицах. Небольшие разреженные группы постепенно сгущались в плотную толпу. А впереди вообще образовалась непробиваемая стена. За спиной у собравшихся не было охранников, – вероятно, они сосредоточились перед толпой демонстрантов, сдерживая и не подпуская их к Дурдому и другим ключевым офисам.

Люк поспешил туда, сначала лавируя между людьми, затем проталкивая себе путь плечами и, наконец, с трудом протискиваясь боком.

Как он здесь найдет Джексона?

Толпа растеклась во все стороны, насколько мог охватить взгляд. Она заполнила площадь перед Дурдомом – пространство, изначально не предназначенное для публичных торжеств или демонстраций, – и выплеснулась в отходившие от площади улицы.

Люк ошибся с числом: было здесь не несколько сот, а несколько тысяч, судя по разгоряченному дыханию и гулу.

Продираясь вперед, Люк утыкался лицом в куртки и комбинезоны, чьи-то волосы и щеки, вдыхал запах пота и едкий запах мыла, стандартного образца для всех. Местами он чувствовал запах контрабандного алкоголя или какой-то химии, которая въелась в кожу и которую было невозможно ничем смыть.

В воздухе витал еще какой-то аромат. У страха есть свой запах? Люк решил, что вполне возможно. Должно быть, он сродни феромонам. Атмосфера была наэлектризована не только словами. Присутствовало, ощущалось нечто большее – люди не просто перебрасывались шутками и подначками. Слышались выкрики: «Нет!» – и ответ: «Равных!»; «Голосование» – и ответ: «Да!»

Это было нечто большее, чем выброшенные вверх кулаки, прижатые друг к другу плечи, снующие повсюду журналисты, раскачивающаяся в унисон толпа.

Это были уже не те люди, которых он сегодня встретил: женщина в платье, объявившая протест униформе; семья, жарившая ворованных кур. Нет. Эти походили на собравшихся у магазина – высмеивавших охранников, уронивших и флаг, и нож. Эти люди были злы. Непреклонны.

Люк почти протиснулся к первой линии. По пути попалось много знакомых из зоны «Д». Наконец стал хорошо виден Дурдом и результат ночной работы – слово «НЕРАВНЫЙ», распыленное ярко-желтой краской на фасаде.

Здание окружало плотное кольцо охранников с каменными лицами, постарше и покрепче тех, что переминались с ноги на ногу у магазина. Глава службы безопасности стоял на маленьком балконе над небольшим портиком здания – худой, жесткий человек по имени Гриерсон, по слухам из бывших спецназовцев. И с ним – Суперсука. Следовало отдать должное этой женщине: она не выглядела испуганной – напротив, злой как черт.

А рядом с ней возвышался и ширился тот, кого Люк узнал безошибочно.

Гавар Джардин.

Изверг, который приезжал пытать Оза, который стрелял в Джексона. И еще много чего натворил и мог натворить. Наследник Кайнестона в своем кожаном пальто, производившем зловещее впечатление, со скучающим видом смотрел на толпу пустыми голубыми глазами. Люк представил, как этот человек дает указания Дейзи, отчитывает ее, и по спине побежали мурашки.

Суперсука выступила вперед.

– Это ваш последний шанс! – выкрикнула она толпе. – Нам известно ID каждого из вас. – Она подняла над головой устройство с экраном, вероятно соединенное с тем, что отслеживало чипы. – Те, кто начнет расходиться немедленно, получат дополнительные шесть месяцев отработки. Тех, кто останется, ждет более суровое наказание.

По толпе пробежал ропот, послышались проклятия. Люк почувствовал толчки: кто-то начал выбираться из толпы. Но таких было немного, насколько он мог видеть, большинство предпочло остаться.

– И что? – раздался мужской голос. – Вы всех отправите на пожизненное? Места не хватит всех разместить.

Суперсука улыбнулась. Но улыбка вышла корявой. Люк догадался, что улыбаться она не привыкла.

– У нас всегда место найдется, – сказала она.

– Падла! – раздался голос, на этот раз женский. И тут же сорвался, словно выкрикнувшая не могла поверить, что осмелилась. – Гнобишь таких же, как ты сама. Мы мало просим. Хорошо работаем – хорошо платите. Все просто.

– Но противоречит закону, – ответила супервайзер.

– Это фигня, а не закон! – снова выкрикнула женщина.

– Жаль, что вы так думаете, – не замедлила отчеканить с балкона супервайзер. – А сейчас… – Она посмотрела на часы. – Все это забавно, но достаточно забавляться. Не хотите добровольно расходиться, мы вам поможем.

– Армию свою натравишь? – выкрикнул мужчина. – Что-то маловато тут твоих шавок.

– Мне армия не нужна, – возразила супервайзер. – В нашей стране есть такая вещь, как главенствующая сила. Сила природного превосходства.

Она самодовольно усмехнулась, кивнув в сторону рыжеволосого придурка. Люк почувствовал, как леденящий страх начал расползаться по всему телу и начала бить дрожь.

Дальнейшее произошло очень быстро.

В толпе перед Люком возникло движение. Он узнал женщину, которая стыдила охранников на крыше Бюро распределения кадров. Стоявший рядом с ней высокий худой парень выступил вперед – в руке он держал ручку от метлы с ножом на конце, – отвел руку назад и метнул это импровизированное копье в сторону балкона.

Молниеносное движение – и копье попало в супервайзера; женщина душераздирающе закричала. Гриерсон шагнул к краю балкона, поднял карабин и выстрелил.

В мужчину, метнувшего копье. В женщину, стоявшую рядом.

И вероятно, попал ей в голову – мозги брызгами разлетелись на окружающих. Люк рефлекторно зажмурился, что-то теплое ляпнулось ему на щеку и губы.

Люк утерся рукавом, заморгал и вдруг увидел Джексона, который продирался к убитым.

Крики. Паника. Монолит толпы дрогнул и раскололся. Большинство пустилось в бегство, остальные бросились на охранников, стоявших у Дурдома.

Они смогут это сделать. Их много. Они – сила.

– Огонь! – завопил Гриерсон. – Огонь!

Люк слышал выстрелы и крики людей, но вместе со всеми продолжал идти вперед. «Все получилось. Все правильно, – думал он. – Назад дороги нет».

– Нет!

Крикнули откуда-то с балкона, и кричать мог только один человек. И этот крик превзошел угрозы супервайзера и команды Гриерсона.

Однако времени анализировать не было. Люк согнулся пополам от боли, которая врезалась в него – такая же тяжелая и страшная, как подъемник на его рабочем месте в зоне «Д». И взвыл, как раненое животное. Упал и свернулся калачиком, стараясь унять боль, но она охватила все тело, проникла в каждую клеточку.

Захотелось умереть – страстное, горячее желание – и оборвать эту боль.

Но она нахлынула волной и перевернула его на спину. Люк лежал, хватая ртом воздух, и слезы ручьями текли по щекам. Живот раздувался, будто в нем вот-вот должно было взорваться что-то инородное. Захотелось сплюнуть, и он осторожно повернул голову набок, как если бы она была стеклянной.

Взгляд скользнул по площади, и Люк увидел, что очень многие находились в таком же положении. Площадь была усеяна телами, люди корчились и стонали. Охранники, как ему показалось, тоже, хотя перед глазами все плыло и туманилось.

«Удар Дара», – мелькнуло в голове, когда шок от боли чуть ослаб и голова снова заработала.

Магическая сила Эроса, энергии творения, о которой писалось в книгах Аби. Тот самый Дар, которым сластолюбивые Равные соблазняли женщин, опутывали их изысканными иллюзиями и наказывали тех, кто пытался обидеть их избранницу.

В реальности воздействие Дара вызывало невыносимую боль, так что хотелось просто умереть.

Разве можно с этим бороться? Разве можно победить людей, владеющих такой силой? Это не люди – монстры. Не важно, что внешне они на них не похожи. Это не имеет значения.

Джексон должен был разработать план получше. Теперь это ясно как божий день.

Люк безвольно опустил голову. Люди вокруг рыдали, ругались на чем свет стоит, кого-то рвало.

Что-то заставило Люка напрячься. Что-то мелькнуло. Пара черных ботинок остановилась сбоку. Носок ботинка повернул его голову, и Люк посмотрел в мясистое лицо наклонившего над ним Кеслера.

– Хэдли, теперь жалеешь, что я тебя там не поймал?

Он постукивал дубинкой по ботинку. Никуда не торопясь. Спокойно. Будто впереди у него была целая вечность.

– Как тут сейчас весело, – продолжал Кеслер. – Когда мы раньше опробовали прибор оглушения на нескольких смутьянах, эффект был так себе. Похоже, какой-то заморыш что-то там напутал с настройками. Но ты не беспокойся. Я предпочитаю работать по старинке.

Охранник усмехнулся; губы у него были тонкими, и усмешка вышла похожей на собачий оскал:

– Буду скучать по тебе, E-1031. Но там, куда ты отправишься, о тебе хорошо позаботятся.

Люк закрыл глаза прежде, чем опустилась дубинка Кеслера.

Когда он пришел в себя, ему показалось, что собственная голова стала в два раза больше. И самое ужасное – Люк ничего не видел. Сначала подумал, Кеслер что-то непоправимо повредил в его голове, но, чуть успокоившись, решил, что глаза, вероятно, заплыли от побоев. А еще некоторое время спустя – когда немного адаптировался – понял, что находится в каком-то тесном замкнутом пространстве без окон.

И это пространство двигалось.

17

Люк

Он находился в задней части автомобиля. Автомобиль небольших размеров. Но не автофургон, в котором охранники перевозят заключенных. И не минивэн Ангела.

Под ним что-то похожее на сложенный в несколько слоев брезент, поэтому не так больно лежать на жестком полу, сверху накрывают одеяла. Голова перевязана. Кто-то позаботился о нем.

Или позаботились, чтобы он дожил до допроса?

Руки и ноги крепко связаны. Те, кто это сделал, боялись, что он может сбежать.

Как Люк ни напрягался, никакой дополнительной информации его сенсорная система собрать не могла. Колеса машины тихо шуршали, – видимо, она ехала по автостраде. Подобный вывод подтверждало и то, что машина неслась по прямой и не делала поворотов. Из кабины доносились звуки знакомой радиостанции, и, значит, они все еще на территории Британии. Разговоров не было слышно, следовательно водитель в кабине один.

Нос не улавливал никаких наводящих запахов. Внутри пахло так, как пахнет в любой машине: железом, газетами и промасленной ветошью – как в гараже отца.

В общем, пока не освободится, ничего больше выжать из ситуации он не сможет. Люк подергал руками, определяя прочность веревок на запястьях, и стиснул зубы от вспыхнувшей в голове боли. Он не хотел привлекать внимание водителя, не хотел, чтобы тот знал, что пленник пришел в себя.

Что же он может сделать – связанный? Это только в кино пленник валил с ног водителя ударом головой или ногами в живот.

Наилучший вариант сценария: Кеслер каким-то образом связан с клубом и по какой-то причине вырвал Люка из Милмура. Его страсть жестоко избивать людей могла быть лишь прикрытием – маловероятно, но допустить можно. В конце концов, именно благодаря Кеслеру Люк познакомился с Джексоном. И поправился Люк после его побоев в кладовке столовой очень быстро: было больно, но травм никаких. И все же этот сценарий казался Люку невозможным.

Наихудший вариант сценария: всех членов клуба арестовали и в эту самую минуту они тоже лежат связанные в машине. Их везут на короткое судебное разбирательство, за которым последует долгая жизнь в лагере пожизненного заключения. Вполне вероятно. Но пока этому нет никаких подтверждений.

Мысли Люка крутились вокруг этих сценариев и еще нескольких возможных вариантов. К моменту, когда машина сделала поворот и сбросила скорость, он выбрал один.

Машина остановилась.

Пульс подскочил. Извиваясь гусеницей, Люк подполз к дверце, перекатился на спину, кое-как изловчился согнуть ноги и упереться ими в панель дверцы. Вот, судя по звукам, водитель вылез из кабины и обошел машину. Щелкнула ручка. Когда дверца открылась, Люк с силой вытолкнул ноги…

…и они ударили воздух. Он вывалился из машины и приземлился на ноги водителя, который с криком отпрыгнул назад.

Люк застонал и скрючился на земле. Все тело болело. Вокруг кромешная тьма и холод. Открыл глаза – над головой звездное небо, мириады звезд. За все время, проведенное в Милмуре, он не видел звезд.

– Ты кто, черт возьми? – прозвучал вопрос.

Водитель, вероятно, никак не ожидал, что у него в машине лежит связанный подросток.

– А ты кто такой? – хрипло спросил в свою очередь Люк и с трудом сел. – И где это мы?

Он плохо видел водителя: темень была беспроглядная – только за деревьями, окаймлявшими дорогу, маячил какой-то тусклый свет. Одни из тех бесполезных огней безопасности, что включались маяком, только когда где-нибудь в полумиле от них какая-нибудь кошка прыгала на забор?

– Мне не давали указаний что-то тебе рассказывать, – откликнулся водитель. – Я даже не знал, что в машине у меня человек. Только велели здесь остановиться и позвонить.

Он достал телефон с наклеенным на нем стикером. Вглядываясь, набрал номер и доложил кому-то, что выполнил доставку.

Люк слышал, как он за кем-то повторил:

– Оставить на месте? Вы знаете, что «это», правильно?

Разговор завершился, и водитель направился к кабине.

– Подожди! – крикнул Люк. – Что происходит? Ты не можешь вот так меня здесь бросить! Я здесь от холода окочурюсь!

– Не моя проблема, – ответил водитель, хотя вытащил из машины одеяла и бросил их в сторону Люка.

Они упали от него в нескольких метрах. Ублюдок.

Водитель сел в кабину и уехал.

Люк полежал несколько минут – вдруг он вернется? – затем начал оглядываться по сторонам в поисках того, чем можно было бы разрезать веревки.

У края дороги ничего подходящего не оказалось. Извиваясь, Люк дополз до ближайшего дерева, где среди корней нашел камень. Не острый, но если усердно пилить, возможно, к утру результат будет.

Если он доживет до утра.

Однако не успел Люк приступить к работе, как за деревьями вспыхнул свет и тут же погас. Раздался металлический скрежет, будто открывали двери на проржавевших петлях. Черт, надо было спрятаться! Как мог Люк скрючился за деревом, чтобы его не было видно.

Свет вспыхнул в другом месте, и послышался приглушенный звук, напоминавший топот копыт. Одна? Две лошади? Они скакали прямо на Люка, словно точно знали, где он находится. Не скрыться.

Раздался голос. И значительно ближе, чем он предполагал.

– Привет! Несколько поздновато, чтобы принимать гостей, но мне нравится, когда мои братья мне обязаны.

Голос был мужской. Звучал насмешливо и очень аристократично. Но что-то присутствовало в нем такое, отчего Люку хотелось зарыться в землю и не видеть незнакомца. Он прижался лопатками к покрытому инеем стволу дерева и старался подавить охватившую его панику.

У парня был Дар. Люк чувствовал это по его голосу, и говорил он как тот Равный в Милмуре. Слова обладали силой. Могли спровоцировать действие.

– Позволь взглянуть на тебя.

Заструился слабый холодный свет, будто кто-то включил свет звезды, и Люк обнаружил, что темнота отступила и он может видеть.

Холодные пальцы взяли его за подбородок и чуть приподняли. Люк заворчал и дернул головой, затем посмотрел на того, кто позволил себе такую бесцеремонность.

Такого он увидеть не ожидал.

Перед ним стоял парень примерно одного с ним возраста, но выше ростом. Спутанные волосы нависали на лицо, так что Люк не мог его хорошо рассмотреть. Но он видел блеск глаз, и это заставило его содрогнуться. Казалось, у парня вместо глаз две дыры в черепе, сквозь которые видна ночь у него за спиной.

Люк отвел взгляд в сторону, пока Равный внимательно его рассматривал.

Кто этот парень? И где они находятся?

– Что ж, в одном я был прав, – сказал странный парень и улыбнулся, но эта улыбка не прибавила Люку уверенности. – У тебя есть потенциал. Но ты немного не в форме. Так что займемся первостепенным.

Парень коснулся рукой повязки на голове Люка, затем положил руку на голову как раз в том месте, где Кеслер ударил дубинкой. В первую секунду ощущения были ужасные, затем они прошли. Голову и лицо Люка покалывало. Но боль ушла. Больше ничего не болело. Даже усталость куда-то улетучилась. Равный внимательно наблюдал за ним, брезгливо вытирая пальцы о его рукав.

– Лучше? – спросил он. – Следующая процедура тебе не понравится.

И она действительно Люку не понравилась.

В школе они все знали страшные истории и любили их рассказывать во время походов по ночам в своих палатках, когда взрослые засыпали в своей, стоящей отдельно. Эти рассказы приводили Люка в ужас, и мурашки начинали бегать по телу. Люди просыпались во время операции, но не могли пошевелиться и закричать. Туристы заходили в бар на пляже, а затем приходили в себя в ледяной ванне, где плавали человеческие органы. Ученые-психопаты проводили страшные эксперименты на живых людях во время войны.

Воздействие было глубоким и сильным. Казалось, холодные пальцы залезли в его тело, в его душу, о существовании которой Люк до сего момента мало задумывался, и перебирали содержимое, никому не видимое, никому не известное. Тошнота подкатила к горлу, Люк чувствовал, что не удержится и блеванет. Хорошо бы на ботинки Равного – они, конечно, далеко, но он постарается.

– Интересно, – сказал парень таким тоном, что даже Люк понял: ничего хорошего ждать не стоит, особенно ему. – Хотел бы я знать…

Равный закрыл глаза, но Люк не успел испытать облегчение оттого, что его отпустил этот невыносимый сверлящий взгляд, потому что ощутил себя механизмом, в котором раскрутили все болты и гайки. Вот-вот – и он распадется на части.

Равный залез в него и что-то оттуда вынул.

Или что-то вложил? Вложил это нечто так глубоко, чтобы Люк никогда не смог догадаться, что это? Что-то настолько жизненно важное, без чего он не сможет существовать?

Ни на один из этих вопросов Люк ответить был не в состоянии. Парень завершил свою процедуру, и Люк скрючился на промерзлой земле. Не позволяя страху расползаться по телу, он выблевывал его из себя прямо под дерево. Равный стоял над ним и наблюдал.

– Закончил? – спросил парень без тени участия, когда Люк вытер рукой рот.

Люк не удостоил его ответом. Он знал только одно – он ненавидит этого ублюдка. Ненавидит всеми фибрами души. То, что он с ним сделал, – недопустимо. Ошибка природы, что Равные вообще существуют на земле.

– В любом случае, – продолжал парень тоном, будто обсуждал счет в крикете или вчерашнюю телепередачу, – сейчас здесь появится мой брат с чушью в стиле «добро пожаловать в Кайнестон».

Кайнестон.

Так это не изолятор. Не лагерь для пожизненно заключенных. Это поместье, где работает его семья.

Люк не смог сдержать радости, и слезы полились у него из глаз. Чтобы Равный их не заметил, он опустил пониже голову и поспешно вытер лицо рукавом комбинезона.

– Как я здесь оказался? – спросил Люк, взяв себя в руки.

Равный пожал плечами:

– Скажи спасибо своей сестре Дейзи. Гавар испытывает к ней особое расположение. Когда нам стало известно о предстоящих событиях в Милмуре и Гавар собирался туда вновь отправиться, она умолила его вытащить тебя оттуда. Гавар – мой старший брат, – пояснил странный парень. – Думаю, ты был среди зрителей на этом забавном представлении в Милмуре.

Гавар Джардин.

Равный, который взорвал изолятор после того, как они освободили Оза; который, как нечего делать, парализовал страшной агонией сотни людей на площади. И этот самый Гавар Джардин вытащил его из Милмура, потому что его об этом попросила Дейзи?

Люк замотал головой, не веря.

– Гавару ничего лучше не пришло в голову, как привлечь грубую силу и фургон для доставки, – продолжал, скептически усмехнувшись, парень. – Похоже, это сработало. Уверен, Дженнер тебе все расскажет. Я свое дело сделал. Так что пока.

И, развернувшись, пошел в направлении, как Люк догадался, ворот. Снова замерцал свет, и послышались негромкие голоса. Затем быстро удалявшийся топот копыт и топот копыт, медленно приближавшийся к нему в луче фонарика.

Самого обычного фонарика, а не таинственно мерцающего магического света.

– Ты, должно быть, Люк Хэдли, – раздался уже другой голос, но с такими же аристократическими интонациями, как и у странного парня. Голос принадлежал рыжеволосому веснушчатому молодому человеку. Он вел под уздцы лошадь, та фыркала, выпуская белые облачка пара. – Я Дженнер Джардин. Приношу извинения за все неудобства. Они, конечно, неприятные, но необходимые. Добро пожаловать в Кайнестон. Я доставлю тебя к твоей семье, они тебе очень обрадуются.

Дженнер вытащил перочинный нож, разрезал веревки, связывавшие Люка, и, подсвечивая фонариком, довел его до одеял, в которые Люк завернулся. Затем Равный провел его через огромные причудливые ворота в узорах и завитушках; они горели, как рождественская елка, образовывая проход в тускло мерцающей стене.

Шли долго – никак не менее нескольких миль – по просторам сельской местности. Огромная территория Англии, скрытая от глаз простых людей, которым никогда не доводилось здесь гулять, не доводилось даже видеть эти просторы.

«Настоящее воровство, – подумал Люк. – Украдено то, что должно принадлежать всем, отрезано от мира в угоду избранным».

Обогнули край леса. Люк пригнулся и выругался: летучая мышь пролетела прямо над его головой. Дженнер рассмеялся – Люк уловил человеческие нотки в этом смехе – и пояснил, что летучая мышь за ориентир выбрала кромку деревьев. Откуда-то издалека донесся леденящий душу вопль – Дженнер успокоил, сказав, что это кричит сыч. Мелькали и шуршали между деревьев тени. Лисы? Куницы? Казалось, здесь идет неусыпная охота: те, у кого есть крылья и когти, охотятся за теми, у кого их нет.

Вот такая целесообразность.

Наконец впереди показался ряд небольших коттеджей – все каменные, беленые, светящиеся в лунном свете. Картина очень живописная. Маме бы понравилось.

Дженнер постучал в дверь одного из коттеджей, она открылась – на пороге в халате стоял отец. Недоуменное выражение сменилось радостью, он раскинул руки и заключил Люка в крепкие мужские объятия, похлопывая по спине. Налетели девчонки и мама. На короткое счастливое мгновение Люк забыл обо всем: сейчас всем миром для него были вот эти люди – его семья. Все живы, здоровы и рады его видеть.

И он был безмерно рад.

Часы на кухне показывали час ночи, но они не вставали из-за стола и все говорили, говорили. Раздался детский плач, и Дейзи, извинившись, ушла успокоить ребенка.

– Это дочь наследника Гавара, – сказал отец самым обычным тоном, словно не было ничего особенного в том, что дочь психопата, обладающего невероятной магической силой, спит у них наверху в кроватке.

Люк вспомнил, как он в первый раз увидел наследника, идущего по коридору изолятора, когда они с доком вели ему навстречу Оза. Как надеялся, что младшая сестра никак не контактирует с этим монстром. Вспомнил и рассмеялся, не скрывая иронии.

Но как только мыслями Люк улетел за сотни миль на север, в Милмур, к Джексону, в клуб, ко всем устроителям той вечеринки, радость воссоединения с семьей померкла.

Мама заметила его рассеянность и приказала всем отправляться спать, так как Люк сильно устал. Разумеется, он не был уставшим. Странный парень у ворот – Сильюн, как его назвала Аби, – об этом позаботился. Но Люк не стал никого разуверять.

Он лежал в темноте с открытыми глазами и безуспешно пытался остановить карусель мыслей. Как развивались события у Дурдома после того, как Кеслер вырубил его дубинкой? Где сейчас Джексон? Где Рени, Асиф, остальные? Ранены? Арестованы? Что с ним сделал Сильюн Джардин?

И последняя мысль перед тем, как он погрузился в сон: что ждет его впереди?

Уик-энд Люк провел, валяясь в мягкой постели, наслаждаясь покоем и наличием собственной комнаты, привыкая к новым обстоятельствам жизни. Мама хлопотала вокруг него, приносила тарелки с супом, бутерброды; отец рассказывал о коллекции винтажных авто лорда Джардина, о хитрой проблеме с карбюратором, которую он решил на прошлой неделе. Дейзи принесла показать ему маленькую девочку.

Люк предпочел бы, чтобы она этого не делала. Хотя девочка, конечно, выглядела как самый обычный ребенок. Была даже милашкой. И у нее есть Дар? Как-то жутко было об этом думать. Такая сила в таком маленьком ребенке.

Впрочем, никакой сверхъестественной силы в ней, возможно, и нет, потому что ее мать не была Равной – обычной рабыней.

«Но как такое могло случиться? – мрачно подумал Люк. – Девушка привлекла внимание Гавара, и вот результат?»

– А где ее мама? – спросил Люк, когда девочку унесли и снова положили в кроватку.

– Умерла, – спокойно ответила Дейзи.

История о рождении Либби Джардин, которую Люк создал своим воображением и логическим рассуждением, оказалась куда более таинственной и мрачной.

– Хотя это не совсем так, – добавила Дейзи. – Почему все так настроены против Гавара? Люк, ведь это благодаря ему ты выбрался из Милмура.

Он выбрался из Милмура благодаря сообразительности и дару убеждения Дейзи. О чем Люк не преминул сказать ей и крепко обнял. Сестренка заверещала и забарабанила кулаками по его спине, возмущаясь, что он слишком сильно ее стиснул, но Люку это было только в радость, потому что, пока находился в городе рабов, а потом валялся на полу машины, он думал, что больше никогда не увидит своих родных.

В понедельник, сразу после завтрака явился Дженнер и объявил, что Люк будет работать полевым агрономом. Аби вошла в кухню, увидела Дженнера, замерла, потом развернулась и вышла. Это показалось странным, тем более что она с ним работала.

Странные взаимоотношения Аби и Дженнера, дружба Дейзи с Гаваром – Люку было о чем подумать на новом рабочем месте.

«Полевой агроном» означало, что Люк стал своего рода славным дровосеком под руководством малого по имени Альберт. Альберт не отличался разговорчивостью, и Люка это вполне устраивало. В паре они работали по всей территории поместья, часто очень далеко от центральной усадьбы. Работали на холоде, иногда под дождем с утра до вечера, и в конце каждого такого дня Люк чувствовал себя таким же уставшим, как в Милмуре. И это его устраивало, потому что физическая усталость перед сном отключала переполненную мыслями голову и Люк быстро засыпал.

Прошло девять дней с момента его приезда в Кайнестон, и в коттедж доставили сумку Люка с его вещами. Означало ли это, что Суперсука печатью завизировала его отъезд? Люк открыл сумку и начал искать письмо или записку от дока или Рени. Вдруг они что-то зашили под подкладку? Скрутили клочок бумаги в маленький рулончик и куда-нибудь засунули? Но ничего не нашел.

Он смотрел на разложенное на кровати жалкое содержимое сумки. Черные носки, серые трусы, зубная щетка, фотография, где он запечатлен со школьными друзьями в последний день семестра, – боже, как давно это было. А за те полгода, что провел в городе рабов, ни одной фотографии. Но это не важно. Единственное, что имело значение, – это друзья и то, что они делали вместе, что дерзнули сделать. Важно, каким человеком он стал. И все это он оставил там.

– Здесь почта работает? – спросил Люк спустя несколько дней у Аби. – Могу я отправить письмо в Милмур?

На вопрос Аби «зачем?» он ответил: «Хочу поблагодарить того доктора, что лечил мою производственную травму. Хочу, чтобы он знал, что со мной все в порядке».

Аби нахмурилась и сказала, что эта идея ей не нравится, а кроме того, сообщение с Милмуром остается под запретом.

Прошло две недели его пребывания в Кайнестоне. Затем миновала третья. И хотя все эти недели Люк провел в окружении семьи, никогда он еще не чувствовал себя таким одиноким.

Неужели Джексон и члены клуба о нем забыли? Конечно, Люка в Милмуре уже успели заменить вновь прибывшими. Но он помнил все игры, в которые они играли вместе: тайно забирался с Джессикой в запретные места; стоял на стреме, пока Асиф делал свое дело; держал Рени на страховочных тросах. Они доверяли друг другу свою жизнь. И просто забыть таких друзей невозможно.

В конце концов Люк решил, что есть три реальные причины, объясняющие молчание его друзей. Их всех арестовали. Они хотят с ним связаться, но пока у них нет такой возможности. Они считают, что его не стоит беспокоить, поскольку он счастливо воссоединился со своей семьей.

Приступив утром к выполнению своих обязанностей – на этот раз глубоко в лесу надо было срубить старую сгнившую вишню, Люк обдумывал все эти причины, заставлявшие его друзей хранить молчание. Первый вариант он отбросил. Если бы стало известно о существовании клуба и его роли в беспорядках, то Люка уже давно бы таскали по допросам, несмотря на то что он обосновался в Кайнестоне. Второй вариант тоже отпадал: если Джексон и Ангел могут вывезти арестанта из Милмура, что им стоит передать ему записку, пусть даже и в Кайнестон. Оставался лишь третий вариант – клуб сбросил его со счетов.

Хуже и не придумаешь, и самое неприятное: Люк даже не знал, с чего начать, чтобы изменить сложившийся порядок вещей. Он мог бы столько сделать для их общего дела отсюда, из Кайнестона. Семья Джардин была самой могущественной в стране, и он сейчас находился среди них. Большинство членов семьи смотрели на рабов как на мебель, создавая массу возможностей подслушивать и подглядывать. Его старшая сестра работает в Семейном офисе, и у нее есть мастер-ключ практически от всех уголков дома. Третьи дебаты и голосование об отмене рабства пройдут именно здесь, в Кайнестоне.

Расстроенный, Люк махал топором до тех пор, пока вишня не свалилась, выпростав из земли сухие мертвые корни. Люк начал обрубать эти безжизненные отростки, но сегодня физический труд имел минимальное терапевтическое воздействие.

В Милмуре Люку казалось, что Джексон не просто хочет отправить его в Кайнестон, а что он в этом заинтересован. «План состоит в том, чтобы ты попал в поместье», – сказал он на первом заседании клуба после освобождения Оза.

Ну вот, он теперь в поместье. По просьбе Дейзи Гавар Джардин распорядился доставить его сюда. То есть план Джексона здесь ни при чем.

Люк ударил обухом топора по стволу упавшего дерева, чертыхнулся, трухлявый ствол разлетелся дождем щепок. Он что-то упускает? Но что?

Как странно: Гавар Джардин не только помог ему воссоединиться с семьей, но отчасти помог спасти Оза. В изоляторе он прошел мимо их троицы – невероятно, но он их не заметил. А потом Джексон вернулся назад к изолятору, отправив его, Рени и Оза к машине, где их ждала Ангел. Раздался выстрел и крик, но док не получил никакого ранения. Может быть, эта парочка все и устроила?

Люк вспомнил тот день, когда Джексон их всех шокировал, сообщив о Предложении канцлера. И тогда же признался, что у него есть связь с одним из Равных.

«Равным, имеющим реальную власть, – сказал тогда док. – В Доме Света он видит каждую пылинку».

Кто ближе всех к власти? Конечно Гавар Джардин. Член парламента и Совета юстиции. Наследник, который сам в один прекрасный день займет кресло канцлера.

Мозг Люка работал на полных оборотах, ища ответ. У наследника внебрачный ребенок от рабыни. Он использовал свой Дар, чтобы отбить атаку на Дурдом, но только после того, как Гриерсон приказал открыть огонь на поражение. Да, конечно, он заставил людей корчиться в ужасных муках, но тем самым спас им жизнь.

И хотя было приятно думать, что Гавар Джардин вырвал его из Милмура по просьбе Дейзи, мало верилось, что десятилетняя девочка – пусть даже и такая смышленая, как его сестра, – сама до такого додумалась. Наследник как-то внушил ей эту идею, зная, что она послужит для него хорошим прикрытием?

Люк ни в чем не был уверен. Но на данный момент такая версия могла объяснить все.

Правда, не могла ответить на главный вопрос.

Зачем он здесь – в Кайнестоне?

18

Аби

Все получится, у них действительно все получится. И десять лет пройдут быстро.

Вначале Аби беспокоилась за Люка. Первые недели он казался слегка зачумленным. И ничего не рассказывал о своей жизни в Милмуре – только о незначительных мелочах. Возможно, не было ничего интересного, а возможно, было что-то, о чем он не хотел рассказывать.

Так или иначе, но Люк приехал живым и здоровым, несмотря на все эти слухи о беспорядках в Милмуре, о постоянном упоминании о докторе и каком-то несчастном случае. Более того, за полгода, проведенные в Милмуре, Люк физически окреп, повзрослел и стал проявлять силу характера, которую она раньше за ним не замечала. Аби списывала это на месяцы самостоятельной жизни в городе рабов. Также она заметила в нем внутреннюю сосредоточенность и независимость и могла радоваться, что теперь есть что противопоставить злостным выпадам своих школьных друзей в сторону ее младшего «инфантильного» брата.

В общем, могла спокойно пребывать в роли старшей сестры. Люк был с ними, и появилась надежда, что все наладится и семейство Хэдли благополучно пройдет безвозмездную отработку.

Вот только Дженнер продолжал сохранять отстраненность и холодность. Увы, Аби так и не могла вспомнить, что же в тот вечер произошло в Большом солярном зале.

И человек-собака все никак не желал рассказывать, что такого сделал, что оказался в столь унизительном положении – на поводке у леди Гипатии. Не желал или не мог.

Возмутительно, но все остальные слуги Кайнестона делали вид, будто человека-собаки и вовсе не существует.

– Милая, ты должна забыть об этом, – сказала как-то за обеденной чашкой чая экономка. – Он плохой, и никакой пользы тебе не будет, если ввяжешься в это дело.

И каждый раз, когда Аби требовала объяснить «почему», каждый раз слышала один и тот же ответ: потому что он получил наказание от лорда Крована, а такая судьба выпадает только самым отъявленным злодеям. Неужели никто не задумывается о том, что все может быть как раз наоборот? Суровое наказание вовсе не доказывает, что человек его действительно заслужил.

– Пойдем со мной, – сказала Аби Люку однажды вечером, когда помыла посуду и подмела пол. Дейзи была наверху, что-то читала Либби, мама с отцом ушли к друзьям в соседний коттедж. – Хочу тебя кое с кем познакомить.

Люк сделал гримасу, чтобы рассмешить ее. За последние пару недель внутреннее напряжение прошло, он расслабился. Первое время казалось, будто его что-то беспокоит, казалось, будто он скучает по Милмуру. Аби попыталась выведать: может быть, он там встретил девушку и тоскует по ней, но Люк высмеял эту идею. Или ему просто требовалось время, чтобы адаптироваться к жизни здесь.

После Нового года леди Гипатия еще не приезжала в Кайнестон. Но вскоре вдовствующая двоюродная бабушка вместе со своей командой авангарда собиралась покинуть свое поместье в Иде и воссоединиться с командой из «Эплдарема» для проведения свадебных празднеств.

Это означало, что со дня приезда Люка человек-собака не покидал своей клетки в питомнике. Подозревал ли брат о существовании этого существа?

Очевидно, нет.

– Скажи, пожалуйста, что ты хотела мне здесь показать? – сердито спросил он, когда Аби в нерешительности остановилась у клетки, раздумывая, как сделать все наилучшим образом. – Вот это? Существо, похожее на жалкое подобие человека в тесной клетке?

Голос Люка от возмущения сделался жестким. Аби готова была обнять брата. Наконец-то ее поддержали! Разумеется, она вовсе не сентиментальная сумасшедшая. В такую жестокость даже трудно поверить. Это же совершенно противоестественно – обрекать человека на подобную жизнь.

– Мы должны его выпустить, – сказал Люк.

– Все не так просто.

Аби начала рассказывать – торопливо, помня, что обер-егермейстер у себя в комнате наверху. Как она выяснила, обер-егермейстер любил выпить. Поэтому пару недель назад добыла несколько бутылок солода из винного погреба и принесла ему, сказав, что это подарок от Джардинов. Обер-егермейстер отнесся к этому с подозрением, так как Равные не имели привычки выказывать свое расположение к рабам, но бутылки все же взял, и Аби почувствовала себя свободнее, совершая ночные визиты в питомник.

– Если бы только я научила его говорить и ходить. Тогда, возможно, они бы позволили ему жить нормально, как человеку.

– Этого не будет, Аби. Ты же знаешь, этого не будет. Это не просто наказание. Это чрезвычайная карательная мера. Ты слишком узко мыслишь. Если хочешь его спасти, есть только один способ – выпустить его за пределы Кайнестона. Если хочешь что-то изменить, надо мыслить шире.

Люк произнес все это настолько серьезно, что Аби удивилась. Таким она его еще никогда не видела. Он искренне верил в то, что говорил.

И Аби вдруг испугалась за брата. Когда Люк успел стать таким… бесстрашным?

Может быть, это его сделали таким беспорядки в Милмуре? Возможно, Люк наслушался там людей, фонтанировавших подобными идеалистическими броскими фразами? Возвышенные речи, прекрасные идеи, неосуществимые иллюзии…

Люк решительно взял ключ, который сестра держала в руке:

– Хотя бы на несколько часов мы должны выпустить его из этой клетки. Встать на ноги – этого недостаточно. Он должен походить вокруг, побегать. Давайте пойдем в лес. Там нас никто не увидит.

Аби не успела возразить, а Люк уже присел у клетки и со знанием дела поднимал дверцу. Она слышала, как он что-то пробормотал в ужасе, наблюдая, как человек-собака выползает наружу. Не нравился его вид и запах? Или сам факт существования такого кощунства – с помощью Дара человека лишили всего человеческого.

– Я – Люк Хэдли, – неожиданно для Аби уверенно и твердо произнес Люк.

– Привет… Люк Хэдли, – шумно выдохнул прóклятый.

– Я не знаю твоего имени.

Человек-собака затряс плечами. Этот ужасный невеселый смех каждый раз заставлял Аби содрогаться.

А если они совершают непоправимую ошибку? Ей захотелось окликнуть Люка. Что, если никто не лишал его человеческого облика? Что, если в нем изначально не было ничего человеческого?

– И я его не знаю. Твоя сестра уже спрашивала. Зовите… зовите Собака.

– Собака? Ты не помнишь своего имени? – недоумевал Люк.

– Я помню только… что он мне разрешил оставить. Это очень плохое.

– Он?

– Никто. Надеюсь, ты его никогда не встретишь. Мой тюремщик.

– Лорд Крован, – подсказала Аби. Люк покачал головой. Это имя ничего ему не говорило. – Существует такой санкционированный государством садист, – пояснила Аби.

– Таких множество.

Человек-собака резко, хотя и с видимым усилием поднялся, как животное встает на задние лапы. На фоне Люка Аби могла определить, что когда-то этот человек был высокого роста и довольно крепкий.

Впрочем, он и оставался сильным и крепким. Это было незаметно, когда он ползал на четвереньках, но мышцы явственно выступали на сухопарых бедрах и мощными жгутами оплетали руки. Сколько отжиманий он делает в день, пока сидит в своей клетке?

– Надо найти тебе какую-нибудь одежду, – заметил Люк.

– Он хорошо переносит холод.

Аби не хотела, чтобы брат начал бегать по питомнику, беспокоя собак и обер-егермейстера.

– Верю, что он может переносить холод, но гуляющая ночью троица может показаться подозрительной, если один будет голым. Меньше привлечем внимания, если все будут одеты.

Когда Люк успел стать таким мудрым? Научился говорить так рассудительно?

Нет, постой. Он всегда был таким.

Как хорошо, что он теперь с ними. Так должно было быть с самого начала.

Ночная прогулка с человеком-собакой – Собакой, как ни ужасно, но придется так его называть – прошла успешно. Без всяких инцидентов они вернули его в клетку, и Люк горел желанием в самое ближайшее время повторить прогулку.

Но устроить это становилось все сложнее, потому что шла подготовка к свадьбе и уже начали съезжаться гости. Пожаловала не только леди Гипатия, но также и ее старший сын с семьей – семья Верней из Иды, младшая ветвь рода Джардинов. Аби ничего о них не знала, кроме того, что Ида была целью печально известного, обреченного на поражение восстания Черного Билли, случившегося более двух столетий назад. С ними приехал овдовевший отец невесты лорд Литчетт Матраверс со своим приятелем лордом Риксом.

Эти двое были взаимоисключающей парой. Один – человек – рождественский пудинг; весельчак, вечно пахнущий хересом. Второй – худой как жердь, рассыпающийся в любезностях и оставляющий за собой шлейф ароматного сигарного дыма. Где бы эта парочка ни появлялась, сразу раздавался смех и воцарялась легкая атмосфера.

Дженнер по-прежнему сохранял дистанцию и подчеркнуто деловые отношения. Но в остальном Кайнестон – или это происходило с самой Аби? – казалось, сбрасывал с себя сумрак зимних месяцев. Возрождался, как саламандра в огне.

«Горит, но не светит», – подумала Аби.

– Ты не из местных, не так ли?

Лорд Рикс стоял, прислонившись к обшитой панелями стене коридора – тонкая сигарилла в руке и улыбка на губах, – и наблюдал за ней.

Аби инструктировала нескольких рабов, служивших в доме, как быстро поменять декор Восточного крыла дома и из сессионного зала превратить его в место роскошной свадебной вечеринки. Она старалась смягчить свой северный акцент, но он только усиливался от возмущения: Аби никак не могла объяснить этим очевидно невежественным людям разницу между бантингом и гирляндами.

– Да, господин, я из Манчестера.

– Манчестера? – Рикс вздернул бровь.

Аби не помнила, где на схеме посадки гостей находится его имя – должно быть, в секторе «Восточная Англия». Источник информации на кухне поведал, что у лорда Рикса много скакунов, но нет детей и он крестный отец обеих дочерей лорда Матраверса.

– Ага, вероятно, это твоего брата Гавар вытащил из города рабов. Весьма дерзкий план спасения. Окажите мне такую любезность, покажите мне своего брата – хочу послушать его историю. Хоть какое-то развлечение.

Аби не была уверена, что рассказ о том, как Люк шесть часов пролежал связанным в машине, развлечет лорда Рикса, но послушно кивнула:

– Как только его увижу, сразу скажу. Но боюсь, сейчас его в доме нет. Он работает где-то на свежем воздухе. Если прогуляетесь по поместью и увидите светловолосого подростка с топором – это он.

– С топором? – Равный в притворном ужасе поднял вверх руки. – Полагаю, твои хозяева абсолютно уверены, что он не набрался пагубных идей за то время, что провел в Милмуре. Хо-хо. Вид у вас весьма занятой бизнес-леди. Так что не смею вас задерживать.

И лорд Рикс неспешной походкой направился к Малому солярному залу на поиски своего друга.

Отделался от Аби.

Равный прав – у нее очень много дел. Длинный список дел, и одно особенно важное. Но сначала нужно найти еще одну девушку, которая в данную минуту ничем не занята. Она должна будет помочь горничной леди Талии перерыть весь гардероб хозяйки и несколько сундуков со старой одеждой Эвтерпы Парвы.

Все должно быть готово к пробуждению великой спящей Кайнестона, которое должно произойти через несколько недель. И когда она проснется, то непременно пожелает присутствовать на свадьбе.

С медицинской точки зрения совершенно невозможное воскресение. Люди не выходят из комы по расписанию.

– С медицинской точки зрения здесь вообще не о чем говорить, – сказала мама. – Ее разбудит Юный Хозяин. На удивление леди Парва пребывает в отличном состоянии. Я даже не обнаружила у нее снижения мышечного тонуса. Леди Талия каждый день подолгу сидит в ее комнате и, вероятно, своим Даром ее поддерживает. Физическое состояние леди Эвтерпы таково, что она может подняться с постели и легко совершить прогулку миль в пять.

Аби поняла то, о чем мама не сказала вслух. Сильюн Джардин, может, и выведет тетушку из комы, но будет ли она психически полноценна? Люди не просыпаются после двадцатипятилетней комы как ни в чем не бывало.

Первокурснице медицинского университета, которой Аби сейчас могла бы быть, страшно хотелось посмотреть на Эвтерпу Парву, опровергавшую правила, прописанные в учебниках и делавшую невозможное возможным. Желание знать, как Дар может влиять на физиологию человека, стало одной из причин, почему Аби хотела пройти отработку в таком месте, как Кайнестон. Она все хотела увидеть собственными глазами.

У Аби не возникло никаких проблем с поиском добровольца, который бы согласился целый день разбирать бальные платья. Еще одна галочка была поставлена в длинном списке дел. Но чтобы ей самой добраться до ящика в библиотеке, дел переделать оставалось еще достаточно много.

Лорд Матраверс настаивал на дегустации образцов всех блюд, выбранных для свадебного банкета, и Аби нужно было вместе с поваром выбрать для этого день. Уборка шла в ускоренном темпе, ожидалось несколько сот гостей, которые примут участие в трехдневных дебатах, плавно перетекающих в свадебное торжество. Микроавтобусы будут непрерывно циркулировать в течение нескольких недель.

В подвале со сводчатым потолком, где находились только слуги, Аби опешила, натолкнувшись на Люка, который шел к выходу.

– Меня приглашают на торжества, – пояснил он. – Очевидно, всех раз в год приглашают, даже Альберта, такое вот отчаянное положение. Я буду таскать багаж и подавать напитки, меня там обмерили, чтобы подобрать ливрею. Послушай, это будет какое-то безумие. Отличная возможность, чтобы… ну ты знаешь, о чем я.

– Не знаю, – внушительно произнесла Аби. Авторитет разумной старшей сестры подрывало то, что она теперь должна была смотреть на Люка снизу вверх. – Поговорим дома вечером.

И вот наконец весь список дел был отмечен галочками, и Аби поспешила в библиотеку.

Дверь библиотеки оказалась закрытой на ключ – неудивительно, если учесть, чтó там помещено на временное хранение. Но у Аби, как у сотрудника Семейного офиса, был мастер-ключ. Прежде чем открыть дверь, она посмотрела в обе стороны коридора, хотя ничего предосудительного не делала: библиотека входила в круг ее обязанностей. Конечно, ей никто не давал указаний сделать это. Но почему не проявить инициативу?

Кто-то здесь уже побывал – ящик был открыт, и вещь извлечена.

Той вещью, к которой здесь, в библиотеке, Аби хотелось прикоснуться, было кресло канцлера Великобритании, республики Равных. Его привозили в Кайнестон каждый год для третьих дебатов. Оно оказалось меньших размеров и более великолепным, чем представляла Аби.

Кресло было развернуто по направлению к камину. За семь столетий службы на благо Британии дубовое кресло потемнело и приобрело специфический блеск и теперь казалось сделанным из черного дерева.

Аби осторожно приблизилась. Кресло, подобно одушевленному существу, излучало ауру королевского величия.

Фигурки людей и животных, вырезанные на задней стороне спинки кресла, потеряли четкие контуры. Но это не умаляло красоты резьбы. Аби нагнулась, рассматривая сюжеты. Дракон. Фигура человека с короной на голове. Крылатая женщина с мечом в руке. Солнце в окружении звезд. Волнистые линии – должно быть, имитация воды; хотя, возможно, они имели и совершенно иной смысл.

Аби протянула руку. Она колебалась точно так же, как несколько месяцев назад, стоя у стены Кайнестона, но затем осмелилась и провела пальцами по изысканной резьбе. Ладонью погладила треугольником возвышавшуюся спинку кресла, спустилась к подлокотнику.

И вдруг… едва не вскрикнув, отпрянула и едва не свалилась в камин.

В кресле кто-то сидел.

– Следует быть осторожной, Абигайл, – с упреком в голосе произнес человек, задумчиво сидевший в кресле, закинув ногу на ногу. – Мне бы не хотелось отвлекаться на то, чтобы вытаскивать тебя из огня.

Сильюн Джардин смотрел на нее спокойно и даже мягко.

– У меня чуть сердце не разорвалось! – едва справившись с испугом, выпалила Аби. – Что вы здесь делаете? Проверяете, подходит ли вам по размеру кресло?

Если бы существовало руководство «Как рабы не должны разговаривать со своими хозяевами», то сказанное ею только что было бы написано на первой странице крупными буквами. Аби кинулась извиняться, но Сильюн только отмахнулся:

– Вовсе не подходит. Я не наследник. И даже не второй в очереди, хотя, осмелюсь заметить, отец предпочел бы меня Дженнеру – если бы до такого дошло. Нет. Я никогда не стану канцлером. Однако это кресло не всегда было креслом канцлера.

В подтверждение своих слов Сильюн постучал каблуками по осколку каменной плиты, на которой стояло кресло. Некогда это был коронационный камень британских монархов, разбитый Ликусом Убийцей Короля.

На что Сильюн намекает? Аби знала, что он имеет в виду, но говорить об этом с посторонним – безумие. Даже для Сильюна.

– Полагаю, вы не собираетесь восстановить монархию, – сказала Аби. – Не кажется ли вам, что момент для этого давно упущен?

– Разве мой брат не дает тебе уроков истории? – спросил Равный. – О, прости мне мою глупость: ему ведь больше не разрешают поддерживать с тобой свободных, братских и равных отношений. Ничего сверх скучных разговоров о скрепках и счетах. Так приказала мама. В таком случае позволь мне преподать тебе один урок. Я знаю, Абигайл, ты любишь историю. Помнишь: те, кто не извлекает уроков из истории, обречены повторять ошибки, уже кем-то совершенные?

Сильюн легко спрыгнул с кресла.

Взглядом Аби следила за Сильюном, а мысли ее зацепились за брошенную фразу. Дженнер не по собственной воле держит с ней дистанцию. И в сердце встрепенулось чувство – волшебное, как сам Дар.

Надежда?

Сильюн, казалось, ничего не заметил. Заложив руки за спину, он внимательно рассматривал резьбу, которую только что изучала Аби.

– Ты слышала о Вундеркайнинге – короле-чудотворце и предводителе рода? Если ты о нем ничего не знаешь, я отнесусь к этому благосклонно, потому что даже среди Равных мало кто о нем слышал. Он герой легенд. Опасный герой. Его дважды пытались стереть из народной памяти, объявляя выдумкой. Я же верю, что он действительно жил. Никто не станет беспокоиться о том, чтобы запрещать и вымарывать из народной памяти выдуманного персонажа.

Сильюн наклонился и провел пальцем по фигурке человека в короне:

– Он жил в то темное время, которое пропастью легло между Римской Британией и моментом, когда у нас возникла письменность и мы начали сами записывать свою историю. У него был Дар. Сохранились сказания, как он встречался со странными и чудесными существами, сражался с великанами и посещал другие миры.

После его смерти – я бы сказал, исчезновения, потому что не сохранилось ссылок или описаний его смерти, – никогда больше не было правителя, владеющего Даром. Таким образом, все легенды о короле-чудотворце последующие монархи старательно пытались предать забвению. Им надевали на голову корону, но Дара у них не было, и они не хотели на его фоне выглядеть блекло. После славной Революции Равных все наши правители владеют Даром, но не имеют короны. Так что люди во власти до сих пор не хотят слышать о нем, ведь он имел и то и другое.

– И он здесь, – удивилась Аби, – прячется на виду у всех.

– Именно так, – улыбнулся Сильюн. – В библиотеке Орпен-Моута хранился единственный экземпляр самой древней книги «Явление чудес: сказания о Короле». А вот здесь, на спинке кресла, его изображение. Я в этом уверен. Он смеется над каждым, кто сидел в этом кресле, включая моего отца.

Аби выпрямилась. Все было так интересно. Но разговор о древних книгах, утраченных знаниях и короле-чудотворце не мог погасить в ней страстного желания узнать нечто большее.

Не слишком ли разозлится Юный Хозяин, если она его об этом спросит? К сожалению, у нее не было выбора, потому что никто, и особенно Дженнер, не хотел говорить на эту тему.

– Ваш брат… – начала Аби. – Вы сказали, что вашему брату…

Уфф… Она никак не может сформулировать мысль, а еще Собаку пытается научить говорить.

– Не разрешается общаться с тобой? Да. – Сильюн небрежно махнул рукой. – Мать с отцом беспокоятся – его и без того можно счесть наполовину простолюдином – и пресекают все, что в их глазах выглядит как симпатия к таким, как ты. Симпатия – это самое подходящее слово в данном случае, не так ли, Абигайл?

В голосе Сильюна явственно читалось лукавство, и Аби покраснела от смущения, но сдаваться не собиралась.

– И в этом вся причина? Изначальное категоричное неодобрение? Я думала иначе. Дело в том, что я не помню один из вечеров. И беспокоюсь: возможно, я сделала что-то не так и это стало причиной запрета.

– Не можешь вспомнить? Кто-то почистил твою голову без разрешения? Как невежливо! Я мог бы выяснить, кто это сделал, – если, конечно, ты не будешь возражать.

Аби колебалась. В какую историю она вляпывается? Темно-карие глаза видели ее сомнение.

– Абигайл, проникновение в память человека – процедура опасная и всегда разрушительная. Не так болезненно – по крайней мере, я так думаю – узнать, воздействовал ли кто-то своим Даром на человека. И если да, то кто это сделал. У каждого из нас Дар уникальный, как отпечатки пальцев.

Поскольку я привратник этой семьи, я знаю отпечатки каждого, кто попадает на территорию нашего поместья. И могу определить, подверглась ли ты воздействию Дара. Пока я этим занимаюсь, можешь с комфортом устроиться прямо здесь.

И Сильюн непринужденно показал рукой на кресло канцлера. Трон королей и королев. Голова у Аби закружилась, когда она села в кресло. Вцепилась руками в гладкие подлокотники и закрыла глаза.

Сильюн не обманул. Это не было так отвратительно, как тогда у ворот, но все же желудок выворачивало от копаний в ее внутренностях – напоминало то, как мама рылась в лотках в супермаркете, выбирая помидоры. Аби представляла, как Сильюн ищет затемненный участок, поврежденный чьим-то острым Даром.

– Боуда, – объявил через несколько минут Сильюн. – И моя мама. Нетрудно было это определить. Им обеим не хватает изящества. Также могу рассказать, что именно случилось. Боуда и Гавар устроили милую потасовку, достаточно страстную, а ты была свидетелем. Боуда ненавидит быть объектом пересудов для слуг, поэтому стерла отрезок твоей памяти. Довольно жестоко. Думаю, она до сих пор злится на Гавара.

Она бросила тебя в достаточно плачевном состоянии: ты рыдала от боли. И Дженнер – мой бедный, бесполезный, Бездарный брат – пошел искать меня или маму, чтобы привести тебя в норму. К несчастью для тебя, первой он нашел маму. Она совершила неумелые манипуляции исцеления, а затем сделала еще одно откровенно жалкое усилие: выровняла твои воспоминания и сказала Дженнеру, что ты вообще не должна находиться в Большом солярном зале. Затем потребовала ограничить общение с тобой исключительно рабочими вопросами. Да. Все было именно так. После этого с неделю у тебя болела голова.

Аби чувствовала, что ее предали. Но чего еще она могла ожидать от Сильюна Джардина, который вдруг проявил к ней невиданное дружелюбие и абсолютную беспринципность?

– Вы обещали не заглядывать в мою память.

– Абигайл, ты меня ранишь в самое сердце. – Сильюн прижал руку к левой стороне груди, – возможно, там у него и было сердце. – Я никуда не заглядывал. Мне все это стало известно буквально через час после инцидента. Дженнер пришел ко мне и все рассказал. Он страшно мучился чувством вины. Я рекомендовал ему взять себя в руки: по крайней мере, он в тебя не стрелял. Начинаю подозревать, что мои братья совершенно не умеют обращаться с женщинами.

Сильюн грациозно содрогнулся, как кот, которому предложили собачье печенье.

Аби смотрела на него, не веря ни собственным глазам, ни ушам. Она с такой силой стиснула подлокотники кресла канцлера, что могла запросто их сломать. И не знала, плакать ей или смеяться.

Или срочно найти Дженнера, попросить его перестать быть идиотом, а потом поцеловать.

19

Гавар

Отец планировал дебаты. Сильюн планировал воскресение. А Гавар – свадьбу.

Все это настолько не нравилось Гавару, что он не знал, с чего начать.

Он погремел льдом в бокале и нахмурился, когда ни один из лакеев не поспешил наполнить его Лафройгом.

Можно было бы начать с Милмура. Он хорошо справился с этим делом. Даже отец это признал. Вояка Гриерсон начал стрелять в толпу, и, конечно, это усмирило бы бунт, но имело бы неприятные последствия в дальнейшем.

Вмешательство Гавара позволило этих последствий избежать, более того – напомнило простолюдинам, кем были их настоящие хозяева. Поэтому, когда он вернулся в Лондон, каждый счел своим долгом одобрительно похлопать его по спине.

Ну не детский ли каприз – хотеть большего, чем просто похлопывание по спине? И только один человек сказал ему искреннее спасибо – рабыня Дейзи, которая упросила его вызволить брата из Милмура. Это оказалось нетрудно устроить: достаточно было найти жлоба, который знал парня в лицо.

Столько благодарности от девочки за подобную малость, и такое скудное признание от Равных за то, что он сделал, – восстановил мир и покой в Милмуре. Возможно, «мир и покой» громко сказано, но, по крайней мере, там наступило затишье: с того дня ни одного инцидента.

Стоя у величественного мраморного камина и наблюдая за суетой в Большом холле Кайнестона, Гавар сделал еще один глоток виски. Он слышал, как за окном лил дождь, но даже в поздний час и в столь ненастную погоду гости продолжали прибывать. Парламентарии приезжали в течение всего дня. Лорды, леди и их наследники без капли дождя на одежде и волосах входили в гигантскую дверь – за ними несли багаж промокшие рабы.

Лакей, отвечавший за бар с напитками, с угрюмым видом шел по служебному коридору, за ним поспешали спикер Доусон и ее льстивый сыночек, который слыл каким-то советником при парламентских наблюдателях. Единственное, чему научилась Доусон у Равных, – служебному покровительству родственникам и нужным людям.

Гавар криво усмехнулся и, когда они прошли мимо, поднял свой бокал, приветствуя ее лицемерие. Сын Доусон – примерно одного с Гаваром возраста – заметил это, но нимало не смутился. Более того, в его красивых голубых глазах Гавар заметил опасную тень презрения. Рука Гавара сжалась, тоскуя по хлысту для верховой езды, хотя он понимал, что отхлестать гостя, едва переступившего порог дома, будет плохой прелюдией к свадебному торжеству.

Не стоит беспокоиться. Еще представится случай наказать наглеца за дерзость.

Встречавшая гостей у дверей леди Талия приложила немало усилий, чтобы удержать на лице улыбку, приветствуя Крована. Наблюдая за ним, Гавар немного отступил к огню, звонко потрескивавшему в камине. Внешний вид Крована можно было назвать безупречным – волосы зачесаны назад, золотая булавка поблескивает в искусственном освещении, пальто из шерсти викуньи идеально сшито с учетом высокого роста и аскетичного телосложения. И тем не менее Гавар чувствовал: в Кроване все внушало ужас.

Сильюн, вероятно, внес его в список приглашенных на свою премьеру – пробуждение тети Эвтерпы, которое состоится завтра утром. Кровану это наверняка понравится. Возможно, он уже зарезервировал место в первом ряду. Немыслимо – пробудиться после двадцати пяти лет глубокого сна и первым делом увидеть лица Сильюна и лорда Чудика. Неудивительно, если рассудок тетушки Терпи, заставив бормотать ее нечто бессвязное, поспешит вернуться в тот разбитый участок мозга, где пребывал все эти долгие годы.

На следующий день после пробуждения состоятся дебаты и бал в честь Предложения. Эти мероприятия лорд Крован посещал в обязательном порядке. Оставалось только надеяться, что он сочтет излишне долгой отлучкой остаться на третий день и на свадьбе его не будет. Событие и без него обещало быть незабываемым.

Мать подозвала слугу, чтобы тот отнес чемодан Крована. Им оказался парнишка, которого Гавар вызволил из Милмура. Дейзи показала его во время одной из прогулок с Либби – сердитого вида парень с закинутой за спину сумкой инструментов. Не походило на то, что он очень-то радовался своему переезду в Кайнестон. Еще один неблагодарный.

Это Гавар подумал тогда. Но когда он столкнулся с парнем несколько недель спустя, это был уже другой человек. Парень смотрел на Гавара так, будто он не просто распорядился вывезти его из Милмура, а сам сидел за рулем того микроавтобуса, а потом устроил в честь его прибытия в Кайнестон вечеринку со стриптизершами. Парень искренне поблагодарил его и сказал: если Гавару что-нибудь нужно, он готов это для него сделать.

«Все, что угодно», – с чувством сказал парень. Словно в мире было много чего, что семнадцатилетний юнец мог сделать для наследника Кайнестона.

Гавар вылил в рот остатки виски. Он знал, с этим надо заканчивать, потому что не хотел превратиться в своего отца. Однако в последнее время требовалось взбодриться. Головные боли, которые появились сразу после рождения Либби, надолго не оставляли. Его не предупредили, что непрерывное волнение за ребенка – неизбежная плата за счастье быть отцом.

Брат Дейзи тащил через зал чемодан Крована, а мать подробно объясняла ему, где находится комната, отведенная лорду Вселяюужас. Вероятно, парень до этого никогда не был в доме.

В этот момент из-под арки Западного крыла неторопливо выплыл Сильюн и направился к троице. Несмотря на явное неудовольствие матери, он забрал у парня чемодан Крована и сам понес его в нужном направлении. Парень смотрел им вслед с ничего не выражающим лицом. Но если бы он знал, что за ним никто не наблюдает, вероятно, округлил бы глаза.

Молодец парень. Может быть, и стоило его спасать.

Гавар поставил бокал – поставил точку в исполнении своей роли радушного хозяина – на полку камина, где он будет стоять до тех пор, пока какой-нибудь раб завтра утром его не заметит. Пребывать в статусе свободного человека оставалось всего три дня, и Гавар намеревался извлечь из них максимум. Один из лордов откуда-то с окраин недавно добился больших успехов в деле с его отцом, и его наследницу – она впервые присутствовала на дебатах – следовало проверить. Гавар подумал, что она, возможно, пожелает получить наслаждение от вступления в жестокий мир большой политики.

Всем известно, насколько хороши Джардины в этом деле.

Оказалось, девушка горела желанием усвоить его уроки. Но проснулся Гавар в своей комнате и, рано утром спускаясь вниз к завтраку, предусмотрительно выбрал путь, чтобы с ней не пересечься. Он регулярно и с изяществом поддерживал семейную репутацию, но очень не хотел, чтобы девушка вздумала публично выразить ему свою благодарность. Не хватало, чтобы ястребиноокая гарпия, на которой он собирался жениться, это заметила. Девушка рано не встанет, в этом Гавар был уверен.

Во время всех праздников, проводимых в Кайнестоне, завтрак неизменно накрывался в Длинной галерее. Ставился стол, уходящий к горизонту, и покрывался накрахмаленной скатертью. Гавар вошел и окинул галерею внимательным взглядом: ни его новой подружки – надо будет спросить у мамы ее имя, – ни его будущей супруги не было. Он облегченно выдохнул.

Когда Гавар сел, несколько голов повернулись в его сторону. Ну что ж, пусть таращатся. Придет день, и он станет хозяином Кайнестона, и это будет его стол. И рядом с ним на подобающем ей месте будет сидеть Либби, пусть даже ее никогда и не признают его законной наследницей.

Не признают? Гавар вспомнил тот осенний день, когда он с Дейзи сидел у озера, а по его глади к ним плыла лодка.

Не плыла. Ее вели.

Гавар очень часто в мыслях возвращался к тому дню и в такие моменты был убежден, что его дочь Даром управляла лодкой. В последующие недели он напряженно наблюдал, ожидая новых проявлений Дара, но их не было. Возможно, в тот день оторвались тросы и случайный ветер подогнал лодку к берегу. Возможно, он сам бессознательно сделал это своим Даром, чтобы доставить удовольствие девочке.

Но он не был готов, по крайней мере сейчас, отказаться от идеи, что это было детское спонтанное проявление Дара, хотя отлично знал, что никто не слышал о том, чтобы ребенок, родившийся от Равного и рабыни, унаследовал Дар. Но никто не слышал и о том, чтобы у Равных рождались Бездарные дети. Хотя Дженнер был ходячим примером этого абсурдного утверждения.

Законно или незаконно, но если Либби имеет Дар, она станет наследницей. Хотя будущая жена, несомненно, этому воспротивится.

Мысли о Боуде заставили против желания вернуться в настоящее, в Длинную галерею. Сидевшие за столом, вероятно, обсуждали предстоящую свадьбу. Но Гавар подозревал, что большинство разговоров вертелось вокруг показательного пробуждения, назначенного на сегодняшнее утро, на котором никто из гостей Кайнестона присутствовать не будет.

Зрителей на спектакле «Пробуждение тетушки Эвтерпы» – провале Сильюна – будет очень мало. Помимо семьи и Зелстона, еще десять независимых свидетелей. Половина из них знала обеих сестер с детства; их выбирала мать. Вторую половину составляли приглашенные отцом парламентарии.

Почему отец выбрал именно их, оставалось загадкой. И когда Гавар попросил у него разъяснений, тот посоветовал ему самому найти ответ.

Рабы носились с подносами, посудой и покрытыми салфетками корзиночками со всеми мыслимыми и немыслимыми деликатесами к завтраку. Заполнив свою тарелку изрядным количеством тостов и бекона, Гавар почувствовал себя способным разрешить загадку отца.

Пятерка из его списка не относилась к его близким друзьям, – скорее, они были к нему позитивно расположены, и за каждым из них стояло определенное число лояльно настроенных аристократов меньшего калибра. Гавара осенило, как легко можно будет этих позитивно расположенных превратить в союзников, эффектно продемонстрировав могущество семьи Джардинов.

Воскрешение Эвтерпы Парвы.

Гавар нахмурился и потребовал еще кофе. Раб с серебряным кофейником не стал бы переставлять ноги быстрее, даже если бы его тыкали вилкой. Гавар подозревал, что Сильюну по таким пустякам и говорить ничего не приходилось. Слуги были вышколены так, как ему хотелось. Гавару ничего не оставалось, как сидеть, ждать и пытаться сохранять спокойствие.

Действительно ли отец плетет интриги? Нужно признать, у него есть драйв. И то, что он задал Гавару загадку, было лишь проверкой? Ему требовались доказательства, что Гавар может быть фигурой в его партии.

Ну что ж, он выдержал очередную проверку.

Гавар оставил кофе нетронутым и направился наверх в Восточное крыло, затем по коридору в семейную часть дома. Постучал в массивную дверь. Отец чуть приоткрыл ее без улыбки приветствия. Пояс халата был наскоро завязан, в руке – бокал. Из комнаты повеяло легким ароматом духов.

– Понял, да? – спросил отец. – Меня это радует. Иначе пришлось бы от тебя отречься, а я и без того испытываю недостаток в хороших сыновьях. Встречаемся в четыре у меня в кабинете после чудесной затеи Сильюна.

Дверь закрылась. Гавар посмотрел на нее с отвращением. На короткое мгновение захотелось пнуть ее ногой.

Но нет, на эти оставшиеся три дня у него есть лучшее решение. Он вышел на пробежку и свернул в сторону коттеджей рабов. Либби будет рада видеть его. Дейзи он освободил от работы в доме, несмотря на политику Дженнера – все должны быть при деле. Обе девочки радовались его визитам, словно для них это был настоящий праздник.

Иногда и самому Гавару казалось, что эти визиты – единственная радость в его жизни.

Дейзи заварила ему чай, и вместе они смотрели, как Либби, ползая по ковру, играет цветными кубиками. Когда Гавар поднялся, чтобы успеть вернуться в дом к началу представления Сильюна, Дейзи сказала, что пойдет с ним, и побежала за своим пальто и переноской для Либби.

– Ты не можешь пойти! – крикнул Гавар, когда она начала поспешно рыться в ворохе верхней одежды, висевшей на вешалке в прихожей. – Отец сказал, что тетю Эвтерпу пока никто не должен видеть.

Голова Дейзи высунулась из дверного проема, на лице отразилось крайнее негодование.

– Свинья!

Гавар не мог не согласиться. Когда отец объявил ему об этом, от вспыхнувшего в нем гнева вылетело несколько стекол в окнах Малого солярного зала. На что отец не преминул еще раз повторить свою угрозу – Либби фамилии Джардинов. Гавар так сжал кулаки, что в первую секунду показалось, пальцы сломаются, но, возможно, Дар защищал Равных от таких недоразумений.

Он поднял дочь с пола и прижал к себе, покрывая ее лицо поцелуями. Девочка вертелась юлой и заливисто смеялась.

– Либби, ты же знаешь, как папочка тобой гордится. Знаешь, да? Папочка так тебя любит.

– Да-да, – пролепетала Либби, протянула пухлую ручку и похлопала его по щеке. – Да-да.

«В этой девочке, – подумал Гавар, – больше магии, чем может продемонстрировать Сильюн».

Удивительно, как это Сильюн не раздул шумиху вокруг пробуждения тети Эвтерпы.

Собрались, как и планировалось, в ее спальне. Сил действительно пригласил Крована, который устроился в дальнем углу у окна. Гавар стоял рядом с Дженнером за спиной отца. Отец обнимал мать за плечи, демонстрируя себя как заботливого мужа.

Гавар гадал, чьи духи он уловил в комнате отца сегодня утром. Бедная тетя Терпи, ей времени не хватит, чтобы выслушать все сплетни о супружеских бедах своей сестры за четверть века.

Глядя на Зелстона, можно было подумать, что его сейчас удар хватит. Все его тело дрожало мелкой дрожью, на лбу выступил пот. Смешно и несправедливо будет, если с ним случится сердечный приступ за минуту до пробуждения возлюбленной.

Интересно, каково это – так страстно чего-то желать, так долго ждать и наконец получить?

Сильюн стоял у кровати, рукой опираясь о стол. Вопреки всему Гавар с восхищением наблюдал, как глаза у брата закатились и их черную бездну сменила белая пустота.

Гавар никогда не понимал особую связь Сильюна с его Даром и ничего подобного в себе не чувствовал. Свой Дар Гавар ощущал как едва сдерживаемую силу, которая вырывалась небольшими порциями, без контроля и конкретной направленности.

Он считал, что так происходит с каждым Равным, хотя никогда и ни у кого об этом не спрашивал. Было так же невежливо интересоваться особенностями Дара, как и спрашивать о состоянии банковского счета. В каком-то смысле Дар приравнивался к деньгам. Недопустимо выяснять, у кого их сколько.

Дар Сильюна не был банковским хранилищем, забитым золотыми слитками. Парень сам был чистейшим золотом. В эту минуту Гавар ясно видел – Сильюн излучает свечение.

Зелстон издал звук, похожий на крик раненого животного, Гавар видел, как заплакала мама.

Тетя Эвтерпа открыла глаза.

Дальше все произошло быстро и вызвало чувство некоторой неловкости.

Зелстона захлестнули эмоции. Он схватил тетю Эвтерпу за руку. Она была маленькой и очень бледной и на его большой коричневой ладони казалась крошечным птенчиком, еще очень слабым, чтобы вылететь из гнезда. Второй рукой канцлер гладил ее по голове.

– Моя дорогая, ты вернулась ко мне, – услышал Гавар голос канцлера. – Ты вернулась… Я все это время ждал тебя…

Гавар почувствовал неловкость: в столь интимный момент в спальне посторонним не следовало находиться – только Зелстон и мама, которые были вместе с Эвтерпой в ту минуту, когда она впала в кому. Но у отца, как всегда, свои планы. И не только показать, на что способен Сильюн, – он хотел, чтобы ключевые персоны видели, насколько слаб Зелстон.

И канцлер делал все, чтобы закрепить эту репутацию. Слезы текли по его щекам, капали на покрывало. Казалось, он хотел поднять тетю Эвтерпу на руки и не отпускать ее никогда.

Раздался шепот – такой слабый, словно прилетел издалека. Из прошлого, от которого отделяли долгие двадцать пять лет. Тетя Эвтерпа спала на протяжении всей жизни Сильюна. Гавар готов был ей позавидовать. Двадцать пять безупречно прожитых лет, она не совершила ни одной ошибки, никого не разочаровала.

– Зима? – тихо прошелестел голос. – Талли? Прости, меня так долго не было. Но я вернулась. Сильюн все объяснит.

Тетя Эвтерпа повернула голову и посмотрела на Сильюна. Немыслимо, но именно ему она подарила свою первую улыбку. Неуверенную, но полную узнавания, как будто в чужой стране в толпе она случайно заметила старого друга. Сильюн улыбнулся в ответ.

Они знают друг друга, понял Гавар, и волосы на затылке у него шевельнулись. В каком бы мире ни находилась тетя Эвтерпа, Сильюн там ее навещал.

Приглашенные мамой гости откровенно рыдали. Старый лорд Тернби, большой друг родителей мамы и тети Эвтерпы, был счастлив, что дожил до такого радостного момента. Сесиль Максло смотрела на пробудившуюся подругу глазами ребенка, увидевшего свою любимую игрушку, которую считали потерянной, а вот теперь она нашлась.

Эвтерпа попыталась сесть, канцлер вскочил, запустил руки в белое облако простынь и покрывал, поддерживая. Все присутствующие увидели, как его Дар электрическими импульсами потек к ней, укрепляя ее жизненные силы. Это был самый интимный момент в процедуре пробуждения.

– Думаю, мы уже увидели все, что должны были увидеть, – раздался чей-то голос. – Теперь пора оставить их наедине.

В этот момент отец повернулся – лицо пунцовое. Гавар понял, что голос принадлежал ему.

К заседанию, намеченному на вторую половину дня, настроение у отца значительно улучшилось. Никакого Дара не требовалось, чтобы оживить лорда Уиттама: ему требовалась исключительно перспектива конфликта и – победа. Все детство Гавару казалось, что вокруг отца постоянно происходят какие-то споры и ссоры. И только когда достаточно повзрослел, понял, что отец создавал их сам: вызывал на бой одного противника за другим, зная, что над каждым одержит победу.

Выиграть он намеревался и сейчас.

Окна кабинета выходили на Длинную аллею. Но к четырем часам уже невозможно было восхищаться живописным видом: кабинет заполнили люди – все те же хорошо знакомые лица.

Друзья отца, будущий тесть-весельчак со своим вечным прихлебателем лордом Риксом и Боуда со своей камарильей. Пятерка, присутствовавшая на пробуждении тети Эвтерпы, тоже была здесь. И еще несколько человек. Отец времени даром не терял.

Гавар привалился к массивному, обтянутому кожей письменному столу и начал считать. Выходило, что собравшихся было достаточно, чтобы стать необходимым большинством при голосовании.

Отцу требовалось две трети парламента, и он собирался их получить.

Гавар отказался от Лафройга в этот вечер – хотел с ясной головой встретить то, что принесет утро завтрашнего дня, к тому же у него еще оставалось несколько уроков, которые стоило преподать новой наследнице. Ровене? Или Морвенне?

Затем он проснулся – он даже не заметил, как прошло время, – и это был его последний день в статусе свободного человека.

Гвалт в Длинной галерее стоял еще громче, чем вчера. Равные пребывали в приподнятом настроении: обсуждали верховую езду, стрельбу, рыбалку – развлечения, которые ожидали их сразу после того, как они проголосуют за отмену Предложения.

Отец сидел во главе стола, мама – напротив. Он выглядел величественным, она – изысканной.

Джардины – первые среди Равных.

Гавар поцеловал мать в щеку, кивнул отцу и выдвинул стул где-то в центре стола. Так они и просидели за столом целых два часа, пока самый последний из парламентариев не позавтракал и не удалился.

Третьи дебаты должны были проходить в Восточном крыле – одном из двух огромных стеклянных крыльев дома, построенных Кадмусом Парвой Чистое Сердце. Западное было жилым. Бо́льшую его часть Дженнер превратил в оранжерею. Мама любила там читать или вышивать, а Сильюн собрал и установил там несколько телескопов. Восточное использовалось исключительно для общественных мероприятий – главным образом ежегодных дебатов и бала в честь Предложения.

И завтра состоится уникальное событие – свадьба наследника.

Гавару совершенно не хотелось об этом думать. Он вошел в Восточное крыло и с облегчением выдохнул: оно еще не было разукрашено цветами и белыми лентами. Рабы работали в течение нескольких часов, возводя ярусы сидений, чтобы создать подобие сессионного зала в Доме Света. Идея лежала на поверхности – здесь тоже парламент.

Под крышей дома Джардинов.

Зал был практически пустым, когда Гавар вошел и занял место рядом с местом отца – в первом ряду, в центре, напротив кресла канцлера. Величественное резное кресло привозили в Кайнестон ежегодно, но никогда в Эстерби или Грендельшам.

Гавар слышал немало шуток по поводу любимого места Джардинов в Доме Света. Каково же это будет сегодня – сидеть здесь и наблюдать, как отец вновь, как когда-то, воссядет в кресло? У Гавара стало тесно в груди, будто жилет за ночь уменьшился на два размера.

Тем временем Равные входили и занимали свои места. Пришла Боуда, его отнюдь не невеста-скромница, под руку со своим отцом – точно так же он введет ее в зал завтра. Гавар закрыл глаза, стараясь об этом не думать.

Открыл он их, только когда почувствовал, что гул голосов в зале стих. Это Крован проследовал к своему креслу в конце первого яруса. Место наследника рядом с ним было пусто. Слава богу, лорд Крован не имел детей. Вопрос, кто унаследует Элен-Дочис, иногда обсуждался за столом во время обеда. Гавар считал, что замок нужно сжечь дотла. И вовсе не стоит для этого ждать смерти Крована.

Человек явно сумасшедший, и наказания, которые он, по слухам, применял к прóклятым, вызывали отвращение. Те, кто совершил преступление, должны отвечать за это своей жизнью. Пули в затылок вполне достаточно – зачем заставлять человека доживать остаток жизни в невероятных мучениях и унижении. Возможно, когда Гавар займет кресло канцлера, он исправит эту несправедливость.

Но это только в том случае, если отец когда-нибудь уступит ему кресло, которое намерен сегодня снова занять.

После напряженного молчания гул голосов возобновился. Лишь несколько человек, включая Гавара, отметили появление Армерии Треско. Она шла, увлеченно беседуя со своим наследником – Мейлиром.

О, блудный сын вернулся. Вероятно, возжелал одолжить обреченной на поражение матери свой слабый голос. Будто это что-то изменит.

Неизвестно, где Мейлира носило, но на пользу это ему не пошло. Выглядел он уставшим, даже измученным, загар поблек. Гавар искренне надеялся, что завтра не будет сцен с Бодиной – никаких бурных слез и обвинений.

Практически все уже были на своих местах, когда в зал вошел отец, и на мгновение воцарилась тишина. А затем шум возобновился и усилился, эхом отлетая от стеклянных стен и сводчатых потолков, шлейфом тянулся за лордом Джардином. Гавар посмотрел на часы: до начала дебатов оставалось пять минут.

Прошмыгнули в зал опоздавшие и поспешно бросились к своим местам. Старик Хенгист медленно, но держа себя безупречно прямо, направился к дверям из кованой бронзы. Под куполом главного дома зазвонил Рипонский колокол: одиннадцать ударов, от которых задрожала стальная основа Восточного крыла.

После ритуального стука и ответа парламентские наблюдатели во главе со спикером Ребеккой Доусон прошли и расселись на скамейках.

«Им тут нечего ловить, – подумал Гавар. – Снимут с них Молчание, услышат они Предложение, на мгновение удивятся – и их тут же постигнет глубокое разочарование, так как большинством голосов Предложение будет отклонено».

Все сидели на своих местах. Воцарилась тишина. Все ждали канцлера.

Ждали и ждали.

Прошло не менее четверти часа, наконец трубы протрубили, и появился Зелстон. И не было разбитого рыдающего человека, каким он предстал вчера утром. Сейчас это был канцлер – само величие и одухотворенность. После нескольких дождливых дней вдруг выглянуло солнце и пролилось чистым светом через стеклянные панели Восточного крыла, но еще ярче сияло лицо Уинтерборна Зелстона.

Гавар понял, что Зелстона совершенно не интересует происходящее. И он почувствовал тайное порочное удовольствие от мысли, что настроение Зелстона лишает отца схватки и безоговорочной победы.

После вступительного слова канцлера и снятия Молчания третьи дебаты начались. Когда прозвучало приглашение выступить в поддержку Предложения, встал Мейлир Треско. Гавар слушал его и удивлялся, почему он так озабочен людьми, которых никогда и близко не видел.

– Семьи из четырех человек живут в одной комнате, – говорил Треско. – Нет никакого образования, медицинские услуги самого низкого качества, рацион питания скудный, режим шестидневной рабочей недели и тяжелые условия труда. И вся работа выполняется под наблюдением жестоких надзирателей, в любую минуту готовых пустить в ход дубинку.

Если парламент не проголосует за отмену безвозмездной отработки, тогда, по крайней мере, давайте признаем, что они такие же люди, как и мы, и изменим к ним свое отношение. В такой жестокости нет никакой необходимости. Мы, Равные, обладающие силой и властью, должны иметь сострадание.

– Антиправительственная агитация! – выкрикнул отец, поднимаясь. – Мятежи и неповиновение. Поджоги. Уничтожение имущества и бегство от правосудия. Это повседневная жизнь городов рабов. То, что вы называете состраданием, я называю мягкотелостью. Даже больше – глупостью.

Гавар повернул голову и посмотрел на Мейлира. Когда планировалась их женитьба на сестрах Матраверс, он считал его своим другом и в будущем союзником. У Мейлира было то задумчиво-печальное выражение, что иногда появлялось на его лице, и сейчас он глянул прямо на Гавара, как показалось, с каким-то сожалением.

Армерия выступила со своей обычной благочестивой речью о свободе и равенстве. На новый призыв Зелстона внести свой вклад в пользу Предложения зал ответил оглушительным молчанием. Канцлер повернулся в сторону скамеек парламентских наблюдателей.

Вкладом спикера Доусон был некий красноречивый экспромт, учитывая, что она не могла подготовиться заранее, так как ничего не знала о Предложении, пока не было снято Молчание. Наверное, для подобного случая каждый спикер из простолюдинов имел у себя в рукаве заготовку обличительной речи против рабовладельцев.

Жаль, что эта заготовка никуда ее не приведет.

Доусон сделала паузу, возможно обдумывая новое направление для своих аргументов, и в этот момент Гавар услышал голос Боуды. Она призывала приступить к голосованию. Ее камарилья поддержала ее криками «фу, фу!», и вскоре весь зал оглушительно свистел и улюлюкал. Лицо Доусон исказилось яростью, но она все же села, и только после этого тишина восстановилась.

Результаты голосования были предсказуемы и подавляющи.

Старейшина Дома шаткой походкой вышел в центр зала. Дребезжащим старческим голосом Хенгист Окколд объявил, что большинством голосов – триста восемьдесят пять против двух – парламент Равных проголосовал против Предложения отменить безвозмездную отработку.

Не просто «нет» – «нет шансов на веки вечные».

Гавар посмотрел на часы. После всех событий – дебатов в Эстерби и Грендельшаме, заседания Совета юстиции и его поездки в Милмур, побега заключенного и мятежа – окончательное решение было принято всего за полчаса. Зелстон уже поглядывал на бронзовые двери.

Хотя это был еще не финал.

Отец поднялся. С неторопливой вальяжностью он развернулся спиной к канцлеру и лицом к ранжированным ярусам.

– Достопочтенные Равные, – начал отец, – эти дебаты никогда не должны были состояться. Это Предложение никогда не должно было прозвучать. По неведомым нам причинам Уинтерборн Зелстон сделал Предложение, которое поставило под угрозу мир в нашей стране. Мы, члены Совета юстиции, еженедельно решали вопросы, связанные с серьезными беспорядками и волнениями, упреждая их перерастание в открытое восстание.

Не заблуждайтесь, опасность для системы была реальной и существенной. Она до сих пор остается реальной и существенной. И эти потрясения вызваны безрассудством одного человека. Человека, который показал себя неспособным занимать свою должность.

Отец развернулся, его указующий перст нацелился на виновника – Уинтерборна Зелстона.

Лорд Джардин всегда был мастером театрального жеста.

– Поэтому я вношу на ваше рассмотрение свое личное предложение – вотум недоверия канцлеру Уинтерборну Зелстону. В результате его отстранят от должности и будет введено чрезвычайное управление под руководством предыдущего канцлера.

«То есть тебя, – подумал Гавар, когда зал у него за спиной взревел. – Тебя, прогнившего насквозь ублюдка».

Он видел, как все, кто был в кабинете отца, один за другим подняли руки. За ними последовали и остальные. Голосование состоялось.

И лорд Уиттам Джардин взял в свои руки бразды правления Великобританией.

20

Люк

С высокого холма Люку хорошо была видна центральная усадьба Кайнестона.

Кольцо освещенных окон окружало купол дома, венчая его короной света. В стороны разлетались два огромных стеклянных крыла. Западное было погружено в полумрак и едва различалось в сумерках. Восточное сияло искрами электрических свечей и люстр – настоящая звездная галактика.

Должен ли он здесь находиться?

Должен ли держаться за слова Джексона и верить, что по какой-то причине нужен клубу в Кайнестоне?

Или Джексон, Рени и остальные члены клуба считают его бесполезным для дела? У него есть единственный способ доказать их неправоту и тем самым разбить сердца родителей и расколоть семью во второй раз – сбежать в Милмур.

Люк Хэдли – первый человек в истории, который добровольно вернулся в город рабов.

Было ощущение, что он упускает время для реализации задуманного. До начала бала в честь Предложения оставалось менее часа. Завтра состоится свадьба. Окно суеты отъезда гостей, в которое подросток может проскочить незамеченным, скоро закроется.

Но планы в любом случае нужно строить. И какими бы они ни были, Люк не должен забыть о Собаке. Они с Аби не раз обсуждали его бедственное положение. Сестра открыто и твердо стояла на своем: она не будет участвовать в разработке плана побега, пока не узнает, за какое преступление он был так сурово наказан.

Люк не сомневался, что и сам, в одиночку мог бы освободить Собаку, – в конце концов, в Милмуре он и не такое проделывал. Но сейчас в этом деле он был в паре с сестрой, и без нее ничего не хотел предпринимать. Более того, она была права. Необходимо узнать, какое преступление он совершил.

Собака лежал, свернувшись калачиком в своей клетке. Воняло сильнее обычного. Не было туалетного ведра. Даже лотка не было. Несчастный вынужден был устроить туалет в углу на тонкой соломенной подстилке, которую давно не меняли. Тошнота подкатила к горлу, но Люк присел на корточки как можно ближе к решетке.

– Все гости съехались. Я видел твоего тюремщика, – сказал Люк, наблюдая за реакцией Собаки, – Крована.

– Мой создатель… – заговорил Собака и закашлялся – ужасный звук, который был его смехом. Самая страшная веселость, какую только можно было представить.

– Что ты такого сделал, что тебя к нему отправили? Почему стал прóклятым? Пожалуйста, расскажи, мне нужно знать.

Смех стих. Собака сел на корточки и съежился, как настоящая побитая собака. Потер тыльной стороной ладони лоб, будто пытался и никак не мог стереть воспоминания, которые там засели.

– Они убили… мою жену.

Люк ожидал услышать нечто подобное, но не был готов увидеть невыносимую муку на лице Собаки. Все его лицо исказилось от усилия сказать не два-три слова, а целое предложение.

– Мы хотели… семью. Поэтому выбрали… поместье. Вначале мы были счастливы… очень счастливы. Она стала беременной. Пока… – он сжал кулаки, – пока все не… изменилось. Это случилось. Она… смутилась. Я увидел синяки. Думал, беременность сделала ее… неуклюжей. Но не так. Он ее… изнасиловал. И Даром… стер память. Охотился за ней… где только мог.

Шелестящий голос Собаки царапал кожу Люка, как когти.

– Кто – он? – сурово спросил Люк.

– Внук моей двоюродной бабушки Гипатии, наследник Иды, – раздался голос у дверей. – Ее любимец.

Люк похолодел. От ужаса кончики пальцев на руках сделались ледяными. Он был так поглощен рассказом Собаки, что не услышал шагов.

К клетке подошел Сильюн Джардин, откинул полы куртки для верховой езды и сел прямо на бетонный пол. Люк отступил назад. Казалось, Сильюн этого не заметил, а если и заметил, то выказал полное равнодушие.

– Продолжай! – приказал он. – Уверен, Люк очень хочет знать, что случилось дальше.

– Дальше, – зашелестел Собака, – моя жена повесилась. – Он смотрел прямо на Люка, в его глазах блестели слезы, и взгляд был безумный. – Она была маленькая, но… тяжелая… с ребенком. Накануне родов. Я нашел ее. Шея сломана. Она мертвая. Ребенок мертвый. Дальше все… просто. Я был солдатом… раньше. Когда не был… собакой. Первым я убил… его. Потом… его жену. Потом… его детей.

Внутри у Люка будто что-то оборвалось. Он не верил своим ушам. Он вообще не хотел в это верить.

– Детей? – шепотом переспросил он, глядя на человека в клетке.

– Троих, – ответил за него Сильюн. – Все моложе десяти лет. И не будем говорить о самом страшном – о мягкой подушке, которой их задушили. Люк, ты ведь слышал о восстании Черного Билли, не так ли? О кузнеце, который отказался повиноваться своим хозяевам? Они заставили его выковать орудия казни собственными руками, а потом ими же и убили. Это случилось очень давно в Иде, но мои родственники до сих пор их хранят. Небольшой сувенир на память. И наш находчивый собачий друг нашел для них новое применение. Не так ли?

Собака посмотрел на Сильюна долгим взглядом.

– Да, – прошелестел он. – Они хорошо работают. Жаль… сейчас у меня их нет.

Люк боялся, что его сейчас стошнит.

Этот мир был еще более ужасным и отвратительным, чем он себе представлял. Кто бы мог подумать, что он будет испытывать ностальгию по тем дням, когда Кеслер мог в любой момент отходить его дубинкой, как тогда в кладовке столовой? Это была самая обыкновенная жестокость.

– В любом случае, – сказал Сильюн, – не хочу прерывать вашу беседу. Сомневаюсь, что вы обсуждали, что подарить на свадьбу моему брату и его невесте. План побега, наверное?

– Нет, – ответил Люк. – Я просто принес ему лекарства.

– Собака, – продолжил Сильюн, странно разговорчивый, – и ты, Люк, и все наши рабы привязаны к этому имению. И никто из вас не может сделать нам ничего плохого или покинуть поместье. Без моего разрешения. По иронии судьбы после событий в Иде отец попросил меня придумать одну маленькую хитрость, чтобы здесь ничего подобного не могло произойти.

– Я не планирую его побег, – возразил Люк. Он чувствовал досаду, что Собака его одурачил. – Он убил детей. Я думал, он – жертва, но я ошибался.

– Узко мыслишь, Люк. – Сильюн поднялся, отряхиваясь. – Вы все – жертвы. Но пусть будет по-твоему.

Сильюн повернулся к Собаке:

– К счастью, некоторые из нас выполняют свои обещания. Я открою ворота в три ночи, как обещал. Жди меня в буковом лесу.

Сильюн нагнулся к замку на клетке и снял его. Без ключа. Без усилий и долгой возни. А когда разжал руку, кусочки металла, секунду назад бывшие замком, позвякивая, посыпались на пол. Кивнув Собаке, Сильюн направился к выходу.

Люк едва не рухнул на пол от облегчения, что кошмарный разговор наконец закончился. Он привалился к соседней клетке, но глазом настороженно косился в сторону входной двери питомника.

– Сильюн Джардин обещал помочь тебе отсюда сбежать? Почему? Ты не можешь воспринимать это всерьез. Это ловушка. Иначе и быть не может.

Собака пожал плечами:

– Возможно, пусть… ловушка… там хуже не будет. Почему помогает? Наверное, назло… двоюродной бабушке. Или создать… неприятности. Может быть, потому, что он… может.

– Мне очень жаль, что твоя жена погибла, – неловко произнес Люк. Он продолжал стоять. Собака не сделал движения, чтобы выползти из клетки. – Но это не извиняет того, что ты сделал. Я решил, что не буду тебе помогать, пока не узнаю, за что тебя наказали. В любом случае я тебе больше не нужен. Удачи.

Люк надеялся, что его голос не выдал его отвращения к поступку Собаки. Тот смотрел на него не отводя глаз.

– Ты должен… ненавидеть их, – проскрежетал он. – Чтобы победить.

– У меня нет к ним такой ненависти, чтобы убивать детей! – выпалил Люк.

– Значит, у тебя ее вовсе нет.

Люк не знал, что на это сказать. Не оглядываясь, он поспешил к выходу, слыша за спиной ужасающий смех Собаки.

У него еще оставалось время, чтобы забежать в коттедж и принять душ, – после разговора в питомнике Люк чувствовал себя грязным и физически, и морально. Затем он явился в центральную усадьбу, к входу слуг, чтобы начать свою вечернюю смену.

Очень хотелось остаться в одиночестве и обдумать то, что произошло. Возможно, ему поручат стоять в каком-нибудь углу и держать поднос с напитками? Эдакий человек-буфет…

Вышло не совсем так, но близко к тому – Люк получил серебряный поднос с четырьмя бутылками шампанского.

– Это французское «Кло дю Мениль», выдержка двенадцать лет, – сообщил винный дворецкий, внушительно глядя на Люка и желая убедиться, что тот понял ценность шампанского и всем своим видом будет ему соответствовать. – А это английское, из Суссекса – виноградники на меловых отложениях в поместье Ида. В этом поместье живут родственники Джардинов.

Люк с ненавистью посмотрел на запотевшие бутылки в бисере капель. Вот это шампанское пил наследник, перед тем как насиловать бедную жену Собаки?

С первого же шага Люк едва не потерпел неудачу. Он шел по скрытому служебному коридору, ориентируясь на шум в Восточном крыле, и чуть не споткнулся о собачонку, которая, семеня, неслась по коридору – маленькая, смешная, с расплющенной мордочкой.

Налетев на ноги Люка, собачонка возмущенно тявкнула, из-под хвоста раздалась трескучая тирада, обычная при несварении желудка. Сдерживая смех, Люк поспешил к маячившей в глубине коридора огромной бронзовой двери.

За дверью он сразу увидел знакомое лицо – Аби, в простом темно-синем платье, с планшетом в руках, стояла рядом с Дженнером и еще каким-то парнем на несколько лет старше Люка. В смокинге с фалдами-хвостом, он походил на настоящего пингвина, да еще и внешность, мягко говоря, не располагала – невразумительная стрижка, щеки, густо усыпанные прыщами. Будь Люк самым великим аристократом всех земель и народов, он никогда бы не поставил такого парня у дверей, чтобы это было первое лицо, которое гости видят, входя в зал.

Несколько минут спустя Люк понял, что парня выбрали не за внешние данные. Сразу за Люком в зал вошел средних лет Равный в смокинге с галстуком-бабочкой в сопровождении молодой девушки в ярко-алом платье с глубоким и широким декольте. Даже в свои семнадцать лет Люк понял, что девушка в отчаянном поиске.

Дженнер Джардин наклонился к уху Аби и что-то прошептал. Аби заглянула в свой планшет, затем протянула его прыщавому парню, указывая на что-то ручкой. Неожиданно красивым и зычным голосом парень объявил о прибытии новых гостей:

– Лорд Тремантон и Равенна, наследница Киртона.

Несколько голов повернулось к вновь прибывшим, но в целом их появление осталось незамеченным. Девушка вертела головой по сторонам, словно кого-то искала, пока отец незаметно, но не особенно деликатно дернул ее за руку, затем повел вглубь зала.

Восточное крыло походило на огромный птичий двор, где пронзительно кричали, клекотали, повизгивали, трещали, разговаривая друг с другом, гости, в углу у микрофона певец томно ворковал в джазовом стиле. Зал колыхался плотной разноцветно оперенной волной изысканно разодетых Равных. Рабы в черном ненавязчиво мелькали в общей суете, как некий низший подвид, по ошибке попавший в эту великолепную стаю.

«Глядя на них, – подумал Люк, – никогда не догадаешься, что сегодня утром здесь совершился своего рода государственный переворот: канцлера сместили, а его кресло занял хозяин сегодняшней вечеринки лорд Джардин. Это в глазах Равных и есть революция? Если бы народ поднялся и совершил переворот, то для них никто бы не стал устраивать вот такую вечеринку».

В лицо Люку совали пустые бокалы, требуя их наполнить, а он всеми мыслями находился в Милмуре. Все эти дни, работая в компании с унылым Альбертом, он обдумывал детали своего побега. Как он доберется автостопом до северо-востока страны. Затем отправится в Шеффилд, потом до Лидса и дальше за каменистые возвышенности Национального парка Пик-Дистрикт.

Его микрочип, вероятно, поставит на ноги охрану Милмура, когда он там появится. Люк надеялся, что в Лидсе можно будет решить этот вопрос. В его трущобах он попытается найти тех, кому удалось сбежать из Хиллбека – города рабов, печально известного своим беззаконием. Уж они-то знают, как избавиться от чипа, и, возможно, удалят его, избежав той кровавой процедуры, которой подвергла себя Рени.

– Где-то далеко витаешь, парень, – раздался довольно приятный, без тени высокомерия или раздражения голос.

Люк мгновенно встрепенулся. Сейчас никак нельзя получать взыскания. Надо без эксцессов пережить этот вечер и перейти к реализации своего плана.

– Простите, сэр, – ответил он Равному, щеголеватому старику с зачесанными назад серебристыми волосами, от которого слегка пахло дорогим табаком. – Какое предпочитаете: английское, французское, сэр?

Равный, не обременяя себя изучением бутылок, небрежно махнул рукой в сторону французского шампанского.

– У тебя заметный акцент, – сказал Равный. – Ты не из этих мест. Откуда-то с севера?

– Городок недалеко от Манчестера, сэр. – Люк наполнил протянутый бокал.

– Нет надобности ежесекундно повторять «сэр». Я – лорд Рикс. А ты, верно, Люк, тот самый парень из Милмура?

Люку не понравилось, что кто-то знает его имя: не дай бог, еще начнет расспрашивать о Милмуре. Надо отделаться от этого любопытного старикана и сменить дислокацию.

– У нас есть общий знакомый, – продолжал лорд Рикс, когда Люк поднял поднос повыше, собираясь ретироваться. – Один милый доктор.

Люк на мгновение замер и вылупился на лорда Рикса.

Этот старый, благородного вида парламентарий – связной Джексона?

Он, а не Гавар Джардин? Слава богу, что ничего не успел сказать наследнику – по крайней мере, ничего такого, что могло бы выдать тайну клуба. Этот лорд – тот самый человек, кто видит любую пылинку в Доме Света? Кто рассказал доку о Предложении?

Сердце у Люка подпрыгнуло от радости. Его не забыли! И ему не нужно убегать в Милмур навстречу той неизвестности, которая его там ждала. Наконец-то случилось то, чего он с таким нетерпением ждал.

– У вас для меня записка? – едва дыша, спросил Люк. – Какое-то задание для меня? Я готов.

Лорд Рикс непринужденно потягивал шампанское – воплощение патрицианского развлечения.

– Даже так? – Он опустил бокал. – Что ж, рад это слышать.

Равный повернул голову к входу – что-то там привлекло его внимание, – Люк непроизвольно последовал за его взглядом.

И чуть не выронил поднос.

Пробила дрожь. Колени подломились, будто сзади по ним ударили, и потребовалось немало усилий, чтобы устоять.

Ее белокурые волосы были высоко заколоты, пряди падали по обе стороны лица, как тогда, когда на ней была тонкая вязаная шапочка. Она сменила черные брюки милитари на платье с блестками, которое сверкало и переливалось в свете люстр. Хотя, чтобы ослепить, блестки ей были не нужны.

А рядом стоял он, безупречно элегантный в черном смокинге. Он сменил стрижку после того, как Люк видел его в последний раз, но аккуратная бородка осталась прежней.

Джексон и Ангел.

Люк ошибся. Они не просто направили к нему своего агента. Они сами пришли.

Проникли сюда, в самый центр того, против чего боролись.

Люк смотрел на них, и его сердце колотилось, как птица в клетке.

Пожалуйста, пусть о них никто ничего не узнает!

Пожалуйста!

Аби протянула планшет прыщавому парню. Указала ручкой. И снова зычно разнеслось по залу:

– Мейлир, наследник Хайвителя, и мисс Бодина Матраверс.

Ангел с Джексоном начали спускаться по лестнице, и вскоре толпа вокруг них закружилась в водовороте шумных приветствий, поглощая и растворяя в себе.

Что все это значит? Удачная маскировка? Пульс у Люка подскочил, превышая норму раза в два. Он чувствовал его в кончиках пальцев рук, на которых держал поднос.

– Ты не догадывался?

Лорд Рикс никуда не уходил. Он внимательно рассматривал Люка.

– Ну, ну, – протянул он. – Теперь ты видишь, что некоторые из нас тоже борются. Также хотят покончить с рабством всеми доступными нам средствами.

Люка словно кто бутылкой по затылку ударил. Наконец его осенило.

Ангел принадлежит к касте Равных.

Джексон – Равный…

Сейчас доказательство было прямо у него перед глазами – впрочем, как и всегда.

Руки доктора в первый день их знакомства. Он лечил его после побоев Кеслера с помощью Дара – мазь использовал для отвода глаз. И Оза в камере привел в чувство не уколом адреналина, а с помощью Дара. И никто не обращал на них внимания, когда они вели Оза по коридорам изолятора. Охранники послушно проглатывали надуманные объяснения и ложные инструкции. Выстрел и крик Джексона – и никаких признаков ранения.

Покалывания от прикосновения Ангела к его щеке. Беспрепятственный проезд с Озом через все контрольно-пропускные пункты Милмура.

– Как думаешь, мы обошли акт Тишины? – спросил Рикс, наблюдая, как реальность жизни своей тяжелой неизбежностью входила в сознание Люка, вытесняя иллюзии и фантазии. – В тот день, когда канцлер объявил Предложение и наложил на нас акт Тишины, Мейлир находился в Милмуре. Но акт не запрещает парламентариям обсуждать Предложение между собой, поэтому я мог ему все рассказать. И как только новость попала к тому, кто не связан актом Тишины, никто не запрещает ему ее распространять.

Шок от реальности был такой, что Люку хотелось согнуться пополам и извергнуть все содержимое желудка прямо на пол. Извергнуть все, что он когда-либо чувствовал к этой паре, – уважение, восхищение, тоску, сопричастность, привязанность, – очиститься до пустоты.

Они не были смелыми. Они владели Даром. Молодые богатые Равные развлекались тем, что играли в революционеров, зная, что никакая опасность им не угрожает – как Люку и всем остальным членам клуба. Как бедному Озу, избитому до неузнаваемости. Как тому мужчине и той женщине, которых застрелили на площади у Дурдома. Как всем тем, кого Гавар Джардин своим ударом скрутил в бараний рог.

Люк почувствовал, как лорд Рикс положил ему руку на плечо, и дернулся всем телом, сбрасывая ее. Бутылки на подносе звякнули.

– Они разделяют ваши убеждения, – сказал лорд Рикс.

Он что, идиот? Или он так же заблуждается, как лорд и леди Обманщики, известные также под именами Джексон и Ангел?

– Как кто-то из вас может разделять наши убеждения, если вы все наши враги? – Люк ненавидел себя за то, что его голос срывается, переходя на фальцет. – У вас был шанс вчера, во время голосования. Это не ваша, а наша борьба.

Люк почувствовал, как слезы брызнули у него из глаз и потекли по щекам. И он не понимал, это слезы ярости или горя.

– Разве? – Лорд Рикс сверлил его взглядом. Голос его напрочь потерял мягкость и добродушие. – Ну, если это ваша борьба, уверен, ты не будешь возражать сделать еще одну вещь, последнюю, прежде чем мы попрощаемся. Как только мы узнали, где находится твоя семья, я сразу понял, что это будет прекрасная возможность. И когда этот кретин Гавар Джардин привез тебя сюда, все получилось так, как и было задумано.

Он расстегнул пуговицу смокинга и из кобуры под мышкой достал пистолет:

– Ты будешь героем, Люк.

Лорд Рикс взял пистолет за дуло и протянул Люку. Другой рукой показал в толпу.

Вне всяких сомнений, туда, где в центре зала стоял Уиттам Джардин.

– Нет. – Люк покачал головой: это не было заданием Джексона, записку от него ему никто не передавал. – Это невозможно. Это безумие.

– Это чудовище давно строило планы захватить власть, – настаивал лорд Рикс. – И я знаю, что́ он намерен делать сейчас, когда он ее получил. Безвозмездная отработка – ничто по сравнению с тем, что он замышляет. Где та смелость, которая была у тебя в Милмуре? Я думал, ты вписался в долгую игру, Люк.

– Я выхожу! – выкрикнул Люк. – Я не играю в ваши игры!

– Жаль это слышать. – Лорд Рикс слегка поморщился, словно ему только что сказали, что в его любимом ресторане нет свободного столика или что дождь не закончился ко времени его игры в гольф. – Мейлир не одобрил мой план, хотя я уверен, со временем я мог бы убедить мою крестную дочь Дину. Но беда в том, что у нас нет времени. И игра значительно важнее, чем один отдельно взятый игрок. Так что начнем, Люк.

Ощущения были ужасными. Люк вспомнил случай в детстве, когда ему было шесть лет и мальчишка старше и сильнее схватил его за шею рукой – захват назывался «ошейник» – и начал крутить.

Не в силах сопротивляться, Люк видел, как его левая рука потянулась и взяла пистолет, затем исчезла под подносом, пряча оружие.

От ужаса мурашки побежали по всему телу. Этого не должно быть. Ноги пошли вперед, словно ими кто-то управлял.

Дар лорда Рикса.

– Люк, твоя жертва не будет напрасной, – шепнул Равный, толкая его дальше в толпу.

Люка охватила паника. Он молил силы небесные помочь, сделать так, чтобы он потерял сознание.

Равные возмущались, когда он задевал их. Один или двое потребовали остановиться и наполнить их бокалы. Но Люк неуклонно шел к цели, отстраненно и беспомощно наблюдая за всем со стороны.

Лорд Джардин, жестокое, с резкими чертами лицо, непреклонное выражение, он слушает кого-то. Кого? Люку не видно. Немного вперед. Теперь видна вся группа. Рядом с мужем – леди Талия, сбоку от нее – ее сестра Эвтерпа. Четвертый – канцлер, бывший канцлер. Уинтерборн Зелстон что-то страстно говорит, но его речь не производит на лорда Джардина никакого впечатления.

Подходящая группа для убийства.

Равные имеют защитные рефлексы. Умеют себя лечить. Это будет выстрел «все или ничего». Может ли Люк закрыть глаза до того, как все закончится?

Шанса на это у него не было. На его удивление, как и на удивление стоявшей четверки, все произошло очень быстро.

Рука отбрасывает поднос, бутылки падают, разбиваются, брызги шампанского. Левая рука поднимается, твердо держит пистолет на уровне глаз.

Внутри словно что-то разорвалось, словно он стал человеком-бомбой. Эпицентр взрыва находился в том самом месте, где тогда у ворот он почувствовал внутри себя проникновение Дара Сильюна Джардина.

Вспомнились слова Сильюна, произнесенные в питомнике: «Вы привязаны к этому имению. И никто из вас не может сделать нам ничего плохого».

Палец Люка уже нажимал на спусковой крючок, когда рука дернулась, словно по ней кто ударил, уводя ее в сторону от лорда Джардина…

…и пистолет выплюнул огненные струи в лицо и грудь Зелстона.

Смятение превратилось в кромешный ад; зал наполнился оглушительным треском – защищаясь, заработал Дар Равных.

Люку показалось, будто откуда-то издалека до его слуха долетел мужской голос и он услышал свое имя. Джексон?

Он тупо уставился на кошмар на полу. То, что там лежало, мало походило на человека. Валялись ошметки плоти, невероятно яркие; не верилось, что все это недавно было живым человеком. Пистолет выпал из руки и тяжело упал на пол.

Вернулось ощущение собственного тела, он снова мог двигаться. Дар лорда Рикса, жесткий как тиски, отпустил Люка.

Люк пожалел об этом, потому что сам он не знал, что теперь делать.

– Люк!

К нему сквозь кольцо, образовавшееся вокруг сцены события, прорывался Джексон. На бледном лице округлившиеся от ужаса глаза, он походил на врача скорой помощи, который в жертве аварии узнал собственного ребенка.

Док уже ничем не мог помочь Уинтерборну Зелстону.

И Люку тоже.

Крик начался тихо, едва слышно. Перешел в вопль на высокой ноте, напоминая писк летучей мыши.

Женщина упала на пол рядом с останками бывшего канцлера. Она была забрызгана кровью, и ее светлая юбка плыла вместе с растекавшейся по полу лужей крови. Красное пятно поглощало платье.

Она склонилась над телом. Обхватила его. Целовала.

Пыталась собрать и положить его себе на колени – бессмысленно: от ее усилий разорванная грудная клетка только шире развалилась. Она была уже вся в крови – от головы до кончиков пальцев ног.

Она запрокинула назад голову и завыла, на ее красном от крови лице пугающе белели белки закатившихся глаз.

«Эвтерпа Парва, которая спала двадцать пять лет, – проплыло в оцепенелом мозгу Люка. – Которую разбудили только вчера. Которую любил вот этот человек и которого любила она…»

Она выла все громче, срываясь на крик. Это был уже не просто звук, а физическое ощущение не боли, а напряжения, рвущегося наружу изнутри.

Слева от него упал на колени Джексон. Справа – согнулся пополам и ревел как зверь лорд Джардин. Все Равные дрожали, их горбило и крючило.

Люк в судорогах рухнул на пол. Рядом присел лорд Рикс. На лице у него застыла маска ярости.

– Глупый мальчишка… что ты натворил?

Равный протянул руку и как клещами вцепился пальцами. Голова Люка наполнилась нестерпимой болью, – казалось, она сейчас рассыплется, как замок в руках Сильюна.

Ошеломленный, почти ослепший от боли, Люк, заливаясь слезами, перекатился на спину. Над ним Эвтерпа Парва подняла окровавленную руку с растопыренными пальцами.

Воздух вокруг нее дрожал и точно закручивался спиралью.

Люк почувствовал, что из ушей и носа потекли горячие струйки крови, в то время как Восточное крыло Кайнестона взорвалось сверхновой звездой из стекла и света.

21

Аби

Рот был забит грязью и пылью, как если бы ее похоронили заживо. Аби поморгала, и это причинило боль. Песок царапал глазные яблоки, но она продолжала моргать до тех пор, пока не полились слезы, смывая его. Даже дышать было трудно. Казалось, ноздри, рот и легкие расцарапали тысячи крошечных игл.

Может она пошевелиться? Да.

Что случилось?

Был взрыв.

Люк застрелил канцлера.

Память нахлынула потоком, неся с собой, как прилив после кораблекрушения – обломки, обрывочные картины ужаса.

Она не видела самого момента выстрела. Они услышали звук выстрела, и Дженнер побежал посмотреть, что случилось.

И только когда начала кричать Эвтерпа Парва и люди стали падать на пол, Аби увидела Люка. Брат, забрызганный кровью, с недоумением глядел на кровавое месиво, которое только что было канцлером Зелстоном. В руке он держал пистолет.

Взрыв Восточного крыла был ничто по сравнению с поступком Люка.

Аби закашлялась и села. Где брат? Его надо найти.

Она с трудом поднялась на ноги и огляделась. Картина была настолько ужасной, что Аби на несколько мгновений забыла о Люке.

В новостях показывали военные действия в каких-то отдаленных уголках планеты: на границе между Мексикой и США; на островах в западной части Тихого океана, которые обстреляли поочередно японцы посредством Дара и русские ядерными ракетами. Безоговорочная победа режимов, обладающих Даром, над их Бездарными противниками показывалась в подробностях. Но смотреть на жестокое уничтожение людей на экране и самому оказаться в эпицентре трагедии – не одно и то же.

Повсюду лежали тела. И Восточное крыло Кайнестона превратилось в руины.

Аби и все несколько сот парламентариев и рабов были погребены под обломками. Над головой простиралось ночное небо. Оседала пыль. Аби показалось, что это пепел, и она огляделась, пытаясь понять, где горит, и только тогда увидела, что каменная стена дома тоже снесена, словно ее сдуло ветром.

Щебень и большие куски кирпичной кладки были разбросаны – так Либби, играя, разбрасывает свои маленькие кубики. Но этого, должно быть, показалось недостаточно, и часть кирпичной кладки была стерта в пыль. Оседала именно эта пыль, и именно эту пыль Аби ощущала во рту.

Она отшатнулась, увидев в нескольких метрах свой планшет и рядом с ним – руку, торчавшую из-под огромной бронзовой двери, теперь лежавшей плашмя на земле. Пыль слегка припорошила руку. И ее можно было принять за руку статуи, если бы не струйка ярко-красной крови, которая бежала из-под рукава. Бедный церемониймейстер. Весь вечер Аби простояла буквально в метре от него.

Подумав, что вся ее семья должна была уцелеть, Аби облегченно выдохнула, и на мгновение от этого закружилась голова. Мама весь вечер провела у экономки – они там устроили импровизированный пункт первой медицинской помощи. Отец возился с каким-то генератором где-то далеко от центрального дома. Дейзи сидела в коттедже с Либби. Будь они здесь, они могли бы погибнуть.

И вдруг весь мир враз завопил.

Это у Аби отложило уши. Она потрясла головой и поморщилась. Должно быть, взрыв оглушил. До этого момента от шока она этого просто не замечала.

Металлический каркас Восточного крыла был разорван в клочья, его массивные балки сплющены и раздроблены отчаянным всплеском Дара Эвтерпы Парвы. Металл валялся искореженной грудой, как кости, обнаруженные археологами во время раскопок на месте убийства, совершенного много веков назад.

Под руинами в беспорядке лежали тела, вернее, то, что от них осталось, – жидкие сгустки плоти, отдельные конечности, кости, сломанные, словно тонкие прутики. Аби увидела руку, несомненно женскую, свернувшуюся, как новорожденный, еще голый детеныш какого-то животного; она лежала рядом с мужской, большой, как медвежья лапа, в черной униформе обслуживающего персонала.

Большинство Равных оказались живы.

Аби наблюдала, непроизвольно завороженная, как девушка чуть старше ее осматривала свои травмы. Она была одета в лохмотья, оставшиеся от алого вечернего платья, и от каждого ее движения казалось, что алые лоскуты выполняют приседания, но достать руками пальцы ног она не могла – пальцев на ногах не было. Ступня левой ноги, все еще обутая в изящную золотую туфельку на шпильке, лежала в полуметре, держась только на тонких сухожилиях. Правая нога была распорота до кости обломком шпиля, который, как окровавленный кинжал, валялся неподалеку.

Слезы текли по щекам девушки, лицо напряглось, и она начала сильно дрожать всем телом. Это была Равенна, наследница Киртона, Аби вспомнила, хотя казалось, прошла целая вечность с того момента, как церемониймейстер зычно выкрикнул ее имя. Как сматываются нитки шерсти в клубок, подтянулись сухожилия. Наследница Равенна продолжала трястись, и ступня приросла к своему положенному месту, она нежно разгладила место приращения руками, и под ними разорванные мягкие ткани обрели целостность. И наконец Равенна, словно разглаживая юбку, провела по ноге руками, и кожа под ними разгладилась. Аби была так увлечена, что не заметила, как восстановилась другая нога. Кожа там сошлась, будто приятель помог застегнуть вам молнию на спине слишком плотного платья, пока вы задерживали дыхание.

Неизвестно, сколько времени это заняло. Но когда плечи наследницы Равенны тяжело опустились и ресницы слиплись от слез и туши, Аби подумала, что никто и никогда не догадается, какие тяжелые увечья она получила в Кайнестоне. Можно подумать, будто она выпила чуть больше нормы и не устояла на своих высоких каблуках.

Аби тряхнула головой, негодуя, что отвлекается на всякую ерунду, когда каждая секунда на счету.

Где же Люк?

Она еще раз оглядела руины. Был март, и сейчас, когда адреналин растворился в плазме крови, Аби почувствовала, что ночь сырая и холодная и что дрожит от холода. Кто-нибудь оказывает помощь раненым рабам? Мама здесь?

Да, мама была здесь. Джеки Хэдли опустилась на колени рядом со скрюченным телом и криком подгоняла рабыню, работницу с кухни, которая суетливо рылась в зеленой сумке с белым крестом. Девушка наконец нашла что-то и протянула Джеки. Мама, разумеется, ничего не знала о поступке Люка, иначе она бы весь Кайнестон перевернула вверх дном, чтобы найти его.

Что же здесь все-таки произошло? Последнее, что помнила Аби, – истошный крик Эвтерпы Парвы. Неужели Люк сделал еще нечто более ужасное, чем убийство Зелстона? Такие разрушения могли быть следствием взрыва бомбы.

Где-то справа от Аби раздались громкие рыдания. Не услышать их или пропустить мимо ушей было просто невозможно. Аби поспешила на крик, внимательно глядя под ноги, стараясь не наступить на осколки разбитого стекла.

Ее опередили. Удивительно, но это была Равная – красивая девушка в платье с блестками. Она показалась Аби смутно знакомой. Видела ее в каком-то глянцевом журнале? Девушка прижимала руку ко лбу раба, на груди которого лежал тяжелый обломок железной конструкции.

– Я не чувствую ног! – вопил мужчина. – Мне холодно! У меня четверо детей!

– Подумай о чем-нибудь хорошем, например что ты им напишешь в следующем письме, – осипшим голосом сказала девушка и ободряюще улыбнулась. – Давай-ка для начала уберем эту железку.

Длинный железный обломок значительно превышал рост девушки и наверняка был во много раз тяжелее. Но она взялась одной рукой за край обломка – на лице отразилось легкое напряжение, – приподняла обломок на высоту вытянутой руки, затем согнула локоть и толкнула его, отбрасывая в сторону.

– Не могу… пошевелиться, – выдохнул мужчина.

Девушка не зло шикнула, чтобы он замолчал, и положила, едва касаясь, обе руки ему на грудь, прямо на мокрое пятно на форменной рубашке.

– Я знаю доктора. – Девушка нежно улыбнулась. – Он лучше меня умеет это делать. Только, боюсь, он сейчас очень занят, ищет нашего друга, но обещаю, я все сделаю хорошо. Держись.

Она была божественно красива. Аби не удивилась, если бы раненый мужчина считал, что умер и попал на небеса. Он доверчиво смотрел в это ангельское лицо, пока девушка лечила его с помощью своего Дара. Помощь Аби здесь была не нужна.

Единственный, кто нуждался в ее помощи, – Люк. Но где же он?

Аби снова огляделась в поисках хоть какой-то подсказки.

И она застыла, увидев того, кого меньше всего ожидала здесь увидеть.

В пятне света вырисовывался силуэт Собаки, он медленно расхаживал по руинам Восточного крыла. На нем был грязный рабочий комбинезон, за плечами небольшой рюкзак, и он явно что-то искал.

Он ее должник. И у него есть серьезные причины, чтобы ненавидеть Джардинов. Нужно попросить его помочь найти Люка. Приподняв подол платья, Аби начала осторожно пробираться между обломками к Собаке.

Полуразрушенный дом являл собой страшное зрелище. Отвалившаяся стена обнажила внутренние интерьеры Кайнестона, как в кукольном домике. Равные и слуги суетились внутри, словно ими, как марионетками, кто-то управлял. Аби совершенно не хотела знать, какой спектакль они там разыгрывают.

– Думаю, в таком виде он мне нравится больше, – послышался у нее за спиной голос. – Так лучше видно, что люди намереваются сделать. Согласна?

Аби обернулась, хотя, судя по мурашкам, которые пробежали по телу, уже знала, кто это.

Сильюн Джардин.

– Собаке нужна помощь, – сказал он, глядя, как тот остановился и снял рюкзак. – Он столкнулся с той же проблемой, что и твой брат.

– Что? – резко выкрикнула Аби, нимало не смутившись своей резкости.

Что Сильюну Джардину известно о ее брате?

Но Юный Хозяин повернулся к ней спиной и пошел прочь, легко перешагивая через обломки, битое стекло, а также стонущего в луже крови и грязи раба. И Аби не остановилась: пробормотав «прости», поспешила за Сильюном.

А когда догнала, тот уже разговаривал с Собакой:

– Ты же знаешь, что привязан к поместью и заклятие тебя не отпустит.

Собака вперился в Сильюна взглядом. Черты его лица казались неестественно острыми после того, когда с него ножницами грубо состригли густую поросль. Глаза его горели. Свой поводок он намотал на руку, часть его свободно свисала.

Аби глянула внутрь полуразрушенного дома. В лишенном стены Большом солярном зале в кресле с высокой спинкой, с лицом, измазанным сажей, с закрытыми глазами, чтобы не видеть царящего вокруг хаоса, сидела леди Гипатия Верней.

– Ты создал привязку, – прохрипел Собака. – Ты можешь ее убрать.

– Конечно могу. – Сильюн Джардин улыбнулся. – Но она – член нашей семьи. Почему я должен это делать?

Собака прищурил глаза. Возможно, он все еще чувствовал в себе собачью природу и сейчас раздумывал, не вцепиться ли зубами в Юного Хозяина. С видимым усилием он сдержал себя.

– Когда взамен попросишь жизнь… я это сделаю. Я буду тебе обязан.

Сильюн помолчал, казалось обдумывая предложение.

«Он наверняка может убить любого одним только Даром», – подумала Аби, вспомнив мертвого оленя и засохшее вишневое дерево в осеннем лесу, где они гуляли несколько месяцев назад.

Наконец Сильюн Джардин кивнул. И в то же самое мгновение Собака конвульсивно дернулся. Будто кто-то разом рассек веревки, связывавшие его руки. Замок в мозгах Собаки разжался.

Аби не понимала, что на самом деле произошло, но со стороны это было похоже на разрешение.

– Ты будешь мне обязан за три вещи, – сказал Юный Хозяин Собаке. – Побег, жизнь и имя.

– Имя?

– Ты не хочешь знать своего имени?

– Не мое. – Страшная тоска наполнила глаза Собаки. – Моей жены.

Сильюн Джардин улыбнулся. Наклонился, что-то прошептал ему в самое ухо, затем отстранился.

– Увидимся позже, как договаривались. А пока у меня много дел.

Собака стоял и пристально смотрел на Сильюна, и во взгляде его не было преданности, хотя и ненависти тоже.

«Это благодарность», – решила Аби, и это означало, что отныне Сильюн Джардин в большей степени, чем она, мог рассчитывать на помощь Собаки. Благодарность – серьезная сила для реализации плана.

Собака вытер нос рукавом комбинезона и намотал на вторую руку свободно болтавшийся конец поводка, рывком растянул, проверяя на прочность.

Затем, не сказав ни слова, повернулся к ним спиной и пошел к дому. Аби не хотела видеть того, что сейчас должно было произойти.

– Этой ночью у каждого так много дел, – беззаботно произнес Сильюн. – К твоему брату я вернусь чуть позже. Вначале мне нужно кое-что сделать. Думаю, тебе, Абигайл, это понравится.

– Где мой брат?

– Он может мне еще понадобиться. – Сильюн неопределенно махнул рукой. – Я почувствовал у него потенциал, когда встретил у ворот в ночь его прибытия. Думаю, мои зрители уже достаточно пришли в себя, чтобы обратить внимание.

И Сильюн пошел дальше, легко и беспечно, словно и не было руин и хаоса вокруг. Он шел туда, где недавно находился центр зала и где Аби в последний раз видела своего брата – дрожащего, в крови.

Понимал ли Люк, что он делает? И по собственной ли воле он это сделал?

Аби не хотела думать на эту тему, но, если быть честной с самой собой, такое было вполне возможно. Кто знает, как жил и что делал ее младший брат в Милмуре. Там как раз в это время происходили беспорядки. Она знала об этом благодаря туманным комментариям Дженнера и обрывкам разговоров между лордом Джардином и Гаваром, которые слышала, проходя мимо комнат по коридору.

В Милмуре кто-то нашел слабые места Люка и поймал его на крючок? Свернул ему мозги набекрень и использовал в своих целях?

Если все именно так, то она найдет этих людей.

И им будет несдобровать.

Ее отвлек звук. Насколько тяжелыми и мрачными были ее мысли, настолько восхитительно прекрасным оказался звук. Мелодичный переливчатый всплеск, словно разом зазвонили тысячи колокольчиков. У Аби зазвенело в ушах.

Приятный звук перекрыл испуганный крик женщины. Аби, как и все вокруг, обернулась на крик. В эту ночь уже произошло столько ужасного, что еще одну трагедию она может не перенести. Что еще могло случиться?

Черное небо было усыпано звездами из стекла. Они висели над головой, невероятно яркие и мертвые. От острых как лезвие осколков – некоторые все еще окаймленные кровью – до крошечных осколков и сверкающей пыли. Однажды Аби прочитала в какой-то книге, что тысячи лет назад люди считали небеса кристаллической сферой, окружающей Землю. И сейчас ночное небо над Кайнестоном выглядело так, как будто эта кристаллическая сфера разбилась на миллионы крошечных кусочков, которые на мгновение застыли, прежде чем упасть на землю.

Но они не падали. Галактика из стеклянных звезд медленно вращалась, наполняя холодный воздух ночи чарующим перезвоном; осколки соприкасались друг с другом, но ни один не упал на землю.

Аби посмотрела на Сильюна. Он стоял в центре звездно-стеклянной вселенной с поднятыми вверх руками, с выражением восхищения на лице и походил на гениального дирижера, руководившего только ему видимым оркестром.

Обломки металла: от обширных балок до кружевных орнаментальных деталей – все поднялись в воздух, освобождая стонущих и рыдающих, которые лежали, придавленные их тяжестью. Аби вздрогнула, когда рядом с ней массивная боковая стойка поднялась и на мгновение зависла на высоте человеческого роста, а потом продолжила свое вознесение.

В воздухе куски металла плавились и соединялись в единое целое, подобно тому как наследница Равенна восстанавливала целостность своего тела. Появился металлический каркас с хребтом крыши, колоннами и балками и даже заклепками. Висящие в воздухе осколки стекла начали облеплять металлическую конструкцию.

Восточное крыло нависло над ними подобно огромному сияющему стеклянно-металлическому монстру, проглотившему стоявших под ним Равных и рабов.

Конструкция сияла так ярко, что больно было смотреть. Аби долго моргала, фокусируясь, и только потом увидела – огромный бальный зал возник в своей первоначальной неповрежденной красоте, словно и не было кошмара тотального разрушения.

Но Сильюн еще не закончил свою работу. Куски каменной кладки летели к разрушенному каменному особняку, вставая каждый на свое место; выглядело это словно версия какой-то компьютерной игры. Разрушенная стена Кайнестона поднималась слой за слоем, люди внутри постепенно исчезали из виду, будто Юный Хозяин замуровывал свою семью заживо.

– Абигайл!

Чьи-то руки подхватили ее и закружили.

Дженнер! Он сиял так, что даже веснушек не было видно.

– Слава богу, с тобой все в порядке. – Он взял ее лицо в свои руки – осторожно, будто оно тоже было стеклянным, только что слепленным из осколков.

И поцеловал.

И на мгновение она воспарила в кристаллической сфере, головокружительно высокой и совершенной.

Она забыла о брате, о Сильюне. Забыла Собаку, сделавшего из своего поводка удавку. Забыла о погибшем под обломками церемониймейстере, о канцлере Зелстоне в луже запекшейся крови. Ничего не существовало – только губы Дженнера, слитые с ее губами.

Аби оттолкнула Дженнера. Больше всего на свете она хотела именно этого, но это произошло слишком поздно. Слишком поздно! Люк стал убийцей. Лорд Джардин захватил власть. Эвтерпа Парва разверзла небеса. А Сильюн Джардин одним лишь Даром восстановил Кайнестон.

– Это Великая демонстрация, – сказала она, осознав всю глубину смысла произошедшего и происходящего. И снова оттолкнула Дженнера, который попытался покрепче ее обнять.

– Что?

Дженнер ничего не понимал. Он гладил ее рукой по шее, вызывая дрожь в теле, но она увернулась, избавляясь от его руки. Неужели он ничего не видит и не понимает?

– Это Великая демонстрация. Подобная той, во время которой Кадмус силой своего Дара возвел Дом Света.

– Он просто восстанавливает разрушенное.

– Восстанавливает? Дженнер, это не украшения твоей матери. Это Кайнестон. Смотри!

Она показала на стеклянное Восточное крыло, которое взлетело над их головой, безупречное в своем совершенстве, без единого шва или скола, точно такое же, каким оно было до разрушения.

Но разве они, люди, после увиденного остались теми же? То, что она вначале по ошибке приняла за дым, а потом за тень, оказалось ни тем ни другим.

Это были тускло сияющие формы, передвигавшиеся за стеклом, как в Доме Света.

Страх охватил Аби. Каждый школьник в Британии усвоил урок Великой демонстрации. Но никогда ранее не было такого безоговорочного утверждения несокрушимой силы Дара. И этот Дар обладал большей мощностью, чем тот, что убил последнего короля.

Великая демонстрация Кадмуса положила конец одному миру и открыла двери другому, совершенно иному, в котором те, кто не имел Дара, стали рабами.

– Что твой брат пытается доказать? – пробормотала Аби.

– А что хотел доказать твой? – вопросом на вопрос ответил Дженнер, нежно приобнимая Аби за плечи и разворачивая лицом к себе. – Отец посадил его под стражу. Он застрелил Зелстона, Абигайл. А отец вбил себе в голову, что он хотел убить его.

– Убить твоего отца? Но как в таком случае Люк мог промахнуться? Он стоял в двух шагах от него.

– Заклинание, Аби, которое Сильюн наложил на каждого из вас у ворот. Ни один из наших слуг не может причинить вреда нашей семье. Если Люк действительно целился в моего отца, его рука была отведена в сторону. Мама и тетя Эвтерпа… они тоже наша семья… – Дженнер пожал плечами, не зная, что сказать в утешение. – Незащищенным оставался только Зелстон.

Аби тряхнула головой. Неужели все это правда?

Да и так ли это важно? Какой бы ни была правда, факт остается фактом: Люк убил Зелстона.

Сейчас только одно имеет значение: Люк все еще в Кайнестоне. Его нужно спасти.

Но как?

22

Люк

Люк не знал, что его ждет. Камера? Клетка, как у Собаки?

Чего не ожидал совсем, так это что будет лежать на огромной роскошной кровати под алым шелковым покрывалом, натянутым до подбородка. Кто-то подоткнул покрывало, словно он был маленьким ребенком.

Люк с облегчением закрыл глаза. Они поняли, что он не убивал канцлера.

Он действительно этого не делал. Хотя лорд Джардин и второй с ним – Крован, что ли? – кажется, были уверены в обратном.

Хозяин Кайнестона вытащил Люка из разрушенного бального зала, приволок в библиотеку и привязал к стулу. А потом этот Крован начал копаться в мозгах Люка, словно ножами ковырял – так воспринималось вмешательство Дара. Искал отрезок памяти, которого там не было. Отрезок памяти о том, как Люк застрелил канцлера Зелстона.

Люк помнил, как он вошел в Восточное крыло с четырьмя бутылками шампанского на подносе. Помнил подвернувшуюся под ноги собачонку, Аби с планшетом, наследницу в платье с глубоким декольте. Затем…

…ничего…

…и поднятая вверх алого цвета рука, и ощущение, что это конец света.

…лорд Джардин, грязный, в крови, от ярости потерявший дар речи. Тело на полу, в котором Люк с трудом узнает канцлера Зелстона. Обвинения, которые он не понимает. Ужас. Паника. Столько всего, что он потерял сознание.

Но все закончилось. Он в безопасности, в мягкой постели. Люк уютно потянулся под одеялом. Матрас под ним как-то странно задвигался. Словно волна пробежала. Он заглянул под одеяло.

Слишком густой полумрак, чтобы хорошо рассмотреть. Показалось, будто лежит в какой-то жидкости. Теплой. Бутылка с горячей водой лопнула? Люк сунул руку проверить. Вытащил – все пальцы красные.

Кровь. Он лежит в луже крови…

Его охватила паника. Люк попытался отбросить одеяло и позвать на помощь. И только сейчас разглядел, что это вовсе не одеяло – платье. Широкий подол красного платья. Или платье было какого-то другого цвета, а сейчас пропиталось кровью и стало красным?

Люк ртом глотнул воздух. Но воздуха не было. Горячая солоноватая жидкость потекла по горлу. Кровь. Кровь повсюду.

Затем его потащили. Вверх и в сторону.

Голос рявкнул в лицо: «Прекрати!»

И так сильно ударили по голове, что Люк поразился, как голова не слетела с плеч.

– Каждые пять минут! – продолжал кричать голос. – Он это делает каждые пять минут. Мечется и орет. Я убью его, если он сделает это еще раз.

– Уберите руки от моего брата!

Люк раскачивался из стороны в сторону. Сильная рука схватила его за грудки и держала в воздухе, как обиженный ребенок держит непонравившуюся куклу и требует игрушку получше.

– Гавар, отпусти его.

Кто-то третий, голос спокойный и ровный. Кто это? Люка отпустили, и он рухнул на кровать.

Рука коснулась его виска и осторожно большим пальцем приподняла веко. Размытое пятно лица. Аби?

– Люк? Люк, ты меня слышишь?

– Не трогай его. О чем ты думал, Дженнер? Зачем ты ее сюда привел?

Так же осторожно Люку приподняли второе веко.

– Он даже меня не узнает. – Голос Аби прозвучал смело и сердито. – Что твой отец и Крован с ним сделали?

– Дженнер, ты же знаешь распоряжения отца. Уведи ее отсюда, иначе я сломаю тебе шею, а потом выкину ее отсюда. Я ждать не буду.

– Люк, ты меня слышишь?

Одной рукой Аби держала его голову, а второй похлопывала по щеке.

– Моргай, Люк, сфокусируйся. Завтра тебя будут судить. Лорд Джардин отложил свадьбу. Вместо этого парламент будет заседать в качестве суда. Тебя обвиняют в убийстве канцлера Зелстона. Я знаю, ты этого не делал, Люк. Но не представляю, как мы завтра сможем это доказать. Что бы ни случилось, держись, будь сильным. Мы что-нибудь придумаем.

Судить. Суд. Убийство.

Слова долетали откуда-то издалека. Почему Аби не дает ему спать?

– Он даже не слышит, что я говорю, – доносился до него голос Аби, она сдерживалась, чтобы не разрыдаться. – Вы не можете судить человека, который находится в таком состоянии. Это будет пародия, а не суд.

– Предрешенный исход, – произнес Гавар Джардин. – В зале было пятьсот человек, когда он выстрелил. Моя мать стояла рядом с ним. Сейчас вам обоим надо уйти. И, Дженнер, ты думай, что делаешь. После совершенного ее семья не может здесь оставаться. Она со своими родителями уедет, как только по нему будет принято решение.

«Какое все это ко мне имеет отношение? – подумал Люк. – Я лежу в постели. Это огромная, роскошная кровать. Не камера и не клетка в питомнике. Они поняли, что я не убивал канцлера».

Кто-то даже подоткнул одеяло – мягкое, алого цвета. Так тепло под ним.

Люк закрыл глаза и уснул.

Когда проснулся, все было в полумраке. Светло-серый прямоугольник окна на темно-серой стене. Тонкая полоска тусклого света просачивалась между неплотно задвинутыми портьерами и падала на пол. Люк повернул голову проследить, куда она уходит.

В дальнем углу комнаты полоска высветила силуэт кресла. В нем кто-то сидел.

– Доброе утро, Люк, – раздался голос. И после короткой паузы: – Хотя это уже не утро, и, честно говоря, добрым быть оно не обещает.

Люк узнал голос. Они все намерены нанести ему визит? Все Джардины? Кто ударить, кто посидеть у постели. Может быть, и леди Талия скоро появится, принесет ему завтрак на маленьком серебряном подносе и крошечную чашечку чая.

– Я подумал, ты оценишь возможность выспаться, пока она у тебя есть, – сказал Сильюн Джардин, садясь на край кровати. – Кто знает, как обустроен дом Крована в Элен-Дочис, но я сомневаюсь, что он мучает прóклятых восьмичасовым безмятежным сном.

– Крован?

И память вернулась. Жестокий шотландец и лорд Джардин копались в его голове. Голос Аби в темноте. Парламент. Суд.

Допрос и часы забытья, которые последовали за ним. Все всплыло в памяти, и Люк с ужасающей ясностью понял, чтó последует дальше. Его будут судить за преступление, о котором он ничего не помнит, и он станет прóклятым.

– Мне очень любопытно, – продолжал Сильюн, – кто стер твою память. Держу пари, этот кто-то мог бы нам кое-что рассказать. Например, почему ты пальнул в канцлера в разгар бала.

– Я этого не делал, – настаивал Люк, отчаянно пытаясь убедить в этом хотя бы одного из Равных.

– Люк, разумеется, ты это сделал. Но кто наложил на тебя Молчание, лишил тебя памяти об этом поступке и зачем? Кто на самом деле был целью – Зелстон или мой отец? Есть ряд других вопросов: ты согласился на это или тебя заставили? Но боюсь, такие мелочи никого не интересуют.

– Это не мелочи, – возразил Люк. – Это самое важное в этом деле. Я не помню… но все утверждают, что я это совершил. Провал в памяти. Просто черная дыра. Кто-то воздействовал на меня своим Даром. Из чего следует, что меня заставили.

– Из этого ничего не следует. – В голосе Сильюна Джардина послышалась досада. – Тебя могли попросить, и ты мог ответить «да». А затем наложили акт Молчания – удобный способ скрыть и твое согласие, и роль тайного вдохновителя преступления.

– Какой здравомыслящий человек согласится убить канцлера на глазах у всего парламента?

– Представления не имею. Вполне возможно, что какой-нибудь подросток с горячей головой, рассерженный на систему за то, что она разлучила его с семьей. Подросток, нахватавшийся радикальных идей в городе рабов, который несколько месяцев сотрясали беспорядки. Хотя, согласись, все это звучит не очень правдоподобно.

Это было краткое изложение того, как его использовали втемную – как пистолет, с которого стерли все отпечатки пальцев. Его сделали орудием убийства, а судить будут как убийцу.

– Вы сказали, что хотите знать, кто наложил Молчание? Вы можете это выяснить? Можете разблокировать мою память?

– Люк, единственный человек, кто может снять Молчание, – это тот, кто его наложил. Как сказала твоя сестра Абигайл, «это невозможно, так что не стоит суетиться». – (У Люка от ярости сжались кулаки, что его сестру допрашивал этот странный и неприятный парень.) – Но я владею одним маленьким трюком и могу выяснить, кто наложил Молчание. Иногда знать, кому принадлежит секрет, важнее самого секрета.

– Так узнайте, кто это! – Люк поднялся и встал у кровати; руки по швам, словно он позволял Сильюну Джардину совершить ответный выстрел. – Не важно, если это будет очень больно. После того, что ваш отец и его друг делали со мной… я смогу стерпеть многое.

– О, да ты настоящий храбрец, – снисходительно усмехнулся Сильюн Джардин. – Похвально при сложившихся обстоятельствах.

Оказалось, совсем не больно: неприятное ощущение присутствия во внутреннем пространстве постороннего. Сильюн Джардин просеивал личность Люка, словно песок сквозь пальцы. На мгновение Люку показалось, что тело его растворилось. И вдруг стало ясно, что оно ему вообще не нужно.

Волна тошноты вернула его в тело. Он стоял перед Сильюном Джардином, словно просвеченный насквозь полоской света, пробивавшейся между неплотно задернутыми портьерами.

– Довольно неожиданно, – улыбнулся Равный. – Мне нравится, когда люди не те, за кого себя выдают. Это делает жизнь намного интереснее, не так ли?

– Скажите мне, кто это, – потребовал Люк.

– Сказать? Тебе? Нет. Я никому не собираюсь об этом говорить. У каждого свои предметы коллекционирования: кто-то, как мои родители, коллекционирует никчемные фарфоровые статуэтки, винтажные авто и всякий человеческий сброд, а я – чужие секреты. Чем глубже запрятан секрет, тем он ценнее. Думаю, за него я смогу многое получить.

– Вы не можете так поступить! Я буду прóклятым. Вы помогли Собаке, а он свое наказание заслужил. Я же – нет. Так почему вы не хотите помочь мне?

– О, Люк, это не имеет никакого отношения к «заслужил» или «не заслужил». Собака полезен мне на свободе, а ты будешь полезен мне там, куда тебя отправят. И то, что я сейчас обнаружил в твоей голове, тоже будет полезным. Этой ночью мы все хорошо поработали, а я сегодня утром даже кофе еще не успел выпить.

Сильюн Джардин отвернулся, и Люк на него набросился. Правда, как ни старался, ни разу его кулак не коснулся Юного Хозяина. И тут же его отбросило назад, словно долбануло раскачивающимся крюком подъемного крана в зоне «Д».

Люк ударился о стену, голова поплыла от удара, от охвативших его ярости и отчаяния.

Пара потертых сапог для верховой езды медленно подошла к нему и остановилась. Сильюн присел, прямо в глаза Люку смотрели темно-карие, почти черные глаза Сильюна Джардина.

– Благоразумие, Люк, – сказал Равный. – Всегда помни о заклинании. Там, куда ты отправишься, ты должен вести себя благоразумно и быть куда более осмотрительным. Потому что моя игра с тобой отнюдь не закончена.

У Люка начало покалывать затылок. Не следовало позволять себе обмануться непринужденной манерой Сильюна вести разговор. Это не равный поединок и никогда таковым не будет.

Дверь открылась.

– Ты что-нибудь выяснил, Сильюн? – рявкнул с порога лорд Джардин. – Кто плетет интриги против меня?

Юный Хозяин выпрямился и обернулся, глядя отцу прямо в лицо.

«У него железный стержень, – подумал Люк, хотя и кипел от ненависти, – если он может легко лгать этому человеку».

– Ничего ценного для тебя, отец.

– Хорошо. Больше не будем к этому возвращаться. Кто бы ни был мой враг, не будем его пугать раньше времени своими подозрениями. Давайте быстро покончим с этим, и пусть дальше Крован вытаскивает из него все, что ему нужно. Гавар, тащи мальчишку.

Когда Люка ввели в Восточное крыло, он решил, что сошел с ума. Или его несколько дней или даже недель с помощью Дара держали в бессознательном состоянии. Он хорошо помнил, что на его глазах это стеклянное сооружение разлетелось на миллиарды осколков.

И вот – спустя всего двенадцать часов – оно стояло в целостном великолепии. За его стеклянными приделами было яркое солнечное утро. Плывущие по небу облака отбрасывали замысловатые тени на искрящуюся крышу. Все это создавало впечатление торжества сверхъестественной силы.

Возможно, она исходила от людей, заполнявших зал. При виде их у Люка перехватило дыхание. Почти четыре сотни Равных разместились на восьми ранжированных ярусах, рядом с каждым лордом или леди сидели их наследники. В центре первого ряда зияли два пустых места. Вероятно, они принадлежали Джардинам. Пустые места позволили Люку рассмотреть тех, кто сидел сразу за ними, – шикарную блондинку, которая показалась ему странно знакомой, и гигантских объемов мужчину с гривой волос цвета слоновой кости, должно быть ее отца.

Где раньше он мог ее видеть? Люк ломал голову, пока не догадался, что это Боуда Матраверс, невеста наследника Гавара. Ее красивое лицо было напряженным и сердитым: неудивительно, у нее украли свадьбу. Осмелев, Люк обвел взглядом несколько первых ярусов. На многих лицах он видел любопытство и ни на одном – сострадания. И он перестал рассматривать зал. Не имело смысла.

Лорд Джардин сидел в кресле канцлера. Сбоку чуть поодаль стоял Люк, сцепив руки, опустив голову; сердце бешено колотилось. Сразу за ним – Гавар Джардин, на случай если Люк попытается сбежать.

Он не будет пытаться. Он хорошо знает, как наследник Гавар может его урезонить. Более того, не знал, куда бежать.

Стоит ли признаваться, что Сильюну Джардину известен – или он только уверяет, что известен, – тот, кто наложил Молчание? Но Сильюн уже сообщил отцу, что ничего полезного в голове Люка не обнаружил, и без труда повторит это перед членами парламента. Можно столкнуть отца и сына лбами, но какая ему, Люку, от этого выгода?

У него не было времени все это хорошо обдумать. Колокол на куполе мелодично пробил девять, после чего у Люка вообще ни на что не осталось времени.

Первым слово взял лорд Джардин, и Люк понял: судить его здесь никто не собирается – ему просто вынесут приговор.

– Я провел предварительный допрос и не нашел никаких доказательств влияния Дара, – заявил лорд Кайнестон, величественно поворачивая голову и обводя взглядом Равных. – Их не нашел и член Совета юстиции Араилт Крован. Похоже, что мальчишка – волк-одиночка, зараженный радикальными идеями, витающими в городе рабов Милмуре и подстрекаемый товарищами, пока нам неизвестными.

Сердце у Люка екнуло – его товарищи в Милмуре. Они в клочья разорвут его мозг и найдут там Джексона, Рени и всех остальных членов клуба.

Дальнейшее стало еще яснее. После предварительных поверхностных копаний в его мозгах в Кайнестоне Джардин или Крован возьмутся за него со всей силой их Дара и неизбежно заставят предать друзей.

Благодаря играм, в которые он играл в Милмуре, он усвоил главное – событие создается непредсказуемостью и благоприятным случаем. Если его отдадут в руки Крована – это означает долгое путешествие в Шотландию. А значит, появятся возможности для побега. Если, конечно, его не посадят на поводок.

– Вина этого парня не подлежит сомнению. Практически все мы присутствовали в зале, когда он совершил чудовищное убийство нашего бывшего канцлера. Многие из нас видели это своими собственными глазами. Поэтому предлагаю немедленно приговорить его к пожизненному пребыванию в статусе прóклятого. После чего преступник будет передан Араилту Кровану для исправления и преобразования.

Лорд Джардин снова обвел взглядом парламентариев. Люк был уверен, что не найдется безумца, осмелившегося поднять голос в его защиту. Здесь, в парламенте Равных, у него не может быть сторонников.

Но кто-то все же осмелился:

– Он не виновен. Вы должны отпустить его.

Кто-то на дальнем ярусе поднялся. Голос и лицо были Люку очень знакомы.

– Наследник Мейлир? – Лорд Джардин нахмурился, и это не обещало ничего хорошего оратору. – Вы утверждаете, что этот парень не виновен?

– Утверждаю.

Мужчина – Равный, наследник чего-то или кого-то, – спускался вниз с высокого яруса. И Люку хотелось закричать, чтобы он заткнулся, чтобы сел на свое место, чтобы перестал что-то там утверждать. То, кем он оказался на самом деле, было невероятно и отвратительно.

Там он не был Равным. Он был наставником и другом, доктором Джексоном.

– У вас есть основания утверждать это?

– Да, потому что я его знаю. Весь этот год я провел в Милмуре, городе рабов, работал там врачом. Мне этого парня доставили как пациента: его избил охранник. Все беспорядки в Милмуре последних месяцев – моя работа. Это была моя попытка показать Равным, какие отвратительные, несправедливые условия жизни созданы для простых людей. И созданы они нами.

Люк не верил своим ушам. Он отвернулся от человека, у которого было лицо Джексона и который говорил голосом Джексона, но кто являлся Равным.

– Ваша попытка провалилась, – ледяным тоном заявил лорд Джардин. – Этот парень – последний козырь в вашей бесчестной игре? Вы приказали ему совершить это мерзкое злодеяние или он сделал это по собственному разумению, находясь под вашим влиянием? Хотя в этом нет большой разницы.

Слова лорда Джардина оглушили Люка. Именно для этого док хотел, чтобы он попал в Кайнестон? Именно для этой цели его заманили в клуб? Ходячее оружие, которое Джексон – он же Равный – хотел использовать для своих целей?

Использовать, а затем наложить Молчание. Следы воздействия его Дара Сильюн Джардин нашел в его мозгах? Человек, который не является тем, за кого себя выдает?

Но док сейчас говорил не об этом.

– Люк не участвовал в убийстве Зелстона. Я могу рассказать, что конкретно он делал в Милмуре. Он делал добрые дела смело и от чистого сердца. Поэтому ни вам, ни этому человеку… – Джексон повернулся и показал на Крована, – нет смысла выворачивать наизнанку его мозги и искать то, чего там быть не может. Смерть канцлера, должно быть, была следствием чьей-то личной обиды или неприязни; Люк стал невинным оружием в руках убийцы. И этот убийца может сейчас спокойно сидеть в этом зале. Им можете быть даже вы, лорд Джардин, так как вы больше всех заинтересованы в смерти Зелстона.

Во второй раз за последние двенадцать часов Восточное крыло взорвалось, но сейчас это был взрыв негодования и возмущения. Рев голосов Равных прозвучал оглушительно.

В дальнем ряду пожилая женщина вскочила на ноги и неистово завопила:

– Мейлир, нет! Нет!

Гавар, округлив глаза, уставился на Джексона – Мейлира, словно видел его впервые.

– Изолятор, – сказал Гавар. – Побег. Я знал, что там действовал чей-то Дар. Так это был ты!

Но Джексон смотрел только на Люка.

– Прости, я не мог тебе сказать, кто я есть на самом деле. Мы все поправим, как в деле с Озом. Верь мне.

Лицо дока, как и раньше, выражало искреннее сострадание. Но разве сейчас Люк может ему верить? Как можно верить тому, кого совершенно не знаешь?

– Достаточно!

Голос лорда Джардина имел тот же эффект, что и Дар наследника на площади у Дурдома, – за исключением лишь того, что не было мучительной боли, тошноты и рвоты. Парламент мгновенно подчинился.

– В завершение вчерашней сессии вы, достопочтимые Равные, проголосовали за отстранение канцлера Зелстона от должности. Это решение, кстати, означает, что у меня нет мотива – несмотря на инсинуации наследника Мейлира – желать ему смерти. Голосование также одобрило и возложило на меня обязанности управления в чрезвычайных ситуациях. Напомню, что чрезвычайные полномочия включают в себя возможность принимать исполнительные решения по вопросам восстановления правопорядка и законности и ликвидации угрозы, а также быстро принимать решения для подавления врагов государства. Сегодня мы пришли сюда, чтобы вынести приговор одному такому врагу, и обнаружили, что еще один прячется среди нас. Он добровольно признался – я бы даже сказал, похвастался, – что сеял смуту, провоцировал насилие и подстрекал к открытому восстанию против власти Равных.

Лорд Джардин повернулся к Кровану и кивком велел ему выйти вперед.

Шотландец отправится на свой остров не с одним, а с двумя узниками?

– Вы не можете приговорить Равного к статусу прóклятого! – выкрикнула женщина с верхнего ряда и, спотыкаясь, начала спускаться вниз.

– Леди Треско… – промурлыкал лорд Джардин, но это было мурлыканье льва, кровожадного, с огромными клыками. – Как приятно, что вы наконец-то оценили принцип «один закон для нас, другой закон для них». Но у меня нет намерения приговаривать юного Мейлира к статусу прóклятого. Просто необходимо немного поправить ход его мыслей. – Араилт уже имеет опыт такой коррекции. Если коррекция будет эффективной, ваш сын сможет сегодня вечером вернуться в Хайвитель, полностью осознав все свои ошибки. Гавар, проследи, чтобы Армерия не вмешивалась.

Гавар быстро встал в проходе, преграждая путь и не позволяя женщине спуститься к первому ряду.

Больше никто не сдвинулся с места. Блондинка во втором ряду напряженно наклонилась вперед, ее прекрасное лицо сделалось словно выточенным из белого мрамора.

– Что вы делаете? – спросил Джексон; голос его прозвучал спокойно и ровно.

– Делаете? – Лорд Джардин улыбнулся. – О, опасный зверь когти выпустил? Что же мы можем сделать с опасным Равным?

Он кивнул Кровану. Тот повернулся к Джексону, стекла очков, поймав солнечный луч, зловеще блеснули. Джексон поморщился.

И хотя он отвернулся, гримаса на его лице осталась. Более того, даже превратилась в гримасу боли.

– Что вы делаете?! – повторил он, и в голосе прозвучал ужас. – Нет!

Он зашатался и упал на одно колено. Рукой схватился за голову. Вторая сжалась в кулак – и лорда Крована охватило пламя.

Крован ахнул и хлопнул рукой по воздуху. Джексон как подрубленный упал на пол. Крован продолжал гореть. Люк чувствовал жар от пламени, но не видел ожогов на теле Крована и не ощущал запаха горелой плоти. Крован хлопал руками по телу, и пламя под его ладонями гасло. Потом он провел ими по лицу, пробороздил пальцами волосы и стряхнул остатки пламени, как воду.

Джексон встал на четвереньки. По лицу было видно, каких усилий это ему стоило. Поднял голову и посмотрел на своего противника. Люк видел слезы в уголках его глаз. Слезы чистого золота.

Женщина, которой Гавар преградил путь, издала душераздирающий, нечеловеческий вопль. Так кричит самка животного, когда видит, что ее детеныш попал в капкан.

Джексон оторвал одну руку от пола. Теперь золотые капли начали капать из-под его ногтей. Тонкие золотые струйки потекли из ушей по шее. Он сделал рубящее движение рукой. Раздался треск, обе ноги Крована были сломаны, и он упал на пол. Джексон повторил движение. И снова треск. Крован закричал и скорчился, руки повисли как плети.

Люк ахнул: доктор Джексон, которого он знал, исчез, растворился в отчаянном, обладающем необыкновенно мощной силой наследнике Мейлире, который сейчас боролся за свою жизнь. Или за нечто большее.

Мейлир подполз к лежавшему на полу Кровану, обхватил руками его шею и начал душить.

Сдавленный вопль сорвался с губ Крована, и на мгновение, несмотря на ужас всего происходящего, Люк возликовал. Чудовище сейчас получит по заслугам. Плата за то, что он сделал с Собакой. За все то ужасное, что он творил за стенами своего замка с теми, кто бросил вызов этой расе монстров, называвших себя Равными.

И в следующую секунду Люк понял, что это вопль триумфа.

Вспышкой вокруг Мейлира образовалось облако золотистой пыли, которая сочилась, казалось, из каждой клеточки его тела. Сияние было таким сильным, что на него было больно смотреть. Люк приложил ладонь к щеке, чтобы стереть эту странную золотистую пыль, и вспомнил, как на площади у Дурдома его обрызгало кровью и мозговым веществом убитой Гриерсоном женщины.

На руке ничего не осталось.

«Золотистая пыль – это сам солнечный свет», – подумал Люк.

Она была легче воздуха. Поднималась вверх и наконец собралась ярким облачком под блестящим стеклом крыши Восточного крыла. Ослепительная вспышка – и облачко рассеялось.

Крован сел, разминая руки и ноги, – никаких переломов.

Наследник Мейлир – доктор Джексон – безвольно лежал на полу и безутешно рыдал, будто его сердце разбилось и душа разорвалась.

Будто его Дар вырвали и уничтожили.

Эпилог

Аби

Глубокой ночью Люка увезла машина.

Прóклятый брат Аби и его тюремщик, лорд Крован, выехали из ворот Кайнестона и направились прямо к вертолетной площадке. Когда родители узнали, что Люка увезли, он был уже на полпути к Шотландии и судьбе, которая была уготована ему в Элен-Дочис.

Новость принес Дженнер во время завтрака. Семья Хэдли не спала уже целые сутки. Услышав новость, отец поник, мама припала головой к его плечу и заплакала. Это была настолько кошмарная ночь, что сказанное Дженнером дальше Аби восприняла как спасительное облегчение.

– Джеки, Стив и ты, Аби, должны немедленно упаковать свои вещи. После обеда вы отправляетесь в Милмур.

– В Милмур? – потерянно и недоуменно переспросил отец.

Но мама услышала то, что Дженнер не произнес вслух.

– А Дейзи?

Дженнер поднял глаза к потолку, словно там, среди балок, были начертаны нужные ему слова:

– Дейзи остается здесь, в Кайнестоне.

Аби опустила голову. Такое даже в страшном сне не могло присниться.

Мама дико закричала, бросилась к Дженнеру и принялась молотить его кулаками. Аби не бросилась ему на помощь, и отец не вскочил, чтобы оттащить ее. Дженнер как мог уворачивался, наконец изловчился, схватил за руки и держал, пока она не успокоилась.

– Вы отнимаете у меня детей одного за другим! – рыдала мама. – Вы не люди – чудовища!

– Это запрещено, – сказала Аби, глядя на Дженнера, не столько ожидая утешительного ответа, сколько желая поставить точку. – По закону дети, не достигшие восемнадцати лет, проходят безвозмездную отработку только со своими родителями. Хотя в случае с Люком твоя мама об этом также забыла.

– Аби, закон – это мой отец. Он может делать все, что считает нужным. Гавар попросил, и он дал свое согласие. Дейзи переедет в крыло дома, отведенное для слуг, детская Либби будет рядом с ее комнатой.

До этого момента Дейзи сидела за столом молча, не шелохнувшись. Потом вдруг повернулась и посмотрела через дверной проем кухни в гостиную, где сидевшая на ковре Либби только что разрушила конструкцию из пластиковых кубиков. По лицу Дейзи ничего нельзя было прочесть. Аби знала, что Дейзи искренне привязалась к ребенку. Но она и сама была еще ребенком, и одиннадцати не исполнилось.

Гавар заменит ей семью? Кем он будет для нее – старшим братом или отцом? Как после свадьбы Боуда Матраверс воспримет неортодоксальное домашнее хозяйство мужа?

Дейзи молчала.

– У нас должна быть возможность постоянно с ней общаться, – отчеканила Аби. – Еженедельный обмен письмами. Телефонный разговор в любое время. Никаких трехмесячных карантинов, обрывающих связь. Вы должны дать нам такую гарантию.

– Хорошо, – смиренно произнес Дженнер.

– Мне нужно забрать в офисе мои вещи.

– Конечно, я как раз хотел предложить это сделать.

– Папа, мама, упаковывайте сумки. Я быстро вернусь. Сестричка, я хочу все последние минуты перед отъездом провести с тобой.

Аби и Дженнер отошли от длинного ряда коттеджей, но на холм, закрывавший Кайнестон, подняться еще не успели, когда Дженнер ее поцеловал. На краткое подлое мгновение Аби позволила себе раствориться в нем. И промелькнула мысль: а что, если бы она попросила Дженнера умолить отца ее оставить?

– Я просил за тебя, – словно читая ее мысли, сказал Дженнер. Он держал в ладонях ее лицо и ласково смотрел своими теплыми карими глазами. В них было то же самое сожаление, как в тот момент, когда он просил ее не проявлять излишнего любопытства. – Я не хотел, чтобы ты думала, что вот Гавар добился у отца разрешения для Дейзи, а я даже не пытался.

– Верю, что пытался. – Аби приподнялась на цыпочки и снова его поцеловала.

Сама она никогда бы его об этом не спросила, потому что никогда не забывала о беспомощности Дженнера. Гавар являлся наследником. Его отношения с лордом Джардином хоть и складывались непросто, но отец и сын нуждались друг в друге. Дженнер был не нужен никому.

«Даже мне», – в отчаянии подумала Аби.

И сколько раз ей придется это повторить, чтобы увериться? Сколько раз, чтобы это стало правдой?

Вещи Аби, за которыми вернулись в офис, были не только на ее столе. Она попросила Дженнера внимательно просмотреть книги и базы данных, которые создала, желая убедиться, что он знает, как ими в дальнейшем пользоваться. А сама, пока он все это изучал, ходила по офису, открывала ящики столов, шкафов, сообщая Дженнеру, что где лежит.

Аби попросила не провожать ее к коттеджу, и они попрощались в Семейном офисе. Дженнер запустил пальцы в ее длинные волосы и, казалось, не хотел их оттуда вынимать; Аби прижалась лицом к его груди и вдохнула запах.

– Хочу его, – сказала она, дернув Дженнера за шарф, когда они разъединились.

Дженнер снял шарф и намотал его на шею Аби. Поцеловал в щеку, а потом долго смотрел вслед.

Последние часы вместе семья Хэдли провела в отчаянном унынии. О Люке не обмолвились ни словом. Его отсутствие казалось столь невыносимым, что об этом невозможно было говорить. Родители не спускали Дейзи с рук, словно хотели запомнить каждый ее миллиметр. К тому времени, когда они вновь увидятся, она будет двадцатилетней молодой женщиной.

– Дейзи – не единичный случай, когда дети ее возраста живут вдалеке от родителей, – пыталась утешить отца Аби. – Представим, что мы отправили ее в самую лучшую школу-интернат в мире.

– Только некому будет проверять мою домашнюю работу, – вставила Дейзи. – И я сама себе буду учителем.

Отец рассмеялся, но смех быстро перешел в плач. Миллион раз уже Аби прокляла себя за то, что уговорила их пройти отработку в Кайнестоне. Если бы не она, они бы все сейчас находились в Милмуре: полуголодные, живущие в бараках, убого и скучно – но зато все вместе.

Дженнер пришел сразу после обеда и повел их к воротам, где верхом на своем вороном коне уже ждал Юный Хозяин. Ворота, проявляясь, засияли. Возникли таким же чудесным образом, как и в день их приезда, и Аби ненавидела это чудо. За стеной у дороги была видна серебристо-серая машина Бюро распределения кадров.

Ворота распахнулись. Четверо подошли к ним, но только трое прошли под их арочными сводами. Дейзи стояла и махала рукой, Либби Джардин болтала ножками в кенгуру у нее на груди. В одно мгновение ворота исчезли, и вместе с ними исчезла Дейзи. Стена Кайнестона, покрытая мхом и слабо подсвеченная мерцающим светом волшебного Дара, встала бесконечным непреодолимым барьером.

– Не много вещей у вас, – заметил водитель, когда Аби бросила в багажник свою тощую сумку поверх сумок родителей.

– Я знаю, какая жизнь в городе рабов. Мой брат был в Милмуре. Там не разрешают иметь много вещей.

Отец сел впереди, Аби – на заднее сиденье, рядом с мамой. В первые минуты водитель пытался наладить разговор, но Хэдли дружно молчали. Аби смотрела в окно. Машина повернула; сначала надо было ехать на запад до Бристоля, а затем вверх, на север, по магистрали М5 вплоть до Манчестера, а там и Милмур.

Аби засунула руки в карманы пальто, стараясь подавить накатившую тошноту.

– Простите, – спустя несколько минут выдавила она. – Я плохо переношу машину. Боюсь, меня сейчас стошнит.

– Что? – Водитель оглянулся через плечо и нахмурился.

– Остановите вон у тех деревьев, пожалуйста. – Аби закрыла ладонью рот. – Вы можете остановиться?

Она позволила себе неловко сжать руку мамы, вылезая из машины и оставляя дверцу открытой.

Добежав до деревьев, Аби повернулась спиной к машине и нагнулась. Издаваемые ею звуки будут хорошо слышны оставшимся в машине. Закашлявшись, углубилась дальше в чащу деревьев.

И как только исчезла из виду – пустилась бежать.

На бегу Аби ощущала плотность карты в кармане. Она взяла ее в офисе и успела коротко изучить по дороге от офиса к коттеджу, поэтому точно знала, где находится. Неподалеку пролегала второстепенная дорога категории «А», которая вела на запад до Эксетера. Любая машина остановится, завидев молодую девушку одну на дороге.

В Эксетере она сядет на поезд до Пензанса. Город – крайняя юго-западная точка острова Великобритания. Деньги находились в застегнутом на молнию кармане пальто – Аби опустошила офисную шкатулку для хранения мелочи. Стоит ли говорить, что мелочью Дженнер считал сумму, которую большинство людей получали за месяц работы.

На эти деньги она сможет купить себе одежду, чтобы переодеться, или покрасить волосы. Разумно будет изменить внешность, поскольку побег скоро откроется и ее начнут искать. На стороне Аби было то обстоятельство, что никто не знает, куда она может направиться. В первую очередь будут рассматривать Манчестер. Или даже Шотландию.

В Пензансе она купит билет на паром или, возможно, на вертолет. Или договорится за определенную сумму с владельцем рыбацкой лодки или яхты.

К концу дня она сможет добраться до одного из центральных островов архипелага Силли. Там расположено поместье, которое принадлежит единственным людям, которые могут помочь спасти ее брата: леди Армерия Треско и ее ставший Бездарным сын, наследник Мейлир.

Аби бежала не останавливаясь. К наступлению ночи она планировала быть в Хайвителе.

Благодарности

Моему агенту Роберту Кирби, который верил в меня и благодаря которому книга увидела свет. Моим международным агентам Джинджер Кларк и Джейн Уиллис за то, что книга пошла по свету. Моим редакторам Белле Пейген и Трише Нарвани – они идеально «причесали» текст. Моим международным редакторам: Еве Гринспен, Мэри-Энн Гейсслер и многим другим, кому понравилась эта очень британская история. Моей команде из «Pan Mac» и «Del Rey»: Лорен, Фиби, Кейт, Джо, Эмили, Дэвиду М. Киту, Томасу, Квинн, Дэвиду С. Джули и всем коллегам – за удовольствие работать с настоящими профессионалами. Моей TeamUA: Кейт, Кэт и Жасмин – за то, что держали все под контролем.

Спасибо моей семье – маме, Джонатану и папе за то, что заполнили мое детство книгами и никогда не запрещали мне читать. Старым друзьям Хилс, Джайлсу, Тане, Джону и всем, кого не упомянула, – вас так много, спасибо вам за это. Спасибо, что всегда верили: придет тот день, когда вы возьмете в руки написанную мною книгу. Моим новым друзьям Дебби, Тарану, Тиму и Нику, неустанно вдохновлявшим меня на протяжении всего пути. Моим коллегам с телевидения Майку, Жаку, Фионе и Джей, позволившим мне столь длительную отлучку. Моим первым респондентам: Гаву за то, что своим отзывом сделал мне хорошую рекламу; Эми, которая вытащила мою рукопись из издательского портфеля; и Винчестерской библиотеке, которая дала приз за мою пробу пера, на которую я отважилась в возрасте восьми лет. Поддержка и вера в успех в таком раннем возрасте значит очень много.

Спасибо всем моим друзьям из «Wattpad» за то, что были со мной с самого начала. Моим домашним, не забывавшим покупать мне напитки. Всем моим поклонникам, кто верит, что творческие и интеллектуальные усилия неразделимы. Активному и умному молодому поколению, которое не оставляло меня в одиночестве во время работы.

Сноски

1

«Дерзай знать» – латинское изречение, содержащееся в «Посланиях» Горация. (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

2

Жанр китайской популярной музыки.

(обратно)

3

«Остин-хили» – марка спортивных автомобилей, выпускавшихся в Великобритании с 1953 по 1971 г.

(обратно)

4

Здравствуйте (кит.).

(обратно)

5

Труд и честь (лат.).

(обратно)

6

Семейный офис – компания по управлению активами и инвестициями состоятельной семьи.

(обратно)

7

Ида – земная родина Зевса.

(обратно)

8

Высокая мода (фр.).

(обратно)

9

Клюдо – детективная настольная игра с использованием кубика и фишек.

(обратно)

10

В природе вещей (лат.).

(обратно)

11

Шутливое название Эдинбурга.

(обратно)

Флибуста

Золотая клетка (fb2)

Вик Джеймс Золотая клетка

* * *

Пролог

Лия

1

Люк

2

Сильюн

3

Аби

4

Люк

5

Боуда

6

Люк

7

Аби

8

Люк

9

Аби

10

Эвтерпа

11

Гавар

12

Люк

13

Боуда

14

Люк

15

Аби

16

Люк

17

Люк

18

Аби

19

Гавар

20

Люк

21

Аби

22

Люк

Эпилог

Аби

Благодарности

Сноски

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

Оглавление

Вик Джеймс
Золотая клетка