Обещание (fb2)

- Обещание [The Promise] (пер. Марина Анатольевна Рябцун) 1461K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Люси Даймонд

Люси Даймонд
Обещание

Lucy Diamond

The Promise

Copyright © 2020, Lucy Diamond

© Рябцун М., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022

В коллаже на обложке и суперобложке использованы фотографии: © Zoe Calvert, Eric Isselee, SARIN KUNTHONG, Tonny Papillon, Bachkova Natalia / Shutterstock.com ISBN 978-5-04-120711-3

* * *

Посвящается Мартину,

тому, кого я люблю больше всех

Пролог

Близилась полночь. Под звездным небом, то морщась, то разглаживаясь, текла черная, как смола, Темза. Плавучие дома на причалах казались призрачными силуэтами, морозец разбросал ледяные блестки по крышам и перилам, посеребрив каждую дрожащую травинку. Высоко в небе сиял полумесяц, блестящий, как свадебный атла́с.

Мужчина нетвердой походкой шел по тропинке вдоль реки, засунув руки в карманы и опустив голову. Казалось, его мир накренился, и он не знал, как снова обрести равновесие. День начался с тревожного телефонного звонка — «Мне нужно кое-что тебе сказать», — оставившего его с покалывающим ощущением ускользающей меж пальцев удачи и предчувствием того, что, возможно, обаяния, на которое он всегда полагался, на этот раз может оказаться недостаточно для того, чтобы его спасти. Затем, чувствуя себя загнанным в угол, он без причины набросился на людей, которых любил, причиняя им боль своими словами. Теперь его охватил нарастающий прилив страха, от которого он никак не мог избавиться.

Что делать? Неужели он все испортил?

Пронизывающий ветер с реки коснулся лица, где-то вдалеке раздался визг лисы, пронзительный и нервный, словно крик ребенка. Мужчина повыше натянул воротник пальто, жалея, что он еще не дома, где входная дверь заперта на засов, в постели тепло и безопасно и с тихим пощелкиванием и скрипами остывают трубы отопления. Но заслуживал ли он вообще того, чтобы находиться дома после того, что сделал?

Внезапно за спиной послышались шаркающие шаги. Окрик:

— Эй! Приятель!

Он обернулся. А затем…

Глава первая

Не то чтобы Дэн после похорон намеренно избегал Зои. Тем не менее, когда он мельком увидел ее с Би в конце ряда в супермаркете, его первой мыслью было свернуть и спрятаться. Пот выступил между лопатками, в крови резкими скачками разлился адреналин. Все его инстинкты кричали о том, что нужно убираться отсюда, быстрее убегать, — но потом он представил, как спасается бегством, словно преступник, низко пригнувшись на водительском сиденье машины, и понял, что будет чувствовать себя еще большим подонком. Что кое о чем говорило.

Он спрятался за стеллажом с канцелярскими принадлежностями в конце прохода и почувствовал, как внутри что-то сжалось при взгляде на Би. На ней был грязный костюмчик единорога, радужно-полосатый рог на капюшоне уныло клонился вниз. Она тащилась за Зои, которая толкала тележку. Неужели по круглому личику племянницы текли слезы? Да, понял он, так и есть. Би всегда была беззаботной жительницей своего собственного волшебного мира грез наяву; Дэн вспомнил, как она в свой шестой день рождения задувала свечи на торте и говорила, что, когда вырастет, хочет стать настоящим единорогом. Непоседливая, вся в ямочках, Беатрис Роуз Шеппард всегда была папочкиной зеницей ока и всеобщей любимицей. Но явно не сегодня.

«Давай, Дэн. Не трусь. Хотя бы поздоровайся», — приказал он себе.

Он поспешил догнать их.

— Зои, привет.

Его пронзил стыд, когда он заметил, как она исхудала и побледнела, каким отсутствующим стал ее взгляд. Зои, с ее золотистыми волосами и розовыми щеками, всегда отличалась пышущим здоровьем, но сегодня у нее была тусклая кожа и омертвевшее выражение лица человека, который только что прожил худшие недели своей жизни.

Зои ответила не сразу, и Дэн робко добавил:

— Привет, Би.

— Привет, — с влажными глазами пробормотала Би. Затем ее розовая нижняя губа оттопырилась, задрожала, и девочка топнула ногой, возвращаясь к спору. — Мамочка, но почему нет? — надулась она.

Не обращая на нее внимания, Зои неприветливо посмотрела на Дэна.

— Я думала, ты в Южной Америке. — Вот и все, что она сказала.

Дэн опустил голову.

— Я не поехал, — ответил он.

Это же очевидно. Его наполовину упакованный чемодан так и лежал на полу в спальне. Он до сих пор его не разобрал, не выложил аккуратные стопки новых шорт, футболок и походных носков, но, по крайней мере, ему удалось вернуть большую часть денег за билеты на самолет. Теперь весь этот маршрут, который они с Тигги обсуждали и планировали, казался сном: горы, на которые он собирался подняться, храмы, джунгли и пляжи, которые, как он думал, они посетят, праздники и вечеринки в полнолуние, от которых она была в таком восторге. Великое приключение Дэна, чтобы весь мир понял, что в его жизни есть нечто большее, чем электронные таблицы и расчеты. Как обычно, он даже не добрался до аэропорта. Уйдя в трехмесячный творческий отпуск^[1], он почти нигде не побывал, кроме коронерского суда, крематория и собственной убогой квартирки. Дэн сглотнул, осознавая неловкую паузу, повисшую между ним и невесткой.

— Так как у вас дела?

Глупый, глупый вопрос. Глупец, глупец. Как у них дела? Прошло три недели с тех пор, как умер Патрик; дела у них, вероятно, шли так же плачевно, как и у Дэна. Если не хуже. В последний раз он видел их на похоронах, после чего выдержал и сдержанный упрек избегающей его взгляда Зои: «Это случилось у тебя на глазах», и более громкую, пронзительную версию своей мамы: «Не понимаю. Почему ты позволил Патрику вот так уйти? Из-за глупого спора. Честное слово, Дэниел!» В конце концов, он повторил «Извините» и «Он ушел, прежде чем я смог его остановить», попался в петлю осуждения и был вынужден прибегнуть к отчаянной самообороне: «Послушайте, вы знаете, каким был Патрик? Он был совершенно не в себе, ясно? Я разозлился!» Это было встречено поджатыми губами и осуждающим покачиванием головой, что почему-то оказалось хуже любых громких обвинений. «Да, и теперь он мертв, — сказало молчание его матери. — Мертв — и виноват в этом только ты».

— Да так, — ровным голосом ответила Зои. — Хромаю помаленьку. Би, ну-ка, сейчас же прекрати, — добавила она, заметив, что ребенок продолжает ныть.

— Но я хочу это, — захныкала Би, прилипнув к стойке с журналами. Там лежал журнал с прикрепленными пластмассовыми крыльями феи, которые она продолжала теребить. — Я хочу это, мамочка, очень хочу. Пожа-а-а-а-луйста!

— Нет, — отрезала Зои. — Я сказала «нет», и точка. Убери руки и не мни страницы; он не твой. Хватит!

Би прислонилась к тележке как подстреленная.

— Это нечестно, — взвыла она, и из глаз брызнули новые слезы. — Ты так плохо ко мне относишься. Ненавижу тебя!

Можно было почти услышать, как Зои скрипит зубами, пытаясь сохранить терпение.

— Разговор окончен. — Шедшая мимо пожилая женщина неодобрительно фыркнула. Костяшки пальцев Зои на ручке тележки побелели, лицо напряглось. — И я не шучу. Еще немного, и я рассержусь.

Дэн открыл рот. Он хотел сказать: «Мне очень жаль». Он хотел сказать: «Я знаю, что это все моя вина». Он хотел сказать: «Позволь мне оплатить твои покупки, позволь мне сделать что-нибудь, чтобы помочь. Я куплю этот журнал для Би — я куплю их все, — я не возражаю».

Вместо этого он спросил:

— Как поживают мальчики?

Теперь Би протестующе пинала тележку, с каждым ударом на потрепанной белой кроссовке вспыхивал розовый огонек. Сердитый, дерзкий единорог с раскрасневшимся лицом и горящими глазами.

— В порядке, — сказала Зои сдавленным голосом, который означал, что они не в порядке. Ну, конечно, они не в порядке. — Как бы то ни было, — продолжала она, пожимая плечами, — нам пора. Мне нужно забрать Гейба из футбольного клуба через… — Она посмотрела на часы. — Господи, на самом деле через двадцать пять минут. Хоть разорвись. Извините, — добавила она, когда раздраженный мужчина с полной тележкой попытался протиснуться мимо них. — Уйди с дороги, Би.

— Хорошо. — Дэн откашлялся, собираясь сказать больше; сказать что-нибудь, что могло бы навести между ними мосты. Или, по крайней мере, начать склеивать трещину. — Э-э… Может…

Но она уже уходила, бросив «Пока!» сухим, отрывистым голосом через плечо. Колеса тележки протестующе заскрипели, когда Зои свернула в следующий проход.

Дэн стоял, сжимая в руке проволочную корзину супермаркета, и вспоминал, как впервые встретил Зои; как они с Патриком пошли в «Баран», не подозревая, что вот-вот начнется какая-то ужасная караоке-вечеринка.

— Господи, давай убираться отсюда, — простонал Патрик, когда зазвучали вступительные аккорды «Атомик»^[2] и они увидели трех женщин, выжидающе сгрудившихся у микрофона.

Но потом он взглянул еще раз, и его лицо изменилось.

— Посмотри на эту блондинку, — сказал он, не сводя с нее глаз, и они оба замолчали, когда она запела, как Дебби Харри^[3]: «Your hair is BEAUTIFULLL. Woah-oh, toni-i-i-ight». Она была выше и стройнее подруг, в обтягивающих джинсах и в ботинках, с длинными светлыми волосами, которые падали ей на плечи, когда она двигалась, и оживленным лицом, к которому невозможно было не ощутить симпатию.

— Я влюбился, — сказал Патрик, когда песня закончилась и раздались беспорядочные аплодисменты.

Затем он добавил:

— Я женюсь на этой женщине, — и встал, добравшись до бара как раз перед тем, как она туда подошла.

— Позвольте мне угостить вас выпивкой, мисс Харри, — услышал Дэн его слова. — Или я могу называть вас Дебби?

Но это, как говорится, другая история.

Зои всегда была веселой. Родом из Южного Уэльса, смешливая, добрая, великолепная. Дэн и сам втайне увлекался ею, пока не вынужден был неохотно признать, что она с его братом были идеальной парой.

«Патрик Шеппард наконец-то покорен», — поддразнивали приятели. Все поднимали брови и смотрели недоверчиво: «Кто бы мог подумать?»

Патрик был не только покорен; он встретил достойного соперника.

— Она заставляет меня становиться лучше, — признался он Дэну после нескольких кружек пива в самом начале их романа. — Проявлять усердие. Быть хорошим. Понимаешь, что я имею в виду?

Дэн точно знал, что он имел в виду. Потому что сама Зои была хороша с головы до ног, улыбчивая, светящаяся; это был человек, который обволакивал тебя своим вниманием и согревал своим сиянием. Она внимательно слушала, запоминая крошечные нити разговора, а при следующей встрече восстанавливала их. «Ты получил комиссионные, на которые рассчитывал? Как там отец Ребекки? Как тебе этот фильм — его стоит посмотреть?»

Однажды, сразу после того, как Дэн расстался с Ребеккой, Зои нанесла ему неожиданный визит и застала пьяным в стельку и небритым в комнате с задернутыми шторами в четыре часа дня. Он был смущен, когда увидел ее, такую красивую и чистую, в своей грязной гостиной, и ожидал, что она примется раздвигать шторы и вливать ему в глотку кофе. Вместо этого Зои открыла им по пиву, по-дружески плюхнулась на диван и сказала: «Ну, давай, рассказывай». В итоге ему стало намного лучше: хоть один человек в мире наконец-то смог его понять.

Но сегодня… Сегодня она выглядела ужасно. Ее сияющее лицо осунулось, весь блеск померк, плечи поникли от невыносимой усталости.

«Это сделал я», — подумал Дэн. Он сделал это. Чувство вины было настолько чудовищным, что ему пришлось прислониться к ближайшей полке с поздравительными открытками, потому что он внезапно почувствовал, что пошатнулся, как будто земля под ним сдвинулась. Мужчина с металлическим стуком уронил проволочную корзину на пол и вышел из супермаркета, сгорая от стыда.

По дороге домой Дэн чувствовал себя оторванным от всего мира, что, кажется, не рекомендовалось правилами дорожного движения. Однако именно такой стала его жизнь после несчастного случая: он будто бы наблюдал со стороны, как течет время, как дни и недели тянутся в каком-то вязком оцепенении, где его ничто не трогает. Сбивчиво объяснив Тигги, что не сможет присоединиться к ней в поездке по Южной Америке, он большую часть времени проводил в постели, словно инвалид, не в состоянии ничего делать, только спать или таращиться в стену. Люди из лучших побуждений продолжали уверять его, что время — великий целитель, но февраль превратился в март, на деревьях начали появляться ранние цветы, а Дэн так и не видел никаких значимых изменений в своей жизни. Шок от смерти брата не проходил, как воспаленная, ноющая рана, ужас оставался свежим и новым, не притупляясь. Он так сильно скучал по Патрику. А кроме ощущения утраты он был опутан и запятнан последним вечером, который они провели вместе; тем, как все это закончилось.

Стоило Дэну закрыть глаза — в любой момент, днем или ночью, — и он видел, как в одиночестве идет домой. Фонарные столбы отбрасывают в темноту конусы оранжевого света, из проезжающей машины звучат то усиливающиеся, то затухающие низкие звуки регги, а из кебабной лавки на углу доносятся запахи жареного лука и пряного мяса. Ночной ветер в лицо холоден, в отличие от алкоголя и ярости, кипящих в крови, кулаки все еще сжаты. Он так ненавидел брата в те последние несколько минут, по-настоящему ненавидел. И все же, как он сейчас хотел, чтобы кто-нибудь тогда сказал ему, предостерег: ты совершаешь огромную ошибку, о которой будешь сожалеть всю жизнь. Остановись, вернись, уладь все. Иначе ты никогда его больше не увидишь.

Однако тогда у него не было никакого предчувствия, и никто его не предостерег. Вместо этого Дэн в одиночестве отправился домой, кипя от раздражения, а в это время Судьба сыграла с ним жестокую шутку. И теперь им всем приходится жить с последствиями того, что произошло.

Он почти не плакал, даже на похоронах. Конечно, у него на какое-то время перехватило горло, особенно при виде Зои и мамы, которые заливались слезами, закрывая лица руками, но и только. Вместо слез внутри была словно скала печали — бремя того, что он был последним человеком в семье, который видел Патрика живым, и сильная боль утраты. «Вот же не разлей вода», — часто с любовью говорила в их детстве мама, взъерошивая мальчишкам волосы, а порой и закатывая глаза от разочарования, если они испытывали ее терпение. Но теперь он остался единственным ребенком в семье.

Придя домой, Дэн опустился на пол в прихожей, вдыхая спертый воздух, свидетельствующий о слишком большом количестве обедов навынос. Он с болью вспомнил крепко сжатые челюсти Зои, оцепенелое изнеможение на ее лице, и ему стало стыдно. Смерть Патрика оставила в ее жизни огромную ужасную дыру, но она продолжала жить — хромала помаленьку, как она выразилась, наполняя тележку супермаркета едой для детей, в то время как Гейб был на футболе, а об Итане, по-видимому, заботились в другом месте. И был бездетный Дэн с очень небольшим количеством обязанностей (можно ли было считать заботу о хлорофитуме? вероятно, нет), погрязший в жалости к самому себе, как будто его одного потрясла смерть брата. Бывали дни, когда он даже не одевался и не вставал с постели. Могла ли Зои позволить себе такую роскошь? Конечно, нет.

«Интересно, как бы отреагировал Патрик в подобной ситуации, — подумал он, — если бы, например, его друг внезапно умер, оставив жену и детей, потрясенных и борющихся?» Если бы Патрик наткнулся на них в супермаркете, на плачущего ребенка, на побежденную мать, он вцепился бы в них в следующее же мгновение — Дэн знал это. Он посадил бы плачущего ребенка на плечи, пришел бы на помощь, взял бы на себя ответственность. «Ничего, я здесь, и я помогу тебе», — прямо сказал бы он, а потом бросился бы в бой и героически спас положение.

А Дэн… Ну, он ничего не сделал. Мужчина выбежал из магазина, вообще не оказав никакой поддержки и не сказав ни слова утешения. «Неудачник, — выругал он себя. — Эгоистичный трус».

Он поймал себя на том, что думает о тех случаях, когда бывал у брата, приезжал до того, как Патрик возвращался с работы; как весь дом наполнялся свежей энергией и шумом в тот момент, когда входил Патрик с криком: «Я дома!» Младшие дети набрасывались на него, как обезьянки, визжа от смеха, лицо Зои вспыхивало, когда он подходил, чтобы поцеловать ее. Как, должно быть, тихо сейчас без него в доме. Как, должно быть, пусто.

И все же Дэн ни разу не был там после катастрофы. Ни разу не взял в руки телефон и не отправил сообщение, потому что не знал, что сказать. Какой же он после этого деверь? Какой дядя? Это было подло с его стороны. Действительно подло.

Внезапно его затошнило от жалости к самому себе. Надоело бездельничать. Он поднялся на ноги, схватил велосипедный шлем и ключи. Смерть Патрика сломила Зои и детей. Что он будет за человек, если хотя бы не попытается все исправить?

— Ох, — явно без энтузиазма сказала Зои, когда открыла дверь и увидела его. — Привет еще раз.

Она вытирала руки посудным полотенцем в серо-белую полоску, и Дэн запоздало сообразил, что, должно быть, уже половина шестого, и она, вероятно, занята приготовлением ужина. Он раздумывал о многом, когда ехал на велосипеде вдоль реки в Кью, но эта мысль не приходила ему в голову. «Хорошее начало, Дэн», — подумал он со вздохом.

— Привет, — сказал мужчина и с тревогой заметил, что она по-прежнему не улыбается. — Ничего, если я войду? Просто подумал, что я… — Дэн замолчал, смутившись.

«Просто подумал, что заскочу и посмотрю, как вы все», — собирался он сказать, но это прозвучало бы нелепо, учитывая, что ему потребовалось так много времени, чтобы побеспокоиться о них.

— Решил поздороваться, — вместо этого робко сказал он. — Еще раз.

Зои дернула плечом, ее губы сжались в тонкую линию, как будто ей было все равно, но, тем не менее, придержала для него дверь.

— Спасибо, — сказал он, втаскивая велосипед вверх по ступенькам.

Стараясь не оставить маслянистого следа, прислонил его к кремовой стене и обнаружил, что смотрит на висящую рядом фотографию в рамке: Патрик и Зои расписываются в день своей свадьбы. На этой фотографии Патрик был в своем лучшем темно-сером костюме, с белой гвоздикой в петлице и аккуратно подстриженными густыми темными волосами. Чуть наклонившись, он смотрел на Зои с такой любовью, с таким обожанием, что у Дэна слезы обожгли глаза. Любить и беречь, пока смерть не разлучит нас. «О, Патрик», — подумал он, внезапно снова почувствовав себя опустошенным. Как могло случиться, что его брата больше нет рядом, он не придет, чтобы хлопнуть Дэна по спине и предложить выпить пива? «Все в порядке, приятель?» — «Да, неплохо. А у тебя?»

— Прости, — сказал он, осознав, что замер в безмолвной скорби. Подумал, что оказался прав насчет тишины в доме. Атмосфера походила на затаенное дыхание. Подавленное рыдание.

— Хм, да. Я тут подумал… Мы можем поговорить?

— Конечно, — сказала Зои, не сдвинувшись с места.

Она действительно ненавидела его. Женщина даже не хотела, чтобы он заходил дальше в дом.

— Может?.. — Слова застряли у него в горле.

Патрик и Зои всегда были такими щедрыми хозяевами, предлагали еду и напитки, уговаривали остаться — «никто никуда не спешит, садись и угощайся!» — но сегодня обида исходила от нее волнами. «Уходи, уходи, — твердил язык ее тела. — Ты должен был остановить его. Он был бы здесь, был бы жив, если бы не ты».

Дэн заставил себя закончить фразу:

— …может, пойдем на кухню?

— Хорошо.

Зои повернулась и прошла по коридору в просторную, залитую светом кухню. Он вспомнил, как они строили эту пристройку, когда только родился Гейб; как хлопающие листы синего пластика на торце стены испугали Итана, которому в то время было года четыре. Эта комната была сердцем дома: длинный дубовый стол, чаще всего накрытый, с парой дополнительных мест для друзей. Повсюду виднелись словно бы занесенные илом слои и структура семейной жизни: на стенах — праздничные фотографии в рамках и плакаты в стиле ар-деко рядом с нарисованными мелками рисунками; красочная коллекция пятнистых кружек на комоде вперемежку с кривоватыми горшочками школьного изготовления; холодильник мог похвастать грамотами за хорошее правописание и футбольные победы, благодарностями за творчество.

Сейчас эта комната выглядела иначе. Возможно, виноват был скудный послеполуденный свет, который сделал ее более тусклой, чем обычно, но здесь определенно поселилась новая атмосфера небрежения. Некоторые растения на подоконнике сморщились и завяли, их листья местами ужасно побурели. Рядом с мусорным ведром стоял ящик с не рассортированным мусором — картонные коробки, пустые банки из-под йогурта и консервные банки. И повсюду валялись случайные вещи: библиотечные книги и нераспечатанная почта, пара наколенников, рулон скотча, разорванное ожерелье, таблица правописания… Рыцарь Лего лежал лицом вниз на масленке, и Дэн поднял и поставил его, гадая, где же дети. Ему показалось, что он попал в альтернативную вселенную, оторванную от реальной жизни.

— Извини за беспорядок, — сказала Зои. Ее голос звучал вызывающе, как будто она ждала, что он сделает ей замечание. — Я готовлю ужин.

— Да. Извини, — эхом отозвался он, не зная, что еще сказать. Дэн увидел, что на гриле шкворчат сосиски, на плите пенится кастрюля с картошкой, а сбоку лежит разделочная доска с горкой начищенной моркови. — Могу я… что-нибудь сделать?

Проклиная себя, он понял, что не принес ей даже символического подарка. Ни цветов, ни вина, ни единого предложения помириться.

— Все в порядке, — сказала она. — Хочешь чего-нибудь выпить? Я собираюсь продолжить готовку, если ты не против.

— Конечно, — отозвался он. Мужчина не мог заставить себя согласиться выпить, несмотря на то, что в глотке пересохло. Он больше ничего не мог от нее взять. — Хм. Итак, — начал он, — я просто… — Дэн замолчал, пытаясь вспомнить речь, которую сочинил по дороге сюда. Тогда она казалась неплохой, даже благородной, но теперь все нужные слова куда-то подевались. — Я пришел сказать, что мне жаль, что я не был здесь целую вечность, но я действительно хочу помочь, — сумел выдавить он. «Я тоже грущу, — хотел сказать Дэн. — Я был в полном раздрае. Сегодня я впервые побрился за последние две недели». — Я хочу поддержать тебя и детей, — продолжал он. — Буду рядом с вами. Так что, если я могу что-нибудь сделать, то…

— МАМОЧКА! Он меня ударил! — Би с воплем ворвалась в комнату, словно маленький бушующий торнадо. — Гейб ударил меня пультом дистанционного управления, прямо сюда. — Натопорщившись от самодовольства, она указала на свой висок, где расцветала красная отметина. — Видишь?

Плечи Зои напряглись.

— Гейб, — тусклым голосом крикнула она. — Я тебе что говорила? Если вы не можете договориться, я выключу экран. Ты меня слышишь?

— Ты сказала, что запретишь ему пользоваться приставкой, если он сделает это снова, — поспешила напомнить ей дочка. — Сейчас же запрети ему, мамочка. Скажи ему!

— Я занята, — сказала Зои, не оборачиваясь и нарезая очередную морковь.

— Привет, Би, — сказал Дэн. Он понял, что это его шанс сделать что-то полезное. — Давай вместе накроем на стол, чтобы помочь мамочке?

— Это работа Итана, — бросила девочка, снова срываясь с места. — Гейб! Мама говорит, что у тебя большие неприятности, — услышали они ее крик. — Очень, очень БОЛЬШИЕ. Если еще хоть раз прикоснешься ко мне — ты покойник.

От слов дочери Зои вздрогнула, но прежде чем Дэн успел что-либо сказать, в комнату вошел Итан.

— Что у нас на ужин? — спросил он. — О, дядя Дэн, привет.

Итан был высоким и худощавым, бледнолицым, в больших квадратных очках и с пышными рыжевато-каштановыми волосами. Этот тихий, задумчивый и артистичный мальчик, казалось, создавал целые миры в своем раскрепощенном уме. В детстве он был таким серьезным малышом, с привычкой, склонив голову набок, задавать один поразительный вопрос за другим. Теперь ему было четырнадцать, и он так и остался странным. Патрик беспокоился о том, как парень пойдет в среднюю школу. «Он не такой, как другие дети, они прибьют его», — однажды пожаловался он Дэну. Но Итан, кажется, до сих пор умудрялся оставаться невредимым.

— Сосиски с пюре, — коротко ответила Зои.

— Привет, приятель, — сказал Дэн. — Как дела в школе?

Он тут же смутился от собственных слов, потому что, во-первых, Итан не был ему «приятелем», а во-вторых, ни одному ребенку не нравится, когда его спрашивают, как дела в школе, ведь это самый скучный вопрос в мире.

— Работаешь над новой скульптурой? — быстро добавил он, словно пытаясь доказать, что действительно встречался со своим племянником раньше.

— Не-а. Я перестал ходить в клуб. — Итан выхватил несколько столовых приборов из ящика стола и начал разбрасывать их по столу.

— Ох. Какая жалость, — сказал Дэн, поправляя вилку.

Он смутно помнил, что Итан был вне себя от радости, когда ему предложили место в клубе — каком-то модном творческом сообществе в Уондсворте, где делали всевозможные странные и замечательные произведения искусства из проволоки, железок и глины.

— Как так вышло?

— Не думаю, что нужно снова об этом говорить, — заметила Зои, бросая нарезанную морковь в кастрюлю с кипящей водой.

Итан стиснул зубы и ударил по последнему ножу с такой силой, что тот закружился на месте. Затем он вылетел из комнаты.

— Отлично, — пробормотала Зои, закатывая глаза.

— Извини, — сказал Дэн, кажется, в сотый раз с тех пор, как приехал. — Я не знал.

Зои резко обернулась, сверкнув глазами.

— Конечно, Дэн, ты этого не знал. Не знал, потому что понятия не имеешь, что у нас происходит. — Она захлопнула крышку кастрюли с морковью, голубое пламя под ней дернулось и затрепетало. — Приходишь и блеешь свое «извини» раз за разом, как будто это что-то изменит. Ну, этого недостаточно. Ты опоздал!

— Извини, — повторил Дэн, прежде чем успел остановиться, затем поморщился. — Но, послушай, я действительно хочу помочь. Я…

— Нет, это ты послушай, — перебила она, скрестив руки на груди, но тут Би снова ворвалась в комнату, на этот раз завывая.

— Он заломил мне руку прямо за спину. Это больно! Кажется, она сломана!

Зои напряглась, как будто вот-вот могла разлететься на куски.

— Хочешь помочь? — спросила она Дэна так яростно, словно атаковала его. — В самом деле хочешь помочь?

— Да, конечно, — подтвердил он.

Он думал, что она собирается попросить его поговорить с Гейбом. Или налить к ужину воды в стаканы. Или прийти завтра и прогнать газонокосилку по саду, который выглядел довольно запущенным.

— Отлично, — отрывисто бросила Зои. Подняла руки вверх, показывая, что сдается. — Тогда все это — на тебе, — сказала она. — Все — ужин, дети. А я ухожу.

— Что… куда? — удивленно спросил Дэн, но Зои уже направлялась к двери.

— МАМОЧКА! — закричала Би, бросаясь за ней. — Не уходи! Вернись!

— Какого черта?.. — спросил Итан, когда мимо него сначала пронеслась мать, а затем — сестра.

В коридоре Би вжалась в Зои всем телом и обхватила ее за ноги.

— Мама, нет, — кричала она. — Не оставляй меня!

— Перестань драматизировать, — сказала Зои, засовывая ключи в карман джинсов. — Я не уезжаю навсегда. Мне просто нужна передышка. — Она оторвала руки маленькой девочки от своих колен. — Веди себя хорошо с дядей, — добавила она, выходя.

— МАМОЧКА! — взвыла Би. Входная дверь захлопнулась.

Сквозь красные и зеленые фрагменты витражного окна на двери было видно, как Зои быстро идет по дорожке, а затем сворачивает на тротуар. Дэн моргнул, и она исчезла. Тем временем Би с причитаниями каталась по ковру, размазывая по лицу сопли. Дэн вспомнил, что она уже потеряла одного родителя. Он должен быть с ней добрым и терпеливым.

— Все в порядке, — сказал Дэн, опускаясь на колени. Он осторожно положил руку ей на плечо, как будто она была диким зверьком, но Би со всхлипом стряхнула ее. — Мама скоро вернется. Она просто пошла прогуляться. Не хочешь помочь мне приготовить чай?

— Нет! Пусть она вернется!

— Ей нельзя браться за посуду, — ни к селу ни к городу вставил Итан. — Она слишком маленькая. Только разольет что-нибудь или ошпарится.

— Не разолью! — Би, лежа лицом вниз, лягнула ногой, едва не заехав Дэну прямо в пах.

— Эй, — взвизгнул он, отшатнувшись. — Успокойся, — продолжил мужчина с безопасного расстояния. — Давай, поднимайся и… — Он изо всех сил пытался придумать, что она могла бы сделать. — Ты можешь помочь мне размять картошку. Держу пари, ты отличный давильщик.

Би ничего не сказала, но снова дико лягнула воздух и для пущей убедительности ударила ногой по полу, радужный хвост ее комбинезона-единорога подпрыгивал при каждом движении.

— Я хочу к маме, — всхлипнула она. — Мамочка!

— Оставь ее, — сказал Итан, поворачиваясь обратно к кухне. — Она просто пытается привлечь к себе внимание. И так, типа, каждый день. Такая скука.

Дэн заколебался, чувствуя себя беспомощным. Би казалась искренне расстроенной; он не мог просто бросить ее там. Что еще он может предложить племяннице, кроме картофельного пюре?

— Хм… — начал он, но в голову не приходило ни одной полезной мысли.

Он так и не успел ничего придумать, и тут с кухни донесся крик:

— Дядя Дэн! Вы в курсе, что сосиски сгорели?

Глава вторая

Это был не самый аппетитный ужин в жизни Дэна. Сосиски сгорели. Пюре получилось комковатым, морковь — волокнистой и недоваренной.

— Отвратно, — надулась Би. На ее ресницах все еще блестели слезы.

— Да, довольно мерзко, — согласился Гейб. У него были вьющиеся каштановые волосы, на нем красовалась заляпанная грязью футбольная форма. Он добавил в свое пюре изрядную порцию кетчупа и перемешал. — Розовое пюре. Гадость, — прокомментировал он с нескрываемым ликованием. — Как дорожно-транспортное происшествие. Мозги повсюду.

— Гейб, заткнись, — сказал Итан.

— А ты заставь меня заткнуться, — усмехнулся Гейб, поднимая вилку с розовым пюре и мягкими влажными лепешками роняя его на тарелку. — Мо-о-озги-и-и, — прокукарекал он, украдкой поглядывая на брата.

Итан нахмурился, и Дэн поймал себя на том, что гадает, где Зои и как долго она намерена не возвращаться. И не стало ли его прискорбно позднее явление в дверях последней каплей после худших трех недель ее жизни.

Би протестующе отодвинула тарелку, и Дэн почувствовал, что должен действовать быстро, пока ужин не погрузился в еще более мрачные глубины.

— Это довольно дрянной ужин, — признал он, после чего быстро добавил: — Тут виноват я, а не ваша мама, — на случай, если кто-нибудь решит припомнить ей это позже. — А где здесь ближайший магазинчик с чипсами?

Его слова произвели эффект волшебного заклинания: все три головы повернулись в его сторону. Да, он действительно был в отчаянии, и чувство вины заставило его проявить слабость.

— На Сэндикомб-роуд, — ответил Итан. — Минут пять ходьбы. Четыре, если поторопиться.

— У нас действительно будут чипсы? — с легким подозрением уточнила Би. — На самом деле, действительно и по-настоящему?

— ЧИПСЫ! — завопил Гейб, явно не испытывая никаких сомнений. Он воткнул нож и вилку в отвратительное розовое месиво, спрыгнул со стула и встал в позу супергероя. — ЧИПСЫ СПЕШАТ НА ПОМОЩЬ!

Его энтузиазм оказался заразительным.

— Чипсы — мои самые любимые! — взвизгнула Би.

Даже Итан нетерпеливо вскочил из-за стола.

— Ну и чего же мы ждем? — поинтересовался Дэн, и они, бросив дрянной ужин, отправились в путь.

«Первый урок по уходу за детьми: откупись от них жареной едой, — морщась, думал он по дороге, очень надеясь, что они не столкнутся с Зои на обратном пути. — Прости, Зои. Прости, Патрик. Просто заливаю ваших детей жиром и солью, потому что я даже не смог присмотреть за сосисками, чтобы они не сгорели. Однако, с другой стороны, дом я не спалил, верно? Во всяком случае, пока нет!»

По крайней мере, все повеселели. Би прыгала и кружилась вокруг каждого фонарного столба, распевая песенку о куриных наггетсах, Гейб подробно рассказывал Дэну о сегодняшнем занятии в школьном футбольном клубе. По его версии событий он забил около восемнадцати голов, в том числе несколько ударов головой, удар сверху и один с середины линии. «Невероятно!» — всякий раз восклицал Дэн.

Только Итан молчал, и Дэн бросил на него взгляд.

— Все в порядке, И? — спросил он.

Гейб, оторвавшись от рассказа об удивительном ударе с лету, в результате которого он сделал свой первый хет-трик^[4], взглянул на брата.

— О, — произнес он, наморщив нос.

Почти постоянно растрепанный Гейб со своими непослушными вьющимися волосами и веснушками чем-то неуловимо походил на героя серии книг «Просто Уильям»^[5].

— Это потому, что я рассказываю о футболе. Его это по-настоящему злит. Потому что у него проблемы с управлением гневом. И…

— Заткнись, тупица, — рявкнул Итан, ткнув его локтем, и Гейб тут же толкнул его в ответ.

— Видишь? — закричал он, уворачиваясь, когда рассвирепевший Итан замахнулся снова. — Видишь, дядя Дэн? Гнев. Проблемы. Это то, о чем его учитель говорил маме. И я… ой! Видишь? А теперь он бьет меня.

— Давайте-ка полегче, — сказал Дэн, но это не возымело эффекта. — Мальчики! — Они начали всерьез ссориться, и он с облегчением увидел впереди огни магазина, похожие на приветственный маяк. Гейб всегда умел заводить старшего брата, но на этот раз, когда Итан набросился на Гейба, он выглядел просто убийственно. — Хватит, вы двое, мы уже пришли, прекращайте! — сказал Дэн, хватая обоих и отрывая друг от друга. — Ну ладно, парни, чего вы хотите?

— Вообще-то я не парень, — напомнила ему Би. — Но я хочу куриные наггетсы и чипсы, пожалуйста, дядя Дэн.

Итан был по-прежнему бледным, а Гейб — потным и набычившимся. Очевидно, магия пакета чипсов не могла решить всех проблем, хотя мальчишки и перестали пытаться ударить друг друга, по крайней мере, на время, чтобы пробормотать свои просьбы. И на том спасибо.

Вернувшись в дом, все с большим аппетитом принялись за еду. Дэн то и дело поглядывал на часы, которые отсчитывали минуты, но никаких признаков возвращения Зои не было. Дети болтали между собой, а он все время прислушивался к звукам входной двери, задаваясь вопросом, не делала ли Зои то же самое по привычке, как прислушивалась раньше в ожидании возвращения Патрика. Наверняка прислушивалась. Некоторые привычки настолько сильны, что превращаются в мышечную память, встроенную в наши клетки. После того, как Ребекка ушла, Дэн долго не мог заснуть в пустой кровати, потому что все время ждал, что она ляжет рядом. Он все еще вспоминал о ней в годовщину их свадьбы и в день ее рождения, воспоминания с каждым годом становились все менее болезненными, приобретая горько-сладкий привкус. Но все равно. Он изо всех сил старался не думать о ней, особенно после того, как…

«Не думай об этом», — быстро сказал он себе. В последнее время он потратил достаточно времени, мучаясь из-за нее.

Когда они закончили ужинать, была половина седьмого. И что теперь? Дэн задумался. Вернется ли Зои до того, как дети лягут спать, или он должен уложить их?

— У кого-нибудь есть домашнее задание? — спросил он, и у них вытянулись лица. — Или мы можем во что-нибудь поиграть? — поспешно добавил он.

Итан поднялся наверх, а Гейб заявил, что ему нужно «закончить уровень» игры «Тор», и снова вцепился в приставку. Оставалась Би, которая сказала Дэну, что действительно хочет поиграть. В единорогов. Это значило, что Дэн должен ползать на четвереньках по игровой комнате, в то время как Би властно сидела у него на спине, время от времени произнося заклинания, которые позволяли им вместе летать в различные волшебные страны. Она казалась настолько жизнерадостной, что он не осмелился пожаловаться на то, что, скорее всего, стер руки об напольное покрытие, хотя и почувствовал огромное облегчение, когда Гейб окликнул его и сказал, что уже семь часов и «малышке Би» пора спать. После неизбежного спора с братом о том, что она уже не ребенок, а он на самом деле свинья, девочка, в конце концов, согласилась и поплелась наверх. «Уход за детьми — утомительное дело», — подумал Дэн, наблюдая за тем, как племянница в ванной чистит зубы. Как Зои удавалось справляться с этим в одиночку, день за днем? Справляться с волнением, вызванным горем ее детей, вдобавок к ее собственному, с несчастным видом проводить долгие вечера без мужа — это казалось немыслимым. Невозможным.

— Ох, я что, должен тебя искупать? — спросил он, запоздало заметив ряд полотенец с изображениями зверюшек на стене ванной.

— Хм, — сказала Би с полным ртом пенящейся зубной пасты. — Обычно я принимаю ванну, а потом чищу зубы. Ты все перепутал, дядя Дэн!

— О боже, — сказал он. — Не бери в голову. Уверен, на этот раз ты можешь отправиться в постель вонючей.

— Девочки не воняют, — возмутилась Би. — В любом случае, — продолжала она, как будто ей только что пришло что-то в голову. — Как я засну без маминой сказки? — Девочка сполоснула зубную щетку и устроила грандиозное шоу, демонстративно плюнув в раковину. — А песенка про папу?

— Какая песенка про папу? — спросил Дэн, следуя за ней в сплошь розовое, украшенное бантиками королевство принцесс, которое было ее спальней.

Стены, занавески, ковер — все сияло теплыми розовыми оттенками, а над кроватью был нарисован сверкающий сказочный дворец. Дэн поймал себя на том, что представляет, как Патрик поднимается на стремянку, красит стены и развешивает пастельные банты, и почувствовал, что волосы у него на затылке встают дыбом. Как же брат любил свою маленькую девочку.

Би расстегнула костюмчик с единорогом, бросила его на пол и запела. Ее голосок был высоким и сладким, хотя и зазвучал немного глухо, когда она начала стаскивать школьную форму, а джемпер застрял у нее на голове.

Если раньше Дэну было просто грустно, то теперь горе грозило задушить его. Как мог шестилетний ребенок вынести потерю отца, когда раньше мир был сплошным волшебством и сказкой? Он с трудом мог себе это представить.

— Чудесная песня, — прохрипел он, когда она натянула пижамные штаны, а затем попыталась встать на кровати в шаткую стойку на голове. — Действительно особенная. Ты сама ее придумала?

Ее ноги подкосились, она захихикала и надела пижамную курточку.

— Мама немного помогла, — призналась она, ныряя в рукава. — Например… одно слово. И кое-что из мелодии. Но все остальное я придумала сама.

Он обнял ее, потому что на мгновение не смог найти слов.

— Я тоже скучаю по нему, — сказал он, прижимая к себе маленькое тельце.

— Он был твоим братом, — сказала она, отстранившись через несколько секунд и посмотрев на него. Они были так близко, что он видел каждую светлую ресничку. Взгляд голубых глаз был спокойным и оценивающим, как и у Зои, но слегка заостренные уши и выразительные брови определенно достались ей от отца.

— Да.

Би пожала плечами и сморщила нос.

— Я не против, если мои братья умрут, — бессердечно сообщила она. — Но я скучаю по папе. Сильно. Вот так, — уточнила Би, широко раскинув руки.

— С ним было весело, правда? — сказал Дэн.

— Да, с ним правда было весело. И он иногда подбрасывал меня. Так высоко, я как будто летала. — Она вывернулась из его объятий и запрыгнула на кровать. — И он катал меня на плечах и разрешал взъерошить ему волосы. И когда он смеялся, он делал так: ХА-ХА-ХА. — Она откинула голову, до жути напоминая Патрика, и Дэн на мгновение закрыл глаза, потому что точно знал, что она имела в виду.

— Он был хорошим папочкой, — согласился он. Его эмоции нарастали и накатывали, как прилив; нужно было сменить тему, прежде чем его затянет на дно. — Ну, ладно, — сказал он. — Поскорей забирайся под одеяло и засыпай.

Девочка уютно устроилась под пуховым одеялом и протянула руки для последнего объятия, обхватила его за шею, когда он наклонился.

— Спокойной ночи, папочка, — сказала она ему на ухо, и он напрягся. Было ли это обмолвкой, подумал он, или она притворялась, чтобы утешить его? В любом случае его сердце разрывалось. — А теперь скажи «Спокойной ночи, малышка Би», — проинструктировала она. Теплое мятное дыхание коснулось его шеи.

Камень в горле с каждой секундой становился все более похожим на валун, и ему пришлось по-настоящему сглотнуть, прежде чем он смог заговорить.

— Спокойной ночи, малышка Би, — эхом отозвался он.

Она отпустила его и перевернулась на бок.

— Бзз-бзз, — пробормотала она и закрыла глаза.

Дэн помолчал на случай, если последуют дальнейшие приказы, но она умолкла, и почти сразу же ее дыхание стало глубже и протяжнее. Он смотрел на нее с болью в груди. «Спокойной ночи, папочка». Он снова припомнил ее слова, и от их остроты у него перехватило дыхание. Как бы она ни старалась справиться со своим горем и болью, окунуться в них было действительно тяжело.

«Бедняжка, — усмехнулась Зои у него в голове. — А ведь все это из-за тебя, не так ли, Дэн?»

Когда он покинул спальню Би и спустился вниз, была уже половина восьмого, на улице стемнело, но Зои так и не было. Он задавался вопросом, что она сейчас делает; была ли она с друзьями в шумном баре или нашла спокойное убежище в чьем-нибудь доме; была ли она пьяна или плакала, или и то и другое вместе?

— Гейб? — позвал он, входя в гостиную, и остановился при виде младшего племянника, крепко спящего на диване, все еще полностью одетого и сжимающего в руках игровой пульт. Лицо Гейба, обычно такое оживленное, от сна смягчилось, рот приоткрылся, густые длинные ресницы подрагивали. Дэн поймал себя на том, что вспоминает, как родился Гейб, как они с Ребеккой ухаживали за Итаном, пока Зои рожала, как наконец раздался ликующий телефонный звонок Патрика: «Маленький мальчик — ну, на самом деле не такой уж маленький, он весит девять фунтов три унции, такой громадный! Верь, Гейб начнет жизнь на ура!»

Дэн запомнил тот день еще и потому, что ему понравилось возиться с Итаном. Это был первый раз, когда они с Ребеккой несли единоличную ответственность за ребенка, и ему это действительно пришлось по душе. Они пошли в парк и вместе играли в песочнице, потом, вернувшись домой, Дэн нашел оставшийся рулон обоев и расстелил его на полу, чтобы они могли нарисовать сложную дорожную сеть, по которой могла проехать игрушечная машинка Итана. Некоторое время Дэн опасался, что у него не получится развлечь маленького серьезного племянника, но потом ощутил, как что-то внутри него разгорелось. Мальчик был спокоен и счастлив, болтал без умолку, пока они рисовали. «С этим у меня порядок, — сказал он себе, хваля Итана за его старательные каракули. — Это я могу».

Позже они отвезли Итана в больницу, чтобы познакомить с новым братиком, воочию увидели тепло и чудо появления новой жизни: Патрик и Зои так радовались, мама и отчим Зои приехали из Южного Уэльса, его собственные родители тоже были там, и все пребывали в восторге. Вся эта радость вызвала у Дэна неожиданный укол зависти к тому, что имел Патрик: детям, семейной жизни, всему тому будущему, которое они строили для себя. Должно быть, в тот вечер это отразилось на его лице, потому что, когда он повернулся к Ребекке с незаданным вопросом, она покачала головой, прежде чем он открыл рот. «О нет, — сказала она. Они лежали в постели, ее длинные каштановые волосы разметались по плечам, и она угрожающе погрозила ему пальцем. — Остановись. Я знаю, что ты собираешься сказать, и мой ответ — ни в коем случае. Растяжки и швы? Это не для меня».

Если бы Дэн прислушался к ее словам, возможно, он услышал бы призрачный звоночек, слабое предупреждение, но в следующую секунду она откинула одеяло, обнажив плоский живот и маленькие идеальные груди. Это его отвлекло. «Я не собираюсь это портить. После всех занятий пилатесом? И этих чертовых диет? Это было бы трагедией». Что и говорить, тогда он был с ней согласен. Честно говоря, он согласился бы со всем, что бы она ни сказала ему в тот момент.

Как бы то ни было, девять лет спустя новорожденный Габриэль превратился в дерзкого, очаровательного и упрямого ребенка, который теперь лежал на диване. Дэн подхватил его на руки с той же осторожностью, с какой впервые держал в родильном отделении, но мальчик не издал ни звука. Даже не двинулся. Весь этот футбол плюс тарелка острых жирных чипсов сделали свое дело.

Городской телефон зазвонил, когда Дэн уже наполовину поднялся по лестнице, и он замер, боясь, что шум потревожит Гейба, но мальчик продолжал спать и ничего не слышал. После нескольких гудков включился автоответчик, и сердитая женщина начала диктовать сообщение:

«Это миссис Хендерсон с Таунли-стрит. Я оставила столько сообщений на вашем мобильном телефоне, что сдалась и нашла этот номер в справочнике. И вы все равно не отвечаете! Если у вас есть хоть капля порядочности, пожалуйста, перезвоните мне. Бойлер снова не работает, и мы уже две недели без горячей воды. Он не включается!»

Вероятно, эта женщина была одним из арендаторов Патрика, и она могла не знать, что он умер, понял Дэн. Сразу после школы занявшись строительным делом, Патрик быстро пошел в гору, скупая заброшенную недвижимость, ремонтируя ее и перепродавая с огромной прибылью. Совсем недавно он приобрел шесть или семь квартир в Западном Лондоне и теперь сдавал их в аренду. Он собирался заработать немного легких денег на основной строительной работе, но часто ворчал по поводу того, что его жильцы не в состоянии поменять лампочку, не позвонив и не пожаловавшись ему. Но все-таки сломанный бойлер — совсем другое дело. Дэн понял, что рабочий мобильный Патрика, без сомнения, так же мертв, как и он сам, и почти наверняка переполнен подобными сообщениями.

Бедная миссис Хендерсон все говорила в автоответчик, а Дэн продолжал подниматься по лестнице. Спящий на руках племянник показался ему на удивление тяжелым. Маленькая спальня Гейба была рядом со спальней Би. Стены в ней были увешаны плакатами футбольного клуба «Фулхэм» и различными супергероями в боевых позах. Когда Дэн осторожно опустил мальчика на кровать, он заметил, что кто-то — Зои? сам Гейб? — повесил на стену рядом с подушкой фотографию Патрика и Гейба на матче «Фулхэма». Они держали над головами растянутый черно-белый шарф, и оба, судя по всему, вопили от восторга. Дэн заметил, что у них были одинаковые губы, широкие и полные, одинаково склонные к крикам и улыбкам. У него защемило сердце, когда он заметил размытый отпечаток пальца на фотографии и представил, как Гейб каждый вечер перед сном протягивает руку, чтобы коснуться лица своего отца. Он был слишком взрослым, чтобы придумать свою песню для папочки, но он тоже нуждался в нем, это ясно. Как и все они.

Осторожно вытащив из-под Гейба одеяло, Дэн стянул с племянника футбольные носки и решил не снимать на ночь остальную форму. Была пятница, так что, по крайней мере, на следующий день в школе не было занятий. Он натянул Гейбу одеяло до подбородка, задернул шторы и вышел из комнаты.

«Двоих уложил, один остался», — подумал он, спускаясь вниз, где разгневанная квартирантка продолжала выражать свое недовольство автоответчику. «Я сообщу в Бюро гражданских консультаций, что вы худший домовладелец, который у меня когда-либо был! Это абсолютный позор, вы совершенно ненадежны, и…»

Жалобы на ненадежный бойлер — это одно, но то, что дом был полон оскорблений в адрес его брата, было уже слишком. Торопливо спустившись по последним нескольким ступенькам, Дэн схватил трубку.

— Он умер, — холодно сказал он. — Умер. И мне жаль, что у вас проблемы с бойлером, или что там у вас случилось, но ваш домовладелец — мой брат — умер в прошлом месяце, и именно поэтому он не отвечает на ваши звонки. Ясно?

Дэн бросил трубку и уселся на нижнюю ступеньку, инстинктивно поднял руки и схватился за голову.

Он сделал несколько глубоких вдохов, потрясенный собственным всплеском гнева. Дэн всегда был более спокойным из двух братьев, умел остановиться и тщательно все обдумать, не давал воли своим порывам. Однако сегодня вечером он чувствовал себя необузданным, утратившим самообладание, его эмоции обострились после часов, проведенных с племянницей и племянниками.

Он потер лицо, его гнев утих так же быстро, как и вспыхнул. Откуда этой женщине было знать, что произошло? Со стоном сожаления он потянулся вперед, снова взял телефон и нажал на повторный набор последнего номера.

— Простите, — сказал он, когда она ответила. — Я брат Патрика, Дэн, я не должен был так с вами разговаривать. Мы до сих пор немного тонем без него. — Фраза показалась ему странной. «Мы сломлены, — должен был сказать он. — Мы тонем в этой потере». Он съежился от того, насколько неуместными оказались эти слова. — Это случилось очень внезапно и неожиданно, — закончил он, надеясь, что она не станет задавать вопросов.

Женщине — миссис Хендерсон, она сказала? — потребовалось некоторое время, чтобы ответить.

— Я понимаю, — сказала она. — И мне тоже жаль, что я сказала все это и расстроила вас. Не говоря уже о том, что мне жаль, что… что вы потеряли его. — Она заколебалась. — Я просто… — Ее голос почти сразу затих, как будто она запретила себе снова жаловаться. «Не сейчас. Не забывай, что человек умер».

— Я понимаю, — сказал он, прерывая молчание. — Вы сыты по горло, вам никто не перезвонил и не помог. Вы правы. — А затем, почувствовав, что теперь действительно не сможет игнорировать проблему, добавил: — Я мог бы взглянуть на ваш бойлер. Не сегодня, конечно, но, может быть, завтра?

— О, а вы можете? — Ее облегчение было почти осязаемым. — Я была бы вам очень признательна. Видите ли, у меня маленькие дети, и нам приходится ходить к соседям или в гости к друзьям, чтобы принять душ, и… ну, это длится уже две недели, у меня замечательные друзья, но мы не можем продолжать в том же духе. Меня это действительно расстраивает.

— Конечно, это естественно. И мне очень жаль, — повторил он. — Позвольте мне записать ваши данные. В какое время завтра вам будет удобнее?

Он потянулся в поисках листка бумаги, чтобы записать, и заметил еще одну стопку нераспечатанной почты на столе в прихожей. Перевернул письма и увидел, что большинство из них адресованы Патрику.

— Диктуйте, — сказал он миссис Хендерсон, записывая ее данные на одном из конвертов и размышляя о том, как тяжело терять кого-то, когда остальной мир еще не успел об этом узнать. Придется повторять это всем этим людям снова и снова, пока они не перестанут звонить, писать и о чем-то просить. Все списки рассылки и базы данных, в которых оказался человек, — каждая запись должна быть удалена, одна за другой. И одному-то достаточно тяжело справиться с потрясением, а Зои была вынуждена бесконечно повторять новости от человека к человеку, а затем чувствовала себя обязанной реагировать на их потрясение, соболезнования и вопросы… Каждый раз ей приходилось словно бы сдирать верхний слой кожи, рана не успевала даже начать заживать.

Но он понял, что мог бы хоть отчасти избавить ее от этого. Мог разобраться с этой стопкой почты, если бы она захотела. Проверить телефонные звонки на рабочем мобильном Патрика и автоответчик на домашнем телефоне, убедиться, что мрачная новость дошла до арендаторов, банка, поставщиков. Он мог бы взять на себя эту ответственность.

«Ух ты, мой герой, — саркастически произнесла Зои у него в голове. — Это ведь самое меньшее, что ты можешь сделать, и ты знаешь это, не так ли?»

Впрочем, это было хоть какое-то начало. Хотя бы кое-что.

Было уже больше восьми часов вечера, и после того, как Дэн договорился с миссис Хендерсон — «зовите меня Рут», — ему хотелось только открыть бутылку пива и рухнуть на диван, но Зои до сих пор не было, и ему нужно было сохранить ясную голову. Внеси свою лепту. Поэтому он поднялся в комнату Итана и осторожно постучал в приоткрытую дверь.

— Привет, — осматриваясь, сказал он.

Итан рубился в какую-то компьютерную игру, в наушниках, костлявые плечи напряжены, пристальный взгляд прикован к ноутбуку. Убивал монстров, судя по летящим искрам и взрывам на экране. Дэн придвинулся немного ближе, в поле зрения племянника, пока Итан, в конце концов, не заметил его и не обернулся.

— О, привет, — сказал он, переводя взгляд с Дэна обратно на экран как раз в тот момент, когда гангстер в маске выстрелил его персонажу в голову.

— Уф, — сказал Дэн, когда кровь забрызгала экран. — Извини. Э-э… Просто хотел взглянуть, все ли с тобой в порядке. — Он присел на край кровати, зажав руки между колен. — Может, тебе нужна помощь с домашним заданием или что-нибудь в этом роде.

Но, кажется, в ближайшее время Итану не нужно было делать домашнюю работу. Дэн окинул взглядом комнату, метровую руку из папье-маше, которая из дальнего угла комнаты показывала ему средний палец, большие гравюры Эшера и металлический коллаж с изображением вида Лондона на стене, бюст греческого бога в натуральную величину в фиолетовой праздничной шляпе у кровати.

— У тебя здесь есть кое-что классное, — прокомментировал он.

— Спасибо, — отозвался Итан. — У меня нет домашней работы. — Он поморщился. — Ну, кое-что надо повторить к экзаменам, но… — Парень пожал плечами, как бы говоря: «Кому какое дело до экзаменов?»

— Я могу помочь с экзаменами, если хочешь. — Дэн догадывался, что экзамены и школьные задания больше не кажутся такими важными после того, как потерял отца. — Мы могли бы заняться этим вместе?

Он понял, что отчаянно хочет помочь. Отчаянно пытается наверстать упущенное в тот вечер, когда умер Патрик, когда он ничего не замечал, ушел, весь такой самодовольный и холодный. Сколько часов помощи на экзамене, сколько песен для папы, сколько раз отнести спящего ребенка в постель? «Если бы он мог заполнить несколько пробелов, которые оставил Патрик, это было бы что-то», — подумал он. Ведь верно?

Однако Итана, казалось, не особенно впечатлило его предложение помощи.

— Не-а, — сказал он, закрывая игру. — Все в порядке, спасибо.

— Ну, тогда в другой раз, — сказал Дэн. — Эй, кстати, что это такое было, когда вы с Гейбом ссорились по дороге в магазин? Я не в курсе!

Лицо Итана стало похожим на маску.

— Он придурок, — коротко сказал он.

Дэн попробовал еще раз.

— Это как-то связано с тем клубом скульптуры, в который ты ходил? О котором твоя мама не захотела говорить? — догадался он. «Проблемы с гневом», — насмехался Гейб, но раньше Итан не был злым ребенком.

— Да, — устало вздохнул Итан. — Там занятия по средам, во второй половине дня, в то же время, что и футбольные тренировки Гейба, так что мама не может заезжать за мной. Она не хочет, чтобы я возвращался из Уондсворта один, потому что если я поеду в автобусе или на метро, меня ограбят, зарежут или я заблужусь. — Он закатил глаза, его взгляд стал по-настоящему сердитым. — Типа, мне только четырнадцать! Все мои одноклассники уже сами ездят по всему Лондону. Но мама так боится, вдруг мы сделаем что-то не настолько безопасное, что аж скулы сводит от скуки. И, уж конечно, Гейб не может отказаться от своего драгоценного футбола.

Это была самая длинная речь, которую он произнес с момента приезда дяди, и Дэн едва справился с вскипевшим негодованием. Он кивнул, не желая принимать чью-либо сторону или идти против решения Зои. Что касается Гейба и футбола, он вспомнил, как Патрик однажды пошутил, что Гейб похож на собаку — ему нужно бегать несколько раз в день, каждый день, иначе он станет гиперактивным и неуправляемым. Зои приняла решение, и он понимал, почему, но все равно это казалось несправедливым по отношению к Итану.

— Обратный путь на велосипеде не займет много времени, — заметил он, размышляя вслух. — До Уондсворта ведь минут тридцать? — Но по выражению лица Итана он понял, что ехать на велосипеде Зои тоже не разрешит. Слишком опасно. Слишком большой риск. Он ее понимал. Она потеряла мужа так внезапно, что стала параноиком, боясь, что что-то плохое может случиться и с детьми. — Как ты раньше добирался домой? — поинтересовался он. — Тебя забирал отец?

Итан кивнул, глядя куда-то в пространство. Без сомнения, вспоминал веселые моменты в фургоне Патрика, когда они были вдвоем, смеялись, гремела музыка. Патрик комментирует проходящих мимо привлекательных женщин, а затем подмигивает сыну. «Только маме не рассказывай, что я это говорил!»

— Я мог бы забирать тебя, — предложил Дэн. — Говоришь, по средам после обеда?

Итан просиял.

— Правда? Ты серьезно?

— Конечно. Абсолютно.

Дэн был финансовым консультантом, и его дни обычно уходили на поиск новых решений технических проблем клиентов, на остальное у него оставалось не так много времени. Но, учитывая, что его творческий отпуск продлится еще два полных месяца, он мог помочь, по крайней мере, сейчас. Внезапно он понял, что, честно говоря, будет рад покинуть квартиру и быть кому-нибудь полезным.

— О боже. — Впервые за день на лице племянника промелькнуло выражение искреннего счастья. — Я так… — Его подбородок задрожал. Итан всегда был таким тихим, замкнутым ребенком. Неужели его не заметили в результате семейной трагедии? — Это было бы потрясающе. Спасибо. Ты уверен?

— Я совершенно уверен. — Дэн хотел было взъерошить пышные волосы племянника, но в последний момент сдержался. Итан не производил впечатления обидчивого мальчика, но они вступили на странную почву в их отношениях. — Знаешь, я тут вспоминал, как родился Гейб, — вдруг сказал он. — Возможно, ты и не помнишь, но в тот день я присматривал за тобой, мы часами рисовали вместе на том огромном, длинном рулоне обоев. Все началось с сети дорог для твоей машинки, а потом мы дорисовывали разные странные и удивительные здания и животных. Джунгли, горы, города…

У него загорелись глаза при воспоминаниях о милом, серьезном маленьком мальчике, которым был тогда Итан, о том, как он внимательно склонялся над бумагой, когда они трудились над ней с фломастерами. Они создали свой собственный мир, пусть и воображаемый. Какая ирония: сам же Дэн, пусть и не нарочно, разрушил реальный мир Итана годы спустя.

Итан сосредоточенно нахмурился.

— Кажется, помню, — ответил он. — Мы раскатали рулон, и он занял всю комнату.

— Точно! Так оно и было! — Они обменялись улыбками, робкими и хрупкими, но все равно это было очень важно. — Что ж, я пойду, — сказал Дэн. — А когда твоя мама вернется, расскажу ей о нашем плане на среду, хорошо?

— Да. Спасибо.

— Не стоит. О, и не забудь почистить зубы перед сном, ладно? — добавил он, сообразив, что Гейб лег спать с нечищеными зубами. «Ой».

Итан приподнял бровь.

— Я не ребенок, — заметил он.

— Нет. Конечно, нет. Ладно, я пошел.

Дэн спустился вниз, чувствуя, что уже заслужил пиво, и надеясь, что у Зои есть немного пива в холодильнике. Увидел свой велосипед в холле и вспомнил, что ему еще нужно ехать домой на велосипеде. Во всяком случае, если Зои наконец все-таки появится. Он стоял, смотрел на входную дверь и очень желал услышать, как повернется ключ в замке, желал, чтобы она наконец вернулась. Она высказала все, что хотела высказать, на несколько часов сбежала из дома, от детей, заставила Дэна попотеть.

Но ведь она собиралась вернуться? Например… сегодня вечером? Она же не собиралась отсутствовать весь уик-энд или что-то в этом роде?

На улице стемнело, сквозь черноту светили фары машин, ехавших по улице в поисках парковки. Прогноз погоды, который он слышал ранее, обещал этой ночью сильный мороз, и тротуары уже блестели от первого льда. Он задернул шторы в гостиной, рой новых тревожных мыслей ворвался в его голову. Стоя на кухне с напряженным и виноватым лицом, Зои, кажется, была на грани срыва. Что, если ее терпение подошло к концу и она сделала какую-нибудь глупость? Всем доводилось слышать о людях, которые просто не могли жить дальше без своих партнеров, которые были настолько сокрушены горем, гневом и потерей, что больше не могли мыслить здраво.

Он прошел на кухню, кое-как опустил полосатую штору, проверил, заперта ли задняя дверь. Зои вскинула руки в знак поражения и ушла без малейших колебаний, не слушая воплей Би. Взяла ли она с собой хоть какие-нибудь деньги? Он призадумался. Где она?

Убрав остатки рыбы и чипсов, он очистил кастрюли от первого неудачного ужина и включил посудомоечную машину. Поймал себя на том, что вспоминает, как расстался с Ребеккой и временно снял квартиру на Шепердс-Буш-роуд; как какое-то время он был типичным холостяком-неряхой, погрязшим в страданиях и грязи, позволяя беспорядку накапливаться вокруг него и не заботясь об этом. По иронии судьбы, именно Патрик пришел тогда и сказал: «Господи Иисусе, Дэн», и «Это дерьмовая дыра», и «Боже, давай, возьми себя в руки! У тебя что, нервное расстройство или что-то в этом роде?». Это вывело его из прострации.

Он вытирал стол и задавался вопросом, должен ли что-нибудь сделать со всем беспорядком, скопившимся в комнате, его ли дело — разбираться с этим, или Зои рассердится и воспримет его вмешательство как критику. Он выбросил из вазы сморщенные коричневые нарциссы, которые умерли от жажды, переложил из вазы с фруктами в мусорное ведро пару гниющих мандаринов, на которых появились интересные зеленые разводы, и стер большую часть пыли с подоконников каким-то кухонным полотенцем. Должен ли он продолжать? Будь он лучшим деверем, он приходил бы в течение последних нескольких недель, чтобы помочь с покупками и уходом за детьми среди бури семейного горя, он знал бы, что делать. Он заслужил бы право взять на себя ответственность и привести в порядок ее кухню. Но не сегодня. Пока еще нет.

Он прошел в гостиную и сел. В доме было тихо, как в морге. Он включил телевизор на небольшую громкость, чтобы никого не разбудить, попереключал каналы, но там не было ничего интересного. Повертел в руках телефон, раздумывая, не позвонить ли Зои, но побоялся, что она снова накричит на него. Вместо этого он отправил сообщение: «Надеюсь, с тобой все в порядке. С детьми все хорошо. Я останусь здесь до твоего возвращения. Д.».

Ответа не последовало. Он откинулся на мягкие подушки, внезапно ощутив усталость. Сегодня он многое сделал; на самом деле, гораздо больше, чем за все дни с того момента, как умер Патрик, и ему нужно было многое обдумать. Он закрыл глаза. Все, что он мог сейчас сделать — ждать возвращения Зои.

Через две улицы от своего дома Зои сидела на диване у лучшей подруги Клэр и потягивала третий по счету бокал вина.

— Я никогда не вернусь домой, — объявила она, когда в дверь позвонили, возвещая о доставке индийской еды навынос. — Хорошо, Клэр? Я просто останусь здесь, а ты будешь присматривать за мной. Ты ведь не возражаешь, правда?

Клэр встала, чтобы открыть дверь.

— Все будет хорошо, Зо, — сказала она, выходя из комнаты.

Зои обмякла, как мешок с влажным песком, во рту стоял привкус вина, руки и ноги ослабли от выпитого алкоголя.

— Все будет хорошо, — тихим шепотом повторила она себе, но, даже произнося эти слова, знала, что они не могут быть правдой. Как могло что-то снова стать хорошо без Патрика?

Глава третья

— Ну, посмотрим, — произнес Дэн следующим утром, вглядываясь в управление бойлером Рут Хендерсон и надеясь, что со стороны кажется, что он хоть немного в этом разбирается.

Впрочем, не стоило надеяться произвести впечатление после того короткого сна, который достался ему прошлой ночью: он задремал на диване Зои где-то около полуночи и проснулся через несколько часов, когда она ворвалась в дом, пошатывающаяся и сильно пахнущая вином. После этого он, кажется, целую вечность лежал без сна, ткань дивана колола ему лицо, а мысли безостановочно крутились, слишком напряженные, чтобы остановиться. Он думал о том, что после смерти Патрика все идет не так. Он должен был придумать, как все исправить.

Первый шаг на пути искупления начинался прямо здесь, на маленькой холодной кухне семьи Хендерсон, на грязной улочке с типовой застройкой позади больницы Чаринг-Кросс. Дэн непонимающе уставился на неисправный бойлер, пытаясь вспомнить видео на Ютьюбе, которые он смотрел двадцать минут назад и в которых подробно описывалось, как перезапустить запальник. Он задумался, не случится ли взрыв, если он не справится с этим важным делом. Он догадывался, что, если он достанет телефон и позвонит, миссис Хендерсон точно не проникнется к нему симпатией, но лучше уж так, чем разваливающийся на куски дом.

Вернувшаяся Зои наутро была тихой. Мешки под глазами, бледное помятое лицо, розово-малиновый махровый халат, перетянутый поясом в талии.

— Прости за вчерашнее, — пробормотала она, прежде чем пройти на кухню, чтобы приготовить кофе.

Дэн не спал с половины седьмого, с того момента, как неожиданно яркое мартовское солнце пробилось сквозь тонкие занавески. Он не мог понять, хочет ли она поговорить или хочет, чтобы он ушел без лишних разговоров. Но он и так отсутствовал последние несколько недель, поэтому чувствовал, что должен хотя бы задержаться, чтобы выпить кофе. В последнее время он и так натворил достаточно.

— Все в порядке, — сказал он, подходя к окну и поднимая жалюзи. Сад казался растрепанным после зимнего побоища, лужайка после прошедших дождей покрылась мхом. — Хорошо провела время?

Она подозрительно покосилась на него, как бы спрашивая, не издевается ли он.

— Да, — помолчав, сказала она. — Была у подруги, Клэр. Привела мир в порядок с помощью примерно семнадцати бутылок вина. Сейчас чувствую себя неважно, но тогда это казалось хорошей идеей. — Она поставила перед ним на стол кружку с кофе, от которой завитками поднимался пар. — Спасибо, что удержал оборону, — добавила она. — И извини, если я… сказала что-то, чего не должна была говорить, когда ты пришел.

— Ты все правильно сказала, — ответил он, решив, что, вероятно, будет галантно не упоминать о том, какая она вернулась. — Зо… Я больше не брошу тебя в беде, — продолжил он. — Я серьезно. Мы с тобой ведь по-прежнему семья, правда?

Эти слова всплыли сейчас в его памяти, когда он осторожно снял кожух с бойлера Рут Хендерсон. Когда наступают скверные времена, семья держится вместе и встает плечом к плечу. Лицо Зои разгладилось от облегчения, когда он предложил взять на себя заботу о домовладельцах Патрика на то время, пока находится в творческом отпуске, начиная с сегодняшнего дня. Когда он сказал, что без проблем может каждую среду отвозить Итана в клуб скульптуры, у нее задрожали губы. И она несколько раз с готовностью кивнула, когда он предложил, что зайдет завтра, чтобы она могла дать ему список того, чем еще он может быть полезным.

— Спасибо, — тихо сказала она, и на мгновение он почувствовал себя… не то чтобы прощенным, но как будто в кои-то веки сделал что-то хорошее. Стоящее. Тогда он поклялся, что сделает все, о чем она попросит. Чего бы это ни стоило, чтобы доказать, что он сожалеет о том, что произошло.

А пока ему действительно нужно было снова заставить работать этот бойлер. Хорошо. Газовый клапан. Должно быть, это он. На ручке написано «Вкл.», «Выкл.», «Пилот».

— О, — сказала миссис Хендерсон у него за спиной. — Если вы пытаетесь включить запальник, мы уже делали это тысячу раз. Мой сосед нашел видео на Ютьюбе, и мы следовали инструкциям. Но ничего не получилось.

— А, — сказал Дэн, чувствуя себя полным идиотом. — В таком случае…

— Проблема явно не в подаче газа, так как плита работает нормально. И таймер тоже исправен. Мы проверяли.

Она холодно улыбнулась, когда он вытащил голову из шкафа, но ее взгляд тут же метнулся вверх, когда до них донесся прерывистый крик ребенка. «Я сделала все, что могла, пока ждала, когда явится ваш брат. — Она поморщилась. — Прошу прощения. Я не хотела…»

— Все в порядке. Я понимаю. — Он на мгновение опустил взгляд, а затем решил, что должен признаться: — Послушайте, простите, но я не могу это исправить. Я работаю в сфере финансов, я не инженер по бойлерам, так что ваши предположения здесь так же верны, как и мои. Я должен был понять, что вы уже испробовали все, что могли. Так что я прямо сейчас, — быстро продолжил он, когда ее лицо вытянулось, — позвоню инженеру по аварийному отоплению и попрошу кого-нибудь прийти прямо сегодня. Я подожду их, если вы заняты.

Детский плач наверху становился все громче, а затем маленькая девочка с растрепанными рыжими кудряшками и вязаным синим кроликом в руке ворвалась на кухню, задыхаясь от чувства собственной важности.

— Мама! Фиби проснулась!

— Я знаю, дорогая, приду через минуту, — сказала миссис Хендерсон. — Будь хорошей помощницей, просто пойди туда и очень, очень нежно погладь ее по животику. Поздоровайся добрым голосом.

На какую-то глупую долю секунды Дэн подумал, что она просит об этом его, но затем маленькая девочка резко обернулась, мелькнули лапы синего кролика, и они услышали, как она поднимается наверх.

— Спасибо, — сказала миссис Хендерсон Дэну. — Это было бы здорово. Я имею в виду вытащить кого-нибудь сегодня. И если бы вы могли их подождать, это было бы еще лучше. Муж поздно вернется с конференции, а в доме нет ни крошки еды, так что мне действительно нужно… — Она замолчала, когда плач наверху взмыл на новую высоту. — Я лучше взгляну, что там происходит, — сказала она, выбегая из комнаты.

Оказалось, что вызвать инженера по аварийному отоплению в субботу — это очень, очень дорого. Также выяснилось, что после недавнего похолодания подобным образом сломалось много бойлеров, и Дэн может прождать не один час, пока придет мастер.

— Хорошо, — вздохнул он, понимая, что у него нет выбора.

На самом деле, чем более дорогостоящим и неудобным будет этот опыт, тем в некотором смысле лучше, подумал он, принимая от миссис Хендерсон — Рут — кружку заваренного чая и заверяя ее, что он не против подождать инженера, пока она сходит в супермаркет, это не проблема. Любая цена — деньги или время, — которую он мог заплатить, была вроде крошечной монеты раскаяния, уменьшающей гигантский долг вины, который ему, несомненно, суждено было нести вечно.

«Отныне это будет балансом его совести», — подумал он, когда Рут ушла с детьми и в доме воцарилась тишина. Работая в сфере финансов, он хорошо разбирался в счетах компании и всегда находил удовлетворение в подсчете доходов и расходов; все эти смятые квитанции и счета-фактуры превращались в чистые, четкие, окончательные цифры. В его случае из-за того, что случилось с Патриком, он, вероятно, будет в минусе до конца своей жизни, но может, по крайней мере, попытаться совершить огромное количество добрых дел в противовес, чтобы показать вселенной, что действительно сожалеет.

В этот момент раздался стук в дверь, он открыл ее и увидел мужчину, с выжидательным видом держащего ящик с инструментами.

— Я по поводу бойлера.

Проводив инженера в прохладную кухню, Дэн ощутил первые проблески оптимизма, которого ему уже долгое время не доводилось испытывать. Чего бы это ни стоило, сколько бы это ни стоило, он собирался встать на место брата и взять бразды правления в свои руки. Он все исправит. Все.

Глава четвертая

«Патрик Кристофер Шеппард был лучшим из мужчин, — на ходу пробормотала себе под нос Зои. — Замечательный отец, муж и сын, которого все любили и уважали…»

У нее стоял ком в горле, когда она вспоминала его красивое лицо. Смех, который она никогда больше не услышит, губы, которые больше не поцелует. Она все время жалела о том, что не смогла произнести речь на похоронах Патрика.

Другие опередили ее. Ее тесть, Дерек, произнес высокопарную речь о сыне, в которой не было ни капли тепла Патрика и его любви к жизни — хотя, как она предположила, в этом был весь Дерек: человек, который не распознает человеческое тепло, пока его дом не вспыхнет. Дэн также говорил во время службы, заикался о том, каким замечательным братом был Патрик, рассказал пару историй, но был бледен и встревожен, говорил как-то неубедительно. Зои сидела в новом черном костюме, опустив голову, и злилась на них обоих. Хотела ли она услышать мнение Дерека, который, по словам Патрика, был таким хладнокровным отцом, что почти напоминал рептилию? Нет, не хотела. Хотела ли она услышать забавные истории от Дэна, которого все еще винила в смерти Патрика? Нет, не хотела.

И вот служба подошла к концу, а никто так и не встал и не отдал от всего сердца, с любовью, искреннюю дань уважения, которую заслуживал Патрик. Никто не смог передать его юмор, его харизму, его энергию. В то время Зои едва ли могла, не срываясь, прохрипеть хоть фразу, и поэтому она тоже подвела его своим молчанием. Тем не менее до конца лета она планировала отдать мужу самую красивую дань уважения и провозгласить речь, развеивая его прах. Это было меньшее, что она могла сделать.

«Едва увидев его, я поняла, что он особенный», — практиковалась она вслух.

Ей было двадцать пять, когда они встретились в отвратительном пабе, где Патрик поддразнивал ее из-за пристрастия к караоке, купил ей выпивку, а потом почти семнадцать лет продолжал очаровывать и веселить ее. В то время она с опаской относилась к мужчинам — пару раз ее сердце разбивали предыдущие паршивые парни, и, конечно, ее ранил собственный распутный отец, бросивший семью. Но Патрик был другим. Он просто был хорошим. Она инстинктивно доверилась ему, и чутье ее не подвело.

Был понедельник, начало новой недели. Этот день всегда казался особенно тяжелым: еще семь тоскливых и безрадостных дней без мужа, и абсолютно нечего ждать. «Продолжай, Зои. Шаг за шагом», — подбадривала ее подруга Клэр в пятницу вечером. «Держись, любовь моя», — убеждала мама по телефону накануне, но иногда вставать по утрам становилось чертовски трудно. Так сложно заставить детей надеть школьную форму и выставить за дверь, когда хочется весь день проваляться в постели, укрывшись с головой одеялом.

Зои была учительницей начальной школы, хотя после рождения Би перешла на работу репетитором, обнаружив, что изо дня в день жонглировать тремя собственными детьми и тридцатью учениками в классе — это уже чересчур. После смерти Патрика она вообще держалась подальше от школы. Недавно пришла его страховка — щедрый пакет, — которая, слава богу, облегчила финансовую ситуацию, но также лишила ее стимула снова пойти на работу. «Как ты относишься к тому, чтобы вернуться к преподаванию? — спросила Клэр прошлым вечером, когда они выпили вина и немного расслабились. — Или еще рановато спрашивать? Это может стать отвлекающим маневром. Может, это… поможет?»

Зои понимала, что вопрос был задан из лучших побуждений и что Клэр просто пытается вернуть ее к нормальной жизни. Проблема была в том, что она не могла представить, что когда-нибудь снова почувствует желание встать перед классом и говорить о фонетике, таблице умножения или Викторианской эпохе. Зои, которая каждое утро надевала красивую блузку и юбку, целовала мужа и детей на прощание перед тем, как отправиться на работу, Зои, которая могла вдохновить и просветить целый класс девятилетних детей… эта веселая, беззаботная женщина исчезла. От нее остались обломки обозленной, рыдающей женщины, которая кричала на своих детей, забывала простейшие вещи и не спала по ночам из-за беспокойства о том, что с ними со всеми будет. А когда она наконец засыпала, ей снился Патрик. Ей часто снилось, что она ныряет в реку, пытаясь спасти его. Иногда она замечала его тело в воде и изо всех сил пыталась вытащить его на поверхность из темных глубин — бесполезно, беспомощно, потому что в какой-то момент кошмара она понимала, что он уже мертв, а она опоздала. Иногда она мельком видела, как он отдаляется от нее, скользя сквозь тростники и тени. «Подожди! — кричала она, пытаясь дотянуться до него и пуская изо рта серебристые пузыри. — Остановись!» Но он не останавливался, и она никак не могла догнать его, как бы быстро ни плыла в этих снах, как бы отчаянно ни выкрикивала его имя.

Она просыпалась, тяжело дыша и хватая ртом воздух, как будто и впрямь тонула в мутной Темзе. И через несколько секунд понимала, что наступил еще один кошмарный день, и ужас реальной жизни снова вставал перед ней. «Что случилось с тобой той ночью? — хотелось ей спросить его. — Что на самом деле произошло?»

«Может быть, — ответила она на вопрос Клэр. — Но не сейчас. Еще слишком рано».

Слишком рано, как будто это была всего лишь временная потеря. Как будто она не всегда будет чувствовать себя так. Это казалось маловероятным сейчас, когда она чувствовала себя наполовину человеком, развалиной, оставшейся в живых. Дома она цеплялась за свое здравомыслие, но вокруг царил все нараставший хаос. Дом с каждым днем становился все грязнее, потому что она совсем не заботилась о том, чтобы пылесосить и прибирать. Беспорядок достиг такого размаха, что Лиз, мать Патрика, всякий раз, приходя, начинала молча разбирать и гладить ее белье. Время от времени брызгала средством для мытья сантехники в туалете. Оставляла в холодильнике запеканку или крамбл^[6], чтобы Зои потом разогрела. Однако эти добрые поступки только заставляли Зои чувствовать стыд, как будто свекровь осуждала ее за неряшливость; стойкий запах моющего средства был упреком за то, что она подводит семью.

Если бы ее спросили месяц назад, Зои сказала бы, что именно она делала все по дому, но стало очевидным, что именно Патрик заботился о множестве домашних дел: например, подстригал живую изгородь у входа. Чистил компостный контейнер. Разбирался со счетами, мыл машины и давал на чай. Одна из скобок на карнизе в комнате Гейба оторвалась, и Зои до сих пор не удосужилась ее починить. Эта работа заняла бы у ее мужа пять минут, но она нервничала из-за дрели (какой размер сверла ей нужен? какого цвета взять чоп?). Нужно было продлить автомобильную страховку, и обычно Патрик искал для нее выгодный вариант, но на этот раз ей придется делать это самой. Что касается его машины, она предполагала, что ей придется ее продать, но она даже не знала, как это сделать. Конечно, она могла бы попросить отчима или брата, но даже это казалось еще одной задачей, которую придется добавить в список дел. Все это вместе просто ошеломляло. Казалось невозможным. Почему-то гораздо проще ничего не делать, позволить себе все глубже погружаться в этот бедлам, пока он окончательно не поглотит ее.

В последнее время она стала часами гулять, пока дети были в школе, бродила по паркам и улицам, как скорбный призрак, пытаясь таким образом скомпенсировать количество съеденных чипсов (которое опасно выходило из-под контроля), а также сбежать из грязного дома. Несколько дней она ходила по Ботаническому саду, смутно замечая, как нарциссы кивают своими жемчужными головками, и стараясь не вспоминать о том, сколько раз за эти годы Патрик дарил ей эти цветы. В течение нескольких недель после его смерти она хранила последний букет, который он ей купил, не в силах избавиться от цветов. Дэн, должно быть, выбросил их в мусорное ведро, поняла она на днях, и с трудом удержалась от того, чтобы не рыться в мусорном ведре в попытке спасти хоть несколько пожухших коричневых лепестков.

Сегодня она дошла пешком до Чизвика и даже оставила попытки произнести поминальную речь, когда, словно призрак, плыла мимо магазинов на Хай-роуд, пытаясь вспомнить, как ведут себя нормальные люди. «Другие женщины знают, что делать», — тупо подумала она, плотнее затягивая шарф на шее, глядя на то, как они сидят в кафе или показывают друг другу одежду в бутиках. Другие женщины вместе бегали трусцой по паркам и скверам, синхронно топая сверкающими кроссовками; везли в колясках вопящих малышей и приглашали друг друга выпить кофе, поболтать-поболтать-поболтать. Зои больше не могла с такой беспечностью вращаться в этих кругах; она стала чужаком, нежеланным гостем. Оказалось, что, если ты потеряла мужа и любовь всей своей жизни, другие люди испытывают неловкость рядом с тобой — боятся быть слишком счастливыми или бойкими в твоем присутствии; они чувствуют, что должны говорить приглушенным тоном и касаться твоей руки, склонив головы набок. «Как ты?» Они всегда спрашивали «Как ты?», широко раскрыв глаза от беспокойства. Сказать по правде, это сводило ее с ума.

Самым худшим — из многих худших вещей — было то, что теперь на ней всегда будет эта отметина. Все клеймили ее как бедную Зои, бедную овдовевшую Зои. «Так грустно, не правда ли?» «Вы слышали, о боже, не могу поверить». «Вы думаете, это было самоубийство?» «Я слышал, что у них были проблемы с деньгами». «Ты шутишь, кто бы мог подумать?» О, она слышала все эти перешептывания, замечала толчки и взгляды, как бы сочувственно люди ни смотрели ей в лицо.

«Не обращай на них внимания, — напомнила она себе. — Не хватало еще впасть в паранойю». Она была на улице и на свежем воздухе — ну, во всяком случае, достаточно свежем для Тернем-Грин-роуд, — и ей удалось продержаться без слез до одиннадцати утра. Также — нет худа без добра! — вчера снова появился Дэн, и хотя она все еще не простила его (и, вероятно, никогда не простит), он, по крайней мере, предлагал поддержку, которую она неохотно приняла. Он собрал гору документов и почты, которые накопились со смерти Патрика, и забрал, пообещав со всем разобраться. Она предположила, что это — уже прогресс. Крошечный шаг вперед сквозь страдания.

Однако как раз в тот момент, когда она осмелилась почувствовать себя уверенно, мимо нее прошел мужчина с тем же лосьоном после бритья, который всегда использовал Патрик, и она мгновенно уловила знакомый запах. От пряно-древесного аромата кровь отхлынула от лица; божественный запах, который напомнил ей все те вечера: ужины в ресторане и вечеринки, ночи в пабе, его объятия. Она каждую ночь брызгала одеколоном на его подушку, чтобы обнять ее, и флакон уже почти опустел. Наверное, это будет смешно — если она купит новый? Она так по нему скучала. Без него она чувствовала себя такой потерянной. Такой потерянной!

У нее вырвался всхлип, потом еще. Накатило опустошение, как будто оно все это время пряталось внутри, ожидая, когда она наконец расколется. Она закрыла глаза руками и прислонилась к витрине ближайшего магазина. Ноги дрожали. Что она вообще здесь делает? Столько усилий, чтобы спрятаться среди аппетитных мамочек Чизвика, — и вот она выставила себя скорбящей развалиной, женщиной, которая разваливается на части от одного дуновения «Живанши», слезы текут по лицу у всех на виду. Она не знала, что делать. Спрятаться было негде, а она никак не могла взять себя в руки, не могла перестать плакать, она…

— Вы в порядке? Нет, вижу, что не в порядке. Зайдите в магазин — зайдите на минутку и отдышитесь.

С ней разговаривала женщина, ее лицо было совсем близко, хотя глаза Зои были переполнены слезами, чтобы что-то разглядеть. Чья-то рука скользнула ей за спину, затем ее осторожно провели в дверь магазина.

— Минутку, позвольте мне… — сказала женщина, и Зои смутно осознала, что она закрывает за ними дверь и щелкает табличкой «Закрыто».

Они стояли в маленьком бутике товаров для дома, полном красивых подушек и покрывал, а также полок с вазами и керамикой. Она никогда не осмелилась бы привести своих детей в такое место, опасаясь дорогостоящих несчастных случаев.

Женщина подвела ее к довольно милому креслу из розового бархата с элегантными деревянными ножками.

— Присаживайтесь, — подбодрила она.

Зои села.

— Простите. — Она сглотнула, огорченная тем, что произошло. Обхватила голову руками, все еще дрожа от эмоций, и отчаянно попыталась взять себя в руки. — Боже, мне так неловко и так жаль, — с трудом выговорила она.

— Ничего, не волнуйтесь, просто подождите минутку, — сказала женщина, хватая из-за прилавка коробку с салфетками. — Вот, возьмите. Сделать вам кофе? Мятный чай?

— Нет, спасибо. — Зои шмыгнула носом, икнула и попыталась задержать дыхание.

Она всегда дразнила Патрика за его мнительность — «Вызовите „Скорую“! У меня муж простудился!» — но если бы она знала о том, что он на самом деле умрет у нее на руках, она бы относилась к нему с гораздо с большей любовью. Почему она не заботилась о нем лучше, когда у нее была такая возможность? Почему была груба с ним, спорила?

— Может, печенье? Вы выглядите очень бледной, извините, что я вам это говорю. Впрочем, как и все мы после этой ужасной зимы. Вот, возьмите, сделайте одолжение. Иначе я съем их все, — сказала женщина, размахивая перед носом Зои пакетом диетического шоколадного печенья. Зои заметила, что на ней была вызывающе короткая лоскутная юбка, шелковый черный топ и массивное медное колье, которое звенело при каждом движении, как крошечные тарелки.

Запах печенья на удивление бодрил. Зои почувствовала, что проголодалась после прогулки и, если подумать, вообще забыла позавтракать за всей этой школьной суетой понедельника.

— Спасибо, — сказала она, беря печенье и откусывая краешек. Сладкие крошки таяли во рту, и она откусила еще кусочек, борясь с желанием проглотить все сразу. Это было восхитительно, и она почувствовала себя чуть более живой. — Извините, — повторила она, сознавая, каким странным должно показаться ее поведение. — Я недавно потеряла мужа. Или, вернее сказать, он умер — я не просто куда-то его спрятала.

Она поморщилась, рискнув взглянуть на другую женщину, опасаясь увидеть у нее на лице выражение «во-что-я-ввязалась?». Но ее спасительница смотрела на нее с состраданием, ее шоколадно-карие глаза светились искренностью. Она была моложе Зои, наверное, лет тридцати пяти, и хорошенькая, с длинными каштановыми волосами и веснушками.

— О боже, — сказала она. — Как ужасно. Мне так жаль. Должно быть, это ад.

Зои пришлось сжать губы, потому что в голосе другой женщины было столько сочувствия, что она едва могла это вынести. И еще — потому, что «ад» — именно то, чем была ее жизнь в эти дни.

— Да, — призналась она дрожащим голосом. — Это было самое худшее, что когда-либо со мной случалось. И я только что почувствовала запах лосьона после бритья моего мужа от другого мужчины и… — Она почувствовала, как лицо заливает горячая краска. — Я знаю, это звучит глупо, но это застало меня врасплох. Мелочи никак не отпускают.

— Держу пари, так и есть, — сказала женщина. — Должно быть, требуется целая вечность, чтобы осознать подобную потерю. — Она снова соблазнительно помахала пакетом с печеньем. — Берите еще, — настаивала она. Затем, когда Зои послушно запустила руку в шуршащий пакет, сказала: — Хотите поговорить или лучше посидите и отдышитесь? Вы, конечно, можете оставаться здесь столько, сколько захотите, но я могла бы позвонить кому-нибудь, чтобы вас забрали, если вам так будет легче.

Звонить кому-то и привлекать еще больше внимания к своему слезливому срыву было последним, чего хотела Зои. Одной этой мысли было достаточно, чтобы она вскочила на ноги. Колени еще дрожали, но она твердо решила держаться. «Забудь о печенье, пора уходить». У дверей магазина стоял покупатель, вглядываясь сквозь стекло, словно гадая, что происходит внутри, и щеки Зои вспыхнули.

— Все в порядке, — сказала она. Это было неправдой, но это не имело значения. — В любом случае, мне лучше… — Она указала на улицу, реальная жизнь ждала ее возвращения. — Я пойду. И спасибо. — Она заставила себя улыбнуться и быстро направилась к двери.

«Нечего глазеть — я в полном порядке. На сто процентов в порядке; только не спрашивайте меня больше ни о чем».

— Без проблем, — сказала женщина у нее за спиной, но Зои не обернулась. «Иди, иди», — приказала она себе, и тело повиновалось, снова вынося ее через дверь на улицу, быстро — мимо витрины магазина, где женщина, вероятно, все еще с беспокойством смотрела ей вслед, и — прочь. Куда угодно. Просто подальше и быстро.

«Я сорвалась, — сказала она себе, не зная, смеяться ей или плакать. — Видишь, Патрик? Я схожу без тебя с ума».

Глава пятая

Два дня спустя Дэн припарковался на улице возле большой и шумной общеобразовательной школы. Он с легким ошеломлением смотрел через ветровое стекло, как сотни горластых детей с объемистыми сумками, толкаясь, высыпали наружу. «Нет, не все», — поправил он себя. За упитанными, толкающимися и кричащими он заметил нескольких тихих детей. Они шли с опущенными головами, слушали в наушниках музыку, отделенные от кипящей и грохочущей подростковой массы. Дэн подозревал, что его племянник Итан, скорее всего, среди последних. Он хорошо помнил это по своим собственным школьным годам.

Припарковавшись возле почтового ящика, он, как договорились, сразу написал Итану: «Серебристый „Форд Фокус“».

Облокотившись правой рукой об окно, Дэн подумал, что, если не считать бойлера Рут Хендерсон, это была почти первая полезная вещь, которую он сделал с тех пор, как начался его творческий отпуск. На самом деле, если быть честным с самим собой, это было, возможно, самое полезное, что он сделал за весь год. В последние месяцы он чувствовал себя кем-то вроде зомби. Надевал по очереди одни и те же три костюма, совершал одну и ту же поездку на метро каждое утро и вечер, покупал один и тот же сэндвич в одном и том же гастрономе, когда дело доходило до обеда. Иногда он сидел за столом, моргал и ловил себя на том, что не может вспомнить, какой сегодня день недели. Даже какое время года. Иногда ему также казалось, что он был единственной константой в офисе. Вокруг него коллеги женились и заводили детей, уходили на другую работу, посещали интересные курсы, планировали отпуск, искали спонсоров для марафонов и благотворительных велогонок, в которые записались. Тем временем он просто… существовал. Оглядываясь назад, он понимал, что так было с тех пор, как он развелся. Когда в личной жизни все идет наперекосяк, удивительно легко погрузиться в работу, соглашаться на любое задание, каким бы скучным оно ни было, и заменить работой весь мир.

Конечно, творческий отпуск должен был это изменить. Такой длительный отдых рекомендовался всем сотрудникам после десяти лет службы в компании, и сама управляющая директор довольно убедительно сообщила Дэну, что ему следует устроить себе перерыв. Она говорила, что это хорошо повлияет на состояние компании. Они оплатят отпуск; это было невероятно щедрое предложение, которое большинство других членов компании принимали с радостью. Должно же быть что-то, чем он хочет заниматься кроме работы, ведь так?

Сперва он не был в этом уверен. На самом деле он довольно долго барахтался в голой пустыне своего воображения. В конце концов, Дэн не был авантюристом; его квартира в Хаммерсмите находилась всего в трех улицах от дома, где он вырос. Но потом, как раз перед Рождеством, он разговорился с Тигги, одной из секретарш, которая недавно сообщила, что в феврале планирует отправиться в Южную Америку в путешествие всей своей жизни. «Звучит потрясающе, — сказал Дэн, слушая, как она с замиранием сердца описывает маршрут. — Я бы с удовольствием съездил».

«Серьезно? — Она посмотрела на него сквозь очки „кошачий глаз“, а затем неожиданно расцвела в улыбке. — Тогда почему бы тебе тоже не поехать? Мой приятель по путешествиям только что бросил учебу, эгоист, и в одиночку мне будет не так весело. И разве тебе не положен трехмесячный отпуск?» Тигги была на десять лет моложе Дэна, она была откровенна и саркастична, в волосах у нее красовалась розовая прядь; короче говоря, она была не из тех попутчиц, которых он выбрал бы для себя. И все же… Было ли глупостью то, что он не смог отказаться? Все его вежливые попытки оттянуть поездку были отклонены ее все более убедительными рассуждениями: «Ты же сам сказал, что это звучит потрясающе, и ты хотел бы поехать — так это твой шанс! Послушай, все улажено — тебе просто нужно забронировать билеты. Помнишь, как дерьмово в этой стране в феврале? Типа, хуже уже не придумаешь, верно? А вместо этого ты мог бы быть на пляже. Пить коктейли. Учиться серфингу и подводному плаванию с аквалангом — думаю, на острове Пасхи есть местечко, где ты мог бы нырнуть…»

Никто не удивился бы больше самого Дэна, когда к концу пятнадцатиминутного перерыва на кофе он в самом деле сказал, что подумает об этом. Отчасти это было связано с тем фактом, что Тигги была такой неутомимой и восторженной, но также отчасти и потому, что он продолжал наблюдать за этой версией самого себя, которая шла и делала потрясающие вещи, такие как восхождение в горы и погружение с аквалангом, и ему это нравилось. Кроме того, Тигги была права насчет февраля; он тоже всегда считал его самым отвратным месяцем в году.

«Черт возьми, она тебе, должно быть, на самом деле нравится», — поддразнил его Патрик в следующие выходные, когда Дэн упомянул, что подумывает о том, чтобы отправиться в эту безумную, внезапную поездку с коллегой, с которой едва знаком. Дэн запротестовал — Тигги была совсем не в его вкусе, идея представлялась смехотворной, — но чем больше он думал о том, чтобы сесть в самолет и открыть для себя города и джунгли, древние храмы и пляжи, тем больше его соблазняла идея приключений. Почему бы и нет? Он никогда раньше не делал ничего подобного. Никогда не был безрассудным. Даже никогда не был особенно храбрым. После развода его жизнь превратилась в узкий туннель безопасной рутины. Зарабатывал он много, но никогда не тратил. Мысль о том, чтобы вырваться из зоны комфорта и шагнуть к новым горизонтам… Ну, на самом деле, это очень привлекало. Осмелится ли он?

Да, он осмелился. Подбадриваемый Тигги (некоторые сказали бы, что Тигги попросту брала его на слабо́), он осмелился. Осенью ему исполнится сорок, и это может стать его шансом наконец-то совершить что-то необычное. И подумать только, как бы впечатлилась — и, возможно, даже позавидовала — Ребекка, если бы услышала о том, что он улетел в совершенно новое полушарие с другой женщиной. Более молодой и хладнокровной. Она всегда ворчала на него за то, что он слишком замкнутый и слишком осторожный. Но вряд ли тебя можно назвать замкнутым и осторожным, если ты решил поехать на другой конец света. Ведь так? «Хорошо, — сказал он Тигги в следующий понедельник на работе. Взволнованный собственной смелостью, он даже подумал, что говорит об этом довольно беззаботно. — Я к тебе присоединюсь».

И вот план сложился. Трехмесячный тур, все тщательно изучено и спланировано. Конечно, не обошлось без таблиц. Он скачал путеводители и советы путешественникам, он работал над маршрутом так же усердно, как и над своей магистерской диссертацией. Они также установили несколько основных правил — или, вернее, Тигги установила, просто, чтобы внести ясность. «Первое: никакого секса», — сказала она, постукивая ручкой по зубам. «Конечно», — подтвердил Дэн, разрываясь между желанием согласиться яростно, что могло оскорбить ее, и согласиться недостаточно твердо, что могло ее напугать. У него горело лицо, пока она излагала другие условия: во-вторых, они могли в любое время пойти разными путями; в-третьих, они… На самом деле к тому времени он перестал слушать, потому что все еще был подавлен правилом «никакого секса». Она ему даже не нравилась, и все же теперь он чувствовал себя каким-то грязным старым извращенцем.

Короче говоря, он не поехал в Южную Америку. Ему оставалась неделя до того, чтобы сесть в самолет, стать другим человеком, когда было найдено тело Патрика, и в этот момент мир снова вернулся в свои узкие границы. «Ты все равно должен поехать», — убеждали его родители, но, конечно, в шоке и суматохе последствий Дэн был не в состоянии это сделать. И все же… Что ж. Это может показаться смешным, но теперь, когда у него был предлог не ехать, отменить поездку в некотором смысле было облегчением. Облегчением, потому что, хотя он никому не говорил об этом, он немного нервничал из-за того, что ему предстоит провести так много времени вне безопасного пузыря своей обычной рутины. Он все больше нервничал из-за того, что проводит так много времени с Тигги. Чем больше он узнавал ее, тем больше понимал, насколько они разные люди. Она, вероятно, захочет посещать дикие вечеринки и нюхать наркотики с мускулистой мужской бразильской груди, в то время как он… нет. В конечном счете он только разочаровал бы ее. Стал бы обузой.

«Что? О боже, — выдохнула Тигги, когда он позвонил и сказал ей, что не поедет, захлебываясь словами от шока и горя, когда объяснял, почему. — Черт, Дэн. Так жаль. И соболезную, я имею в виду причину. Но послушай — подожди с месяц и приезжай, когда тебе захочется, ладно? Может, тебе будет полезно развеяться. Да?»

«Да», — тупо ответил он, но уже тогда знал, что не сделает этого. Его путешествие уже исчезло, как мираж, как яркий сон, за который он так и не сумел ухватиться. В это утро он получил от нее открытку из Вальпараисо с надписью: «Жаль, что тебя здесь нет!», но она писала словно из другой вселенной, попасть в которую ему казалось нереальным.

Все равно. Как бы то ни было. Вместо этого он был здесь, делая, по крайней мере, что-то практичное. Со всей пунктуальностью он был готов посвятить себя первой встрече дяди и племянника в новом мире после Патрика. Зои написала ему адрес, и Дэн ощутил прилив — чего? ностальгии? боли в сердце? — когда понял, где находится клуб скульптуры: через две улицы от того места, где они с Ребеккой снимали свою первую квартиру, в старые добрые времена оптимизма и любви. Впрочем, если оглянуться назад, их различия были очевидны уже тогда. По выходным она любила часами валяться в постели; он этого не делал. Ей нравилось, когда друзья заглядывали в любое время дня и ночи; ему — нет. Ей было все равно, как загружать посудомоечную машину, в то время как он точно знал, что его способ более эффективен. Они поддразнивали друг друга по этим поводам, и никто из них по-настоящему не придавал им значения, пока спустя годы после женитьбы все это не приобрело значимость. Очевидно, ее привычки оказались для нее важнее, чем желание оставаться с ним.

«Хватит о Ребекке», — сказал он себе. Ему нужно было перестать оглядываться и начать снова смотреть вперед. Сегодня все сводилось к тому, чтобы нужно быть позитивным, сделать еще один шаг, восстановить равновесие и все исправить. Забыть о своих планах на поездку. Дэн намеревался посвятить оставшиеся два месяца своего творческого отпуска тому, чтобы заменить брата. Он не мог вернуть его, но мог встать на его место, заглушить часть боли, вызванной отсутствием Патрика, заменить его, насколько это возможно. Верный себе, за выходные он уже составил таблицу, чтобы отслеживать свой прогресс. «План Патрика» — так Дэн озаглавил документ и, распечатав его, почувствовал себя более уверенно, как будто у него снова появилась цель.

«Если он сможет выполнить хотя бы одну задачу, которую Патрик выполнял для своей семьи и бизнеса каждый божий день, он сумеет облегчить это бремя», — подумал он. Сейчас был почти конец марта, а он должен был вернуться на работу только в начале июня. Только подумать, чего он может достичь за это время! И, возможно, к этому моменту они все вместе смогут пройти этот путь, по крайней мере, перейти ко второй фазе тяжелой утраты, когда шок и опустошение начинают понемногу проходить.

Таблица теперь была приколота на холодильнике Дэна — он старался не думать о том, как она похожа на все те детские награды, которые Патрик и Зои вывешивали на холодильнике, чтобы поощрять хорошее поведение своих отпрысков. Он попытался заглушить в своей голове голос Патрика, поддразнивавшего его за эту методичность: «Жизнь — это не таблица, Дэн! Ты не втиснешь людей в коробки и диаграммы». Дэн поймал себя на том, что мысленно отвечает: «Каждому свое». Таблицы еще никогда его не подводили.

В верхней части страницы он перечислил все лучшие черты брата, которым он хотел бы подражать: отличный отец, любящий муж, успешный бизнесмен и так далее. Затем, в аккуратных столбцах ниже, он придумал несколько способов, которыми мог бы попытаться заполнить пробелы, оставленные Патриком. Сейчас они включали:

Время с Итаном — каждую неделю он будет отвозить его на занятия по скульптуре в клуб скульптуры и забирать обратно. Они смогут болтать друг с другом по-мужски о том, о чем Итан не может говорить с Зои. Может, иногда на обратном пути они будут заезжать за каким-нибудь вредным бургером, чтобы скрепить узы. Итан может довериться ему, положиться на него, как на замену отца. По крайней мере, Дэн на это надеялся.

Время с Гейбом. Здесь Дэну было менее ясно, чем они могут заниматься, хотя он чувствовал, что его младший племянник предпочел бы, чтобы это было что-то захватывающее и, возможно, опасное. Или связанное с футболом. Они могли бы иногда вместе смотреть матчи «Фулхэма», как Гейб с Патриком. Может быть, покататься на горных велосипедах или найти какое-нибудь другое занятие, связанное с экстримом?

Время с Би — тут у него было еще меньше идей, хотя он и заверил Зои, что готов к этому, чем бы ни захотела заняться его маленькая племянница. Если ее нужно сопровождать на уроки танцев, заниматься с ней после школы декоративно-прикладным искусством или… Он прикусил губу, не в силах предложить что-либо еще. «Видишь: вот к чему нужно приложить усилия», — сказал он себе. Нужно снова познакомиться со своими родственниками, как подобает хорошему дяде.

Также в списке: быть рядом с Зои. Это также было трудно оценить количественно, но он постарается помочь, когда это будет необходимо, хотя ему придется проявлять осторожность. Он съежился, вспомнив, как она искоса посмотрела на него в воскресенье, когда он предложил подстричь газон. «Я умею пользоваться газонокосилкой, Дэн, я не совсем невежественна, — усмехнулась она в ответ. — Кроме того, этой весной трава еще толком не выросла, было так холодно. И разве в наши дни не нужно позволять газонам разрастаться немного больше, чтобы быть ближе к дикой природе?»

Она дала ему понять, что его предложение было бестактным, и ему пришлось отступить. Но затем она добавила: «Можешь пропылесосить, если так отчаянно желаешь спасти меня от растущей волны домашних дел», тем самым подчеркнуто указав ему на гендерность его предложений о помощи. Может, он излишне ее опекает, мрачно подумал он про себя, некоторое время спустя елозя видавшим виды красным пылесосом «Генри»^[7] по полу гостиной. Он гордился тем, что был современным и поддерживал идею равенства полов, но перескочил на старомодные представления о мужской и женской работе, и Зои справедливо указала ему на это. Однако он будет продолжать над этим работать. Может быть, он мог бы…

Он подскочил от неожиданности, когда в следующее мгновение дверь машины открылась и неловко сгорбившийся Итан заглянул внутрь.

— Привет, — сказал он.

— Привет, приятель! Хорошо провел день? Садись, — отозвался Дэн, заводя двигатель.

Итан снял с плеч увесистый рюкзак и забрался на пассажирское сиденье.

Они влились в медленный и плотный поток отъезжающих от школы машин и двинулись в сторону шоссе А3. Мелкая раздражающая морось покрывала крапинками ветровое стекло.

— Так как прошел день? — уточнил Дэн.

Он хотел, чтобы племянник услышал: «Мне не все равно. Мне интересно. Мне настолько не все равно, что я напечатал целый список способов искупить вину за смерть твоего отца и повесил его на холодильник, понимаешь?» Пожалуй, говорить об этом вслух не следовало, но он был полон решимости показать, что пришел в жизнь Итана всерьез и надолго.

— Так какие у тебя сегодня были уроки? — спросил он.

— Дерьмовые, — безразлично отозвался Итан.

— Хм, — проронил Дэн, раздумывая, стоит ли комментировать язык племянника, но решил пока не придираться. В конце концов, он хочет быть крутым, дружелюбным дядей, а не педантичным придурком. Он затормозил на пешеходном переходе, и они смотрели, как пожилой мужчина на костылях переходит дорогу, а потом, по-видимому, рискуя потерять равновесие, поднимает руку в знак благодарности.

— Так какие же тогда уроки не дерьмовые? Есть какие-нибудь не дерьмовые уроки? — уточнил Дэн, поднимая руку в ответ на жест старика — «не торопитесь» — и оглядываясь на Итана, который пожал плечами.

Справедливости ради он, вероятно, в этом возрасте ответил бы так же. «Дэниел подает надежды, но никак не может полностью проявить себя» — это было постоянной темой школьных отчетов. Если подумать, то это в значительной степени было повторяющейся темой всей его жизни.

— Как прошла неделя? — довольно неловко спросил он, на что Итан пожал плечами и пробормотал: «Хорошо», не раскрывая подробностей.

Так. Это будет не так просто, как он надеялся. После целого дня в школе, а теперь — в незнакомой обстановке дядиной машины, возможно, не было ничего удивительного в том, что Итан, казалось, не был готов ни к общению, ни к доверительности.

— Я включу музыку, — сказал Дэн, когда между ними повисла напряженная тишина. Он включил радио и ощутил себя полным неудачником, когда канал «Файв Лайв» любезно заполнил тишину спортивными комментариями.

— Интересуешься легкой атлетикой? Если хочешь, поищи музыкальный канал, — предложил он, переключая передачу и подъезжая к кольцевой развязке.

На мгновение ему показалось, что Итан проигнорирует его, но затем мальчик достал из кармана пиджака телефон.

— А можно я подключу телефон к твоему блютусу — поставлю что-нибудь из своего? — спросил он.

— Что? Да, конечно. Ты можешь просветить меня.

Итан завозился, соединяя устройства, и Дэн почувствовал, что заинтригован. Что он выберет? Какой-нибудь дерзкий подростковый поп? Он как-то не мог себе этого представить. Тяжелый металл? Вряд ли.

В следующее мгновение из динамиков вырвались громовые фортепианные аккорды, быстрые и яростные.

— Бетховен, — пояснил Итан, немного прибавляя громкость.

Ладно, этого он не ожидал. В классической музыке Дэн был невеждой; он предпочитал что-нибудь с припевом, которому можно подпевать, ритмом, который можно выстукивать на руле, застряв в пробке. Тем не менее он ощутил настойчивость музыки, темп, настолько неистовый, что трудно было представить, как чьи-то пальцы могут так быстро скакать по клавишам. Воздух наполнился крещендо.

— Ух ты, — сказал он. — Значит, ты этим занимаешься, я так понимаю? Играешь сам?

— Нет, — сказал Итан. — Мне просто нравится.

Они ехали, прислушиваясь к струящимся звукам музыки, Итан — с закрытыми глазами, Дэн — вспоминая коробку с документами, которую он забрал у Зои, пообещав разобраться. Она также отдала ему рабочий телефон Патрика, который был полон так и оставшихся без ответа сообщений и незарегистрированных телефонных звонков. «Не возражаешь? Просто одно цепляется за другое», — сказала она извиняющимся тоном, но Дэн только рад был снять это с ее плеч, не в последнюю очередь потому, что это была еще одна задача, которую он мог добавить к своему секретному плану, висящему на холодильнике.

Естественно, он не собирался проводить какие-либо строительные работы или рассылать прейскуранты цен людям, которые об этом просили, но был почти уверен, что сможет разобраться с арендаторами Патрика. «В конце концов, разве это так трудно? Скорее всего, он все равно мало что от них услышит», — решил он. До сих пор ему, по крайней мере, удалось справиться со все более отчаянными звонками от миссис Хендерсон по поводу ее бойлера, но были и другие сигналы, требующие внимания: семья в Шепердс-Буше, у которой заднюю дверь дома взломал неудавшийся вор, и теперь эта дверь не запиралась должным образом; мужчина, подавший объявление о своей квартире в «Эктон»; пожилая женщина («Это Розмари, дорогуша»), которая сказала, что «уже несколько раз слышала мышь, не могли бы вы заглянуть?». Дэн перезвонил им всем, почувствовав укол тревоги, когда понял, что номер «дорогуши Розмари» записан в телефоне брата как «Заноза в заднице». Срочно заказав слесаря, чтобы тот как можно скорее отправился в квартиру в Шепердс-Буше, он столкнулся с несколько более обременительной задачей: заскочить завтра утром к так называемой «Занозе в заднице».

— Слушай, твой отец когда-нибудь упоминал, что ему звонит кто-то из жильцов по имени Розмари? — с любопытством спросил он Итана. Ему пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным из-за музыки, которая, казалось, закручивалась в сверкающем во всеоружии финале.

— Розмари? Да, постоянно. Самая ноющая старая корова, которую он когда-либо встречал, — ответил Итан. — Эээ… Дядя Дэн, мы пропустили поворот. Надо было свернуть налево.

— Упс. Извини. Прошляпил, — сказал он, разворачиваясь на следующем перекрестке и возвращаясь назад.

Он понял, что автоматически направился по своему старому адресу; воспоминания обо всех этих поездках запечатлелись в его памяти на глубоком клеточном уровне, и теперь всплыли, как будто он никуда и не уезжал. Может, перестанешь быть этим парнем из Уондсворта… как говорится.

Наконец они добрались. Скульптурная мастерская снаружи выглядела довольно невзрачно. Безликая промышленная постройка с большими металлическими жалюзи, расположенная у проезжей дороги недалеко от Хай-стрит. Тем не менее Дэн слышал хип-хоп музыку, доносившуюся из открытого окна, визг чего-то, похожего на шлифовальную машинку, а также выкрики и смех, и ему стало интересно.

— Мне зайти и убедиться, что ты… — начал он спрашивать, но Итан отодвинулся и покачал головой:

— Нет, все в порядке. Со мной все в порядке, спасибо.

Иными словами: сейчас же садись и уматывай, старина; не показывайся перед моими приятелями по искусству. Ясно.

— Встретимся у машины, — ответил Дэн, уходя.

Теперь у него было полтора часа, которые надо как-то убить. В этом и заключалась проблема с трехмесячным творческим отпуском, с путешествием, в которое он так и не отправился из-за смерти брата; дни, как правило, издевались над ним своей пустотой. Прошлой ночью он понял, что, если бы все сложилось иначе, они с Тигги к этому моменту уже были бы на пути в Аргентину, и несколько печальных минут безнадежно представлял себе другую версию себя: как он отправляется в поход, чтобы увидеть ледник Перито Морено или есть потрясающий стейк в Буэнос-Айресе. «Не бери в голову».

«Кризис среднего возраста Дэна», — поддразнивал его Патрик в ту последнюю ночь в пабе, когда Дэн показывал ему фотографии соляных равнин Боливии, которые с нетерпением жаждал увидеть, и описывал план похода по тропе инков в Мачу-Пикчу. «Завидуешь?» — спросил Дэн. Он сказал это, чтобы увидеть проблеск негодования на лице брата. Да, Патрик завидовал. В кои-то веки Дэн делал то, чего Патрик никогда не делал. В кои-то веки семья, бизнес и хороший дом выглядели так спокойно и безопасно по сравнению с грядущим Большим Приключением Дэна. Конечно, Патрик никогда бы в этом не признался.

— Завидую тебе? Не дождешься, — усмехнулся Патрик.

Неважно. В любом случае теперь это было в прошлом, потому что Дэн даже не добрался до Хитроу, а Патрик не ревнует, потому что умер. Он всегда выбирал для себя лучшее, не так ли? Последнее слово всегда должно было оставаться за ним. Дэн вслепую уставился на тротуар. Он отдал бы все, чтобы Патрик вернулся, чтобы снова по-братски посидеть в пабе, пусть даже к концу вечера разговор свернет вовсе не туда. Но не было ни малейшего шанса, что это когда-нибудь повторится. Напрасная трата времени.

Сам того не сознавая, Дэн вышел на улицу, где они с Ребеккой когда-то жили вместе, и вздрогнул, когда понял, куда привели его ноги. Квартира на первом этаже, Уиндермир-роуд, 21. Славное было времечко.

Он вспомнил, какой свалкой было поначалу это место — дешевой свалкой, с ужасным унитазом цвета авокадо, раковиной в ванной и запахом плесени на крошечной кухне. Подушки на коричневом вельветовом диване были порваны и источали печальные маленькие облачка пыли, на ковре в спальне красовалось пятно чего-то похожего на кровь. Но со временем жилье превратилось в уютное гнездышко — их гнездышко, которое они перекрасили, привели в порядок и сделали по-домашнему уютным. Красный индийский плед Ребекки с вышивкой «шиша»^[8] преобразил диван, а ковер с Камден-Маркет скрыл сомнительное пятно на ковре в спальне. Кухня была украшена гравюрами в стиле поп-арт в рамках и кактусами на подоконнике; они купили ретроабажуры и подушки, а над каминной полкой повесили большую карту мира и воткнули разноцветные булавки во все места, которые хотели бы исследовать.

Стоя сейчас перед домом, он почти ожидал увидеть там своего мерцающего призрака, шагающего по дорожке и входящего внутрь. Счастливого прежнего Дэна, который улыбался незнакомым людям и был влюблен в красивую девушку, Дэна, у которого были большие планы на будущее, который еще не знал, что в ближайшие годы получит сногсшибательное повышение на работе и войдет в новый круг уверенных, харизматичных друзей. К тому времени они сделали решительный шаг и купили более шикарный дом в Клэпхеме, и он быстро начал чувствовать себя брошенным. Как будто разочаровал ее. «Неужели ты не можешь быть немного усерднее?» — раздраженно спросила она его однажды, когда он сопровождал ее на гламурную работу в Гибсон-холле и обнаружил, что не умеет вести светские беседы. Он стеснялся и чувствовал себя не в своей тарелке, в то время как она с легкостью пробиралась сквозь толпу, все больше отдаляясь от него.

Раздражающий моросящий дождь превратился в решительно барабанящий ливень. Когда капли дождя намочили волосы и начали скользить за воротник, Дэн пошел прочь от дома, назад по мокрому тротуару, и нырнул в ближайший паб. Их прежнее любимое местечко — несмотря на то что он, казалось, сохранился с тех времен, когда в пабах сидели исключительно старики со своими собаками: стены табачного цвета и липкие ковры. Теперь его сменила шикарная закусочная с выкрашенными в изысканный бордовой цвет стенами и полом из каменных плит. «Все изменилось, пока ты смотрел в другую сторону», — подумал он, подходя к бару и заказывая кофе. В пабе было тихо, и Дэн смог посидеть у окна, глядя на едущие по Хай-стрит автобусы, явно плевавших на дождь подростков в школьной форме на велосипедах, покупателей с зонтиками, прохожих, не поднимавших глаз от своих телефонов. Он тоже достал телефон, чтобы хоть чем-то заняться, и впервые за несколько недель открыл Фейсбук. Тигги опубликовала несколько фотографий, большинство из которых оказались вариациями на тему: она зажата между двумя бронзовыми, желтыми и смазанными маслом мужчинами на пляже, и слегка фыркнул со смесью симпатии и сожаления. Там было еще много непрочитанных сообщений с соболезнованиями по поводу смерти Патрика, которые он не смог должным образом прочитать и на которые не смог ответить, в том числе… о боже. Он действительно вздрогнул, когда увидел там ее имя. В том числе и от Ребекки. О дьяволе речь, и дьявол навстречь. Не успев задуматься, он нажал на сообщение: «Потрясена, узнав новости о Патрике, — напечатала она две недели назад. — Он всегда был полон жизни. Думаю о тебе и твоей семье».

Он стиснул зубы, и ему пришлось быстро отложить телефон, потому что поток эмоций угрожал захлестнуть его. Столько чувств. Слишком много чувств. «Не думай об этом, — приказал он себе. — Не думай о ней». За последний месяц он так искусно научился пресекать болезненные мысли, словно набрасывал платок на клетку с птицей; он даже не заглядывал под него. Но сегодня…

Может быть, потому, что он вернулся на Уиндермир-роуд и ощутил, как прошлое кладет руку ему на плечо, сегодня это оказалось не так просто. Внезапно он обнаружил, что переходит на страницу Ребекки, желая узнать, как она живет. Они расстались три года назад, и хотя с тех пор Дэн упорно старался не интересоваться ею слишком много, он не смог пропустить прошлым летом главный факт: ее повторный брак с каким-то широкоплечим альфа-самцом по имени Рори. Тогда Дэн лишь мельком взглянул на фотографии, но Рори выглядел как человек, который летал на вертолетах ради развлечения и спасал жизни детей в перерывах между заключением крупных глобальных сделок в рабочее время. У него определенно были бы одни из тех массивных дорогих часов, если бы он мог найти достаточно большие, чтобы обхватить свое широкое сильное запястье. «Все в порядке, мне все равно — я с ней уже расстался», — заявлял Дэн любому, кто слушал его во время восьмипинтовой пьянки в день ее свадьбы, незадолго до того, как у него все поплыло перед глазами.

Он снова взглянул на экран и увидел, что ее последнее обновление было весьма загадочным. «Завтра большой день! Скрестите за меня пальцы». «Тьфу», — плюнул он, немедленно закрывая приложение. На этот раз у нее, вероятно, планировалось собеседование с генеральным директором Мира, чтобы получить повышение зарплаты и должности. Удивительные праздничные дни с Рори и их друзьями высокого полета. Его лицо вспыхнуло, он снова почувствовал себя отвергнутым. «Он, конечно, не станет ничем поступаться ради нее», — подумал он.

Ливень уже прекратился, и тротуар влажно блестел под робкими лучами солнца, пробивавшимися сквозь голубовато-серые облака. Автобус резко затормозил перед зазевавшимся велосипедистом и издал неодобрительный гудок. Прошла группа женщин с детскими колясками, все в лайкре и огромных разноцветных кроссовках, собранные в хвост волосы покачивались в унисон.

Тут Дэн понял, что в кармане куртки звонит рабочий телефон Патрика, и попытался вытащить его. «Заноза в заднице», прочитал он на экране и издал сдавленный стон. Иногда он не мог отделаться от мысли, что вселенная имеет на него зуб.

— Как дела? Что ты сегодня делал?

Кофе закончился, требовательный абонент на время унялся, мысли о Ребекке были надежно спрятаны в воображаемой папке с пометкой: «Не беспокоить». Дэн и Итан направлялись назад в Кью. Однако, как и прежде, разговор, как и движение транспорта, не складывался, хотя из динамиков гремел очередной яростный концерт.

— Это групповой проект, — пожав плечами, пробормотал Итан. «Ну же, малыш, дай мне что-нибудь, за что я мог бы зацепиться», — подумал Дэн, стараясь не вздыхать, и включил обогреватель. Итан казался таким довольным в пятницу, когда Дэн предложил его подвезти. Что изменилось с тех пор? — Это человек. Из металла, — ответил Итан, как будто у него не было сил на длинные предложения. Оглянувшись, Дэн подумал, что вся его поза говорит о замкнутости и нежелании общаться: колени развернуты к двери, в сторону от Дэна, как будто племянник не хочет видеть дядю. Что-то случилось в клубе? Может быть, кто-то придрался к нему или доставил неприятности?

— Все в порядке? — снова спросил он, когда они влились в Южное кольцо, судя по всему, вместе с половиной транспортных средств в столице.

Глупый вопрос. Он понял это, едва слова сорвались с губ. Конечно, с Итаном было не все в порядке. Когда Дэн запомнит, что нужно перестать полагаться на такие неуместные и банальные подсказки в разговоре?

— Послушай, я знаю, что никто никогда не заменит тебе отца, — сказал он, — но ты можешь просто поговорить со мной? Считай меня… не знаю, например, его заместителем, а?

В следующий момент Дэну пришлось обгонять фургон, поэтому он не мог быть полностью уверен, но ему показалось, что Итан, кажется, пробормотал: «Заместитель — хренмеситель» или что-то в этом роде.

Вздрогнув, Дэн снова посмотрел на него.

— Что случилось? — спросил он. — Просто скажи, что бы это ни было.

Повисла напряженная пауза.

— Это насчет того, как умер папа, — наконец пробормотал мальчик, уставившись на свои руки.

Ах ты, черт. Он ведь рано или поздно собирался затронуть эту тему, ведь так?

— И что насчет этого? — спросил Дэн, чувствуя себя так, словно ступил на натянутый канат. «Не смотри вниз. Продолжай дышать. Осторожно, маленькими шажками…»

— Я слышал, мама говорила… Ну, никто толком не объяснил, что произошло, — поспешно произнес Итан. Его обычно бледное лицо покраснело, в голосе появилась жесткость. — И я слышал, как мама сказала, что винит тебя. За то, что папа умер. Она сказала, что это твоя вина. И я просто подумал… Я имею в виду, это так и было? Есть что-то, чего я не знаю? — Его руки сжались в кулаки. — Потому что мне нужно знать, — хрипло закончил он.

У Дэна внезапно пересохло во рту. «Если бы Патрик мог сейчас видеть своего мальчика, свирепого и храброго, задающего этот действительно сложный вопрос своему дяде, он бы им гордился», — с болью подумал Дэн. Но в то же время, что он должен был сказать в ответ? Более того, зачем им понадобилось заводить такой сложный разговор на вздымающемся Южном кольце, где он останавливался на первой передаче?

— Это был несчастный случай, — начал он. — Твой отец… — Он заколебался, опасаясь сказать слишком много. — Что твоя мама рассказала тебе о той ночи?

— Что он свалился в реку и утонул.

— Да.

Перед глазами возникло тело Патрика из кошмаров Дэна: бледное и раздутое, глаза наполовину съедены рыбами, водоросли запутались в темных волосах. На самом деле он сам не видел Патрика на столе в морге, это бедная Зои пошла опознать тело, но его воображение заполнило пробелы достаточно яркими деталями.

— Так и случилось. К сожалению.

— Тогда… Почему она думает, что это твоя вина? — Колено Итана дрожало от напряжения, голос был тихим, но жестким. Кулаки все еще были сжаты, как будто он был готов в любой момент начать сыпать мстительными ударами. — Я имею в виду, это ведь не ты столкнул его туда, правда?

— Нет! Господи, ты так думал?! Нет! Абсолютно нет. Я не сталкивал его. Меня там даже не было.

Плечи Итана обмякли, он громко выдохнул.

— Хорошо, — сказал он. — Извини. Но почему мама считает…

— Потому что… — Теперь они переходили к самому главному. — Потому что в тот вечер он должен был остаться у меня, а не идти домой один.

Итану потребовалось время, чтобы переварить это. Дядя — не убийца. Нет нужды в сыновней мести. Можно опустить оружие.

— Подожди, но… еще один вопрос. Почему он не остался? Я имею в виду, не остался у тебя дома.

Вот оно: тот самый момент, с которым совесть Дэна боролась снова и снова, бесконечно, каждый чертов день с тех пор, как исчез Патрик.

— Потому что… — Тошнота подступила к горлу, но он заставил себя вспомнить, как они, уставшие, спотыкаясь, вышли из паба. Дэн сердито шагал впереди и говорил Патрику, что тот должен идти домой, потому что ему не рады; он не хотел его видеть. И брат пожал плечами и ушел, оставив Дэна ощетинившимся от бессильной ярости. Как всегда! Патрик даже не мог как следует поспорить тогда, когда Дэну действительно нужно было с ним поговорить.

Он крепче сжал пальцами руль, пытаясь найти подходящие слова в ответ на вопрос Итана.

— Мы поссорились, — пробормотал он наконец ту же робкую фразу, которую блеял Зои, родителям, всем остальным, кто его спрашивал. — Знаешь, как это бывает между братьями? Все было сказано сгоряча.

Дэн рискнул взглянуть на Итана, выражение лица которого было непроницаемым, напряженным и сосредоточенным. Он не выглядел убежденным, хотя слово «братья», несомненно, задело его за живое.

— Послушай, я молю Бога, чтобы все изменить, вернуть тот вечер и сделать все по-другому, но я не могу, — неожиданно серьезно сказал Дэн. — Но в этом не было ничьей вины. Просто одна из тех ужасных, несчастливых вещей, которые иногда случаются.

Музыка достигла крещендо, и это казалось вполне уместно. Итан ничего не ответил. Дэн был почти уверен, что ему плевать на случаи или на то, чья это вина; его волновало только то, что у него больше нет отца, что однажды, ужасной февральской ночью его мир рухнул. «Я сделаю все, что могу, — мысленно поклялся Дэн племяннику. — Обещаю. Я всегда буду стараться делать для тебя все до конца своей и твоей жизни».

Глава шестая

На следующее утро Зои сидела в приемной врача и лениво просматривала на телефоне новостной сайт. Еще одна бессонная ночь, и она начала чувствовать, что теряет контроль над рассудком. Глаза болели, в голове звенело, все тело казалось тяжелым и неуклюжим. Она мечтала о снотворном, которое вырубит ее, отправит в забытье. «Мне нужна помощь». Она представляла, как скажет это доктору, когда наконец подойдет ее очередь. «Я так больше не могу. Несколько дней назад я разрыдалась на тротуаре, и меня спасла добрая продавщица. Что мне делать? Когда я снова начну чувствовать себя нормально?» Она надеялась, что не опозорится, разрыдавшись, но не могла этого исключить. В эти дни ее слезные протоки, казалось, были на взводе, постоянно готовые исторгнуть очередную порцию слез.

— Хочешь, я приеду на выходные? — спросила ее мама по телефону прошлым вечером.

Зои излила ей душу, и теперь в голосе матери звучала тревога. Боже, как заманчиво было ответить «да». Какая-то ее часть очень хотела спрятаться в убежище материнских объятий — уткнуться в нее, как она делала, когда была маленькой застенчивой девочкой, но она все-таки с сожалением сказала «нет». Она должна справиться, ради детей, взять на себя ответственность за ситуацию, а не уклоняться от нее. Кроме того, если она будет слишком сильно полагаться на маму, то, возможно, никогда больше не сможет подняться.

— Мари О’Коннор, — услышала она голос женщины за стойкой регистрации и, повернув голову, увидела стоящую рядом знакомую по школе родительницу. Очень здорово. Сейчас точно начнется сочувствующий разговор типа «как поживаете?», в котором Зои не светит добраться до конца первого предложения, не утратив собственного достоинства. Она склонилась над телефоном, надеясь, что Мари не заметит ее в углу, молясь, чтобы ее вызвали на прием прямо сейчас, чтобы таким образом избежать неловкости.

Она услышала шаги Мари и ощутила сильный запах жасминовых духов, но никаких «как поживаете?» не последовало. Окинув взглядом маленькую комнату, она успела увидеть, что женщина заметила ее, а затем быстро отвернулась. Зои почувствовала, как у нее волосы встали дыбом. Такое случалось часто — люди притворялись, что не видят ее, потому что чувствовали себя неловко рядом со скорбящей вдовой. И это во многом было еще хуже, чем раздражающее «как поживаете?». И догадайтесь, почему она чувствовала себя так чертовски неуютно каждую минуту. «Это просто потому, что они не знают, что сказать, — успокаивала Клэр, когда Зои пожаловалась ей на это. — И на самом деле здесь нечего сказать, кроме, разве что, „мне так жаль, что это случилось, чем я могу помочь?“.

„Так почему же тогда они этого не говорят? Вместо того, чтобы переходить на другую сторону улицы, чтобы избежать встречи со мной, как будто я чумная? Как будто я не вижу, как они ускользают, трусы!“

Ее тошнило от того, что люди избегали ее из-за собственной слабости. Ладно, десять секунд назад она, возможно, и не хотела бы никакого разговора, но теперь, напротив, чувствовала, что должна его начать.

— Привет, Мари, — многозначительно сказала Зои через оживленный зал ожидания. — Я вас вижу.

Мари сразу же подняла глаза, на ее лице было написано чувство вины. У нее были светло-рыжие волосы и фарфоровая кожа, на которой даже слабый румянец расцветал огненным цветом.

— Извините, я задумалась, — сказала она, и это было такой откровенной ложью, что Зои с трудом сдержала сардоническое фырканье. — Как вы? Мы все так скучаем по Патрику.

— Зои Шеппард? — окликнула появившаяся в дверях доктор. „Слава Господу“.

— Пока, Мари, — сказала Зои, вставая со своего места и уходя. Ее нервные окончания ощетинились. „Мы все так скучаем по Патрику“, — сердито подумала она. Муж Мари, Джон, дружил с Патриком; не Мари, которая едва его знала. Некоторые люди просто любят наживаться на несчастье другого человека и присваивать его как свое собственное. У нее внезапно промелькнуло воспоминание о похоронах: Мари рыдала в глубине церкви, худая и красивая в своем черном траурном платье. „Как она посмела? — думала Зои, следуя за доктором в кабинет. — Проливала фальшивые слезы, на которые даже не имела права!“

Доктор Гупта посмотрела на записи Зои на компьютере, затем перевела взгляд на саму Зои. „Вот оно, профессиональное сострадание“, — подумала Зои, заметив склоненную голову доктора и обеспокоенный взгляд. Это длилось секунду.

— Ну, Зои, как поживаете? — спросила доктор Гупта. „Бинго“. — Чем я могу сегодня вам помочь?

— Вон там. Слышите? Как раз там.

Дэн с некоторым трепетом отправился в Шепердс-Буш навестить Розмари, восьмидесятилетнюю женщину, которая, по общему мнению, была проклятием жизни его брата. Ожидая столкнуться со старой горгоной с кислым лицом в ее собственном логове, он был удивлен, увидев открывшую ему дверь невысокую, довольно миловидную даму, одетую в тщательно выглаженную блузку цвета слоновой кости и твидовую юбку. Из шиньона выбивались завитки длинных белых волос. Ее помада была безупречна, а когда она шла через гостиную, он уловил слабый аромат цветочных духов.

— Слышите? — спросила она, когда он последовал за ней.

— Мышь? Миссис…

Он забыл ее фамилию. Определенно не стоило называть ее миссис „Заноза в заднице“.

— Розмари.

— Миссис Розмари, — продолжил он. — Мне кажется, это не мышь, а половица. — Он нажал ногой на ковер лососевого цвета, демонстрируя, что имеет в виду. — Слышите?

Она скрестила руки на груди, и на мгновение он подумал, что она собирается возразить — она так настаивала по телефону, что у нее проблема с грызунами, — но затем ее плечи опустились, и она посмотрела на ковер.

— О.

— Я понимаю, почему вы подумали, что это мышь, — быстро сказал он, не желая, чтобы она чувствовала себя неловко. — Этот звук очень похож на мышиный писк. — Он снова нажал на половицу и кивнул, когда звук повторился.

— Значит, надо будет поднимать ковер, — сказала Розмари, поджимая губы. Дэну показалось или она казалась довольной такой перспективой? — Вы ведь захотите это исправить, не так ли? Я имею в виду, если станет хуже.

— Гм… — отозвался Дэн, который на самом деле не видел смысла так сильно напрягаться из-за скрипучей половицы. — Ну, я не уверен, что это срочно, но…

— Я поставлю чайник, — сказала она и сбежала прежде, чем он успел закончить фразу. — Пока вы здесь, можете еще взглянуть на кухонную раковину. На днях от нее исходил странный запах.

„Многовато для короткого визита“, — подумал Дэн примерно час спустя, выпив две чашки кофе и несколько раз отказавшись от третьего кусочка фруктового пирога. Как только он устранял — или сбрасывал со счетов — одну „проблему“, таинственным образом возникала следующая.

— О, вы такой умница, — похвалила его женщина, когда он поменял лампочку в светильнике на прикроватной тумбе. — Спасибо, дорогуша, — воскликнула она с явным восторгом, когда Дэн поставил рассекатель на кран в ванной.

А потом, когда он хотел встать и уйти — нет, правда, ему совершенно необходимо было уйти, — она застала его врасплох, спросив:

— А где же Патрик? Не то чтобы я жалуюсь. Вы гораздо милее. Но он в отпуске или что-то в этом роде?

Потрясенный, Дэн откинулся на спинку стула. Он так и думал, что она в курсе.

— О, — сказал он, с трудом сглотнув. У него было такое чувство, словно на зубы налип фруктовый пирог и залепил ему весь рот. — Он умер, — с трудом выдавил Дэн. — Я его брат. Простите, я думал, что говорил вам. — Он провел рукой по волосам. — Я запутался, кому говорил, и…

Она замерла, ошеломленная собственной бестактностью, и они оба с минуту сидели, глядя друг на друга.

— Боже милостивый, — наконец сказала она, ее глаза расширились от сочувствия. — Мне очень жаль. Как он?.. Я имею в виду, вы, конечно, не обязаны мне отвечать, но… это было неожиданно? Должно быть, так. Я видела его только… ну, в прошлом месяце. Я действительно удивлялась, почему он не отвечает на мои звонки, но подумала, что он, возможно, в отпуске, или потерял свой телефон, или… Боже мой. Что случилось?

Снова этот вопрос. Дважды за два дня. Дэн вспомнил настороженное лицо Итана, напряжение, которое выдавали его скрюченные пальцы, зажатая поза. Тем не менее Дэн не был обязан рассказывать что-либо арендатору Патрика так, как он должен был рассказать это сыну Патрика.

— Это был трагический несчастный случай, — сказал он Розмари, не встречаясь с ней взглядом. Отодвинул стул и поднялся на ноги. — Очень печально. А теперь, если вы меня извините, мне действительно нужно…

— Он же семейный человек, — воскликнула она, поднося руку ко рту. — Мне очень жаль слышать эту новость, Дэниел. Действительно, очень жаль. Патрик был очень добр ко мне на протяжении многих лет. Очень справедлив. Очевидно, время от времени он выходил из себя, но… — Она осеклась. „О мертвых — хорошо или ничего“. — Вы, должно быть, потрясены. Его бедные дети. И его родители! Как ужасно потерять ребенка. Они, должно быть, убиты горем.

Дэн сглотнул, вспоминая о маме, рыдающей на похоронах, в то время как глаза отца оставались сухими; единственным признаком его волнения был носовой платок, который он комкал в руках.

— Да, — пробормотал он.

— И вы сказали, что это был несчастный случай, не так ли? Какого рода несчастный случай?

Дэн попытался вернуть контроль над разговором.

— Если вы не возражаете, — сказал он, — я бы предпочел не говорить об этом. — Слава богу, похоже, это сработало. Прежде чем она успела спросить его о чем-нибудь еще, он направился к двери, хотя она сразу же встала, чтобы последовать за ним. В его голове промелькнуло видение, как он пытается покинуть помещение, а Розмари цепляется за его ноги, чтобы остановить его, продолжая задавать вопросы. — Спасибо за кофе, — сказал он, проделав путь по коридору и избежав регбийного захвата. — Приятно было познакомиться.

— Скоро увидимся, — крикнула она, когда он скрылся.

„Лучше бы не надо“, — подумал Дэн. Он поднял руку и продолжил идти. Быстро, пока его не заарканили и не втащили обратно.

Остальная часть недели Дэна оказалась неожиданно напряженной. Долгие пустые дни, проведенные в постели, остались в прошлом, теперь он разбирался со всеми нерешенными проблемами, которые возникли у арендаторов Патрика. Для семьи на Аделаида-Гроув были установлены новые замки. Согласована дата отъезда с парнем с Уайтклифф-роуд. Встреча, организованная с агентом Патрика по сдаче жилья, касалась рекламы недвижимости, которая скоро должна была освободиться. Хотя Дэн поклялся занять место своего брата только на время творческого отпуска, ему казалось, что он буквально следует по стопам Патрика, берясь за его работу.

Более того, он чувствовал, что его творческий отпуск был оживлен, спасен из челюстей поражения и перестроен, наполнен новой целью. С требующими внимания арендаторами и планом добрых дел он каждый день выходил на улицу, общался со всевозможными людьми, находил практические решения самых разных проблем. Это оказалось на удивление приятным. „Смена деятельности — это тоже отдых“, — всегда говорила его мама, и он начал понимать мудрость этих слов.

Следовало признать, что заниматься бумажной работой оказалось не так весело. Насколько мог судить Дэн, у Патрика, похоже, не было никакой системы. Он установил периодические платежи, по крайней мере, по основам — газу, воде, электричеству и муниципальному налогу, — но также нужно было платить сантехникам, электрикам и слесарям, некоторые из которых стали посылать ему раздраженные напоминания. Разобравшись со всеми счетами, которые он смог найти, Дэн заметил отправленное по электронной почте напоминание от бухгалтера Патрика о том, что в конце этого месяца необходимо отправить ежеквартальные документы о возврате НДС за январь — март, и решил, что, вероятно, ему следует начать собирать необходимые счета и квитанции.

Именно тогда, пункт за пунктом просматривая банковские выписки, он заметил один платеж, для которого не было соответствующего бумажного счета: ежемесячный платеж в размере нескольких сотен фунтов для Л. Фокс с пометкой „Техническое обслуживание“. Гонорар строителя? Он задумался. Художника или декоратора? Услуги по уборке? Это было странно, потому что, помимо этого конкретного получателя, другие перечисленные расходы были абсолютно очевидны. Там были квитанции на различные товары и услуги: плотник, штукатур, фирма по производству ковров, две бутылки средства для очистки канализации, бензин. Общее техническое обслуживание — бойлеры, сломанные замки и скрипучие половицы — похоже, всегда ложилось на самого Патрика, если судить по телефонным звонкам, которые получал Дэн.

Озадаченный, он повернулся к ноутбуку Патрика и отыскал файл с пометкой „Счета“, пролистал старые электронные таблицы, чтобы выяснить, есть ли какая-нибудь дополнительная информация. Оплата производилась первого числа каждого месяца и была указана в колонке с пометкой „Общие“, что не очень помогло делу. Охваченный любопытством, он еще раз просмотрел файлы. Кто бы ни получал эти ежемесячные платежи, он получал их на протяжении многих лет. Он заметил, что его пульс участился. Куда уходили деньги?

Его воображение разыгралось с новой силой. Патрик был замешан в отмывании денег? Переводил средства через свой бизнес-счет сомнительному человеку или компании? Он сморщил нос, не в силах до конца поверить в такой сценарий. Патрик был из тех парней, которые время от времени срезают углы, но Дэн был почти уверен, что он не был отъявленным мошенником. Может быть, его шантажировали? Но кто? Знала ли об этом Зои?

„Эти платежи определенно с душком“ — подумал он, продолжая прокручивать страницу. Похоже, не было никаких документов, подтверждающих обслуживание: ни счетов компании, ни какой-либо корреспонденции. Как Патрику вообще удавалось протаскивать их мимо бухгалтера? Затем он, в конце концов, добрался до электронной таблицы семи с половиной лет давности и заметил, что тогда этот платеж еще не производился. Хорошо. Таким образом, таинственный перевод уходил с банковского счета Патрика в течение семи лет и трех месяцев. Вопрос заключался в следующем: следует ли Дэну заняться этой маленькой загадкой или закрыть на нее глаза? Если у Патрика были какие-то неприятности или сговор, а Зои ничего не замечала, Дэн, конечно, не хотел втягивать ее в еще одну драму. Но все равно, учитывая, что он вынужден разбираться с декларацией по НДС, его могли привлечь к юридической ответственности за все, что произошло до этого.

Дэн вернулся к исходному электронному письму бухгалтера и нашел номер телефона. Черт возьми, он собирался выяснить, в чем дело, хотя бы для собственного спокойствия, если не по иной причине.

— Привет, — сказал он, дозвонившись до нужного человека. — Я готовлю декларацию Патрика Шеппарда по НДС и хотел уточнить платеж, потому что не могу найти никаких соответствующих документов… Да, каждый месяц он проходит как „Техническое обслуживание“. Не могли бы вы сообщить мне получателя, чтобы я мог отследить.

Он запнулся, не задав вопрос до конца, потому что ему только что пришло в голову, что существует несколько видов оплаты за обслуживание. Один — фактическое обслуживание имущества, как он изначально предполагал. Но ведь есть еще такая вещь, как выплата алиментов на ребенка? Что, если… О боже. Нет, конечно, нет!

— Ее зовут Лидия Фокс, — сказал бухгалтер. — Получатель платежа.

— Понятно, — выговорил Дэн внезапно охрипшим голосом. Он не хотел больше ничего знать. Должен ли он? — Ясно. Спасибо.

Он повесил трубку, а в голове возникла совершенно новая и ужасная картина. Лидия Фокс. Твою мать. Во что ввязался Патрик? Более того, что, черт возьми, с этим делать Дэну?

Ранним утром Зои почувствовала теплое дыхание на шее и маленькое извивающееся тельце. Она приоткрыла глаз и увидела, что Би забралась к ней в постель, и в этот момент до сознания дошел запах: слабый запах аммиака, который означал, что Би снова намочила постель.

— Несчастный случай? — пробормотала она, поворачиваясь, чтобы обнять дочь и гадая, который сейчас час.

— Да, — последовал ответ. — Но не волнуйся, на игрушки не попало. И я сменила трусики.

— Хорошо, — сказала Зои, заставляя себя снова погрузиться в сон.

В последнее время это случалось часто. Фактически почти каждую ночь с тех пор, как умер Патрик. „Каждый переживает потерю по-своему“, — говорилось в брошюре о горе, которую ей всучил лечащий врач. До сих пор горе Итана проявлялось в безмолвном уходе в себя и случайных вспышках ярости с побелевшим лицом; Гейба — в громких упорных спорах; Би — в рыданиях, настойчивом желании в любой ситуации надевать костюмчик единорога и мокрой постели. Зои, со своей стороны, все еще чувствовала себя так, словно переживает собственный фильм-катастрофу и в любой момент может угодить под обвал. Иногда — и гордиться здесь было нечем — ей даже хотелось, чтобы упомянутый обвал поторопился и избавил ее от страданий.

„Попробуйте перед сном принимать приятную лавандовую ванну“, — посоветовала доктор Гупта, явно не желавшая прописывать снотворные таблетки, несмотря на просьбу Зои. — Побольше тренируйтесь, чтобы к концу дня вы физически уставали. А как насчет того, чтобы поговорить с психотерапевтом, просто регулярно делиться своими мыслями с другим человеком? В конце брошюры, которую я вам дала, есть номер телефона, если захотите узнать больше. Ну и, конечно, я могла бы порекомендовать пару человек, которые могут помочь».

Зои вежливо поблагодарила, но знала, что не станет утруждаться. У нее не было сил обзванивать всех в попытке устроить себе терапию.

«Приходите через две недели, и посмотрим, как у вас дела», — сказала под конец доктор, но Зои до сих пор не записалась на следующий визит. Какой смысл?

Дыхание Би стало глубже и медленнее, она зачмокала губами. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-то кроме очертаний, но Зои могла представить, как лицо дочери смягчается и становится вялым, ее снова затягивает сон. Бедные ее малыши: такие растерянные, такие травмированные, такие потерянные. Даже сейчас, спустя несколько недель, казалось немыслимым, что Патрика больше нет рядом, чтобы утешить их и ее, рассмешить, сплотить их. Она не хотела каждую ночь делить постель с дочерью; она хотела, чтобы рядом был муж, лежал плотным утешительным холмиком под одеялом, чтобы его размеренное дыхание было ночным саундтреком ее жизни. Ей хотелось обнять его — в тысячу, в миллион раз сильнее, — чтобы они могли крепко прижаться друг к другу, чтобы его тело оставило отпечаток на ее теле… Но его нет. Она никогда больше не сможет обнять его.

Другие женщины, которых она знала, все время жаловались на своих мужей — таких ленивых, таких легкомысленных, таких эгоистичных, — и, конечно, она сама время от времени критиковала за это Патрика. К этому списку можно было добавить то, что он был безрассуден с деньгами, ужасно флиртовал, всегда бросал свою грязную одежду на пол в спальне, вместо того, чтобы положить ее в корзину для белья. Но она с радостью приняла бы все это и никогда больше не жаловалась, если бы только могла вернуть его. По крайней мере, тогда у нее была бы возможность извиниться за их последнюю ссору.

«Не думай об этом», — поспешно сказала она себе. Ночами, когда она лежала без сна в темноте, ее мысли почти всегда возвращались к ужасным вещам, которые она сказала в тот последний вечер, как будто это было ее личное чистилище. Ей предстояло нести очень тяжелый крест.

Она заставила себя вспомнить Патрика в один из его самых героических часов. Когда Итан был совсем крошечным, они жили в Илинге в убогой квартирке на первом этаже, и к входной двери начали подбрасывать неприятные записки. «Скажи своему отродью, чтобы перестал плакать, или я приду, чтобы заставить его заткнуться!» — угрожали в записках. Итану было три месяца, и у него были колики, и да, он действительно много плакал днем и ночью, но Зои делала все возможное. И, бледнея, читала записки. Она обошла дом и кротко извинилась перед сварливой женщиной лет пятидесяти с лишним, которая жила по соседству, но соседка быстро ее отшила. «У некоторых есть работа, на которую нужно идти! Я пожалуюсь в совет, если так пойдет и дальше — вызову к вам социального работника». Измученная ранним материнством и запуганная сердитой женщиной, Зои ничего не сказала Патрику, но затем, несколько ночей спустя, после того как у Итана был особенно мрачный день, около двух часов ночи из-за стены донеслась громкая музыка, напугав их всех и заставив Итана зарыдать с широко раскрытыми от страха глазами.

«Держу пари, это снова та женщина», — сказала Зои, пытаясь успокоить перепуганного сына.

«Какая женщина?» — спросил Патрик, вставая с кровати.

Зои не хотела втягивать его в эту ситуацию, но в итоге показала Патрику записки. Это было похоже на пробуждение супергероя или активацию чего-то изначального и фундаментального, генетического кода, в котором прописана ЗАЩИТА ЖЕНЩИНЫ И РЕБЕНКА.

«Так», — сказал он, стиснув зубы, а потом направился прямиком к соседке, чтобы нанести яростный ответный удар. Музыка стихла почти сразу, и Зои услышала, как женщина кричит: «Ну, теперь ты знаешь, каково это — просыпаться ночью от ужасного шума. Раздражает, не правда ли?»

Но Патрика было не остановить. На самом деле он был великолепен. «Как вы смеете, — услышала Зои его ответ. — Как вы смеете писать нам свои жалкие записки, угрожая моему сыну и изводя мою жену? Я раздумываю над тем, чтобы позвонить в полицию. Как думаете, это вам поможет? Станет лучше? Вы хоть представляете, как устает моя жена, как много мы пережили за последнее время? Она потеряла две пинты крови, когда рожала, вы знали об этом? Нет. Потому что вы не потрудилась даже спросить. Меня тошнит от таких, как вы. И я не хочу больше слышать от вас ни слова на эту тему, вы меня поняли? Больше ни слова. Иначе, помоги мне бог, я могу сделать то, о чем потом пожалею».

«Мой герой», — подумала Зои, когда за ним захлопнулась дверь. Великий защитник. С того момента, как она обнаружила, что беременна Итаном, Патрик был самым любящим мужем, лучшим отцом на свете. Но теперь у нее никого не было. Нужно было все делать самой, сражаться в собственных битвах и убирать собственный беспорядок. Пару дней назад после наступления темноты в дверь позвонил какой-то случайный парень, попросил денег, на что она вежливо отказала и закрыла дверь, но потом обнаружила, что нервно прислушивается, опасаясь его возвращения, и желает, чтобы рядом оказался Патрик, просто для безопасности. Иногда, когда она просыпалась ночью, как сейчас, она слышала вокруг дома странные звуки, ей казалось, что кто-то пытается вломиться. К этому времени она уже разработала план действий — разбудить детей, надежно запереться с ними в ванной и набрать 999^[9], но даже в этом случае вряд ли это был подходящий способ провести предрассветные часы.

«Видишь? Это то, с чем мне сейчас приходится иметь дело из-за того, что ты был достаточно глуп, чтобы умереть, — яростно подумала она. — Лежу здесь без сна, воображая самое худшее. На днях рыдала на улице, как сумасшедшая». По крайней мере, на этом фронте она загладила свою вину — утешала она себя. Сегодня утром она вернулась в бутик, где женщина была так добра к ней, и сунула ей в руку букет бархатистых лиловых анемонов, покраснев и бормоча извинения. Женщина, слава богу, оказалась милой, сказала, что ей совершенно не нужно извиняться, и даже записала свой номер на визитной карточке «на случай, если когда-нибудь захотите поболтать».

А еще оставались вопросы. Много вопросов. Оставался вопрос о том, что именно произошло между Патриком и Дэном в ту роковую ночь, — что-то, о чем Дэн наотрез отказывался ей рассказывать. «О чем вы вообще говорили в пабе?» — спросила она его после того, как смерть Патрика была подтверждена, когда все они на ощупь пробирались через ужасный новый пейзаж тяжелой утраты. Она хотела разобраться во всех деталях этих последних часов, изучить каждую подсказку, которая могла бы объяснить, почему Патрик ушел один и что могло с ним случиться. Она также отчаянно хотела узнать, что Патрик рассказал о ней, об их ссоре. Например, знал ли об этом Дэн? Выглядело так, будто Патрик покинул мир, рассорившись с двумя самыми дорогими и близкими людьми, и это разбило ему сердце. Но Дэн был неразговорчив; пряча глаза, он уставился в пол и пробормотал, что не может вспомнить, они оба слишком много выпили.

«Но ты помнишь, как разозлился настолько, что сказал, что он не может остаться у тебя; помнишь, как послал его по дороге вдоль реки навстречу смерти?» — резко спросила она, и это прозвучало скорее как крик.

«Зои, это не поможет», — сказала мама, успокаивающе положив руку ей на плечо, а Дэн не ответил, просто вздрогнул, а затем избегал ее взгляда.

С тех пор это не давало ей покоя: его пристальный взгляд сверху вниз, словно он поднял разводной мост. «Я не помню». Да, верно. Похоже, он все-таки помнил, но что-то не давало ему сказать ей. Что? Защищал ли он ее, скрывая неприятные, осуждающие замечания, высказанные о ней Патриком? Может быть, поэтому Дэн все это время держался в стороне? Неужели теперь он ненавидит и винит ее в том, что его брат утонул? Боже, можно сойти с ума и впасть в паранойю, но она не могла заставить себя задать эти вопросы вслух. Она не хотела, чтобы ей сказали: да, муж пошел на смерть, злясь на нее, обиженный после их ссоры. Это прикончило бы ее. Уничтожило то немногое, что от нее осталось.

А теперь Дэн появился у ее двери с видом кающегося повесы, и она знала, что он пытается поступить с ней правильно, но даже теперь ее продолжали терзать сомнения и подозрения. Что на самом деле произошло той ночью? Что заставляло Дэна молчать? Так или иначе, она знала, что ей придется из него это вытянуть. Как только она почувствует себя достаточно сильной, чтобы справиться с любой неприятной правдой.

Глава седьмая

В воскресенье Лиз Шеппард исполнилось семьдесят лет, и вся семья собралась на праздничный обед в «Большой Медведице» — впервые все вместе после похорон Патрика. Едва увидев мать, Дэн понял, что она плакала: она шмыгала носом, тушь размазалась вокруг небольших отеков под глазами.

— Счастливого дня рождения, мама, — сказал он, обнимая ее.

— Как может он быть счастливым, когда моего старшего сына с нами больше нет?

Она сглотнула, он крепче обнял ее и обменялся с отцом расстроенными взглядами. Было ли несправедливо со стороны Дэна сказать, что он всегда чувствовал себя вторым любимым сыном? На протяжении всего их детства Патрик неизменно был тем, кто прыгал выше, бил сильнее, очаровывал каждого встречного. Патрик был выше, красивее, смешнее, успешнее, в то время как Дэн был… ну, вроде придурка. Неудачника.

После смерти Патрика никто не сказал вслух: «Не тот сын умер», но Дэн был почти уверен, что его мама в какой-то момент так подумала. Даже сейчас, по прошествии нескольких недель, она с трудом могла смотреть ему в глаза.

— Мы постараемся сделать его счастливым, — сказал он через мгновение. — Поднимем бокал за Патрика. Уверен, он смотрит на тебя с небес, где бы он ни был. — Лично он не заморачивался с понятиями о загробной жизни, но его мама была убежденной верующей католичкой. — И он хотел бы, чтобы ты была счастлива сегодня, разве нет? В твой день рождения.

— И все-таки, осиротевшая мать в День матери. Что может быть ужаснее?

Проклятие. Это еще и День матери? Он украдкой огляделся, заметив, что паб полон улыбающихся женщин, расположившихся во главе каждого столика. На соседнем столе лежал блестящий воздушный шарик из фольги с надписью «Лучшая на свете мама» — да, и список «Специальных блюд на День матери», написанный мелом на доске рядом с баром. Черт возьми. День матери. Как он умудрился это пропустить?

— Хороший повод вспомнить, какой замечательной мамой ты была для него — и остаешься для меня, — сказал он после короткого колебания, задаваясь вопросом, получится ли вскрыть свой конверт с открыткой на семидесятилетие и добавить туда дополнительное поздравление с Днем матери. Скорее всего, нет. — Давай я принесу тебе выпить. Чего ты хочешь?

Она снова высморкалась и моргнула.

— Боже мой, я, должно быть, ужасно выгляжу, — сказала она, роясь в сумочке в поисках складного зеркальца и пудры. — Пожалуйста, Дэниел, большой бокал совиньон блан. — Она посмотрела на свое отражение, отряхнула с лица пудру. Лиз Шеппард, с ее шикарными серебристыми волосами, эффектными украшениями и элегантными сумочками, всегда заботилась о своей внешности. Однако сегодня она выглядела… ну, на самом деле довольно неряшливо, хотя она убила бы Дэна за такие слова. Обычно он не замечал такие вещи, но даже он видел, что ее волосы нуждаются в стрижке, а темно-синее платье помято.

— Очень большой, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Сейчас принесу ведро вина, — подтвердил он и тут вспомнил свою таблицу дома на холодильнике. Конечно! Ему следовало бы также включить в план своих родителей, чтобы попытаться заполнить пробелы, которые оставила в их жизни смерть Патрика. Он нежно сжал ее плечо. — Послушай, мам, я тут подумал. Есть ли что-нибудь, что Патрик делал для тебя раньше, что мог бы теперь сделать я? — спросил он. — Например… работа по дому или что-то еще?

Мама шмыгнула носом и убрала пудреницу.

— Нам не хватает того, как он заскакивал к нам, правда, Дерек? — жалобно сказала она. — Каждый раз, когда кто-то подходит к двери, я до сих пор думаю, что это может быть он, но…

— Да, — согласился ее муж, когда она замолчала, не в силах закончить фразу.

Он был неразговорчивым человеком, скупым на слова, как будто произнесение каждого из них стоило ему денег. Кроме тех случаев, когда он выходил из себя: уж тогда-то он извергал их по полной программе. Будучи маленьким мальчиком, Дэн однажды так испугался, когда его отец начал кричать на маму в машине за то, что она ошиблась с направлением, что обмочился и горячая жидкость просочилась через штанишки на виниловое заднее сиденье. Он до сих пор помнил, как, когда они, в конце концов, приехали и вышли из машины, мама вздохнула: «О, Дэниел», а Патрик порывисто обнял его.

— Заскакивал? — переспросил он. — В выходные, или?..

— Нет, на неделе. Он проезжал мимо и заглядывал выпить чашечку чая. Иногда помогал отцу, или ходил для меня за покупками, если у меня болели ноги, или… Ну, ты знаешь. Просто он часто у нас бывал.

Для Дэна это было новостью. Долгими часами недели, работая в своей стеклянной будке в Сити, он ни разу не заезжал так повидаться с мамой и папой. Ему и в голову не приходило, что Патрик может так их навещать.

— Верно, — сказал он, чувствуя, что упустил что-то очевидное. — Я понимаю. Что ж, может быть, мне стоит начать делать то же самое. — Он сделает то же самое, тут же подумал он. На этой же неделе придумает предлог, чтобы съездить в их маленький домик в Брентфорде и сыграть более активную роль в жизни родителей. — А пока позвольте мне принести напитки. Папа, чего бы ты хотел?

Он сбежал в толпу сыновей и мужей в баре, продолжая размышлять над тем фактом, что, похоже, пренебрегал родителями, в то время как Патрик явно не пренебрегал. Это было все равно, что обнаружить, что ты пропустил вечеринку, на которую были приглашены все остальные, — только в этом случае он должен был сам подумать о том, чтобы пригласить себя самого. Дэн всегда думал, что хорошо знает брата, но здесь было кое-что, о чем он не подозревал. Похоже, это была уже вторая вещь, о которой он не знал, потому что он до сих пор не смог отследить ту таинственную Лидию Фокс по платежам за «Техническое обслуживание», уходящим с банковского счета Патрика. Он искал ее по всем контактам на телефоне брата, просматривал учетные записи электронной почты и друзей в «Фейсбуке», но не нашел никаких следов. Кем бы ни была эта женщина, казалось, будто Патрик старался держать ее в секрете. Но кем она была для него?

«Должно же быть какое-то рациональное объяснение этим платежам», — твердил он себе. Должно быть. Его воображение рисовало всевозможные зловещие варианты, которые он не хотел даже рассматривать слишком пристально: была ли она любовницей, спрятанной в одной из его квартир? Патрик платил ей со счета своей компании, как будто она была каким-то коммерческим расходом, какой-то предоставляемой услугой? «Техническое обслуживание» наводило на мысль, что там должен быть ребенок, и это добавляло еще один уровень сложности. Но нет. Патрик плохо вел себя в прошлом — Дэн старался не зацикливаться на этом, — но ведь это уже из области безумных фантазий, правда?

— Привет, дорогой, нас прислали мама и папа, — раздался голос, он повернулся и увидел в баре тетю Мэри и дядю Колина. — Я выпью немного хереса, если ты угощаешь, а Колин — пинту горького. Колин?

— Пожалуй, — сказал Колин, который всегда соглашался с женой. Если бы она сказала ему, что он хочет «Ягер-бомб»^[10] или «Пылающую самбуку»^[11], он, вероятно, послушно кивнул бы.

— Я думала, мы сегодня придем последними — Колин, как обычно, не мог найти свои очки, — но, как я понимаю, Зои еще не приехала, — сочувственно закудахтала Мэри. — Должно быть, ей, бедняжке, очень тяжело, особенно когда все дети такие… А, вот и она.

Дэн оглянулся и увидел Зои с детьми, врывающихся в дверь паба. На лице Зои застыло обычное измотанное выражение, она озиралась, не обращая внимания на яростно препирающихся Итана с Гейбом, а также на Би, которая с настойчивым выражением дергала ее за рукав. «Кого она высматривает? — удивился Дэн, не в силах перестать думать о выплате алиментов. — Еще один ребенок, еще одна партнерша? Во что, черт возьми, ввязался Патрик — и как много знала Зои, если знала хоть что-то вообще?»

— О боже. Она совсем замоталась, верно? — нахмурившись, фыркнула Мэри, когда Гейб шлепнул Итана по руке.

— Зои! Иди сюда, — позвал Дэн и тут же задался вопросом, а знают ли дети, что сегодня День матери. Черт возьми. Если бы он знал, то мог бы в среду предупредить Итана и выдать ему немного наличных, чтобы он разобрался с открытками и цветами для мамы. Но если даже он, взрослый, оплошал, он был почти уверен, что дети ничего не организовали.

— Привет, — сказал он, взмахнув рукой, когда они приблизились. — Что будете пить? Особый бокал шипучки на День матери, Зо? — «Кстати, что для тебя значит имя Лидия Фокс, Зо?»

Зои выглядела бледной.

— Только чай, пожалуйста. Дети, чего вы хотите?

Итан попросил кока-колу. Би — лимонад — нет, апельсиновый сок, нет, на самом деле шипучий яблочный сок, да, определенно это. Гейб попросил пинту пива и сменил его на горячий шоколад, когда Зои отчитала его за глупость.

— Вы все знаете, что сегодня День матери, верно? — обратился Дэн к детям, многозначительно взглянув на Зои.

— О-о-о, — протянул Гейб, пристально глядя на нее. — Нет. Мы понятия не имели.

— Я думала, у бабушки день рождения, — нахмурившись, сказала Би.

— Ну, и это тоже, — сказал Дэн, — но…

— Все в порядке, ничего страшного, — перебила Зои. — Не начинай их мучить чувством вины. Би, давай найдем туалет, а то ты лопнешь. Мальчики, будьте добры, помогите дяде отнести напитки.

Дэн открыл было рот, чтобы защититься, но снова закрыл его. Он хотел сказать, что не пытается никого обвинять, а просто пытается быть вдумчивым. Но она уже уходила с Би.

— Кто следующий? — выкрикнул работник бара, и Дэн развернулся, чтобы сделать заказ.

— Не обращай внимания на маму, — грубо сказал Итан. — Просто она сегодня не в духе.

— Да, нам пришлось сесть на автобус, потому что машина не заводилась, а потом она сказала слово на букву «б», — сказал Гейб, ликуя при этом воспоминании. — Ну, на самом деле она не сказала «слово на букву б», она сказала «бля», но…

— Гейб, — предостерегающе сказал Дэн, когда тетя Мэри начала одергивать на себе кардиган, корча физиономию: «Господи, откуда только…» — Следи за языком. — Он подозвал бармена. — Извини, приятель. Будь добр, нельзя ли заменить эту пинту пива на колу? — Паб находился всего в десяти минутах ходьбы от его квартиры; раз машина Зои захандрила, он решил потом отвезти их домой. — Спасибо! — Затем он достал из бумажника двадцатифунтовую банкноту и протянул ее Итану. Лучше поздно, чем никогда. — Вот — может, ты выскочишь и купишь маме что-нибудь позже, когда вернешься в Кью. Букет цветов или коробку конфет, что-то в этом роде. Скажешь, что это от всех вас, хорошо?

Глаза Гейба округлились.

— Ух ты! Двадцать фунтов!

— Да, и я за ними присмотрю, — бросил Итан, засовывая банкноту в карман джинсов. — Спасибо, дядя Дэн.

«Еще одно доброе дело, которое можно добавить к своему балансу», — подумал он несколько минут спустя, неся напитки к столу. Два добрых дела, если Зои согласится, чтобы он подвез ее домой. Он задавался вопросом, сможет ли он когда-нибудь сделать достаточно, чтобы получить прощение. Пока Дэн в этом сомневался.

Зои никогда по-настоящему не праздновала День матери, поэтому, проснувшись в то воскресенье, удивилась тому, как скучно без Патрика, который в этот день посылал детей, чтобы те принесли ей поднос с завтраком и вазочку с живыми цветами из сада. (Однажды ей подарили несколько веточек, перевязанных ленточкой для торта; зима тогда стояла суровая.) В этом году — ничего. У нее не хватило духу сказать об этом детям. «Это неважно», — подумала она, сама готовя завтрак. Но потом машина не завелась, и она не знала, что делать, и это еще больше заставило ее скучать по Патрику. Он хорошо разбирался в практических вещах, он бы что-нибудь придумал.

— А мы можем поехать в папином фургоне? — с надеждой подал голос Гейб, но там не было места для них всех — и, кроме того, Зои никогда не нравилось водить его.

— Нам обязательно ехать? — простонал Итан, пиная шины бесполезного автомобиля.

— Да, у бабушки юбилей, и она пригласила нас всех на хороший обед в паб, — отрезала Зои, как только начал моросить дождь. — Мы поедем на автобусе.

Оказавшись в пабе, она почувствовала, что немного расслабилась. Лиз обняла ее и оживилась из-за детей, и даже Дерек старался изо всех сил, достав монету в 50 пенсов и показывая Би фокусы. Зои утешала себя тем, что ей не нужно было готовить. В то утро она вымыла голову, слегка подкрасила губы и надела красивый топ впервые за несколько недель, в результате чего снова почувствовала себя немного более похожей на человека. Дети тоже были в хорошем настроении, и Гейб, в частности, забавлял всех своими суждениями и какими-то ничего не значащими глупостями. На короткое время ей удалось подавить печаль и расслабиться, насладиться едой и компанией. Даже несколько раз улыбнуться. «Кто знал, — подумала она, обнимая на прощание свекровь, когда пришло время уезжать, — что маленькие радости могут иметь такое большое значение»?

Лучше всего было то, что Дэн предложил подвезти их домой. После той раздражающей поездки на автобусе это стало для всех большим облегчением. А когда они приехали, он некоторое время рылся под капотом ее машины, потом вошел и сказал, что он совершенно уверен — причина в разряженном аккумуляторе. По его указанию им удалось запустить двигатель, затем он предложил Зои проехать около пятнадцати минут, чтобы дать ему приличную зарядку.

— Назови это своим праздником в честь Дня матери, — со слабой улыбкой сказал он. — Пятнадцать минут покоя в воскресенье. Черт возьми, покатайся подольше, если хочешь. Включи какую-нибудь музыку. Я буду держать оборону до твоего возвращения.

— Не искушай меня, — сказала она, прежде чем неохотно призналась себе, что благодарна ему. — Спасибо, — добавила она. — Я ценю это.

— Нет проблем, — ответил он и поднял руку на прощание, когда она выехала с подъездной дорожки.

Для Зои это оказалось в новинку — бесцельно разъезжать по городу, когда ехать особо некуда. Обычно сидение за рулем было рутиной: она либо ехала в школу, в которой работала на неделе, либо в супермаркет, либо отвозила детей на мероприятие или вечеринку по случаю дня рождения, одним глазом поглядывая на часы, беспокоясь о том, чтобы не опоздать, и — чаще всего — пытаясь управиться с ссорами и толкотней, которые возникали на заднем сиденье, не теряя внимания к дороге. Сегодня все было иначе. Полная тишина, и никаких отвлекающих факторов. Оправившись от первоначального опасения, что машина может сломаться, она расслабилась. Включила радио и нашла какую-то оптимистичную танцевальную музыку, затем прибавила громкость. Черт возьми, это День матери, и рядом не было никого, кто мог бы критиковать ее пение. Забудь совет доктора Гупты о лавандовых ваннах и разговорной терапии — оказывается, лучше всего на свете петь отличную попсовую песню, это способствует настоящему оздоровлению. Это длилось до тех пор, пока не заиграла дрянная любовная баллада, и по ее лицу все равно покатились слезы.

В конце концов, Зои вернулась и обнаружила, что Гейб прилип к игровой приставке — ей действительно нужно было начать соблюдать более строгие правила на этот счет, — а Дэн принимал участие в одном из чаепитий Би вместе с расставленными в кружок плюшевыми медвежатами и мягкими игрушками. Итан был наверху и, она надеялась, делал домашнюю работу, хотя, скорее всего, тоже играл в компьютерную игру. Ну что ж. Сегодня она не собиралась скандалить.

— Все в порядке? — спросил Дэн, с комедийной изысканностью ставя свою миниатюрную чайную чашку в цветочек на неподходящее красное пластиковое блюдце.

— Все хорошо, — ответила она. — Еще раз спасибо. Могу я приготовить тебе кофе или что-нибудь еще?

— На самом деле я только что приготовила ему кофе, мамочка, — запротестовала Би.

Дэн сделал вид, что осушил пустую чашку, а потом для пущей убедительности причмокнул губами.

— Восхитительно, — заверил он. — Еще кофе было бы здорово, — ответил он Зои, вставая. — Спасибо, Би. Именно то, что мне было нужно.

Они пошли на кухню, и тут произошло что-то очень странное. Когда Дэн пошел за молоком из холодильника, он остановился перед ним как вкопанный, пристально всмотрелся во что-то, а затем сказал сдавленным голосом:

— Подожди, так ты ее знаешь? Эту Лидию Фокс?

— Что? — Зои на мгновение растерялась, пока не увидела, что он указывает на визитную карточку, прикрепленную магнитиком с изображением трамвая Сан-Франциско, и поняла, что это та самая карточка, которую ей подарила милая женщина из сувенирного магазина в начале этой недели.

— О. Нет, не совсем. Это просто какая-то женщина, которую я встретила в магазине.

— Ты познакомились с ней в магазине? — По какой-то причине Дэн выглядел совершенно ошеломленным. Она даже сказала бы, что он потрясен. Что, приняли закон о том, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми в магазинах? Почему он так странно себя ведет? — Недавно или…

— Да, несколько дней назад. А что?

— Что, она подошла к тебе и… Она следит за тобой или что-то в этом роде?

Зои уставилась на него, не в силах понять, к чему он клонит — и, действительно, в чем тут дело.

— Нет. Я просто… А что? — повторила она. — Ты ее знаешь?

Не успел он ответить, как они оба услышали звук входной двери и голос Итана:

— Гейб! Би! Идите сюда!

Вздрогнув, Зои резко обернулась.

— Где он был? — спросила она, чувствуя, что закипает. Зои могла поклясться, что отсутствовала всего двадцать минут, но, кажется, вернулась в параллельную вселенную, где не осталось ничего нормального.

— Хм, только что вышел, — неопределенно ответил Дэн.

В следующее мгновение Итан, Гейб и Би вместе вошли на кухню, Итан держал букет нарциссов, Гейб сжимал коробку «Милк Трей»^[12], а Би размахивала своим самым любимым розовым плюшевым единорогом.

— С ДНЕМ МАТЕРИ! — хором воскликнули они, сияя от собственной хитрости.

— Можешь оставить себе моего единорога, если правда хочешь, — щедро добавила Би, прежде чем, кажется, пожалела о такой импульсивной щедрости. — Я имею в виду, на сегодня.

Зои присела, чтобы они могли ее обнять, и на мгновение даже заплакала. Вода с нарциссов капала на плечо, угол коробки с шоколадными конфетами больно ткнулся в грудь, Би, пытаясь забраться к ней на колени, чуть не свалила ее на пол, но это было так здорово. Действительно здорово.

— Мои любимые цветы, мои любимые конфеты, и, конечно, мои любимые дети, — сказала она; любовь пролилась на нее, словно бальзам.

Только гораздо позже в тот вечер она припомнила странную реакцию Дэна на визитную карточку продавщицы и задалась вопросом, что это было. Наверное, ничего, решила она, запихивая в рот шоколадную помадку. Она решила не тратить время на размышления об этом, ведь все худшее уже позади. С этого момента был единственный путь — наверх.

Глава восьмая

Лидия раскладывала по тарелкам разочаровывающе скучные макароны с сыром, и тут зазвонил телефон. Был понедельник, время чая, и, оглянувшись и увидев на экране незнакомый номер, она решила его проигнорировать. Без сомнения, очередной мошеннический звонок насчет несуществующего заявления об ущербе, или телефонная компания, пытающаяся уговорить ее перейти на дорогостоящий тариф. Нет, спасибо. Кроме того, горох вот-вот закипит и сбежит из кастрюли, если она не займется им сию же секунду.

— Чай готов, — крикнула она Джемайме, которая последние двадцать минут упражнялась в наклонах в гостиной. — Отвали, — пробормотала она, когда телефон зазвонил снова.

Ворвалась Джемайма с растрепавшимися от гимнастики хвостиками. Темно-синие школьные носки собрались складками вокруг лодыжек.

— Мама, я забыла сказать, — начала она, переминаясь с ноги на ногу. — Знаешь что? Мисс Сержант выходит в июне замуж. За даму!

— Очень мило, — сказала Лидия, наливая дочери стакан молока и ставя его на стол.

Мисс Сержант была доброй, умной классной руководительницей Джемаймы и в настоящее время — объектом поклонения дочери. Обожаемая мисс Сержант была приглашена на день рождения Джемаймы еще в январе. («Пожалуйста, не считайте, что обязаны прийти», — шепнула ей Лидия, отводя ее в сторону во время встречи в тот день, когда пришли приглашения.) Она получила совершенно особенную рождественскую открытку, над которой Джемайма трудились целое воскресенье, а также являлась героиней бесчисленных историй, наблюдений и рисунков. Лидия радовалась, что у дочери есть отличный образец для подражания — это был шаг вперед по сравнению с Барби, как она полагала, — но была слегка ошеломлена безостановочным, нескончаемым энтузиазмом Джемаймы по отношению к этой женщине. Скажем так, она надеялась, что не воспитает в процессе становления какую-то фанатку.

— Я тоже хочу жениться на девушке, когда вырасту. Просто они мне нравятся больше, чем мальчики. Эй, мам, идея! Почему бы тебе не жениться на девушке? — сказала Джемайма, подтаскивая табуретку к раковине, чтобы вымыть руки. — Тогда тебе не будет одиноко!

— Я не одинока, дорогая, — возразила Лидия, раскладывая морковь и горошек по тарелкам и стараясь не уйти в глухую оборону.

— Ты немного одинока, — настаивала дочь. — Я слышала, как ты однажды говорила об этом Бриджит. И тебе не с кем поговорить, когда я ложусь спать. Может быть, мне сегодня остаться с тобой попозже?

Вечная оптимистка, всегда готовая попытать счастья — такой была ее девочка.

— Это очень любезно, но я в порядке, спасибо, — заверила ее Лидия, стараясь не рассмеяться. — Кроме того, тебе нужно выспаться после всего этого спорта. Помнишь, в школе ты говорила, что хочешь быть такой же высокой, как Поппи? Ну, ты растешь, когда спишь. Так что чем раньше ты ляжешь спать…

— Я буду становиться все выше, и выше, и выше! — Джемайма спрыгнула вниз и встряхнула руками, мыльная вода забрызгала школьную юбку. — Но ты могла бы жениться на даме. Если тебе не нравятся мужчины.

Упорство было вторым именем ее дочери. Ну, не совсем так, но, очевидно, могло бы быть.

— Кто сказал, что мне не нравятся мужчины? — мягко ответила Лидия. — Пожалуйста, вытри как следует руки.

— Ты сказала. Ты сказала Бриджит: «Ненавижу козлов-мужиков». — Джемайма искоса взглянула на нее и скользнула на свое место за столом. — Кстати, козел — грубое слово, — добавила она с несвойственной ей чопорностью. — И я это слышала. Не знаю, что сказала бы мисс Сержант, если бы узнала, что я слышала подобные слова от мамы.

— Прости. — Лидия поставила их тарелки на стол, затем сложила ладони рупором и притворилась, что кричит в окно. — Извините, мисс Сержант! Этого больше не повторится, я обещаю. — Она состроила Джемайме смешную гримасу и решила, что сейчас самое время продолжить разговор. — Итак! Расскажи мне подробнее о том, что произошло на батуте. Говоришь, вы изучаете новое упражнение?

— Да, но… — Джемайма взмахнула вилкой, не желая отвлекаться от более важного дела. — Ты могла бы жениться на Бриджит, — настаивала она. — Почему бы тебе этого не сделать?

Лидия сдержала вздох, вгрызаясь в макароны.

— Я довольна тем, что есть, — сказала она. — Только мы вдвоем. Ты же тоже так думала? Я помню, как ты говорила…

— Но если бы ты женилась на Бриджит, мы могли бы жить в ее доме. И я могла бы делить спальню с Роханом. Можно?

— Дорогая… — Это выходило из-под контроля. — Чтобы выйти за кого-то замуж, ты должна быть в него влюблена, ясно? Этот человек должен тебе очень, очень нравиться…

— Но тебе же нравится…

— И тебе должно хотеться этого человека целовать.

— Вы с Бриджит обнимаетесь. Я видела!

— Да, но… Это совсем другое. Она моя подруга. Я не влюблена в нее до безумия. Я не хочу ее целовать.

Джемайма надула губы.

— Не очень любезно с твоей стороны. Бедная Бриджит!

— Она, наверное, не хочет, чтобы я ее целовала, — заметила Лидия. — Ну, как бы то ни было, я рада, что мисс Сержант выходит замуж. Она тебе что-нибудь рассказывала о свадьбе?

— Не совсем. — Джемайма на мгновение задумалась, накалывая морковь и возя ее по сырному соусу. — Мам, можно я открою тебе секрет? Очень, очень большой секрет, который никому нельзя рассказывать?

— Конечно, можно. Ты же не собираешься тоже замуж, правда?

— Нет! Мама! Не будь такой глупой. Секрет в том, что… — Джемайма театрально огляделась, словно перепроверяя, одни ли одни, и понизила голос. Очевидно, это был вопрос чрезвычайной важности. — Секрет в том… Я собираюсь спросить мисс Сержант, можно ли мне быть подружкой невесты. И я думаю, она скажет «ДА»!

Тем же вечером, вскоре после того, как Джемайма легла спать, телефон Лидии снова зазвонил — она увидела тот же номер, что и раньше. «Лучше бы это было что-нибудь хорошее», — проворчала она, проводя пальцем по экрану, чтобы ответить на вызов.

— Алло?

— Привет. — Мужчина. Судя по последовавшей паузе — нерешительный. — Это Лидия Фокс?

Звонок из отдела продаж, догадалась она.

— Да, — все еще настороженно сказала она. — Кто это звонит?

— Я думаю, вы знали моего брата, — сказал мужчина. — Патрика Шеппарда.

Лидия нахмурилась. «Патрик Шеппард», — повторила она про себя, ломая голову, но не находя ответа.

— Никогда о нем не слышала, — сказала она.

— Правда? — сказал мужчина. Ей показалось или в его голосе прозвучал сарказм? — Ну, он семь лет платил вам деньги.

Платил деньги за?.. Руки Лидии внезапно стали липкими. До нее дошло.

— Вы имеете в виду Патрика Армстронга, — сказала она дрожащим голосом.

«Черт! О чем он?»

— Нет, я не имею в виду Патрика Армстронга. Я имею в виду Патрика Шеппарда, — последовал раздраженный ответ. — Слушайте, я не знаю, в какую игру вы играете, но оставьте мою невестку в покое, хорошо? Если вы собираетесь приставать к ней или…

— Что? — Лидия больше не могла следить за разговором. Все это не имело смысла. — Эй, погодите-ка. О чем вы говорите? Я ни к кому не пристаю. И единственного Патрика, которого я знала, звали Патрик Армстронг — по крайней мере, так он мне сказал, — сказала она с гораздо меньшей убежденностью.

В мозгу защелкали и закрутились шестеренки. После их разрыва Патрик, казалось, исчез с лица земли. Деньги на содержание, которые он платил ей каждый месяц, значились в ее банковских выписках как поступающие от ПШ Холдинг Лимитед, но когда она поискала компанию, чтобы попытаться узнать адрес, она обнаружила, что та зарегистрирована на счет бухгалтера. Бухгалтера, который отказался предоставить ей какую-либо дополнительную информацию о компании. «ПШ Холдинг», — повторила она про себя. ПШ. Может быть, Патрик Шеппард? У нее закружилась голова.

— Я понятия не имею, кто ваша невестка, — добавила она.

— Это неправда, — возразил мужчина. — У нее был ваш номер телефона на дверце холодильника.

Теперь голос звучал агрессивно, как будто злился на нее. За что? За то, что она вообще существует? — сердито подумала она. За то, что влюбилась восемь лет назад? И вообще, что это за чушь насчет дверцы холодильника? Может быть, он просто какой-нибудь случайный чудак.

— Я думаю, вы ошиблись номером, — сказала она. — А теперь прощайте.

— Подождите! — сказал он в тот момент, когда она собиралась повесить трубку. И, несмотря на всю странность этого разговора, что-то заставило ее остановиться. В конце концов, этот человек знал о деньгах на содержание. Если он действительно был братом Патрика — ее Патрика, — то зачем позвонил после стольких лет?

— Извините, — сказал он. — Позвольте мне начать с самого начала. Я помогал со счетами Патрика и звоню по поводу ежемесячного платежа, который отправлялся к вам.

Снова о платежах. Что-то внутри Лидии сжалось. О нет. Она надеялась, что ошибается. Патрик пытается перестать ей платить?

— Хорошо, — осторожно сказала она, сердце забилось быстрее. Она поджала ноги, усевшись на диване, затем передумала и опустила их на пол. Встала посреди комнаты и зарылась пальцами ног в мягкий ковер, как бы закрепляясь. Начинается.

— И — простите, что спрашиваю, но я пытаюсь разобраться… э-э… в ваших отношениях с Патриком. Э-э…

Лидия скорчила гримасу, хотя рядом не было никого, кто мог бы ее увидеть. Ее отношения с Патриком? Никаких с тех пор, как он бросил ее, а затем исчез из ее жизни.

— Почему бы вам не спросить об этом его самого? — ответила она через мгновение.

Последовала неловкая пауза.

— Его сейчас здесь нет, — сказал мужчина. — Он… Послушайте, может быть, мы могли бы встретиться? Возможно, было бы проще поговорить об этом с глазу на глаз.

Поговорить о чем?

— Это какой-то розыгрыш, да? Это он вас подговорил? — Она вдруг вспомнила, какое сегодня число, и застонала. — День дурака первого апреля — очень забавно. Весело. Кто вы? Это Бриджит дала вам мой номер?

— Нет! — ответил он. — Это не розыгрыш… и ничего в этом роде, клянусь. — Последовала пауза, затем он сказал: — Послушайте, я понимаю, что все это немного неожиданно. Но мы можем встретиться?

— А он там будет? Так… в этом все дело? — спросила Лидия. Она начала нервничать. Если это какое-то длинное вступление к тому, что Патрик скажет ей, что больше не собирается платить алименты на ребенка, тогда ему стоит подумать, потому что она найдет адвоката и подаст на него в суд. Ее карьера резко прервалась после рождения Джемаймы; часы по уходу за ребенком не оплачивались, плюс расходы оказались лишь незначительно меньше зарплаты. Она пять лет была матерью-домохозяйкой, и первый год они вдвоем были вынуждены жить в комнате для гостей у ее отца, потому что денег было совсем мало. Только когда Джемайма достаточно подросла, чтобы ходить в школу, Лидия получила от своего крестного работу в магазине на неполный рабочий день. Ей нужны были деньги от Патрика. Она очень сильно полагалась на его ежемесячный взнос на содержание их дочери.

— Нет, буду только я, — сказал мужчина. — Когда вы свободны на этой неделе?

Ей не понравилось, как это прозвучало. Ей совсем не понравилось, как это прозвучало. Она чувствовала себя так, словно попала в ловушку, но все равно ее захватила мысль, что Патрик может вернуться в ее жизнь. Она поймала себя на том, что говорит:

— Я заканчиваю работу завтра в час дня. Можем встретиться с вами в кафе в Ганнерсбери-парке примерно в половине второго?

— Хорошо, — сказал он. — Э-э… Как мы узнаем друг друга?

— Я буду в красном плаще, — сказала она, сморщив нос от того, как странно это прозвучало. По крайней мере, если они встретятся в кафе, вокруг будут и другие люди, подумала она. На случай, если он окажется полным психом. И она возьмет велосипед, так что в худшем случае она сможет просто запрыгнуть на него и быстро уехать.

— Увидимся завтра, — сказал он, и на этом все закончилось.

Повесив трубку, она откинулась на спинку дивана, подтянула к себе бархатистую подушку сливового цвета и обняла ее. Она понятия не имела, что делать со странными обвинениями этого человека (домогательствами?) и его настороженностью по отношению к Патрику. Она надеялась, что не ввязывается во что-то неприятное. Все еще хмурясь, она написала своей лучшей подруге Бриджит, оставив номер, с которого он ей звонил. «Вряд ли, но если вдруг меня завтра не будет в школе, знай, что я пошла на встречу с одним человеком. Вот его номер телефона. Пожалуйста, передай это в полицию, если через несколько недель меня найдут мертвой в мусорном мешке». Бриджит позвонила примерно через две секунды после того, как сообщение было отправлено.

— Что-о-о? Ты идешь на свидание или что-то в этом роде? Как его зовут? Рассказывай!

Лидия почувствовала, как внутри у нее все сжалось, потому что это, вероятно, будет что угодно, но не свидание.

— Я не знаю его имени, — с несчастным видом призналась она, все еще сжимая мягкую подушку. — Он не представился, а я так разволновалась, что не сообразила спросить. — Но это не то, что ты думаешь. Я расскажу тебе при встрече, но у меня не очень хорошее предчувствие по этому поводу.

— Я могу помочь? Тебе нужна моральная поддержка? Грозный мастер по кикбоксингу? — начала расспрашивать Бриджит, и Лидия слабо улыбнулась, вспомнив разговор с Джемаймой за ужином.

— Нет, но спасибо. Кстати, чтобы ты знала, моя дочь хочет, чтобы мы поженились, и, честно говоря, мне трудно придумать причину, почему бы не сделать это прямо сейчас, — сказала она, и они обе рассмеялись. — Спасибо, Бридж. Извини, что тебя взбудоражила; возможно, это пустяки, но… Ладно, выясню. Кофе в четверг?

— Обязательно, и с пирожными, — ответила Бриджит. Казалось, ей не хотелось отключаться. — Позвони, если понадоблюсь, хорошо?

— Спасибо. Обязательно.

Патрик Армстронг — или Шеппард, предположила она — ворвался в жизнь Лидии как неожиданный фейерверк, ослепительный и прекрасный, но закончился слишком рано. Она влюбилась в него так сильно, так безоглядно, что казалось, будто ее ноги отрываются от земли всякий раз, когда они разговаривали. Это было хорошее время в ее жизни; она жила в одном доме с Бриджит и двумя другими подругами и работала организатором художественных мероприятий в Ричмонде. Жизнь была сплошным нескончаемым водоворотом веселья — она любила свою работу и своих друзей, все время была занята и максимально пользовалась своей молодостью и одиночеством. И вот однажды вечером, представляя в Центре искусств первый акт ежемесячного вечера комедии, она поймала взгляд Патрика из зрительного зала, и мир начал вращаться еще быстрее.

Конечно, у нее и раньше были парни, но с Патриком все оказалось по-другому. Для начала она сама чувствовала себя по-другому — свободной и независимой, — а он на миллион миль опережал предыдущих парней-неудачников, которые все были либо эмоционально отсталыми, либо безнадежно неверными. Патрик был порядочным мужчиной: на десять лет старше ее, уверенный в себе, умный и красивый. Он обращался с Лидией как с принцессой, водил ее в великолепные тихие рестораны, бутик- отели и артхаусные кинотеатры. Все соседки по дому тоже влюбились в него, когда он в первый раз остался на ночь и на следующее утро приготовил всем на завтрак яйца- пашот. Кто бы не влюбился в такого мужчину?

Единственная проблема в отношениях с фейерверком заключалась в том, что, взлетев неизмеримо высоко, яркий и сверкающий, он так же быстро упал на землю, опаленный и потухший, мертвый. И какое бы будущее, по мнению Лидии, они ни могли разделить, ее мечты немедленно рухнули, когда через пять месяцев она обнаружила, что случайно забеременела. Они сидели в «Белом лебеде» теплым майским вечером за столиком у реки, когда она сообщила ему эту новость. Это было глупо, но, увидев результат теста, она лелеяла тайную дикую надежду, что Патрик возьмет ее за руки и выразит свою радость. Она представляла, как он скажет: «Все это немного преждевременно, но мы можем с этим справиться, верно? Ты та самая! Так и должно быть!»

Вместо этого он едва смог дождаться, чтобы уйти, и все выплыло наружу: резко выпаленная правда о жене и детях, брошенная скупыми фразами, как серия ударов в живот. «Я собирался тебе сказать, — сказал он, отводя взгляд и этим подчеркивая свою ложь. — Позволь мне дать тебе немного денег, чтобы избавиться от… чтобы позаботиться обо всем».

Тогда все запоздало встало на свои места. Почему он приходил только к ней; почему предпочитал тихие, уединенные рестораны и отели на окраинах города. Почему никогда по-настоящему много не рассказывал о своей семье и не писал в социальных сетях. Интрижка — так он называл их отношения, тогда как в ее представлении это была настоящая любовь или, по крайней мере, движение в этом направлении. Оглядываясь назад, она понимала, что ее так ослепила его яркость, что она не присмотрелась к остальному мелкому шрифту. Они виделись совсем недолго, но их разрыв выбил почву у нее из-под ног, и она так и не оправилась по-настоящему.

Злясь из-за того, что ее обманули, и убитая горем из-за того, что никогда больше его не увидит, она лелеяла мысли о мести; о том, чтобы разрушить его жизнь так же, как он разрушил ее. Но либо Патрик назвался фальшивой фамилией, либо исчез из Лондона, потому что его оказалось невозможно разыскать ни в Интернете, ни через реестр избирателей. Лидия запоздало поняла, что у нее остался только номер его телефона. Он держал ее, как собаку на поводке, а она была слишком увлечена и преданно следовала за ним, полностью ему подчиняясь.

Гордость и те немногие остатки достоинства, которые у нее оставались, удержали девушку от того, чтобы снова связаться с ним. И, может быть, не будь она беременна, то продолжила бы жить своей жизнью и вскоре оправилась бы от разочарования. Все было бы проще — она могла остаться на своей работе и в своем доме, встретила бы кого-нибудь другого и списала бы Патрика со счетов и извлекла из этого урок, что стоит контролировать себя, а не нырять с головой, думая, что влюблена. Вместо этого девушка оказалась в затруднительном положении, не зная, что делать. Если бы только мама была рядом, чтобы опереться, спросить! Это было самое трудное, самое одинокое решение в ее жизни. Затем, когда Фрэнк, ее отец, перестал угрожать, что разыщет Патрика и набьет ему морду, он хрипло сказал: «Знаешь, Лидди, ты была сюрпризом для меня и твоей мамы. Ты не была запланирована. И ты оказалась лучшим, что случилось в нашей с ней жизни. Самым замечательным сюрпризом».

Возможно, оглядываясь назад, можно сказать, что с ее стороны было глупостью принимать такое серьезное решение, руководствуясь чувствами, но, в конце концов, именно мысль о том, что ее мама столкнулась с подобной дилеммой и решила сказать «да» ребенку, «да» — жизни Лидии, подтолкнула ее принять решение. Может быть, это гормоны вселили в нее оптимизм; как бы то ни было, она тоже сказала «да». «Да» — одинокому материнству и всему, что с ним связано.

Что касается Патрика, то сначала она исключила его из уравнения — он ей не был нужен! — до тех пор, пока после рождения Джемаймы отец не посоветовал ей снова связаться с ним. «Он — отец ребенка, и на нем лежит ответственность, нравится ему это или нет, — сказал Фрэнк. — Каковы бы ни были твои чувства к нему сейчас, Джемайма не скажет тебе потом спасибо, если ты хотя бы не попытаешься. Ты должна связаться с этим человеком, Лидди, и все».

Он был прав, поэтому Лидия довольно неохотно отправила Патрику текстовое сообщение вместе с фотографией Джемаймы. «Это наша дочь, — написала она ему. — Мы обе хотели бы, чтобы ты стал частью нашей жизни, лично или хотя бы финансово».

Да, если быть честной, она почувствовала слабый проблеск надежды, что он может передумать, когда увидит их малышку. Ведь она была прекрасна, и это была такая милая фотография: круглое розовое личико, пухлые губки, напоминавшие бутон розы, когда она спала, неправдоподобно длинные ресницы. Но Патрик позвонил в тот же день и говорил кратко, совсем не кудахча и не восхищаясь. «Это угроза?» — начал он разговор, а потом холодно и скрупулезно изложил ей свои условия. Он не хочет видеть младенца — он в самом деле назвал ее «младенцем», как будто Лидия только что не написала ему имя, как будто Джемайма не была его собственной плотью и кровью, — но он будет каждый месяц вносить свой вклад на ее содержание при условии, что Лидия будет держаться от него подальше. Если она когда-нибудь попытается испортить его семейную жизнь, он немедленно прекратит выплаты. Это понятно?

К тому времени, конечно, всякая надежда была полностью уничтожена, и та любовь, которую она когда-то чувствовала, превратилась в боль, а затем в ненависть. Она ненавидела Патрика за то, что он ответил с такой бесчувственной резкостью, за то, что поставил такие ужасные, жестокие рамки. Если бы она была побогаче, то сказала бы ему, куда он может засунуть свои платежи. Но она не была богатой, поэтому оказалась загнанной в угол, и ей оставалось только согласиться. Да, ей все ясно. Да, она поняла. Так началась их молчаливая ежемесячная сделка: Патрик платил Лидии, чтобы они с дочерью не пытались проникнуть в его жизнь. Она приняла яд его двойного отказа и попыталась выбросить его из головы — в основном успешно, поскольку материнство занимало и отвлекало ее, — когда Джемайма превратилась из младенца в малышку, а затем в маленькую девочку, и Лидия держала себя в руках, жила и растила дочь. В любом случае им это удалось, и она гордилась собой.

Но теперь… Теперь ее жизнь была в опасности, она снова могла перевернуться с ног на голову. Патрик — через своего брата — снова вышел на связь, и она не могла не нервничать, вспоминая условия их соглашения. Если она нарушит его дурацкие правила, выплаты прекратятся. Неужели она нечаянно проговорилась? Джемайма время от времени задавала вопросы, но Лидия ни разу не раскрыла тайну Патрика и не вторглась в его жизнь. Во всяком случае она так считала. Так почему же он занялся ею? Что изменилось?

Боже. Она боялась этой встречи. Лидия уже знала, что этой ночью ей не удастся выспаться. «Патрик Шеппард», — подумала она про себя, оглядываясь на свой телефон и понимая, что теперь, когда она наконец узнала его настоящее имя, она может заняться поисками дополнительной информации о нем. Это было похоже на то, как будто ей вручили ключ, чтобы раскрыть тайну — она могла ввести его имя в строку поиска и начать копаться, набрасываться на фотографии его жены и детей, прикидывать, что еще она сможет найти.

Хотя иногда можно узнать слишком много. Иногда такое знание причиняет боль. Неужели она действительно хочет себя мучить, размышляя о подробностях его жизни без нее? Она занесла было руку над телефоном, но затем отдернула ее. Нет. Она прожила столько времени; проживет и еще, не зная подробностей, большое вам спасибо. Она справится с любым новым поворотом и с тем, что предстоит ей завтра.

Она взглянула на школьную фотографию второклассницы Джемаймы на книжном шкафу, всмотрелась в нежно любимое личико с ямочками, которое было наполовину Лидией, наполовину Патриком и немного самой Джемаймой, и почувствовала укол страха. Что бы это ни было, она просто надеялась, что сможет с этим справиться.

Глава девятая

«Патрик Кристофер Шеппард был лучшим из людей, — мысленно говорила Зои, идя по дорожке. — Он заставлял меня улыбаться каждый день, сколько я его знала. Он заставил меня почувствовать себя любимой. Самой любимой. А любить его было… — Она запнулась, подыскивая слова, которые адекватно описали бы ее чувства. — Это было все равно что стоять в потоке солнечного света, чувствуя, как тебя прогревает насквозь. Это было все равно что снова и снова выигрывать в лотерею».

Она все еще готовила прощальную речь, хотя дошла до того, что ей просто нравилось говорить о муже, даже если она была единственной слушательницей. Ей нравилась мысль о том, что он смотрит на нее сверху, где бы он ни был, и слышит ее похвалу. Честно говоря, все, что угодно, лишь бы попытаться загладить их последний ужасный разговор.

Она вздохнула, погружаясь в уныние. Не то чтобы они вдвоем так уж сильно спорили; у них обоих был горячий характер, но они не были одной из тех пар, которые вечно хмурятся и ворчат, ругая друг друга за глаза. Но в последние минуты они поссорились, и это было одной из худших вещей в смерти Патрика. Они никогда не смогут сказать «прости», никогда не обнимут друг друга и не помирятся, теперь они застряли так навсегда, их взаимные упреки навечно застыли между ними.

Сегодня она пришла на утреннюю прогулку в Старый Олений парк в Ричмонде, трава была густой и влажной после прошедшего дождя, деревья великолепны своими новыми, пронзительно-зелеными листьями, свежими и яркими. Черные дрозды деловито клевали землю, а воздух был мягким и влажным, как раз таким, что оставлял ее волосы в полном беспорядке, когда она возвращалась домой. Взглянув вверх, она заметила, что небо стало угрюмо-серым, мрачным и унылым, и пошла немного быстрее, раздумывая о том, что стоило бы прихватить зонтик. Это была самая длинная зима в ее жизни, и в некотором смысле она до сих пор не спешила уступать дорогу весне.

«И вообще, где эти чертовы бабочки?» — простонала она своей подруге Клэр через две недели после похорон. Мама с отчимом вернулись в Пенарт, и она чувствовала, что не в состоянии справиться в одиночку с домом и детьми, поэтому Клэр провела с ней несколько ночей, деля двуспальную кровать. В ту ночь они выпили довольно много красного вина, и Зои начала оплакивать тот факт, что все остальные, потеряв кого-то близкого, кажется, видели бабочку и воспринимали ее как прекрасное духовное послание от любимого человека. «Когда я увижу бабочку?» — причитала она. «Э-э… Думаю, в июле? — предположила Клэр, толкнув ее локтем. — Когда там они вылупляются? Не забывай, сейчас только март».

Зои покраснела, чувствуя себя глупо, но не отступила. Она читала и слышала так много историй о таинственных посланиях, приходящих с «другой стороны» после тяжелой утраты; знаки утешения, посылаемые тем, кто остался. Когда Патрик собирается, черт возьми, наконец сделать то же самое? Должна ли она понимать это так, что ему все равно?

«Хелен Бакстер из школы сказала, что видела перья, когда умер ее дедушка, — объяснила она. — Типа, он разбрасывал перья по тротуару. Однажды утром огромное белое перо оказалось даже на коврике у ее двери. Она была уверена, что это он их ей послал».

«Послал ей перья? — Клэр, всегда немного скептически относившаяся ко всему, что хоть отдаленно напоминало шаманство, казалось, не придала этому особого значения. — Ты что, имеешь в виду те штуки, которые все время случайно теряют птицы? Значит, ее призрачный дедушка специально выдернул их для Хелен, не так ли, и разбросал на коврике у двери? По-моему, звучит немного странно. Я только надеюсь, что у бедной женщины нет аллергии на перья».

«Клэр! Все совсем не так. Хелен говорила, что ей это было очень приятно, она была так уверена, что они от него — как будто дедушка снова с нею. — Зои сделала паузу, внезапно засомневавшись. Это казалось достаточно правдоподобным, когда Хелен рассказывала ей об этом, но из-за цинизма Клэр слова больше не складывались. — Я бы хотела, чтобы Патрик прислал мне что-нибудь подобное. Просто знак, понимаешь, что с ним все в порядке».

Клэр приподняла бровь. «Мне действительно нужно объяснять на пальцах?» — говорила ее мимика. «Дорогая, но ведь с ним не все в порядке, правда? — мягко напомнила она ей. Зои и Клэр познакомились в педагогическом колледже, и Клэр была учительницей естественных наук в средней школе до мозга костей, совершенно не способной развлекаться всякой ерундой. — Он у…»

«Не говори этого, — взмолилась Зои. — Пожалей меня. Пожалуйста, Клэр».

Они выпили снова, и это привело к глупому, граничащему с истерикой разговору о том, что именно Патрик может оставить ей в качестве призрачного послания — пару плоскогубцев, одну из своих многочисленных пар ненавистных очков для чтения, непарный носок… А затем Зои начала плакать, потому что ей стало грустно от того, что она выстирала все его носки и непарных не осталось. Она даже скатала их в аккуратные пары и положила обратно в его ящик, как будто ждала, что он наденет их в следующий раз. Каждый раз, когда она думала об этих чистых неношеных носках, ее сердце снова разрывалось.

В любом случае, что бы ни говорила Клэр, Зои все еще ждала своего знака. Как она могла отказаться от этой мысли, когда отчаянно хотела помириться с мужем после их последней ссоры?

— Я прощаю тебя, — выкрикнула она в холодный тихий воздух в надежде, что он как-нибудь ответит ей. — Ты меня слышишь? Я прощаю тебя, все в порядке.

В этот момент мимо прошла женщина в шерстяной шляпе цвета фуксии в сопровождении йоркширского терьера в элегантном клетчатом пальто и как-то странно посмотрела на Зои. Женщина, не собака, хотя, если подумать, собака тоже смотрела на нее довольно насмешливо. Может, собака была знаком от…

«Нет, прекрати это. Не хватало вдобавок ко всему прочему еще и сойти с ума», — простонала она про себя. Кроме того, если бы Патрик собирался вернуться и передать ей сообщение через собаку, он не выбрал бы йоркширского терьера; он выбрал бы что-то более мужественное. Дворнягу или немецкую овчарку. Может быть, даже стаффордшира, если бы загробная жизнь сделала его неуверенным в себе.

Зои поймала себя на том, что краснеет от этой безумной мысли, и порадовалась тому, что никто не может заглянуть ей в голову и понять, какой сумасшедшей она стала. «Возьми себя в руки, Зои. Шагай дальше. Твой покойный муж не воплотится в собаку».

Их спор даже не был особенно содержательным. Они были в кухне, пока дети находились в своих комнатах; это был золотой час, когда она готовила ужин и все были дома, благополучно собравшись вместе. Слушала забавную интернет-трансляцию, нарезая кубиками сельдерей и морковь; в холодильнике стояла симпатичная бутылка белого вина, и было так уютно находиться в помещении, когда дождь барабанит по окнам, а жалюзи опущены и скрывают мрак. Она вспомнила, как обрадовалась, когда Патрик вошел и бросил на пол сумку с инструментами. Его волосы были мокрыми от дождя. Он поцеловал ее в знак приветствия — их последний поцелуй, как оказалось, — и спросил, как прошел день. (О, если бы она только знала, что это будет их последний поцелуй, она бы поцеловала его совсем иначе! Но ее пальцы были в чесноке, и она не хотела испачкать ему рубашку, поэтому просто чмокнула его, не прижавшись и не обняв. Это было еще одно из ее непреходящих сожалений.)

Затем она рассказала ему во всех веселых подробностях о школе, в которой работала в тот день, и о том, как во время творческого задания один из шестилетних детей отважился внести свой вклад в занятие — действительно творческий, забавный вклад. Позже, во время перерыва, помощница преподавателя Луиза сказала Зои, что мальчик, о котором идет речь, Калеб, обычно никогда не выступал в классе. Никогда!

Патрик выглядел не таким впечатленным, как мог бы выглядеть в конце небольшого рассказа Зои. Он пожал плечами, положил в тостер хлеб (хотя она была рядом, стряпала ему ужин, который будет готов через сорок минут) и выпятил губу с выражением «Ну и что?». «И какой во всем этом смысл?» — не задумываясь, поинтересовался он.

Ей следовало бы тогда оставить эту тему, закрыть глаза на то, что он не разделил с ней ее радость, но его вопрос показался таким нелепым, и Зои действительно почувствовала себя слегка обиженной, поэтому перешла в контратаку. «Какой смысл в образовании? — презрительно ответила она. — Ты это хочешь сказать?»

«Я имею в виду, в том, чтобы написать рассказ. Это ведь совсем не важно, не так ли?» Боже, что привело его в такое состояние? Он наверняка знал, что не стоит затрагивать таким образом эту тему. «Ну, на самом деле это важно. Во-первых, это весело. Дети начинают сходить с ума от своего воображения. Они создают что-то вместе, как класс, так что это прекрасное совместное творчество, и…»

«Хорошо, — прервал ее муж. — Но это не поможет им в реальном мире, верно?»

Она уставилась на него, уязвленная. «Поможет, если мои уроки заставят их ощутить уверенность в себе, — ответила Зои. — Так и будет, если это поможет им работать в команде и чувствовать уверенность в том, что их идеи поощряются, а не отвергаются. Я прошла целый курс в университете о том, как учиться через игру — если дети…»

«О, в универе, — усмехнулся он. — Я все гадал, когда ты собираешься об этом упомянуть. Хотя поступление в университет учит далеко не всему, не так ли?»

Спор, казалось, становился все серьезнее и неприятнее с каждой секундой, он как будто катился с холма и набирал скорость. Этого последнего аспекта они уже касались раньше; Зои знала, что Патрик болезненно реагировал на упоминание об университете, не в последнюю очередь потому, что она выучилась, а он — нет. Он был умен, но не интересовался учебой, сдавал экзамены, но в шестнадцать лет ушел, чтобы сразу приступить к работе. «Университет жизни — это все, что тебе нужно, — утверждал он. — Все, что тебе нужно».

«Нет, — сказала она, устало выкладывая нарезанные овощи на сковородку. — Поступление в университет не научит всему, Патрик».

«Пустая трата денег, если хочешь знать мое мнение. Я, конечно, не ожидаю, что наши дети будут беспокоиться о таких вещах. Идти и приниматься за работу, вот что они должны делать. Иметь хоть немного собственной гордости, а не бездельничать, будучи студентами».

Она знала, что он намеренно пытается вывести ее из себя, и в другой раз могла бы шуткой снять напряжение, перевести разговор в более безопасную зону. Но теперь Патрик начинал действовать ей на нервы. «Ну, я надеюсь, что наши дети поступят в университет, — сказала она, добавляя в кастрюлю немного оливкового масла и все перемешивая. — Мне бы очень хотелось, чтобы они это сделали. Они все достаточно умны, чтобы делать все, что захотят. Почему ты отказываешь им в этом опыте?»

Она, конечно, знала, почему. Однажды он признался ей, что больше всего боится, как бы дети, став взрослыми, не опередили его в интеллектуальном плане. Не стали умнее его и не смотрели на него свысока, на своего папашу — синего воротничка с его фургоном и инструментами. Она сделала все возможное, чтобы успокоить его: «Конечно, они этого не сделают! Они восхищаются тобой, любят тебя…» Но Итан уже начал предпочитать ее, когда дело доходило до просьбы о помощи в домашнем задании, как будто чувствовал, что отец не сможет провести его через то, на чем застрял сам. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что это задевает гордость Патрика.

Спор продолжался, отрывистый и бессмысленный, учитывая, что Итану было всего четырнадцать и он даже не задумывался о своем дальнейшем образовании. Зои всегда умела быстро оправляться от срыва — быстро вспыхивала и быстро успокаивалась, и жизнь продолжалась, но Патрик был угрюмее, и он мог потом целый вечер париться в черном облаке. Она обрадовалась, когда он напомнил ей, что собирается встретиться с Дэном и остаться у него на ночь, чтобы помочь ему на следующее утро срубить засохшее дерево. Обрадовалась, что сможет провести вечер в одиночестве, попытаться вернуть то хорошее, счастливое настроение, которое было у нее до его прихода.

Конечно, воспоминание об этом сейчас терзало ее. Тот факт, что тогда она хотела провести вечер в одиночестве, а теперь у нее больше нет выбора — почти каждый чертов вечер она проводит одна на диване, с зияющей пустотой на противоположном конце, где должен сидеть Патрик, дружески касаясь ее ноги своей и рассказывая о прошедшем дне.

А потом он не пришел домой на следующий день, и она предположила, что это, должно быть, потому, что он все еще злился на нее, кипит, не может забыть о ссоре и жить дальше. Когда в то утро она позвонила Дэну и услышала, что Патрик даже не остался на ночь, она снова приняла это на свой счет — решила, что он, должно быть, так сердится на нее, что не захотел даже возвращаться домой. Только несколько часов спустя, когда от него все еще не было никаких вестей, до нее начало доходить, что, возможно, могло произойти что-то худшее.

Ее палец скользнул за правое ухо, где был участок сухой, шелушащейся кожи, доходивший до линии волос. Зои часто терла это место, когда чувствовала себя несчастной, хотя знала, что, вероятно, делает еще хуже. Уже почти придя домой, с раскрасневшимися от свежего воздуха и движения щеками, она поклялась достать немного вазелина или ночного крема, чтобы снять раздражение. Тут она остановилась как вкопанная на тротуаре перед домом, когда поняла, кто сидит на пороге: на нее в упор смотрел большой черный кот, которого она никогда раньше не видела.

У нее перехватило дыхание.

— Патрик? — недоверчиво прохрипела она.

При ее приближении желтые глаза кота тревожно округлились, и он сжался в комок, а потом перемахнул через низкую стену в следующий палисадник и исчез в кустах.

Зои отыскала ключи и вошла в дом. Прислонилась изнутри к двери, чувствуя себя полной идиоткой. Слава богу, никто из соседей не видел, как она звала какого-то кота именем покойного мужа. Они подумают, что она совсем сошла с ума. Зои обхватила голову руками и на мгновение замерла. На днях плакала при незнакомке в магазине, теперь вот разговаривала с котом… «Возьми себя в руки», — стиснув зубы, приказала она себе.

Глава десятая

— О! Привет, — сказала Лиз, открыв дверь и увидев стоящего на пороге Дэна. — Что случилось, любимый?

— Привет, мам, — поздоровался Дэн. — Просто решил заскочить.

Она подняла тонко выщипанные брови и уставилась на него в явном недоумении.

— С тобой все в порядке? — Она не протянула руку, чтобы пощупать ему лоб, но Дэн был уверен, что она хотела это сделать. — Что-то не так?

— Нет! — Его слегка задел ее вопрос. — Я просто подумал, что… Ну, знаешь, решил заглянуть. Поздороваться, узнать, как вы с папой. — Ясное дело, она чувствовала, что должна спросить его. Ведь он не делал этого целую вечность, понял он, пронзенный чувством вины. Наконец она позволила ему переступить порог.

— Что ж, какой приятный сюрприз. Прелестно! — сказала она, приходя в себя, и нервно пригладила волосы — Дэн с тревогой заметил, что они были растрепаны и не в форме. Она хотя бы причесывалась утром? — Дерек! — крикнула она, поднимаясь по лестнице. — Пришел Дэниел. Заскочил поздороваться.

— С ним все в порядке? — донесся откуда-то сверху приглушенный голос ее мужа, и Дэн почувствовал, как улыбка на лице начала каменеть, словно застывающий бетон.

— Иди и взгляни сам, — отозвалась Лиз, пропуская Дэна в гостиную.

Хотя, выйдя на пенсию, Лиз и Дерек переехали из маленького дома в Хаммерсмите, где выросли Дэн с братом, гостиная была перенесена практически прямо оттуда. Два дивана цвета шалфея, один большой, один маленький, расположились углом вокруг телевизора, по бокам стояли те же ореховые столики, под которыми маленький Дэн устраивал себе логово, и книжный шкаф, где зачитанные тома Уилбура Смита^[13] ряд за рядом уютно соседствовали с книгами Даниэлы Стил^[14]. Даже газовый камин с фальшивым углем был похож на тот, перед которым Дэн сидел после ванны, закутанный в халат с картинками из «Звездных войн», с кружкой какао перед сном. На каминной полке стояли все те же фотографии: старые школьные снимки мальчиков с оскаленными зубами и прическами «под горшок», день свадьбы Патрика и Зои, выпускной Дэна, внуки на Рождество и черно-белая фотография со свадьбы самих Лиз и Дерека, метель конфетти, застывшая вокруг них в воздухе, застенчивые улыбки из рамки.

Также там была… да, самая нелюбимая фотография Дэна, на которой Патрик держал его за голову на Брайтон-бич, когда они были еще мальчишками. В детстве они всегда неплохо ладили, но иногда Патрику нравилось напоминать Дэну, при необходимости — силой, кто здесь главный. На фотографии они оба ухмылялись, хотя, если присмотреться (как это сделал Дэн), можно было увидеть вспышку унижения на лице Дэна, улыбка на самом деле была хрупкой и фальшивой. Даже сейчас в ушах у него звучала насмешка брата: «Девчонка! Девчонка!» — когда Дэн заплакал.

Оглянувшись и обнаружив, что в комнате до сих пор никого нет — мама готовила напитки на кухне, — он убрал фотографию подальше, задвинул за большую фотографию семьи, празднующей сороковую годовщину свадьбы Лиз и Дерека. Так будет лучше.

— Итак, — сказала его мама, входя с подносом, на котором стояло все для чаепития, — что же тебя привело? Присаживайся, Дэниел, не нужно церемоний.

— Я… — Он не мог снова сказать, что просто заскочил, потому что начинал чувствовать себя, словно в комнате с эхом. Дэн подтащил один из столиков поближе к дивану, чтобы ей было куда поставить поднос. — В День матери меня поразило, что в последнее время я тебя почти не видел. Слишком был занят работой. Так что, пока я не в офисе, я подумал, что мог бы приходить немного чаще — ну, знаешь, как раньше Патрик.

Пальцы Лиз слегка дрогнули на чашках. Ее лицо было бледным и ненакрашенным, в огромном сером кардигане и темно-синих брюках она казалась маленькой и сморщенной.

— Он был хорошим мальчиком, — машинально сказала она. Казалось, это был автоматический ответ: вы упомянули имя Патрика, она сказала вам, какой он хороший. Возможно, Дэн чувствовал себя параноиком, но он поймал себя на мысли, что это может быть легкий упрек в его адрес. Он тоже был хорошим мальчиком?

— Да, — беспомощно согласился он. — Но теперь, когда его нет рядом, может быть, я смогу в чем-то заменить его, если ты захочешь. Делать то, что раньше делал для тебя Патрик.

— Тебе не нужно заменять его, любимый, ты сам по себе, — напомнила она ему, наливая чай.

Ее ногти, обычно блестяще накрашенные, сегодня были без лака и выглядели старыми и желтыми. «Когда это ее руки стали такими узловатыми?» — с приливом грусти подумал Дэн.

— Я знаю, но… — Он поежился. — Просто хочу быть полезным.

— Понимаю. — Она передала ему кружку, затем сделала глоток из своей. — ДЕРЕК, — позвала она. — ЧАЙ! — Посмотрела в сторону окна и прокомментировала: — Погода меняется.

— Да, — согласился он. Последовала небольшая пауза, а затем он спросил: — Так есть ли что-нибудь? Я имею в виду, что я могу сделать. Чтобы быть полезным. Любая мелкая работа по дому или… я мог бы заскочить за тобой в магазин или починить что-нибудь сломанное…

В дверях появился отец со своим обычным отстраненным, безразличным видом, и Дэн замолк на полуслове.

«Я так люблю своих детей, — однажды сказал Патрик в пабе, уставившись в свой пинтовый стакан. Должно быть, прошло несколько месяцев после рождения Би, и он весь вечер ликовал, хотя и был явно измотан, но внезапно задумался и даже стал сентиментальным. — Я бы сделал для них все, что угодно, ты же знаешь. Но мне немного странно и грустно, потому что я знаю, что наш отец не испытывал к нам таких чувств. Ты понимаешь, что я имею в виду?»

Дэн тогда был поражен — никто не хотел бы сталкиваться с мыслью, что родители их не любят, — но должен был признать, что Дерек Шеппард никогда не был приятным мужчиной. Обнимал ли он когда-нибудь своих мальчиков? Мог прилюдно поцеловать жену? Он много лет работал архивариусом в тогдашнем Мидлсекском университете и всегда выглядел так, словно предпочел бы листать старые бумажки, а не общаться с другим человеком.

— Привет, сынок! Рад тебя видеть. Чему же мы обязаны такой великой честью?

Даже в простом вопросе отца звучал сарказм. Дэн открыл было рот, но мама опередила его.

— Он заскочил, чтобы быть полезным. Сделать что-нибудь по дому, — объяснила она.

— Вот оно что? — Отец нахмурился, как будто это было плохо, дерзко, и Дэн почувствовал, что испытывает желание отступить, как во время детских сражений. Затем он выглянул в заднее окно — слава богу! — лужайка выглядела какой-то лохматой. Зои, возможно, и отклонила бы его предложение о стрижке, но отец всегда ворчал по поводу необходимости следить за газоном. Может, это его шанс?

— Давайте подстригу вам газон? — предложил он.

Родители переглянулись, между ними замелькали невысказанные вопросы. Наконец отец пожал плечами.

— Если хочешь, — ответил он.

— Это было бы очень любезно с твоей стороны, Дэниел, — добавила мать.

Дэн улыбнулся им обоим и допил свой чай, но не мог избавиться от ощущения, что они… ну, в общем, потакают ему. Не воспринимают всерьез. Неужели он как-то неправильно все понял?

Спустя некоторое время он вытащил из сарая косилку, повернул голову и увидел, что они наблюдают за ним из гостиной. Мама помахала ему рукой, и он помахал ей в ответ. Это было хорошее, полезное дело, напомнил он себе, когда отец открыл заднюю дверь, чтобы показать ему, где лежит удлинитель. Определенно, дело, достойное его списка добрых дел. Он решил, что только ради этого можно вынести любую неловкость.

В это время в Чизвике Лидия изо всех сил пыталась сосредоточиться. Она работала в магазине недалеко от Хай-стрит. Здесь продавались мягкие подушки и покрывала, а также керамика, ксилографии и украшения местных ювелиров, и она обычно находила это место успокаивающим. Воодушевленная своим боссом Джонатаном, который всегда говорил ей, что, работая на него, она зарывает в землю свои таланты, она сама шила множество чехлов для подушек из мягкого твида или тканей «Либерти»^[15], с принтами приглушенных расцветок, и всегда было что-то, что нужно было сделать, даже при таком малом числе клиентов, как сегодня. Но ее мысли продолжали кружиться вокруг вчерашнего телефонного звонка, и теперь, оглядевшись, она поняла, что ее охватывает отчаяние. Хватит ли этой работы, чтобы поддержать их, если Патрик решит изменить статус-кво? Неужели она вот-вот получит грубый и страшный финансовый пинок?

Лидия всегда любила шить, с самого детства. Еще в шестом классе ей предложили место в университете на факультете дизайна костюмов, и она тщательно изучала на курсе детали моделей — корсеты! пошив одежды! модную одежду и многие другие прелести — так долго и упорно, что даже сейчас помнила измятые, исписанные страницы в конспекте. Но когда ее мама, Элеонора, в том году заболела, школьная работа больше не казалась приоритетной, и, пока ее друзья продолжали учиться, Лидия проводила свои дни, упорно ухаживая за матерью, желая, чтобы ей стало лучше. «Конечно, я поправлюсь, — говорила Элеонора, сжимая руку Лидии. Ее пожатие было слабым, как у феи, едва заметным. — Как только я поправлюсь, мы отправимся в Австралию, чтобы отпраздновать это, слышишь? Я всегда хотела показать тебе мои любимые пляжи, мой город. Что ты думаешь насчет этого?»

Это было самое ценное предложение в жизни Лидии, но оно так и не осуществилось. Состояние Элеоноры ухудшилось, и она попала в больницу, а затем, всего через несколько недель, снова вернулась домой, потому что больше ничего нельзя было сделать. Она потеряла волосы, и Лидия садилась рядом с ней, охлаждая ее горячую лысую голову влажной губкой и поднося чашки с водой к потрескавшимся губам, чтобы она сделала глоток. Об учебе она больше не думала. Лидия даже не стала дожидаться результатов экзаменов, чтобы узнать, что она не поступила в университет. Она была так ошеломлена горем, что ее это больше не волновало. Казалось, ничто не имело значения по сравнению с потерей человека, которого она любила больше всего на свете.

Она много подрабатывала и всегда справлялась, работая в розничной торговле и некоторое время в качестве помощницы, прежде чем устроиться на любимую работу в центр искусств. Но, конечно, когда Лидия стала матерью, все это прекратилось, пока Джемайма не пошла в школу, а потом Джонатан предложил ей подработку. Сначала она обманывала себя — «эй, это тоже творческая среда, я работаю с художниками и, возможно, могла бы продвинуться, помогая выбирать новые произведения искусства для чьих-то полок», — но реальность оказалась куда прозаичнее; она проводила большую часть времени за кассой или направляла приезжих к метро. Когда Элеонора впервые приехала из Сиднея, Джонатан был лучшим другом ее мамы. Он делал все возможное, чтобы стать благосклонным крестным отцом, поощряя Лидию посещать вечерние занятия и возвращаться к образованию, но, в конце концов, ей пришлось быть прагматичной. Это все здорово, но как она может себе это позволить? И кто будет присматривать за Джемаймой? Все было не так просто, как он, кажется, считал.

Пересекая комнату, чтобы добавить новые товары на полки, Лидия заметила свое отражение в зеркале и пару раз моргнула, прежде чем застенчиво узнала себя. Обычно она носила яркие винтажные наряды, которые шила сама, но сегодня она намеренно выбрала более сдержанную одежду. Ее единственная и неповторимая черная юбка до колен, элегантная блузка оливково-зеленого цвета, аккуратные золотые «гвоздики» в ушах, черные туфли-лодочки. Она хотела выглядеть, как человек, который скажет: «По этому вопросу мне придется проконсультироваться с моим адвокатом», к которому отнесутся серьезно, если возникнут какие-либо разногласия.

Тут в магазин вошла женщина в стильном сером брючном костюме на высоких каблуках и сделала несколько покупок: одну из великолепных медных брошей Марты Макки^[16] в виде лисы, гравюру Иво Кука с изображением летящих ласточек в рамке и полотняный абажур в стиле пятидесятых, с повторяющимся мотивом лодки, который нравился самой Лидии. «Прекрасный выбор», — сказала Лидия, тщательно упаковывая и пробивая покупку в кассе. Сейчас большинство людей расплачивались карточками, особенно когда общая сумма покупки превышала двести фунтов, как сейчас, но эта клиентка вытащила бордовый кошелек из крокодиловой кожи и начала отсчитывать толстую пачку банкнот.

— Десять, двадцать… — Она протянула Лидии деньги.

Магазин снова опустел, а мысли Лидии все возвращались к наличным, которые теперь лежали в кассе. Все, что на них можно было купить. Если бы она попала в совсем уже скверное финансовое положение, возникло бы у нее искушение начать прикарманивать наличные от таких, как сейчас, продаж, вместо того, чтобы проводить платежи через систему? Заметит ли Джонатан, если она немного позаботится о себе? Приближался его шестидесятый день рождения, и он был занят, планируя сложную вечеринку, поглощенный мыслями о коктейлях и нарядах. Было бы нетрудно протащить лишнюю сотню туда-сюда, если потребуется…

Дверной звонок снова зазвенел, вошел новый клиент, и Лидия вытянулась по стойке «смирно», в ужасе от того, что ее мысли приняли такой недобросовестный оборот. Она всегда гордилась своей честностью; никогда в жизни ничего не крала. Что, черт возьми, с ней не так? Была ли перспектива встречи с братом Патрика причиной такого странного поведения? Если так, то чем скорее все закончится, тем лучше.

Вернувшись домой после встречи с родителями, Дэн поймал себя на том, что смотрит на собственный сад, особенно на все еще маячивший там мертвый платан. Всякий раз, когда он, как сейчас, входил на кухню, его взгляд устремлялся к нему через окно, больные ветви дребезжали, как кости на ветру, безжизненные и безлистные. Насмешка. Его следовало срубить и убрать еще в феврале, с Патриком, как и планировалось, но… Ну, события и все такое. События.

Он стоял почти здесь же, когда Зои позвонила утром после их с Патриком последней ночи в пабе. Он уж было решил не отвечать, когда увидел, как ее имя высветилось на экране телефона, закатил глаза при мысли о том, как это глупо со стороны брата — заставить жену позвонить и извиниться. «Патрик чувствует себя очень плохо из-за того, что произошло…» Но это все равно ничего бы не изменило. На этот раз Патрик зашел слишком далеко. Но оказалось, что она звонит совсем по другому поводу.

«Извини за беспокойство, Дэн, но не мог бы ты попросить моего мужа перезвонить мне, пожалуйста? — попросила она. — Не сейчас, конечно, если он орудует электроинструментом или взбирается на дерево, но в какой-нибудь подходящий момент. Он не отвечает на звонки».

Дэн фыркнул, догадываясь, что Патрик, должно быть, застрял по дороге в пробке. Ха. Он бы поплатился, если бы брат как ни в чем не бывало постучал сейчас в дверь. На самом деле ему повезло бы, если бы он сбежал без ран от бензопилы, учитывая то настроение, в котором до сих пор пребывал Дэн. «Его здесь нет», — коротко ответил он.

«О, — сказала Зои. — А когда он ушел? Знаешь, я думала, это займет у вас больше времени. Тогда ясно. Может, поэтому он и не отвечает. Твой сад теперь выглядит получше?»

Дэн понял, что они говорят о разных вещах, и нахмурился. «Нет… Я имею в виду, что его здесь вообще не было. Прошлой ночью он не остался».

На мгновение воцарилось озадаченное молчание, затем они оба заговорили одновременно. «Значит, он не…» — начал Дэн.

«Здесь его тоже не было, — одновременно сказала Зои. Замялась, нервно рассмеялась и спросила: — Так где же он провел ночь? Или мне не следует об этом спрашивать?»

«Он… Ну, я думал, он пошел к тебе», — сказал Дэн. Это, по общему признанию, придало происходящему новый импульс. Куда делся Патрик?

«Он не вернулся. Я сегодня не на работе, я надеялась… — Зои замолчала. — Так что же произошло? Почему планы изменились?»

Дэн стиснул зубы. Если Патрик исчез в сильном раздражении, чтобы заставить Дэна почувствовать вину, то он не собирается до этого опускаться. Он отказывался чувствовать себя виноватым в чем бы то ни было, когда единственным виноватым был Патрик. «Мы немного повздорили, — сказал он. — Я видел, как он пошел вдоль Темзы, так что я подумал, что он направляется домой».

«Из Хаммерсмита? Почему он не взял такси?»

Ее вопрос был резонен. Но Патрик, вероятно, просто захотел побыть в одиночестве, подумал Дэн, вместо того чтобы тащиться с братом обратно на главную дорогу. Он мог бы даже забраться в ближайшую «Голубку», чтобы выпить утешительного виски, прежде чем идти дальше. «Я не знаю — все немного накалилось», — признался он. Он напомнил себе, что не собирался расстраиваться из-за этого. Не будет расстраиваться.

«Ну, и из-за чего? Что такое ужасное случилось, что он не вернулся к тебе?»

Дэн на мгновение заколебался, его взгляд привлек скворец в саду, который по-бандитски скакал, склонив голову набок.

«Дэн?» — подтолкнула Зои, и ему пришлось быстро соображать. Он ни за что не мог сказать ей правду. Ни за что.

«Ничего особенного, — сказал он наконец. — Слишком много выпили. Ты пробовала позвонить ему на рабочий телефон? Может, в другом у него сел аккумулятор».

«Да, он где-то в доме — я слышу, как он звонит. Черт возьми. Где же он тогда? Дай мне знать, если он появится, хорошо? И я тебе сообщу, если что».

Поначалу Дэн не слишком беспокоился, предполагая, что брат, должно быть, провел ночь у приятеля и сейчас отсыпается после выпивки. Без сомнения, он скоро появится у Зои с охапкой нарциссов и массой извинений и очарует ее улыбкой. У него это хорошо получалось. «Дэн, ты сказал, что у вас вышла небольшая ссора», — рискнула снова намекнуть Зои, но он отмахнулся. «Неважно», — ответил он. Но на самом деле для Дэна это было важно.

Прошел день, наступил вечер, а от Патрика по-прежнему не было никаких вестей. Позвонила Лиз, с которой Зои связалась, желая узнать, из-за чего был спор. «Надеюсь, ты не расстроил его, — упрекнула она. — Ты же знаешь, каким он бывает чувствительным». В этом весь Патрик, подумал Дэн, закатывая глаза. Единственный человек, который мог изваляться в дерьме и вынырнуть, благоухая. Действительно, чувствительный. Прошлой ночью Патрик был чувствительным, как кирпич, летящий в окно, если судить по тому, как он разговаривал с Дэном. Тем не менее Дэн начал ощущать подкрадывающийся страх. Что-то было не так. Потому что Патрик был не из тех, кто вот так срывается и исчезает на долгие часы. Да, временами он мог быть ненадежным, но он был всегда привязан к телефону; это было совершенно не в его характере — игнорировать звонки и сообщения, дистанцироваться.

К тому времени, когда Дэн снова поговорил с Зои и изложил свои опасения, она уже опередила его, связавшись с местными больницами, друзьями, семьей, а несколькими минутами ранее — с полицией. «Я не понимаю, что такое случилось, что он не остался у тебя, — волновалась она. — Ты что-то от меня скрываешь? Или покрываешь его? Мне сейчас очень нужно знать, понимаешь? Забудь о братской верности или о каком бы то ни было кодексе, который у тебя есть, — Дэн, мне нужно знать, что с ним все в порядке».

От этих вопросов его передернуло. Он придумал несколько фраз в ответ — настолько коротких, что их можно было произнести на одном дыхании, — но произнеся их, он понял, что Зои не совсем поверила ему. Однако у них были более важные дела, на которых нужно было сосредоточиться: шли часы, а от Патрика так и не было вестей. Оглядываясь назад, Дэн с трудом мог вспомнить, как они тащились сквозь это время, заполняли последовавшие странные дни ожидания, когда страх усиливался с каждым тиканьем часов. Было такое чувство, как будто они все сходят с ума. Он продолжал думать о том, что люди просто так не исчезают, — только не взрослые мужчины с семьей, бизнесом и всеми атрибутами прекрасной жизни. Четыре дня спустя полиция снова вышла на связь. Тело мужчины было найдено выброшенным на берег в Воксхолле, и, когда Зои попросили приехать и опознать его, она подтвердила, что это — ее муж. Ее покойный муж, Патрик Кристофер Шеппард, который ушел и не вернулся. Полиция захотела поговорить с Дэном, как с последним человеком, который видел его живым в ту ночь. Был ли Дэн виноват? Это было именно так. Чувство вины обрушилось на него, как удар коленом между ног, за которым последовали двойные удары горя и потрясения. Патрик просто ушел из его жизни, и они никогда больше не смогут увидеться, не говоря уже о том, чтобы помириться и все исправить. Он все вспоминал свой последний взгляд на брата.

Ему снилось, что они вместе идут по тропинке вдоль реки, что он — Дэн — передумал и зовет Патрика обратно. «Не будь идиотом, ты можешь остаться, — хрипло и неохотно говорил он в этих снах. — Это не значит, что я прощаю тебя. Не прощаю, ты, кусок дерьма. Но ты можешь остаться, ясно?»

Именно так должны поступать братья, ведь так? Держаться вместе, несмотря на хорошее и плохое, быть не разлей вода. Но вышло иначе. В реальной жизни Патрик уходил, а Дэн не смог найти слов — или милосердия, — чтобы остановить его.

Это был настоящий кошмар наяву. Поначалу никто из них не мог воспринять эту новость. Дэн поймал себя на том, что одержимо размышляет над тем, как его брат оказался в реке, какая ужасная цепь событий привела к этому жуткому, кошмарному исходу. Патрик всегда был сильным пловцом, был уверен в себе и в бассейне, и в море. Он был энергичен и здоров — его смерть оставалась загадкой. Не знать, как он умер, что произошло в эти последние мгновения его жизни, было мучительно. Испугался ли он, когда пришел конец? Был ли он вообще в сознании? Дэн продолжал представлять себе, как лицо брата погружается под воду, как река поглощает его. Однажды он видел, как в Гринвиче на берег Темзы выбросило мертвую собаку, и он так и не смог забыть раздутый, искаженный труп, уродливую голову с пустыми глазницами, выеденными рыбами. Он продолжал представлять себе безжизненное тело Патрика, грязное и промокшее, выброшенное приливом на илистый берег реки, и хуже этого не было ничего.

Вскрытие показало травму головы, но им объяснили, что это могло случиться из-за того, что Патрик упал и ударился головой перед тем, как свалился в реку, или, в равной степени, из-за нападения, ограбления, которое заставило его пошатнуться и потерять равновесие. И вообще, где именно он упал в реку? Дэн довольно регулярно ходил пешком и ездил на велосипеде по тропинке вдоль Темзы и обнаружил, что снова и снова пытается пройти по возможному пути брата. На больших участках тропинки были ограждения или кусты, отделявшие пешеходов от воды, но были и участки, где человек мог запросто свалиться в воду и утонуть. Или, если уж на то пошло, броситься туда намеренно. Но он бы этого не сделал, не так ли? Только не Патрик. Он любил жизнь, по крайней мере, Дэн всегда так считал. Ему определенно было ради чего жить.

На него снизошла привычная усталая грусть, и Дэн оторвал взгляд от сада. На самом деле он знал, что должен нанять рабочего, чтобы тот разобрался с платаном, просто избавился от этой штуки раз и навсегда. Один из соседей на днях довольно многозначительно спросил, когда его уберут, но мертвое дерево так сильно ассоциировалось с последней ночью Патрика и чувством вины Дэна, что он ощущал какой-то психологический блок, не дающий ему это сделать.

Он пошел за ключами от машины и попытался стряхнуть с себя тоску. Через полчаса он должен встретиться с Лидией Фокс, и ему придется объяснить ей официальную версию смерти брата, а также выяснить, что было между ней и Патриком все эти годы. Он был настороже, полный глубоких подозрений. И глубокой преданности Зои. Но когда он разговаривал накануне с этой Лидией, разговор получился очень странным. Патрик, должно быть, назвался ей вымышленным именем (Армстронг, действительно, усмехнулся он про себя — типично; вообще-то странно, что Патрик не сказал ей, что его фамилия Тестостерон), а она так настороженно говорила об их предполагаемой встрече, как будто не доверяла Дэну.

Справедливости ради, ей стоило быть осторожной, хотя бы потому, что он твердо намеревался предостеречь ее, чтобы она держалась подальше от Зои и детей. Когда Дэн увидел визитную карточку с ее именем на холодильнике Зои, у него чуть не случился сердечный приступ, и он сразу же сделал худшие выводы — что Лидия собирается шантажировать Зои или как-то обмануть ее, что она замышляет что-то плохое, и ее нужно остановить. Он проклинал себя за то, что, не сдержавшись, выпалил на кухне Зои: «Постой, так ты ее знаешь? Эту Лидию Фокс?» — потому что после этого уже не мог положить визитную карточку в карман и забрать, опасаясь привлечь к ней еще больше внимания. Ему пришлось украдкой сфотографировать детали, когда Зои пошла открывать входную дверь. Его мысли лихорадочно метались. Но Зои явно не знала, что Лидия была кем-то другим, кроме женщины, которую она встретила в магазине, и Дэн хотел, чтобы это так и оставалось.

Сегодня он очень ясно даст понять Лидии: «Не разговаривай с Зои. Держись подальше. О, и эти деньги, которые тебе платил Патрик? Это должно прекратиться, потому что я не могу позволить Зои узнать, что ты существуешь. Ясно? Кстати, если тебе интересно, почему он тебе не звонит, так это потому, что он умер».

Боже, он совсем не жаждал этого разговора. Дэн был не из тех неуправляемых парней, которые вздрагивают и исчезают в баре, когда кто-нибудь начинает говорить о своих чувствах, но все равно такие разговоры заставляли его чувствовать себя неловко. Начинало зудеть под воротником. Он уже знал, что это будет один из самых мучительных разговоров в его жизни. Надеялся, что эта Лидия не начнет рыдать и сходить с ума. «Почему бы вам не спросить его самого?» — сказала она, когда он упомянул о ее отношениях с Патриком. В настоящем времени, как будто Патрика можно было сейчас о чем-то спросить. Кажется, она все еще считает, что он жив — если, конечно, не провела прошлую ночь, лихорадочно роясь в Интернете в поисках информации, теперь, когда узнала его настоящее имя.

Они договорились встретиться в кафе в Ганнерсбери-парке, современном одноэтажном помещении сплошь из массивного дерева и стекла среди деревьев, и когда Дэн двинулся к нему по траве, он почувствовал, что у него поднимается кровяное давление, по жилам разливаются уколы стресса. Во что он ввязался? Кто такая Лидия и какую власть она имела над Патриком? Он продолжал представлять себе женщину с суровым лицом и холодным взглядом, в то время как в голове у него крутились ярлыки типа «разрушительница семьи» и «воздыхательница». Может, она шантажировала Патрика? Может, повесила на него что-то подлое и с тех пор заставляла его расплачиваться за это?

Он вздохнул, не в силах полностью поверить ни в одну из этих идей. Несомненно, всему этому должно было быть рациональное объяснение; что-то, о чем он не подумал. Кто знает, может быть, через десять минут они вдвоем будут смеяться над его глупостью и непониманием.

В любом случае хватит сомневаться. Прямо сейчас ему нужно было сосредоточиться на главном вопросе: как он собирается покончить со всем этим ради Зои. Кем бы ни была эта Лидия и какова бы ни была ее игра, он не станет тратить время и выяснит все раз и навсегда.

Глава одиннадцатая

Дэн подошел ко входу в кафе. После недавнего сильного ливня тропинка была мокрой, с деревьев все еще капало, свежий воздух пах хвоей. Влажные выносные столики были пусты, но внутри маняще горел яркий свет. «Я буду в красном плаще», — сказала Лидия, как будто они шли на «свидание вслепую», и Дэн, выходя из машины десять минут назад, представил, насколько скучным было бы по сравнению с этим его собственное описание. Джинсы и темно-синяя толстовка с капюшоном. Это никак не отличало его от любого другого мужчины средних лет.

Он увидел ее сразу, как только вошел: длинные каштановые волосы, ниспадающие на лицо в форме сердечка, мелкие аккуратные черты, руки сжимают дымящуюся кружку. Красный плащ сох на спинке соседнего стула, сбоку свисал велосипедный шлем. Она подняла глаза, встретилась с ним взглядом, и что-то произошло с ним. Какая-то неожиданная химическая реакция. «Потому что она была хорошенькой», — догадался он, а не той подлой, неприятной женщиной, которую успело нарисовать его воображение. Он не ожидал, что она окажется такой… ну, такой милой.

— Лидия? — спросил он взволнованно, подойдя к ней.

Должно быть, это она. Единственными другими людьми в этом месте были пожилая пара, делившая огромный кусок торта «Виктория», да молодой человек с влажными темными волосами, который склонился над альбомом для рисования с карандашом в руке.

Она вежливо улыбнулась в ответ, хотя он видел, что она встревожена.

— Привет, — сказала она. — Вы на него похожи, — выпалила она, и ее щеки порозовели, как будто она позволила себе излишнюю фамильярность.

Он проигнорировал это замечание, не зная, как на него ответить. Он не собирался расслабляться, пока не узнает побольше о Лидии Фокс. Сегодня он будет хладнокровным и отстраненным.

— Могу я вам что-нибудь принести? Напиток? — спросил он. «Потому что это единственное, что я тебе сегодня предложу, — подумал он. — То есть кроме билета в один конец из жизни моей семьи».

Она покачала головой, поэтому он пошел к стойке и заказал себе латте.

— С двойным кофе, пожалуйста, — попросил он, чувствуя острую потребность в кофеине. Все, что угодно, лишь бы оно могло помочь ему пройти через это.

Он сел напротив нее и открыл было рот, чтобы начать, но она опередила его:

— Я не знаю вашего имени.

— О. Дэниел, — ответил он. — Дэн.

— Дэн, — повторила она. — Привет, Дэн. Вообще-то, мне кажется, я сейчас припоминаю, как он о вас рассказывал. — Она настороженно улыбнулась ему, но Дэн не знал, как реагировать. Гримаса была, пожалуй, лучшим, на что он был способен.

«Не пытайся подружиться со мной», — подумал он, вспоминая поникшие плечи Зои в супермаркете. Вспоминая, как много он ей должен.

— Привет, — повторил он. — Итак…

— Так в чем же все-таки дело? — перебила она.

Во рту у него пересохло, и он глотнул слишком горячий кофе, испытывая легкое раздражение от того, что она продолжает держать бразды правления в разговоре, тогда как это он должен был по праву его вести. Теперь он чувствовал себя не в своей тарелке еще до того, как начал.

— Это касается Патрика, — сухо ответил он.

— Да, — сказала она. — Это я поняла.

Ее глаза были темно-карими и тревожными, она сжала свою кружку. Все было бы намного проще, если бы она так не походила на встревоженного олененка, подумал Дэн, готовясь к тому, что должно было сейчас произойти.

— Я не думаю, что вам известно, что произошло — я почти уверен, что вы этого не знаете, — поэтому я просто расскажу вам, — начал он. Кофе и адреналин хорошо взбодрили ему пульс. — И мне действительно жаль, потому что это ужасные новости, но… Дело в том, что он умер. Патрик умер.

Вот оно. Он рискнул взглянуть Лидии в лицо, и она уставилась на него в ответ, ее лицо вытянулось от потрясения.

— Он… что? Он умер?

Черт, совершенно же ясно, что она впервые об этом услышала. Как она думала, где тогда был Патрик все это время?

— Да. Он… — Прошло шесть недель с того события, но все равно произносить это вслух было не легче. — Он утонул.

— Утонул? — переспросила она. Прижала руку ко рту и несколько раз моргнула. Когда он снова посмотрел на нее, то заметил, что в ее глазах блестят слезы. — О боже мой. Мне так жаль. Не могу поверить. Это было последнее, что я ожидала от вас услышать.

Слеза сорвалась с ресниц и скатилась по лицу, увлекая за собой полоску темной туши.

— Я знаю. — Дэн уставился на стол. — Однажды вечером он шел домой, выпил немного, мы думаем, что ему просто не повезло и он свалился в реку, но… — Он печально пожал плечами, заставляя себя произнести следующие слова: — Мы не знаем, что произошло. Видите ли, он был один, так что…

Его охватили переживания. «Он был один». Патрик умер в одиночестве, вода хлынула в его легкие, тело погрузилось под черную поверхность реки, когда он должен был быть в комнате для гостей Дэна, храпеть и бормотать во сне. Это была ужасная, ужасная смерть.

— Это ужасно. Такая трагедия. Мне так жаль, — повторила Лидия с болью в голосе. Ее лицо и без того было бледным, но внезапно побелело, как мел. Дэн надеялся, что она не упадет в обморок, ее не стошнит и у нее не случится еще какой-нибудь экстремальной физической реакции. — О боже, и теперь Джемайма никогда не узнает… — добавила она, но прикусила язык, не договорив до конца.

Джемайма. Его затошнило. Вот и все. Им с Лидией не придется смеяться над взаимным непониманием, как он надеялся. Оказалось, что его первая догадка с самого начала была верна.

— Это ваш ребенок? — спросил он, чувствуя, как внутри его что-то рушится. О, Патрик. Он не мог до конца в это поверить.

— Да. Мой и Патрика. Ваша племянница, я полагаю.

Дэн моргнул. Его племянница. Господи, так и есть. Он не задумывался об этом в таком ключе. Он был так поглощен своим стремлением защитить Зои, что не думал ни о чем другом.

— Э-э-э. Да, — опешив, выдавил он.

Лидия принялась рыться в сумочке — он подумал, что в поисках салфетки, пока не понял, что она ищет свой телефон, чтобы показать ему фотографию. «Нет, — хотел сказать он, поднимая одну руку, как полицейский, останавливающий движение. — Не показывай мне это». Ему нужно было, чтобы эта женщина и ее ребенок оставались незаметными, анонимными. Часть жизни Патрика, которую он мог бы эффективно закрыть и разорвать. Но было уже поздно.

— Вот, — сказала она, поднимая мобильник. Ему улыбалась девчушка с каштановыми волосами, собранными в хвостики. Щель между передними зубами, брызги веснушек на носу.

— Это она. Ей семь лет.

Лицо девчушки было оживленным и выразительным; казалось, она вот-вот рассмеется или скажет какую-нибудь шутку, и Дэн ощутил внезапную вспышку симпатии, потому что она была удивительно похожа на Би. «Они могли бы быть сестрами», — подумал он, прежде чем вспомнил, что да, в каком-то смысле они и были сестрами. У нее были волосы другого цвета — больше похожие на каштановые волосы Лидии, чем на песочно-русые Би — но нос был тот же, и улыбка у нее была такая же, как у Патрика. Он обнаружил, что в горле стоит комок. До сих пор эта девочка — Джемайма — была не более чем призрачной возможностью, в которую Дэн изо всех сил не хотел верить, но теперь она стала реальной. Человеческое существо. Вторая дочь Патрика. Дэн был встревожен тем, как сильно это выбило его из колеи.

— Она прелестна, — сказал он отрывисто. — Она действительно выглядит… — Он собирался выпалить «как моя другая племянница», но не смог. Не мог связать их вслух вот так, ради Зои. Знала ли Лидия вообще, что у Патрика были другие дети? Он должен был действовать осторожно, не позволить себе наговорить лишнего.

Пора сменить тему.

— Итак, вы с Патриком — когда вы?.. Как долго вы были?.. — Он даже не смог закончить свой вопрос. Часть его не хотела знать никаких подробностей, потому что на каком-то уровне он все еще надеялся, что это окажется какой-то обман, неправда. В то же время другая его часть нуждалась в том, чтобы установить основы, поместить эту историю в какие-то рамки. Ему также нужно было понять, почему это произошло. Как мог Патрик так поступить с Зои и с детьми.

— Как долго мы были вместе? Пять месяцев или около того, — ответила она. — Он бросил меня, когда я узнала, что беременна. Я не планировала беременность, но Патрик действительно не захотел ничего знать. В тот же день он умыл руки и сказал, чтобы я больше никогда с ним не пыталась связаться. Что было очень мило. — Выражение ее лица посуровело — Дэн видел, что он причинил ей боль, — но когда она поймала его взгляд, она опустила глаза. — Извините. Сейчас мне кажется неправильным говорить что-то плохое.

Дэн не мог за ней угнаться.

— Подождите, сколько, вы сказали, лет Джемайме?

— Ей семь лет. И она потрясающая. — На ее лице была смесь гордости и отваги, как будто она бросала ему вызов, если он вдруг надумает оспорить это. — Я понятия не имела, что Патрик женат, вот какой я была наивной, но все равно, когда я забеременела… — Она покраснела. — Это была случайность, как я уже сказала, но я не захотела просто так от нее избавиться. Он сказал мне… он сказал, что заплатит за… ну, вы понимаете. Аборт. — Она запнулась на этом слове. — Но я решила ее оставить.

Все происходило слишком быстро, чтобы Дэн мог оставаться в курсе.

— Вы не знали, что Патрик был женат, — повторил он, пытаясь собрать историю воедино так, чтобы понять, найти версию, в которой его брат не выглядел бы таким плохим парнем.

— Нет! Потому что он не упомянул об этом, и я предположила — ну, вы же не предполагаете, если кто-то флиртует и льстит вам, что он уже женат, не так ли? Мне и в голову не приходило, что он женат, ни на секунду. — Она повысила голос. — Как думаете, я стала бы с ним встречаться, если бы знала, что у него есть жена? — Она издала насмешливый смешок, ее глаза были такими каменными, что Дэн занервничал. — Я не такая, — сказала она, тыча пальцем в воздух. Затем ее губы задрожали, и она поднесла руку к лицу. — Не могу поверить, что он мертв. Извините. Это не укладывается в голове. Я знаю, что это было давно — я даже не видела его с тех пор, но я всегда надеялась, что Джемайма все равно когда-нибудь встретит его. Что он будет любить ее так же сильно, как я.

Дэн все еще чувствовал, что отстал на много миль, увязнув в своих прежних предположениях. На самом деле Лидия не была разрушительницей домашнего очага. И, кажется, даже не была злобной шантажисткой.

— Значит, вы больше не встречались после ее рождения, — сказал он. Наверняка он где-то ошибся. — Он и Джемайма…

Она покачала головой:

— Никогда не встречались. Его это не интересовало.

Было заметно, как сильно это ранило ее, но она была гордой, потому что, сразу после того, как позволила себе быть уязвимой, произнеся эти слова, она бросила на него взгляд, который ясно говорил: «Не смейте меня жалеть».

Но было слишком поздно, потому что он уже это сделал. Ему было ужасно жаль ее. Действительно больно за нее.

— Простите, — пробормотал он, потрясенный отвратительным поведением брата. — Это… довольно дерьмово.

Никогда не увидеть собственного ребенка. Ни разу. Это было больше, чем дерьмово, это было отвратительно. О чем только думал Патрик?

— Это его утрата, — сказала Лидия, и лицо ее было таким напряженным, таким свирепым, что казалось, будто она может ударить его по голове, если он осмелится предположить, что это она что-то утратила.

— Да, — согласился Дэн. Он не мог не думать о том, как сильно Патрик любил своих троих детей, как безмерно гордился каждым из них — и как безмятежны и счастливы они были рядом с ним, своим отцом. Да, для Патрика было утратой не знать этого своего четвертого, тайного ребенка, но, боже, это была утрата и для маленькой девочки, потому что она никогда не была частью жизни своего отца. Дэн не осмелился бы сказать что-то столь бестактное, Лидия все еще выглядела такой воинственной. — Боже, мне действительно жаль, — повторил он. — Я понятия не имел.

Она пожала плечами, явно не желая его сочувствия.

— Мы справляемся.

На мгновение воцарилось молчание, а затем он вспомнил, как узнал ее номер телефона: последняя загадка, которую нужно было разгадать.

— И еще одно, — сказал он. — Карточка, которую вы дали Зои. Вот как я узнал ваш номер телефона. Он был у нее на холодильнике.

— Это ваша невестка? — язвительно спросила она. — Та, которую я якобы преследую?

Он опустил глаза. Ах да. Он совсем забыл, что выдвигал это обвинение.

— Простите, — повторил он. — Я в замешательстве. Но откуда вы двое знаете друг друга? Я не уверен, но Зои, кажется, упомянула, что встретила вас в магазине или что-то в этом роде?

Лидия безучастно покачала головой.

— Не думаю, что знаю кого-то по имени Зои, — ответила она и с сарказмом добавила: — Я почти уверена, что запомнила бы встречу с женой Патрика.

— Визитная карточка из магазина в Чизвике. — Дэн достал свой телефон и показал ей фотографию с написанными от руки именем Лидии и номером телефона. — Если только Зои сама каким-то образом не выследила вас и…

Вдруг лицо Лидии прояснилось.

— О боже, — сказала она. — Так это была Зои? — Она приложила руку ко рту, широко раскрыв глаза, когда кусочки головоломки сложились вместе. — Теперь понимаю. Она плакала на улице — я понятия не имела, кто она такая, и просто присмотрела за ней, пока ей не стало лучше. Она сказала, что недавно потеряла мужа. — Она в ужасе моргнула. — А потом, через несколько дней, она вернулась. Принесла мне цветы.

«Если только она не потрясающая актриса, это, должно быть, полная случайность».

Они уставились друг на друга. Как это вообще могло произойти в таком городе, как Лондон?

— Она казалась такой расстроенной, что я дала ей свой номер на случай, если она захочет с кем-нибудь поговорить, — продолжала Лидия. — Честно говоря, это все, что было. Мне стало ее жаль. — Она прикусила губу, уставившись на стол. — Она очень хорошенькая, — сказала она почти про себя. Затем нахмурилась. — Так что мне делать, если она позвонит, чтобы поболтать? Я не смогу притвориться, что этого не было!

— Не сможете? — неуверенно переспросил Дэн. Ситуация усложнялась с каждой минутой. «Вот и все, что я сделал, чтобы аккуратно убрать Лидию с картины, прежде чем Зои успела ее отыскать. Слишком поздно».

Лидия казалась потрясенной.

— Нет! — сказала она ему. — Что, лгать скорбящей вдове, когда наши дети — сводные сестры и братья? Подождите — кстати, кто они? Мальчики или девочки? Это сводные братья и сестры Джемаймы, а я даже не знаю их имен.

Дэн заколебался. Словно открылся ящик Пандоры, и он бессилен снова закрыть его. Было бы предательством с его стороны назвать Лидии их имена? Но как он мог отказаться, когда, как она сама сказала, они были сводными братьями и сестрой ее дочери?

— Итан, Гейб и Би, — пробормотал он.

Она кивнула, осмысливая информацию.

— Мило, — сказала она через мгновение. — Ух ты! Джемайма всегда хотела иметь братьев и сестер. А сколько им лет?

Все происходило слишком быстро. И становилось слишком запутанно. Он в долгу перед ними и перед Зои, он не должен больше ничего говорить. Верно?

— Ну, дело в том… — беспомощно начал он, пытаясь сообразить, как найти выход.

Ее глаза сузились, она долгий неловкий миг пристально рассматривала его. Затем откинулась на спинку стула.

— О, понимаю. Какая же я глупая. Дайте угадаю: вы пришли сюда сегодня не для того, чтобы играть в «счастливые семьи»; на самом деле вы пришли сказать мне, что денег больше не будет. Кусок дерьма. Жена желает, чтобы я убралась назад в свою нору. — Последовала неловкая пауза, затем она невесело рассмеялась, когда он не поправил ее. — Все верно. Как я и думала.

Дэн сглотнул, потому что на самом деле именно за этим он сюда и пришел. Но встреча с Лидией заставила его почувствовать себя по-другому. Она больше не была просто именем в банковской выписке; она была человеком с чувствами, кем-то, кто у него на глазах прошел через подозрительность, недоверие, печаль, гнев и гордость, и все это — за считаные минуты. Более того, она была матерью второй дочери Патрика.

— Нет, дело не в этом, — услышал он свой голос. — Нравится вам это или нет, но этот ребенок — Джемайма — член семьи. — Если бы он сейчас отверг ее и Лидию, то поступил бы так же бессердечно, как и его брат. Оказалось, что он не может этого сделать.

«Но что это значит на практике?» — задумался он на следующем вдохе. Как он может уладить ситуацию с Зои? «О, кстати, у твоих детей есть сводная сестра — сюрприз! Патрик платил ей годами, и я знаю, что теперь он мертв, но она все равно должна что-то получать, верно? Может быть, часть страховки?»

Лидия смотрела напряженно и вызывающе.

— Мне не нужны его деньги, — сказала она, вздернув подбородок, прежде чем он успел заговорить. — Я вообще-то говорила ему, чтобы он не беспокоился, что нам и без него хорошо, но…

— Я найду способ, — выпалил Дэн, и в следующую секунду его захлестнула горячая волна стыда, когда он представил себе лицо Зои, если она когда-нибудь услышит об этом разговоре. «Что ты ей сказал?» — Я имею в виду… Я мог бы не обращать внимания на прямой платеж, который уже установлен, притвориться, что я его не видел, чтобы ежемесячный платеж продолжал поступать вам…

— Нет, спасибо.

— Или… Послушайте, я сам дам вам денег на дочь. Я ее дядя, как вы и сказали. Конечно, я…

— Нет. Мы не нуждаемся ни в чьей благотворительности.

Надо сказать, Лидия была великолепна в своем гневе. Она встала, схватила со стула мокрый плащ и велосипедный шлем, больше не глядя ему в глаза.

— Забудьте. Спасибо, что дали мне знать и все такое. Внесли свою лепту. У нас все будет хорошо. Жаль было услышать о вашем брате, — подумав, добавила она.

И не успел он среагировать, как она чопорно ушла прочь, ни разу не оглянувшись. Дэн поймал себя на том, что удивляется тому, каким сердитым может выглядеть человек только из-за того, что у него напряжены плечи, и в то же время внутренне сжиматься от того, что их встреча так плохо закончилась. «Отвергни их, избавься», — говорил он себе полчаса назад. Но все оказалось не так просто. Теперь он был почти уверен, что это будет совсем не просто.

Глава двенадцатая

— Ах! Ты это сделала. Тебя не порубили на куски, не сложили в мешок для мусора и не держали в заложницах в квартире какого-нибудь извращенца. Какое облегчение! — воскликнула Бриджит, когда Лидия подошла к школьным воротам.

Ответная улыбка Лидии показалась какой-то неуверенной. «Облегчение» было не совсем тем словом, которое она бы использовала для описания своих чувств, но да, по крайней мере, ее не убили и не похитили. Довольно низкая планка для светлой стороны, но сегодня ей нужно было найти положительные стороны хоть в чем-то. Она все еще пребывала в смятении. «Патрик мертв, Патрик мертв», — тупо повторяла она про себя. Как бы она ни мучилась из-за своего глупого, спонтанного отказа от его денег, она это сделала. О чем она только думала? «Я сделала это», — вот и все, что она сказала.

— И-и-и? — подтолкнула Бриджит. Она была крупной женщиной и при этом громкой, из тех людей, которые, естественно, привлекают к себе внимание. И сейчас на них тоже смотрели. Лидия приложила палец к губам и отодвинулась от толпы.

— Я только что познакомилась с братом Патрика, — тихо сказала она.

— Патрик, — нахмурившись, повторила Бриджит, а затем вытаращила глаза, когда до нее дошло. — Погоди, погоди, погоди! Что? Тот самый Патрик? Ты сейчас встречаешься с его братом?

— Нет! Не совсем так. На самом деле совсем не так. — Лидия огляделась, чтобы убедиться, что их никто не слышит. — Он попросил о встрече со мной, потому что… Ну, в общем. Сказать мне, что…

Пришел школьный смотритель, чтобы отпереть ворота, и ожидающие родители начали проходить в классы. Лидия и Бриджит отошли в сторону.

— Он умер, — резко закончила она. — Патрик. Утонул. По глупости. — Слезы навернулись ей на глаза, потому что было так странно произносить эти слова и знать, что они были правдой.

Он всегда был таким отчаянно живым, вот в чем дело. Полный жизненных сил, такой стремительный, сильный и сексуальный. Он озарял комнату, просто входя в нее; она не могла отвести от него глаз. В течение долгого времени после их разрыва она все ждала, что столкнется с ним, смотрела на прохожих, задаваясь вопросом, увидит ли среди них лицо Патрика. Но она больше его не видела и теперь никогда не увидит. Его больше нет.

— О боже мой! Детка, мне так жаль. Как ты себя чувствуешь? — Бриджит заключила ее в объятия, и на несколько коротких мгновений Лидия позволила эмоциям овладеть собой. На нее нахлынули воспоминания. Их общие моменты счастья.

Например, первый раз, когда он пришел к ней домой: во вторник днем, когда они оба прогуливали работу. «У меня начинается мигрень», — полуприкрыв глаза, сказала она своему боссу, а потом чуть ли не вприпрыжку припустила по дороге, чтобы успеть на метро. Часом позже они с Патриком уже были в постели, и на их тела через окно светило солнце. Как это было восхитительно, как прекрасно. После они лежали в объятиях друг друга, и легкий ветерок доносил знойные звуки чьего-то кларнета. «Это наша тема», — сказал он за мгновение до того, как музыкант взял фальшивую ноту, отчего они оба расхохотались.

Тот вечер, когда он удивил ее, в солнечный день дождавшись у офиса с корзинкой клубники и бутылкой холодного игристого. Они сидели в Ричмонд-парке и кормили друг друга крупной алой клубникой, и она подумала, что вполне может умереть от полного удовлетворения. Она до сих пор ловила себя на том, что думает о нем всякий раз, когда ест клубнику.

Выходные, которые они провели в Саут-Даунсе^[17], остановившись в девятисотлетнем замке с цокольными окнами и видом на ров. Они вообразили себя королем и королевой, и она впервые сказала Патрику, что любит его. «О боже, я тоже. Ты даже не представляешь, как сильно», — ответил он с такой живой искренностью, что она почти не выдержала напряжения. «Вот он, — говорила она себе, и сердце ее таяло, когда она проснулась воскресным утром и упивалась великолепным видом своего спящего мужчины. — Тот самый. Отныне и навсегда. Я люблю его!»

(С момента, когда она узнала о нем правду, ее снедало любопытство. Что он говорил своей жене во всех этих случаях? Якобы работал допоздна? Устраивал мальчишник? Проводил вечер за покером с друзьями? Теперь она, вероятно, никогда этого не узнает. Но как можно жить в ладу с самим собой, так нагло лгать человеку, которого якобы любишь?)

Так или иначе, счастливое время длилось и длилось, пока ее не подвели таблетки — теперь было ясно, что пищевое отравление ни при чем, — а затем пришел положительный тест на беременность. Вскоре после этого он проделал свой трюк с исчезновением, аккуратно смывшись из ее жизни, как будто вырезал себя из картины.

— Я чувствую себя… немного странно, — призналась Лидия, высвобождаясь из объятий Бриджит и роясь в карманах в поисках салфетки. — Как будто… он никогда не собирался бросать свою жену ради меня или что-то в этом роде, и я знала, что все кончено, он высказался по этому поводу достаточно определенно. Но все равно я сочувствую Джемайме. Потому что теперь она никогда с ним не встретится. — Она высморкалась. — Кстати. Мы должны пойти и забрать детей.

Если бы они поговорили еще немного, она бы, в конце концов, призналась, что сказала брату Патрика, чтобы он не платил алименты, и Бриджит устроила бы ей за это семь кругов ада. И еще была эта история о случайной встрече с женой Патрика, которую ей тоже нужно было переварить наедине с самой собой.

— Полагаю, что да, — согласилась Бриджит и сжала руку Лидии. — Но ты же знаешь, где меня найти, если я вдруг тебе понадоблюсь, да? Или, может, вы с Джем захотите сейчас заглянуть к нам на чашку чая?

— Спасибо, — сказала Лидия, — но с нами все будет в порядке. Думаю, мне просто нужно собраться с мыслями.

— Конечно, — сказала Бриджит, когда они присоединились к процессии родителей, проходивших через ворота. — А каким он оказался, этот его брат? — спросила она, толкнув Лидию локтем. — Еще один симпатичный придурок вроде Патрика?

Лидия слабо улыбнулась.

— Он… — Ей пришлось на мгновение остановиться и обдумать вопрос; она была так поглощена тем, что говорил Дэн, что о нем самом не составила особого мнения. Что там Патрик говорил о нем все эти годы назад? У него есть мозги, у меня есть внешность — или что-то в этом роде. — Они действительно похожи, — сказала она. — Сразу видно, что братья. Те же брови. — Она скривилась от того, насколько это прозвучало неуместно в данных обстоятельствах. — Полагаю, с ним все в порядке. Сначала мы начали не с той ноги, но потом он пришел в себя. Имей в виду, в конце я сбежала, потому что… — Она замолчала, проклиная свой длинный язык. Разве она только что не поклялась не распространяться об этой части разговора?

— Потому что?.. — подтолкнула подруга.

Лидия бросила на нее печальный взгляд. Они уже почти вышли из класса, и вокруг было слишком много других родителей, чтобы она могла продолжать рассказывать дальше.

— Позже расскажу, — сказала она. — Если пообещаешь, что не будешь на меня сердиться.

Бриджит застонала и строго посмотрела на нее:

— Лидия Фокс, во что ты на этот раз вляпалась?

Глава тринадцатая

— Мамочка, — сказала Би с набитым бутербродом ртом.

— Да, дорогая?

Был полдень среды, и они вернулись в машину на последние двадцать минут футбольной тренировки Гейба. Температура на улице упала, и Зои беспокоилась, что кашель Би станет еще хуже, если они продолжат стоять на пронизывающем ветру. Теперь, в качестве сюрприза усаженная на переднее пассажирское сиденье, все еще в своей розовой пушистой шапочке, Би вспомнила, что у нее остался недоеденный ланч, и с жадностью набросилась на еду.

— Мне просто интересно. Как ты думаешь, на небесах есть бутерброды? — спросила она, роняя нитки тертого сыра на школьную юбку.

— Постарайся не ронять кусочки, любовь моя, смотри, они летят повсюду, — сказала Зои, подавляя раздражение, когда Би быстро смахнула их с колен под ноги.

— Так ты все-таки веришь?

— Верю ли я, что на небесах есть бутерброды? Хм… — В последнее время это случалось часто: Би задавала очень конкретные вопросы о рае, как будто пыталась уложить подробности у себя в голове. — Думаю, да. — Зои изучила выражение лица дочери. — Ты думаешь о папе? — спросила она.

— Да, потому что он очень любит бутерброды с беконом. Я надеюсь, что у него их много. И кетчуп! Есть ли на небесах кетчуп?

Она слизнула с пальца масло и выжидающе повернулась к Зои. Девочка слегка нахмурила брови, как будто ее действительно беспокоила проблема с кетчупом.

— О, я думаю, его там много, — как можно более сердечно ответила Зои. Она всегда чувствовала себя неловко из-за подобных разговоров.

Расплывчатые и обнадеживающие разговоры о рае, внезапно обрастая деталями — например, проблемой запасов кетчупа, — становились похожими на ложь. Но какой у нее выбор? «Если Би это успокаивает, то я думаю, что все в порядке», — успокоила ее по телефону мама, и Зои была склонна с ней согласиться.

— А что, если там будет только коричневый соус?^[18] Ему же он не нравится. Или если они скажут: извините, бекона нет, сегодня только тунец. Он ненавидит тунец! — Би всегда была самой добросердечной из детей, и ее голубые глаза наполнились слезами при мысли о том, что ее отца могут обделить так жестоко. — Ему будет грустно, правда? И он будет голоден!

Зои положила руку на руку Би.

— Я почти уверена, что рай — действительно хорошее место, где не происходит ничего плохого, — твердо сказала она. — Так что там всегда солнечно, много сэндвичей с беконом, и папа будет чувствовать себя очень хорошо, о нем будут заботиться, и он совсем не будет грустным или голодным. — Она поняла, что загробная жизнь в таком описании начинает походить на шикарный праздник, с бесконечным завтраком «шведский стол» и фантастическим обслуживанием в номерах. Тем не менее бывали и худшие аналогии.

— Но ведь он будет по нам скучать, не так ли? Потому что мы скучаем по нему.

— Да, но некоторые люди думают, что, когда ты на небесах, ты можешь посмотреть на мир с высоты и увидеть всех, кого ты любил, и все равно быть частью их жизни. Вроде того. — Теперь она погружалась в более мрачные воды. Прочитав о том, что сказать детям, потерявшим близких, она узнала, что эта идея может быть успокаивающей, но также потенциально тревожной для людей, которые все воспринимают буквально.

— Он что, может увидеть меня в туалете? Или как меня ругают в школе?

Так… Положитесь на Би, она сумеет найти самые прозаические примеры. Может быть, эта идея была не такой успокаивающей, как надеялась Зои.

— Я так не думаю, — уклончиво ответила она. — Но мне нравится верить, что, если я с ним разговариваю, он меня слышит. Это заставляет меня чувствовать себя немного лучше.

Би на мгновение задумалась.

— А что ты ему говоришь? — поинтересовалась она.

Сейчас определенно было не время признаваться во всех гневных замечаниях, которые Зои делала Патрику в свои самые мрачные минуты.

— Ну, я говорю, что скучаю по нему и хочу, чтобы он был с нами. Иногда, когда я прихожу на кладбище, я рассказываю ему о том, что произошло дома — о том, чем вы с мальчиками занимались.

Би задумчиво прожевала последний кусочек бутерброда.

— А мы можем поговорить с ним прямо сейчас?

— Да! Конечно. — Зои сжала ее руку. — Что бы ты хотела сказать?

Би протерла кружок в конденсате на окне, чтобы видеть, что происходит снаружи, и посмотрела в небо.

— Папа! — сказала она самым властным голосом. — Ты меня слышишь?

Наступила пауза, они обе прислушивались.

По глупости Зои обнаружила, что снова ждет знака: стука дождевых капель по крыше машины, перышка, падающего с неба на ветровое стекло. Конечно, ничего не дождалась.

— Я уверена, что он слышит, дорогая, продолжай, — сказала она.

— Папа, это я, Би. Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное, — продолжала она, глядя в глазок. — Вот что: не смотри на меня, когда я в туалете, хорошо? Не надо! Потому что это было бы невежливо. Хорошо, папочка?

Несмотря на ситуацию, Зои вдруг почувствовала, что ей хочется хихикнуть. Би казалась такой суровой и неодобрительной, что даже погрозила пальцем.

— Что-нибудь еще? — сдавленным голосом поинтересовалась Зои.

— Ну… я скучаю по тебе, папочка! Действительно сильно! С-И-Л-Ь-Н-О, — для пущей убедительности повторила она. — Кстати, на этой неделе я хорошо справилась с правописанием, и… — Она замолчала, нахмурившись в поисках вдохновения. — И у Гейба были неприятности с завучем из-за…

— Ладно, давай не будем рассказывать это папе, — перебила Зои. Они могут застрять здесь на весь день, если это превратится в сеанс ябедничества. — Давай говорить только приятные вещи, хорошо?

Би приложила ладони ко рту.

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПАПОЧКА! Ты самый лучший! Не забудь, что я сказала насчет туалета, хорошо? — Она склонила голову набок, словно прислушиваясь, затем удовлетворенно кивнула. — Он сказал «хорошо».

— Хорошо.

— И что он любит меня больше, чем мальчиков.

— Хм.

— Правда! Он мне так и сказал.

— Ну, может быть, сохраним это в секрете, ладно? Смотри, а вот и Гейб. Запрыгивай снова на заднее сиденье и пристегнись, дорогая. — Она улыбнулась Би. — Ты молодец. Давай потом сделаем это снова. Держу пари, папе очень понравилось твое сообщение. Привет, Гейб! Вот и ты. Поехали домой.

В тот вечер Дэн сел за ноутбук и принялся обновлять свою таблицу «Плана Патрика». Набрал в графе «Бизнес»: «Заполненные счета переданы бухгалтеру». Разобрал бумажные документы. Добавил «Оплаченные счета», датируя каждую запись. Было удивительно приятно видеть, как накапливаются новые записи, каждая из которых была небольшой, но ценной. Неужели прошла всего неделя с тех пор, как он решил приступить к осуществлению этого плана? За это время он успел записать десять добрых дел, что в среднем составляло 1,428 в день. Округлим до 1,43. Как бы то ни было, это казалось отличным прогрессом, как будто он действительно что-то изменял. На самом деле, если он продолжит в том же духе, в течение следующих двух месяцев он выполнит по меньшей мере восемьдесят дел, связанных с Патриком, и каждым из них он надеялся уменьшить боль и стресс, которые испытывали Зои и дети.

Стоп, это еще не все. «Отвозить в/из клуба скульптуры», набрал он в колонке «Итан», в которой теперь стало одиннадцать дел Патрика. Или ему следует считать это двумя отдельными заданиями? Он задумался, но потом решил, что, вероятно, это уже слишком. На этой неделе племянник был более общительным, болтал о работе, которую они выполняли в клубе, и рассказал пару анекдотов из школьного дня под грохочущие аккорды очередного концерта.

— Вы с отцом вместе слушали такую музыку? — с любопытством спросил Дэн во время перерыва в разговоре. Он как-то не мог себе этого представить.

Как выяснилось, чутье его не подвело. Итан фыркнул.

— Ты шутишь, да? Папа всегда говорил, что это по-гейски.

— Серьезно? — спросил сбитый с толку Дэн. — Это значит, что классические композиторы — геи, или что люди, которые слушают эту музыку, должны быть геями?

— И то и другое. Ты же знаешь, каким он был. — Итан пожал плечами, как будто ему было все равно.

Дэн не вполне понимал, что он должен ответить.

— Мне кажется, это недальновидное суждение, — наконец заметил он. Он не хотел осуждать брата в присутствии его ребенка, но называть целый жанр музыки «гейским» — в этом было что-то от Темных веков. И звучало немного жалко.

— Ага. Ну это же папа, — сказал Итан. — Он считал, что искусство тоже довольно гейская штука. Я хотел пойти в скульптурную мастерскую… «Что с тобой не так, парень? Когда я был в твоем возрасте, я играл за команду по регби, а не скручивал кусочки проволоки».

То, как он воспроизвел интонации Патрика, прозвучало почти сверхъестественно похоже, и Дэна передернуло.

— Господи, — сказал Дэн, глядя сквозь ветровое стекло. — Ну, я так не думаю. И большинство людей так не думают. Вообще, — он почувствовал, что обязан это сказать. На мгновение воцарилась тишина, — знаешь, может быть, он просто пытался нажать на твои кнопки, немного завести тебя, — продолжил он, желая дать своему брату возможность реабилитироваться. В конце концов, Патрик не был фанатиком. Действительно не был.

— Может быть, — неубедительно согласился Итан, и, прежде чем Дэн смог придумать, что еще сказать, они прибыли в Уондсворт, и Итан вышел из машины. По крайней мере, дорога домой была веселее, когда они вдвоем дружески смеялись над разными вещами. О Патрике больше не заговаривали.

Вернувшись в Кью, Дэн потянул ручной тормоз.

— В то же время и в том же месте на следующей неделе, я так понимаю? — спросил он.

— О — нет, на следующей неделе пасхальные каникулы. Клуб закрыт на две недели.

«Черт возьми, — подумал Дэн, представив свое расписание на холодильнике. — Теперь он отстанет со своими цифрами. Если только…»

— Может, мы можем еще чем-нибудь заняться вместе, — предложил он. — Сходим в Тейт Модерн^[19], или, если тебе нужно вдохновение для скульптуры, можем найти что-нибудь из Генри Мура^[20] в окрестностях Лондона.

Было приятно видеть, как в ответ загорелись глаза племянника.

— Да, пожалуйста, — сразу же сказал Итан. — Это было бы круто.

— Отлично. Я поговорю с твоей мамой. Организую что-нибудь, — пообещал Дэн, помахал на прощание и уехал.

Всю дорогу до Хаммерсмита он ощущал внутреннее тепло. Кто знал, что ребенок, реагирующий на вас с таким очевидным удовольствием, может вызывать такие приятные чувства? «Видишь, Патрик? Я рядом с ним, — подумал он. — И — только представь — я собираюсь сделать с ним кучу так называемых гей-арт-вещей, потому что ему это нравится, и мне тоже. Так что поразмысли над этим немного, приятель».

В любом случае надо было двигаться дальше: завтра он планировал провести день, расчищая недавно освободившуюся квартиру на Уайтклифф-роуд, чтобы потом покрасить ее. В пятницу он положит второй слой краски, а в выходные, если понадобится, завершит работу. Потом он обратится к агенту по сдаче в аренду, чтобы сдать ее новым арендаторам, и — бум. Благодаря ему на бизнес-счет Зои поступит больше денег, а также накопится больше добрых дел.

Однако главный вопрос, с которым он изо всех сил пытался справиться, заключался в том, включать ли Лидию в электронную таблицу или нет. Он не мог решить. Считалась ли встреча с ней чем-то, что нужно было отметить от имени Патрика? Теоретически да, но приносило ли это какую-то пользу Зои? Нет, абсолютно нет — на самом деле совсем наоборот, учитывая, что Дэн так резко изменил свои первоначальные планы. Камнем преткновения было то, что, как он понял, ему понравилась Лидия. Инстинктивно он чувствовал, что она была порядочным человеком, а не кем-то, кто хватается за то, что может получить. После того, как он выслушал ее рассказ о произошедшем, у него создалось впечатление, что в сложившейся ситуации она была скорее жертвой, чем злодейкой; женщиной, с которой плохо обошлись и которая заслуживала лучшего. Но это только одна сторона истории, напомнил он себе, все еще не в силах до конца в это поверить. Может быть, правда на самом деле не была такой черно-белой, как представлялось. Может быть, на самом деле — тут его воображение снова включилось в действие — может быть, она пыталась заманить Патрика в ловушку, обмануть его, солгать. Намеренно забеременела, чтобы попытаться разлучить его с Зои, или что-то в этом роде. Или, может быть… да, это может быть оно! — может быть, это была связь на одну ночь, глупая ошибка, из-за которой Патрик с тех пор чувствовал себя ужасно, а Лидия все это приукрасила, вообразила, что у них были какие-то отношения.

Но потом он вспомнил, какими встревоженными были ее глаза, каким искренним — потрясение и горе. Дэн провел с ней всего тридцать минут, но был почти уверен, что она не была воздыхательницей-интриганкой. Она выглядела так, словно искренне влюбилась в Патрика, и ее сердце было разбито. Что означало, что… О, черт возьми. Он действительно поверил ей, вот в чем была проблема. Его инстинкт подсказывал, что она говорит правду.

«О чем ты только думал, Патрик?» — простонал он вслух. Нельзя плохо говорить о мертвых, но иногда иначе невозможно, когда открываешь их самые темные секреты. Возможно, это происходит со всеми, когда они умирают, и скелеты вываливаются из доселе запертых шкафов: тогда чувствуешь себя потрясенным, понимая, что знал их совсем не так хорошо, как думал. И еще более неприятно, когда ты всю свою жизнь смотрел на этого человека снизу вверх, видя в нем пример для подражания. Но вести себя так, как Патрик повел себя по отношению к Лидии, — это было действительно плохо. Подло и просто неправильно. Неудивительно, что он решил оставить всю эту сагу при себе. И неудивительно также, что Лидия была так насторожена, когда Дэн позвонил ей и упомянул имя Патрика. Иисусе.

Его пальцы парили над пустыми графами электронной таблицы, а он все боролся с дилеммой. «Встреча с Лидией», напечатал он, но почти сразу же передумал и стер буквы. Он пошел на встречу с ней с намерением уладить дело, но ситуация оказалась не совсем законченной. Во всяком случае, для него, но она была довольно свирепой, когда уходила. Недвусмысленно сказала, что ей не нужна от него никакая благотворительность, а затем ушла. Неужели на этом все и закончится? Хотя, конечно, если бы это было так, это чертовски облегчило бы ему жизнь, подумал он. Проблема решена. Прямое списание средств прекратилось. Зои никогда не должна об этом узнать.

Но потом он вспомнил визитную карточку на холодильнике Зои. Ему придется прикарманить ее при следующем удобном случае, чтобы предотвратить любое общение между ними. Что бы ни случилось, он не должен позволить Зои позвонить Лидии. Представьте себе последствия, если Лидия выболтает ей правду, расскажет ей все. Она казалась такой взвинченной, когда выходила из кафе, что с тех пор Дэн чувствовал себя разбитым. Кто знает, на что она способна? «Видишь? — вслух пожаловался он брату. — Ты видишь, что ты натворил? Ты придурок».

В этот момент запищал телефон, пришло сообщение от его друга Стива: «„Синий якорь“ сегодня вечером, или мы устраиваем интервенцию. Приезжай — мы давно не виделись. Буду там с восьми».

Дэн посмотрел на часы и увидел, что уже семь сорок пять. Черт возьми, он хотел выпить, и Стив был прав, он не видел своих приятелей уже несколько недель. К тому же, если он будет мучиться из-за Лидии и Зои весь вечер, он потеряет волю к жизни. «Встреча с Лидией», напечатал он и отправил таблицу на печать, пока не передумал. Сделано. Если она решила подвести черту, это его вполне устраивало.

«Еду», — написал он в ответ.

«Синий якорь» был пабом восемнадцатого века на берегу реки, с хорошим пивом и еще лучшими чипсами. Как только Дэн минут двадцать спустя вошел в дверь, он почувствовал захлестнувшую его волну облегчения. Паб. Товарищи. Пиво. Разговоры о спорте, работе, забавные истории. Здесь не могло произойти ничего плохого. Не нужно решать никаких сложных дилемм, кроме того, что выпить. И, боже, как же хороша была на вкус самая первая пинта.

— Кто-то хочет пить, — прокомментировал Нейл, когда Дэн осушил свой стакан.

— Наверстываю упущенное, не так ли? — ответил Дэн, вставая из-за стола. — Кто чего желает?

Он собирался напиться, решил он, заказывая всем по порции виски и пинте пива. Он будет пить, пить и пить, пока не перестанет думать о Патрике, Зои и Лидии. Сегодня вечером алкоголь смоет их всех: пусть так и будет.

Этот план какое-то время работал; на самом деле было действительно хорошо. Четверо мужчин знали друг друга со школьных лет и могли погрузиться в долгие приятные воспоминания о событиях двадцатилетней давности, таких как ночь, когда, прихватив кучу волшебных грибов, они устроили фотосессию на Эбби-Роуд, совершенно голые в два часа ночи. Или еще раньше, когда они сидели на уроке химии, и один из них — Нил думал, что это Стив; Стив винил Марка — поджег блейзер Виктории Постлетуэйт бунзеновской горелкой. А затем они перешли к раунду «Что случилось с…?», начав с самой Виктории Постлетуэйт (в последний раз ее видели работающей на комбайне, все еще горячую, как… ну, как горящая горелка Бунзена, по мнению Марка), прежде чем разговор свернул на футбол, а затем перешел к жаркой дискуссии о шоколадных батончиках восьмидесятых.

«Это была именно та легкая хрень, в которой он нуждался», — подумал Дэн, покупая очередную выпивку. Его пятая — или это была шестая? — пинта, и остальной мир начал размываться по краям, как будто на него смотрели через старую кинокамеру, смазанную вазелином.

— Ваше здоровье, парни, — сказал он, почувствовав внезапный прилив любви к ним — огромной безграничной любви к этим мужчинам, которые своими шутками и поддразниваниями сняли с него весь стресс и напряжение: Нейл с его дурацкой стрижкой, которая мало помогала скрыть медленно исчезающую линию волос. Марк в той же футболке с «Пиксис»^[21], которая была у него по меньшей мере лет двадцать, и самым громким смехом в комнате. Стив, когда-то настоящий гот с крашеным черным ирокезом и пирсингом на губах, теперь полнеющий отец девочек-близнецов, который недавно взял их на какой-то концерт для подростков и, к своему ужасу, понял, что знает все слова песен. Спасибо богу за друзей, которые пришли и поддержали тебя, которые напомнили тебе, что мир может быть в порядке, как раз когда ты разучился смеяться.

— Твое здоровье, — хором ответили они. Но потом Стив, без сомнения, решив, что он слишком расчувствовался, ощутил необходимость снова поднять свою пинту.

— И за Патрика, — торжественно произнес он.

— За Патрика, — хором ответили остальные, выпивая, не чокаясь.

Дэн почувствовал, что его настроение рушится, как карточный домик. Он не хотел, чтобы Патрик был за этим столом, не сегодня вечером.

— Не-а, — сказал он. — Давай не будем.

Стив выглядел смущенным.

— Извини, приятель, — сказал он. — Нам не нужно об этом говорить. Просто… Ну, он был отличным парнем, не так ли?

Но Дэн больше не знал, что думать о своем брате, не говоря уже о том, как реагировать. В его сознании возникло обиженное лицо Лидии, за которым последовала слепая любовь бедной Зои, а затем он вспомнил спор, который случился у него с Патриком в ночь его исчезновения, снова почувствовав удар в живот. Чистую боль предательства.

— Не всегда, — хрипло ответил он, алкоголь пропитал его насквозь. — Знаешь, оказалось, что он не всегда был таким уж великим.

Остальные казались ошарашенными ответом, и после этого вечер как бы ускользнул от Дэна, и он никак не мог вернуть его. Он пил все быстрее и быстрее, как будто его жажду невозможно было утолить. Споткнулся и врезался в стену по дороге в туалет, да так сильно, что потом у него почти неделю были синяки на руке. Начал спорить с Марком о… он даже не мог вспомнить, о чем, только помнил, что остальные трое переглянулись, а затем Нейл сказал: «Такси для мистера Шеппарда» и… Он же никого не ударил, правда? Боже, он мог это сделать.

В любом случае следующее, что Дэн помнил: паб закрывается, и Марк тащит его домой. Дэн смутно помнил, как пытался оттолкнуть его, но Марк держал крепко, потому что начал ходить в спортзал, когда жена бросила его два года назад, а Дэн был слишком пьян, чтобы как следует сопротивляться. А потом… О нет. У него было ужасное чувство, что он начал плакать прямо там, на улице, говоря Марку, что ему жаль и что все пошло не так. Потом в его памяти было несколько пробелов, и они вернулись в квартиру Марка, а не в его, и Марк постелил ему в свободной комнате.

На следующее утро, когда он проснулся, голова звенела, во рту было сухо, как в пустыне Сахара, он понял, что его, должно быть, вырвало во сне, потому что рвота была повсюду на полу и на краю кровати. Дэн лежал там, вонючий и потный, и мгновения прошлой ночи всплывали в памяти, как удары по голове. «Снова на дне пропасти», — с тоской подумал он. Каждый раз, когда мужчина чувствовал, что медленно выходит из отчаяния, он снова падал вниз, на самое дно.

Желудок скрутило. Поднялась желчь. Он едва успел встать с кровати и добежать до ванной, прежде чем его снова стошнило. Весь мокрый, дрожащий, он вспомнил, что сегодня должен был красить квартиру на Уайтклифф-роуд, и не знал, смеяться ему или плакать. Его снова стошнило.

«Полагаю, ты думаешь, что это смешно», — между приступами рвоты прорычал он Патрику.

Глава четырнадцатая

Утро четверга выдалось прохладным и серым. Солнце пыталось пробиться сквозь облачный покров, и небо на востоке казалось почти жемчужным. Итан вышел из дома в плохом настроении, обнаружив, что Зои забыла постирать его комплект для регби («Что ты вообще делаешь весь день?» — рявкнул он на нее, в ярости запихивая в сумку грязную рубашку). Полчаса спустя, отправляясь с Гейбом и Би в начальную школу, Зои все еще чувствовала себя обиженной, а критика Итана продолжала эхом звучать у нее голове. «Что ты вообще делаешь весь день?», как будто он не испытывает ничего, кроме презрения к ее несостоятельности. Он скорбит, напомнила она себе, и это был еще один признак того, что все изменилось, что она уже не та организованная, способная мать, какой была два месяца назад. Она была сама не своя, и они оба это знали. На самом деле, если подумать, легче ей от этого не стало.

— Мамочка, — сказала Би, на ходу размахивая сумкой с книгами, — как ты думаешь, на небесах есть единороги?

— Э-э, нет, — язвительно протянул Гейб, прежде чем Зои смогла найти подходящий ответ. — Потому что единороги ненастоящие, тупица. И небеса тоже. Это просто сказки для маленьких детей и верующих.

— Гейб! — выругалась Зои. — Не смей ее так называть. И не говори так о рае.

— Почему это? — с вызовом спросил он. — Ты что, веришь в рай? Что-то я не видел никаких доказательств того, что он вообще существует, например, фотографий, карт или чего-то еще. Так откуда же это кому-то известно?

В этот момент они проходили мимо автобусной остановки, и стоявшая там полная женщина средних лет привлекла внимание Зои, но не в хорошем смысле. На ней был значок с надписью «Иисус это любовь», и Зои быстро провела детей мимо, на случай, если у женщины возникнет искушение присоединиться к разговору.

— У меня нет доказательств, Гейб, потому что я сама там не была, но многие люди верят, что…

— Я думаю, папа захотел бы познакомиться с единорожкой, — безмятежно вставила Би, жуя кончик своей косы, когда Зои запнулась на полуслове. — Они могли бы подружиться. Я собираюсь назвать его единорожку Подснежником, потому что она вся белая и красивая.

— Прелестно, — вяло пробормотала Зои, решив не дожидаться ответа с небес.

— А вот и нет, а вот и нет, а вот и нет, — поддразнил Гейб сестру.

Би пристально посмотрела на него.

— Они настоящие, и мы с мамой собираемся посмотреть о них в субботу фильм в кинотеатре, так что вот! НАСТОЯЩИЕ! — парировала она, для пущей убедительности ткнув в брата пальцем.

Гейб издал язвительный смешок девятилетнего ребенка, которому известно абсолютно все.

— Ну да, мультик, — усмехнулся он. — Это не похоже на документальный фильм о единорогах. БЛИН!

— Достаточно, — сказала Зои, желая, чтобы ее дети — особенно этот неуклюжий средний — не получали такого огромного удовольствия от того, что заводят друг друга.

Однако Гейб продолжал нервировать сестру, посмеиваясь с видом превосходства.

— Ты действительно решила, что это будет фильм о дикой природе, где Дэвид Аттенборо^[22], например, будет стоять с кучей… — он с трудом мог вымолвить слово, так захлебывался смехом, — с кучей единорогов?

Лицо Би потемнело, и это не сулило ничего хорошего. Она остановилась на улице как вкопанная, уперев руки в бока.

— Хорошо, я сейчас расскажу об этом папе, — объявила она и уставилась в небо, выпятив маленький подбородок. — Папа, ты это видел? Он ведет себя подло. Скажи ему!

В следующую секунду, как будто в ответ на ее слова, раздался громкий и возмущенный автомобильный гудок, и от этого звука глаза Би округлились.

— Вот видишь! — победно воскликнула она. — Это он велел тебе остановиться. — Она подошла и заглянула брату в лицо, выкрикнула «БИП!» и побежала по тротуару. — Спасибо, папочка, — донеслись до Зои ее слова.

Гейб пристыженно посмотрел на Зои.

— Это же не папа, — произнес он, но в голосе сквозила неуверенность.

Зои пожала плечами.

— Кто знает? — беспечно сказала она. Может быть, Патрик более склонен подавать знаки Би, чем ей; вот он и подал предупреждающий звуковой сигнал, чтобы приструнить Гейба. В прошлом он всегда заступался за дочь, когда поддразнивания мальчиков переходили грань доброжелательства, и, в конце концов, Гейбу не повредило бы дважды подумать о своем поведении. Она утешительно положила руку ему на плечо.

— В любом случае взгляни на это с другой стороны, — напомнила она ему. — Ты собирался в субботу поиграть с Джеком, так что тебе необязательно смотреть с нами фильм «Единорог». Могло быть и хуже, верно?

Зои убедилась, что дети благополучно добрались до школьной площадки, и пошла назад.

— Я так понимаю, ты все еще не отвечаешь мне, — пробормотала она вслух, уставившись в небо, как это делала Би. Однако не было ни соответствующего сигнала от каких-либо транспортных средств, ни внезапного всплеска солнечного света, ни воробья, многозначительно кивающего ей с ближайшего дерева. Никакого подтверждения. — Ладно, всему свое время.

Она просто фантазирует, сказала она себе и пошла дальше. Такая же странная, как ее шестилетняя дочь, у которой, по крайней мере, было на то оправдание. На самом деле это не было Проблемой с большой буквы, это был просто механизм преодоления, способ обмануть себя, убедить, что он до сих пор где-то рядом, в холодном апрельском утреннем воздухе, способный ее услышать. Более того, это был механизм преодоления, который даже не работал должным образом, учитывая, что она никогда ничего от него не получала. Тем не менее разговор с Патриком явно помогал Би. Зои слышала, как она болтала перед сном прошлой ночью, и когда Зои просунула голову в дверь спальни, чтобы напомнить Би, что она должна засыпать, дочь ответила: «Я просто рассказываю папе сказку на ночь. На случай, если он скучает по мне». В комнате было темно, если не считать света нежно-розовой лампы на тумбочке у кровати, но Зои могла разглядеть сквозь тени улыбку маленькой девочки, довольной своей добротой. Этого хватило, чтобы разбить сердце. Как она могла отказать Би в этом одностороннем разговоре? Кроме того, так Патрик оставался для нее настоящим; это сохраняло его в ее жизни, что могло быть только к лучшему.

Сегодня утром ей не хотелось сразу идти домой; она обнаружила, что сам факт того, что она входит в собственную парадную дверь, часто истощал ее силы, она становилась не в состоянии делать что-либо, кроме как печально бродить по пустым комнатам, иногда опускаясь на одну из детских кроваток и обхватив голову руками. «Что ты вообще делаешь весь день?» Итан усмехнулся, и честный ответ в эти дни был: не так уж много. Его слова все еще звенели у нее в голове, и она поймала себя на том, что сворачивает к кладбищу, которое, как она полагала, было самым подходящим местом для вдовы.

— Привет, — прошептала она, проходя через ворота. Они с Патриком никогда открыто не обсуждали свои предпочтения в смерти, беспечно предполагая, что проведут вместе десятилетия, прежде чем им придется задуматься о таких вещах. Но когда дело дошло до принятия решений о его похоронах и других мероприятиях, она инстинктивно знала, что он не хотел бы быть зарытым в землю. Он был высоким, любил активный отдых, и ему никогда не нравилось находиться в маленьких помещениях. Лифты, ванные комнаты в бюджетных отелях, маленькие машины — все это вызывало у него мурашки по коже. Это было глупо с ее стороны — в конце концов, он был мертв и технически не мог ни на что повлиять, — но она не могла вынести мысли, что он лежит в гробу, похороненный под землей. Вместо этого она предпочла кремацию, и в настоящее время то, что от него осталось, находилось в небольшой урне на шкафу. «Я не могу оставить его на каминной полке или где-нибудь пониже, — пришлось ей сказать Лиз после того, как свекровь несколько раз намекнула на то, что прах Патрика лучше разместить где-нибудь на более видном месте. — Дети могут перевернуть и рассыпать урну».

Ее мать тоже была не совсем довольна тем, что Зои все еще держит урну дома. «Тебе действительно следует развеять этот прах, — не раз говорила она. — Это могло бы помочь, любимая, отпустить его».

«Я сделаю, я собираюсь, — говорила Зои. — Не торопи меня». Этот горшок с пеплом был всем, что у нее осталось от мужа; она хотела, чтобы их прощание стало идеальным. Она собиралась взять его с собой на каникулы в Пембрукшир^[23] этим летом. Прогуляться с детьми по мысу и позволить ему лететь по ветру, пока она произносит надгробную речь и они говорят о своих самых теплых воспоминаниях о нем. Патрику нравилось отдыхать там; они оба это любили. Они ездили туда пару лет назад, сняли домик прямо на пляже в Фрешуотер-Ист, и это была одна из самых счастливых недель в ее жизни. Ей нравилась мысль о том, что он упокоится там.

Однако все это было еще впереди. Тем временем она заплатила за мемориальную доску с его именем в Саду памяти на территории кладбища, и это было спокойное место для посещения. Клумбы были прекрасно ухожены, вишневые деревья только начинали цвести. Здесь были и скамейки, на которых можно было посидеть, если захочется немного задержаться, и спокойная тишина, из-за которой остальной мир казался таким далеким.

«Патрик Кристофер Шеппард был любящим отцом, мужем и сыном, — на ходу пробормотала она себе под нос. — Добрый, честный человек, которого мы все обожали. Такой замечательный отец. Лучший из мужчин. Лучший человек в мире…» Это было нехорошо. Каждый раз, когда она пыталась подвести итог своей прощальной речи, слова казались недостаточными. Как могли несколько вежливых фраз отдать должное годам, которые они провели вместе, тому, как все его крошечные проявления доброты и любви накапливались в тонких слоях ткани бытия, создавая что-то прочное и нерушимое? Она до сих пор так сильно по нему скучала. Скучала по его непринужденной компании, по его свисту в доме, привычке притягивать ее к себе в объятия, умению поднимать ей настроение, какой бы у него ни выдался день. Даже после рождения Би, когда Зои была ошеломлена неожиданно нахлынувшей послеродовой депрессией, которая буквально выбила почву у нее из-под ног, Патрик смог дотянуться до Зои, он был единственным человеком, которому все еще удавалось достучаться до нее в этом страшном и мрачном мире. Он взял ее за руку и не отпускал, помогая пройти через всю эту темноту.

Зои вытянула вперед руки, желая, чтобы он был здесь, сжал ее ладонь в своих теплых, дружеских пальцах. Обнял ее за плечи и позволил прислониться к нему. Чтобы рассмешил ее рассказом об одном из своих арендаторов, или чем-то, что сказал один из парней на работе, или…

— Зои? С вами все в порядке?

О черт, на дорожке стояла Мари, одна из школьных мамаш, по-видимому, только что услышавшая, как Зои бормочет себе под нос надгробную речь, как чудачка. И увидевшая, как она поднимает руки и смотрит на них! Если бы это дошло до школьной площадки, слухи распространились бы быстрее растопленного масла.

«Она явно себя не контролирует. Разговаривает сама с собой на кладбище, как чокнутая. Со стороны это выглядит не очень. Бедная женщина. Я надеюсь, что с ее детьми все в порядке. Как думаешь, кому-нибудь стоит об этом сказать?»

— Зои? — повторила Мари. Зои рассеянно отметила, что на ней надето великолепное пальто бледно-голубого цвета, которое делало ее похожей на какую-то снежную королеву, и приосанилась.

— Да! Извините. Задумалась, — сказала она. — Я в порядке, спасибо. А вы?

— Неплохо, — сказала Мари, хотя от ветра у нее слезились глаза, и она внезапно промокнула их. — Послушайте, может быть, нам стоит как-нибудь поболтать? Встретиться. Было бы неплохо поговорить.

— О, — сказала Зои, испытывая неловкость. — Я не уверена. — Она уже чувствовала, что о ней слишком много говорят, вот в чем была проблема. Недавно она вышла из нескольких родительских групп в WhatsApp, потому что не могла справиться с комментариями других людей и неуклюжим сочувствием, какими бы благими намерениями они ни руководствовались. Что они знали о горе? Скольким из них пришлось столкнуться со смертью мужа? Они ничего не знали об этом — и, очевидно, Мари тоже, если она думала, что Зои хочет поговорить с ней о своих чувствах. — Сейчас я не слишком приятная компания. Но все равно спасибо.

Она попрощалась и поспешила прочь, стараясь сдерживать эмоции. Однажды она снова почувствует себя нормально, успокаивала она себя. Однажды она сможет завести разговор, как другие матери, заскочить к кому-нибудь на кофе, съесть торт и обменяться забавными историями о детях. Но не сейчас. Не сегодня. Прямо сейчас все, на что она была способна — это переставлять одну ногу за другой, каждую минуту и час тащиться вперед.

«Ты отлично справляешься, — яростно сказала она себе. — Плевать на Мари. Просто продолжай идти».

Глава пятнадцатая

В пятницу вечером Дэн просматривал свою таблицу добрых дел, в частности, пустые места в колонках «Гейб» и «Би», и тут позвонила Зои.

— Я знаю, что это очень неожиданно, но не мог бы ты забрать к себе Гейба завтра на несколько часов? — спросила она. — Он должен был провести день со своим другом Джеком, но брат Джека упал с турника в парке и сломал себе запястье — утром его прооперировали. Я немного застряла сейчас, потому что Итана нет дома, у него практикум в Тейте, а я давным-давно пообещала Би, что мы пойдем смотреть какой-нибудь ужасный фильм про единорога, который Гейб скорее умрет, чем станет смотреть, так что…

— Все в порядке, я могу его забрать, — сказал Дэн, когда она остановилась, чтобы перевести дух. Это было похоже на вмешательство Судьбы. Он не собирался ни в чем отказывать Зои, не в последнюю очередь из-за дополнительного чувства вины, которое он испытывал с тех пор, как встретил Лидию. Вопрос, который еще предстояло решить, «что-черт-возьми-я-собираюсь-делать?», чувство вины, которое с каждым днем становилось все более тягостным. Его так мутило от всего этого, что он, вероятно, согласился бы совершить для Зои серию преступлений, если бы она потребовала. — Когда захочешь, — добавил он для пущей убедительности.

Зои шумно, с облегчением выдохнула, и от этого звука Дэну стало легче. Он нужен. Это было первый раз после смерти Патрика, когда она напрямую попросила его о помощи — возможно, вообще в первый раз, задумавшись, предположил он. Она обратилась к нему, и он смог сказать «да». Кроме того, разве он только что не думал, что ему нужно найти что-то, что они с Гейбом могли бы сделать вместе?

— О, спасибо, — вздохнула Зои. — Большое спасибо. Я действительно ценю это.

— Нет проблем. Во сколько ты хочешь, чтобы я за ним заехал? — Он уже успел взбодриться. «Посреди ночи? В пять утра? Я сделаю это. Ты хочешь, чтобы я пошел к тебе босиком по дорожке из горящих углей и битого стекла? Хорошо».

— Около десяти, это нормально? Извини — я надеюсь, тебе не придется ничего перестраивать или менять планы.

— Нет, вовсе нет, — заверил он ее. Впрочем, это было не совсем правдой. Он планировал в субботу закончить покраску квартиры на Уайтклифф-роуд, это заняло гораздо больше времени, чем он ожидал, — в основном потому, что в четверг у него было такое похмелье, что он едва смог открыть ведро с краской и не вывернуться наизнанку. Сегодняшний день, по крайней мере, был более продуктивным, но все еще оставалась работа с деревянными частями обстановки, которые нужно было покрыть лаком, и… Ну, неважно, в воскресенье будет время. — Десять — это хорошо, — сказал он. — Я придумаю что-нибудь веселое, чем мы могли бы заняться.

— Господи, это совсем не обязательно. Ты можешь остаться дома и все утро играть с ним в компьютерные игры, если хочешь. Лишь бы тебе было проще, Дэн.

Как можно одновременно испытывать удовлетворение от благодарности другого человека и чувствовать тошноту от стыда, потому что обманул его? Как бы то ни было, Дэн совершенно не собирался отмазываться и играть в компьютерные игры со своим племянником, когда мог воспользоваться возможностью стать Супер-дядей и Добрым Шурином.

— Предоставь это мне, — сказал он. — Утром увидимся.

Это грандиозное позерство и привело к тому, что Дэн теперь вел чрезвычайно взволнованного Гейба на его первый урок скейтбординга в скейт-парке недалеко от Уэстуэя. Гейбу нравились опасные занятия; он был смелым, безрассудным и отличался отличной координацией движений. В тот момент, когда Дэн увидел «скейтбординг» в интернет-поиске «интересные вещи, которыми можно заняться с племянником», он подумал: вот оно. Хорошо, что Зои не слишком потрясла эта перспектива, когда Дэн приехал раньше назначенного часа и сделал свое важное заявление — она только немного побледнела и начала с тревогой говорить что-то о сломанных костях — но, к сожалению для нее, Дэн совершил ошибку новичка, высказав свое предложение перед Гейбом, что привело к возгласу «ДА!» от мальчика, за которым последовали безумные кики карате и возгласы «КАПОУ!» на кухне. Запретить поездку сейчас было бы полным безумием, и поэтому Зои с сомнением согласилась, хотя и умоляла вернуть сына целым и невредимым, а не в виде месива ран.

— Сами попробовать не хотите? — пошутил инструктор с Дэном, когда они приехали и приступили к регистрации Гейба и подбору необходимого комплекта снаряжения. Дэн уже собирался рассмеяться и сказать: «Нет, спасибо, я ценю свои конечности», но тут Гейб поднял на него сияющие глаза и сказал: «А ты, дядя Дэн? Ну, давай же!»

Когда в последний раз кто-нибудь так смотрел на него? Как будто он был королем или рок-звездой, кем-то очень важным. И вот его племянник просит составить ему компанию, льстит ему надеждой… Стоило ли удивляться, когда Дэн услышал, как отвечает: «Гм… конечно, хорошо», не успев даже должным образом задуматься, во что его втягивают?

Оглядываясь назад, можно сказать, что это была ошибка новичка номер два. Теперь пути назад не было. Пять минут спустя они оба были облачены в яркие шлемы, налокотники и наколенники и выбирали скейтборды, а потом их приветствовал ужасающе молодой инструктор по имени Аки. О, черт. Дэн уже сожалел о своем решении принять участие. Но ведь отступать было уже слишком поздно? Повсюду вокруг них дети в толстовках и штанах для катания со свистом взмывали вверх и съезжали по пандусам разных размеров и уклонов, прыгали и изворачивались в воздухе на хаф-пайпе^[24] и, что самое тревожное — с явной легкостью катались по крутым рельсам. Это было огромное место с крытыми и открытыми секциями, магазином, где продавались скейтборды, и кафе, которое сейчас выглядело особенно заманчиво. Черт возьми.

После того, как их провели в зону для начинающих — почти полностью плоскую часть скейт-парка, которой избегали все, кому было больше восьми лет, они дождались Аки, остановившегося похлопать по спине пару круглолицых подростков в огромных клетчатых рубашках. Гейб ерзал от едва сдерживаемого возбуждения, переминался с ноги на ногу, широко раскрыв глаза, восторгаясь тем, что вокруг так много крутых ребят.

— Потрясающе, — радостно выдохнул он.

— Совершенно верно, — согласился Дэн, пытаясь за сдержанностью скрыть внезапный прилив страха.

«Вот они мы, дядя и племянник, и мы отлично проведем время, — напомнил он себе. — Мы укрепляем нашу связь; начинаем что-то действительно хорошее, что будет длиться вечно; я вступаю в роль Взрослого Мужчины номер один в его жизни, и я это не испорчу». Что Итан пробормотал в тот первый раз в машине? Что-то вроде «заместитель — хренмеситель»? Ну, это определенно не так.

Он взглянул на небо. Не то чтобы он верил в загробную жизнь, но ему нравилась мысль о том, что Патрик посмотрит вниз и увидит их здесь вместе, оценит выражение безграничной радости на лице Гейба и, возможно, поставит Дэну галочку. Дэн поймал себя на том, что думает о фотографиях у кровати племянника, о Гейбе и Патрике на разных футбольных матчах. Патрик всегда был уверенным в себе спортсменом, способным ловко ловить, бросать и пинать; было очевидно, что Гейб унаследовал те же физические способности. Если Дэн собирается попытаться компенсировать потерю Патрика, то это было самое меньшее, что он мог сделать. Он не должен подвести ребенка.

— Так, ребята! — сказал Аки, хлопая в ладоши.

Он был невысокий, но коренастый, с безумными мышцами, при каждом движении перекатывающимися по плечам; одет в тонкий топ с капюшоном и мешковатые шорты, ноги — в массивных темно-синих кроссовках «Найк», при взгляде на которые Дэн осознал, что на двадцать лет старше и недостаточно крут, чтобы знать их точное название. Гейб немедленно замолчал, уставившись на Аки с выражением, граничащим с любовью, или, по крайней мере, с огромной страстью. Дэн был не из тех, кто плохо думает о детях младше десяти лет, но был уверен, что племянник никогда не уделял учителям в школе столь пристального внимания.

— Давайте начнем, — сказал Аки. — Перво-наперво: как встать на доску. — Подмигнув, он толкнул Гейба локтем. — Посмотрим, кто лучше — ты или этот старикашка?

Дэн весь покрылся мурашками от того, что его назвали «старикашкой», а Гейб предательски хихикнул.

— Это мой дядя Дэн, — сказал он, краснея от чести говорить со своим новым героем.

— Значит, дядя Дэн? — Аки ухмыльнулся и приподнял бровь, глядя на Дэна, который не смог заставить себя улыбнуться в ответ. «Идиот». Он попытался состроить гримасу, которая говорила бы: «Да, и как бы то ни было, ты меня не испугаешь», но почувствовал, что зубы обнажились в каком-то рычании.

— Оке-е-ей, — протянул Аки, хлопая в ладоши. — Итак: стоим на доске. Одна нога перед другой, да? Большинству людей нравится, чтобы впереди была левая нога, а правая могла бы выполнять все толчки. Но это зависит от вас — здесь нет правильного или неправильного способа. Видишь, как я держу заднюю ногу под углом? Это помогает мне сохранять равновесие. А теперь попробуй сам, малыш.

Гейб, следуя инструкциям Аки, уверенно ступил на скейтборд. Последовало легкое покачивание и короткий взмах руки, но затем мальчик с торжествующей улыбкой восстановил равновесие. «Легко», — говорило его лицо.

— Бум! — воскликнул Аки, протянул руку («дай пять») и развернулся к Дэну: — Теперь твоя очередь, дядя Дэн. Давай посмотрим, как у тебя получится.

«Покровительственный говнюк». Дэн ступил на доску, молясь, чтобы она не откатилась под ним, не перевернулась или не выкинула еще чего-нибудь неловкого. Одна нога перед другой. Так. Из-за чего весь этот шум? Он стоит всего в двух дюймах над землей. Подумаешь!

— Не парься, — сказал Аки, — остынь. Ладно, а теперь давайте двигаться. Я собираюсь оттолкнуться задней ногой, медленно и сильно, и мы немного проедемся на досках. Вот так. Видишь? Эй, ты там внимательно слушаешь, дядя Ди?

— Конечно, — сказал Дэн, на мгновение отвлекшись при виде маленькой девочки с косичками, торчащими из-под розовой бейсболки.

Увидев ее, он подумал о дочери Лидии — этой неожиданной племяннице, о которой только что узнал, — а затем его мысли обратились к самой Лидии, ее бледному, встревоженному лицу, хмуро смотревшему на него поверх кофе. Что ему делать? Он волновался в сотый раз, а Аки демонстрировал, как ехать на скейте, и они с Гейбом последовали его примеру. Напряженный разговор с Лидией до сих пор не давал Дэну покоя. Как бы он хотел справиться с ситуацией лучше. Более того, как бы он хотел, чтобы он вообще оставался в неведении насчет существования Лидии. Но джинн уже вылетел из бутылки, и не было никакого способа убедить его вернуться назад.

Неважно. Он должен сосредоточиться. Удовлетворенный тем, что ученики в состоянии правильно передвигаться на скейтборде, Аки теперь захотел, чтобы они оба перешли в положение для катания, поставив обе ноги на доску.

— Спина прямая, колени немного согнуты, найдите равновесие, — приказал он, проплывая вокруг них по широкой дуге на своей доске, чтобы продемонстрировать, как надо. Но затем его внимание переключилось на что-то другое, и он присвистнул себе под нос. — Вернусь через минуту, ребята, — сказал он и поехал через весь парк к молодой женщине с пышным черным хвостом и задницей в форме сердца, затянутой в облегающие белые джинсы.

— Смотри, дядя Дэн, у меня получается! — ликующе воскликнул Гейб. Затаил дыхание и оттолкнулся. Мгновение он опасно раскачивался взад-вперед, размахивая руками, но потом выпрямился. — Я катаюсь на скейтборде!

— Молодец, — подбодрил его Дэн, радуясь, что племянник так счастлив и взволнован. Он вспомнил, каким раздражительным был мальчик на прошлой неделе, как он изводил брата, угрюмо относился к Зои и был прикован к компьютерной игре, и ему показалось, что он видит совершенно другого ребенка. «Зацени это, Патрик. Видишь? У меня здесь все хорошо, клянусь». Покраснев от самодовольства, он запрыгнул на свою доску, желая поделиться моментом, но почти сразу же потерял равновесие. Это было труднее, чем казалось, и он оттолкнулся слишком сильно, чтобы контролировать то, что происходило под ногами. — Ого! — воскликнул он, отчаянно пытаясь сохранить равновесие. Но потом все равно опрокинулся и упал, а когда встал на правую ногу, лодыжка с тошнотворным хрустом подвернулась. — Черт!

— Дядя Дэн! — потрясенно воскликнул Гейб, резко останавливаясь. — Дядя Дэн, я слышал…

Боль пронзила тело Дэна булавочными уколами, и на мгновение он утратил дар речи. Дыхание с шипением вырвалось между стиснутыми зубами, он сел на пол, схватившись за вывихнутую лодыжку. Черт, неужели он ее сломал? Было очень больно. Черт! Он почти слышал, как Патрик смеется над ним, откуда бы он там ни смотрел. Подождите — нет, это был не Патрик, на самом деле это был мчащийся к ним Аки.

— Что за?.. — взревел мужчина-ребенок. — Ты что, издеваешься? Я отвернулся всего на две минуты, а ты уже успел пораниться, Ди? — Он присел на корточки рядом с Дэном и со знанием дела ткнул его в лодыжку. — Нам понадобится немного льда. Целый пакет льда. — Он посмотрел на Гейба. — Ты в порядке, малыш? Эй, не волнуйся. Такое случается постоянно, особенно со стариками. Но ты же не покалечился, правда?

Выражение радости на лице Гейба сменилось выражением, очень похожим на смущение.

— Угу, — сказал он, прикрыв глаза, его взгляд метнулся к Дэну и обратно.

«Господи», — подумал Дэн, представляя себе сцену сверху: крутые, нервные дети бесстрашно носятся вокруг, в то время как мужчина средних лет лежит, искалеченный, на холодном бетонном полу. Это был совсем не тот веселый опыт, который он планировал для них с Гейбом.

— Лед, — повторил Аки, поднимаясь на ноги. — И стул. Ты будешь жить, не волнуйся, — добавил он и поспешил прочь.

Когда Зои вернулась домой, она обнаружила там Дэна, сидящего с поднятой ногой и пакетом льда на лодыжке, в то время как Гейб нетерпеливо бросился рассказывать ей о своем уроке одним непрерывным предложением, не переводя дыхания. Она не знала, смеяться ей или плакать. Может, следовало просто закатить глаза к потолку и закричать: «Я с самого начала говорила, что это глупая затея!»

Конечно, она испытывала легкое сочувствие к Дэну, который был бледен от боли и выглядел очень жалким, когда Гейб рассказывал во всех подробностях о своей славе на скейтборде, но ее главной реакцией было раздражение. Потому что, во-первых, никто не заставлял Дэна идти в скейт-парк, правда? И, конечно, никто не настаивал на том, чтобы он пошел учиться сам. А теперь Гейб захвачен этим потрясающим новым занятием, и угадайте, кто должен стать тем, кто с этого момента должен будет отводить его туда? Зои, вот кто. Зои, у которой уже был миллион других дел, с которыми нужно разобраться, и которой оставалось только удивляться, что безрассудный Гейб не сломал кости и не порвал связки. Когда она уже потеряла одного члена семьи и изо всех сил старалась уберечь от беды остальных. Изумительно. Просто чудесно!

— Звучит забавно, — сказала она, снимая туфли и ощущая приступ головокружения от наклона. Она плохо выспалась ночью, и после утра, проведенного с Би за просмотром ужасного фильма «Единорог», ей больше всего хотелось посидеть пять минут в одиночестве и спокойно выпить чашечку чая, закрыв глаза, отключившись. Похоже, ей придется некоторое время подождать, прежде чем это станет возможным. — Ммм. Отлично, — пробормотала она, когда Гейб наконец остановился, чтобы перевести дух. Затем она взяла себя в руки. — Кофе, Дэн? — спросила Зои, чувствуя себя неловко из-за грубых мыслей, когда парень, в конце концов, всего лишь оказывал ей услугу. «Сделай над собой усилие, Зои». — Может, отвезти тебя в клинику — пусть кто-нибудь посмотрит на это? — спросила она, мысленно скрестив пальцы, чтобы не провести остаток дня в шумной приемной A&E^[25]. — Ты смог нормально доехать назад?

— Он несколько раз выругался в машине, — встрял Гейб. — Но ты сделал это, дядя Дэн! — добавил он, когда Дэн бросил на него укоризненный взгляд.

— Извини, — пробормотал Дэн, ковыляя за ней на кухню. — Тормозить было довольно больно, — признался он. — Но это просто вывих, ничего серьезного. Может, это научит меня помнить про свой возраст. Пожалуйста, кофе был бы очень кстати.

Зои почувствовала, что немного смягчается.

— Спасибо, что взял его с собой. Знаешь, держу пари, Патрик поступил бы точно так же. — «Точно. На самом деле он, вероятно, вернулся бы домой, купив каждому из них по скейтборду и все снаряжение». Она ласково покачала головой, удивившись, как легко ей оказалось представить себе эту сцену. Патрик всегда с величайшим энтузиазмом погружался в новые увлечения, о чем могли свидетельствовать гребной тренажер, машина для приготовления мороженого и воздушные змеи в коробках, все еще пылящиеся в подвале.

Дэн посветлел от ее слов. Она даже могла бы сказать, что он выглядел действительно довольным.

— Неужели? Так что я просто… сделал то, что сделал бы Патрик?

— Боже, да, — засмеялась она. — Иногда я не знала, кто был самым большим ребенком в семье. Садись, пожалуйста, — добавила она, оглядываясь от шкафа с кружками и заметив, что он неловко топчется у холодильника. — Не нагружай ногу.

Они болтали, пока закипал чайник, и Зои почувствовала, как ее раздражение начинает спадать. В конце концов, ей всегда нравился Дэн; он был хорошим парнем, даже если, как и его брат, иногда необдуманно бросался в так называемую великую новую идею. Он рассказал ей о покраске одной из квартир Патрика и о том, как он знакомился с жильцами, просматривая накопившиеся за последнее время жалобы. До этого она не совсем понимала, насколько усердно он работал ради них, и ее сердце переполнила благодарность.

— Спасибо, — смиренно сказала она, наливая молоко в его кофе. — Это очень мило с твоей стороны. Обязательно дай мне знать, сколько я тебе должна за краску и все такое. Я собиралась войти в бизнес-аккаунт и начать разбираться с этим, а необходимость перевести тебе немного денег заставит меня наконец шевелиться.

Однако его взгляд почему-то метнулся в сторону.

— Не волнуйся, все в порядке, у тебя и так дел по горло, — сказал он.

— Можно подумать! Я не позволю тебе платить из собственного кармана, — возразила она, передавая кружку. — На самом деле… погоди-ка, — добавила Зои, роясь в сумочке и доставая кредитную карточку компании, которую дал ей Патрик. — С этого момента используй ее для всего, что покупаешь онлайн, хорошо? И сохраняй для меня любые другие квитанции, чтобы я могла расплатиться. Кстати, я давно хотела спросить: там были все документы со счетами? Я знаю, ты говорил, что собираешься разобраться с декларацией по НДС; надеюсь, с ней все в порядке. — Она улыбнулась ему. — Никаких сомнительных платежей, я так понимаю? Патрик не замышлял ничего непристойного за моей спиной?

Она хотела, чтобы вопросы были беззаботными — она шутила! — но Дэн от ее слов расплескал кофе. Она сходит с ума или на его лице мелькнуло странное выражение?

— Гм… — сказал он, проводя рукой по волосам.

— Дэн, я шучу, — засмеялась она, хотя не могла не смотреть на него, удивляясь, почему он так взволнован. Ее смех затих, воцарилось замешательство. — Все в порядке? — уточнила она.

Он покачал головой, приходя в себя.

— Да! Извини. Да, все в порядке. Счета — конечно. На мгновение у меня в голове помутилось. Я подумал о своих собственных счетах; даже забыл, что занимался счетами Патрика. Да. Никаких проблем. Очень просто. Я отослал все бухгалтеру, просто жду, чтобы узнать, сколько причитается по НДС.

Он говорил быстро, казалось, стремился ее убедить, но Зои это не обмануло. Ни на мгновение. Волосы у нее на руках встали дыбом, во рту пересохло, когда он продолжил эту жалкую, бессвязную попытку спрятаться. Но что он скрывал? Было ли в документах Патрика что-то нехорошее?

Прежде чем она смогла продолжить расспросы, он уже сменил тему, заговорив о том, чтобы сводить Итана посмотреть несколько скульптур во время школьных каникул, и начал составлять список тех, которые были разбросаны по столице — от произведения Барбары Хепуорт^[26] на Оксфорд-стрит до Родена в Вестминстерском дворце. И она поймала себя на том, что захвачена его энтузиазмом. Да, Итан был бы в восторге, если бы дядя проявил к нему такой интерес. Затем Дэн предложил покататься с Би на велосипеде, потому что Гейб упомянул, что они с Патриком часто ездили вместе, и глаза Зои увлажнились от прилива благодарности, за которой сразу же вспыхнуло чувство вины. Ей не удавалось сделать для них достаточно; она все еще тащилась по жизни, как зомби, выполняя основные функции, но не более того, упрекнула она себя. «Что ты вообще ДЕЛАЕШЬ весь день?» — снова услышала она насмешку Итана. Тем временем здесь был Дэн, который заботился о домовладельцах Патрика, тратя на это время собственной жизни, и еще умудрялся добавить немного вкуса и волнения в ее семью.

— Спасибо, — застенчиво сказала она. — Им понравятся эти идеи.

«Надо больше стараться. Нужно найти в себе силы», — сказала она себе, когда он допил кофе и, прихрамывая, вышел из парадной двери. Под влиянием момента она решила запланировать поездку к матери. Может быть, на пасхальные выходные немного развеселить всех, и не в последнюю очередь — себя, съездить на море.

Только позже ее мысли вернулись к странности их с Дэном предыдущего разговора о счетах; как он запнулся и напрягся, каждый дюйм его реакции, казалось, источал чувство вины. Что именно скрывал Дэн? Или ей лучше было не знать?

— Не надейся, что я забуду, — нахмурившись, пробормотала она себе под нос.

Глава шестнадцатая

— Что ты наделала? Ты что, СУМАСШЕДШАЯ? — чуть ли не завопила Бриджит, когда несколько дней назад пришла, чтобы узнать у Лидии полную историю о встрече с Дэном. — Ты ему сказала… Подожди, дай разобраться. Ты сказала ему, что тебе больше не нужны деньги от отца Джемаймы? Ты это сказала?

Лидия обхватила голову руками, не в силах вынести потрясенной реакции подруги.

— Не надо, — взмолилась она. — Я знаю, что это было глупо. Я просто… потеряла самообладание.

— Потеряла самообладание? Ну а теперь ты потеряла свой доход, идиотка. Как ты теперь будешь справляться?

Этот вопрос все выходные не выходил у Лидии из головы. Проблема денег была тем, над чем ей действительно приходилось работать — вот почему она была так зла на себя за то, что отказалась от предложения Дэна в неуместном порыве гордости. Ужас охватывал ее всякий раз, когда она пыталась понять, что они с Джемаймой будут делать без ежемесячного взноса Патрика, чем им придется пожертвовать. Она то и дело ловила себя на том, что оглядывает свои вещи, словно оценивая их для продажи: телевизор, ноутбук, велосипед… Ни в коем случае нельзя было сказать, что она вела роскошный образ жизни. Сколько она сможет выручить — несколько сотен фунтов за лот? Эта сумма испарится со следующим счетом за газ. Так как же еще она может сократить их расходы? Занятия в спортзале Джемаймы были одной из их самых больших статьей расходов, но Лидия предпочла бы найти себе вторую работу или взять кредит, чем сказать дочери, что ей придется отказаться от них. Ни в коем случае.

Может быть, они вдвоем могут делить ее спальню и сдать комнату Джемаймы жильцу. (Но кому? И как бы отнеслась к этому Джемайма? Ей бы это не понравилось. Как и Лидии.) Или они могли бы подыскать себе жилье поменьше и подешевле, предположила она. Может быть, переехать подальше от Лондона — но это было бы таким потрясением, таким стрессом, который пришлось бы переносить в одиночку, особенно если Джемайме придется сменить школу и все остальное. Взяться за другую работу? Возможно, ей придется это сделать. Возможно, она могла бы заниматься чем-то дома по вечерам: административные задания, или запечатывание конвертов, или… Наверняка должен был быть какой-то выход из этой ситуации. Иначе она снова окажется у отца как несостоявшаяся неудачница. Она не могла заставить себя прийти к нему во второй раз.

Прибравшись, как только Джемайма в воскресенье вечером легла в постель, она с несчастным видом уставилась на маленький листок бумаги в рамке, который висел на стене кухни, где она могла видеть его каждый день. Одна из самых ценных вещей, которыми владела Лидия. Она нашла этот листок после смерти матери: скомканный список, который она, должно быть, составила еще тогда, когда еще можно было мечтать и строить планы на будущее. «Любимые места, куда можно сходить с Лидди», — гласил заголовок, написанный великолепным размашистым почерком Элеоноры. За заголовком следовала серия записей, в которых подробно описывался ее любимый пляж Сиднея, кафе, где она по субботам подрабатывала официанткой, швейный магазин, где она покупала винтажную ткань и оттачивала свои навыки шитья, дом, в котором она выросла, и другие важные остановки на жизненном пути. «Это будет приключение, только мы вдвоем», — обещала ей мама, и Лидия сохранила список в качестве талисмана, поклявшись, что однажды она приедет туда с Джемаймой и они увидят все достопримечательности в память о ее матери.

За исключением того, что они не собирались туда в ближайшее время, теперь, когда ее финансы, очевидно, пребывали на грани краха.

Господи, как бы она хотела, чтобы мама была жива. Не только для того, чтобы они могли вместе потусоваться на пляже Бронте или посетить другие любимые места Элеоноры, но и для того, чтобы Лидия могла спросить ее, что делать, обратиться к ней за столь необходимым советом. «А теперь давай подумаем вместе», — всегда говорила Элеонора, обсуждали ли они первое увлечение Лидии, когда ей было двенадцать лет, или выбирали, какие предметы изучать в шестом классе. В том, что к ней относились серьезно, было нечто такое, что Лидия всегда находила волнующим. Она имела значение, была важна. Теперь это случалось нечасто. Она делала все, что могла, но иногда ей казалось, что ей суждено быть ничем или, по крайней мере, никем особенным.

Она вытерла руки и налила бокал вина, стараясь обрести уверенность. Может быть, на самом деле это был тот самый пинок под зад, которого она ждала, сказала она себе; ее шанс стать немного смелее и продвинуться вперед, на более высокооплачиваемую и более интересную работу. Работать в магазине было легко, и это был полезный первый шаг в карьере, но не совсем то, чем она хотела бы заниматься всю оставшуюся жизнь. Для нее должны найтись другие, более выгодные варианты. Возможно, со временем она оглянется на это как на поворотный момент в своей жизни, когда она села за руль и смело направилась в совершенно новом направлении. Почему бы нет?

Потягивая вино, она начала просматривать список вакансий на неполный рабочий день, доступных на веб-сайте агентства по подбору персонала. Итак, на первый взгляд оказалось, что много вакансий водителей. Также масса возможностей для телерекламы. Какая-то подменная работа на перерабатывающем заводе (перерабатывающим что?). Работа в клининговом сервисе. Надо сказать, что на самом деле здесь не было ничего интересного.

И все же, сказала она себе ободряюще. Пока ничего интересного. Может быть, если она отрегулирует фильтры, это сузит круг поиска. Зои просмотрела и сняла галочки со всех категорий работ, кроме одной, с пометкой «Креатив», затем нажала «Поиск» и просмотрела результаты.

Телереклама в рекламном агентстве.

Администратор в театре.

Должность персонального ассистента в компании, выпускающей бизнес-журналы.

Стажировка в галерее — командировочные расходы оплачиваются! Прочитайте объявление. «Как будто это может компенсировать очевидное отсутствие предлагаемой зарплаты».

Обслуживающий персонал отеля недалеко от Хитроу.

И все. Ничего, что вписывалось бы в ее жизнь матери-одиночки, более того — ничего, что выглядело бы привлекательно. Падая духом, она ругала себя за то, что когда-то думала, что это может быть легко; что работа ее мечты может быть для нее доступна. Требуется художник по костюмам для театра Вест-Энда. «Мы действительно хорошо платим и поможем вам решить любые проблемы с уходом за детьми, и не возражаем, если у вас на самом деле нет должного опыта. Можете ли вы работать на швейной машинке и рисовать классные наряды? Вы любите одежду всех видов? Тогда вы наша женщина! Или мужчина, потому что мы очень толерантны. Позвоните нам!»

Ага, сейчас. Вместо этого, вернувшись в реальный мир, Лидия по всему городу искала работу с минимальной зарплатой, натыкаясь на неподходящие места и ненормированный рабочий день. «Вот если бы у нее была квалификация», — поняла она, заметив, что даже стажировка требует, чтобы кандидаты имели высшее образование. Они, вероятно, не хотели, чтобы к ним пришел кто-то, кто провалил экзамены, был дислексиком и плохо разбирался в математике. Даст ли Джонатан ей хотя бы приличную рекомендацию? Он всегда дразнил ее тем, какая она неорганизованная, какая чокнутая. Буквально на днях Лидия собиралась продать покупательнице красивую вазу за шесть фунтов, а не за шестьдесят, потому что неправильно вбила цифру. Если бы клиентка не указала на ошибку, она бы даже не заметила.

Начинала накатывать паника, и она постаралась взять себя в руки. «Хорошо. Думай, Лидия». Она могла бы заниматься какой-нибудь вечерней работой дома, пока Джемайма спит. Ввод данных. Персонал колл-центра, служба поддержки клиентов…

Когда она снова убрала фильтры поиска и прокрутила страницу вниз, ее оптимизм совсем померк. Должно было быть что-то еще, что она могла бы сделать, что соответствовало бы Джемайме и ее домашней жизни, но если эта работа и существовала, она, черт возьми, не могла ее найти на этом сайте. Отчаяние окутало ее, как ядовитое облако. Почему она не может быть настоящей взрослой, как все остальные? Иногда ей казалось, что она все еще семнадцатилетняя девочка, рыдающая на похоронах матери; как будто какая-то ее часть сломалась в тот день, и ей так и не удалось полноценно двигаться дальше, расцвести и повзрослеть. Должно быть, она эмоционально отстала или что-то в этом роде, потому что у нее никогда даже не было нормальных любовных отношений, кроме Патрика, и посмотрите, чем это обернулось. Что с ней не так? Почему ей так плохо во взрослой жизни?

Она закрыла ноутбук, чувствуя, что вся дрожит. Похоже, без денег от Патрика у них с Джемаймой могут быть большие неприятности. Что теперь с ними будет?

Глава семнадцатая

К счастью, к понедельнику лодыжка у Дэна почти зажила, и утром за завтраком он чувствовал себя относительно бодрым, сидел и размышлял о последних нескольких днях. Его таблица добрых дел содержала целый набор новых записей, крошечные индивидуальные оценки. Квартира на Уайтклифф-роуд была заново выкрашена и готова к сдаче. Всю ночь шел дождь, но теперь снова выглянуло солнце, отбрасывая золотистые полосы света на последние мокрые капли, усеивающие окно. Недавно он пополнил кормушку для птиц, и теперь она служила шведским столом для целого сонма пернатых посетителей. Он наблюдал за ними, пока ел, наслаждаясь бесплатным шоу. Раньше, когда он был офисным трутнем, у него никогда не было времени перед выходом посидеть и обдумать что-либо, кроме новостей по телефону или списка встреч, которые он назначил на этот день.

На этой неделе его ждала совсем иная повестка дня.

Проверив сообщения на рабочем телефоне Патрика, он обнаружил, что его ждут три новых звонка, все от Розмари, его самого требовательного арендатора. Очевидно, ее охранная сигнализация начала мигать в шесть часов утра и до сих пор не отключилась. Это почти наверняка означало, что батарейка вышла из строя и нуждалась в замене, но с каждым сообщением она казалась все более обеспокоенной, и у него возникло ощущение, что звонки будут поступать до тех пор, пока он не разберется с этим. Это было первым в списке. Позже ему нужно будет разыскать бухгалтера Патрика по поводу счета за НДС. Он снова съежился, вспомнив, как Зои невинно спрашивала о сомнительных платежах со счета Патрика. Он был почти уверен, что ему удалось выпалить ответ, не вызвав у нее подозрений, но, тем не менее, он ощутил опасность момента, прежде чем, в конце концов, понял, что она шутит. Он еще не решил, что делать с периодическим платежом, который должен был поступить Лидии на следующей неделе. Но, по крайней мере, ему удалось стащить визитную карточку с данными Лидии с холодильника Зои, незаметно положив ее в карман, пока она готовила ему кофе, так что он предотвратил, по крайней мере, один ужасный телефонный звонок. Карточка теперь лежала перед ним на кухонном столе, как бомба замедленного действия, он взял ее и повертел между пальцами, уголок за уголком, все еще не уверенный, что он должен сделать, если вообще что-то должен. Скользнул взглядом по логотипу на карточке, за которым следовал W4-адрес^[27]: Тернем-Грин-энд. В Чизвике, если верить карте на его телефоне. Лидия написала на карточке свое имя и номер телефона, добавив маленькое сердечко.

Он с любопытством заглянул на веб-сайт и обнаружил, что это небольшой художественный бутик, очевидно, принадлежащий Джонатану Браунингу. Может быть, муж или партнер Лидии? Она владеет бизнесом или просто там работает? Если просто работает, то ей вряд ли платят огромную сумму денег. Может быть, она была богатой наследницей, или имела огромный трастовый фонд, или вышла замуж за кого-то чертовски богатого, и поэтому не нуждалась в деньгах на содержание от Патрика. Но при встрече Лидия не произвела на него впечатления человека, ведущего богатый образ жизни. К примеру, телефон, на котором она показывала ему фотографию Джемаймы, кажется, был моделью далеко не новой и не высшего класса. Он также был почти уверен, что у нее не было обручального кольца, и она определенно не упоминала о каком-либо партнере, богатом и владеющем магазином или нет. По опыту Дэна, женщины, как правило, сообщали об этом, если хотели дать понять, что ты им не нравишься.

Он отложил телефон и задумался. Патрик, возможно, и предал Зои эмоционально, но с практической точки зрения он очень тщательно заботился о том, чтобы обеспечить ее и детей. Оформленное им страхование жизни после его смерти обернулось значительной суммой; остававшаяся часть ипотеки была погашена в одно мгновение, и единовременные выплаты были предоставлены Зои, Итану, Гейбу и Би. Но для Джемаймы, его второй дочери — ничего. Пшик. После его смерти, как и при жизни, она была словно стерта с картины аэрографом. Дэна это не устраивало. Но что ему оставалось делать?

Чтобы отвлечься от борьбы с собственной совестью, он позвонил Розмари и заверил ее, что придет и посмотрит на ее сигнализацию. Он уже собирался уходить, когда раздался внезапный стук в окно. Развернувшись, он успел заметить, как птица средних размеров — возможно, черный дрозд или скворец, которых он видел на днях, — ударилась о стекло и исчезла из виду. О боже. Иногда это случалось, птицы не замечали окна, но все равно было что-то ужасное в мягком, мясистом стуке тельца, врезающегося в стекло. Он поспешил выглянуть в окно, но нигде внизу птицы не было видно. По-видимому, ей удалось ошеломленно развернуться и вернуться в синеву, каким-то удивительным образом поднявшись.

Надеюсь, он тоже так сможет, подумал Дэн, выходя из комнаты.

— О, слава богу. Вы такой умница. Я даже не подумала о батарейке, была убеждена, что сигнализация мигает, потому что кто-то влез в квартиру. Грабитель, я имею в виду. — Розмари издала тихий самокритичный смешок, но оставалась сдержанной. — Я испугалась.

На Эверлейк-роуд Дэну потребовалось несколько минут, чтобы извлечь разрядившуюся батарейку из охранной сигнализации Розмари, сбегать в ближайший магазин на углу и купить замену, а затем снова прикрепить устройство к стене. Он включил его, был вознагражден ровным зеленым светом, сменившим мигающий красный, и ощутил себя почти мошенником, когда на него обрушилась похвала Розмари — ведь работа была такой простой.

— Никаких проблем, — сказал ей Дэн, возвращая отвертку в ящик с инструментами Патрика и защелкивая замок. Затем, возможно, с большей поспешностью, чем это было допустимо, добавил: — Если возникнут еще какие-нибудь проблемы, дайте мне знать.

— О, я так и сделаю. Вы так добры ко мне, Дэниел. Вы очень добросердечный молодой человек. — Она просияла, глядя на него.

В блузке в викторианском стиле с высоким воротником и крошечными жемчужными пуговичками и твидовой юбке она напоминала какую-то безупречную леди-детектива двадцатых годов. Дэн поймал себя на том, что задается вопросом, чем она зарабатывала на жизнь, когда была моложе. Учительница? Серьезная экономка?

— Никаких проблем, — неубедительно повторил он с вежливой улыбкой, которую всегда использовал для тетушек и подруг матери.

Дэн не хотел бы, чтобы она называла его добросердечным. Если вспомнить его секреты от Зои и очевидную неспособность принять решение в отношении Лидии, добросердечным он себя совсем не чувствовал.

— И мне не составит труда поставить чайник, — продолжила она. — Чай или кофе?

Он смягчился, потому что поступить иначе было просто невозможно. И еще потому, что начал испытывать к ней нежность. Патрик, возможно, посчитал бы ее раздражающей, но было очевидно, что Розмари очень одинока на склоне своих лет. Одинока и довольно мила.

— Кофе, пожалуйста, — попросил он.

Когда Дэн последовал за ней в маленькую, сверкающую кухню, Розмари внезапно остановилась. Великолепный пушистый рыжий кот развалился на столе, неторопливо вылизывая лапу.

— Он не мой, — сказала Розмари, заторопившись к столу. — Ну же, Десмонд, что ты здесь делаешь? Иди отсюда. Прочь!

Кот — Десмонд — не обращал на нее никакого внимания, пока она не хлопнула в ладоши. Только тогда, бросив презрительный взгляд, он спрыгнул со своего насеста на подоконник, протиснул свой немалый обхват в открытое окно и неторопливо вылез на пожарную лестницу.

— Непослушный мальчик, — неубедительно сказала Розмари.

Дэн предпочел притвориться, что не замечает блюдце с недоеденным кошачьим кормом на полу у стены. Промолчал насчет того, что Розмари назвала кота по имени и что подушка на одном из кухонных стульев покрыта довольно большим слоем рыжего меха. Он был почти уверен, что во всех договорах аренды Патрика оговаривалось, что домашние животные в квартирах не допускаются, но не мог собраться с силами, чтобы начать спорить на эту тему. Кроме того, у него не было проблем с кошками.

— Такое случается, — заверил он ее, вспоминая о Харви, чрезмерно дружелюбном полосатом коте, который постоянно рассматривал как приглашение любую открытую дверь или окно в квартире в Уондсворте, которую Дэн делил с Ребеккой. Харви заходил, как будто это был и его дом тоже, дружелюбно мурлыча и тычась в ноги мягкой головой.

Розмари занялась приготовлением напитков и раскладыванием на тарелку песочного печенья, посыпанного сахаром. Взгляд Дэна привлекли фотографии на холодильнике, в основном модные съемки, что было довольно неожиданно, хотя там также была фотография пары средних лет, прикрепленная магнитиком в виде фламинго.

— Ваши дети? — спросил он, приглядываясь.

— Нет, — сказала она, не оборачиваясь. — У меня нет детей. Это Алан, мой племянник, и его жена Морин.

С того места, где сидел Дэн, было видно, что Алану и Морин, вероятно, чуть за пятьдесят, и они одеты очень элегантно. У Алана были большие дорогие часы на запястье и самодовольное выражение лица. Морин щеголяла в ярком платье с розовыми и оранжевыми цветами и с тугой химической завивкой и ухмылялась, потягивая коктейль через соломинку. Дэн знал, что не следует судить о людях по их внешнему виду, но все равно не ощутил симпатии к этой паре.

— Мило, — сказал он, когда она поставила на стол пару кофейных чашек и жестом пригласила его присесть. — Они местные?

— Живут в Ричмонде, — сказала она, протягивая ему песочное печенье.

— А, это удобно.

Удобно и для Дэна, если Розмари сможет звонить самодовольному Алану, а не ему, всякий раз, когда беспокоится о своей охранной сигнализации или скрипучих половицах. Но, может быть, ее племянник из тех, кто скорее ткнет большим и толстым пальцем в сторону другого человека и переложит на него ответственность. Он представил, как мужчина на фотографии произносит: «Это работа домовладельца, не так ли?»

— Ну да, я полагаю, что да, хотя они очень заняты. Всегда очень заняты. Я говорю им: дверь всегда открыта! Я действительно люблю гостей, но у них так много друзей, а у Алана все эти командировки и… — Ее голос впервые дрогнул, и Дэну стало ее жаль. И заодно он убедился, что правильно оценил людей на фотографии.

— Это позор, — заметил он, чтобы ей не пришлось заканчивать фразу. Явно самодовольный Алан и ухмыляющаяся Морин не удосужились уделить время одинокой старой тете Алана. Собственной родственнице! И все же… Дэн поморщился. И все же, разве он не поступил бы точно так же, если бы поверил Лидии на слово и вычеркнул ее и Джемайму? Они тоже были его родственниками, нравится ему это или нет. Джемайма была его племянницей.

Должно быть, выражение его лица изменилось, потому что Розмари, прищурившись, посмотрела на него через стол.

— Все в порядке, дорогуша?

Дэн заколебался.

— Не совсем, — признался он наконец.

— Можете рассказать мне, — сказала она, и на мгновение он почти поддался искушению выпалить всю историю: рассказать об ужасной ночи в Хаммерсмите, шокирующей смерти Патрика, его собственной решимости все исправить, о том, как он обнаружил Лидию…

— Ну… — Он покачал головой. — Это долгая история. Семейные дела, вы же понимаете.

— Понятно, — сказала она, и взгляд ее смягчился. Он заметил, что глаза у нее были очень синими, как тарелки Веджвуда^[28]. Несмотря ни на что, он чувствовал внезапный порыв. Может быть, она была бы хорошим собеседником: просто объективной. Даже мудрой. И кому еще он мог доверить свои секреты?

— Ну что ж, — повторил он, все еще не решаясь. Затем окно задребезжало, и Десмонд снова ворвался внутрь, словно отказываясь терпеть свое изгнание. Взобравшись на подоконник, он спрыгнул на кухонный пол и с безошибочным видом собственника направился прямиком к миске с едой.

— О! Десмонд. — На лице Розмари расцвело чувство вины, а кот начал изящно слизывать желе с кусочков мяса. — Вы не подумайте, что он мой, — пробормотала она, не в силах встретиться взглядом с Дэном. — Сегодня утром я положила ему немного еды, потому что он так жалобно плакал, что я думала, у меня разорвется сердце, но…

— Все в порядке, — заверил Дэн. По его мнению, коты были полными придурками. «Да уж, жалобно плачет», — подумал он. Этот парень явно определил в нем неудачника. — Честно говоря, я не возражаю. Если только он не дерет мебель или что-нибудь в этом роде.

— Боже мой, нет. Абсолютно нет. Я бы немедленно запретила подобное поведение, — заверила его Розмари. Ее нижняя губа на мгновение дрогнула, затем она потянулась через стол и похлопала Дэна по руке. — Спасибо, дорогуша. Просто приятно, когда есть кто-то, кого можно любить, правда? Хоть кого-нибудь. — Она с нежностью посмотрела на кота. — Я оставляю окно открытым, чтобы он мог приходить и уходить, и я всегда рада его видеть, — добавила она в порыве признания.

Дэн поймал себя на том, что напряженно размышляет над тем, сколько шума поднимает женщина из-за этого существа. Жизнь коротка — слишком коротка, чтобы создавать людям проблемы. Что бы там ни говорила Лидия, он хотел поступить правильно. Он не хотел быть похожим на Алана, невежественного племянника, который рад забыть о своей одинокой тете. И он не хотел быть таким, как Патрик, и вычеркивать неудобных родственников из своей жизни оправданиями или деньгами.

— Мне кажется, вы собирались мне что-то рассказать, — выпрямившись, напомнила Розмари. Ее голубые глаза смотрели так прямо, что трудно было отвести взгляд. — Дайте-ка угадаю. У вас проблемы с девушками? Кто-то разбил вам сердце?

Но Дэн, приняв решение, был полон решимости двигаться дальше. Запихнув в рот последний кусочек песочного печенья, он поднялся на ноги.

— Дело не в проблемах с девушками, — покачал он головой и тут же подумал, что в некотором роде так оно и есть, но история слишком запутанна, чтобы сейчас вдаваться в подробности. — Пожалуй, я только сейчас все понял. И все равно — спасибо.

А потом он попрощался и ушел, слегка моргнув, когда вышел на свет.

Глава восемнадцатая

— Так по какой цене их ставить, Джон? — спросила Лидия, стоя на коленях на полу магазина и осторожно снимая с керамических зайцев пупырчатую упаковку, чтобы расставить их по полкам.

Красивые статуэтки, гладкие и увесистые, размером с мускатную тыкву, и каждая — совершенно уникальная, с комично длинными ушами и выразительными большими глазами.

Джонатан стоял у открыточной карусели, раскладывая стопку поздравительных открыток. «Счастливого пути!» «Удачи на экзаменах!» «С новорожденным!» — восклицали они.

— Двести фунтов, — сказал он, оглядываясь на нее через плечо.

— Двести? Серьезно? — Лидия села на пятки, переводя взгляд с босса на зайца в руках, а затем покрепче сжала статуэтку — теперь, когда узнала, сколько она стоит. Двести фунтов. Честно говоря, у некоторых людей больше денег, чем здравого смысла. Она скорее пробежит по улице без лифчика, чем выложит двести фунтов за шикарную безделушку.

— Что, думаешь, не сможешь продать по такой цене? — Он приподнял бровь, как всегда, поддразнивая ее. Высокий и широкоплечий, с коротко остриженными волосами цвета соли с перцем, Джонатан стал лучшим другом Элеоноры практически сразу, едва они встретились. Работал с ней вместе в театре Вест-Энда, создавая костюмы и реквизит. — Теннер говорит, что я продаю больше, чем ты.

Лидия фыркнула.

— Ты в деле, — ответила она. — Давай я сейчас выставлю одного на витрину, и если кто-нибудь войдет и спросит о нем, мы будем считать это моей продажей. Идет?

— Вот это моя девочка! — рассмеялся он.

Это был первый понедельник школьных каникул, и Лидия организовала сложную систему обмена детьми с Бриджит на ближайшую пару недель, попросив отца помочь ей пару дней, чтобы наверстать упущенное время. Слава богу, что у нее есть надежная сеть друзей и семья, но все равно иногда эта сеть казалась изношенной и могла порваться. Всего одна загвоздка, один крошечный рывок, и все могло развалиться, бросив их наземь. Лидия взяла на следующей неделе четыре выходных, но в течение этого времени она собиралась присматривать за сыном Бриджит, что иногда казалось более тяжелой работой, чем работа в магазине. Да будет так. Жизнь шла, и женщины справлялись, по мере сил поддерживая друг друга.

Забравшись в окно, она повозилась с витриной, чтобы найти лучшее место для зайца. Неделю назад она переставила там товары на пасхальную тему, соорудив «гнездо» из старых деревянных ящиков, наполненных бумажной соломкой, и собрала выводок войлочных цыплят, набор великолепных акварелей с весенними цветами и несколько гладких, холодных мраморных яиц в оттенках ржавчины, олова и гагата. Мина, одна из их лучших художниц, сделала партию изящных керамических цветов, которые Лидия поставила в большой пятнистый кувшин. В окружении нескольких подушек пастельных тонов с бахромой в мягком вересковом оттенке это выглядело, по ее мнению, очень привлекательно.

Она убрала пару полосатых глиняных горшков из центрального ящика и вместо них поставила туда зайца. Идеально. Выстроила в ряд войлочных цыплят, чтобы их было лучше видно. Апрельское солнце тепло и ярко светило в окно. Но потом, как раз в тот момент, когда она присела на корточки у окна и собиралась вылезти, она увидела, что кто-то приближается к магазину, и ее сердце неприятно забилось. О боже. Это же… это ведь не брат Патрика снова?

«Черт», — пробормотала она себе под нос. Это был он. Это в самом деле был он. Шел по улице, вглядывался в витрины магазинов, как будто искал что-то конкретное. Определенного человека. Это, должно быть, чудовищное совпадение, потому что не может же он искать ее, верно? Он уже почти добрался до магазина, а она все сидела, неловко застыв на корточках, и тут он увидел ее. Его взгляд прояснился, и он неуверенно ей улыбнулся. Он искал ее. Но зачем? Что на этот раз?

— Все в порядке? — спросил Джонатан.

— Э-э-э… — «Нет». — Да, — сказала она. — Ну, на самом деле я не уверена.

Она инстинктивно попыталась было спрятаться за одним из ящиков, но для этого было поздно, слишком поздно. Колокольчик в магазине звякнул, уведомляя о его появлении, и ей пришлось смириться со смущением, вылезти из витрины и спрыгнуть на пол магазина, стряхивая фальшивую солому со своего синего платья. «О господи, это пристало и к колготкам», — поняла она, отчаянно отряхиваясь. Это определенно был не тот взгляд «поговорите с моим адвокатом», который она изображала ему на днях.

— Привет, — как всегда профессионально, сказал Джонатан Дэну.

— Привет, — добавила Лидия, стараясь говорить спокойно.

Она заставила себя посмотреть на него. Всего на дюйм ниже Патрика, прикинула она, с более узкими плечами. Более бледная, разбавленная версия огненной темной красоты Патрика. «У меня есть внешность, у него есть мозги», — снова пошутил Патрик у нее в голове, и она с трудом сглотнула. Проблема с умными людьми в том, что они иногда сбивают с толку, могут перехитрить, когда вы меньше всего этого ждете.

— Что привело вас в наш магазин? — спросила она, не в силах удержаться, чтобы не приосаниться в надежде занять больше места. — Скажите мне, что это не какое-то жуткое случайное совпадение.

— М-м-м, привет, — сказал Дэн, вежливо кивнув в сторону Джонатана. — Это не жуткое случайное совпадение, — подтвердил он, поворачиваясь к Лидии. — Я стащил вашу визитку с холодильника Зои. Подумал, что лучше нанесу визит, чем попытаюсь сделать это по телефону.

Это? Что это было за «это»?

— Звучит зловеще, — сказала она, чувствуя тревогу.

— Вовсе нет, — отозвался Дэн, подняв руки, как бы показывая ей, что у него нет никакого оружия. Это немного обнадеживало. — У вас сейчас случайно не обеденный перерыв? — продолжал он. — Может быть, мы могли бы пойти в кафе, поболтать.

Она поколебалась, затем взглянула на Джонатана, который пожал плечами.

— Тебе решать, — сказал он, переводя взгляд с Лидии на Дэна.

Кажется, ее боссу было дико любопытно узнать, в чем дело.

Лидия чувствовала, что у нее нет выбора.

— Хорошо, — осторожно сказала она. — Какой у нас план?

— Может, в паб? — предложил Дэн, указывая на дорогу.

О боже. Что бы он ни собирался ей сказать, это было достаточно серьезно, раз ему для этого нужен алкоголь. Она нервно улыбнулась.

— По-моему, звучит неплохо, — солгала она.

— Итак, — начал Дэн, как только они уселись в ближайшем пабе с ланч-меню.

Из динамиков доносилась меланхоличная баллада Рода Стюарта, и он поймал себя на том, что жалеет, что не уделил немного больше внимания выбору места для встречи, поступив так импульсивно. Здесь царило запустение: потертый ковер весь в пятнах, стол выглядел засаленным, на его середине валялась обертка от сахара, а на мягкой голубой скамейке, на которой они сидели, в ткани красовалась небольшая дыра, под которой виднелась пена цвета перезрелого банана. Предстоял сложный разговор. Дэн почувствовал, что не может сосредоточиться на списке сэндвичей и легких закусок, и отложил ламинированное меню.

— Послушайте, мне очень жаль, что я так неожиданно появился, — продолжил он. — Но я тут подумал…

Это было еще мягко сказано. С тех пор как он узнал о существовании Лидии и ее дочери, это знание было зажженной спичкой в его руке; горящей спичкой, способной сжечь дотла множество вещей.

Она смотрела вежливо и тревожно, вероятно, жалела, что он ворвался в ее жизнь, не говоря уже о магазине. На ней было пурпурно-синее платье с поясом и сапоги цвета ржавчины до колен, которые скрипели, когда она скрещивала ноги. Густые темные волосы, блестящие, как каштаны, падали на лицо. «Сосредоточься, Дэн», — напомнил он себе.

— В принципе, я не думаю, что это справедливо, — продолжил он, поднимая мятую подставку под пивную кружку и вертя ее в руке, просто чтобы как-то занять пальцы. — Хотя вы и сказали, что вам не нужны деньги Патрика и все такое, меня это не устраивает. Я вроде как думаю, что вы должны их получать.

— Хорошо, — сказала она, пристально глядя на него. Он готов был поклясться, что Лидия ждала, когда последует «но…».

— Это так. — Его следующие слова вырвались в спешке. — Потому что о других его детях в финансовом плане позаботились. Очень хорошо позаботились. Когда им исполнится восемнадцать, их ждут крупные единовременные выплаты. Что, знаете ли, совершенно справедливо: они потеряли своего отца и все такое. Но… — Он поколебался, затем продолжил: — Но о вашей дочери тоже нужно позаботиться. Она тоже его ребенок. И я знаю, вы сказали, что сейчас вам не нужны деньги — и я полностью уважаю ваше мнение, если вы действительно так считаете, — но вы всегда можете перечислять ежемесячные платежи в трастовый фонд для нее или что-то в этом роде. Заведите сберегательный счет, когда она подрастет, на случай, если она захочет поступить в университет или что-то в этом роде. Что вы об этом думаете?

С бьющимся сердцем он ждал ответа. Дэн старался не думать о Зои и о том, как вытянется ее лицо, если она когда-нибудь узнает об этом разговоре. Законно ли вообще то, что он предлагает? Бизнес-счет Патрика все еще был активен, так как Зои была одним из директоров компании и компаньоном, и Дэн убеждал себя, что он ничего особенного не делает. Не отменяет постоянный платеж, который — теперь он задумался об этом — у него, вероятно, все равно нет прав отменить. Так что, возможно, статус-кво будет лучшим выходом для всех. Господи, он надеялся на это.

— Боже. — Лидия выглядела потрясенной. — Я… — Ее глаза заблестели от волнения. — Вы это серьезно?

— Я серьезно, — подтвердил он. — Я чувствую себя плохо из-за всего этого. Патрик — мой брат — был моим братом — но, кажется, для вас он оказался — как бы это сказать — немного дерьмом. И, послушайте, в конце концов, ваша дочь — моя племянница, как вы и сказали. Мы — семья. Вроде того.

Лидия кивнула. Ее губы были так плотно сжаты, что на мгновение побледнели. Она забарабанила пальцами по столу, и взгляд Дэна привлекло серебряное кольцо, которое она носила, похожее на крошечный шлем викинга. — А как насчет… — Она запнулась. — Его жены? Не могу представить, чтобы она этому обрадовалась.

«Ах, да».

— Она не знает, — признался Дэн. — В последнее время у нее столько проблем, что я не думаю, что будет хорошей идеей рассказать ей об этом прямо сейчас. — Он произносил эти слова словно в задумчивости, но знал, что в значительной степени это было чистой трусостью. — Я не хочу обманывать ее, но в целом, возможно, будет лучше, если я буду помалкивать и позволю платежам идти, как и раньше. — Он скривился, чувствуя себя противоречиво. Неужели он только что номинировал себя на звание худшего деверя в истории? На днях, когда Зои говорила о возмещении Дэну с бизнес-счета, ему удалось отговорить ее, но он знал, что это ненадолго. Наступит время, когда Зои захочет сменить Дэна и станет сама разбирать выписки для бухгалтера. Как он сможет тогда оградить ее от того, чтобы она узнала о Лидии? Возможно, придется изобрести какую-нибудь ремонтную компанию, а затем перевести прямой дебет со своего собственного счета. Боже, все это было так сложно. Так много переменных.

Лидия выдохнула, как будто задерживала дыхание.

— Спасибо, — сказала она. — Я не вполне представляю, что сказать, кроме как спасибо. Это действительно достойно с вашей стороны.

Он опустил взгляд на стол, чувствуя себя не в своей тарелке. Желание быть справедливым к Лидии — это одно, но бизнес-счет теперь принадлежал Зои, напомнил он себе. Разве на самом деле не глупо с его стороны закрывать глаза на выплаты по алиментам? Это слабость? Но что еще он может сделать, не сообщив Зои о существовании этих новых членов семьи?

Лидия продолжала говорить, на ее лицо вернулись краски.

— Честно говоря, я сожалею, что так высокомерно повела себя на нашей первой встрече, когда сказала вам засунуть свои деньги… и все такое. Я совсем не хотела вас оскорбить. А то, что вы предлагаете… Я не хочу вставать между вами и вашей невесткой или создавать какие-либо проблемы.

По крайней мере, это была приятная новость.

— Я тоже не хочу причинять неприятности, — сказал он, — но надеюсь, она не узнает — во всяком случае, не сразу. Я могу закрыть счета и притвориться, что никогда не совал в них свой нос. Я знаю, что это не идеальное решение, но…

Они обменялись неуверенными улыбками через стол.

— Что ж, еще раз спасибо, — сказала она.

— Нет проблем. — Дэн надеялся, что эти слова окажутся истиной. — И, конечно, если я когда-нибудь смогу что-нибудь сделать для вас или Джемаймы, пожалуйста, дайте мне знать. — Он все еще возился с пивной кружкой. — С тех пор как Патрик умер, я забочусь о его детях больше, чем раньше, и… — Он пожал плечами, чувствуя себя неловко. — Ну, у меня самого нет детей, и мне действительно очень понравилось узнавать их немного лучше.

— Это мило, — сказала она, и в уголках ее глаз появились морщинки. — Вы с Патриком… вы были близки?

— Вроде того. Как братья, старший и младший, я думаю. Я всегда смотрел на него снизу вверх — он все делал первым, в то время как я вечно пытался наверстать упущенное. Но да, большую часть времени мы действительно ладили. — Его лицо застыло при воспоминании об их последнем ужасном споре, и он быстро продолжил: — Мы были довольно разными, но всегда росли вместе. Теперь я единственный ребенок, и это действительно странно.

— Могу поспорить, — кивнула она. — Я всегда хотела, чтобы у меня был брат. Я бы не возражала и против сестры, если уж на то пошло. Быть единственным ребенком иногда немного паршиво.

Они обменялись еще одной робкой улыбкой.

— Вы местная? — спросил он, внезапно захотев узнать о ней побольше. — Судя по вашему акценту, вы из Западного Лондона. Не то чтобы это было плохо — я сам вырос в Хаммерсмите.

— Южный Эктон, — ответила она. Он заметил, что у нее по переносице аккуратно рассыпаны изящные веснушки. — Дайте угадаю. Вы были одним из мальчиков Уильяма Морриса?^[29]

Он удивленно рассмеялся.

— Попали в яблочко. Вы там учились?

— Нет, к несчастью, я училась в глухомани Илинга, но моя подруга Бриджит была безумно влюблена в мальчика из школы Уильяма Морриса, так что в итоге мы ходили на множество вечеринок с шестиклассниками этой школы. — Она закатила глаза. — Вот это были денечки, да? Дикие и беззаботные.

— Мы думали, что знаем все, — согласился он. — Я собирался стать поп-звездой — во всяком случае, минут на пять. У меня был гель для волос и все такое.

Она расхохоталась.

— Серьезно? А я собиралась стать модельером. Я могла бы сшить вам несколько крутых нарядов.

— Вот тут-то я и ошибся, — отозвался он. — Мои наряды определенно были недостаточно круты. — Он взглянул на свою выцветшую голубую «дедушкину»^[30] рубашку и джинсы. — Все еще недостаточно круты, если уж на то пошло. Черт возьми.

Между ними, кажется, установились более дружеские отношения, как будто после обмена подростковыми историями они сняли часть брони.

— У вас осталась семья в этом районе? — через мгновение спросила Лидия.

— Мои родители в Брентфорде, — сказал он. — Я стараюсь заглядывать к ним, когда могу, — добавил он.

Это было легким преувеличением, но на этой неделе он планировал вернуться снова, так что это не было полной ложью. В следующее мгновение он внезапно осознал, что хочет произвести на нее впечатление или, по крайней мере, усилить доказательства того, что он — хороший парень.

— Держу пари, они это ценят, — сказала Лидия, мягко посмотрев на него. — Не могу себе представить, как вам всем должно быть тяжело, я имею в виду, справляться с потерей.

Дэн кивнул.

— Это продолжает удивлять меня, — признался он. — И это не очень приятный сюрприз. Например, идя домой к маме, я все время думаю о нем. Всякий раз, когда я прохожу мимо паба, где мы провели последний вечер его жизни, я вспоминаю его. Даже засохшее дерево в моем саду напоминает о нем.

— Засохшее дерево? Почему, он погубил его или что-то в этом роде?

— Нет, он должен был помочь мне спилить его на следующий день после… — Неожиданно слова подвели Дэна, он умолк и уставился на темно-бордовый ковер, пытаясь договорить. — В то утро, когда он… — Дэн покачал головой, не зная, как закончить. — Мы должны были срубить его вместе, — наконец произнес он.

Кажется, она поняла.

— И теперь вы чувствуете, что не можете это сделать?

— У меня тут какой-то блок, — пробормотал он, надеясь, что она не сочтет его слишком странным. Мужчина уже удивился тому, что эмоционально был с ней гораздо более открыт, чем если бы они встретились несколькими месяцами ранее. Горе, казалось, сделало его мягче, соскоблило верхний слой, который обычно не давал ему так откровенно выражать свои чувства. — Кстати. — Он схватил меню, чтобы отвлечься. — Я обещал вам ланч. Чего бы вы хотели? И надо ли нам беспокоиться, что мы заказываем еду в месте, где неправильно пишут слово «картофель»?

Она заглянула в свое меню.

— Всегда любила «кортофель» в мундире с настоящей корочкой, — заметила она. — И я готова рискнуть, а вы?

Он снова рассмеялся. Несмотря ни на что, в ней было что-то такое приятное, такое теплое.

— Рискнем, — согласился он.

Глава девятнадцатая

В среду Дэн договорился с Итаном совершить художественную прогулку от полуострова Гринвич через Темзу до парка королевы Елизаветы, где на открытом воздухе были представлены всевозможные интересные произведения искусства. День выдался ветреный, порывы ветра были такими сильными, что сбивали с курса чаек, но к тому моменту, когда они приехали в Гринвич, небо было ясным и чистым, а Темза — синей, как Air Force^[31]. Как только они увидели на тропе первую фигуру — огромную стальную конструкцию, напоминающую уткнувшуюся носом в землю перевернутую высоковольтную опору линии электропередачи, лицо Итана озарилось, и Дэн понял, что одержал победу.

— Ого, — изумился мальчик, с благоговением глядя на огромную скульптуру. — Как она вообще держится?

Без сомнения, это была серьезная инженерная разработка. С мерцающими башнями Собачьего острова^[32] вдалеке и грохотом вездесущих строительных работ вокруг арены O2^[33] скульптура казалась диковинной и остроумной, куском потерпевшего крушение бреда среди океана современной промышленности.

— Это называется «Пуля из падающей звезды», — прочитал Дэн на своем телефоне, — весит пятнадцать тонн. И, представь, чтобы закрепить ее, потребовалось сто двадцать тонн бетона и фундамент глубиной двадцать пять метров. Черт возьми.

Пораженные, они смотрели на скульптуру.

— Мне нравится, — сообщил Итан, делая снимки с разных ракурсов. — И знаешь, сейчас то, что мы делаем в Клубе Скульптуры, мне кажется совершенно неубедительным.

— Это здорово, — согласился Дэн. — До смешного здорово. И все это ограждение вокруг создает впечатление, что это — что-то из космоса, к чему опасно приближаться. Остерегайтесь инопланетян. Никогда не знаешь, когда кто-нибудь может к тебе подкрасться сзади…

— Дядя Дэн! — взвизгнул Итан, смеясь, когда Дэн внезапно схватил его.

— Отведи меня к своему главному, — «инопланетным» голосом прогудел Дэн.

Двинувшись дальше по полуострову, они миновали произведение искусства, которое, по сути, представляло собой кусок ржавой плавучей землеройной машины, покоящейся на мелководье Темзы, где вода и ветер свободно гуляли по открытой нижней палубе. Благодаря небоскребам с пустыми фасадами, которые сверкали на другой стороне реки, земснаряд казался пережитком прошлого, промышленным и безнадежно заброшенным по сравнению с элитными башнями за ним.

— Круто, — выдохнул Итан, заглядывая за перила. — Похоже на диаграмму поперечного сечения. Папе бы понравилось, — задумчиво добавил он. — Он любил бродить по старым докам и верфям, правда?

— Верно, — согласился Дэн. Они вместе смотрели на реку, ветер трепал куртки и волосы, и Дэн старался не думать о безжизненном теле брата в воде, когда его несло течением. — Давай продолжим, — сказал он, подавляя дрожь.

Они обошли арену O2, слева от них виднелись топкие грязевые отмели, а впереди — канатные дороги, пересекающие реку. Следующим на художественной тропе была слегка тревожащая бронзовая скульптура из огромных скрученных конечностей манекена («Вау!» — прокомментировал Итан), а затем они подошли к огромному Квантовому облаку Энтони Гормли^[34], установленному на платформе в воде на небольшом расстоянии от берега. Скульптура сначала напомнила Дэну стаю скворцов, огромное скопление птиц в небе, хотя, когда они подошли ближе, он передумал, решив, что это больше напоминает металлические часы-одуванчик с виднеющейся внутри фигурой человека.

— Напоминает помехи на экране, — решил Итан, — и кого-то, запертого внутри.

— В этом есть что-то жуткое, — согласился Дэн.

— Очевидно, это «ставит под сомнение реальность „я“ для мира и обращается к квантовой эпохе, предполагая нестабильную взаимосвязь между энергией и массой», — прочитал Итан описание, которое нашел в Интернете.

— Именно это я и собирался сказать, — отозвался Дэн. Некоторое время они стояли, уставившись на скульптуру. Ветер шелестел в камышах на берегу реки. — Хотя прямо сейчас, должен сказать, мой желудок предполагает нестабильную связь между голодом и обедом. Может, поищем что-нибудь перекусить?

Они уселись на скамейке неподалеку и достали пакеты с сэндвичами. Итан рассказывал Дэну новости из своего мира. За эти каникулы он ходил в кино с парой приятелей, Зои водила его, брата и сестру в боулинг и на скалодром, и они навещали родителей Дэна на воскресном обеде. Дэн, который стал тонко чувствовать атмосферу в семье брата, словно человеческий сейсмометр, предупреждающий об эмоциональных потрясениях, ощутил осторожное удовлетворение. «Все это звучало довольно неплохо», — подумал он. Зои выводила всех на улицу, они веселились вместе, а не хандрили. Как нормальная семья.

Рассказав новости, Итан отвлекся, когда у него на телефоне раздалась серия звуковых сигналов, и он уставился в экран, читая сообщения и тихонько посмеиваясь.

— С кем это ты болтаешь? — поинтересовался Дэн через минуту, когда выяснилось, что от него отказались в пользу каких-то цифровых приколов.

— Ой, извини, дядя Дэн. Просто с другом, — отозвался Итан, его большие пальцы стремительно двигались по экрану, набирая ответ. Было что-то радостное и открытое в его лице, когда он прочитал еще одно сообщение и снова рассмеялся. — Я отправил ему несколько фотографий, которые сделал, и он… Мы болтаем о них.

Дэн снова уставился на скульптуру Гормли, а племянник рассказывал о своей общественной жизни. С этого угла человека в облаке фигур видно не было; была странная загадка в том, что он одновременно был невидим, но все же существовал. «Точно так же, как до сих пор — Лидия», — подумал он и скривился, осознав, как быстро его мысли возвращаются к ней. По правде говоря, он много думал о ней с тех пор, как они пообедали в пабе. Все так запуталось, поскольку они с Лидией много болтали, и он понял, что… что ж, если быть честным с самим собой, он понял, что она ему нравится. Ладно, он ею увлечен. Не то чтобы между ними что-то могло произойти, когда у них с Патриком уже были отношения и перед ними маячило целое минное поле предыстории. Это было немыслимо. В любом случае было что-то жалкое в том, чтобы цепляться за бывшую женщину Патрика. Будто он пытался доказать свою точку зрения или что-то в этом роде?

(Он пытается что-то доказать? Была ли это его неудачная попытка мести после того, что Патрик сказал ему во время их последнего вечера?) «Не думай об этом, Дэн». Он не думал об этом. О боже, но внезапно стало невозможно ни о чем думать связно, упорядочить свои мысли в каком-либо разумном формате. Все, что он знал — это то, что ему понравилось беседовать с Лидией. Что она была хорошенькой и забавной. Что у нее были крошечные красивые веснушки, и скрипящие сапоги, и длинные изящные пальцы. Даже ушки у нее были очаровательные, как он заметил в какой-то момент, когда она заправила за них волосы. Как маленькие, идеальные раковины. Но он с тоской напомнил себе, что вообще не должен замечать эти вещи. Не должен думать о ней иначе, как…

— Дядя Дэн! Я спрашиваю: могу я теперь открыть чипсы?

— Да, конечно. — Боже, он совсем отключился. — Извини, задумался.

— Я понял. Надо было стащить твои «Мальтизерс»^[35], — сказал Итан. Он сунул в рот пригоршню чипсов и захрустел. — Когда я так выглядел, папа всегда спрашивал: «Ну и как ее зовут?»

Дэн чуть не подавился сэндвичем. Неужели у него все написано на лице?

— Ну… — выдавил он, но Итан продолжал говорить.

— У меня не хватало духу сказать ему, что я предпочитаю парней, — сказал он с ломким смехом. — Старый добрый па. Всегда с предположениями.

Дэн с трудом проглотил остаток хлеба. Стоп. Правильно ли он расслышал? Неужели Итан только что хладнокровно бросил в разговор гигантскую бомбу? Черт возьми. Он лихорадочно думал, зная, что все, что он скажет дальше, должно быть совершенно правильным: поддерживать, принимать и любить. Он даже почувствовал прилив гордости. Итан доверял ему, понял он. Он доверил ему эту большую, важную новость.

— Как думаешь, твой отец знал о твоих чувствах? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. — Насчет… того, что ты предпочитаешь мальчиков, я имею в виду.

Он рискнул взглянуть на племянника и увидел, что Итан смотрит на реку, выглядя на удивление невозмутимым.

— Нет, — ответил он. Ветер взметнул прядь его рыжеватых волос, а затем снова опустил ее. — Мама знает, но я просил ее не говорить. Я думаю, он бы во мне разочаровался.

Лишь слегка напряженная линия рта выдавала тот факт, что Итан был совсем не таким беспечным, каким хотел казаться. Дэну до боли захотелось обнять его. Он действительно ощутил боль в собственной груди. Должен ли он обнять его?

— Он мог бы удивиться, — вместо этого мягко сказал Дэн. Он не хотел, чтобы объятия прервали идущий своим чередом разговор. — И ему, наверное, потребовалось бы немного времени, чтобы осмыслить эту идею, но я знаю, что он не разочаровался бы в тебе. Определенно нет. Он тобой гордился, И.

Итан издал издевательский звук и снова набросился на пакетик с хрустящими чипсами.

— Не уверен, — пробормотал он.

— Он был твоим отцом — он любил тебя, — сказал Дэн. Что бы там ни говорил бездумный мачо Патрик о том, что классическая музыка — «гейская», он не был полным динозавром, когда дело касалось любви и всех ее вариаций. — Понимаешь? Отец так сильно любил тебя и продолжал бы любить тебя, что бы ты ни рассказал ему о себе. На сто процентов.

Слизнув соль с пальцев, Итан сложил пустой пакетик из-под чипсов аккуратным треугольником. Он все равно не казался убежденным.

— Может быть, — сказал мальчик, пожимая плечами.

На мгновение воцарилась тишина, которую нарушали только порывы ветра и металлический стук перекатывающейся перед ними пустой банки из-под «Ред Булла».

— Помнишь, как я в первый раз забрал тебя из мастерской скульптуры и ты спросил меня о том, что случилось в последний вечер, когда я видел твоего отца? — спросил Дэн. — И ты был очень зол на меня, потому что подслушал, как твоя мама что-то говорила, и прямо спросил меня: я виноват, что он умер?

Итан уставился в землю.

— Да, извини за это, — хрипло сказал он. — Я просто…

— Нет… не нужно извиняться, — прервал его Дэн. — Я говорю это не для того, чтобы заставить тебя чувствовать неловкость. Наоборот, когда ты вот так набросился на меня — и, кстати, с твоей стороны это было довольно смело, — я сидел и думал, как бы гордился тобой твой отец за то, что ты решился на это. За то, что осмелился задать этот вопрос.

— Ну…

— Честно. Клянусь. Я подумал, как бы он гордился, если бы мог видеть, как ты отстаиваешь его интересы, ведя трудный разговор от его имени. — Он снова взглянул на племянника, решив, что сейчас подходящий момент, чтобы обнять его за плечи. Вот так. — И если бы ты сказал ему то, что только что сказал мне, он бы тоже понял, что это требует мужества. Даже не сомневайся.

Они посидели молча несколько секунд, глядя на илистую Темзу, большое небо и сверкающие небоскребы, и Дэн думал: да, он уверен, что все прошло хорошо, уверен, что сказал правильные вещи. Наконец Итан вывернулся из-под его рук и сказал:

— Ладно, это странный разговор. Можно мне теперь открыть «Мальтизерс»?

Дэн рассмеялся.

— Думаю, да. Но нам пора идти. — Следующей остановкой была канатная дорога. — Я никогда не ездил на ней раньше, а ты? — Он ухмыльнулся, почувствовав прилив мальчишеского возбуждения от такой перспективы. Может быть, он делал все это не только по доброте душевной.

Они прогуливались, болтая о канатных дорогах, паромах и лодках, и казалось, что предыдущего разговора и не было. Но он был, и это казалось особенным, как будто Итан доверил ему что-то действительно ценное. Дэн мысленно обнимал его до конца дня.

Глава двадцатая

«Привет, Дэн, прочти обратную сторону открытки». Спереди была изображена какая-то гадкая альпака — или лама? — среди густой травы с горами на заднем плане. «Боливия — это потрясающе! Ездила в Салар-де-Уюни^[36] — тонны фламинго и безумных кактусов. Купалась в горячих источниках под лунным небом, пила сингани^[37] (белый виноградный бренди — это смертельно!). Завтра отправлюсь куда-нибудь в национальный парк — по-видимому, там можно покататься на сэндбординге!^[38] И увидеть ягуаров! С любовью, Тигги».

Было трудно читать открытку без укола зависти, но Дэн довольствовался тем фактом, что по мере приближения пасхальных каникул записи в таблице Патрика накапливались густо и быстро. Он разобрался с ненадежным радиатором и сломанным светильником у пары жильцов и рад был услышать, что в квартире на Уайтклифф-роуд, которую он так долго красил, уже было несколько просмотров. «Желающих пока нет, но многие интересуются», — изливался агент по недвижимости. После успеха арт-тропы с Итаном он на следующий же день взял Би на велосипедную прогулку и пообещал Гейбу, что скоро устроит еще одну тренировку по скейтбордингу, но на этот раз племянник будет тренироваться один. Он также предложил Зои посидеть с детьми в пятницу вечером, за что она горячо поблагодарила его.

Цели, которые он поставил перед собой, список лучших качеств Патрика, который он составил — отличный отец, любящий муж, успешный бизнесмен, — Дэн смог взглянуть на него сейчас и подумал, что да, он в состоянии заполнить пробел. Он заменял его в его отсутствие и был там, когда это было нужно. «В конце концов, не такой уж я и неудачник», — сказал он себе с удовлетворенным кивком.

Короче говоря, он чувствовал — осмелится ли он это сказать? — что вполне доволен своими усилиями, когда в четверг днем припарковался у дома родителей, готовый к еще одному пробному выстрелу. Заботливый сын? Галочка. На этот раз он пришел подготовленным: с букетом цветов для мамы, с книгой, которую одалживал у отца, и кучей фотографий на телефоне, чтобы показать им, как Би каталась на велосипеде. Они вдвоем потратили довольно много времени, украшая велосипед, чтобы он выглядел как единорог, и она крутила педали, крича: «Лети, Мирабель, лети!», что было потрясающе мило. Он не мог не заметить, как люди улыбаются и указывают друг другу на велосипед-единорога и его очаровательную наездницу. Но потом он поймал себя на том, что думает о Джемайме, дочери Лидии. Была ли она тоже любительницей единорогов, с такой же богатой воображаемой внутренней жизнью? Они с Лидией вместе катались на велосипеде? Была ли она жизнерадостной, как Би, или более замкнутой, как Итан?

Все утро его мучили эти остающиеся без ответов вопросы. Стоит ли ему снова позвонить Лидии? Он задумался. Спросить, может ли он встретиться с Джемаймой? Может быть, раздобыть для нее несколько фотографий Патрика, составить краткую биографию, просто чтобы, когда в будущем Джемайма задаст — а он был уверен, что она задаст — несколько серьезных вопросов об отце, Лидии было что ей показать. «Кроме того, это было поводом, чтобы связаться с ней еще раз», — с нетерпением подумал он, прежде чем вспомнил о Зои, и сразу почувствовал себя предателем. Он вздохнул, зная, что это будет огромным предательством: и по отношению к ней, и по отношению к собственному брату. Во что он ввязался? В любом случае, на чьей он стороне? И все же бездействие тоже не казалось выходом — оно было похоже на трусость.

Приехав в родительский дом, он отвлекся от дилеммы, когда заметил, что ненавистная ему фотография с Патриком снова вернулась на центральное место в экспозиции. Дэн засунул ее за большую фотографию внуков, когда Лиз пошла поставить в воду цветы, которые он принес, а потом сидел в перегретой гостиной как послушный сын, пока она рассказывала ему свои новости. Он забыл, сколько времени ей может потребоваться, чтобы рассказать довольно скучную историю о довольно скучных людях, с которыми он никогда не встречался и не имел никакого желания встретиться, но все равно постарался выглядеть увлеченным и заинтересованным. Или, во всяком случае, Дэн так думал, но, должно быть, задремал на пару минут, потому что внезапно она вскинула руки вверх, воскликнув:

— Ты что, вообще не слушаешь, о чем я говорю?

— Я… — запротестовал он.

— Я знаю, что не слушаешь, потому что я только что сказала, что сосед Артур обручился с золотистым ретривером, а ты сказал: «Как мило».

Она скрестила руки на груди, с подозрением глядя на него. У Лиз Шеппард всегда был взгляд, как лазер, способный за милю заметить красноречивые признаки того, что сын прогуливает школу, не ест овощи или что-то от нее скрывает.

— Между прочим, он ни с кем не помолвлен, и, уж конечно, не помолвлен с собакой, — уточнила Лиз. — Но теперь мне интересно, что у тебя тут происходит. — Она постучала себя по голове и одарила его своим самым проницательным взглядом. Мама не светила ярким фонариком ему в глаза, но могла бы это сделать с тем же успехом. — Давай, давай послушаем. Что у тебя на уме?

— Мама! Это пустяки. — Ему действительно нужно было поработать над невозмутимым выражением лица.

— Это девушка? Да? Только недавно вечером я говорила твоему отцу, что было бы неплохо, если бы ты нашел кого-нибудь. Ушел от Ребекки раз и навсегда.

Она с виноватым выражением поджала губы, как будто сболтнула лишнее.

— Что? — спросил Дэн. — Почему ты так смотришь?

— Ах… — Лиз и Дерек Шеппард были вместе с шестнадцати лет и принадлежали к поколению, которое упрямо настаивало на том, что брак — это на всю жизнь, какими бы разочаровывающими ни оказались отношения. Она никогда не говорила об этом, но Дэн знал, что она была глубоко обеспокоена его разводом, считая его настоящей катастрофой. — Ну что ж, сейчас.

— Мам, просто скажи. Что случилось?

Лиз слегка поерзала на стуле и сложила руки на коленях.

— Я на прошлой неделе столкнулась с ее отцом на Хай-стрит, и он сказал мне, что она… ну, у нее будет ребенок.

Повисло молчание. Дэн вспомнил последний загадочный пост Ребекки на «Фейсбуке». Завтра большой день! Предположительно, она собиралась на собеседование или что-то в этом роде. Но это не было собеседование на работу. Он сглотнул. «Ребенок». Его желудок скрутило. Как она могла? Он задумался. Как она могла?

«Я не хочу детей», — сказала она ему, когда он в последний раз поднимал эту тему через несколько лет после рождения Гейба. На самом деле, должно быть, он говорил об этом, еще когда Патрик объявил, что они с Зои ждут третьего ребенка, когда чувства Дэна по поводу отцовства превратились в постоянную боль. Однако оказалось, что Ребекка не изменила своего мнения о материнстве, отнюдь. «Я просто не хочу быть матерью, — говорила она. — Прости, Дэн. Но, честно говоря, я думаю, что это действительно скучно. И это чертовски тяжелый труд».

Дэн смирился с ее решением — в конце концов, нельзя заставлять любимого человека заводить ребенка, которого он не хочет, — но чувствовал себя опустошенным. Потому что смотреть на Патрика и Зои с их детьми совсем не казалось ему скучным. Это выглядело действительно мило. Радостно. Важно.

— Должно быть, это странно для тебя, — сказала мама, и в ее взгляде криминалиста появилось беспокойство.

Можно было сказать — странно. А еще можно было сказать — его обманули. Может быть, Ребекка все это время хотела детей, только не от него. Очевидно, мысль завести ребенка от первоклассного Рори оказалась гораздо более привлекательной.

— Да, — сумел прохрипеть Дэн, стараясь не показывать, как ему больно. — Ну что ж. Я больше не имею к ней никакого отношения.

Лиз никогда не была чувствительной матерью, она всегда была более склонна бить своих подрастающих мальчиков кухонным полотенцем, а не осыпать их проявлениями любви, но сейчас она сжала его руку, проявляя непривычную сентиментальность.

— Для тебя найдется кто-нибудь гораздо лучше, — сказала она. — Я знаю это, Дэниел. Ты хороший парень, я всегда это говорила. В последнее время наша семья пережила ужасные времена, но впереди лучшие дни, подожди. Мы туда доберемся, а?

— Обязательно, — сказал Дэн, успокоенный несвойственной ее нежностью. Затем сменил тему. — Позволь, покажу тебе несколько фотографий Би, пока я не забыл, — сказал он, доставая телефон. Увидев, как ее лицо смягчилось от нежности и любви, когда она просматривала фотографии, он запоздало понял, что на нее и отца также может сильно повлиять появление Лидии и Джемаймы. Еще одна внучка, которую они могли бы обожать, еще одна частичка Патрика, которую они могли бы любить. Конечно, они захотят познакомиться с ней, принять в семью? Разве правильно с его стороны отказать им в этом?

Он уткнулся взглядом в колени. Мысли путались. Жить со своими секретами было все равно что оказаться в ловушке лжи, предавая людей, которых он любит. Но что ему оставалось делать?

— Итак, как бы он ни возражал, Гейб должен быть в постели с выключенным светом не позже девяти часов, хорошо? Иначе завтра утром он будет ужасным типом, и мы все об этом узнаем.

— Я глубоко оскорблен, — сказал «ужасный тип», пытавшийся в другом конце комнаты уравновесить на голове теннисный мяч.

— Не волнуйся, у меня есть электрошокер, — успокоил Дэн. — Я прослежу, чтобы он выспался как следует.

— Эй, — проворчал Гейб, когда теннисный мячик слетел с его головы и покатился по ковру. — Вообще-то мне не нужен сон для красоты. Фу. Кто хочет быть красивым?

— Тогда спи безобразно, — предложила Зои, скорчив гримасу Дэну.

У нее был редкий девичник с подругами, и она собиралась остаться у Клэр, чего с нетерпением ждала с тех пор, как Дэн предложил свои услуги няни. Нанесение правильного макияжа и обрызгивание духами удивительно взбодрило ее, но теперь, когда Зои полностью оделась и собралась уходить, она занервничала по поводу всей этой идеи. Какая-то часть ее отчаянно хотела пить коктейли и показать себя на липком танцполе, просто отпустить и оставить свое горе за дверью на одну ночь. Но другая ее часть боялась этого. Боялась оказаться вне дома при ярком свете, в окружении подвыпивших, веселящихся людей, ушибленная и поврежденная, уязвимая версия себя прежней.

Кроме того, как посмотрят на скорбящую вдову, которая танцует всю ночь напролет? Что это скажет остальному миру: что ей все равно? Например, она боялась столкнуться с одной из школьных мамаш и потом услышать, как на детской площадке шепчутся, что она — бессердечная стерва. Ранее в тот же день она сходила к терапевту и вслух призналась в своих тревогах на этот счет, но доктор Гупта выразилась предельно ясно. «Вам все еще позволено быть счастливой, даже когда вам грустно, — твердо сказала она, глядя прямо в глаза Зои. — На самом деле я настаиваю, чтобы вы искали счастье при любой возможности. Это никоим образом не унижает ваше горе и не посягает на него. Совсем наоборот. Моменты счастья будут тем, что поможет вам пережить это время и выбраться на светлую сторону, понимаете? А теперь, — она сцепила пальцы вместе и твердо посмотрела на нее, — как насчет терапии, которую мы обсуждали в прошлый раз? Вы предприняли какие-нибудь шаги, чтобы поговорить со специалистом?»

«Еще нет», — призналась Зои, вспомнив о буклете, который все еще лежал на дне сумочки, куда она засунула его две недели назад.

«Я думаю, если вы сможете сделать этот шаг, это вам поможет. Что вы теряете?»

— Что-нибудь еще? — спросил Дэн, и Зои резко вернулась в настоящее.

— Эмм-м… нет, я вернусь завтра к десяти утра. Если возникнут проблемы, сначала поговори с Итаном, а потом позвони мне. Би, надеюсь, будет спать, но если ей приснится плохой сон, попробуй, не спеша, почитать ей сказку. Она может намочить постель — извини, — но если это случится посреди ночи, просто возьми спальный мешок из шкафа; давай я тебе покажу…

— Не волнуйся, я справлюсь, — прервал ее Дэн, положив руку ей на плечо, когда она направилась к лестнице. — Честное слово. Это ведь всего одна ночь. Я присмотрю за ними. Иди и хорошо проведи время.

— А если грабители? — крикнул Гейб, который теперь пытался перекатить теннисный мячик по руке. Он практиковался в этом всю неделю, в результате чего из любой комнаты, в которой он оказывался, постоянно доносились тихие глухие звуки и разочарованные стоны.

— Не будет никаких грабителей, но если кто-нибудь окажется достаточно безумным, чтобы попытаться нас ограбить, мы выстрелим в него из окна из водяного пистолета, — ответил Дэн, что вызвало в ответ восторженное: «Круто!»

Зои пожалела, что уходит. Грабители, мокрые кровати, перевозбужденные дети… Слишком много вещей, которые могут пойти не так. К тому же она уже передумала насчет платья; это было облегающее черное платье, которое слишком плотно сидело на ней после всех съеденных чипсов, и она только что вспомнила, что оно вечно ползет вверх по бедрам. Кроме того, она долго не была в парикмахерской, и в прическе были заметны неокрашенные корни волос, и… вообще, зачем ей этот девичник? Ей следовало остаться дома, она не была готова к этому.

— С ними все будет в порядке, — заверил Дэн, прочитав выражение ее лица. — Давай, кыш. Сойди с ума, повеселись и не возвращайся до завтра, на худой конец, без бурного похмелья.

Она слабо улыбнулась. «Черт возьми, она всего лишь собиралась встретиться со своими старыми друзьями из университета; им наплевать на ее платье или прическу, — напомнила она себе. — Кроме того, если она попадет в беду, они поддержат ее, так же, как она поддержит их».

— Хорошо. Спасибо, — сказала она. — Сделаю все, что в моих силах. Утром увидимся. Пока, мальчики. Ведите себя хорошо!

А потом она вышла за дверь, прихватив вечернюю сумочку, и вдохнула прохладный вечерний воздух. Уличные фонари смутно мерцали в темноте, она чувствовала свои духи с нотами амбры, и внезапно ее охватила дрожь от абсолютной новизны ощущения: одна таким поздним вечером. Это было целую вечность назад. Месяцы. Она может это сделать, сказала она себе, покрепче сжав сумку и отправившись в путь.

Несколько часов спустя Зои была в клубе под названием «Маркет», слегка пошатываясь после того, как выпила слишком много коктейлей «Счастливый час». К ее облегчению, вечер оказался действительно веселым. Сначала они поужинали в мексиканском ресторане, где все (и даже она!) обменивались забавными историями и сплетнями, а затем пошли в клуб и танцевали, как будто им было по восемнадцать лет, выкидывали дурацкие номера и болтали. Осмелится ли она себе признаться? Она в самом деле снова чувствовала себя удивительно хорошо, как будто ее отпустили из тюрьмы страданий на короткий беззаботный отпуск. Было так здорово раствориться в музыке и танцах! Теперь она стояла у бара, продолжая рассеянно покачиваться в такт музыке в ожидании, когда ее обслужат.

— У тебя такие сексуальные ножки, дорогуша, — услышала она и, обернувшись, увидела, что рядом с ней появился мужчина в ужасной куртке из искусственной кожи.

— Простите? — переспросила она.

У него было потное лицо, его глаза постоянно бегали из стороны в сторону, как будто он был чем-то озабочен. Лет сорока пяти, тощий. «Похож на хорька», — подумала она.

— СЕКСУАЛЬНЫЕ НОЖКИ… У тебя… — Он ткнул в нее пальцем. — У ТЕБЯ СЕКСУАЛЬНЫЕ НОЖКИ.

Зои отступила назад, словно ей в лицо полетел плевок.

— О, точно. Спасибо, — машинально сказала она и отвернулась к бару, желая, чтобы бармен заметил ее и быстрее принял заказ. И жалея, что она сказала спасибо проныре, как будто его мнение имело какое-то значение, как будто она действительно была ему благодарна.

— Очень сексуальные. Я бы не возражал, если бы эти ножки обвились вокруг меня, — ухмыльнулся он.

Она проигнорировала его. Однако мужчина подошел ближе, и теперь игнорировать его стало сложнее.

— Эй. Я с тобой разговариваю. Я сказал, что не возражал бы против этих сексуальных…

— Я слышала, что ты сказал. — Зои положила локоть на липкую стойку, пытаясь установить между ними барьер, желая, чтобы он ушел. Ее мимолетная радость грозила вот-вот испариться. — Но меня это не интересует.

Он прислонился к ее плечу; она почувствовала запах отвратительно сладкого лосьона после бритья, смешанный с запахом пива.

— Тебя это не интересует? — повторил он. Зои не смотрела прямо на него, но в следующее мгновение почувствовала, как изменилось его настроение. Сердитый выдох, за которым последовало: — Ну и пошла тогда. Не строй из себя, дорогуша, я только сказал, что у тебя красивые ноги. Господи боже. Пьяная сучка.

Раньше ее, возможно, испугала бы его злоба, но в последнее время жизнь была такой ужасной, что она больше не чувствовала, что ее можно задеть. «Думаешь, это меня расстроит? Ошибаешься, приятель».

— Мне плевать, что ты думаешь о моих ногах. Не твое дело их обсуждать, — парировала она, но он не слушал.

— Я сделал тебе комплимент, а ты только и можешь, что сказать, что тебя это «не интересует»? — Теперь он кричал во всю глотку, брызгая слюной во все стороны. — Когда ты так одета? Ты крутишь динамо, вот что ты делаешь. Я всего лишь пытался сделать тебе комплимент. Почему ты такая сука?

Боже, она ненавидела, когда мужчины считали, что она должна им весь чертов мир только за то, что они сделали какой-то извращенный комментарий о ее теле, сказали то, о чем она их вообще не просила.

— Мне не нужны твои комплименты. Ты что, не понимаешь? — крикнула она в ответ, внезапно разозлившись. Наружу вырвался весь гнев, который она подавляла после смерти Патрика, поток горячей ярости. Как он посмел? — Я не стерва, я не «динамо», я провожу ночь со своими друзьями. Что из этого ты не понимаешь? Четыре «Мохито» и джин с тоником, пожалуйста, — лихорадочно добавила Зои, заметив, что бармен посмотрел в ее сторону.

— Чертова сука, — сказал мужчина, но, по крайней мере, пошатываясь, отошел от бара и оставил ее в покое, без сомнения, намереваясь тут же вцепиться в какую-нибудь другую женщину в надежде на лучший прием.

«Фу. Скатертью дорога».

Она почувствовала, как накатывает слабость от облегчения, вызванного его исчезновением. Руки дрожали. Когда гнев утих, ей пришлось вцепиться в стойку, слезы защипали глаза. Все в порядке. «Ты в порядке, — сказала она себе. — Не расстраивайся из-за такого пустого места, как он». И все-таки его резкий переход к агрессии был ужасен. Ей вдруг захотелось домой. Она оказалась слишком ранимой для таких столкновений и чувствовала себя разбитой. К тому же у нее подкашивались ноги, а музыка казалась слишком громкой. В эту минуту ей так хотелось перенестись в безопасное место, с комфортом расположиться на своем диване, и чтобы дети крепко спали всего в нескольких метрах от нее.

— Четыре «Мохито» и… что вы сказали, водку с тоником? — проревел бармен.

— Джин с тоником, пожалуйста, — ответила Зои, прикладывая салфетку к глазам и надеясь, что тушь не размазалась. Была половина второго ночи, самое позднее время, когда она (намеренно) не ложилась в течение нескольких недель, и она чувствовала себя разбитой. Прокрутив в голове неприятную встречу, она почувствовала, что погружается в мрачное отчаяние. Неужели так будет и дальше, как у всех одиноких женщин? Сталкиваться с отвратительными идиотами, когда дома никто не ждет? Она задавалась вопросом, будет ли когда-нибудь снова обниматься с мужчиной, ощутит ли когда-нибудь ту самую взаимную искру влечения, и решила, что, вероятно, нет; отныне ей суждено жить без любви, в одиночестве.

— Эй! Ты в порядке? — Клэр толкнула ее сзади, и Зои подпрыгнула. — Хорошо провела ночь? О, люблю эту мелодию! — воскликнула подруга, прежде чем Зои успела ответить.

— Я тоже, — сказала она, пытаясь подавить печаль и расплачиваясь с барменом. «Глубокий вдох. Забудь об этом проныре. До этого тебе было весело. Помнишь?»

— Я так рада видеть тебя на свободе, детка, — крикнула Клэр. Ее коротко подстриженные светлые волосы мерцали красным и фиолетовым в свете мигающих огней, помада размазалась. — О, это мне? Спасибо! С тобой все в порядке?

— Да, — сказала Зои, изо всех сил стараясь улыбнуться. «Кому нужна зануда на вечеринке?» — напомнила она себе.

— Я помогу отнести напитки, — предложила Клэр, хватая пару стаканов. — А потом давай вернемся на танцпол!

Зои судорожно вздохнула. «Мечты, мечты».

— Иду, — сказала она.

Глава двадцать первая

Поначалу Дэн считал, что присмотреть за детьми вместо Зои — дело несложное, но очень быстро понял, что жестоко обманулся. Он изо всех сил старался уложить Гейба вовремя в постель — поначалу племянник был забавным и очаровательным, а Дэн не хотел быть строгим властным дядей, который говорит «нет». Последствия оказались впечатляющими: мальчик впал в чрезмерное возбуждение, кричал, что Дэн не может указывать ему, что делать, и что Дэн не может заставить его лечь спать. Финал стал термоядерным взрывом криков и гневных слез Гейба, и сам Дэн, кажется, начал испытывать те же эмоции. Гейб яростно отказался пожелать дяде спокойной ночи и захлопнул дверь спальни у него перед носом. «Ладно, усвою урок», — уныло подумал Дэн, спускаясь вниз.

Что же касается Итана, Дэн с удивлением обнаружил, что старший племянник кажется несколько отстраненным и недружелюбным. После того, как они так сблизились во время прогулки по арт-маршруту — особенно после того, как Итан с ним разоткровенничался, — Дэн не был готов к тому, что на этот раз мальчик будет разговаривать настолько односложно, все время пожимать плечами и избегать его взгляда, несмотря на все попытки общения. Надеясь завязать разговор, Дэн предложил как-нибудь сходить на концерт классической музыки — «Ты мог бы просветить меня!» — и, получив сдержанный ответ, упомянул, что сегодня вечером идет хороший фильм о зомби, и, может быть, они посмотрят его вместе?

— Не-а, — не раздумывая, сказал Итан. Он уткнулся в экран ноутбука и играл в стрелялку, потом оглянулся, — словно спрашивая: «Ты все еще здесь?» Дэн понял намек и ушел. Что ж, он пытался, сказал он себе, снова спускаясь по лестнице, потерпев поражение.

Чувствуя себя бесполезным, он открыл «Фейсбук» на телефоне и не смог удержаться, чтобы не разыскать Ребекку. С тех пор как мама сообщила ему новость о ней, в нем поселилась горечь. Как она смеет счастливо жить своей жизнью после того, что сделала? Это было похоже на то, как будто кто-то, не оглядываясь, уехал с места автомобильной аварии. «Мне плевать на тебя».

О боже, вот оно: фотография черно-белого ультразвукового сканирования вместе с подписью Ребекки: «Рада сообщить, что мы с Рори собираемся стать родителями. На Хэллоуин, можете себе представить! Никаких грубых комментариев!!»

Желчь подступила к горлу. Какое самодовольство! «Рада сообщить», как будто она была членом королевской семьи или кем-то в этом роде. Как могло такое случиться: Ребекка повела себя так лживо, так ужасно предала его, и все же с ней до сих пор случались хорошие вещи? Можно было бы возразить — как он много раз делал в своих мыслях, — что если бы не предательство Ребекки, Патрик был бы сейчас жив. Жизнь шла бы как обычно, и Дэн с Тигги сейчас открывал бы для себя боливийские солончаки, демонстрируя лучший в жизни загар, вместо того чтобы пытаться служить человекообразной губкой для семьи брата и впитывать все их горе.

— Пошла ты, — сказал он себе под нос. Внезапно он почувствовал, что сходит с ума от всепоглощающей ненависти. Он не мог молчать. Он был слишком обижен, слишком взвинчен.

Дэн вернулся к сообщению с соболезнованиями, которое она ему отправила — «Потрясена новостями о Патрике», — и, прежде чем смог остановить себя, напечатал трясущимися пальцами ответ. «У тебя чертовски крепкие нервы, Бекс. Знаешь, он рассказал мне о вас двоих. Твой дерьмовый маленький секрет. Так что не смей выражать мне свое фальшивое соболезнование и лить крокодиловы слезы. Мне плевать, что ты думаешь». А затем, просто так, черт возьми, просто потому, что его переполняла ярость, вместо того, чтобы сделать паузу и дважды подумать, он нажал «Отправить».

К черту все, ему надоело подставлять другую щеку. Надоело, что его обвиняют в том, что случилось с Патриком, когда в уравнении были и другие люди. «Это не только моя вина», — подумал он, отбрасывая телефон.

* * *

На следующее утро после ужасной ночи Дэн не мог избавиться от ощущения, что дети сговорились и теперь бросают ему один вызов за другим. Или, может быть, на самом деле это было просто истинное отражение того, что значит быть родителем. Во-первых, Би проснулась ни свет ни заря и, пока Дэн тупо шарил по шкафам в поисках коробки с хлопьями, вздохнула:

— Папа всегда на выходных готовил блинчики.

Возможно, чувство вины за то, что он написал Ребекке (ответа пока не последовало), сделало его уязвимым для подобных манипуляций, а может, это был шанс сделать что-то, связанное с Патриком, для племянницы и совершить еще одно доброе дело. Как бы то ни было, через несколько секунд Дэн гуглил на телефоне рецепты блинчиков и взбивал комковатое тесто.

Когда мальчики, в конце концов, спустились вниз, Итан выглядел особенно вымотанным, как будто всю ночь не спал, стреляя в гангстеров на своем ноутбуке. Дэн почувствовал, что должен накормить их яичницей-болтуньей на тостах. «Видишь, я могу присмотреть за ними — я хорошо справляюсь», — упрямо сказал он себе, но тут Гейб бросил вилку с яичной смесью в брата во время вспышки спора, и раздражение вспыхнуло с новой силой. При виде яичных брызг на окне и стене терпение Дэна окончательно лопнуло.

— Мальчики! — возмущенно прикрикнул он, но тут Итан обиделся на то, что его тоже отругали, когда он ничего не бросал. Он умчался наверх, оставив нетронутым остаток завтрака. Так что в целом няня успеха не имела.

Понимая, что Зои может вернуться в любой момент, Дэн лихорадочно все прибрал, а затем попытался помирить племянников, желая, чтобы к возвращению их матери в доме царила гармония. Но этому не суждено было сбыться. Оба мальчика были бледными и угрюмыми, без сомнения, в результате того, что Дэн не смог вовремя уложить их спать прошлой ночью. Он понял, что они все еще очень злы. Злы на весь мир и на то, что их так внезапно лишили отца. Это открытие было отрезвляющим, особенно потому, что Дэн втайне гордился тем, как много времени он провел с ними. Однако, если он думал, что это что-то изменило, он просто себя обманывал. Взять пару раз своих племянников и племянницу на веселые мероприятия — этого явно недостаточно для того, чтобы компенсировать им потерю отца. На самом деле даже рядом не стояло. Впервые с начала творческого отпуска Дэн осознал всю тяжесть того, чего он пытался достичь, и задался вопросом, возможно ли это вообще.

И все же, по крайней мере, он дал Зои возможность провести ночь в свое удовольствие, напомнил он себе, вытирая сковородку для яиц и ставя ее обратно в шкаф. Даже если она выглядела бледной и подавленной, когда вскоре вернулась в дом, и щурила глаза, как будто даже слабый утренний свет вызывал у нее сильнейшую головную боль.

— Как ночь? — спросил он, когда она направилась к кофеварке сварить себе эспрессо.

— В основном неплохо, — загадочно ответила Зои.

Он решил не задерживаться слишком долго — иногда с похмельем лучше справляться в одиночку, — но потом, когда он уже собирался уходить, она удивила его новостью, что на следующей неделе забирает детей к своей матери в Южный Уэльс.

— О, — сказал он, слегка сдуваясь. Похоже, он испытывал разочарование? — На целую неделю?

— Да, мы поедем в понедельник. Честно говоря, мне нужна передышка. Мне нужна мама. К тому же мой брат тоже живет неподалеку, они с мужем так поддерживали меня. Было бы неплохо провести с ними немного времени.

«Так поддерживали», — мысленно повторил Дэн, не в силах сдержать укол ревности. Лучше, чем он? Он хотел спросить, как будто это было какое-то соревнование. Поймал себя на мысли, что задается вопросом, доверится ли Итан своему другому дяде — дяде-гею, как доверился Дэну, и тоже ощутил ревность. Это выглядело жалко.

— Ах да, — сказал он. И не забыл добавить: — Мило. — Черт возьми, однако это должно ухудшить его статистику плана Патрика. — Могу я что-нибудь сделать для тебя в твое отсутствие? — спросил он, остановившись у двери. — Я мог бы время от времени заглядывать и присматривать за домом, если хочешь. Займусь садом, или?..

Он хватался за соломинку — тем более что однажды уже предлагал свои услуги по стрижке газонов, и она дала ему от ворот поворот, — поэтому он был удивлен, когда Зои прислонилась к стене с благодарным видом.

— О, ты мог бы? Я имею в виду сад. Все внезапно пошло кувырком, и у меня не было сил взять это под контроль. Спасибо, Дэн. Вот, возьми запасной ключ. — Зои открыла ящик стола и достала связку ключей. — Эти два — от входной двери, — сказала она, вкладывая их в его протянутую руку. — Но если ты занят — не нужно, это только если у тебя есть время.

На какое-то мгновение он лишился дара речи, потому что ключи, которые теперь лежали у него на ладони, были прикреплены к знакомому потрепанному брелоку футбольного клуба «Фулхэм». Старые ключи Патрика от дома, которые, предположительно, были извлечены из кармана его куртки в морге. Мурашки пробежали по рукам Дэна, хотя в доме было тепло.

— Спасибо, — с трудом выдавил он. — Нет проблем. Что ж, отлично проведите время, и, думаю, увидимся?.. — Он понял, что не знал, когда увидит ее снова.

— Гм, ну, наверное, через две недели. Отметим день рождения Гейба, — ответила она.

— Гейба?..

Черт. Почему он не знает дни рождения племянницы и племянников?

— Разве он не передал тебе приглашение? Извини, я должна была сказать раньше. Он действительно хочет, чтобы ты пришел, — сказала Зои, и в этот момент солнце, казалось, выглянуло над головой Дэна и зазвучали ликующие фанфары. — И я тоже… Мне бы не помешала лишняя пара рук, если ты не против. Позволь, я расскажу подробности.

Дэн сунул ключи в карман, его настроение снова улучшилось, а она отправилась на поиски приглашения. Гейб хотел, чтобы он пришел на вечеринку. Зои хотела, чтобы он пришел на вечеринку. Это было хорошо: он был им полезен. Даже нужен. Тут она вернулась с маленьким цветным листком бумаги.

— Вечеринка супергероев. Круто, — сказал он, все еще довольный этим явным знаком приязни.

— Да, — сказала Зои. Может быть, это было из-за похмелья, но она вдруг стала какой-то скрытной. Даже изворотливой. Затем она выпалила: — На самом деле есть один нюанс. Гейб попросил всех нарядиться, и… Ну, давным-давно, когда он впервые заговорил о том, чтобы устроить вечеринку супергероев, Патрик тоже обещал нарядиться. Вот мы и подумали — а ты мог бы?..

Потребовалось мгновение, чтобы до него дошло.

— Не мог бы я… нарядиться? Как супергерой? Что, в трико и остальное?

— Ну, в общем, да. Сможешь ли ты это вынести? И помогать с играми и всем прочим? — Она прикусила губу. — Я знаю, что прошу многого, и у тебя могут быть другие планы, но… — Ее глаза умоляли. — Гейбу бы это очень понравилось.

— Конечно. — Дэн поймал себя на том, что не в силах ей отказать. Влезть не только в ботинки Патрика, но и в его маскарадный костюм — вот уж точно^[39]. И еще — переодевание в супергероя. Что может быть символичнее? — Конечно, я так и сделаю, — сказал он.

Дэн не виделся с друзьями с той ночи в пабе, которая закончилась тем, что он напился и его вырвало, но, хотя он старался держаться в стороне и избегать встреч, другие не собирались ему это позволить. Они явно обсудили ситуацию за его спиной и решили, что вмешательство необходимо. Поэтому на этой неделе все занялись им. Стив предлагал ему вступить в гребной клуб — «Ты бы сделал мне одолжение, мне нужен там кто-то такой же дерьмовый, как я», — в то время как Нил продолжал расписывать подробности дерьмово звучащих панк-групп, которые играли в этом районе, а Марк постоянно приставал к нему по поводу совместных пробежек. До сих пор Дэну удавалось игнорировать все их просьбы, но в субботу утром, придя домой от Зои, он увидел Марка, бегущего трусцой по дорожке с выражением лица, которое говорило, что он не собирается принимать отказ в качестве ответа.

— Давай, худосочный, надевай свои кроссовки и вперед, — сказал он, хлопая в ладоши, как учитель физкультуры.

Дэн, должно быть, еще не отошел от своей новой миссии супергероя, потому что, к его собственному удивлению и изумлению Марка, он согласился. Откопал потрепанные старые шорты и новую неношеную футболку, купленную для путешествий по Южной Америке, и вскоре они вдвоем бежали трусцой по Хаммерсмит-Бридж. Как только первоначальная одышка Дэна прошла, они стали болтать ни о чем и обо всем: о футболе, политике, новой машине, которую присматривал себе Марк. Легкие Дэна болели от необычной нагрузки физических упражнений, но кровь в жилах пела, когда их ноги топали в унисон. На реке под ними гребла на байдарках группа детей, ветер доносил их пронзительные, возбужденные голоса, мимо проплывал старый пароходик, набитый туристами. Дэн не мог вспомнить, когда в последний раз пересекал мост пешком с такой роскошью, как возможность посмотреть вниз и вокруг.

— Все в порядке? — спросил Марк, когда они достигли другой стороны и свернули на речную тропу, огибающую центр водно-болотных угодий. Моросил дождь, но Дэну нравилась прохладная водяная взвесь на лице и в волосах.

— Да, — признал он. — Да, это хорошо. Спасибо.

Эта пробежка выбросила призрак Ребекки из его головы. Он провел большую часть ночи, то мучаясь сожалением из-за того, что отправил ей свое воинственное послание, то с вызовом говоря себе, что она это заслуживала. Она уже прочитала его? Как она ответит теперь, когда знает, что он знает? Дэн медленно выдохнул, пытаясь избавиться от этих мыслей. «Уходи, Ребекка. Ты причинила достаточно вреда».

Словно почувствовав, что его нужно отвлечь, Марк спросил о Зои и детях, и Дэн обнаружил: ему есть что рассказать. В последнее время он проводил с ними больше времени, и они стали для него гораздо более яркими; Итан, Гейб и Би стали настоящими людьми, а не тремя детьми, которые время от времени ненадолго возникали в его жизни.

— И, знаешь, через две недели я должен буду одеться супергероем на вечеринку Гейба, — закончил он.

Марк зашелся смехом.

— Господи, у меня глаза горят от этой мысли, — сказал он. — Мы говорим о трико из лайкры и всем таком, или?..

— Ну да, — подтвердил Дэн. — Я просто надеюсь, что никто из детей при виде меня не расплачется.

— И что их мамы не попадают в обморок, — ухмыльнулся Марк.

Дэн фыркнул.

— Почти уверен, не попадают. Разве что от ужаса.

— Дэн? Дэн Шеппард! — раздался голос, и Дэн, оглянувшись, увидел, что стоящий неподалеку мужчина с шоколадно-коричневым лабрадором машет ему рукой.

— Гарет! — удивленно воскликнул Дэн, резко останавливаясь. Гарет Чаппелл был его коллегой, но их пути обычно пересекались в стерильном кондиционированном офисе, где они были одеты в костюмы и галстуки, а не на улице, на берегу реки, где на ногах у Дэна были потные кроссовки.

— Как ты? О, кстати, это Марк. Марк — это Гарет, с работы.

— Хорошо, — сказал Марк, сверяясь с фитнес-трекером на часах и продолжая бежать трусцой на месте.

— Привет, — поздоровался Гарет, а потом повернулся к Дэну: — Все хорошо. Работы, как всегда, выше головы, ты же знаешь, как это бывает. — Последовала короткая пауза, а затем он спросил: — Как там Таиланд? Ты же был в Таиланде? Скоро снова вернешься в офис?

— В начале июня, — ответил Дэн, наклоняясь, чтобы погладить собаку, которая ткнулась ему в ногу. Ее уши на ощупь напоминали влажную замшу. Он выпрямился, понимая, что Гарет ждет разъяснений. — Я сейчас… работаю над некоторыми другими вещами.

Гарет приподнял бровь.

— Подрабатываешь, да? Шучу. Что ж, ты не так уж много пропустил. Дункана Смита уволили за мошенничество, поэтому налетела аудиторская группа и все проверяет. Это как жить под Штази — сплошные слухи и секретность. Такие дела! Да, хорошо, Мунго, — сказал он, когда собака начала тянуть поводок. — Мне лучше идти. Рад был тебя увидеть.

— Взаимно, — сказал Дэн, снова отправляясь в путь.

— Я и забыл, что ты не работаешь, — сказал Марк, когда они снова побежали трусцой. — Как относишься к возвращению? — Дэн немного ускорил шаг.

— Я об этом не думал, — признался он и понял, что в последние несколько недель почти не вспоминал о работе, а меньше всего — о том, что там происходило без него. В памяти возникло видение его письменного стола. Письменный стол и картотечный шкаф, экран компьютера и телефон, молча ожидающие его возвращения. Три костюма висели в темном гардеробе, галстуки, как змеи, свисали с вешалки. Вся эта жизнь казалась такой далекой, как будто принадлежала кому-то совершенно другому. Ранние утренние подъемы, давка в вагоне поезда Кольцевой линии; пассажиры, как сельди в бочке, составы, со свистом несущие армию с затуманенными глазами «сдевятидопяти» в офисные здания с кондиционерами, чтобы они сидели за одинаковыми столами и печатали на одинаковых клавиатурах. Пили кофе. Жаловались на коллег (мошенников или нет). Заполняли формы, посещали собрания, отвечали на телефонные звонки, возвращались домой, а затем делали все это снова в течение сорока семи недель в году.

Это был его мир, так или иначе. Он работал так усердно, что работа поглощала девяносто процентов его сил, оставляя так мало места для чего-либо еще важного или ценного. Все заработанные им деньги копились на счете, потому что у него не было времени их потратить — или кого-то, с кем их можно было бы потратить. Только сейчас, на беговой дорожке, он осознал, как редко видел своих родителей и остальных членов семьи в последние несколько лет. Как редко общался с кем-либо вне офиса, если уж на то пошло.

В последний рабочий день перед тем, как должен был начаться его творческий отпуск, он собрал свои вещи, волнуясь, что его не будет на работе целых три месяца. Это было так странно — выходить из здания, зная, что он не будет поддерживать связь со своими клиентами или коллегами в течение такого длительного периода времени. В глубине души он не мог избавиться от затаенной тревоги, что без центрального столба офиса, поддерживающего его жизнь, все остальное может рухнуть, как сломанная палатка, как бы далеко он ни уехал. И все же, когда он оказался на месте Патрика, офисная жизнь стала казаться неважной. Даже тривиальной. Последние несколько недель, конечно, были хаотичными — роль няни прошлой ночью была ярким тому примером, — но он чувствовал себя так, как будто получил новые богатства, зажил более полно и структурированно.

Очевидно, дальше так продолжаться не могло. Как только он вернется на работу, воцарится нормальное состояние, и ему снова придется оторваться от жизни Зои и детей. Как раз тогда, когда детям действительно не помешала бы некоторая последовательность, не говоря уже о дополнительной любви.

— Если подумать, я больше не хочу работать, — сказал он Марку, когда они свернули, чтобы обогнуть большую лужу.

— Да, ты, я и все парни средних лет, которых я знаю, — довольно пессимистично сказал Марк. — Отправляешься на пенсию, верно?

У Дэна зазвонил телефон, и ему удалось вытащить его из заднего кармана, не сбавляя темпа. «Заноза в заднице», — прочитал он на экране и застонал, переключаясь на автоответчик. Быть на побегушках у арендаторов Патрика — какими бы милыми они ни были — определенно было тем, по чему он не станет скучать, когда вернется на офисную работу. Розмари подождет. Сейчас ему просто нужно бежать.

Глава двадцать вторая

К семи часам вечера в субботу Дэн умирал с голоду. Он откладывал звонок Розмари как можно дольше — неужели ему ни дня не дадут побыть одному? — но в конце дня, наконец прослушав ее сообщение, он понял, что голос у нее дрожит, как будто она вот-вот заплачет. Чувствуя себя идиотом, он взял инструменты и, стиснув зубы, поехал разбираться, что там случилось на этот раз. Протекающий радиатор и новое влажное пятно на потолке спальни, что, по ее убеждению, связано с тем, что на крыше отвалился шифер.

Разобравшись с ее проблемами, а затем неохотно согласившись на кофе и пирог с джемом, он уже ехал домой, усталый после бессонной ночи, проведенной у Зои, и с нетерпением ожидал возвращения на свой диван, где сможет наслаждаться абсолютным ничегонеделаньем. Было темно, моросил дождь, дворники машины издавали скребущие звуки там, где начинала разрушаться резиновая прокладка, и он проклинал трафик, который, казалось, заполонил все улицы. Притормозив в длинной очереди на светофоре, он заметил на автобусной остановке женщину в ярко-розовом платье (да, и красивые женские ноги) и в следующий момент понял, что смотрит на Лидию. Остановившись, присмотрелся, задаваясь вопросом, не разыгралось ли у него воображение. Но нет, это определенно была она, замерзшая и немного уставшая. Стояла там, дрожала в темно-синей джинсовой куртке, сжимая маленький серебряный подарочный пакет, но без зонтика.

«Благодарю тебя, Судьба», — подумал Дэн, опуская стекло. Он поразился тому, как радостно ему ее видеть: всплеск красок на фоне унылого вечера.

— Вас подвезти? — окликнул он.

Ее лицо расслабилось от облегчения, когда она увидела его.

— О боже, да, пожалуйста, это было бы потрясающе, — поспешно подходя, сказала она. — Я жду здесь уже двадцать минут, не знаю, что такое сегодня с автобусами.

Когда она уселась на пассажирское сиденье, Дэн почувствовал запах духов: пряный, напоминающий о зимних вечерах и древесном дыме. Ее длинные каштановые волосы лежали на плечах, все в каплях дождя. Она пристегнулась ремнем безопасности и скинула туфли на высоких каблуках.

— Спасибо, — добавила она, ставя на пол подарочный пакет. — Какой ужасный вечер!

— Верно, — сказал Дэн, сознавая, как близко они сидят друг к другу в маленьком, ограниченном пространстве. Его разум стал бесполезно пустым, разговорные навыки покинули его.

Лидия первой нарушила молчание.

— Ух ты, здесь так чисто! — сказала она, оглядываясь вокруг. — Это новая машина?

— Нет, я просто… — Он смутился, увидев салон ее глазами. Она что, издевается? Да, у него был автомобильный мини-пылесос, и он не стыдился в этом признаться. Возможно, немного смущался, потому что Ребекка всегда поддразнивала его за аккуратность, до такой степени, что закатывала глаза и что-то бормотала себе под нос к концу их брака. Но что плохого в том, чтобы правильно ухаживать за своим имуществом? — На самом деле она довольно старая, — пробормотал он и добавил: — Куда вы направлялись?

Светофор загорелся зеленым, и машины впереди начали двигаться.

— В бар «У Люсинды», — ответила она. — Знаете, где это? Коктейль-бар на Чизвик-хай-роуд. Ничего? Вы ехали в этом направлении?

— Да, вроде того, — сказал Дэн, хотя это было не совсем так. — Нет проблем. — Он взглянул на нее, разглядывая розовую помаду и тушь для ресниц. Она что-то сделала со своими глазами, отчего они стали больше и ярче, и он, в простой клетчатой рубашке и джинсах, почувствовал себя рядом с ней каким-то бродягой. «Скажи что-нибудь», — приказал он себе, боясь, что повиснет очередное неловкое молчание. — Хорошо выглядите, — выдавил он. — Едете на свидание или что-то в этом роде?

— Не совсем, — отозвалась она. — Это вечеринка по случаю шестидесятилетия моего друга. Джонатан, мой босс — парень, которого вы встретили в магазине на днях.

— Ясно, — сказал Дэн, припоминая вечеринки в офисе, на которых он бывал в прошлом. По большей части фальшивые интрижки, когда все задавались вопросом, что у них общего, кроме клиентов и жалоб на секретаршу. Пустые светские беседы. Дэну никогда не удавалось долго выносить притворное веселье. — Значит, вы должны вести себя как можно лучше, не так ли? — добавил он.

Лидия рассмеялась.

— Ни за что! Джонатан не такой. Он мой крестный, а также мой босс, и о его вечеринках ходят легенды из-за всех этих дебошей. Дайте ему пять минут, и кто-нибудь будет танцевать на барной стойке, или что-то в этом роде. — Лидия опустила зеркало заднего вида и проверила, как накрашены губы. — На самом деле ему потребовалось некоторое время, чтобы найти место, потому что два его любимых бара отказались от бронирования после возмутительных вечеринок, которые он устраивал там раньше.

— Ого-о-о, — протянул Дэн. — Так вот какая вечеринка.

Его собственные планы на субботний вечер внезапно показались ему разочаровывающе скучными.

— А как насчет того, чтобы вам… отправиться в какое-нибудь интересное место? — поинтересовалась Лидия, словно прочитав его мысли. Она захлопнула зеркало и посмотрела на него.

— Нет, — сказал Дэн, жалея, что у него нет другого, более впечатляющего ответа. — Я только что закончил работу, — добавил он, чувствуя необходимость оправдаться. — Думаю, что мой вечер будет состоять из пиццы навынос, нескольких кружек пива и телевизора.

— Дикарь, — поддразнила она. — Значит, у вас был напряженный день? Уже избавились от этого дерева?

— Этого?.. О, дерево. Я забыл, что рассказывал вам об этом. Нет, пока нет. Это есть в моем списке, но… — Он скорчил гримасу. — Знаете, как это бывает: некоторые дела просто продолжаешь откладывать, надеясь, что они исчезнут сами собой.

— Ага. Замена лампочек. Вынос сломанных вещей на свалку… Не заставляйте меня начинать. Или, скорее, кто-нибудь, пожалуйста, ради всего святого, помогите мне начать.

Он рассмеялся.

— Звучит знакомо.

— Может быть, вам стоит устроить из этого событие, — предложила она. — Я имею в виду дерево. Превратите все это в церемонию: используйте дрова для костра, пожарьте зефир, что-то в этом роде. Я помогу, если хотите, — добавила она, воодушевленная собственной идеей. — Я люблю костры. Не говоря уже о бензопилах.

— Спасибо, — сказал он. — Буду иметь в виду.

Он не чувствовал, что может рассказать ей о том, как был нянькой, не хотел никого обидеть — ему казалось неправильным говорить с Лидией о других детях Патрика, — но в остальном их разговор протекал легко. Он рассказал о том, как бегал с Марком, и о визите к Розмари, в то время как она потчевала его жаркими рассказами о том, как ее отец зарегистрировался на сайте знакомств, включая панический телефонный звонок в один из вечеров, когда он сказал ей, что у девушки начались роды.

— Начались роды? — переспросил Дэн, ошеломленный неожиданным поворотом событий. — Черт возьми, в этой истории столько непонятного, что я даже не знаю, о чем вас спросить в первую очередь.

— Я знаю! Слава богу, сегодня вечером он развлекает только мою дочь, — хихикнула Лидия. — О, кстати, здесь налево, — сказала она, вглядываясь сквозь мрак. — Тогда, я думаю, следующий поворот направо. Подождите — притормозите. Сюда? Нет, извините. Должно быть, следующий поворот. Да, вот он.

Наконец, вот и он: ярко освещенный бар «У Люсинды» с названием, написанным над входом витиеватыми неоново-розовыми буквами. Дэн нашел место для парковки и притормозил, жалея, что поездка оказалась такой короткой.

— Что ж, приятного вечера, — сказал он, внезапно почувствовав некоторую отчужденность.

— Спасибо, что подвезли, — сказала она, отстегивая ремень безопасности. Затем заколебалась, словно что-то взвешивая. — Если хотите, зайдите выпить, — через мгновение предложила она.

— О.

У него в голове мгновенно промелькнул список причин, почему нет: он был измотан и голоден, не был одет для вечеринки, никого там не знал… Но потом он снова посмотрел на Лидию, такую красивую и улыбающуюся, с блестящими глазами, и внезапно почувствовал, что его тошнит от себя, такого осторожного, чей ответ по умолчанию всегда был «нет». Подумал о последней публикации Тигги в «Фейсбуке», описывающей, как она завершила волнующую поездку на горном велосипеде по дороге смерти: «Новый девиз — скажи „да“ ВСЕМУ!» — написала она. Почему нет?

— Пожалуй, да, — неуверенно произнес он. — Как думаете, Джонатан не будет возражать?

Лидия растянула губы в легкой усмешке.

— Скажете тоже. Его девиз почти наверняка звучит так: «Чем больше, тем веселее». Он совсем не будет возражать. Так, значит, это «да»?

— Да, — сказал Дэн, а затем, поскольку в его голосе все еще звучало сомнение, повторил с большей убежденностью: — Да. Отлично!

Когда они вошли, «Люсинда» оказалась битком забита народом. Черно-золотые праздничные флажки в виде перьев смелыми зигзагами пересекали главный зал, массивные золотые гелиевые шары с цифрами 60 покачивались на веревочках, привязанные к стойке. Из динамиков гремела попса восьмидесятых, и было много гостей, некоторые гламурные и богемные, но другие, к счастью, в джинсах и рубашках, как Дэн. Следуя за Лидией в глубь помещения, он чувствовал себя немного ошеломленным. Даже ослепленным. В воздухе стоял такой сильный гул, что казалось, опьянеть можно было просто от одного только вдоха.

— Что вам принести? — поинтересовалась Лидия, когда они направились к бару. — О, смотрите, вон Джонатан. Эй, Джон! С днем рождения! — Она подошла, чтобы обнять его, и Дэн последовал за ней. Когда Джонатан заметил Дэна у нее за спиной, его глаза слегка сузились. — Дэн подвез меня, — объяснила Лидия. — Помнишь, он на днях заходил в магазин? Я пригласила его выпить — надеюсь, ты не против.

— Конечно, — сказал Джонатан. Его голос был ровным и очаровательным, но взгляд задержался на Дэне чуть дольше, чем это было прилично. — Да, вы водили Лидию в паб, не так ли? — уточнил он. — Я так и не докопался до сути того, что все это значило.

— Тут не до чего докапываться, — быстро возразила Лидия, бросив взгляд на Дэна. — Могу я предложить тебе выпить, Джон? О, а вот и твой подарок. Надеюсь, тебе понравится.

Он смягчился.

— Спасибо, дорогая. Никому не говори, но на некоторое время это — бесплатный бар, так что иди туда быстро. Возьми себе что-нибудь вкусное и дорогое. — Он поднял пустой стакан. — А мне — «Кайпиринью»^[40], если ты настаиваешь.

— О, мы сейчас, — сказала Лидия. — Идемте, Дэн.

Если поначалу он и боялся присоединиться к незнакомой компании, то это чувство длилось недолго. Изучив список коктейлей, Лидия выбрала «Манхэттен», в то время как Дэн выбрал что-то под названием «Лев Сохо». Коктейли пились так легко, что вскоре они заказали еще, и Дэн решил оставить машину на ночь и взять до дома такси. Они разговорились с подругой Джонатана — трансвеститом по имени Белла Донер… («Как кебаб, дорогуша»), чьи грязные истории вскоре вызвали у них безудержный хохот. Были заказаны еще коктейли, а затем заиграла песня, которая понравилась Лидии. «Давай!» — крикнула она и, прежде чем Дэн успел возразить, вытащила его на танцпол и заставила танцевать. Когда он в последний раз танцевал? Он даже не мог припомнить. Но несмотря на то, что он не был прирожденным мастером двигаться и привык ощущать скованность и некоторую застенчивость, он внезапно подумал, что самое прекрасное, что можно сделать, это броситься танцевать с этой красивой смеющейся женщиной, которая кружится и кружится, а ее розовое платье развевается вокруг нее.

Несколько коктейлей спустя кто-то достал микрофон и начал сеанс караоке, от чего Дэн обычно съеживался и прятался — и тут, к его изумлению, когда Лидия сказала: «Кстати, я записала нас для дуэта „Острова в потоке“ или „Не разбивай мне сердце“, что ты предпочитаешь?», он даже не сбежал, бросая извинения через плечо. Должно быть, он уже был наполовину пьян, или, по крайней мере, у него кружилась голова от атмосферы, — потому что вместо этого он обнаружил, что отвечает: «Кенни и Долли^[41], КОНЕЧНО». А затем, когда подошла их очередь, он, ужасно фальшивя, проревел песню, что вызвало бурю аплодисментов, а также нервную дрожь у тех, кто действительно любил музыку.

После этого были еще напитки — к этому времени они уже наугад тыкали в коктейльную карту бара вместо того, чтобы тщательно ее изучать, — потом последовали новые танцы, и Дэну внезапно пришло в голову, что он счастлив. Что он впервые за несколько месяцев чувствует себя легким и свободным, как будто оставил все свои заботы и проблемы у двери «У Люсинды», когда вошел.

— Я отлично провожу время! — прокричал Дэн на ухо Лидии, когда какой-то дискотечный трек подошел к концу и они остановились на танцполе, чтобы перевести дух.

— Я тоже! — крикнула она в ответ. Ее щеки раскраснелись, тушь размазалась вокруг глаз. — Может, выпьем еще по стаканчику?

— Черт возьми, да!

«Он тоже мог бы так жить, — потрясенно думал он, стоя в очереди за выпивкой. — В его жизни могли бы постоянно присутствовать краски, музыка и танцы, если бы он этого захотел. Если бы снова допустил в свою жизнь все эти вещи». Эта идея была освобождающей. Захватывающей. Заманчивой.

— Знаешь, я собираюсь изменить свою жизнь, — пьяно признался он Лидии, пока они ждали в толпе. — Я действительно собираюсь это сделать.

— Вашу жену? Я не знала, что вы женаты, — крикнула она в ответ.

— Мою жизнь! — крикнул он, когда две женщины на сцене, орущие караоке-версию «Богемской рапсодии», как раз добрались до конца песни. — Я собираюсь изменить свою жизнь!

Он крикнул громче, чем хотел, к нему повернулись головы, затем мужчина со стрижеными седыми волосами у стойки бара боднул кулаком воздух и крикнул ему: «Да, детка!», а женщина в украшенной драгоценными камнями накидке справа от него приветственно прокричала: «Сделай это!», и все засмеялись.

Жизнерадостность Дэна продолжала сиять вокруг него — он чувствовал себя непобедимым, не мог перестать улыбаться — вплоть до того момента, когда, выходя из туалета, столкнулся с Джонатаном.

— Не вздумай морочить ей голову, понял? — сказал он с приятным выражением лица, но в его голосе и глазах читалось явное предупреждение.

Дэн был выбит из своего счастливого настроения, как будто его подставили.

— Что? Я и не думал, — сказал он, опешив.

Джонатан сделал шаг навстречу Дэну и навис над ним; он был на добрых два дюйма выше и шириной с дверь сарая.

— Эта девушка дорога мне, ясно? Я не хочу переть напролом, но у нее были трудные времена. Полагаю, благодаря твоему братцу.

Весь ветер покинул паруса Дэна.

— Это так. Хотя…

— Я обещал ее матери. Если разобьешь ей сердце, будешь иметь дело со мной. Понял?

— Понял! Но…

— Вот и хорошо.

Он прошел мимо Дэна к паре парней в футболках для регби, снова плавно переключившись на роль радушного хозяина.

— Боб! Алекс! Что вы так долго, жирные ублюдки? — заорал он.

Дэн ускользнул, чувствуя себя пристыженным, как будто вокруг него действительно лопнул пузырь. Похоже, пришло время уходить. Джонатан, без сомнения, только защищал свою крестницу, но Дэн чувствовал, что в любом случае рискует злоупотребить гостеприимством. Он нашел Лидию на танцполе с парой пожилых женщин и подошел к ней.

— Я собираюсь уходить, — сказал он. — Спасибо за…

— Уходите? — перебила его Лидия. — Уже? Останьтесь и потанцуйте, Дэн!

— Да, Дэн, — эхом отозвалась одна из женщин. На ней был парик в стиле Клеопатры, который слегка съехал набок. — Останься и потанцуй!

— Мне лучше… — Он оглянулся, увидел, что Джонатан смотрит на него, и почувствовал укол раздражения. «Ладно, ухожу», — подумал он. — Нет, я должен уйти, — сказал он Лидии. — Спасибо, что пригласили меня, я так здорово провел вечер.

— Да, я тоже, — сказала она и потащила его с танцпола в более тихий уголок. — Я рада, что мы это сделали.

— Я тоже, — ответил он и заколебался, больше не спеша уходить. Она стояла прямо перед ним, ее прическа растрепалась после танцев, макияж немного поплыл, но она сияла. У нее на щеках были ямочки, и она улыбалась. Он понял, что хочет обнять ее и поцеловать, но это была почти наверняка ужасная идея. Не в последнюю очередь потому, что Джонатан мог в любой момент появиться у него за спиной и оттащить его за шиворот. — Лидия, я… — начал он, не зная, что сказать. Он был очарован ею. «Головокружение. Чувствовал ли Патрик то же самое?» Он задумался, но в следующее мгновение пожалел о своем вопросе. «Не думай о нем».

Она обняла его за талию, и он почувствовал кокосовый аромат, исходящий от ее волос.

— Ты мне действительно нравишься, Дэн, — сказала она. — Я рада, что мы встретились.

— Да, — хрипло сказал он.

Он не должен целовать ее. Не должен. Она была пьяна, и поцелуи только бы все запутали, еще больше все усложнили. «Не целуй ее», — в отчаянии приказал он себе, хотя чувствовал, что наклоняется к ней, пристально глядя на ее губы.

«ДЕСЯТЬ!» — раздался крик, и они снова отпрянули друг от друга. «ДЕВЯТЬ! ВОСЕМЬ!»

— Что происходит? — моргая, спросил Дэн.

Чары рассеялись. Музыку выключили, вокруг Джонатана собралась толпа.

«СЕМЬ!»

— Обратный отсчет дня рождения, — пояснила Лидия, высвобождая руки. — ШЕСТЬ! — крикнула она. — На самом деле день рождения у него — ПЯТЬ! — завтра. ЧЕТЫРЕ!

«ТРИ! ДВА! ОДИН! — завопила толпа. — С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!»

Кто-то принес торт с зажженными свечами, мужчина в серебряной ковбойской шляпе сел за пианино и сыграл громовую версию «С днем рождения», которую все подхватили. Дэн понял, что ему пора, и сжал руку Лидии.

— Пока, — сказал он, наклоняясь и целуя ее в щеку. — Скоро увидимся.

Он вышел на улицу и вдохнул холодный ночной воздух. Небо было усыпано звездами. Он сказал себе, что поступил правильно, уехав сейчас, пока ничего не случилось. Он поступил абсолютно правильно и в данных обстоятельствах единственно возможно.

«Так почему же тогда, — думал он, заказывая такси и обхватывая себя руками, чтобы согреться в ожидании машины, — идти домой одному кажется таким неправильным?»

Глава двадцать третья

От возвышенного к смешному, или, скорее, с корабля на бал: на следующее утро мучимый похмельем Дэн проснулся от срочного телефонного звонка на рабочий мобильный Патрика. Хоссейны, арендаторы на улице Шепердс-Буш, перепугались, потому что их стиральная машина сорок минут назад загорелась. Огонь потушен, но на кухне царит беспорядок. Может ли он помочь?

Излишне говорить, что это было не то расслабляющее начало воскресенья, на которое надеялся Дэн, особенно учитывая, что он так плохо спал. Мысли о Лидии всю ночь крутились в его голове, вопросы оставались без ответа, эмоции бурлили. Когда они стояли так близко друг к другу, ее руки обвились вокруг него, каждая его частичка хотела поцеловать ее… Если бы обратный отсчет их тогда не прервал, он был уверен, что они бы поцеловались. И что тогда?

Господи. Это самое «что тогда?» не давало ему уснуть. Воспоминание о близком тепле ее тела, запахе волос, улыбке…

«Остановись!» — подумал он, ударив себя ладонью по лбу. Кое-как одевшись, он глотнул пару таблеток парацетамола и запил их апельсиновым соком прямо из пачки. Он вообще не может думать о Лидии в романтическом смысле, учитывая, кто она такая. Его верность должна на сто процентов принадлежать Зои. Но он ведь не ошибся и прошлой ночью между ним и Лидией что-то было? Конечно, она бы не обняла его так, если бы была к нему совершенно равнодушна? Или он был просто заменой Патрика? «Вы на него похожи», — сказала она при их первой встрече. Неужели в тот пьяный момент она просто перепутала двух братьев?

«Возможно, это даже к лучшему, что ему приходится разбираться со взорвавшейся стиральной машиной Хоссейнов», — подумал он, несколько минут спустя проезжая на велосипеде по тихим улицам. Его машина все еще застряла в Чизвике. По крайней мере, разгромленная кухня отвлечет его от смятения чувств.

Ему еще не доводилось сталкиваться с этой конкретной семьей, но, когда он добрался до террасной улицы, сосчитал номера домов и понял, что их дом — с треснувшим передним окном, плохо выкрашенной входной дверью и влажными полосами под водосточным желобом, сердце у него ушло в пятки. Мистер Хоссейн — Тамал — впустил его и провел в почерневшую, пропахшую дымом кухню. Дэн понял, что внутри этот дом не намного привлекательней, чем снаружи.

— Она загорелась, — объяснил Тамал, указывая на обгоревшую стиралку. Он был высоким и бородатым, взъерошенным из-за шока и плохого настроения — как любой человек, у которого в доме в раннее воскресное утро что-то неожиданно взорвалось. — У меня дети, чувак. Все это место могло взлететь на воздух. Повсюду дым. Яна отвезла детей к своей матери, потому что у нашего младшего астма. Это очень плохо. Ты слышишь, что я говорю?

Дэн прекрасно слышал, что он говорил, и горячо извинился, пообещав, что избавится от испорченной машинки и как можно скорее установит новую. Он посмотрел на маленькую убогую кухню. Картина удручала: сырость на одной из стен, шкаф, в котором не было двери, рваный, потрепанный линолеум, на котором теперь был огромный след от огня, хотя кто-то сделал все возможное, чтобы его очистить. «Черт возьми, Патрик. Это же дерьмовая дыра, с какой стороны ни посмотри, — а ты брал с Хоссейнов кучу денег за проживание».

— Это бизнес моего брата — я только недавно взялся за него, — объяснил Дэн, — но, похоже, здесь также нужно сделать много другой работы.

Тамал фыркнул.

— Это еще слабо сказано. У моей маленькой девочки укусы по всем рукам от каких-то тварей. В спальне наверху за шкафом, где протекает крыша, растет плесень. Но твой брат не хочет этого знать. Он всегда говорит, что слишком занят. В последний раз, когда я с ним разговаривал… когда это было? Шесть или семь недель назад. Я выложил ему все, но даже тогда он не потрудился ответить. Честно говоря, я перестал просить, но сегодня… — Он развел руками с яростным, бессильным отчаянием. — Вроде как последняя капля.

Дэн почувствовал себя униженным. На самом деле он был в ужасе от того, что Патрик так плохо обходился с этой семьей, и стыдился того, что сам до сих пор не связался с ними.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Вы правы — этого недостаточно. Дело в том, что он умер; это случилось семь недель назад. Вот почему он не выходил на связь.

— Соболезную, — пробормотал Тамал, но Дэн отмахнулся, пытаясь расставить приоритеты в том, что нужно было сделать. Починить крышу, установить осушитель, чтобы справиться с сыростью, организовать борьбу с вредителями и уничтожить все, что кусало маленькую девочку… Он поймал себя на том, что представляет руки Би, покрытые алыми укусами блох или сыпью от укусов клопов, и ему стало еще хуже. Это обойдется в целое состояние, но это нужно сделать, и он был почти уверен, что Зои не будет возражать и одобрит платежи. Никто не должен так жить.

— Первым делом давайте вынесем стиральную машину на передний двор, а потом, может, проведете меня по остальной части дома, чтобы я мог начать составлять список.

Возможно, ему надо было встать на сторону брата, подумал Дэн, когда они вдвоем вытащили вонючую сгоревшую стиралку из-под раковины и потащили ее к входной двери. Возможно, следовало более решительно защищать Патрика, придумать какое-нибудь оправдание тому, почему он позволил этому дому прийти в такой упадок. Но слова застряли у Дэна в горле. «Что с тобой было не так?» — сердито думал он о брате, когда Тамал устроил ему экскурсию по убогому жилищу и Дэн добавил к списку вещей, требующих внимания, сломанные перила, плохо прикрепленный ковер на лестнице, протекающий унитаз, сквозящие окна и древнюю сантехнику. Ох, неужели это голая проводка в спальне маленькой девочки? Да, так оно и было. Ради всего святого, это место — смертельная ловушка. Несчастные случаи поджидают здесь за каждым углом.

— Я разберусь со всем этим, — сказал он Тамалу, чувствуя, что его уже тошнит от каждого нового открытия. — Я обещаю.

Но Тамал, судя по его спокойной холодности, уже слышал все это раньше. «Докажи это», — сказали его глаза, когда Дэн уходил.

Они попрощались. Дэн завернул за угол, остановился, перегнулся через руль и глубоко вздохнул. «Какого черта, Патрик? — пробормотал он в тишину улицы. — Какого хрена?» Он чувствовал себя неловко из-за недостатков брата. Это было ужасно, но это было правдой. «Ты дешевый говнюк, — сказал он. — Ты снова и снова подводишь людей. И ради чего?»

Он думал обо всех преимуществах, которые имел Патрик по сравнению с ним — Зои и дети, красивый дом, процветающий бизнес — и о том, какой замечательной стала в результате его жизнь. Почему же тогда он позволял себе мочиться на жизни других людей: Лидии и Джемаймы, Тамала и его семьи… Без сомнения, были и другие, о которых Дэн даже не подозревал. Почему Патрику было на них наплевать? Почему ему было недостаточно того, что у него было?

Что-то, сказанное Тамалом, не давало Дэну покоя, как вспышка света в тусклом уголке мозга. Затем он вспомнил, как он встретился с Патриком в ту самую последнюю ночь и его брат разговаривал по телефону. Увидев приближающегося Дэна, он напрягся и, словно защищаясь, сжал телефон. Что он сказал? «Да, хорошо, хорошо, дай мне передышку», или что-то в этом роде. Во всяком случае, он казался встревоженным. Взбудораженным. Когда Дэн спросил, все ли с ним в порядке, он, конечно, справился со своими чувствами, но был ли Патрик в порядке? Неужели это был сытый по горло жилец — возможно, тот же Тамал, — который создал ему такие проблемы? Чувствовал ли Патрик себя загнанным в угол, побежденным своей рабочей нагрузкой, доведенным до крайности? Дэн приложил руку к голове, ему не нравилось думать о брате в таком ключе. Почему он не приложил больше усилий, чтобы докопаться до сути того, что происходило? Почему Патрик не смог довериться ему, если на него оказывалось давление? Вместо этого у них вышел тот глупый, бессмысленный спор, после которого Дэн оттолкнул его. Что, если это оказалось слишком и Патрик сорвался? С людьми такое случается, ведь так? Особенно с мужчинами среднего возраста, если они дошли до ручки.

Он вздохнул, желая, чтобы был какой-то способ узнать, что происходило тогда в голове брата, желая понять. «Что случилось? — пробормотал он себе под нос, направляясь за своей машиной. — Что же произошло той ночью?»

Зацикливаться на этом было бесполезно, поэтому он занялся реальными делами. Поехал в ближайший «Каррис»^[42], где распорядился, чтобы на следующий день доставили и подключили Хоссейнам новую стиральную машину и забрали старую. Для пущей убедительности он добавил к заказу холодильник с морозильной камерой, вспомнив, что их холодильник производил впечатление чего-то средневекового. «Это только начало», — сказал он себе, отправив сообщение Тамалу, чтобы рассказать ему новости, и добавив, что, если понадобится, он может сам дождаться завтра доставку.

После этого он немного растерялся, не зная, что делать. Поехал обратно к дому, но какой-то импульс заставил его свернуть с шоссе на кольцевой развязке Чизвика в направлении моста Кью, а затем направиться к кладбищу в надежде, что это принесет ему необходимый душевный комфорт.

На кладбище было тихо и спокойно. Утром прошел дождь, и деревья промокли, с молодых листьев капало при каждом дуновении ветерка, но солнце, казалось, вот-вот должно было пробиться сквозь облака, создавая в небе перламутровый, мраморный эффект. Между старыми надгробиями проросли одуванчики и колокольчики, а на одной заросшей травой могиле выросли несколько веселых желтых тюльпанов. Перед ним по ветке вишневого дерева, покрытого розовыми цветами оттенка сахарной ваты, проворно пробежала белка.

Окруженный всем этим спокойствием, Дэн задышал глубже, его внутреннее смятение начало отступать, кулаки разжались. «Все в порядке, — сказал он себе. — Все должно было быть хорошо». Какими бы противоречивыми ни были его чувства к брату, он будет продолжать работать по своему графику добрых дел ради Зои, ради детей, решил он. Для Лидии и Джемаймы тоже, и для жильцов. Он будет выполнять работу за Патрика, только лучше. Все, что угодно, лишь бы пережить эти дни.

Затем его мысли вернулись к прошлой ночи, и он поймал себя на мысли о том, что сегодня делает Лидия. Это уже казалось сном: они вдвоем танцуют и поют дуэт караоке на вечеринке, среди черно-золотых украшений. Он чувствовал себя таким свободным и легким, как будто ничто другое не имело значения. Он вспомнил запах ее волос, то, как она улыбнулась ему и сказала: «Я рада, что мы это сделали». Может быть, ему следует принять ее предложение помощи с деревом в саду, подумал он, пока не вспомнил, что должен отступить. Что все это невозможно. Что, если между ними что-нибудь произойдет, это только в сто раз усложнит ситуацию. Лидию уже бросил Патрик. Что бы он там еще ни натворил, Дэн не собирался морочить ей голову, и точка.

Он ускорил шаг, направляясь к Саду Памяти, где Зои установила мемориальную доску. Его родители обязательно посещали кладбище каждую неделю, и он знал, что Зои тоже несколько раз приводила сюда детей, чтобы они выразили свое почтение и поговорили с Патриком, но Дэн раньше сюда не ездил. Он не мог сказать точно, почему. Отчасти потому, что это казалось очень публичным способом демонстрировать свое горе — фактически объявить остальному миру: вот он я, печалюсь о своем любимом человеке, который умер, будьте свидетелями моего горя. Будь у него выбор, он предпочел бы более личное пространство. Но, по-видимому, не сегодня.

Когда он приехал, Сад Памяти казался пустым, но потом он заметил женщину в бледно-голубом пальто, которая сидела на скамейке, сложив руки на коленях. Он не узнал ее и предположил, что она была родственницей кого-то другого, поэтому оказался ошеломлен, когда она посмотрела на него, затем встала и спросила:

— Вы брат Патрика Шеппарда?

— Да, — сказал он, пытаясь припомнить ее. Рыжеватые волосы, под тридцать, стройная, встревоженная… Нет. Не вызывает никаких ассоциаций. — Извините, — сказал он, — у меня ужасная память. Мы уже встречались?

Она вытащила салфетку из кармана пальто и промокнула глаза.

— Я была на похоронах. Мой муж и я, мы были друзьями его и Зои. Он был таким замечательным парнем.

О, вот оно. Как раз то, что ему было меньше всего нужно.

— Да, — устало сказал он.

Вот и вся возможность спокойно поразмышлять, вот и все время, которое он надеялся провести здесь с братом.

— Но как вы? Скорбь проходит так медленно, не правда ли? Вы, должно быть, еще в потрясении, — сказала женщина, глядя на него с искренним сочувствием.

Отступая и стараясь не вздрагивать, Дэн подумал о том, что в ее манерах есть что-то неприятно нетерпеливое. Что-то паразитическое. Похоже, она из тех людей, которые получают удовольствие от страданий других, которым нравится слушать трагические подробности. Удивительно, со сколькими из них он столкнулся за последние пару месяцев.

Он не намерен был бросать ей лакомые кусочки.

— Я занят, — коротко ответил он. Занят, пытаясь справиться с последствиями жизни Патрика, секретами и всем прочим. Мучая себя мыслями о последних минутах Патрика. — Неважно. — Он не собирался молоть языком, обсуждая своего брата с женщиной, которую даже не знал. — Мне передать Зои, что я вас встретил, или?..

Это было странно, но при имени Зои ее лицо напряглось. Ноздри раздулись, как у испуганной лошади. Интересно.

— Э-э… — Она на секунду запнулась, но затем к ней вернулось самообладание. — Нет, в этом нет необходимости, я, вероятно, увижу ее на следующей неделе в школе. Впрочем, спасибо. — Она сделала вид, что смотрит на часы. — О боже! Я потеряла счет времени, — сказала она. — Мне нужно идти. — Она встала и отряхнулась, возвращаясь к роли убитого горем друга. — Я так сожалею о вашей потере, — сказала она, на мгновение легонько положив руку на плечо Дэна, а потом ушла.

Дэн смотрел, как она уходит, окутанная запахом духов, резким и каким-то болезненным. Затем он, нахмурившись, опустился на ближайшую скамью. «Это странно, — подумал он. — Что-то в этом было не совсем похоже на правду. Казалось, она играет какую-то роль».

Он откинул голову назад и уставился в небо, припоминая их разговор. Вздохнул, пораженный очевидной мыслью. «Ты ведь этого не сделал, не так ли, Патрик? — спросил он вполголоса. — Да ладно тебе, чувак. Серьезно? Опять?» Он застонал, надеясь, что делает поспешные выводы. Но когда он снова посмотрел на рыжеволосую женщину, которая теперь почти исчезла из виду, у него возникло ужасное ощущение дежавю.

— Не хочу знать, — сказал он вслух. — На этот раз я не буду вмешиваться. Понял?

Глава двадцать четвертая

Когда началась следующая неделя, Дэн решил показать Тамалу и Яне Хоссейнам, что умеет сдержать слово. В понедельник, когда доставили их новую бытовую технику, он был у них дома, дождался, когда подключили стиральную машину, убедился, что она работает должным образом. Во вторник пришли два кровельщика и разнорабочий, предоставили расценки на различные ремонтные работы, и Дэн собирался вызвать одного из кровельщиков, чтобы начать как можно скорее. Также на этой неделе должен был состояться визит службы по борьбе с вредителями, чтобы выяснить, что укусило дочь Хоссейнов. Тем временем Дэн раскошелился на новый пылесос, который рекламировался как лучший для детей с аллергией, и заказал замену линолеума для кухни, который должны были постелить на следующей неделе. Он сказал Тамалу и Яне, что покрасит весь дом сверху донизу, как только работы будут завершены.

Было приятно видеть положительные результаты, не говоря уже о реальных изменениях в жизни семьи; это было как погашение долга, исправление ошибки. К тому же это занимало его — он был слишком занят, чтобы много думать о Лидии (наверное, это тоже было к лучшему), и слишком занят, чтобы думать о Ребекке и о том, как она отреагировала на его сообщение. Дел действительно было так много, что только в среду он смог, как обещал, заскочить к Зои. Если говорить о том, чтобы заменить Патрика, он почти чувствовал себя Патриком, когда вошел в дом со связкой ключей, принадлежавшей брату.

— Алло? — позвал он, хотя был почти уверен, что Зои сказала, что не вернется до Пасхального понедельника.

В комнатах было странно тихо без обычных шумных обитателей. Накануне вечером Дэн заглянул в социальные сети и увидел, что Зои загрузила различные фотографии и видеоклипы, на которых она и дети с родителями и братом были в Пенарте. Он внимательно рассмотрел их. Два мальчика на пляже бегут по гальке, их пальто развеваются на ветру, как плащи супергероев. (Это напомнило ему, что он должен подобрать маскарадный костюм для вечеринки Гейба.) На краю прибоя стоит Би в желтых резиновых сапогах, машет в камеру, между передними зубами виднеется щель от выпавшего зуба. Прекрасный снимок Зои в обнимку с двумя мужчинами — у одного точно такой же нос, как у нее, предположительно, это ее брат Найл, а у другого темная прическа поп-звезды и небритая челюсть. Его она пометила как «Марк». Муж Найла, догадался Дэн. Он увеличил масштаб группового снимка семьи, всматриваясь в лица и опасаясь увидеть на них напряжение, но все они улыбались и смеялись, расслабленные и счастливые. Хорошо. Дэн почувствовал такое облегчение, что на этот раз даже не ощутил укола ревности.

Собрав почту и оставив ее стопкой на тумбочке, он прошел через дом, ведя кончиками пальцев по стенам. «Если дух Патрика где-нибудь и был, он был здесь, а не в продуваемом ветром мемориальном саду», — подумал он. Пальто брата все еще висело на вешалке, и он мило улыбался со свадебных и семейных фотографий, выставленных на всеобщее обозрение. Дэн заметил, что в корзине для обуви виднелись даже его кроссовки. Повинуясь внезапной прихоти, он снял куртку и надел пальто Патрика, просто чтобы посмотреть, каково это. Изнанка рукавов холодила руки, но ему показалось, что он улавливает запах лосьона после бритья, все еще остающийся на ткани. Конечно, оно было ему великовато на размер: слишком широкое в плечах, слишком длинное. Мальчишкой Дэн всегда мечтал стать таким же большим и сильным, как брат, но так и не догнал его. «И то, что он пережил его, совсем не утешало», — подумал он.

Поймав свое отражение в зеркале в прихожей, он почувствовал неловкость из-за того, что надел пальто Патрика, как будто его могли уличить и отчитать за это. Он снова снял его и осторожно повесил обратно на вешалку, гадая, как долго Зои будет держать его там. Предположительно часть гардероба Патрика все еще была забита его рубашками и пиджаками, а ящики в комоде были заполнены его футболками, джинсами, носками и брюками. Когда нужно принять решение и выбросить его вещи? Он задумался. Это, безусловно, должно помочь закрыть и принять свершившееся, но в то же время избавление от вещей было таким окончательным; огромное избавление. Возможно, Зои пугал масштаб этой операции, подумал он, проходя через кухню и направляясь в сарай. Может ли он помочь ей в этом? Он решил, что проверит почву, сделав предварительное предложение, скажет, что это может быть такая рутинная работа, которую очень трудно начать в одиночку.

Отперев садовый сарай, он вытащил пыльную, покрытую кружевной паутиной газонокосилку, затем отыскал удлинитель и подключил его. С тех пор как он был здесь в последний раз, в саду за домом наступила весна: по краям расцвели белые тюльпаны, а с магнолии осыпались мятые цветы в форме звезд. Голубое небо над головой было разорвано следами от самолетов, воздух был теплым и сладко пахнущим, как благословение. Утро среды, и вот он здесь, на улице, стрижет газон, солнце светит ему в лицо, и вокруг него поднимается запах скошенной травы. Чуть больше чем через месяц он снова устроится в своем офисе и, вероятно, даже перестанет замечать погоду, если не считать тех моментов, когда каждый день будет ходить — до метро и обратно.

Сад был не настолько велик, чтобы это заняло много времени, но Дэн тщательно поработал над ним, а потом очистил и заточил лезвия, прежде чем вернуть косилку в сарай. «И что теперь?» — поинтересовался он, наматывая удлинитель на катушку. Он вернулся внутрь, все еще наполовину ожидая услышать крики детей или увидеть Зои, встревоженным призраком бродящую вокруг. Он не мог не заметить снова, какой неряшливой была кухня в эти дни, какие здесь чувствовались запустение и печаль. Комнате не помешало бы немного свежей краски и весенней чистоты, просто чтобы поднять всем настроение. Затем он подумал о том, как он преобразил дом на Уайтклифф-роуд с помощью нескольких банок эмульсии и лака, и подумал: «Ну, я мог бы сделать то же самое для Зои, не так ли?» Он легко мог бы украсить это место, сделать приятный сюрприз к ее возвращению…

Идея набирала обороты, как машина, у которой переключили передачу. Посмотрим правде в глаза, она еще даже не убрала пальто Патрика в прихожей, сказал он себе, так что покраска и украшения вряд ли были для нее сейчас в приоритете. В то время как в его распоряжении было несколько дней, и поэтому… Он расхаживал по комнате, чувствуя, как его лихорадит от всех его добрых намерений. Должен ли он?

Его взгляд упал на грязные плинтусы, царапины и потертости на стенах, жирные следы, которые остались с тех пор, как Гейб в выходные швырнул в брата яичницу. Он представил, как Зои возвращается домой из своей поездки и ахает, входя в чистую, светлую кухню. Как бы она была счастлива, как благодарна! Еще одна вещь, о которой ей больше не нужно будет думать, потому что он пришел первым и сделал это за нее.

Это было несложно. Конечно, он это сделает. Насвистывая про себя, Дэн схватил ключи от машины, планируя сразу же отправиться в ближайший хозяйственный магазин, но тут зазвонил телефон. «Ребекка» — было написано на экране, и он почувствовал, как внутри все сжалось. Ах, это почти наверняка будет неприятный разговор. Или нет? Может, она звонит, чтобы пресмыкаться, сгорая от стыда. Он представил, как она хнычет: «Пожалуйста, не говори Рори, умоляю!» Так ведь может быть, верно?

Он прислонился к стене в холле, глубоко вздохнул и ответил на звонок:

— Алло?

— Дэнни, какого хрена? — начала она. В голосе звучала скорее ярость, чем унижение. — Я пыталась придумать, как ответить на твое неприятное сообщение в «Фейсбуке», но сегодня просто подумала, что мне нужно поговорить с тобой и выяснить, о чем, черт возьми, ты говоришь. Ты был зол? У тебя нервный срыв? Я имею в виду, в чем твоя проблема?

Ее голос звучал в ухе очень громко, с пронзительными интонациями, знакомыми ему по последним дням их брака, и он вспомнил их спор в тапас-баре^[43] в Ноттинг-Хилле, который закончился тем, что она бросила салфетку и закричала: «Я так больше не могу!»

— В чем моя проблема? — повторил Дэн, пытаясь взбодриться. Не будучи по натуре воинственным человеком, он, тем не менее, на этот раз был уверен в своей правоте. «Это она не права, — сказал голос в его голове. — Она сама навлекла это на себя». — Моя проблема в том, что ты изменяла мне с моим братом, Бекс. — «Ты и все остальные женщины, судя по всему». — Он мне сказал. Так что, если у кого-то и есть проблемы…

Она издала презрительное фырканье и обрушилась на него.

— Ты ханжа и придурок. Как ты смеешь так со мной разговаривать? Я никогда не изменяла тебе с твоим братом. Мне вообще не нравился твой брат. Вот — я это сделала. Отшлепала мертвеца. Извини, но это правда. И НИЧЕГО НЕ БЫЛО, ясно, потому что я была замужем за тобой. Называй меня как хочешь, но я никогда не изменяла тебе. Никогда.

К концу этой небольшой речи она практически кричала, но Дэн подавил слабый укол сомнения и укрепил свою решимость. А что еще она могла сказать?

— Патрик мне рассказал, — холодно повторил он.

— Тогда давай послушаем, — сказала она. — Что он тебе рассказал? Я действительно люблю хорошие истории. Какую-нибудь классическую фантастику. Немного фантазии. Подождите — никаких спойлеров, дай мне угадать. Так что… я заигрывала с ним или что-то в этом роде. Он мне понравился, и я с ним переспала. Я права? Он тебе так сказал? — Она рассмеялась, но это был резкий и недобрый, неприятный звук. — И ты ему поверил. Что ж, прекрасно. Очень любезно с твоей стороны.

— Он сказал… — яростная самоуверенность Ребекки обезоруживала; она выбила почву у него из-под ног. — Да, что-то в этом роде, — пробормотал он.

Дэн взглянул на ближайшую фотографию на стене в холле: день свадьбы Патрика и Зои, их лица, такие нежные, такие любящие. Затем вспомнил тот последний вечер в пабе с Патриком, дождь хлестал по черному окну, они вдвоем пили четвертую или пятую пинту. «Она не была такой уж преданной, когда вы были женаты, не так ли? — сказал Патрик. — Если ты понимаешь, что я имею в виду».

Дэн до сих помнил, как брат, ухмыляясь, произносил эти слова. Он предполагал, что Патрик говорил правду — потому что, во-первых, зачем об этом лгать? — но теперь земля под ним казалась неустойчивой, мир рушился. Неужели Патрик солгал? Ребекка казалась довольно непреклонной, утверждая, что это необоснованно. Но если все это было неправдой, то это означало…

— И ты ему поверил, — повторила она. Голос сочился презрением. — Огромное спасибо. Господи, Дэн, я… — Затем звук стал приглушенным, как будто она убрала трубку ото рта. Он услышал, как она говорит кому-то другому «Все хорошо, я в порядке. Да, хорошо, я полагаю, что да». Затем она снова вернулась на линию, резкая и холодная. — Мой муж хочет, чтобы я перестала с тобой разговаривать. Этот идиотский спор, вероятно, ужасно влияет на мое кровяное давление. Так что…

Спор ускользал от него, превращаясь во что-то совершенно другое: плохую шутку, которую сыграли с Дэном. Он почувствовал укол вины за то, что, возможно, просто глубоко оскорбил женщину, которую когда-то любил больше всех на свете. Неужели он действительно все понял неправильно? Зачем Патрику было лгать? Сраженный, он почувствовал, что вынужден нанести последний удар.

— Ах да, я прочел, что ты беременна, — усмехнулся он. — Это случайность, да? Я так думаю, учитывая, что ты всегда говорила, что не хочешь…

Но она отключилась, звонок прервался, и Дэн не мог ее винить. Адреналин покинул его, и вместо него по венам заскользил стыд; он пожалел, что опустился до такого отвратительного прощального выстрела. Издеваться над ее счастьем было дешево — и подло с его стороны.

Он испустил долгий прерывистый вздох. Стоял в одиночестве, а в голове бурлили ужасные мысли. Кусочки головоломки собирались вместе, чтобы сформировать новую ужасную картину. А теперь он все усугубил, оскорбив бывшую жену и сделав это мерзкое замечание о ее беременности, как абсолютный придурок.

Он был абсолютным придурком. Он все понял неправильно. Дэн потер лицо рукой, жалея, что не может перемотать назад все эти недели, чтобы вернуться в ту ночь, когда все рухнуло, и попытаться все исправить.

Все началось еще в феврале с мертвого дерева в саду за домом Дэна. Соседи пожаловались на него, когда ветка упала в их сад и разбила фонтан на солнечных батареях, и он пообещал срубить дерево перед тем, как лететь в Сантьяго.

«Да, без проблем, — сказал Патрик, когда Дэн попросил его об одолжении. Выкорчевать большой старый платан определенно можно было только вдвоем. — Кстати, мы собираемся выпить пива в четверг вечером? Если да, то я мог бы потом остаться у тебя, а с твоей елкой управимся утром в пятницу». На том и порешили. Дэн арендовал и подготовил к следующему дню лестницу и бензопилу, и они встретились в «Ратленд Армс», пабе у реки. И поначалу в тот вечер все было хорошо. Как обычно. Паб казался особенно уютным, в окна стучал холодный зимний дождь, и они вдвоем болтали о Зои и детях, новостях об операции по замене коленного сустава у отца, планах Дэна на поездку, полумарафоне, к которому готовился Патрик, и о многом другом, и пили пинту за пинтой. Дэн ликовал и был взволнован, он только что закончил работу перед творческим отпуском и чувствовал себя так, словно уже одной ногой стоял в самолете. Еще выпить? Да, почему бы и нет. Дождь лил все сильнее, и ни один из них пока не чувствовал желания уходить.

Разговор зашел о предстоящем приключении Дэна.

«Подумай обо всех тех женщинах, которых ты можешь подцепить, — поддразнил Патрик. — Держу пари, ты наверстаешь упущенное. После всех этих лет монашеской жизни!»

«Я не… это не такая поездка», — запротестовал Дэн.

«Да ладно тебе. Прошли годы с тех пор, как вы с Бекс расстались. Тебя, должно быть, уже тошнит от этого».

«Три года. Вряд ли это…»

«Вот именно. И скольких женщин ты видел с тех пор?»

Этот разговор уже возникал у них раньше, и он всегда раздражал, всегда заставлял Дэна защищаться. Что такого было в самодовольных, счастливо женатых людях, что заставляло их чувствовать себя вправе вмешиваться и критиковать? Расставание с Ребеккой стало худшим событием в жизни Дэна; он чувствовал, что его жизнь развалилась на части, разделилась на дольки, как очищенный апельсин. Что он должен был сделать: выйти сразу после подписания документов о разводе и начать заигрывать с другими женщинами, как будто его брак никогда не существовал, не имел для него значения?

«Послушай, — начал он, — дело не в…»

«А вот она не тратила время на хандру. А? Не была особенно преданной, когда вы были женаты, не так ли? Если ты понимаешь, что я имею в виду».

Дэн к тому времени выпил достаточно, чтобы паб начал мягко расплываться перед глазами, голова приятно кружилась, но слова брата прорезали опьянение, словно ледоруб. Нет, подумал он. Я не понимаю, что ты имеешь в виду. «Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — Он уставился на Патрика. — Что ты хочешь этим сказать?»

Больше всего его раздражала ухмылка на лице Патрика. Дерзкий вид, как будто все это было сплошным поводом для смеха. «Ну… ты же знаешь. Она тогда и со мной это пробовала», — сказал он.

Тогда она… что? Дэн на мгновение подумал, что ослышался. Пожалуйста, боже, пусть он ослышался. Теперь он чувствовал себя потрясающе трезвым, каждая частица его тела вытянулась по стойке «смирно».

«Что ты только что сказал?»

«Черт. Разве она тебе не рассказывала? Я думал… — Мозг Патрика, очевидно, догнал рот, потому что его бравада теперь уступила место бахвальству, а ухмылка стала неловкой. — Я имею в виду… на самом деле ничего такого не было. Это не было романом. Но да, она сделала шаг. Было такое… ну, ты знаешь. Такое».

«Такое», — повторил Дэн, чувствуя тошноту, когда представил, как Ребекка строит глазки его брату. Поворачивает к нему кремовое веснушчатое лицо, приподнимает бровь с намеком во взгляде. Она часто заплетала свои длинные каштановые волосы в толстую косу, и Дэн мог представить, как она лениво накручивает на палец кончик косы. Ему всегда нравились волосы Ребекки. Он любил каждую ее частичку.

«Мне было сложно устоять. Верно?»

Если бы он дал ему возможность усомниться, попытался обратить это в шутку, поднять настроение… но по какой-то причине Патрик выпятил грудь, словно какая-то похотливая обезьяна. Как глупый, сексуально озабоченный альфа-самец, которым он и был.

Дэн рассмеялся, но в этом звуке не было ни капли веселья.

«Ты просто нечто».

«Что?»

«Что слышал».

А потом все это вырвалось из него, шок, боль и ярость. «Ты на самом деле хвастаешься тем, что моя бывшая жена, женщина, которую я любил, приставала к тебе. Как будто думаешь, что это смешно! Скажи, зачем ты вообще вывалил мне эту историю — чтобы добить меня? Заставить почувствовать себя дерьмом? С тобой всегда так, правда? Ничего не можешь с собой поделать. Держу пари, что все было наоборот. Держу пари, это ты с ней флиртовал, держу пари, это ты…»

«Эй! Ух ты! — Патрик поднял руки вверх. — Успокойся, Дэн, не горячись».

Да, и вот оно, как обычно: старое доброе «успокойся». Не будь таким чувствительным. В любую минуту Патрик мог сказать, что это всего лишь шутка или что-то столь же идиотское, и тогда Дэн, наверное, ударил бы его.

«Все, отвали. Я иду домой», — сказал он, неуверенно поднимаясь на ноги. Не оглядываясь, направился к двери, засовывая руки в карманы куртки.

Когда Дэн вышел на улицу, Патрик его догнал. У него были еще влажные губы, должно быть, он в спешке осушил оставшиеся полпинты. Он был не из тех, кто тратит впустую хорошее пиво. «Подожди! Что на тебя нашло? Господи! Это была всего одна ночь. Я имею в виду…»

«Я не хочу об этом знать, — выкрикнул Дэн, отталкивая его. Патрик пошатнулся — толчок оказался сильным, — но Дэн был слишком зол, чтобы обращать на это внимание. На одну ночь? Какую ночь? И что именно они делали всю ночь? Каждый раз, когда Патрик выдавал очередной бойкий комментарий, ситуация становилась все хуже. Тошнота подступила к горлу Дэна, когда он представил их двоих в объятиях, мягкие, пухлые губы Ребекки напротив рта Патрика, их руки, обвивающие спины друг друга. Он не мог этого вынести. — Ради бога, я не хочу больше ничего слышать. Просто заткнись». Он уже кипел, практически дрожа от ярости.

В детстве Патрик часто брал игрушки Дэна: ломал их, терял, обращался с ними небрежно. Хорошую рубашку, которую Дэн очень берег в подростковом возрасте, Патрик взял без спроса, а потом бросил испачканной и смятой на полу своей спальни. Мотоцикл, который Дэн купил в двадцать лет, его гордость и радость, Патрик взял «покататься» и вернул с вмятиной на выхлопной трубе и серебристыми царапинами на раме. Он всегда демонстрировал, кто здесь главный, кто старший брат. Но Дэн и представить себе не мог, что Патрик опустится так низко, чтобы переспать с Ребеккой, его женой. Будет настолько равнодушен к тому, что может чувствовать Дэн, и рассказывать об этом как о забавной истории. Были ли у него хоть какие-нибудь чувства или он был всего лишь одним огромным пульсирующим эго?

Дэн зашагал по дорожке, и Патрик последовал за ним.

Темное небо перемежалось желтыми уличными фонарями, река слева от них была широкой и черной, а холодный ветерок со звоном перекатывал по бетону пустую пивную бутылку. Дождь хлестал им в лицо, и Дэн поднял воротник куртки и пошел быстрее.

«Слушай, — заискивающе позвал Патрик сзади. — Слушай, прости, ладно? Прости».

Наконец ему пришло в голову извиниться. Что ж, теперь было уже слишком поздно. Всем известно, что извинения ничего не значат, если они произносятся только из чувства долга. «Простить за что? За то, что ты переспал с моей женой или оказался настолько глуп, что рассказал мне об этом? — Дэн сжал кулаки, представляя, как ломает красивый нос брата, разбивает ему лицо, выбивает из него все дерьмо. — Не отвечай. Просто ничего больше не говори. Ступай домой. Я не хочу тебя видеть».

«Что ты имеешь в виду, говоря, что ты не хочешь… я твой брат. Не забудь, я завтра утром собирался спилить твое сухое дерево, так что…»

Дэн резко обернулся, свирепо глядя на него:

«Забудь о дереве. Просто убирайся. В моем доме тебе больше не рады».

Он знал, что ведет себя как герой мелодрамы, как пятилетний ребенок, но остановиться уже не мог. Он хотел наказать Патрика, хоть раз в жизни. Чтобы снова вернуть себе немного силы, отказав ему, отвергнув его. Через несколько дней он должен был вылететь в Чили, и ему хотелось, чтобы это случилось как можно скорее.

В свете уличного фонаря лицо Патрика приняло желтоватый оттенок, так что трудно было прочесть его выражение. Он пожал плечами.

«Как хочешь», — сказал он, обогнул Дэна и пошел дальше по дорожке.

Дэн с минуту смотрел ему вслед, затем свернул направо, пропетлял по поместью, которое выходило к главной улице Хаммерсмита и его квартире. Ярость бессильно бушевала в нем от того факта, что его брат даже не потрудился возразить. Обидно, что Патрик не попытался усерднее попросить прощения. «Как хочешь». И все. Дэна устроило бы, чтобы предательства вообще не было, или, по крайней мере, чтобы вся эта безвкусная сага осталась безмолвной тайной в виноватой совести Патрика, время от времени покалывая его как напоминание о том, каким дерьмом он был. Яростное рычание вырвалось из его горла, он пнул ближайшую урну, мгновенно пожалев об этом из-за ответной боли, пронзившей ногу. В этом тоже виноват Патрик. Во всем виноват Патрик!

«Не могу поверить, что ты позволил ему идти домой одному, — бушевала Зои за день до похорон, когда эмоции были на пределе. — Что ты за брат такой? Почему не мог позволить ему остаться — проявить великодушие?»

Это был хороший вопрос. Он до сих пор преследовал Дэна. И на этот вопрос у него не было абсолютно никакого ответа. «Это твоя вина, — фактически сказала она. — Это твоя вина. Я виню тебя!»

Но теперь, в новом сокрушительном повороте событий, оказалось, что вся борьба с Патриком все-таки была вызвана ложью. Бессмысленной, подлой ложью, которую Патрик высказал ему для того, чтобы… но для чего? Без сомнения, чтобы заставить Дэна чувствовать себя дерьмово. Отрезать ему яйца как раз перед тем, как он отправится в путешествие. Разрушить его мечты.

«Ты гребаный идиот», — пробормотал он себе под нос, стоя в прохладном холле дома своего брата. Семейные фотографии молча смотрели на него сверху вниз. Он ударил кулаком в стену, совершенно обезумев. «Какая напрасная трата времени», — подумал он, и слезы навернулись ему на глаза и потекли по лицу. Слезы разочарования, неверия и отчаяния. Неужели Патрик действительно умер ни за что, из-за глупой лжи? Он хватал ртом воздух, плача уже по-настоящему. Его первые слезы после смерти Патрика, и он плакал даже не совсем из-за брата, а и из-за себя самого, из-за ужасной иронии ситуации. «Ну что, это обернулось против тебя, не так ли? — жалобно крикнул он в пустоту. — На этот раз это оказалась шутка над тобой, Патрик».

Но это было не смешно. И он не смеялся. Ни капельки.

Глава двадцать пятая

Эхо телефонного разговора с Ребеккой крутилось в голове у Дэна в течение следующих нескольких дней. Он оцепенел от шока, как будто его ничего больше не волновало. Дэн никого не видел и ни с кем не разговаривал, просто ошеломленно пошел и купил банки с кремовой эмульсией и белым лаком и принялся перекрашивать кухню Зои, как робот, каждый мазок кисти сопровождался безмолвным «но почему?» у него в голове. Неужели все это было сплошным розыгрышем? Если так, то почему Патрик позволил этому розыгрышу выйти из-под контроля? Почему, когда Дэн потерял самообладание и оттолкнул его, Патрик не признался, не сказал, что это была просто глупая шутка? Конечно, это было бы не смешно, но, по крайней мере, они могли бы, так сказать, положить конец этому вопросу, а не оставлять все как есть. Вместо того, чтобы Патрик ушел один в ночь — как оказалось, навстречу собственной смерти.

Хотя, если подумать, он весь вечер был в странном настроении. Озабоченный и какой-то странный. Он поддразнивал Дэна насчет Тигги, настаивая на том, что он должен ей нравиться, и наоборот, несмотря на то что Дэн возражал, что Тигги на самом деле не в его вкусе. «Ах, ты же не будешь говорить это после „dos cervezas“^[44], верно?» — сказал он, толкнув Дэна локтем. Затем телефон Патрика запищал с каким-то сообщением, после чего его тон резко изменился. «Ты меня не слушай, Дэн. Я полный придурок, правда. Ты уезжаешь и будешь мотаться по Андам, а я просто трахаюсь здесь со всем этим».

Патрик действительно иногда становился таким, когда напивался — мрачным и склонным к негативному самоанализу осликом Иа-Иа, — но Дэн просто предположил, что он был пьян, и не обратил на это внимания. В конце концов, жизнь Патрика была идеальной: в самом деле, на что ему было жаловаться? Очевидно, что-то происходило у него в голове, раз он выдумал всю эту историю о Ребекке.

Его мысли вернулись к телефонному звонку, который Патрик сделал в тот вечер, когда Дэн пришел в паб. Он вспомнил, каким взволнованным казался брат. Неужели у Патрика были какие-то огромные проблемы, о которых хотел поговорить, но не знал, как? Были ли его последовавшие дерзкие заявления неверно понятым криком о помощи?

Дэн ненавидел то, что после смерти брата осталось так много незаконченных дел, так много неопределенностей. Ненавидел то, что не знал, что случилось с ним той ночью, как и почему Патрик вообще оказался в реке. Они все предполагали, что это, должно быть, был трагический несчастный случай — или жестокое ограбление, — но теперь Дэн поймал себя на том, что снова задается вопросом. Какие муки испытывал Патрик, о которых он не мог рассказать? Почему он вел себя так плохо, так несвойственно его характеру?

«Прости», — написал он Ребекке в субботу утром, чувствуя укол раскаяния за свою тираду. Ему также было жаль, что он показал свое истинное лицо в конце телефонного разговора, сказав ей о ее беременности. До сих пор он не считал себя жестоким. «Мне очень жаль, Бекс. Мне следовало больше доверять тебе. Патрик, должно быть, придумал это, чтобы причинить мне боль — я не знаю, почему. Это был мой последний с ним разговор, так что он не выходит у меня из головы. Прости, что я наговорил тебе все это. Я немного не в себе. Надеюсь, ты здорова и счастлива».

Вот так. Скромно и исчерпывающе. Она, наверное, не ответит — может, она даже заблокировала его — но, по крайней мере, он извинился. А покраска кухни подействовала успокаивающе: простая, довольно бессмысленная работа и еще один акт искупления за клубок событий, которые привели к гибели Патрика. Он был рад, что потрудился приложить усилия. Он покрыл всю кухню двумя слоями кремовой краски с белым лаком на деревянных деталях, и это было, хотя он сам так сказал, чертовски хорошим улучшением. Стены блестели в лучах апрельского солнца, комната казалась светлее, ярче и выглядела обнадеживающе. «Назовем это „новым началом“», — подумал он, испытывая прилив гордости за свою работу. С чистого листа. Зои будет в восторге, когда вернется в понедельник.

В качестве завершающего штриха Дэн отправился в супермаркет и купил для них хлеб и молоко — «разумно», — похвалил он себя, — а также по шоколадному пасхальному яйцу для каждого из детей в качестве приятного сюрприза. Затем, поскольку это казалось справедливым, он выбрал яйцо и для Джемаймы, чувствуя странное напряжение в груди, когда добавлял его к первым трем. Ну, а почему бы и нет? В конце концов, она была его семьей, эта его таинственная маленькая племянница. И — да, хорошо, потому что он искал причину, чтобы снова встретиться с Лидией после той ночи на вечеринке Джонатана. Он не мог перестать думать о ней. Это были яркие воспоминания о том, как они вдвоем так дико танцевали, об огненных коктейлях, которые они предлагали друг другу попробовать, и о ее теле, которое было так близко к нему, о запахе ее кокосового шампуня. «У меня ужасное чувство, что я, возможно, опозорилась прошлой ночью — это все коктейли виноваты!» — на следующее утро написала Лидия, и он мучился над ответом, желая быть остроумным и очаровательным, но в конечном счете почувствовал, что должен держаться на расстоянии. «Отличная ночь!» — вот и все, что он в итоге написал. Мягко и ничего особенного. Больше она не писала.

Тем не менее сейчас у него, по крайней мере, был повод с ней связаться, вот он — завернутый в блестящую фольгу. «У меня есть кое-что для Джемаймы, — написал он. — Если ты работаешь, могу я завезти это в магазин?»

Вскоре Лидия ответила: «Неделя отдыха! Ты мог бы завезти это в квартиру?» — и затем добавила свой адрес. И вот он здесь, припарковался у ее дома и подошел к парадной двери. Подняв руку и нажав на звонок, он понял, как колотится его сердце. Была ли это настолько хорошая идея, какой она казалась тогда, когда он стоял перед полками с кондитерскими изделиями? Откроет ли Лидия дверь, взглянет ли на пасхальное яйцо в его руках или бросит на него взгляд, говорящий: «Я вижу тебя насквозь, приятель»? Честно говоря, он никогда не умел делать по-настоящему бесстрастное лицо.

— Это Дэн, — сказал он, когда услышал ее голос по внутренней связи.

Зажужжал дверной механизм, и он смог открыть дверь и войти. Она сказала, что ее квартира на втором этаже, поэтому он поднялся по лестнице с шоколадом в руке. Когда он добрался до лестничной площадки, она стояла в проеме открытой двери, одетая в красное платье с рисунком в виде синих райских птиц, с волосами, собранными в два кольца по бокам головы. Этот стиль навел его на мысль о принцессе Лее, что само по себе было слегка эротично.

— Привет, — сказала Лидия. Он заметил, что ее ноги были босыми, ногти на ногах выкрашены в пастельно-голубой цвет. — Зайдешь?

— Э-э… — Он заколебался, поднимая пасхальное яйцо. — Я просто хотел… — Почему он отказывается от приглашения? — Да, пожалуй, — сказал он, когда к нему подбежал маленький пират с повязкой на глазу и щетинистой бородой. Предположительно, Джемайма. Он заметил, что ее вздернутый носик похож на носик Би.

— Привет, — сказал он. — Я имею в виду… Разрази меня гром, кто, во имя Дэви Джонса, этот ужасный пират?

Она с внушительной угрозой подняла изогнутую пенопластовую саблю; вылитая дочь Патрика, с жестким взглядом и взмахом темных ресниц. Эта мысль заставила его почувствовать себя странно.

— Арррр! — прорычала она.

— Джемайма сегодня собирается на вечеринку, — объяснила Лидия. — Подвинься, любимая, позволь Дэну войти в дверь. И присмотри за этой саблей, будь добра — я не хочу, чтобы ты кого-нибудь зарезала, не говоря уже о том, кто пришел с подарком.

Единственный видимый глаз Джемаймы немедленно загорелся.

— Вопрос: кто-то сказал… подарок? — уточнила она.

— Знаешь, я думаю, да, — ответил Дэн, обнаружив, что с трудом сохраняет невозмутимое выражение лица. На первый взгляд эта его новая племянница была довольно очаровательна. Он протянул на ладони пасхальное яйцо, словно искушая пони куском сахара.

Взгляд Джемаймы переместился с пасхального яйца на мать, затем снова на Дэна.

— Это мне? — уточнила она, переминаясь с ноги на ногу.

— На завтра, — сказала Лидия. — От… — Она заколебалась, поймала взгляд Дэна и добавила: — От дяди Дэна.

— Спасибо! Спасибо! Спасибо! — воскликнула Джемайма, подпрыгивая на месте. Затем она остановилась и подозрительно перевела взгляд с Дэна на маму. — Подожди. Вопрос: он твой новый парень или что-то в этом роде?

Дэн чуть не поперхнулся от такого неожиданного вопроса.

— Нет! — покраснев, сказала Лидия.

— Нет, — хрипло согласился Дэн, надеясь, что лицо не выдает его чувств.

— Хм, — протянула Джемайма, явно не убежденная их ответами. — А вот Дилан в школе говорит, что его мама всегда приводит дядей, а потом они оказываются ее парнями. — Она взмахнула саблей, развернулась и пошла прочь по коридору. — В любом случае пока, — крикнула она через плечо. — Спасибо тебе!

Лидия откашлялась и закатила глаза.

— Извини. Она слишком взволнована вечеринкой и выпендривается. Эмм-м, я предлагала тебе кофе? — Она поднесла руку к лицу. — Совсем разволновалась. Почему дети так смущают?

Дэн рассмеялся.

— Я думаю, это указано в спецификации обязанностей родителей. Пожалуйста, кофе — это великолепно.

Он последовал за ней по узкому коридору, выкрашенному в ярко-розовый цвет и увешанному фотографиями Лидии и Джемаймы, а также украшенному плакатом «Лего Бэтмен» и несколькими размазанными отпечатками пальцев. Через открытую дверь слева Дэн увидел уютную гостиную с нефритово-зелеными обоями с узором из пальмовых листьев, книжным шкафом, набитым книгами в мягких обложках, и темно-фиолетовым диваном, заваленным подушками. Один стол занимали швейная машинка и стопки ткани вместе со старомодной коробкой с шитьем, немного похожей на мамину. Дальше была маленькая современная кухня с гравюрами и открытками на стенах, растениями на подоконнике и сладким, тяжелым запахом сиропа.

— Извини за беспорядок. Мы готовили оладьи, — сказала Лидия, махнув рукой на кучу посуды у раковины. Рядом на жестяной банке остывал поднос с овсяными оладьями карамельного цвета. — Хочешь попробовать? Они немного липкие. Между нами говоря, я думаю, моя помощница немного переборщила с золотистым сиропом.

— Да, пожалуйста, — сказал он, обводя взглядом стены. Некоторые вещи там, наверху, показались ему странными — зачем вешать на стену старые портновские выкройки? Это его озадачило, но другие предметы рассказывали свои истории: свидетельство о хорошем правописании на холодильнике; старые черно-белые свадебные фотографии, предположительно родителей Лидии; и большая карта Сиднея с небольшим рукописным списком в рамке рядом с ним. «Любимые места, куда можно сходить с Лидди», — с любопытством прочитал он. «Пляж Бронте. Кафе Мерфи. Нитки Рози…»

— Значит, ты оправился после прошлой субботы, — сказала Лидия, разрезая оладьи на прямоугольники.

Дэн отвернулся от списка, чувствуя себя, как на допросе.

— Да, почти, — признался он. — Шестичасовой срочный звонок от одного из жильцов Патрика на следующее утро оказался довольно отрезвляющим.

— О нет, какой кошмар! — сочувственно улыбнулась она и положила на тарелку четыре оладьи. — Вот, заправляйся. Я приготовлю кофе. Значит, такое частенько случается? Круглосуточные срочные звонки от разгневанных жильцов?

— Чаще, чем ты думаешь, — ответил он, откусывая лепешку. — О, ничего себе, — сказал он, пораженный сладостью. — Это вкусно!

В этот момент зазвонил его телефон, он вытащил его из кармана и увидел на экране слова «Заноза в заднице». «Да вы издеваетесь», — подумал он, стараясь не скрипеть зубами от разочарования.

— Кстати, — сказал он, уверенный, что Розмари снова звонит по поводу какой-нибудь несуществующей проблемы вроде случая со скрипящими половицами и что с его стороны будет разумно проигнорировать звонок. Но потом вспомнил, какой одинокой она казалась в прошлый раз, и вздохнул, чувствуя себя слабаком. — Вот еще один звонок. Извини, я на минутку. — Он провел пальцем по экрану, чтобы ответить. — Алло?

— Дэниел? Это Розмари Верлен. Мне очень жаль беспокоить вас в такие выходные, но… — Ее голос дрогнул. — Я споткнулась и упала, и мне довольно трудно подняться.

Его цинизм сразу же исчез.

— Розмари! Вы ранены? Может, вызвать «Скорую»?

— Господи, нет, я не хочу поднимать шум, только я пыталась позвонить Алану — ну, вы знаете, моему племяннику, — но он не берет трубку. Кажется, он говорил, что они собираются в Марбелью на пасхальные выходные, понимаете, так что он, вероятно, не хочет слышать о глупой старухе в свой отпуск, но…

Она казалась расстроенной, даже заплаканной, совсем не похожей на очаровательную болтливую Розмари, которую он знал по прошлым визитам.

— Я приеду, — сказал он, прежде чем она успела попросить. «Ему придется вернуться в свою квартиру и взять ее ключи из коробки с вещами, связанными с Патриком, чтобы он мог войти», — быстро подумал он. — Я буду минут через сорок, сможете продержаться? Вы уверены, что не нужно вызвать «Скорую» — чтобы к вам приехали раньше?

Он смутно осознавал, что Лидия с тревогой смотрит на него, в то время как Розмари ответила:

— Спасибо, Дэниел, вы очень добры. Не нужно беспокоиться о «Скорой». Я просто поскользнулась и ударилась головой, но я не умру на полу, обещаю. Простите, что так утомляю вас, дорогуша, но я не знала, кому еще позвонить.

Дэн вздохнул. Его родители были такими же. Даже когда несколько лет назад его мама серьезно заболела пневмонией, она бесконечно волновалась о том, чтобы «не доставлять беспокойство» и «не поднимать шум», и теперь Розмари делала то же самое. Но если он позвонит в «Скорую помощь» и они приедут раньше его, она, судя по всему, не сможет их впустить, и им придется ломать дверь.

— Я приеду как можно скорее, — пообещал он.

Глава двадцать шестая

«Черт возьми», — подумал Дэн, отъезжая несколько минут спустя. Конечно, он не злился на Розмари за ее звонок, но время могло бы быть выбрано и получше. Едва он успешно спланировал визит к Лидии, его снова вытащили оттуда. Потом ему стало стыдно за собственную грубость. Розмари ведь не специально решила упасть и пораниться.

Добравшись до ее квартиры и войдя внутрь, он быстро понял, что ее «нежелание суетиться» — не более чем принятие желаемого за действительное. Дэн не был ни медсестрой, ни врачом, но даже ему было очевидно, что она сломала запястье, а также и испытывает сильную боль в бедре. Он знал, что сломанное бедро для пожилого человека равносильно катастрофе; его бабушка упала и сломала бедро в восемьдесят лет, и он до сих пор помнил, как подслушал, как доктор серьезно сказал его отцу: «Боюсь, сломанное бедро для женщины ее возраста — это фактически смертный приговор».

— Нужно отвезти вас в больницу, — сказал Дэн, опускаясь на колени рядом с Розмари. Она лежала, неловко скрючившись на ковре, вокруг нее в луче солнечного света кружились пылинки. — Я бы отвез вас на своей машине, но не хочу рисковать: вдруг, перенося вас, сделаю еще хуже. Так что я собираюсь вызвать помощь.

Розмари, должно быть, чувствовала себя очень плохо, потому что даже не стала спорить, просто кивнула и закрыла глаза. Набирая 999, Дэн заметил у нее под ресницами следы туши. Неужели она плакала, когда лежала здесь одна? Он не мог вынести этой мысли.

— Какая я дура, — вздохнула она, когда он заверил ее, что парамедики уже в пути. — А теперь еще и испортила вам выходной. Но, пожалуйста, вам больше нет необходимости ждать; просто оставьте дверь на защелке, чтобы люди из «Скорой» могли войти, и я буду в порядке.

— Можно подумать, — усмехнулся он, — я вас так оставлю. — О боже, неужели он слышит запах мочи? И вообще, как долго она здесь пролежала? Он чувствовал себя вдвойне несчастным из-за своего первоначального раздражения, когда она, должно быть, страдает от смущения и боли. Должен ли он упомянуть об этом, или это только заставит ее чувствовать себя хуже? «Последнее», — решил он. — Могу я чем-нибудь помочь, пока мы ждем? — смиренно спросил он. — Хотите, я принесу что-нибудь поесть или выпить?

Тут ему в голову пришла одна мысль. Если ей понадобится операция — например, если у нее перелом бедра, — то ей, вероятно, нельзя ни есть, ни пить. Разве не так?

— Я в порядке, — сказала она, и это разрешило дилемму.

Она снова закрыла глаза, как будто с его приходом у нее закончились все силы. Кожа ее век казалась прозрачной, лицо побледнело, волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Дэн понял, что впервые увидел ее без шиньона; должно быть, она старалась хорошо выглядеть, когда он приходил сюда раньше. Было в этом что-то такое, что он находил особенно душераздирающим.

Парамедики прибыли через десять минут и подтвердили, что запястье у Розмари сломано. Дэн понял, что они обеспокоены возможным сотрясением мозга, а также ее болью в бедре. Они дали ей немного обезболивающего, умело уложили на носилки, перенесли в ожидающую машину «Скорой помощи» и отправились в больницу, а Дэн пообещал запереть дом и следовать за ними.

— Дэниел, в этом нет необходимости, со мной все будет в порядке, — запротестовала Розмари, но Дэн просто приподнял бровь и сказал ей, что увидится с ней в больнице, и на этом все закончилось.

Некоторое время спустя, в конце концов, найдя, где припарковаться, он разыскал ее в зоне ожидания рентгеновского снимка, все еще бледную. Она лежала на каталке, но настаивала на том, что будет в полном порядке и что ему действительно не нужно здесь находиться.

— Я знаю, что не обязан здесь быть, — ответил он, — но если бы это случилось с моей мамой и я не смог бы добраться до больницы, я бы хотел, чтобы кто-нибудь посидел с ней, понимаете? Так что больше никаких возражений. Я остаюсь.

— Боже мой, — сказала Розмари, и он с облегчением увидел, как в ее глазах снова появился слабый огонек. — Это довольно волнующе, когда вы становитесь таким строгим, Дэниел. Знаете, мне это очень нравится.

Он рассмеялся и собирался ответить, но тут запищал телефон: пришло сообщение от Лидии.

— Извините, я на минутку, — сказал он, не в силах удержаться, чтобы не открыть его сразу.

«Как она? Надеюсь, вы оба в порядке», — прочитал он.

— Извините, мне просто нужно… — сказал он, строча поспешный ответ с подробностями. «Как мило с ее стороны, что она потрудилась спросить», — подумал он, чувствуя тепло внутри.

Поднял глаза и увидел, что Розмари с интересом смотрит на него.

— Это ваша подруга? — спросила она.

— Что? Почему вы так спросили? — взорвался он в ответ.

— Я вижу это по вашему лицу.

«Теперь она определенно оживилась», — подумал Дэн, стараясь не закатывать глаза.

— Это о ней вы не стали рассказывать на прошлой неделе? Как ее зовут? Или его, если на то пошло. Знаете, я вполне современно отношусь к таким вещам.

Дэн почувствовал, что краснеет. Что это было — День поспешных выводов? Сначала Джемайма задавала трудные вопросы о нем и Лидии, теперь Розмари… От такого шквала любопытства любой мог запаниковать и сбежать.

— Вы могли бы рассказать мне, — заметила она. — Судя по этой очереди, мы можем застрять здесь на несколько часов. Почему бы не сжалиться над бедной старушкой и не рассказать о своей личной жизни, чтобы скоротать время? Отвлеките меня от моих мыслей.

В лучшие времена в Розмари не было ничего от «бедной старушки», и они оба это прекрасно знали, но Дэн понял, что теперь, когда она закусила удила, у него нет шансов уклониться от разговора.

— Ну… — начал он. — На самом деле это довольно длинная история.

— Мой любимый сорт, — сказала она с довольным видом. — Расскажите мне все.

Потребовалось некоторое время, чтобы вся история прояснилась, прерванная серией рентгеновских снимков сначала запястья Розмари, а затем ее бедра.

— Примерно так, — закончил Дэн, когда их перевели в отгороженную занавеской кабинку, чтобы дождаться врача.

— Но она вам нравится, — настаивала Розмари, уставившись на него глазами-бусинками.

— Ну да, — признался он. — Но…

— Так в чем проблема? Похоже, она очень милая девушка. А ваша невестка со временем все поймет.

— Не уверен, — мрачно сказал Дэн. — Я имею в виду, что это та женщина, с которой Патрик изменял Зои. У которой ребенок от него. Поверьте мне, Зои лучше ничего об этом не знать. Это уничтожит ее. А это значит, что у нас с Лидией никогда ничего не получится. — Он развел руками. — Зои и так винит меня в смерти Патрика. Я не могу рисковать и полностью все испортить.

Розмари моргнула.

— Винит вас в его смерти? Но почему?

Он сам угодил в эту ловушку.

— Это еще одна долгая история, — пробормотал он.

— Боже мой, Дэниел, вы как живая мыльная опера, — сказала она ему. Но затем, увидев его подавленное выражение лица, осторожно похлопала его по руке здоровой рукой. — Мне очень жаль. Должно быть, все это было для вас таким потрясением. Но с какой стати Зои винить вас в том, что случилось с Патриком?

Дэн понимал, что не должен все ей рассказывать. И все же в озабоченном, внимательном лице Розмари было что-то, от чего он почувствовал себя бессильным сменить тему. К тому же он до сих пор пытался разобраться во всем после телефонного разговора с Ребеккой. Все выплеснулось наружу: и спор из-за Ребекки; и то, что Дэн в кои-то веки взбрыкнул и отвернулся от брата.

— Боже милостивый, — сказала Розмари. — Вы через многое прошли. Мне очень жаль.

Дэн не был уверен, что сможет вынести ее сочувствие, когда все так свежо в памяти.

— Я пытаюсь все исправить, — сказал он ей, после чего кратко рассказал о своей таблице.

— Стало быть, это немного похоже на получение очков за хорошие поступки? — уточнила она.

— Полагаю, что да, — ответил он, хотя предпочел бы немного более мужественную аналогию. — Я пытаюсь помочь множеством разных способов, каждый из которых — тайное извинение. Например, присматривать за ее детьми и брать на себя обязанности Патрика — делать то, что он обычно делал сам. Некоторые дополнительные услуги тоже: например, покраска кухни в качестве сюрприза, пока Зои нет, и…

Ее глаза сузились.

— Вы покрасили кухню в качестве сюрприза? — спросила она. — Не спросив ее?

— Э-э… а что? — ответил Дэн, удивляясь, почему она так реагирует. — Я подумал, она будет…

Прежде чем он успел сказать «довольна», занавеска отодвинулась и вошла врач, неся папку с записями.

— Миссис Верлен? — спросила она. — Я доктор Маккарти. Я только что посмотрела ваши рентгеновские снимки, и у меня есть и хорошие, и плохие новости.

Розмари многозначительно посмотрела на Дэна.

— Продолжение следует, — сказала она, а затем снова обратила свое внимание на доктора: — Привет, дорогуша, большое вам спасибо. Мне очень жаль, что я вас беспокою. Если мне позволено заметить — какой красивый лак для ногтей. Кстати, я мисс Верлен. Никогда не была замужем. К несчастью для всех этих мужчин!

Доктор коротко улыбнулась.

— Давайте начнем с хороших новостей, мисс Верлен: ваше бедро не сломано, хотя, как я понимаю, вы испытываете некоторую боль. Я предполагаю сильный ушиб, но могу я взглянуть?

Дэн встал, восприняв это как намек на то, что ему пора уходить.

— Я подожду снаружи.

— Он смущен, потому что я занималась его делом, касающимся его личной жизни, — услышал он слова Розмари, обращенные к доктору, когда уходил за занавеску. — И потому что не хочет видеть мои старые ноги. Или что-нибудь еще, если уж на то пошло!

Благополучно оказавшись по другую сторону занавески, Дэн закатил глаза, хотя с обоими утверждениями Розмари было трудно спорить. Он услышал шорох одежды, а затем тихий голос доктора и что-то похожее на то, как Розмари пару раз застонала от боли, что было ужасно слышать.

Чтобы чем-то занять руки, он вытащил телефон из кармана джинсов и нажал на спортивное приложение — посмотреть, что происходит в футболе. Он стал следить за тем, как идут дела у «Фулхэма», чтобы ему было о чем поговорить с Гейбом. Но не успела загрузиться страница, как он услышал голос, который произнес: «Дэн?», и, подняв глаза, с удивлением увидел, как по больничному коридору к нему направляется Лидия.

— Привет, — сказал он, опешив. Ему почти захотелось потереть кулаками глаза, как герою мультфильма, потому что он не мог до конца поверить в то, что видит. — Что ты здесь делаешь?

В руках у нее была матерчатая сумка, которую она протянула ему.

— Я подумала, что ты пробудешь здесь какое-то время, поэтому принесла кое-что из еды. Как она? И с тобой все в порядке?

Он был так тронут, что на мгновение лишился дара речи.

— Это так любезно с твоей стороны. Спасибо. — Он увидел в пакете запакованные в пленку сэндвичи, а также пару яблок и пакет, завернутый в фольгу. — Она там, — добавил он, указывая головой на занавеску. — По крайней мере, бедро не сломано, но…

— Дэниел? — позвала его Розмари. — С кем вы там разговариваете?

— Э-э… — У него пересохло во рту. О нет. Он не хотел, чтобы они встретились, не теперь, когда он только что излил свои чувства Розмари. Зная ее, он понимал, что она не сможет удержаться от того, чтобы не испортить все своим чрезмерным ликованием. — С другом, — крикнул он в ответ, скорчив Лидии гримасу.

— Эмм-м… Здравствуйте, — сказала Лидия.

Одному богу известно, как доктор отреагировала на любопытство пациентки, но потом все стало еще хуже, потому что они услышали, как Розмари взволнованно говорит ей: «Ну, я думаю, что это может быть та прекрасная подруга, о которой мне рассказывал Дэниел. Это так волнующе!»

Дэн съежился, желая провалиться под землю.

— Знаете, мы вас слышим, — сказал он, не в силах больше смотреть на Лидию. — Извини, — пробормотал он в ее сторону.

— Пожалуйста, посидите немного спокойно, — сказала доктор Розмари, которая явно проигнорировала ее, потому что была слишком занята собственными инструкциями.

— Ну, тогда открой занавеску, Дэниел. Входите! Я хотела бы как следует поздороваться, учитывая, что она приложила столько усилий.

Дэн бросил на Лидию страдальческий взгляд, хотя она, казалось, была больше склонна рассмеяться, чем смутиться или обидеться.

— Все в порядке, — шепнула она.

— Вы уверены, что там у вас все прилично? — уточнил Дэн, и в ответ получил очень нетерпеливое «да!». — Хорошо, тогда… — Он вздохнул, одними губами произнеся Лидии: «Мне действительно жаль». Затем отдернул занавеску. — Лидия, Розмари. Розмари, Лидия. Лидия любезно принесла нам немного еды.

— Какая прелесть, — вздохнула Розмари, оглядев Лидию с ног до головы и одобрительно кивнув, прежде чем сделать Дэну очень неловкий знак поднятым большим пальцем. «Господи, дай мне силы», — подумал он, стараясь не застонать вслух. — Значит, вы Лидия, — сказала Розмари. — И вы проделали весь этот путь, чтобы увидеть Дэниела. Надо же! Должно быть, он вам очень нравится.

— Розмари, хватит, ведите себя прилично, — воззвал Дэн. Он не мог вынести столько вопиющего озорства.

— Как я только что сказала мисс Верлен, — сказала доктор Маккарти, — ее запястье сломано в двух местах, и ей нужно будет остаться для операции. Вы ближайший родственник? — обратилась она к Дэну.

— Нет, — сказал он. — Я… она… — Он взглянул на Розмари, которая лежала на кровати, укрывшись одеялом. — Домовладелец, я полагаю. И друг.

— Хорошо. Итак, мы собираемся оставить мисс Верлен на ночь, как можно скорее прооперировать запястье и не спускать с нее глаз, — сказала врач. — Видимых признаков травмы головы нет, но мы понаблюдаем за ней некоторое время. Мисс Верлен, есть ли кто-нибудь, с кем мы могли бы связаться для вас? Может быть, кто-нибудь, кто мог бы принести вам пару вещей из дома — туалетные принадлежности и ночную рубашку, что-то в этом роде?

— Э-э… — начала Розмари, и Дэн понял, что она вот-вот снова пустится в свою болтовню «не хочу быть помехой».

— Я могу вернуться и взять для вас кое-что, — сказал он. — Я имею в виду, если вы хотите.

Губы Розмари слегка дрогнули.

— Спасибо, дорогуша, это было бы так любезно, если вы не возражаете. — Конечно, в следующую минуту она смотрела на Лидию и приподняла бровь. — Настоящий джентльмен, а? Господи, если бы я не была такой древней, я и сама бы за ним приударила.

Врач сказала, что внесет Розмари в список для операции, и что да, перед операцией было бы неплохо поесть и попить, так как ей будет назначена только местная анестезия. Она посмотрит, найдется ли для нее место в палате, но пока они могут оставаться здесь. Затем она отправилась к своему следующему пациенту, и Дэн подумал, что она, кажется, довольна тем, что наконец сбежала.

Розмари обратила все свое внимание на Лидию.

— Какое на вас красивое платье, дорогуша, — сказала она.

Рука Лидии взлетела к груди.

— О, спасибо, — сказала она с довольным видом. — Я сама его сшила.

— Сама? Очень хорошо! Мне нравится китайский воротничок, — пристально вглядываясь, одобрила Розмари. — И плетеная застежка на вороте божественна. Боже мой, какая вы умница. — Она повернулась к Дэну, который понял ее лишь наполовину: — Чтобы вы знали, я преподавала в Лондонском колледже моды. Я не всегда была замшелой старухой.

— Розмари! — воскликнул Дэн. — Никто так не думает.

— О боже, — сказала Лидия. — Серьезно? Я подавала туда заявление на учебу.

— Что, и они вам отказали? Какие идиоты, — фыркнула Розмари. — Знаете, это платье действительно очень хорошее. А я скупа на похвалы — я бы так не сказала, если бы не имела этого в виду.

— Спасибо. Они действительно предложили мне место, но… Ну, жизнь помешала, — сказала Лидия. На мгновение она погрустнела, но затем выражение ее лица изменилось. — В любом случае мне лучше уйти. Нужно забрать Джемайму с вечеринки через двадцать минут. Нельзя заставлять пирата ждать.

— Рад был тебя видеть, — сказал Дэн. Должен ли он наклониться и обнять ее? Нет, она уже двигалась к занавесу и уходила. — Эмм-м, мне проводить тебя до машины? — спросил он.

— Я на автобусе, — сказала она. — Все в порядке. Пока. Надеюсь, Розмари, вам скоро станет лучше.

— Спасибо, — сказала Розмари. Как только Лидия закрыла занавеску и ушла, Розмари наклонилась вперед, глаза ее заблестели, и она сказала Дэну: — Ну только подумайте. Как мило с ее стороны. И, кстати, вы ей определенно нравитесь, Дэниел. Определенно!

— Розмари! — прошипел Дэн, взглянув на занавеску, которая была не совсем звуконепроницаемой. Действительно, был ли когда-нибудь в истории мира менее сдержанный человек? — Так, давайте посмотрим, что у нас здесь, — сказал он, чтобы отвлечь ее, и распаковал пакет, который принесла Лидия. Он обнаружил в пакете из фольги четыре оладушка, и запах вернул его в тепло ее кухни. Казалось, это было так давно. — С сыром или с ветчиной? — спросил он Розмари, протягивая бутерброды.

— Спасибо, — сказала она, беря один, завернутый в пищевую пленку.

— А теперь расскажите мне о своей потрясающей карьере, — сказал Дэн, садясь на пластиковый стул рядом с кроватью. — Вы у нас темная лошадка. Лондонский колледж моды, да? Вы держали это в секрете.

В ее глазах зажегся далекий блеск. Возможно, она вспоминала о былой славе.

— Ну что ж, — сказала она, улыбаясь. — Раз уж вы спросили…

— Погодите, — сказал он, ерзая на стуле, чтобы устроиться поудобнее. — Вот. Я готов. Расскажите мне все.

Розмари развернула бутерброд.

— О, Дэниел, — нежно сказала она. — Я так рада, что вы здесь.

Он улыбнулся ей в ответ:

— Я тоже.

Глава двадцать седьмая

В Пасхальное воскресенье Ребекка оставила на телефоне Дэна голосовое сообщение: «Мне тоже жаль. Сочувствую тебе из-за того, через что ты проходишь, и прости за то, что я сказала о Патрике. Однажды, после того как мы расстались, он прямо на улице обозвал меня кучей дерьма, ты знал об этом? Я говорю тебе это не для того, чтобы поразвлечься, а для того, чтобы напомнить тебе, что он действительно любил тебя. Помнишь ту речь, которую он произнес на нашей свадьбе? У меня до сих пор мурашки бегут по коже, когда я вспоминаю об этом. В любом случае надеюсь, что с тобой все в порядке и что Зои держится. Береги себя».

Ее слова оказались так неожиданно приятны, что у Дэна на глазах выступили слезы, и в итоге он трижды прослушал сообщение по дороге в больницу. Патрик никогда не упоминал об инциденте на улице — Дэн чувствовал себя совершенно разбитым, просто представляя себе эту сцену (что он ей сказал?) — но, услышав об этом, он почувствовал себя лучше. Утешился. И то, что Ребекка потрудилась оставить ему это сообщение, вообще значило для него много. Она видела дальше его ужасных слов и была добра. Он чувствовал себя… не совсем оправившимся, но как будто что-то сломанное наконец начало заживать.

Доставив домой прооперированную Розмари, он поймал себя на том, что осматривает ее квартиру с новым интересом, больше узнав об истории ее жизни. Рассказ о том, как она была нищей портнихой, которая начала создавать собственные модели одежды в шестидесятых годах и продавать их на рынке Портобелло, прежде чем ее взяла под крыло влиятельная женщина, которая уже работала в индустрии моды. Затем она запустила собственную линию одежды в бутике на Карнаби-стрит, занялась дизайном костюмов для театра, а потом для киноиндустрии, а также была приглашена читать лекции на престижных курсах дизайна в Лондоне и Нью-Йорке.

Она всегда одевалась безукоризненно — он это часто замечал, — но теперь Дэн заметил швейную машинку на угловом столике в гостиной, книги по дизайну на полках, стильный декор помещения, и это соответствовало истории, которую она ему рассказала. Грустно, однако, что у этой истории не оказалось более счастливого конца.

«Так как же так вышло, что вы сняли квартиру у моего брата? — спросил он накануне, когда любопытство взяло верх над тактичностью. — Я имею в виду… Извините, я не хотел…»

Она отмахнулась от его смущения.

«Это называется грехопадением», — со вздохом ответила она, прежде чем перейти к подробностям того, как столкнулась с парой крупных имен в отрасли: «Как только выходишь из игры, ты уходишь, дорогуша, вот в чем проблема», затем приняла несколько неудачных инвестиционных решений и, по сути, потратила все деньги, не имея сбережений. «Родись ни с чем, умри ни с чем, это про меня, — сказала она со смехом. — Я никогда не покупала домов и не открывала пансионов, я просто наслаждалась жизнью и чудесно проводила время. И знаете, я ни минуты об этом не жалею».

На Дэна это подействовало отрезвляюще. Ему пришлось полностью пересмотреть свое восприятие Розмари, чтобы осознать всю эту красочную предысторию, понять, что ее жизнь когда-то была яркой и захватывающей. В свои лучшие годы она была по-настоящему сильной, ослепительной молодой женщиной, переполненной творчеством, — только для того, чтобы потом превратиться в ярлык «Заноза в заднице» на телефоне домовладельца. Дэн покровительствовал ей, она его раздражала, но на самом деле она добилась в своей жизни гораздо большего, чем удалось ему — или Патрику.

Пообещав заглянуть к ней снова в ближайшее время, он направился в дом родителей, где мама устраивала пасхальный обед. «Это займет около двадцати минут», — сказала разрумянившаяся Лиз, одетая в фартук, целуя его. Из кухни доносился умиротворяющий запах жареной баранины и мятного соуса, и когда она повела его, чтобы принести ему выпить, Дэн увидел, что на обеденном столе разостлана специальная красная скатерть, которую доставали два раза в год (только на Рождество и Пасху), и стоит ваза с желтыми тюльпанами.

— Хорошо выглядишь, — сказал Дэн, разглядывая мамино платье в цветочек и уложенные волосы.

— Ну да, — сказала она, смущенно пожимая плечами, — сегодня мне захотелось сделать над собой усилие. Для церкви. И… Ну, и для себя самой тоже, я полагаю.

— Хорошо, — повторил Дэн, засовывая в холодильник бутылку вина.

Видеть, что она снова становится похожа на себя прежнюю, было так приятно, что у него даже комок встал в горле. Всего лишь платье и немного укладки феном в конце дня, но это свидетельствовало о ее силе и мужестве. Теперь, когда Лиз Шеппард снова накрасила губы, мир казался немного более нормальным.

— Тетя и дядя в гостиной, если хочешь поздороваться, — продолжала она, как будто этого рассказа о себе было вполне достаточно. — И вот еще, — она погрозила ему пальцем, — не переставляй больше эту чертову фотографию, сынок. Я тебя раскусила. Каждый раз!

— О-о, — протянул он. «Раскусила». — Ненавижу эту фотографию, — пробормотал он, когда в голове всплыл образ: Патрик, схвативший его за голову на пляже, победоносный и насмешливый. И выражение испуганной покорности в его собственных глазах. Он практически слышал насмешливые крики чаек в небе над головой, даже сейчас.

— Почему ты ее ненавидишь? — удивленно спросила она. — Это одна из моих любимых.

Дэн не мог поверить, что она спрашивает.

— Потому что он на этой фотографии достает меня. Он практически душит меня, судя по всему, и ухмыляется, как будто все это большая игра. Это заставляет меня чувствовать себя униженным, вот и все. — Его лицо вспыхнуло. Это было эмоционально и честно. И в этом было что-то освобождающее — иметь возможность выразить свое мнение с такой откровенностью. Сказать это вслух. Кто знал, что это так подействует на него?

— Что? Нет, — сказала она, качая головой. — Это было совсем не так. Он только что спас тебя от другого мальчика, который… я не знаю, бросал в тебя камни, избил тебя. Разве ты не помнишь?

Дэн тупо уставился на нее, не имея ни малейшего представления, ни воспоминаний о том, о чем она говорила.

— Я не так это помню, — выдавил он.

— Да! Определенно. Спроси у отца, если мне не веришь. Мы уехали на целый день в Брайтон и были на пляже — вы, мальчики, убежали с кучей других детей, чтобы поиграть, пока мы с твоим отцом устраивали пикник. Ты из-за этого мальчишки расплакался, а Патрик увидел, что ты расстроен, пошел туда и все уладил. Он защищал тебя, Дэниел! Затем он привел тебя обратно туда, где мы сидели, торжествующий и довольный собой. Вот почему папа сделал снимок, он хотел запечатлеть этот момент.

Дэн несколько секунд не мог вымолвить ни слова. Не мог принять это, не мог согласовать эту историю со своей собственной версией событий. Раньше фотография всегда изображала превосходство Патрика над ним, Дэном-неудачником. Было тревожно слышать, как его мама рассказывает совершенно другую историю.

— Ты уверена? — наконец спросил он.

— На сто процентов! Спроси отца — он скажет то же самое. Патрик был тебе хорошим братом, Дэниел! Мы гордились тем, как он заботился о тебе. — Она открыла дверцу духовки, из которой вырвался большой столб пара, наклонилась, чтобы проверить печеную картошку. — Так что оставь эту фотографию там, где она сейчас, и будь благодарен ему, хорошо? — добавила она приглушенным голосом.

Дэн все еще пребывал в оцепенении.

— Хорошо, — сказал он.

На следующий день, в Пасхальный понедельник, Дэн решил дать себе передышку. Последние несколько недель он неустанно работал, вкладывая всю свою энергию в то, чтобы восполнить упущенное в отсутствие брата, делая все возможное, чтобы компенсировать отсутствие Патрика. Однако сегодня он для разнообразия решил порадовать себя. «Подумай о себе. В плане можно сделать выходной».

Перво-наперво, вдохновленный Марком, он совершил долгую бодрящую пробежку вдоль реки, после чего принял горячий душ и приготовил внушительную яичницу. Затем провел некоторое время в саду, подстригая траву и убирая разбросанные ягоды жимолости. Дерево все еще было там, такое же сухое, как и всегда, но он большую часть времени стоял к нему спиной, и это было нормально. Кроме того, он собирался разобраться с ним со дня на день.

С тех пор как Дэн стал присматривать за недвижимостью Патрика, у него вошло в привычку критически оглядываться в поисках потенциальных проблем, требующих внимания. Сегодня он обнаружил, что делает именно это со своей собственной квартирой, словно смотрит на нее заново. Например, рамы кухонных окон начали гнить там, где отслоилась краска, а задний желоб выглядел немного шатким, поэтому он приятно провел около часа, составляя список того, что нужно было сделать. Он заметил, что мастер, которого он нанял, чтобы разобраться с домом Хоссейнов, до сих пор работал неплохо; он попросил бы его предоставить смету для работы, которую нужно сделать здесь.

К тому времени, когда он устроил перерыв на обед, он был доволен тем, насколько продуктивным был день, как приятно было вот так организовывать свою жизнь. Секреты, которые он носил в себе после смерти Патрика, были тяжелыми и гнетущими, но сегодня он чувствовал себя менее обремененным, как будто временно отложил их в сторону. Было приятно для разнообразия сосредоточиться на своих собственных делах; до сих пор он не осознавал, насколько был поглощен жизнью других людей.

Затем раздался звонок в дверь.

«Пасхальный понедельник — странное время для неожиданного звонка», — подумал он, подходя, чтобы ответить. Если только это не какой-нибудь религиозный псих, пытающийся всучить ему брошюру об Иисусе. Раньше, когда они с Ребеккой были вместе, ее друзья иногда заглядывали с бутылкой вина или пакетом выпечки из пекарни — просто проходили мимо! — но все это, конечно, прекратилось, когда они расстались. «Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь зайдет его навестить», — с ужасом осознал он, подходя к двери. На самом деле, когда в последний раз кто-то еще был в этой квартире, кроме него самого?

— Зои! — удивленно воскликнул он, открывая дверь.

Вся красная, она вошла и закрыла за собой дверь.

— Дети в машине, и я не хочу, чтобы они видели, как я кричу на тебя, — объяснила она. Он с тревогой заметил, что ее руки сжаты в кулаки, а выражение лица было чрезвычайно свирепым. — Какого черта, Дэн? Во что, черт возьми, ты играешь?

Он сглотнул. «О боже мой. Она что-то узнала о Лидии?» — подумал он со вспышкой паники. Но потом вспомнил реакцию Розмари, когда он рассказывал ей, что сделал. Не спросив Зои.

— Это из-за… кухни? — догадался он.

— Чертовски верно, речь идет о кухне, — сказала она. — О чем ты только думал? Это не твой дом! С какой стати ты решил, что это твое дело?

— Потому что… — Его нервы дрогнули. О черт! Неужели он совершил ужасную ошибку? — Я подумал, что это будет приятный… сюрприз?

— Да, верно, это был сюрприз. Не совсем тот сюрприз, которого я хотела, потому что только что проехала весь путь из Южного Уэльса. — Она пристально посмотрела на него и скрестила руки на груди, возможно, чтобы удержаться от того, чтобы его ударить. — Последним эту кухню красил Патрик, — продолжала она. — И это было прекрасно, потому что, знаешь ли, он тоже там жил. Но…

— Прости, — пробормотал он. — Я думал, это будет…

— Ты закрасил нашу таблицу роста, ты это понял? — выкрикнула она. — Мы год за годом отмечали рост детей. — В ее глазах появились слезы. — А ты это закрасил. Это было драгоценно для меня. Это было так… так драгоценно!

Потрясенный Дэн вспомнил странную серию линий, нарисованных карандашом на дверном косяке, который он беспечно закрасил лаком. Его мысли были заняты последствиями звонка Ребекки; ему и в голову не пришло поинтересоваться, что это. Неудивительно, что Зои была расстроена.

— Мне очень жаль, — повторил он, чувствуя себя несчастным. — Я и не подозревал. Но я, честно говоря, думал, что ты будешь довольна.

Последовало короткое молчание, которое сказало Дэну — как будто он еще не знал — что нет, Зои недовольна. На самом деле она была очень, очень далека от того, чтобы быть довольной.

— Я знаю, что ты хочешь помочь. И ты был очень полезен, — сказала она, хотя слова были скорее рычащими, чем произнесенными хоть с какой-то нежностью, — но ты переступил черту. Что бы ты почувствовал, — теперь она шла по коридору на кухню, — если бы я сделала то же самое с твоим домом? — Он последовал за ней, к горлу подступила тошнота, когда он вспомнил, что таблица добрых дел висит прямо там, на холодильнике, каждая колонка тщательно заполнена достижениями. Но Зои было не остановить. — Если я просто сменю эти твои дерьмовые жалюзи, не спрашивая? — Она бросила на них презрительный взгляд. — Если я разорву твой дерьмовый линолеум и положу другой, даже не выяснив, нравится ли он тебе? — Она топнула по полу ногой. — Если я выпотрошу твои шкафы. Заменю холодильник… А потом… — О боже, она встала прямо перед ним, прежде чем он смог ее остановить. На ум пришел образ того, как он отбрасывает ее каким-нибудь регбийным приемом, но было слишком поздно. — Так, — сказала она, вглядываясь внимательнее. Ее голос изменился, стал резким и холодным. — Что это, черт возьми, такое? «План Патрика»?

У Дэна внезапно подкосились колени. Голова закружилась от попыток оправдаться, но ни один довод не казался разумным.

— Я…

— Починил бойлер миссис Хендерсон. Отвел Итана в скульптурный клуб, — прочитала она вслух. — Починил машину Зои. Что это? Встреча с Лидией — кто, черт возьми, такая Лидия?

Дэн закрыл глаза, желая, чтобы этого не было. Это было похоже на дурной сон, за исключением того, что все происходило в реальной жизни, прямо сейчас.

— Катался на скейтборде с Гейбом. Пасхальные яйца для детей, — продолжала читать Зои. — О, вот оно. Покрасил кухню Зои. — Она сорвала бумажку с холодильника и развернулась, глаза, как лазеры, впились в него. — Дэн. Помоги мне понять. Мне действительно нужно знать, что, черт возьми, все это значит.

О господи. А день так хорошо начинался.

— Я… я просто пытался помочь, — неубедительно выдавил он.

— Начислял себе баллы за каждое сделанное дело? Какой ты молодец. — Зои, казалось, не могла оторвать глаз от бумаги, которую держала в руках. — Купил детям рыбу с картошкой фри к ужину — когда это вообще было?

— Э-э… Это было, когда ты сбежала в ту первую ночь, — признался он.

Ее глаза сверкнули.

— Что? Я оставила на плите отличный ужин, — сердито напомнила она ему. — И ты решил выбросить его и вместо этого купить им вредную еду?

— Все было не так, — возразил он. — Сосиски сгорели… Я все испортил. Не нарочно! И я хотел их угостить, так что…

— Скорее, хотел завоевать их расположение, — усмехнулась Зои, возвращаясь к списку. — Визит к арендатору; возврат НДС завершен; визит к маме и папе… Господи, Дэн, неужели ты не можешь даже навестить собственных родителей, не похлопав себя по спине? Я думала, ты делаешь это по доброте душевной. Потому что тебе нравилось проводить с нами время. Какая же я, должно быть, идиотка. Ха!

— Мне действительно нравится проводить время с…

— Потому что это всегда было только ради тебя самого, верно? Ты делал все это ради себя. Дэн спешит на помощь! — усмехнулась она.

— Я просто хотел заменить Патрика, — сказал он. — Пытался облегчить жизнь тебе и детям.

— Ты хочешь сказать, облегчить собственную совесть, — сказала она. — И вообще, кто такая Лидия? Она одна из жильцов? Только я не помню, чтобы слышала раньше ее имя.

Наступила ужасная пауза. Легкий вариант ответа маячил перед Дэном, как спасательный жилет, брошенный утопающему. Он мог просто сказать «да», не так ли? Да, она арендатор; сказать чистую ложь, чтобы не стало еще хуже?

— Дэн? — подтолкнула она. — Кто она такая?

Он прислонился к столешнице и уставился в пол, слова застряли у него в горле. Он не мог с ней так поступить.

— Дэн! — крикнула она. — Ради всего святого, в чем дело? Ты пугаешь меня. Скажи же!

Желудок Дэна сжался. Должен ли он так поступить?

— Она… — Он не мог. Но Зои так свирепо смотрела на него, что слова все равно сорвались с языка. — Она сказала мне, что у них с Патриком была интрижка, — с несчастным видом сказал он, и воздух вокруг них, казалось, сжался, как будто вся комната затаила дыхание. Теперь пути назад не было. — И у нее есть дочь. Дочь Патрика.

— Что? — Зои вздрогнула, как будто ей дали пощечину, и сделала шаг назад. Она быстро заморгала, рука взлетела к горлу. — Я тебе не верю.

— Зои…

— Зачем ты говоришь такую мерзость? Зачем ты это делаешь, Дэн? — Она скомкала бумагу и швырнула ее на пол. — Боже, у тебя хватило наглости. Ты всегда завидовал ему, не так ли? Потрясающая ревность! Даже когда он мертв, ты пытаешься очернить его, говоря эти отвратительные вещи!

Он отважился еще раз взглянуть на нее и увидел, как черты Зои исказила смесь ярости и ненависти.

— Послушай, я был так же потрясен, как и ты, — начал он, но ее было не остановить.

— Так вот, знаешь что? Ты не Патрик. Ты никогда не был так хорош, как Патрик! И знаешь что? Тебе следует для разнообразия пожить своей собственной жизнью, а не пытаться присвоить себе успехи погибшего брата. Моего покойного мужа! Присваиваешь его жизнь, его работу, его семью, как будто у тебя есть на это какое-то право. Еще хуже, чернишь его при мне. Как ты смеешь говорить о нем такие вещи? Да он стоил десятерых таких, как ты. Тысячи!

— Зои, я…

— Если ты действительно заботишься обо мне или о детях, ты никогда больше не скажешь ни слова об этой женщине в моем присутствии или при ком-либо еще, слышишь меня? — С этими словами она вылетела из комнаты и направилась обратно к входной двери. — Просто оставь нас в покое! — выпалила она, выскакивая из дома.

Глава двадцать восьмая

Стены, казалось, отозвались эхом после ухода Зои. Дэн на несколько мгновений замер, пытаясь справиться с потрясением. Его взгляд упал на скомканный листок бумаги на полу, который был его главной целью в последние недели, и он издал низкий стон отчаяния от того, что все так неправильно понял. «Тебе следует для разнообразия пожить своей собственной жизнью», — крикнула Зои, и слова продолжали жечь, потому что они были правдой. Он встал на место Патрика, и ему это понравилось, принял на себя роль занятого застройщика, заботливого отца. «Посмотри на меня, как хорошо я это делаю, — прокукарекал он про себя, — разбираюсь со всеми проблемами и уделяю им внимание». Иногда он даже испытывал прилив гордости от того, насколько лучше он справлялся с ситуациями, чем Патрик. Хоссейны, да, но еще и тот момент, когда Итан с ним разоткровенничался. Каков герой! Разве это не говорило о том, что его уже тогда охватило чувство соперничества?

Зои сказала об этом Дэну, и она была права. Он зашел слишком далеко, переступил черту. В конце концов, невелико соревнование, когда твой соперник мертв. А потом он сделал все в сто раз хуже, рассказав ей о Лидии. Он поморщился, вспомнив, как она вздрогнула, вспомнив потрясение и боль на ее лице. Теперь тайна была раскрыта полностью и по-настоящему, но ему не стало от этого легче. На самом деле он чувствовал отвращение только к самому себе за то, что так неуклюже выпалил правду — и ради чего? Чтобы Зои набросилась на него, разорвала на части. Он все время думал о презрении в ее глазах и с трудом мог это вынести.

Он протянул руку, поднял распечатанную таблицу и принялся рвать ее на части. Как будто глупая таблица может восполнить потерю любимого человека: отца, мужа, сына. Все эти задания и услуги, которые Дэн так стремился выполнить, казались бессмысленными перед лицом его явной неумелости. Как же он может все исправить? Он не мог представить, что Зои когда-нибудь его простит.

Квартира, казалось, смыкалась вокруг него, поэтому он схватил ключи и куртку и вышел, внезапно почувствовав потребность глотнуть свежего воздуха. Он засунул руки в карманы и направился в сторону реки, под эстакаду, которая гудела из-за движения в конце банковских каникул, и вниз по направлению к Нижнему торговому центру. Самолет висел в небе по пути в Хитроу, и Дэн поймал себя на мысли, что жалеет, что не покинул страну и не уехал в Южную Америку, а вместо этого ввязался во все это. Только представить! Он бы никогда не занялся бизнесом Патрика, арендаторами, бумажной работой, семью часами, проведенными в субботу в больничном зале ожидания. Он был бы загорелым и стройным после нескольких дней, проведенных в походе по Тропе Инков, его испанский стал бы в десять раз лучше, он исследовал бы джунгли, горы и великолепные пляжи и знакомился с людьми со всего мира. Может быть, влюбился бы под бескрайним звездным небом пампасов. Был бы беззаботен. Был бы совершенно другим человеком.

«С другой стороны, если бы ты поехал в Южную Америку, ты бы не встретил Лидию», — отметил голос в его голове. Не узнал бы лучше своих племянников и племянниц, не проводил бы больше времени со своими родителями, не катался на скейте и не изучал скульптуры или единорогов. Было ли слишком банально с его стороны сказать, что он не узнал бы о различных способах, которыми можно любить людей? Возможно, банально, но это была правда.

Дэн прислонился к стене, с несчастным видом глядя на реку внизу, наблюдая, как стая чаек клюет грязь и гальку на берегах. Пара мужчин в сигнальных жилетах плавали на байдарках, уверенно гребя бок о бок. Братья? Он задумался. Или просто друзья? А может, и то, и другое?

Отец пару раз водил его и Патрика порыться в прибрежной грязи, когда они были мальчишками, и однажды они нашли глиняную трубку. Он не мог вспомнить, кто из них ее нашел, помнил лишь, что они оба хотели ею завладеть. Они так ужасно поссорились из-за того, у кого она останется, что трубка сломалась, а отец раздраженно сказал, что больше никуда не возьмет их, раз они такие сопляки. Так что в итоге они оба проиграли, причем дважды.

«Он стоил десятерых таких, как ты. Тысячи!» — крикнула Зои у него в голове, и Дэн снова съежился. О боже. Что он наделал? Он прошел мимо гребного клуба, пабов, дома с довольно оптимистичным названием «Пляжный домик» и направился к причалу Дав. Остановился, окинул взглядом пришвартованные плавучие дома, некоторые — с удивительными садами, растущими на палубах, другие с наваленными ведрами, веревками и блоками. Он подумал о собственном, гораздо менее романтичном доме; месте, где можно поспать и позавтракать, месте для отдыха в перерывах между работой в офисе. Но он больше не хотел так жить.

«Оставь нас в покое», — крикнула Зои, и он с тревогой подумал о том, в какой степени она это имела в виду. Хотела ли она, чтобы он перестал заниматься домами Патрика? Прекратил контакты с жильцами и свалил все это на нее? Хуже того — хотела ли она, чтобы он больше не виделся с детьми? Она казалась такой обиженной и сердитой, что он мог представить, как она везет их домой и говорит: «Вы больше не увидите дядю Дэна, ясно? Нам лучше без него». Эта мысль была невыносимой.

«Простите», — простонал он себе под нос: Патрику, Зои, детям. Он жалел, что она не позволила ему объяснить: хорошо, может быть, заполнение столбцов таблицы практическими услугами и помощью начиналось как обязательство, как рамки, в которых он чувствовал себя в безопасности, но проект быстро превратился в проект любви. Он дорожил тем, что был частью их семьи, чувствовал, что стал лучше благодаря этому. Что, да, он смог помочь во многом, но они так много дали ему взамен.

Он в оцепенении рухнул на скамейку в Фернивалл-Гарденс, а мир вокруг продолжал вращаться. Мимо проносились велосипедисты. Пожилая пара выгуливала пуделя со слезящимися глазами. Мимо пробежала женщина в лайкре и розовых наушниках, проверяя что-то на фитнес-трекере.

Он не знал, что делать. Шли банковские каникулы, и остальная часть страны, казалось, прекрасно развлекалась, но он чувствовал себя прикованным к месту, неспособным принимать какие-либо решения. Без своей таблицы добрых дел с планом на неделю он потерял всякое ощущение цели. Он чувствовал себя так, словно с него сорвали маску, которую он носил в течение последнего месяца, и под ней обнаружился маленький, потрепанный человечек. Если он не будет осторожен, то может остаться таким до конца своей жизни: одиноким и озлобленным. Его мысли вернулись к лежащей на полу Розмари, смущенной и пахнущей мочой. Ей помог только ее домовладелец. Это было похоже на предостережение, проблеск возможного будущего, которое его ожидало. Так что же ему делать?

* * *

— Мамочка, — сказала Би, забираясь на кровать рядом с Зои и ложась рядом. — Почему ты плачешь? Тебе грустно из-за папы?

Всю дорогу от дома Дэна Зои удавалось бороться со своим горем, но теперь, приехав домой, она легла на кровать и поняла, что больше не может сдерживаться. Каждый раз, закрывая глаза, она продолжала видеть глупое, потрясенное лицо Дэна и, что еще хуже, его распечатанную таблицу, в которой записывалось все, что он сделал для нее за последний месяц, как будто она была каким-то объектом благотворительности. Подумать только, что в последнее время она снова начала испытывать к нему теплые чувства, полагаться на него. Даже доверилась ему — а все дело было в этом распечатанном списке, висевшем у него на холодильнике, его извращенном способе почувствовать себя лучше после той роли, которую он сыграл в смерти Патрика. Это было так холодно, так расчетливо. Как насчет того, чтобы делать что-то для других просто по доброте душевной? Что касается той чепухи, которую Дэн наговорил о Патрике, то в этом вообще не было смысла. Дэн всегда был легковерен, когда дело касалось женщин — стоит только вспомнить, как обращалась с ним Ребекка, — но даже если так, он совершенно не прав. Зои чувствовала себя оскорбленной одним лишь тем, что он вообще смог поверить в такую чушь.

— Да, дорогая, — сумела прохрипеть она, притягивая к себе Би. — Мне сегодня грустно из-за папы.

— Мне тоже грустно, потому что завтра в школу. И я скучаю по Найн и Тайду. И пляжу, и дяде Найлу, и Фоззи. — Би немного приподнялась, так что их лица оказались совсем близко, и погладила Зои по щеке. — Нам обеим грустно, правда, мамочка?

— Да, любовь моя, — сказала Зои, и ее глаза снова наполнились слезами. — Нам обеим грустно. Давай на минутку крепко обнимемся.

Они лежали, обнявшись, Би прижалась головой к подбородку Зои. «Забудь о Дэне, — сказала она себе, чувствуя утешение от сочувствия дочери, а также от тепла ее мягкого тельца. — Забудь о его дурацком плане и ужасных обвинениях». Она не нуждалась ни в нем, ни в его так называемой помощи. У нее были семья и друзья, которые преданно поддерживали ее; у нее были дети и воспоминания о Патрике, чтобы оставаться сильной. Они так чудесно провели время в Пенарте, со смеющимися и расслабившимися детьми. Она уже целую вечность не видела их такими. Все трое, казалось, стали совсем другими. Они бегали по пляжу с собакой, кричали и визжали. Итан в кои-то веки избавился от мешков под глазами. Гейб не затеял ни одной драки. Би каждую ночь спала, не просыпаясь. Как и Зои. Теплый прием, который им оказали, околдовал всех словно успокаивающим заклинанием — только для того, чтобы Зои полностью потеряла голову, когда вернулась домой и увидела, что Дэн сотворил с кухней. «Но она может вернуться в это спокойное место, — напомнила она себе. — В памяти, если не лично». Могла глубоко вздохнуть, представить море и вспомнить легкость, которую она испытывала, идя по пляжу следом за бегущими детьми.

«Ты отлично справляешься, — сказала ей мама, когда они обнялись на прощание в день отъезда. — И мы всегда здесь, когда бы мы тебе ни потребовались».

Она вздохнула, задаваясь вопросом, продолжала бы мама считать, что у нее все так хорошо, если бы увидела ее только что у Дэна. Неужели она слишком остро отреагировала на покраску? Это был такой шок — войти туда и обнаружить, что это место так преобразилось; она больше не чувствовала себя дома. Умом она понимала, что Дэн просто пытался проявить доброту, но это было похоже на вторжение, как будто он осуждал ее и ее грязный дом и слишком спешил привести их в порядок. Может быть, это было мелочью, но она хотела сохранить все, что Патрик когда-либо делал для нее, сохранить как можно дольше, а не убирать это с глаз долой. Она понимала, что таблица роста, которую они создавали на протяжении многих лет, не была самой важной вещью в мире — это были просто черточки на стене, — но она что-то значила для нее, представляла годы и годы семейной жизни, взросление детей и то, как они впятером проводили вместе это время.

Как бы то ни было, она сорвалась. Вышла из себя.

Запихнула всех назад в машину и словно помешанная поехала к дому Дэна. А потом увидела его идиотский список, и это было как стрела в сердце. «Что… ты думала, я делаю это, потому что вы мне нравитесь? Не совсем так!»

Продолжая прокручивать эту сцену в памяти, Зои крепче обняла Би, и тут дошла до самого ужасного момента из всех, когда он начал обвинять Патрика в связи с какой-то женщиной. Неужели он намеренно пытался причинить ей боль? Должно быть, он ошибся, попался на удочку мошенницы. Точно, так и есть!

Стоп. Что-то пришло ей в голову. «Лидия», — сказал он.

Где она слышала это имя раньше?

В этот момент Би высвободилась из ее объятий.

— Слишком жарко, мамочка.

— Прости.

Она даже не осознавала, как крепко сжала бедняжку.

Би пристально посмотрела на нее. Лицо Зои грело ее шумное теплое дыхание.

— Если бы папа был здесь, я знаю, что бы он сказал: «Ну же, вы двое, хватит хандрить».

Зои сглотнула, потому что интонация дочери была так похожа на интонацию Патрика, как будто он был с ними в комнате, вызванный воображением маленькой девочки.

— Ты абсолютно права, — сказала она, пытаясь взять себя в руки. Хватит хандрить. Да, именно так сказал бы Патрик — и был бы прав. Это последний день школьных каникул. Она постарается как можно надежнее отгородиться от ужасного разговора с Дэном и напустит на себя храбрый вид. Она может это сделать. Черт возьми, у нее уже солидный опыт в таких делах.

Зои села и обняла дочь, пытаясь подавить печаль.

— Спасибо, Би, — сказала она. — Это было как раз то, что мне нужно было услышать. Больше никакой хандры.

Она с трудом сглотнула, откинула влажные волосы с глаз и расправила плечи. Но когда они с Би вместе спустились вниз в поисках чего-нибудь веселого, слова Дэна продолжали коварно всплывать в памяти. «Она сказала мне, что у них с Патриком была интрижка. У нее дочь от него». Это не может быть правдой, не так ли? Этого просто не может быть!

Тем не менее Зои не могла не напрягать память, пытаясь вспомнить, где она недавно встречала кого-то по имени Лидия. Потому что, как только она вспомнит, эту женщину — эту лгунью! — останется только пожалеть.

Глава двадцать девятая

«Привет, еще раз приношу свои извинения. Честно говоря, это произошло из-за желания быть хорошим деверем и дядей, вот и все. Мне жаль. Я рад продолжить заниматься бизнесом до тех пор, пока не вернусь на работу, но оставлю все документы и прочее, если ты хочешь, чтобы я перестал это делать. Дэн».

Еще один день, еще одно сообщение с извинениями. Охваченный чувством вины за то, что все испортил, Дэн звонил Зои в понедельник вечером, но она не ответила, и он не осмелился настаивать. Ненавидела ли она его? Определенно, это так и выглядело, когда она выбежала из его дома. Последнее, что он хотел — это причинить ей боль, но именно это он и сделал. Очень плохо. Опять.

По закону подлости, в то утро прибыла посылка, в ней лежал костюм супергероя, который он заказал для вечеринки Гейба на следующие выходные: Тор, любимец Гейба. К костюму прилагалась красная развевающаяся накидка, мягкие литые доспехи в шести упаковках, светлый парик и пластиковый молот. Как иронично. Не в силах видеть все это, он засунул костюм назад в коробку. Был ли он еще желанным гостем на вечеринке?

В магазине взгляд Лидии привлекла проходившая мимо витрины женщина с длинными каштановыми волосами, как у ее мамы, и она сразу же вернулась в одно из своих любимых воспоминаний. Ей, должно быть, было около двенадцати, когда она впервые села за мамину швейную машинку и открыла для себя радость изготовления чехлов для подушек и простой сумки-шоппер, а затем однажды Элеонора взяла ее с собой на Голдхок-роуд, и они вдвоем прошлись по множеству тамошних магазинов с тканями.

Элеонора Фокс была фантастической рукодельницей, шила одежду для всей семьи, даже собственное свадебное платье. Все свое детство Лидия засыпала под низкое гудение швейной машинки. «Думаю, ты готова начать использовать выкройки для пошива одежды», — взволнованно сказала Элеонора, когда они вошли в первый магазин, и сердце Лидии подпрыгнуло, когда она увидела выложенные рядами свертки и рулоны разных тканей, так много оттенков и узоров. Мама сжала руку Лидии, разделяя волнение дочери. «Давай себя побалуем».

Она до сих пор помнила выкройку для шитья, которую выбрала в тот день, — вероятно, она все еще хранилась где-то в коробке с рукоделием. Простое платье с круглым вырезом и высокой талией. «О, здорово, — одобрительно сказала мама. — Итак, какую ткань ты бы хотела?»

Готовое платье, по общему признанию, не получило бы никаких призов — оно страдало от несколько своенравных, неуклюжих швов, а молния сзади никак не садилась ровно, — но оно стало началом серьезного любовного романа между Лидией и швейной иглой. С годами это стало ритуалом: они с Элеонорой вместе ехали на автобусе на Голдхок-роуд, чтобы выбрать новый узор, ткань, пуговицы и нитки. «Когда подрастешь — может быть, когда тебе исполнится восемнадцать, — я отвезу тебя в мой любимый швейный магазин в Сиднее, — однажды сказала мама за чашкой горячего шоколада в кафе рядом с автобусной остановкой, после того, как они сделали покупки. — Тебе бы этого хотелось?» С тех пор вкус горячего шоколада у Лидии всегда ассоциировался с чистым счастьем. «Правда? Я бы с удовольствием», — ответила она.

Шитье оставалось каналом связи между матерью и дочерью все оставшееся время, которое они проводили вместе. Когда Лидии исполнилось пятнадцать, Элеонора купила ей собственную швейную машинку, и по вечерам они часто вдвоем занимали кухонный стол, чтобы вместе шить. Делали друг другу подарки на день рождения и Рождество — юбку, сумку, вышитые чехлы для подушек. «Я так завидую, — вздохнула мама, когда Лидия показала ей проспект Лондонского колледжа моды. — Эй, как думаешь, они позволят такой старухе, как я, тоже записаться? Или это будет нечто из ряда вон?» Когда мама заболела и потеряла волосы, Лидия шила легкие шифоновые шарфы, чтобы обернуть их вокруг ее головы. Каждый стежок — «Я люблю тебя», каждый шов — «Пожалуйста, поправляйся».

В этот момент дверь магазина звякнула, вырывая Лидию из ее мыслей. Лидия моргнула, поняв, что сильно задумалась, и повернулась, чтобы поприветствовать клиента. Но упомянутый клиент уже говорил, громко и сердито.

— Какого черта, — спросила она, подходя к стойке, — это твоя гребаная игра?

Потрясенная Лидия уставилась на нее. Во-первых, потому что в этом магазине никто никогда не повышал голоса; а во-вторых, потому что перед ней стояла Зои, жена Патрика, и она смотрела Лидии в лицо, сжав кулаки, как будто собиралась ударить ее.

— Ч-что? — заикаясь, переспросила она.

— Это ведь ты, верно? В таблице Дэна. Лидия. Ты, должно быть, думаешь, что я какая-то идиотка.

— Я… Нет, — сказала Лидия, пытаясь собраться с мыслями. «Таблица Дэна»? — Я не…

— Полагаю, ты планировала это с самого начала. Воспользовалась мной. Выяснила, кто я такая, а потом начала повсюду рассаживать свою ложь.

— Что? Нет! — Эта женщина сумасшедшая? Эта вспышка ярости была полной противоположностью первому появлению Зои в магазине, когда она была обмякшей от горя, практически неспособная стоять на ногах, с опухшим от слез лицом. Теперь она окаменела от гнева, глаза сверкали, с каждым обвинением она тыкала в воздух пальцем. — Я понятия не имею, о чем вы, — запинаясь, пробормотала Лидия.

— Ну да, конечно. — Слова сочились сарказмом. — Лгала, что у тебя ребенок от моего мужа? Паразитка. Ты мне отвратительна!

— Все в порядке? — спросил Джонатан, выходя из задней комнаты. Он нес по чашке кофе для себя и Лидии, испуганный взгляд перебегал с одной женщины на другую. Затем его глаза сузились. — Я могу вам помочь? — спросил он, и в голосе послышались стальные нотки.

— Спроси свою коллегу-психопатку, — дрожа, бросила Зои. — Я должна подать на тебя в суд за клевету, — добавила она, поворачиваясь к Лидии. — Как ты могла? Охотиться на беззащитную женщину, пытаясь прибрать к рукам мои деньги… Ну, об этом даже не мечтай!

Внезапно она схватила ближайший предмет с полки рядом с собой — высокую красную вазу — и швырнула в Лидию. Лидия пригнулась, ваза ударилась о стену позади нее и разлетелась на куски.

— Ради всего святого! — крикнул Джонатан, ставя чашки и делая шаг к Зои. — Немедленно убирайтесь из моего магазина, или я вызову полицию. Лидия, с тобой все в порядке? Ты не ранена?

Сглотнув и заплакав, Зои развернулась к выходу. Она открыла дверь, и тут Лидия достаточно пришла в себя, чтобы крикнуть:

— Я не лгу. Все это правда. Все это ПРАВДА!

Дверь за Зои захлопнулась, и у Лидии задрожали колени. Подошел Джонатан и обнял ее за плечи.

— Что это была за сумасшедшая? Ты в порядке? — Лидия вся дрожала, ее сердце бешено колотилось. — Что, черт возьми, все это значит?

Дэн снова бежал, на этот раз вдоль реки в Барнсе, когда зазвонил телефон. Он перешел на шаг, нащупывая его в кармане, и, тяжело дыша, сказал:

— Привет.

— У меня в магазине только что была твоя невестка, — без предисловий выпалила Лидия. — Вся красная, кричала на меня. Швырнула мне в голову вазу ценой в сто фунтов, которая разлетелась вдребезги. Почему ты не подумал предупредить меня, что ей все известно? Не то чтобы она призналась в том, что что-то знает, она, кажется, полностью это отрицает. Обвинила меня в том, что я все это выдумала.

— О боже, — сказал Дэн, останавливаясь. Кровь бросилась ему в голову. — Как она?.. Черт.

Затем он вспомнил о смятой таблице. «Кто, черт возьми, такая Лидия?» Он застонал. «Зои, должно быть, пролистала в памяти свой список Лидий, вспомнила его реакцию, когда он впервые увидел ту визитную карточку на ее холодильнике, и сложила два и два», — догадался он.

— Подожди, ты сказала, что она швырнула вазу тебе в голову? — спросил он, осознав слова Лидии. Неужели Зои окончательно сошла с ума? — С тобой все в порядке?

— Да. Она не причинила вреда. Ну, кроме разбитой вазы. И я чувствую себя очень неловко перед Джонатаном.

Дэн выдохнул, испытав прилив отчаяния.

— Мне так жаль, — сказал он. — У нас с Зои вчера вышла небольшая размолвка — она пришла и… Ну, в общем, все пошло не так. Она действительно разозлилась на меня. И — да, когда она увидела твое имя, я вкратце рассказал ей о вас — что Джемайма дочь Патрика, но она мне не поверила и…

— Подожди. Где она увидела мое имя? — спросила Лидия. — Я не понимаю. Она что-то говорила о… таблице?

Дэн закрыл глаза.

— Она… ох. Да. Хорошо. Я как бы нарисовал таблицу: для себя, перечисляя то, что я делал, как часть моего плана.

Последовала пауза, во время которой он представил, как Лидия хмурится, сдвигая брови.

— Что… и я была в той таблице?

Теперь в ее голосе звучало подозрение.

— Да, но… — Он с трудом подыскивал нужные слова. — Помнишь, я говорил с тобой о своем творческом отпуске? Что я вроде как наверстываю упущенное. Патрика нет уже два месяца, а я свободен от работы, и…

— Значит, я была частью этого? — Он обнаружил, что подозрение уступило место негодованию. Даже боли. — Мы с Джемаймой — просто «упущенное»?

— Нет! — Боже, как бы он хотел, чтобы этот разговор происходил не на набережной Патни, где прохожие бросают на него любопытные взгляды. Он снова зашагал, отворачиваясь от прохожих и говоря более тихим голосом. — Нет, конечно, нет. Это было больше похоже на то, что я пытался заменить своего брата. Делал то, что он сделал бы — и не только. И…

— Позволь уточнить, потому что я действительно в замешательстве, — прервала его Лидия. — В конце следующего месяца или когда ты там вернешься на работу, ты собираешься умыть руки, избавившись и от меня, и от Джемаймы, и от этой таблицы? Время вышло, работа сделана?

— Нет. Ни в коем случае! — Его сердце бешено забилось. — Я этого не хочу. А ты?

Последовала ужасающая пауза. Она не спешила отвечать.

Не в силах выносить тишину, Дэн продолжил, отчаянно пытаясь объясниться.

— Я очень сожалею, — повторил он. — Обо всем этом. Мне очень, очень жаль. Честно. Я изначально включил тебя в таблицу, потому что сначала мне нужно было разобраться — загадка в банковской выписке, которую нужно было прояснить. Но потом я встретил тебя и узнал получше, и… все изменилось. Честное слово. Я хочу продолжать видеть тебя, что бы ни случилось. Хочу стать частью твоей жизни. И Джемаймы тоже.

Она вздохнула в трубку, и его сердце сжалось от этого звука. Это было хорошо или плохо? Презрительно или устало?

— Хорошо, — наконец сказала Лидия. — Послушай, мне лучше вернуться к работе. Просто я подумала, что тебе следует знать, что произошло. Я имею в виду, она серьезно вышла из себя. Такая большая, здоровенная ваза. Если бы она в меня попала…

— Прости, — сказал он еще раз, потому что это казалось единственным, что он мог сказать. — Я поговорю с ней, — добавил он, хотя был абсолютно уверен, что Зои не захочет слушать.

Они попрощались, он убрал телефон и снова отправился в путь в надежде вернуть прежний ритм бега. Бесполезно. Ноги отяжелели, а мысли метались во всех направлениях, когда она пыталась представить сцену в магазине Лидии: Зои врывается, кричит на Лидию и бросает в нее вазу… Это казалось чудовищным, невозможным. Он никогда раньше не видел, чтобы Зои вела себя так жестоко и дико.

«Это он с ней сделал, — с грустью подумал Дэн, пробежав через лужу и едва заметив, что грязная вода забрызгала голени. — Это он виноват». И хуже всего было то, что он понятия не имел, как это исправить.

Глава тридцатая

Некоторое время спустя, когда Дэн вернулся домой, тяжело дыша и так и не найдя решений для своих проблем, он с удивлением увидел знакомую фигуру, стоящую у входной двери и жмущую на кнопку звонка.

— Мама? — окликнул он, подходя ближе.

Она с облегчением обернулась.

— Вот ты где! Я уж начала думать, что ошиблась номером дома. Привет. Не буду тебя обнимать, ты выглядишь немного потным. Все в порядке?

Он был так ошеломлен, увидев ее, что ему потребовалось мгновение, чтобы вставить ключ в замок. Обычно она никогда не приходила в гости. «Неужели Зои настолько распалилась, что побежала к его родителям?» — в смятении подумал он.

— Да, конечно, — сказал он. — Как ты? С папой все в порядке?

— В порядке, — ответила она. — Я просто подумала… Ну, несколько недель назад я говорила, как редко ты приходишь к нам в гости, и поняла, что тоже никогда не навещаю тебя. И вот я здесь. Стараюсь исправляться. Кстати, я принесла немного ревеня из сада. — Она взмахнула хозяйственной сумкой, из которой торчали розовые стебли ревеня. — Я подумала, ты сможешь сделать себе крамбл, я помню, как сильно ты любил его в детстве. Мой тебе совет — добавь немного имбиря, будет действительно вкусно.

— Спасибо, мам. — Он наконец открыл дверь и впустил ее. — Проходи. Я быстро приму душ, если не возражаешь. Буду через пять минут.

— Хорошая идея, — сказала она. — Я положу это тебе в холодильник.

Несколько минут спустя, с еще влажными волосами и розовой от горячей воды кожей, он вышел и обнаружил ее в саду осматривающей засохший платан.

— О, — сказал он, выходя на улицу и присоединяясь к ней. — Да. Я давно собирался что-нибудь с этим сделать.

— Должно быть, изначально он был поврежден ветром, — сказала она, проводя пальцем по шершавому дереву в том месте, где отломилась ветка. — Посмотри, грибок мог проникнуть через эту трещину и погубить его. Тебе следует избавиться от него, Дэниел, он не вернется к жизни.

— Да, я знаю, — сказал он, глядя себе под ноги. — Я разберусь с этим, мам.

Она опытным взглядом окинула остальную часть сада, наклонилась, чтобы сорвать немного сорняков с ближайшего бордюра.

— Выходит на юг, не так ли? — продолжала Лиз, кивая сама себе. — Знаешь, ты мог сделать это место прекрасным, если бы ударил хоть пальцем о палец. Эти клумбы к середине лета могут быть полны ярких цветов. Жимолость достаточно здоровая, и ты еще можешь посадить пару кустов роз, может быть, хорошие пионы — заполнишь пробелы какими-нибудь однолетними растениями. У меня есть куча семян, которые я могу тебе дать.

Ее лицо оживилось; она всегда любила сажать и выращивать. Даже в их старом семейном доме с крошечным задним двориком — он помнил, как она поливала горшки и оконные ящики, используя каждый дюйм пространства. Дома она с разной степенью успеха заставляла его и Патрика выращивать кресс-салат и фасоль в горшочках на подоконнике. Она как-то сказала ему, что никогда не бывает так счастлива, как тогда, когда ее руки зарываются глубоко в землю.

— Давай, мы можем начать прямо сейчас, — продолжала она. — Прополи грядки под посадку. У тебя есть пара лопат?

Под указаниями мамы Дэн вскоре обнаружил, что стоит на коленях на краю клумбы, выдергивая побеги валерианы, красную малиновку и растение, которое, по-видимому, называлось «паслен чародея». Когда он возвращался домой, в его голове звенел телефонный звонок Лидии и тревога из-за Зои, но было что-то успокаивающее в том, чтобы находиться на улице, чувствовать расслабляющее солнце на плечах. Толстый розовый дождевой червяк извивался под пальцами, птица пела на дереве неподалеку. Он надеялся, что Зои скоро сможет ощутить такое же спокойствие, где бы она сейчас ни была. Надеялся, что она не собирается перелезать через забор, чтобы тоже швырнуть в него чем-нибудь.

— Кстати, я все думала об этой фотографии, — сказала мама с соседней клумбы. — Почему она тебе не нравилась. И я поймала себя на том, что вспоминаю, что… Ну, тогда у него действительно был какой-то агрессивный период, у твоего брата. Он несколько раз попадал в неприятности в начальной школе из-за драк.

Дэн перевел на нее взгляд.

— Неужели?

Он помнил, что Патрик был в начальной школе кем-то вроде золотого мальчика. Все его любили.

— Да. Раздвигал границы, наверное. Вырастал из своих штанишек. Я понимаю, почему ты, возможно, всегда думал, что он задирает тебя. Я имею в виду, на той фотографии.

Она отбросила какого-то большого незваного гостя с листвы за спину, склонив голову над клумбой.

— Так и есть.

Вот это да. Это было небольшое ключевое изменение по сравнению с искренним обожанием Патрика, к которому он привык.

— Мы с твоим отцом обсуждали это вчера вечером: когда кто-то умирает, мы всегда говорим только хорошее. Какими замечательными людьми они были, такими любящими, добрыми и трудолюбивыми. В этом и есть искушение, не так ли, прославить их, превратить в святых? — Она повернулась к нему с печальной улыбкой на лице. — Но мы все знаем, что это чушь, не так ли? Потому что никто не совершенен. И меньше всего — твой брат.

Это было так неожиданно, что Дэн не знал, что сказать.

— Да, — согласился он через мгновение. — Я имею в виду, что мы все любили его, конечно, в этом нет никаких сомнений, но Патрик определенно не был святым. Грубо обращался со мной в детстве. К тому же он был такой ненадежный — ты помнишь, каким чудаком он был до того, как стал жить с Зои? Иногда проходили целые месяцы, а я ничего о нем не слышал.

Она закатила глаза.

— Никто не идеален, как я уже сказала. Мы все просто путаемся, пытаемся сделать все, что в наших силах. Иногда ошибаемся — но такова жизнь.

— Да, — согласился Дэн. А затем, почувствовав необходимость признаться, добавил: — В последнее время у меня кое-что не так.

Она отложила совок.

— В самом деле? Что, например?

Он уставился на траву.

— Я пытался помочь Зои и поэтому составил план, чтобы все организовать. — Сейчас, когда он произнес это вслух, это прозвучало так неубедительно. — Я хотел стать больше похожим на Патрика, — выпалил он. — Пытался делать то, что мог бы делать он, но потом Зои увидела план и очень разозлилась.

— Разозлилась? Когда ты пытался помочь?

Сейчас был неподходящий момент, чтобы вдаваться в подробности о Лидии.

— Наверное, я поступил немного неуклюже, — пробормотал он. «План Патрика?» — презрительно воскликнула Зои у него в голове, сверкая глазами. — Я думаю, что действительно расстроил ее.

Мама протянула руку и положила ладонь ему на плечо.

— Знаешь, Дэниел, когда ты пришел повидаться со мной и с отцом на прошлой неделе и сказал, что заменяешь Патрика… Ну, тебе не нужно этого делать, хорошо? Ни для меня, ни для Зои. Оставайся самим собой, потому что этого достаточно. Ты меня слышишь? Не нужно приходить и пытаться быть кем-то другим, или искать работу, которую ты можешь сделать, или что-то в этом роде. Просто будь собой. Это все, чего я хочу. Что касается Зои… Ну, не мое дело говорить, чего она хочет, но я уверена, что и ей этого будет достаточно.

После этой небольшой речи лицо ее приняло довольно строгое выражение, подбородок решительно заострился, как будто она не собиралась мириться ни с какими аргументами. К концу разговора у Дэна комок подступил к горлу.

— Спасибо, мам, — сказал он.

— А теперь, ты собираешься приготовить своей старой матери обед после всей этой работы, или мне придется все делать самой? — требовательно спросила она.

И они вернулись к нормальной жизни.

— Хорошая идея, — сказал он, поднимаясь на ноги. Ее слова любви были именно тем, что ему было нужно, понял он, направляясь на кухню и размышляя, хватит ли у него яиц для омлета. Он потратил столько времени, считая, что он — второй по значимости, менее любимый ребенок, он всегда так думал — и ради чего? Это было бессмысленное упражнение в жалости к самому себе.

«Просто будь собой», — сказала мама, и это было как самые теплые объятия, настоящий знак одобрения. Он поклялся, что в ответ приготовит ей лучший омлет в ее жизни, а потом подумает о том, как исправить все остальное.

Тем временем у Зои случилось что-то вроде нервного срыва. Это закипало в ней с тех пор, как Дэн осмелился сказать ей все эти ужасные вещи — вещи, в которые она не могла, не хотела верить. А сегодня, когда она, наконец, установила связь между Лидией из его обвинений и женщиной, которую она встретила в магазине, гнев вырвался из нее кипящим фонтаном ярости. Все слышали о подобных людях и их манере наживаться на проблемных душах и их страданиях, жирея на чужих сбережениях — о, она читала такие истории в газетах и в Интернете. Совершенно очевидно, что именно это и произошло. Очевидно. Коварная сука, о которой идет речь, должно быть, увидела плачущую Зои и радостно потерла руки. Немного покопавшись в Интернете, Лидия зацепилась за идиота, легковерного Дэна, который с легкостью поверил в худшее о своем брате.

Разобравшись во всем этом, Зои стала похожа на одержимую. Она поехала в Чизвик, незаконно припарковалась на двойной желтой линии («Можете подавать на меня в суд», — подумала она, запирая машину), а затем чистая сила ярости заставила ее кричать, сжав кулаки, в магазине, где она впервые столкнулась с этой женщиной. Этой лгуньей.

Заметьте, Зои не гордилась развернувшейся сценой. Она намеревалась войти, холодно и властно посмотреть этой женщине в глаза и выложить ей свои мысли: «Я знаю, что ты делаешь, и тебе меня не обмануть. Все кончено». Но что-то пошло не так, возможно, ее мысли слились с белым пламенем ее гнева, потому что она закончила тем, что завизжала, как баньши, и швырнула — на самом деле швырнула — массивную вазу в голову суки. Это потрясло ее саму. Она с трудом смогла дойти до машины, потому что вся дрожала, пораженная тем, что сделала.

«У Зои немного вспыльчивый характер», — написала ее учительница средней школы в одном из отчетов. «Зои слишком вспыльчива, и ей нужно подумать, прежде чем говорить!» — заметил другой преподаватель. Ее мама любила рассказывать истории о вспыльчивой натуре Зои в детстве… «Ты была совсем как девочка из детского стишка, — часто говорила она. — Когда она была хорошей, она была так хороша. Но вот когда была плохой, то просто УЖАС, как плоха!»^[45]

Что ж, надо признать, сегодня она вела себя ужасно. Она прилюдно совершенно обезумела при виде той женщины. На самом деле, с тех пор как умер Патрик, ее гнев был подобен дикой лошади, которую невозможно остановить в галопе. Возвращаясь домой из магазина Лидии с колотящимся, захлебывающимся адреналином сердцем, она чувствовала себя ошеломленной тем, что сделала, как будто это сотворил кто-то другой. Звук удара вазы о стену продолжал звенеть в ушах, как предупреждающий колокол. Она могла действительно ранить женщину, если бы прицелилась чуть-чуть получше.

«Ну и хорошо! — сказал все еще кипящий в ней гнев. — Это пошло бы ей на пользу».

«Да, но я отвечаю за Итана, Гейба и Би», — напомнила себе Зои. Вдруг она сильно ранила бы женщину, и в результате полиция обвинила бы Зои в нападении — или, что еще хуже, в убийстве. На нее все еще могут подать в суд за нанесение ущерба или драку; судимость может разрушить карьеру, репутацию, всю ее жизнь. О чем она только думала? Похоже, ее мальчики были не единственными, кто нуждался в консультациях по управлению гневом. Если она продолжит в том же духе, то уничтожит сама себя.

Добравшись до дома, она вошла внутрь, чувствуя себя мрачной и пристыженной, надеясь подвести черту под этой сценой, списать ее на плохой день. Желая перестать зацикливаться на том, как женщина — Лидия — окликнула ее, когда она уходила. Ее голос был ясен, как колокольчик: «Я не лгу. Все это правда. Все это ПРАВДА!»

Это не могло быть правдой, пыталась убедить себя Зои, но руки ее дрожали. Она начала собирать смятые стопки белья, о которых нужно было позаботиться, которыми нужно было заняться, сосредоточилась на разбросанных школьных рубашках и пижамах, как будто ей нужно было изучить их для очень важного теста. Из горла вырвалось рыдание. Пожалуйста. Пусть это будет неправда. Она поймала себя на том, что думает о том дне, когда была чуть старше Би, вернулась из школы и узнала, что ее отец бросил их, ушел к Аннабел Кларк из газетного киоска. Она вспоминала, как ее мама целых три недели плакала по ночам и как они все не переставали ждать, когда он снова вернется домой. Вспоминая и запихивая одежду Итана в корзину для белья с очередным сдавленным всхлипом, она поняла, что, возможно, именно тогда и зародился ее гнев.

Затем раздался звонок в дверь, и ее сердце бешено забилось.

Это приехала полиция, чтобы ее арестовать, догадалась она. А может быть, это Лидия. Выследила ее — с еще большей вазой в руке — и готова сразиться с ней в настоящей драке.

Распахнув дверь, готовая защищаться, она увидела совсем другого человека: Мари, из школы.

— О, — сказала она. Адреналин иссяк. Она устало вспомнила, как несколько недель назад Мари приглашала ее выпить кофе и как она вежливо отказалась. Возможно, она тогда объяснила свой отказ недостаточно ясно. — Привет, — добавила она без всякого энтузиазма.

Нос у Мари был розовым, как будто она простудилась, и было что-то нервное в том, как она то и дело бросала взгляды на Зои, а затем снова отводила глаза.

— Эмм-м … Ничего, если я войду? — спросила она. — Извини, что беспокою. Просто я кое о чем подумала. Мне нужно с тобой поговорить.

— Конечно, — сказала Зои, жалея, что открыла дверь. Она была совершенно не в настроении для того, чтобы проявлять какое-либо сочувствие типа «как-ты-там?». — Входи, — добавила она, уже чувствуя себя побежденной.

Они сели в гостиной. Мари отказалась от предложения выпить. Она определенно казалась дерганой, сидела на краешке стула, слегка ссутулившись, глаза бегали по сторонам.

— Ну и как дела? — спросила Зои, надеясь, что это не займет много времени.

Мари скрестила, а затем распрямила ноги. Ее руки были сложены на коленях, голова опущена, что выглядело, как… «Ну, на самом деле очень похоже на раскаяние», — нахмурившись, подумала Зои. Это было странно.

— Я не знаю, как это сказать, — начала Мари, поднимая глаза. Ее лицо было белым, как кость, бескровным. — Но я больше не могу держать это в себе. Я… — Она сцепила руки на коленях, как будто душила кого-то или сворачивала шею птице. — Помнишь, на прошлой неделе я увидела тебя и спросила, не могли бы мы поговорить? Это было потому, что… — Она действительно выглядела так, как будто ее сейчас стошнит. — Видишь ли, Зои, дело в том, что у меня был роман. С Патриком.

Зои медленно моргнула, не в силах переварить то, что только что услышала.

— Подожди минутку. Что? — Это было не то, чего она ожидала. — Я не думаю, что это было, — тихо сказала она. «Этого не может быть», — сказала она себе. Зои отказывалась в это верить. — Нет, этого не было.

— И в тот день, когда он умер… — Мари на мгновение закрыла глаза, накрашенные ресницы паутиной легли на бледные щеки, — я узнала, что беременна. От него.

— Нет, — ожесточенно произнесла Зои. Не в силах усидеть на месте, она возбужденно поднялась на ноги и прошлась по комнате. — Прекрати. Это Дэн тебя подговорил? Неужели Лидия?

— Когда ты видела меня в приемной у врача несколько недель назад, я была там, потому что… — Снова эти душащие пустоту руки. Зои захотелось дать ей пощечину. — Потому что я записывалась на аборт. — Слезы наполнили ее глаза и потекли по лицу. — Мне очень жаль, Зои. Я знаю, ты не хочешь этого слышать…

— Именно что не хочу. — Зои судорожно глотнула воздух. Казалось, в комнате не хватало воздуха. — Как ты смеешь приходить в мой дом и выдвигать такие гнусные обвинения?

— Потому что это случилось, ясно? И я тоже его любила.

Ее лицо было несчастным и заплаканным, и Зои внезапно вспомнила, как Мари плакала на похоронах Патрика, каким чрезмерным казалось тогда ее горе.

— Я тебе не верю, — сказала Зои, пытаясь укрепить оборону. Ее сердце бешено колотилось. — И если ты сейчас же не покинешь мой дом, я могу сделать то, о чем потом пожалею. Давай, убирайся отсюда!

— Я сделала аборт. Лучше бы я этого не делала, но я сделала. — Она всхлипнула. — Я расстроила Патрика в ту ночь, когда он пропал, — мы сильно поссорились по телефону, и с тех пор я виню себя. Мне так жаль. Я действительно, действительно со…

— Ничего подобного. Ты нисколько не сожалеешь. — Зои снова вышла из себя; кажется, она больше себя не контролировала. — Патрик любил меня. Он бы никогда так не поступил — ты несешь чушь.

— Нет! Я могу доказать. У него… у него был шрам на локте от того, что он подростком упал со скалы. — Слезы текли по ее лицу. — У него на бедре родимое пятно в форме сердца. Хм, собаку, которая была у него в детстве, звали… — Она запнулась. — Ох, вертится на кончике языка. Его родители Дерек и Лиз, его собаку звали…

— Ладно, время вышло, тебе нужно идти, — сказала Зои. Комната, казалось, закачалась под ней, как будто она только что сошла с американских горок. — Это не доказывает ничего, кроме того, что ты психопатка. Убирайся из моего дома.

— Бренди! Вот оно — Бренди! И…

— Убирайся, — повторила Зои, а потом закричала: — Убирайся отсюда! Убирайся!

Мари выскочила из комнаты, входная дверь захлопнулась, и Зои бросилась на диван, чувствуя, что хочет продолжать кричать, пока не иссякнут силы. Она схватилась за голову. Почему с ней это происходит? Зои вышла замуж за Патрика, потому что он был преданным, потому что он был хорошим человеком. Она не могла — не хотела — смириться с тем, что вышла замуж за такого мужчину, как ее собственный распутный отец. Патрик, конечно, любил пофлиртовать. Был дружелюбен с мужчинами и женщинами, все любили его, но это не означало… Она с трудом сглотнула, кровь застучала у нее в ушах. Конечно, это не означало?..

Она накрыла голову подушкой. Мысли путались. Кстати, насчет шрама на его локте — это была правда. И у Патрика действительно было родимое пятно на бедре в форме сердца. Откуда Мари могла это знать?

Тошнота скрутила желудок, потому что теперь она представила себе другую женщину с ним в постели, лежащую на обнаженном теле Патрика, проводящую пальцем по его коже, очерчивающую это родимое пятно и комментирующую его, точно так же, как Зои сделала много лет назад, когда они только начали встречаться. Нет, нет. Это не могло быть правдой. Она наотрез отказывалась верить, что это может быть правдой. «Я отказываюсь! — громко сказала она подушкам. — Нет!»

Ей пришлось отказаться. Она ни на секунду не могла позволить себе поверить, что в этом может быть хоть крупица правды. Потому что, если бы она начала сомневаться в своем собственном браке, в своем собственном муже, если бы позволила этим мыслям проникнуть во все, что ей дорого, тогда… Она ахнула, ошеломленная ужасными перспективами, которые возникали вокруг нее. Все, на что она когда-либо полагалась и чему доверяла, оказалось опасно шатким, как будто стены были миражом, а ее жизнь — хрупкой и нереальной. В голове промелькнули образы Патрика, смеющегося с ее подругами; как школьные мамаши хихикали и хлопали ресницами, глядя на него на школьных собраниях и рождественских концертах; как иногда он исчезал на несколько часов, и она не могла до него дозвониться. Он всегда находил благовидное оправдание, вот в чем дело. Она каждый раз верила ему. Не потому ли, что альтернатива — жизнь, полная сомнений и подозрений, — была слишком ужасна, чтобы об этом думать? Неужели доверие к нему с самого начала было проявлением слабости и отрицанием очевидного?

Застонав, Зои обхватила себя руками, вспоминая, как несколько недель назад столкнулась с Мари на кладбище, и ей не пришло в голову задаться вопросом, почему эта женщина вообще там оказалась. Должно быть, пришла засвидетельствовать свое почтение, как и Зои. От этой мысли ее чуть не стошнило.

Она закрыла глаза, но в сознании всплыло лицо Мари. «Бренди! Вот оно что — Бренди!» — торжествуя, пронзительно кричала женщина.

Зои и сама сейчас не отказалась бы выпить бренди. Если бы не тот факт, что позже ей предстояло забирать детей из школы и встретиться лицом к лицу со всеми остальными родителями, она бы сейчас лежала лицом вниз с бутылкой бренди и пила, чтобы заглушить ужас сегодняшнего дня. Вместо этого она подошла к телефону.

— Клэр, — сказала она, дозвонившись до лучшей подруги. Уверенность — вот что ей было нужно. Заверение от кого-то, кто действительно знал. — Мне нужно спросить тебя кое о чем, и я хочу, чтобы ты сказала мне правду.

— Ты говоришь очень серьезно! Конечно, — отозвалась Клэр. — В чем дело?

Клэр не была лгуньей. Она была из тех, кто честно, но по-доброму скажет вам, не выглядит ли твоя задница слишком большой в обтягивающих джинсах и действительно ли тебе идет прическа или парикмахер просто развел тебя на дополнительные чаевые. Она даже рассказала бы всю подноготную о том, не жульничала ли ты на школьной викторине. И поэтому Зои была уверена, что Клэр сможет ответить на этот вопрос со своей обычной прямотой и избавит ее от всего плохого.

— У тебя, — начала она, — когда-нибудь были сомнения насчет меня и Патрика? Я имею в виду его верность. Только честно.

Но вместо ожидаемого немедленного «Нет! Конечно, нет. Детка, о чем ты?» последовала пауза, которая длилась слишком долго. Пауза, которая заставила Зои почувствовать себя так, словно она подошла прямо к краю пропасти и земля осыпается у нее под ногами. Сердце, казалось, застряло в горле, в животе пересохло.

— Клэр? — прошептала она. — Ты тут?

— Я здесь, — сказала Клэр, что прозвучало странным образом неловко. — Эмм-м, ты сейчас дома? Вообще-то сегодня у меня выходной, так что я зайду. Сиди спокойно, хорошо? Я буду через пять минут.

Зои положила трубку, ее рот приоткрылся в безмолвной тревоге, по спине пробежал холодок, сердце билось слабо и трепетало, как у раненой птицы. У нее было ужасное, щекочущее предчувствие, что все вот-вот станет намного хуже, чем было.

Глава тридцать первая

Сообщение Дэна с извинениями для Зои было встречено молчанием, которым было сказано все: «Я тебя не прощаю». И поэтому с тяжелым сердцем он упаковал документы, касающиеся бизнеса Патрика, готовый вернуть все в Кью. «Он пытался, но потерпел неудачу — вот и вся история его жизни», — подумал он. «Дэниел подает надежды, но никак не может полностью проявить себя», — как говорили его учителя годы назад. Во всяком случае, они не ошиблись.

Положив коробку в машину, он выехал, решив сделать пару остановок по пути. Сначала — в дом Хоссейнов, где полным ходом шла работа. За десять дней, прошедших с тех пор, как загорелась стиральная машина, команда по борьбе с вредителями уничтожила всех вредных насекомых, был уложен новый блестящий кухонный линолеум, заменен ковер на лестнице и высушены влажные стены. Дэн позвонил в звонок. Тамал был на работе, но когда он представился Яне, она пожала ему руку, поблагодарив за все, что было сделано, и провела его по дому, показывая улучшения. На кухне остывал фисташковый торт, и когда Дэн заметил, как хорошо он пахнет, она настояла на том, чтобы завернуть все это в пергамент и упаковать для него в жестянку.

— Пожалуйста, я хочу вас угостить, — сказала она, игнорируя его протесты и слова о том, что он не может этого принять, и сунула торт ему в руки.

— Если возникнут еще какие-нибудь проблемы, звоните по тому же номеру, но с этого момента обо всем будет заботиться моя невестка Зои, — сказал он, держа в руках теплую банку с тортом. Он немного смущенно постучал по крышке. — Еще раз спасибо. Очень любезно с вашей стороны.

— Спасибо, — снова сказала она, взъерошив волосы маленькой темноглазой девочке, которая сидела на полу, методично вытаскивая пластиковые кастрюли из шкафа. — Сейчас здесь уже гораздо лучше. Правда, Лила?

То, насколько довольным чувствовал себя Дэн, возвращаясь после этого в машину, было приятно и унизительно. Пусть он больше ничего не сделал правильно, но, по крайней мере, помог этой семье, сделав их дом более приятным местом для жизни. «Это что-нибудь, да значит», — сказал он себе.

Следующая остановка — Розмари, выглядящая более жизнерадостной, чем в последний раз, когда он ее видел, и возмущенная тем, что врач сказал, что ей будет нужна помощь, пока запястье в гипсе.

— Как будто я совершенно беспомощна, — пренебрежительно фыркнула она.

Поэтому Дэн испытал угрызения совести, когда ему пришлось испортить ей настроение, сказав, что отныне Зои будет заниматься управлением недвижимостью.

— О нет! Мне так нравится видеть вас и болтать с вами, — надулась она. Они сидели в гостиной, Десмонд месил ей колени своими огромными рыжими лапами, на толстой мохнатой морде с прищуренными глазами плавало выражение блаженства. — Разве вы не можете продолжать присматривать за моей квартирой — а она пусть занимается остальными?

— Наверное, нет, — сказал Дэн. — В любом случае я должен через месяц вернуться на работу в офис, а это было только временным делом.

При этой мысли он неожиданно почувствовал себя одиноким.

— Что ж, ладно, — сказала Розмари, роясь в огромной, расшитой бисером сумочке, — по крайней мере, позвольте мне дать вам кое-что. Вот. — Она вытащила три десятифунтовые банкноты и протянула ему. — Передайте этой прелестной девушке от меня. Это мой способ сказать вам спасибо за все, что вы сделали.

— Розмари, нет, я не могу, — запротестовал он. Было ли сегодня в его лице что-то особенное, что вдохновляло арендаторов навязывать ему подарки? Он задумался. — Пожалуйста, не надо денег.

— Нет, я настаиваю. Вы также можете дать ей мой номер телефона, если думаете, что она захочет поболтать о шитье. Интересно, почему она не пошла на эти курсы? Знаете, если Лондонский колледж моды предложил их ей, она, должно быть, очень хороша.

— Ее мама умерла летом, когда она сдавала экзамены, — сказал Дэн. — Не думаю, что эти экзамены были тогда для нее главным приоритетом.

— Очень жаль. Ну что ж! Никогда не поздно. Передайте ей, чтобы она пришла, и я дам ей несколько уроков. Вообще-то мне бы этого хотелось. Мне она показалась очень милой. — Дэн ответил не сразу, и она уставилась на него сверлящим взглядом. — Что? О, Дэниел. Только не говорите мне, что вы уже провалили эту маленькую любовную интрижку!

— Это не любовная интрижка, — возразил он. — Мы просто друзья, но… — Затем он вздохнул, потому что Розмари раздражающе мастерски владела приемом оставлять долгую предвкушающую паузу, которую почти невозможно было не заполнить. — Я вроде как все испортил, — пробормотал он. — С Лидией, с невесткой, со всеми. Надо было оставаться на своей тихой, скучной офисной работе, а не пытаться сделать что-то более сложное.

Розмари насмешливо фыркнула.

— Боже мой, вы себя жалеете, — сказала она. — Ну давайте. Вы могли бы поделиться этой историей, пока у вас есть я, и попросить совета. Рассказывайте.

Он с благодарностью опустился в кресло. Если бы кто-то сказал Дэну шесть месяцев назад, что он обратится к восьмидесятилетней женщине во время эмоционального кризиса уверенности, он бы подумал, что они принимают галлюциногены. Но вот он здесь, изливает душу в последней части мыльной оперы, в которую превратилась его жизнь, когда план добрых дел окончательно рухнул, и Зои пришла в бешенство.

Она потянулась и сжала его руку.

— Вы хороший парень, — сказала она. — Очень добрый человек. Но помилуйте, мне действительно жаль вашу невестку. Бедная женщина. Это просто ужасно, не так ли?

— Да, — согласился он. — Вообще-то я направляюсь туда, чтобы отдать документы и ключи. Однако не уверен, что она откроет дверь и заговорит со мной.

Розмари нахмурилась.

— Ей, должно быть, очень больно. Но в этом виноват он, а не вы. И в глубине души она об этом знает. Известие о том, что муж предал ее, должно быть, стало для нее самым ужасным потрясением, но сейчас она даже не может сказать ему об этом. На самом деле неудивительно, что вместо этого она вымещает злость на вас.

Дэн кивнул, обдумывая ее слова.

— Так что же мне делать?

— Относиться к ней как к сестре и продолжать быть рядом. Извиниться за… простите, Дэниел, за довольно грубый «план», который вы разработали. Будьте искренни, продолжайте предлагать помощь. Она поймет, что вы имеете в виду то, что говорите, и, в конце концов, придет в себя. — Розмари взглянула на часы на каминной полке и спихнула Десмонда с колен. — Боже, куда делось время? Это все вы с вашими рассказами, Дэниел. А теперь я опаздываю на урок рисования.

— Куда?..

— В художественном классе. У вас что-то не так с ушами? — Она изо всех сил старалась стряхнуть с юбки рыжую кошачью шерсть. — Десмонд, мне придется на днях тебя побрить, если ты будешь настаивать на том, чтобы повсюду разбрасывать свой прекрасный мех. Вот так. Мне надо идти.

— Я и не знал, что вы ходите на занятия, — сказал Дэн, чувствуя себя так, словно его выгоняют.

— Я и не ходила, — ответила она, беря элегантную темно-бордовую сумочку с массивной золотой пряжкой. — Но мое падение здорово меня встряхнуло. Кажется, я стала немного одинокой. Отрезала себя от мира. Я и сама не понимала, насколько сильно, пока не оказалась лежащей на ковре и мне некому было позвонить.

— Гм, — сказал Дэниел. — Кроме заботливого домовладельца.

— Ну конечно! — Она улыбнулась ему, подталкивая к двери. — Кроме вас. Поэтому я немного взбодрилась и решила: черт возьми, жизнь еще не окончена. Мне нужно еще несколько приятелей, которые будут видеть меня на протяжении многих лет. Отсюда и сегодняшний урок рисования. И завтра — собрание хора. Я слышала, что есть еще местный клуб дамского шитья, который называется… как он называется? «Стежок и сучка», кажется. Или «Сучка и стежок»? В любом случае я определенно собираюсь присоединиться к ним, чтобы хорошенько сшить и отлично посплетничать. — Она выглядела довольной этим новым отношением к жизни, с улыбкой глядя в зеркало прихожей и подкрашивая губы.

— Розмари, это звучит блестяще, — заметил Дэн.

— Правда? — скромно отозвалась она. Пригладила волосы и взяла ключи. — Я ненадолго, Десмонд, — крикнула она, открывая входную дверь. Затем она приподняла аккуратно выщипанную бровь и посмотрела на Дэна. — Вы тоже должны попробовать: я имею в виду хобби, — сказала она. — Может быть, именно этого вам не хватало?

После бессонной ночи Зои выехала по школьному маршруту. Опустив голову и не глядя по сторонам, высадила Гейба и Би, а затем поехала домой и вернулась в постель, где лежала, прокручивая на телефоне старые видео Патрика, пока не смогла больше этого выносить. Она лежала, онемевшая и потрясенная. Пошевелилась, только чтобы перевернуть фотографию со дня свадьбы, которую она держала на прикроватном столике, лицевой стороной вниз. Ее сердце, казалось, снова разбилось, разлетелось на осколки. Любил ли ее когда-нибудь Патрик? — с горечью подумала она. Придерживался ли хоть одного слова из тех клятв, которые они дали? Она никогда бы ему не изменила. Никогда. Ей даже в голову не приходило взглянуть на другого мужчину, как только она встретила его. Она любила его так сильно, так глубоко. А для него все это было забавой?

Вчерашний день начался с шока, продолжился ужасом, а потом и вовсе слетел с катушек. Если сперва Зои надеялась, что Клэр все исправит, то вскоре поняла, что обманывает себя.

— Послушай, я бы тебе сказала раньше, если бы думала, что это будет полезно, но… Та история с Мари? Боюсь, я могу в это поверить, — прямо, но печально сказала Клэр. Она едва могла смотреть Зои в глаза с тех пор, как приехала. Они сидели на диване, и она взяла обе руки Зои в свои и крепко сжала их. — Мне действительно очень жаль.

Зои перестала дышать, или ей так показалось. «Боюсь, я могу в это поверить».

— Что ты такое говоришь? — с трудом выдавила она.

Клэр уставилась на свои легинсы с принтом в виде звезд. В последнее время она стала одержима занятиями йогой, но в раздражающей, евангельской манере, от которой Зои хотелось разорвать очередной семейный пакет чипсов со вкусом чили и запихнуть огромные пригоршни в рот.

— Примерно год назад был тот школьный аукцион обещаний^[46], помнишь? — сказала она через мгновение. — Тебе пришлось уйти домой пораньше, потому что одному из детей стало плохо или что-то в этом роде, но Патрик остался. Все были очень злы. В какой-то момент я пошла в туалет, а он и Мари… Я бы не сказала, что они обнимались, но они стояли и разговаривали вместе, и они были очень близки. Ну, она стояла спиной к стене, а он практически прижимался к ней. Когда я подошла, они, конечно, отпрянули друг от друга, но у меня было плохое предчувствие по этому поводу.

Зои почувствовала, что снова немного взвинчивается.

— И это все? Они просто стояли рядом друг с другом? — Плохое предчувствие — пустяк. Патрик любил флиртовать… подумаешь.

— Гм, не совсем. — Руки Клэр, все еще сжимавшие руки Зои, были теплыми и начали потеть. — Я видела их и в другой раз. Шла по Шепердс-Буш, по дороге к дому брата, и увидела припаркованный фургон Патрика.

— И что? У него там арендаторы. Он, вероятно, был…

— Она сидела с ним на переднем сиденье. Они пили кофе навынос и… как бы… прижимались друг к другу. — Клэр сглотнула. — А потом она наклонилась и коснулась его лица.

Зои закрыла глаза. Она вынуждена была признать, что прикосновение к лицу — жест довольно интимный. В первые дни их отношений они целыми вечерами лежали в постели, вот так прикасаясь друг к другу. Крошечные, личные прикосновения, наслаждение кожей партнера, изучение языка лиц, тел, волос друг друга.

— Я имею в виду, я ничего тебе не сказала, потому что она могла смахивать кусочек печенья с его щеки… или ресницу. — Теперь Клэр защищалась, как будто наполовину ожидала, что Зои разразится обвиняющей фразой «Почему, черт возьми, ты мне не сказала?». — Другое дело, если бы они страстно целовались или катались по приборной панели, но…

У Зои просто не осталось слов. Ей казалось, что вся ее жизнь — ее прекрасная, совершенная жизнь — разваливается на глазах. Рассыпается на мелкие кусочки и исчезает. Мужчина, которого она любила, оказался не тем человеком, о котором она всегда думала. Мужчина, которого она любила, прижимался к Мари О’Коннор, уютно устраивался с ней в кабине фургона, позволял ей обвести контур родимого пятна в форме сердца. Хуже того, она забеременела от него. Так значит ли это, что Лидия?..

О боже. Зои задрожала всем телом. Она подумала о том, сколько раз искала знак от Патрика после его смерти, какое-нибудь послание — ну так вот оно: коктейль Молотова, брошенный в окно, взорвался у нее на глазах. «Так что, если Мари говорит правду, то, возможно, Лидия тоже не врет, — ошеломленно подумала она. — И если Лидия говорит правду, то есть еще один ребенок Патрика: сводный брат или сестра Итана, Гейба и Би…»

— Я собираюсь… — Она сглотнула, высвободилась из объятий Клэр и выбежала в туалет, где ее вырвало, снова и снова. «Нет, — в отчаянии подумала она. — Нет, нет, пожалуйста, нет». Она не хотела, чтобы это происходило. — Я этого не вынесу, — всхлипнула она, когда Клэр вошла и обнаружила ее стоящей коленях на полу ванной. — Я просто не вынесу, если это правда.

Но добрая рука Клэр на ее спине и сочувственное молчание только сказали ей, что ей придется это вынести, нравится ей это или нет.

Внизу раздался звонок в дверь, и Зои застонала от раздражения. Какой громкий звук! У нее вообще-то нервный срыв. Почему ее не могут оставить в покое?

Она испытывала искушение проигнорировать звонившего — а вдруг это снова Мари — или того хуже, еще какая-нибудь женщина, с которой Патрик ей изменял, — но с огромным усилием заставила себя встать с кровати и спуститься по лестнице. «Если это курьер с подарком на предстоящий день рождения Гейба, ей придется потом идти и забирать его из пункта выдачи, что было бы крайне раздражающе», — подумала она.

На пороге стоял Дэн с коробкой в руках. Судя по всему, это была та же самая коробка с вещами, связанными с бизнесом Патрика, которую она отдала ему месяц назад. Огромная усталость охватила Зои. Ей очень захотелось выбросить эту коробку в мусорное ведро.

— Привет, — сказал Дэн. Он выглядел нервным, но решительным. — Хм, в общем, вот. Итак, вот и все. Дай мне знать, если тебе что-то непонятно или если я могу сделать что-нибудь еще. Я знаю, что все испортил, Зои. Знаю, ты злишься на меня. Но надеюсь, однажды мы сможем… — Он сделал паузу. — С тобой все в порядке?

— Нет. — Зои сглотнула. Она испытала такое облегчение, увидев его доброе лицо, что весь ее гнев на него испарился; перекрашенная кухня и его дурацкая таблица больше не казались такими уж важными. Ее подбородок задрожал от усилий, чтобы не разрыдаться снова. — Я сожалею, Дэн. Обо всем. Я… — Она забрала у него коробку, потому что не знала, что еще сказать. Ее руки дрожали. Слеза скатилась на папки и ноутбук. — О боже. Извини.

— Все в порядке, — сказал он. Его руки дернулись, как будто он раздумывал, стоит ли попытаться ее обнять. Должно быть, он был слишком напуган после их последней встречи, но все-таки неловко переступил с ноги на ногу и спросил: — Ты хочешь поболтать или?..

Она — поболтать? Не совсем. Зои хотела вырыть большую яму и покончить со всем этим навсегда. Заткнуть уши пальцами, чтобы больше не слышать ни обвинений, ни сплетен. Может быть, на всякий случай уехать из страны, начать все сначала где-нибудь в другом месте, где ее никто не знает.

— Я не знаю, — пробормотала она, ставя коробку на пол и вытирая глаза рукавом.

— Ты что-нибудь ела? — спросил он через мгновение. — Почему бы мне не пригласить тебя куда-нибудь пообедать? — Он с беспокойством посмотрел на нее. — Как насчет «Грейхаунда»? Я не был там целую вечность. Пойдем?

Зои перевела дыхание, осознав, что умирает с голоду. Вспомнив, что когда-то в «Грейхаунде» она ела лучший в своей жизни пирог с курицей и что, возможно, это именно то, что ей сейчас нужно. Они всегда могут пойти и посидеть в саду, если ей снова захочется поплакать.

— Да, пожалуйста, — тонким голосом сказала она.

По крайней мере, сегодня хоть в чем-то ей везло: аллилуйя — куриный пирог все еще был в меню «Грейхаунда», и на вкус он был таким же прекрасным, каким она его помнила. С каждой вилкой, полной выпечки, соуса и пюре, Зои чувствовала, что постепенно, капля за каплей, начинает возвращать себе равновесие. Дэн поддерживал разговор, рассказывая о жильцах, с которыми он имел дело, перечисляя различные возникшие проблемы и найденные решения, но это было очень похоже на пустую болтовню, в то время как они оба знали, что есть гораздо более серьезные темы, остающиеся невысказанными.

«Какого черта», — через некоторое время, подкрепившись, подумала она. Пришло время обратиться к большому старому слону в комнате.

— Итак, — сказала она, когда он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, — может, нам стоит поговорить о других вещах. Например, о том, о чем ты говорил на днях. Об этой женщине, Лидии.

Дэн побледнел, но мгновение спустя кивнул и встретился с ней взглядом через стол. Взгляд был встревоженным, но добрым.

— Хорошо.

— Я… — Боже, как же это было тяжело. — Я не хотела тебе верить, — пробормотала Зои. — Но с тех пор произошло кое-что еще — я бы сказала, кое-кто еще, и теперь… — Она отложила нож и вилку, сцепив пальцы на коленях. — Теперь я уже не так уверена.

Сунув в рот половинку чипса, он напрягся от ее слов и не смотрел на нее, просто жевал и глотал.

— Я знаю, это ужасно, но я почти уверен, что Лидия не лжет, — сказал он наконец. — Во-первых, ее дочь — копия Патрика.

Слезы снова навернулись на глаза Зои, и она промокнула их салфеткой.

— Ты думаешь, он действительно любил меня, Дэн? — спросила она, и ее губы задрожали. — Вообще любил?

По крайней мере, выражение его лица было приятно удивленным.

— Конечно! О боже, да. Да, Зои. Сильно. Он обожал тебя. Он много раз говорил об этом. Клянусь тебе. Он был без ума от тебя. На сто процентов.

— Тогда почему?.. — Она снова взяла вилку и мрачно провела ею по картофельному пюре. — С чего бы ему мне изменять? Если он так сильно любил меня?

Наступила короткая, жалкая тишина.

— Честно говоря, я не знаю, — ответил он. — Я сотни раз задавал себе тот же вопрос. Клянусь, я был так потрясен, когда обнаружил имя Лидии в списке получателей платежей по бизнес-счетам и узнал, кто она такая.

Она уставилась на него.

— Он ей платил?

Судя по выражению его лица, он не хотел задеть ее этим.

— О. Да, — неловко подтвердил он. — Ей ежемесячно выплачивались алименты. Для Джей, ее дочери. Я и узнал-то это потому, что заполнял декларацию по НДС. — Он взял еще один чипс. — Но это было не потому, что Патрик продолжал встречаться с ней или что-то в этом роде. Очевидно, он прекратил все их отношения, как только она забеременела, и, по сути, расплачивался с ней. Платил ей за то, чтобы она молчала и не лезла в его жизнь.

Фу. Чем больше Зои узнавала о секретах своего мужа, тем хуже становилась ситуация. И, должно быть, именно поэтому Дэн так странно повел себя с ней на прошлой неделе, когда она упомянула документы Патрика, — поняла она. Господи. Так много слоев обмана.

— Знаешь, — глухо сказала она, — все это время я действительно сожалела, что ничего не сказала о Патрике на похоронах. Не произнесла в тот день должной надгробной речи. С тех пор я пишу ее у себя в голове, чтобы сказать, когда мы развеем пепел — самый верный, любящий, замечательный муж и отец… Что-то в этом роде. — Она разразилась ужасным лающим смехом, который больше походил на рыдание. — Но как я смогу сказать это сейчас? Как я смогу произнести эти слова?

Дэн отложил столовые приборы и взял ее за руку над столом.

— Послушай, Патрик сделал несколько глупостей, ясно? Настоящих глупостей, которые никто из нас не понимает. Но это не значит, что он не любил тебя и детей. И ты любила его ничуть не меньше. То, что ты чувствовала к нему, было реальным — и это все еще есть. То, что было между вами, было хорошо. Он действительно любил тебя. У него просто была эта… эта слабость, я думаю, которая означала, что он не мог быть удовлетворен. — Он пожал плечами: — Я тоже этого не понимаю. Но это не значит, что между вами не было ничего хорошего.

Она знала, что он делает все возможное, чтобы утешить ее, но была слишком потрясена, чтобы его слова могли что-то изменить прямо сейчас. Возможно, пришло время поговорить о чем-то другом, найти тему для более легкого, ни к чему не обязывающего разговора. Но, с другой стороны, она подумала, что, может быть, это идеальный момент, чтобы выложить карты на стол. Услышать каждую деталь, какой бы мрачной она ни была. Больше никаких секретов. Худшее уже случилось, ведь так?

— В ту ночь, когда умер Патрик, — медленно начала она, — мы поссорились. Глупый вопрос о том, должны ли дети поступать в университет или нет. Если бы он вернулся на следующий день, мы бы помирились, это было бы забыто, но с тех пор меня убивает мысль о том, что он умер, злясь на меня. Он был… — Она замолчала, бросив страдальческий взгляд на Дэна. — Он что, плохо отзывался обо мне в пабе той ночью? Я всегда задавалась вопросом, не поэтому ли ты не рассказывал мне, что случилось.

Дэн покачал головой:

— Нет. Он не говорил о тебе плохо. — Дэн наморщил лоб, напряженно размышляя. — Он… Что он говорил о тебе? Кажется, упомянул о том, что ты хорошо справляешься на работе. Что ты нашла школу, которая тебе действительно понравилась. — Она кивнула, вспомнив, с чего началась ссора. — Но он определенно не говорил о тебе ничего плохого. Он, казалось, гордился тобой, если уж на то пошло. Эй! — Он встревожился от того, как вытянулось ее лицо. — Это же хорошо, правда?

До сих пор она не осознавала, насколько напряженной была их ссора.

— Да, — неуверенно согласилась Зои. — Это хорошо. Я так волновалась, что… — Эмоции захлестнули ее. — Ты знаешь, как бывает, когда ссоришься, и все внутри взрывается, и ты говоришь вещи, которые на самом деле не думаешь? У меня так и не было возможности сказать ему, что я сожалею. Он так и не узнал. И…

— О, Зо! Тебе следовало сказать мне об этом раньше. — Дэн выглядел подавленным. — Если он и умер в гневе на кого-то, то на меня, а не на тебя. Это точно.

— Он поссорился и с Мари — с той другой женщиной, с которой встречался, — с несчастным видом ответила она, ее желудок скрутило, когда она представила, как Патрик перебегает от одного человека к другому, ряд за рядом. Неужели, в конце концов, все это оказалось для него слишком? Несмотря ни на что, ей была ненавистна мысль о том, что в ту последнюю ночь он чувствовал себя загнанным в угол и отчаявшимся. Если бы только он добрался до дома, они могли бы все уладить! Она высморкалась, пытаясь собраться с мыслями. — Ты не хочешь рассказать мне об этом? — тихо спросила она Дэна. — Учитывая, что наш разговор превратился в исповедь во всех грехах.

Настала его очередь выглядеть страдающим, смотреть на то, что осталось от рыбы с жареной картошкой, тыкать вилкой в последние несколько горошин.

— Я поклялся, что никогда не буду обсуждать это с тобой, — пробормотал он, — но… Ладно. Он сказал мне, что он и Ребекка… Ну, что они крутили шашни за моей спиной. И твоей тоже. Вот почему я вышел из себя.

Зои разинула рот. Еще один ящик Пандоры, и она пожалела, что открыла его. Жена Дэна и Патрик?

— Он сказал тебе… — повторила она, не в силах произнести эти слова вслух, потому что они были ужасны. Была ли у Патрика хоть толика стыда и совести? Каждый раз, когда ей казалось, что она достигла дна, оказывалось, что впереди еще один уровень падения. Сколько еще женщин оставались в тени?

— Но это было неправдой, — поспешно добавил Дэн. — Понимаешь? С тех пор я узнал — от Ребекки, которая чуть было не разорвала меня на части за то, что я спросил, — что они не спали вместе или что-то в этом роде. Патрик все это выдумал. — Он устало поднял ладони. — Понятия не имею, зачем. Твои догадки могут оказаться не хуже моих. Может быть, он сказал это потому, что я собирался отправиться в путешествие и хоть раз немного повеселиться, а он… — Он пожал плечами. — Не знаю. Захотел помочиться на мой фейерверк. Как это время от времени делают братья.

Зои пошатнулась.

— О, Дэн. Так вот почему ты не позволил ему остаться у тебя.

— Вот почему я не позволил ему остаться у меня.

У нее закружилась голова, когда она почувствовала вспышку смятения, которое, должно быть, испытывал и он. Она поняла, что Дэн держал все это в себе, чтобы защитить ее, а сам, должно быть, проходил через ад.

— Какой кошмар, — сказала она, вспомнив, каким призрачным он выглядел на похоронах, словно его покинули все краски. Как она была взбешена, обвиняя его в том, что случилось. И все это время…

— Ага, — сказал он. — Так что теперь ты знаешь.

Они молча смотрели друг на друга.

— К черту все это, — сказала Зои. — Мне нужно выпить. Я попрошу Клэр забрать детей из школы. Итан может разок доехать до клуба на автобусе. Может, нам с тобой напиться в хлам?

— Это лучшая идея за весь день, — ответил он.

Глава тридцать вторая

Дэн предупредил Лидию, что она может ожидать второго, совсем иного визита Зои после их так называемого Ланча Правды. «Думаю, она чувствует себя довольно плохо из-за того, как вела себя», — сказал он. Тем не менее, когда звякнул магазинный звонок и Лидия увидела, как входит эта женщина, она почувствовала себя совершенно больной от того, что должно было произойти. Не говоря уже о том, что готовилась к тому, что ей снова придется рефлекторно пригнуться.

Джонатан тоже узнал Зои и сразу встал рядом с Лидией, скрестив руки на груди. Как выяснилось, для человека, чьим природным инстинктом было стремление к веселью, он мог быть достаточно жестким.

— Я искренне надеюсь, что этот визит не станет повторением вашего последнего появления, — внушительным голосом произнес он. — Потому что я не собираюсь стоять здесь и позволять вам нападать на мой персонал, вам ясно?

Зои опустила голову и сжала руки, как будто ей нужно было за что-то уцепиться. На ней была белая льняная рубашка и джинсы с точно такими же туфлями-лодочками Zara с леопардовым принтом, которые всегда носила Бриджит. Лидия подумала, что в другой жизни они могли бы быть подругами.

— Я пришла извиниться, — сказала Зои, глядя на Лидию. — Мне действительно очень жаль. — Она прикусила губу. — Я не пытаюсь оправдываться, но в последнее время у меня был большой стресс. Хотя, очевидно, мне не следовало так себя вести. Так что мне очень жаль.

По крайней мере, она казалась искренней. Она также казалась намного меньше и более усталой, чем в прошлый раз. Говорила негромко. Лидия не хотела пялиться на нее, но, кажется, она нанесла тушь только на ресницы левого глаза и забыла о правом. Можно ли обижаться на того, кто даже не может собраться с силами, чтобы как следует накраситься?

— Хорошо, — наконец сказала она.

— Разумеется, я заплачу за вазу. — Зои порылась в сумке в поисках кошелька. — Сколько я вам должна? — уточнила она.

Лидия и Джонатан переглянулись.

— Джон, не мог бы ты оставить нас на минутку? — попросила Лидия.

Он пристально посмотрел на Зои, явно не доверяя ей до конца. Она подняла руки, все еще сжимая кошелек.

— Я здесь не для того, чтобы создавать проблемы, — сказала она. — Обещаю.

— Лучше бы вам этого не делать, — строго сказал Джонатан, прежде чем повернуться к Лидии: — Отдохни, если хочешь. Иди и выпей кофе или чего-нибудь еще.

— Спасибо, Джон, — ответила Лидия. — Не возражаете? — спросила она Зои. Ее сердце бешено колотилось, она гадала, как все это пройдет. Инстинкт подсказывал, что агрессия покинула Зои, но никогда нельзя утверждать наверняка.

— Хорошо, — сказала Зои. Она неуверенно оглянулась на Джонатана. — Мне сначала заплатить за вазу или…

— Вместо этого можете угостить Лидию чертовски хорошим кофе, — ответил он. — И будьте с ней поласковее, ради всего святого. Она не сделала ничего дурного. — Он мотнул головой в сторону двери. — Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится, — сказал он Лидии. Она схватила свою куртку, и они ушли.

По соседству с магазином находилось кафе, но там Лидию знали все сотрудники, и ей была невыносима мысль о том, что кто-то из них подслушает их, возможно, взрывоопасный разговор, поэтому она предложила итальянское заведение в конце улицы, где подавали лучший в районе латте. Она догадывалась, что ей понадобится ракетное топливо, чтобы пережить этот небольшой разговор.

Они заказали напитки и сели, обе стараясь не встречаться взглядами.

— Так как же мы это сделаем? — спросила Зои.

Лидия подумала, что она выглядит невероятно нервной и бледной, если не считать очень красной помады, которую, по-видимому, нанесла для храбрости. Сама Лидия порадовалась, что в то утро сама потрудилась как следует накраситься — как минимум, ресницы были покрыты тушью на обоих глазах, — и что на ней ее любимый оливково-зеленый комбинезон, который было чертовски сложно сшить, но который являлся самой эффектной вещью в ее гардеробе.

— Гм… — сказала Лидия, быстро соображая. Ставки сейчас казались головокружительно высокими; ей нужно было найти слова, чтобы сориентироваться. — Я думаю, я хочу, чтобы вы знали: я понятия не имела, что Патрик был женат, когда мы с ним… ну, вы понимаете. Клянусь жизнью, понятия не имела.

Зои кивнула.

— Дэн так и сказал. Но спасибо вам.

Лидия заметила, что у нее мешки под глазами. Мешки, которые не смогла бы замаскировать даже тонна тонального крема и консилера. «Эта женщина, должно быть, совершенно разбита», — подумала она и, несмотря на обстоятельства, ощутила прилив сочувствия к ней. В том числе и из-за обстоятельств, если быть честной. Она поймала себя на том, что хочет быть великодушной, дать этой сломленной женщине какое-то утешение, если это возможно.

— Забеременела я случайно, — продолжала она, — но Патрик быстро выбрал вас, а не меня. Мне было очень ясно сказано: его верность определенно принадлежит вам.

Зои повертела в руках солонку, с ее губ сорвался презрительный вздох.

— Не думаю, что «верность» — это действительно то слово, которое я могла бы сейчас использовать, говоря о муже, — ответила она. Повисла пауза. — Мне жаль, что он повел себя с вами как дерьмо, — тихо добавила она.

У Лидии в горле встал комок.

— Мне тоже жаль, что он повел себя с вами как дерьмо, — сказала она.

Они посмотрели друг на друга, и впервые барьеры недоверия, казалось, немного снизились, сменившись тем, что казалось тонкой нитью взаимопонимания. В конце концов, они обе были обижены одним и тем же человеком. И они обе обожали его. Несмотря ни на что, нужно было найти какую-то общую почву.

Прошло мгновение, затем Зои прочистила горло.

— Расскажите мне о своей дочери, — попросила она.

Лидия заколебалась.

— Вы уверены? Для вас это не будет слишком болезненным?

Вся поза Зои говорила о напряжении, как будто она готовилась к удару, но она все равно кивнула. Бесспорно, эта женщина обладала завидным мужеством.

— Нам придется это сделать, не так ли? — сказала она. — Мы не можем притворяться, что все не так, как есть. — Ее губы слегка скривились. — Я имею в виду, что часть меня, очевидно, хотела бы притвориться. Я отчаянно хотела, чтобы все это было не по-настоящему, но… — Она замолчала, сжав губы.

— Мы взрослые люди, — закончила за нее Лидия, и ее собственные слова застали ее врасплох. Разве она не беспокоилась на прошлой неделе, что не была достаточно взрослой? Может быть, она справлялась лучше, чем думала, — обдумывала все, как всегда советовала ее мама. — Все равно, — добавила она, увидев слезы, блеснувшие в глазах Зои, — мы не обязаны делать это здесь и сейчас, если вы предпочитаете взять паузу.

Зои покачала головой.

— Давайте уж сорвем пластырь сразу, — сказала она. — Я смогу с этим справиться.

— Ну, в таком случае… — Лидия открыла свой телефон и показала Зои фотографию на главном экране, на которой Джемайма была перевернута вверх тормашками, волосы развевались во все стороны, а лицо сосредоточенно кривилось. — Это Джемайма. Ей семь лет, она любит спорт и собак, дружелюбна и храбра, постоянно пытается найти мне кого-нибудь в мужья, даже если это моя лучшая подруга…

«Вот так все и начинается», — подумала она, нервничая и немного волнуясь, когда листала свою галерею в поисках новых фотографий, и они начали обмениваться фрагментами из своей жизни. Зои достала фотографии своих детей, и Лидия обнаружила, что внимательно изучает их. «Братья и сестра Джемаймы», — изумлялась она, вглядываясь в каждую черточку их лиц. Это был действительно нелегкий путь для нее и Зои, но, по крайней мере, они обе пытались его пройти. Могла ли она в этот момент просить о чем-то большем?

Только допив свой кофе, Лидия поняла, что они сидят там уже сорок минут, и ей, вероятно, следует вернуться к работе. Щедрости Джонатана был предел, особенно так близко к обеду.

— Мне нужно идти, — сказала она, — но спасибо вам за эту беседу. Действительно, спасибо. Я знаю, что ситуация не очень хорошая, но спасибо за… ну, за то, что не ненавидите меня, я думаю.

Она поморщилась от собственной наивной позитивности. Насколько она знала, Зои действительно ненавидела ее, но у нее было более бесстрастное лицо, чем ожидала увидеть Лидия.

Выражение лица Зои сейчас, конечно, было трудно прочесть.

— За это вы должны благодарить Дэна, — сказала она. Последовала пауза. — Эмм-м, я не уверена, куда мы будем дальше двигаться, — продолжила она. — Чего вы хотите от всего этого? В идеале?

Лидия сглотнула. Она была так поглощена чувством жалости к Зои, что на самом деле не думала о себе в этом вопросе.

— Эмм-м…

— Я не имею в виду финансы, — быстро сказала Зои, и тут настала ее очередь скорчить гримасу. — Хотя, я полагаю, нам тоже придется когда-нибудь поговорить об этом. — Она прикусила губу. — Боже, это так странно, не правда ли? Я не знаю, как правильно поступить. Как себя чувствовать.

— Я тоже, — согласилась Лидия. Она на мгновение задумалась. — Я вижу, что ваши дети могут расстроиться, услышав обо мне и Джемайме, в то время как для Джемаймы ставки не так высоки. На самом деле она была бы на седьмом небе от счастья, если бы у нее появились сводная сестра и сводные братья. Так что давайте предпринимать любые дальнейшие шаги в вашем темпе. Как только вы будете готовы.

— Спасибо. — Глаза Зои снова стали влажными. — Я не знаю, как я им скажу, — призналась она. — Но имейте в виду, что Би тоже хотела бы иметь сестру. Она всегда твердит о том, что ей докучают братья.

Они обменялись слабыми, встревоженными улыбками. В их отношениях была такая путаница, но ни одна из них не боялась. Возможно, это было все, на что можно было сейчас надеяться.

— Кстати, не могли бы вы дать мне адрес Дэна? — спросила Лидия, меняя тему. — У меня есть кое-что для него. Сюрприз.

Зои немного поколебалась — может быть, она все-таки не до конца ей доверяла, — но потом назвала улицу и номер дома. Она окинула Лидию оценивающим взглядом.

— Кстати, в каких вы отношениях? — спросила Зои. — Он так мило отзывался о вас вчера за обедом, но, с другой стороны, к тому моменту мы были очень раздражены.

Лидия попыталась сохранить нейтральное выражение лица. «У него есть мозги, у меня есть внешность», — сказал Патрик о Дэне много лет назад, и она тогда кокетливо рассмеялась. «Я знаю, что мне нравится больше», — ответила она, прижимаясь к нему. Забавно, как за короткий период времени может измениться мнение.

— Мы просто друзья, — сказала она, поднимаясь на ноги.

Ее сложные чувства к Дэну не позволяли ей ответить честно одной-единственной отрывистой фразой. Он ей действительно нравился — и в течение нескольких пьянящих мгновений на вечеринке у Джонатана ей очень хотелось поцеловать его, — но она понимала, что они оба сдерживали друг друга, потому что последствия могли быть такими сложными, такими грязными. Впрочем, не то чтобы Зои нужно было знать что-то из этого прямо сейчас. Лидия тоже не хотела, чтобы у другой женщины сложилось о ней неправильное представление. «Сначала интрижка с моим мужем, теперь ты охотишься за моим деверем…» На самом деле все было не так. Совсем не так.

Однако, возвращаясь в магазин несколько минут спустя, Лидия ощутила легкость от открывающихся возможностей. Как будто на горизонте могут быть и хорошие вещи. Ладно, значит, она солгала Зои во всеуслышание о том, что у нее «кое-что есть» для Дэна, но она точно знала, что именно. Дело было за тем, чтобы все организовать. Она снова вытащила свой телефон, чувствуя себя возбужденной перспективой плана.

— Папа? Не мог бы ты оказать мне услугу? — спросила Лидия. — Нет, все в порядке. Мне просто нужно кое-что одолжить, и я надеюсь, что один из твоих приятелей сможет мне помочь…

Глава тридцать третья

Только паркуя машину, вернувшись домой в субботу днем после вечеринки по случаю дня рождения Гейба, Дэн понял, что до сих пор носит парик Тора. Он стянул его с головы, фыркнув от смеха. Возможно, именно поэтому на него так странно смотрели всю обратную дорогу из развлекательного центра. Тем не менее это смущало меньше, чем комментарии по поводу костюма от мам, которые привозили своих детей и смотрели, как здорово проводит время Гейб. «Скейтборд, ух ты! Это так круто!» — воскликнул он, открывая подарок от Дэна. Зои, казалось, закрыла лицо руками, но, возможно, это было вызвано чистой радостью по поводу щедрости деверя. Во всяком случае, он на это надеялся.

Вечеринка прошла действительно здорово, несмотря на то, что это были два самых изнурительных и оглушительных часа в жизни Дэна. После ужасного разоблачения Зои он предположил, что его имя вычеркнули из списка гостей как персону нон грата, но его восстановили после их встречи в «Грейхаунде». «Ты правильно сделал, что пришел, — сказала Зои, когда он спросил ее об этом. — Тебе так просто из этого не выбраться». Затем ее голос смягчился. «Кроме того, — сказала она, — все дети любят своего дядю Дэна. Знаешь, они все время говорят о тебе — о забавных вещах, которые вместе делали, но и о важном тоже. Как Итан сказал мне прошлым вечером, он доверился тебе, и ты был великолепен. Так что спасибо».

Сердце Дэна слегка дрогнуло от гордости. Все дети любят своего дядю Дэна. Это было действительно лучшее, что он когда-либо слышал в жизни. «Не за что, — сказал он. — Мне это доставляет удовольствие».

Когда он запирал машину, рядом остановилось такси.

— Рада, что ты здесь, — крикнула Лидия из окна.

— Привет! — Он удивленно уставился на нее. — Что ты здесь делаешь?

Она расплачивалась с водителем и ответила не сразу, но затем открыла заднюю дверцу такси и вышла, повернулась и потянулась внутрь, чтобы достать… Какого черта?

— Просто подумала, что заскочу со своей бензопилой, — сказала она, а затем рассмеялась. — Видел бы ты выражение своего лица! Что? Нечасто доводится такое увидеть?

— Женщин с бензопилами, приезжающих в мой дом? Как ни странно, нет — ты первая, — сказал он. И тут до него дошло. — О, точно. Это из-за дерева, да?

— Это из-за дерева, — подтвердила она. Оказалось, там была не только бензопила. Она привезла для них полный комплект, включая каски, защитные очки и беруши. Лидия поставила коробку с вещами на тротуар, закрыла дверцу такси и поблагодарила водителя. — Пойдем? — спросила она, посмотрев на бензопилу, а затем снова на Дэна. — Мне всегда хотелось попробовать что-то в этом роде.

Он все еще пытался осознать тот факт, что она приехала сюда с таким количеством снаряжения. Где она вообще его взяла?

— Ты занимаешься этим в свободное время или что-то в этом роде? — уточнил он.

— Подрабатываю дровосеком?

Он рассмеялся при виде ее восхищенного выражения лица. Она даже была одета в то, что, по-видимому, было ее костюмом для валки деревьев: бордовый комбинезон поверх тельняшки, обезьяньи ботинки^[47], волосы собраны в хвост. Боже, как же она ему нравится, подумал он.

— Знаешь, ты, кажется, очень довольна собой. Некоторые могли бы даже сказать «самодовольна».

— Черт возьми, да, я очень самоуверенна! — ответила она. — И довольна собой. И очень рада, что ты оказался дома, когда я приехала. Если бы это было не так, это все бы испортило. — Она улыбнулась ему, на ее щеках появились ямочки. — Так мы войдем или как?

Он вытащил из кармана ключи от двери, поднял коробку с оборудованием, которую она привезла. Она весила целую тонну.

— А у меня есть выбор? Тогда пошли. Заходи.

Когда они вошли внутрь, он обратил внимание на простое убранство своего дома, особенно по сравнению с квартирой Лидии, со всеми ее цветами и текстурами, воспоминаниями и историями, которые были выставлены в каждой комнате. Здесь нет никаких воспоминаний и историй, которые можно было бы увидеть, вообще никакого понимания его личности, понял он. Даже его мама, зайдя сюда на днях, сказала, что в этом доме нет души.

— Я собирался украсить, — пробормотал он, когда они прошли на кухню.

— Ух ты, здесь так чисто, Дэн, как будто входишь в дом серийного убийцы, — сказала она и быстро добавила: — Шучу. Но как здорово организована переработка отходов! Потрясающе.

Он посмотрел на нее — она что, издевается? — и удивился: кажется, она была искренна, восхищаясь его системой сортировки.

— Эмм-м… Спасибо? — отважился он.

— Красивый сад, — продолжала она, подходя к окну. Лидия была такой оживленной, подумал он; ему действительно это в ней нравилось. То, что она привносила жизнь и энергию в разговор, в то место, куда приходила. Даже его убогая кухня показалась более интересной, когда она вошла в нее. — Тебе повезло, — говорила она. — А, а вот и дерево, вижу. Впрочем, ненадолго. Верно? Не натравить ли нам на него вот этого плохого мальчика? — Лидия взмахнула бензопилой, как будто собиралась выпилить ею заднюю дверь, и смех Дэна стал немного более нервным. — Опять шучу. Не волнуйся, — сказала она, увидев выражение его лица. — Кстати, как ты себя чувствуешь? И, — ее глаза внезапно распахнулись, — господи, кстати, что это на тебе надето?

Потрясенный тем, что увидел ее, он совершенно забыл о своем костюме Тора, который теперь, когда он расстегнул куртку, был виден во всей красе: бутафорские доспехи, нагрудник.

— Разве я не говорил, что увлекаюсь косплеем? — сказал Дэн, извлекая из кармана парик и водружая его на голову. — Вот. Я всегда так одеваюсь по субботам.

Она расхохоталась.

— Тебе идет. И светлые волосы… Да. Я в этом разбираюсь. Э-э, мне стоит сейчас бояться? На самом деле мне немного страшно. И я жалею, что не попрощалась как следует со своей дочерью, когда оставляла ее с дедушкой. Я что, угадала насчет серийного убийцы?

— Вечеринка по случаю дня рождения Гейба, — объяснил он, снова снимая парик. — Единственное, что меня пугало в этом, так это то, как многие из его приятелей провоцировали меня подраться и пытались ударить по моим надувным грудным мышцам. О, и как странно хихикали некоторые мамаши. Ради всего святого, неужели эти люди никогда раньше не видели мужчину в красном плаще и обтягивающем нейлоновом кольчужном трико?

Губы Лидии дернулись, когда он встал в позу, поставив одну ногу на кухонный стул и играя мышцами.

— У этих бедных женщин не было ни единого шанса, — поддразнила она. Затем выражение ее лица стало серьезным. — Кстати, о твоих родственниках. На днях я видела Зои. Все прошло… на удивление хорошо. Спасибо за все, что ты ей сказал.

— Хорошо. Она сказала, что вы разговаривали.

— И?.. Что она думает?

— Ну, мы болтали недолго, потому что пытались загнать двадцать десятилетних мальчишек на игровую полосу препятствий, но она, похоже, тоже считает, что все прошло хорошо. Кто бы мог подумать? — Они улыбнулись друг другу. — Ладно. Я себя чувствую немного неловко в этом наряде, так что я пойду надену какую-нибудь нормальную одежду, а потом начнем?

Лидия достала из коробки пару защитных очков и водрузила их на лицо, подняв большие пальцы вверх.

— Давай сделаем это.

Некоторое время спустя, когда они начали изучать полезные советы, которые Лидия распечатала с веб-сайта арбористов, Дэн невольно подумал, насколько проще и приятнее заниматься такого рода делами с ней, а не с Патриком, как планировалось изначально. Если бы ему с братом когда-нибудь удалось убрать мертвый платан, обязательно были бы споры о том, кто будет использовать бензопилу, они бы толкались локтями из-за того, кто возьмет на себя руководство, соревновались бы в том, кто лучше всех рубит сухие ветки, кто может поднять самые тяжелые поленья, кто потом займется уборкой. И, конечно, ни один из них не сделал бы ничего столь женского, как ознакомление с настоящими инструкциями. Тем не менее Дэн обнаружил, что снова очень скучает по брату. Хочет, чтобы Патрик был рядом, раздражал его по-братски. Но здесь были они с Лидией. Жизнь продолжалась.

Как только они составили план и приступили к работе, фактическое снесение дерева оказалось неожиданно простым. Сначала они убрали ветки, затем спилили ствол кусок за куском, пока не остался только пень.

— На веб-сайте, который я просматривала, предлагалось просверлить в нем отверстия и использовать раствор английской соли, чтобы избавиться от него, — сказала Лидия, когда они сложили кучу валежника рядом с сараем, чтобы Дэн мог потом вывезти его на свалку. Затем она покраснела. — Извини. Я полностью погрузилась во все эти исследования. Даже посмотрела пару видеороликов на «Ютьюбе» на эту тему. Обычно единственные онлайн-уроки, которые я просматриваю, посвящены созданию вещей, но, оказывается, разрушать вещи тоже очень весело.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Дэн, бросая в кучу последнее полено. — По-моему, неплохо получилось? — Он выпрямился и стряхнул опилки с джинсов. — Кстати, спасибо тебе. За все. — Он повернулся, чтобы посмотреть на сад, отметив, насколько пустым он теперь выглядит. Он как будто бы стал больше. Иногда только после того, как устранишь проблему, можно увидеть, насколько она довлела над всем остальным. — Это так заботливо с твоей стороны. Одному богу известно, когда бы я решился на это, если бы не ты.

— Нет проблем, — сказала она.

Дэн мялся, не желая с ней расставаться. Ему нравилось, что она здесь.

— Итак… Тебе обязательно нужно спешить? Если хочешь, у меня в холодильнике есть немного пива. Или кофе? Вообще-то, может быть, нам стоит выпить кофе, а позже я смогу отвезти тебя обратно со всем этим барахлом.

— Я бы с удовольствием выпила пива, — сказала Лидия, явно игнорируя его последнее предложение. — И нет никакой спешки с оборудованием. Я одолжила его у двух приятелей отца; я не плачу за аренду или что-то в этом роде. — Она скорчила смешную гримасу. — И папа только что получил сообщение, так что он счастлив, что Джем останется с ним до конца дня, — добавила она. — Отвлечет его мысли от разбитого сердца.

— Погоди, — сказал Дэн, не в силах уследить за запутанной личной жизнью мужчины, — это та дама, у которой начались роды несколько недель назад?

— Нет, это новая. Они общались, пока не дошло до встречи, а потом исчезла. — Лидия фыркнула. — По-видимому, это случается, когда заходишь в «Тиндер» и лжешь о своем возрасте.

— Буду иметь в виду, — сказал Дэн. — А пока… Сейчас принесу пиво.

Лидия, должно быть, порылась в сарае, пока он был на кухне, потому что, когда он вернулся с парой бутылок, она откопала пару древних садовых стульев, оставленных предыдущими владельцами квартиры. Раскрыв их, она теперь отряхивала грязь и паутину с сидений.

— Нормально? — спросила она. — Такое чувство, что у нас так давно не было настоящего солнечного света, что стоит использовать его по максимуму.

— Отличная идея, — сказал Дэн, протягивая ей пиво. Они чокнулись бутылками и сделали по глотку.

— А как там Розмари? — поинтересовалась Лидия. — Еще не выписалась из больницы? Знаешь, я была так рада, что ей понравилось мое платье.

Когда она улыбалась, у нее на щеках появлялись ямочки. Лицо разрумянилось от гордости. Он что, слишком долго на нее пялится? Он не мог отвести от нее глаз.

— Да, с ней все в порядке, она уже дома, — сказал Дэн. — Она просила меня передать, что была бы очень рада дать тебе уроки шитья в любое время. Сказала, что ты, должно быть, была очень хороша в этом деле, раз колледж предложил тебе место на курсах.

Лидия поднесла бутылку пива к губам, но тут же опустила ее.

— Что ты сказал?

— Я имею в виду, не чувствуй себя обязанной, это всего лишь идея, — поспешил продолжить Дэн. — И Розмари немного не в себе — она может выставить тебя, как только ты переступишь ее порог, но…

— Ты шутишь? Я бы с удовольствием брала у нее уроки шитья. О боже мой! — Глаза Лидии заблестели. — Она действительно так сказала? Ты ведь не уговаривал ее?

— Нет, конечно, нет, это была ее идея. Ты ей понравилась. И твое платье.

— Ух ты. — Она просияла. — Действительно — вау. Это же просто мечта — действительно мечта. Спасибо. — Она посмотрела на небо. — Мама, с опозданием на пятнадцать лет, но это случилось! Да!

— Расскажи мне о своей маме, — попросил он, заметив ее задумчивость. — Должно быть, это было тяжело — потерять ее, когда ты была так молода.

— О, она была прелестна, — сразу же сказала Лидия. — Красивая австралийка, богемная, добрая. Из тех, кто заставляет чувствовать себя особенной — из тех, кто тебя понимает. Она всегда меня по-настоящему заводила. Знаешь, я до сих пор скучаю по ней.

Когда она пошевелила рукой, солнце блеснуло на ее серебряном кольце, которое выглядело как крошечный шлем викинга — только сейчас Дэн понял, что это не крошечный шлем викинга, а миниатюра Сиднейского оперного театра.

— У тебя есть родственники в Австралии? — спросил Дэн, вспомнив список, висевший в рамке на стене ее кухни. «Любимые места, куда можно сходить с Лидди». Должно быть, это написала ее мама, догадался он, ощущая острую боль от ее потери.

Лидия покачала головой.

— Больше нет. Мама была единственным ребенком в семье, и, судя по всему, ее родители так и не оправились после ее смерти. Приехали на похороны и сильно поссорились с моим отцом — обвинили его в том, что он украл ее у них. Папа был расстроен и разорвал все контакты. К сожалению, я почти уверена, что они уже умерли. — Она отхлебнула пива и заправила волосы за ухо. — Ладно, достаточно обреченности и уныния для одного дня. Как у тебя дела? Что ты планируешь делать с оставшейся частью творческого отпуска? У тебя осталось… сколько, месяц?

Он проигнорировал вопрос, потому что ему только что пришла в голову блестящая идея.

— Послушай, у меня есть немного денег, — выпалил он, прежде чем успел даже подумать о том, что говорит. — Я оплачу твою поездку в Сидней.

Лидия уставилась на него, совершенно ошеломленная.

— Что? Нет, не будь идиотом.

— Да. Я серьезно. По завещанию Патрика мне кое-что оставалось. Вам с Джем хватит на то, чтобы купить билеты на самолет. Тебе надо съездить! Пройти по стопам своей мамы, посетить ее родной город.

— Я… — Лидия казалась искренне потрясенной. — Дэн, это до смешного любезно с твоей стороны, но…

— Мне не нужны деньги, — сказал он. — В любом случае это деньги Патрика. Подумай об этом, как о том, что он делает для вас что-то приятное. Пусть и с опозданием.

Она с мучительным видом отпила из бутылки, затем покачала головой.

— Я не могу, — сказала она. — Спасибо, но… Это уже слишком. Я, наверное, потом пожалею, потому что я действительно хочу поехать, но если я возьму твои деньги…

— Деньги Патрика.

— Как бы то ни было, я все равно буду чувствовать себя в долгу перед тобой. Я… — Она замолчала, на ее лице отразился внутренний спор, но затем снова покачала головой. — Спасибо. Это так… так любезно с твоей стороны. Ты безумно добр. И я действительно ценю это предложение, но думаю, что это то, что я должна сделать сама. Найти способ самой поехать, если в этом есть смысл.

Теперь он чувствовал себя немного идиотом. Как будто переиграл сам себя. И он прекрасно понимал, что она имела в виду. Конечно, она хочет, чтобы поездка состоялась на ее собственных условиях.

— Хорошо, — сказал он. — Это было странно с моей стороны? Извини. Это казалось хорошей идеей, когда я говорил, но…

— Это была хорошая идея. Прекрасная идея. — Она поставила свое пиво и взяла его руку в свои. — Ты прекрасный мужчина.

В этот момент у него, кажется, перехватило дыхание.

— Спасибо, — сказал он, и сердце его забилось быстрее. — Ты тоже прекрасна. Действительно невероятно прекрасная женщина.

Луч солнечного света падал ей на лицо, освещая скулы, и она улыбалась ему. Он так хотел поцеловать ее, обнять. Может ли он? Будет ли это пересечением запретной границы? Он так давно не испытывал подобных чувств к женщине. Очень, очень давно.

— Лидия… — почти простонал он, а затем его тело, кажется, решило за него, потому что он наклонился к ней, и их губы встретились.

Они целовались, и он чувствовал запах ее кокосового шампуня. Ее мягкие губы прижимались к его губам. Кровь настойчиво забурлила в его теле, он скользнул руками по ее спине. Боже мой. Они внезапно стали единственными людьми в мире. Его сердце, казалось, переполнилось; в голове взрывались и парили фейерверки. Как он мог забыть, каким приятным может быть первый поцелуй?

Через мгновение они оторвались друг от друга и, затаив дыхание, посмотрели друг другу в глаза. Ее зрачки были огромными.

— Это нормально? — спросила она. Их головы все еще были совсем рядом.

— Что ты имеешь в виду, из-за… — Его страсть немного утихла, пламя погасло. «Из-за Патрика», — подумал он, но не сказал. И Зои. И как это может все усложнить, каким странным это может стать. Внутри начал просачиваться пессимизм. — Ох. Стоило ли это делать?

В ответ она подалась вперед и снова поцеловала его, глубже и сильнее.

— Да, — сумела выговорить она, не собираясь прерывать поцелуй. — Да, черт возьми, это стоит сделать.

Лидия и Патрик были вместе недолго, напомнил он себе. Это было много лет назад. И он все сделает по-другому. По-своему.

— Полностью согласен, — сказал он.

Глава тридцать четвертая

Приняв позу Воина и мельком увидев свое красное потное лицо в зеркальной стене напротив, Зои поняла, что впервые с той ночи, когда исчез Патрик, она действительно чувствует себя хорошо. Кажется, хорошо. Определенно, бедра убивали ее, задница болела от длинной серии «мостиков» и «планок», которые она выполняла вместе с остальными учениками группы, и она очень жалела, что этим утром не нанесла дополнительный слой дезодоранта. Несмотря на все это, когда учитель йоги только что призвал ее прислушаться к своему телу, Зои почувствовала, словно ее тело отважно подняло вверх большой палец. Как и ее голова. В самом деле она была так поглощена занятиями горячей йогой^[48], на которые ее потащила Клэр, что до сих пор ни разу не вспомнила ни о Патрике, ни о детях, ни о Лидии. У нее не было возможности это сделать из-за крайней концентрации и потоотделения, которые происходили прямо сейчас. Это прогресс, решила она.

Была середина мая, ее любимый месяц в году, и в то утро она встала с постели, снова испытывая то, что смутно признавала оптимизмом. Ладно, пусть это было не совсем помпезное, искреннее «О — ДА» по отношению к миру, а скорее решительное стискивание зубов и расправление плеч, которое заставляло ее почувствовать, что она может справиться. Что она справится. И это тоже был прогресс.

Последние несколько недель казались ей гигантским скачком вперед с точки зрения прогресса, или, если уж на то пошло, снова восходящей кривой. После шумной, но успешной вечеринки по случаю дня рождения Гейба на парковке в центре досуга она случайно столкнулась с Фелицией Перес. Фелиция была старшей учительницей, на которую она работала раньше, и она упомянула, что в ее школе скоро откроется вакансия преподавательницы курса по беременности и родам. Не заинтересуется ли Зои? Зои заинтересовалась. Она собиралась начать прощупывать почву для работы, так что эта возможность была особенно кстати. К тому же это был идеальный способ вернуться к преподаванию: три дня в неделю в энергичном втором классе, начиная с майского полугодия. Идеально. Независимо от того, будет ли ее заявка успешной или нет, Зои решила установить этот крайний срок, чтобы разобраться со всем остальным. Это казалось возможным. Жизнь в целом начинала казаться возможной после долгих темных месяцев, которые она пережила.

Она поняла, что ей будет слишком тяжело заниматься бизнесом Патрика, поэтому договорилась с агентом, чтобы он управлял недвижимостью, а также общался с арендаторами. Прежние квартиросъемщики могли оставаться, давая ей полезный дополнительный доход, а недвижимость представляла собой хорошие инвестиции в будущее детей. За одним исключением. В настоящее время на Уайтклифф-роуд была одна незанятая квартира, которую она решила продать и отдать вырученные деньги Лидии и Джемайме вместо дополнительных денег на содержание от Патрика. Она обсудила эту идею со своим братом, самым практичным и уравновешенным человеком, которого знала, и это казалось справедливым решением. «Ты уверена? Это очень великодушно, Зо, но ты не обязана это делать, — посоветовал он ей. — Завещание уже утверждено, верно? Так что у Лидии вряд ли будет возможность его оспорить».

Зои не хотела спорить с Лидией о деньгах. Не хотела, чтобы другая женщина чувствовала себя обделенной и чтобы они в конечном итоге поссорились в суде, или чтобы маленькую девочку лишили довольно значительного заработка ее отца. Когда они с Лидией сидели и честно и открыто разговаривали в том итальянском кафе, это было совершенно не похоже на мучительный разговор, который она пережила с Мари. Лидия была добра к ней. Если подумать, Лидия всегда была добра. «Я уверена», — сказала Зои брату.

Она моргнула, осознав, что все остальные в классе встали в позу Треугольника, широко раскинув руки, наклонившись, чтобы дотянуться до лодыжек нижней рукой, и Зои поспешно скопировала позу Клэр. Со своего нового ракурса она увидела черного дрозда, сидящего снаружи на ветке дерева. Птица слегка наклонила голову, как будто пыталась заглянуть внутрь.

— Глаза в потолок, — напомнил учитель. — Не стискивайте зубы и не забывайте дышать.

Зои уставилась в потолок и вздохнула. Про себя она подумала, что месяц назад она бы смотрела на этого черного дрозда и думала, не знак ли это от Патрика. Раньше она была в таком отчаянии — даже одержима идеей получить от него какой-нибудь знак, послание с того света, в котором бы говорилось, что он любит ее и сожалеет. Но теперь она была здесь, в студии горячей йоги, мокрая от пота, ее тело усердно работало, дышало, было сильным, и, наверное, ей не нужен был никакой знак. Может быть, это и был знак. Она и дети вместе постепенно продвигались по длинному туннелю тяжелой утраты, сплоченные и стойкие. После того, как пение в машине во весь голос оказалось таким очищающим, она присоединилась к хору, который вела одна из школьных мам — если признаться, с некоторым первоначальным трепетом, но она уже стала понимать, что пение поднимает настроение, особенно в составе группы. Остальные участники были дружелюбными и веселыми, и Зои была почти уверена, что некоторые из них вообще не знали о Патрике, что облегчало ситуацию. Самое главное, что после бесконечных недель бездействия она наконец собралась и обратилась к психотерапевту. С ее помощью Зои начала примиряться с тем, что произошло, с человеком, которым на самом деле был ее муж, и отпускать все плохое, сеанс за сеансом.

— Некоторые мужчины не созданы для брака, — печально сказала мама, когда Зои излила ей сердце по телефону. — Твой отец был таким же. Он был отличным парнем, с ним было действительно весело, но он не мог справиться с обязательствами, связанными с браком и семейной жизнью. Он просто не был в этом хорош. Некоторые люди для этого не годятся. Но Патрик действительно любил тебя, дорогая. Это все видели. Так сильно любил тебя и детей. Но, к сожалению, у него, похоже, тоже были свои демоны.

Зои не хотела злиться на Патрика всю оставшуюся жизнь. Прощение все еще казалось далеким, но она заключила сама с собой договор: держаться за свои воспоминания о любви и попытаться избавиться от мыслей о предательстве, не обращать внимания на его демонов. Он любил ее. С остальным она смирится в свое время.

«Все будет хорошо», — твердила она себе. День за днем.

Это было все, что она могла сделать, но этого было достаточно.

— Последний день свободы, — сказала Лидия, облизывая мороженое. — Как ты себя чувствуешь?

Дэн посмотрел на горизонт и обнял ее. Прошли недели, и завтра утром он должен был вернуться за свой рабочий стол. Надеть костюм. Обновить проездной. Офисная жизнь возобновлялась.

— Я не хочу, чтобы это заканчивалось, — признался он. — А мы можем просто остаться здесь?

По предложению Лидии они втроем с Джемаймой на день уехали на остров Хейлинг^[49] на море.

— По крайней мере, ты сможешь сказать своим коллегам, что где-то был, — сказала она. — Южная Америка, Южный Хэмпшир… На самом деле они практически взаимозаменяемы.

Пусть Дэн и не путешествовал на большие расстояния, но последние три месяца определенно стали путешествием: сперва — через ад горя и вины, с неожиданными остановками по дороге. Если его запланированная поездка в южное полушарие должна была расширить его кругозор, помочь выйти из зоны комфорта и попробовать что-то новое в жизни, то можно было бы сказать, что он достиг всего этого и даже большего, не покидая страну. Он катался на скейтборде и танцевал, был домовладельцем и супергероем, шофером, единорогом, доверенным лицом и духовником. То, что он оказался на месте Патрика, изменило его жизнь, но, прежде всего, это показало ему, как быть самим собой. На этот раз ему не нужна была таблица, чтобы отметить этот прогресс.

— Я не могу здесь остаться, — напомнила ему Лидия, прислонившись к его плечу. — Утром у меня горячее свидание с Розмари и ее швейной машинкой. Боюсь, я ни за что не пропущу это — даже за ночь с тобой на этом пляже. Приоритеты, знаешь ли.

Он поцеловал ее в макушку и сказал:

— Это справедливо.

Лидия и Розмари, судя по всему, быстро сдружились, работая вместе под жужжание швейной машинки, экспериментируя с различными тканями и стилями и изучая работы известных дизайнеров. Розмари была рада компании и, по-видимому, оказалась терпеливым, увлеченным учителем, поощряющим и поддерживающим, но честным в критике. Она уже говорила о своих знакомых, которые могли бы предложить Лидии оплачиваемую стажировку, как только ее навыки достигнут определенного уровня.

— Я чувствую, как будто все мои клеточки загораются, когда я с ней, — говорила Лидия, когда несколько вечеров назад они с Дэном пошли поужинать. — Я так многому учусь, каждый раз всего за пару часов. Мой мозг уже много лет не испытывал такого волнения.

— О, неужели? — сказал он, делая вид, что принимает это на свой счет, а она засмеялась и ткнула в него хлебной палочкой.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказала она. — Быть с тобой — это совсем другое волнение. Существуют разные способы получить удовольствие.

В этом была правда: правда, для которой ему потребовалось некоторое время, чтобы ее понять. «Найдите себе какое-нибудь хобби, Дэниел», — сказала ему Розмари, когда сама начала проявлять социальную храбрость, и он понял мудрость ее совета. Его прежняя застойная жизнь стала неизмеримо богаче благодаря тому, что за последние несколько месяцев она наполнилась новыми людьми и занятиями, и он хотел сохранить ее такой, вернувшись в офис. Он надеялся, что сможет удержаться на любой работе, если остальная часть его жизни будет насыщенной и интересной.

Поэтому Дэн принял предложение Стива присоединиться к гребному клубу и регулярно бегал вместе с Марком, который собирался участвовать в сентябрьском полумарафоне. С помощью Лидии он начал превращать свою квартиру из скучной коробки в нечто, действительно напоминающее дом. Пока он выкрасил гостиную в бледно-голубой цвет рассветного неба и повесил серию гравюр и фотографий в рамках, включая некоторые, которые сделал Итан во время их «скульптурной» прогулки. (Его племянник был в восторге, особенно когда Дэн дал ему двадцать фунтов, чтобы проявить и напечатать снимки в школьной фотолаборатории.) Тем временем Лидия сшила для него занавески на своей швейной машинке, а его мама приехала с коробкой домашних растений, которые, как она обещала, почти невозможно загубить. «Растения всегда поднимают настроение», — сказала она, расставляя их на подоконнике. Она также купила ему саженец рябины для сада за домом, они вместе посадили его. Каждый раз, когда он смотрел на ее молодые кудрявые листья, он чувствовал, как в нем просыпается надежда. Жизнь продолжалась. И это было еще не все. Наладив общение с Итаном, Гейбом и Би, Дэн не собирался внезапно исчезнуть из их жизни. В следующем полугодии Зои должна была вернуться к преподаванию, и Дэн планировал воспользоваться гибким рабочим графиком своей компании, чтобы заканчивать пораньше по вторникам и забирать младших детей из школы. Он предложил отвозить Би на Городскую ферму для уроков верховой езды на пони (самое близкое к настоящим единорогам, что он мог найти), а также быть ответственным за занятия Гейба скейтбордингом по субботам. По средам он работал дома, чтобы продолжать возить Итана в скульптурный клуб, таким образом оставаясь в курсе жизни своего племянника, а также занимаясь собственным музыкальным образованием. Скоро в клубе должен был состояться воскресный семинар, куда приглашали родителей и опекунов, и Дэн временно потерял дар речи, когда Итан пробормотал ему приглашение. «Мама ничего не понимает в искусстве, но я подумал, что тебе это может понравиться? Ты всегда донимаешь меня вопросами о том, чем мы там занимаемся», — сказал он с забавной смесью подростковой бравады и уязвимости. Дэн согласился мгновенно. Быть приглашенным было все равно что получить медаль, которую он носил бы с гордостью.

«Здорово! — сказала Лидия, услышав об Итане. — Мой тип ребенка. О, я надеюсь, что скоро смогу с ним встретиться. И Джемайме понравится Гейб — она только что начала играть в футбол в школе и больше ни о чем другом не говорит. К тому же ей отчаянно нужна сестра, с которой можно было бы поиграть».

Зои все еще собиралась рассказать детям об их новой сводной сестре — Би недавно вступила в особенно сложный период, говорила она, и сейчас не самое подходящее время, — но Дэн сообщил новость о Лидии и Джемайме своим родителям, которые, оправившись от шока, очень хотели познакомиться со своей новой внучкой и ее мамой.

«Мне так жаль Зои. Как Патрик мог так поступить? Но, боже, я так рада, что у меня есть еще одна внучка, которую я могу любить, — призналась Лиз Дэну. — Это значит, что я эгоистка?»

«Я думаю, это значит, что ты человек, — успокоил ее Дэн. — А у Джемаймы никогда не было бабушки. Для нее это тоже будет прекрасно, не забывай».

Самым большим отличием в новой жизни Дэна после творческого отпуска было то, что он намеревался проводить много времени с Лидией. Как можно больше времени. Она единственная раскрасила его мир яркими новыми красками; сделала его жизнь ярче и веселее. До сих пор он мало думал о будущем, с трудом переживая каждый день по мере его наступления, но теперь ему захотелось смотреть вперед, строить планы, снова начать мечтать. Они оба все еще делали это медленно, постепенно нащупывая путь к отношениям, но только потому, что это казалось слишком важным, чтобы спешить. То, что было с Патриком, всегда будет между ними, но Дэн старался на этом не зацикливаться. По крайней мере, это давало бы интересный ответ на старый вопрос: «Как вы двое познакомились?» — предположил он.

— Это неважно, — заверила его Лидия. — И не волнуйся, если кто-нибудь спросит, я обязательно скажу, что ты лучше его. Во всех отношениях. Хорошо?

Он открыл рот, чтобы возразить, что это даже не приходило ему в голову, но Лидия уже знала, как сильно они соперничали друг с другом. Конечно, это приходило ему в голову.

— Рад слышать, — вместо этого ответил он, лишь чувствуя себя немного смущенно.

Самое главное — она ему действительно нравилась. Лидия была забавной и удивительной, преданной и доброй. Он все время думал о ней. Хотел сделать ее счастливой. Он познакомился с ее отцом и Бриджит, и оба они, кажется, были рады за них. Даже Зои благословила эти отношения, хотя Дэн и знал, что это должно быть горько для нее. Она также оказалась невероятно щедра по отношению к Лидии. Продажа квартиры на Уайтклифф-роуд не только сулила финансовую стабильность для Лидии и Джемаймы, но и давала Лидии возможность забронировать поездку в Сидней, о которой она всегда мечтала — как надеялся Дэн, предстоящей зимой. «Разыграй свои карты правильно, — сказала она Дэну, приподняв бровь, — и, возможно, для тебя даже найдется местечко в самолете». Он не мог придумать ничего, чего бы ему хотелось больше.

Как гром среди ясного неба, недавно он получил сообщение на «Фейсбуке» от Ребекки: «Видела на днях, как ты держался за руки с женщиной в Рейвенскорт-парк, — написала она. — Ты выглядишь счастливым, Дэн. Я рада за тебя. Никаких обид».

«Никаких обид», — ответил он и, к своему удивлению, понял, что наконец-то может думать о ней без горечи, без злобы. Впервые после их развода он почувствовал, что ноющая рана зажила. Как будто он наконец-то отошел от этой боли.

С потерей брата он тоже смирился. Наверное, он никогда не узнает, почему Патрик наговорил ему все это в их последний вечер, но он не позволит сказанному определять их отношения или то, как он будет о нем вспоминать. Никто не идеален, сказала его мама. Мы все путаемся, пытаемся сделать все, что в наших силах. Иногда ошибаемся — но такова жизнь. Патрик иногда ошибался, Дэн тоже ошибался, но это не делало их плохими. Они просто были людьми.

Неделю назад его родители, Зои и дети пришли на ужин, и пока Итан показывал дедушке анимацию, которую он сделал на своем телефоне, Лиз наблюдала, как Гейб жонглирует, а Би в саду пытается сделать стойку на руках, Зои удивила Дэна, подарив ему большой коричневый конверт. Она наконец собралась убрать кое-что из старой одежды Патрика и вещей, которые не хотела оставлять или передавать детям. «И я нашла это, — сказала она, — в коробке с памятными вещами: первые валентинки, которые мы посылали друг другу, военные медали твоего прадеда, какие-то картинки на День отца, которые нарисовали дети, и тому подобное. Я подумала, что тебе это может пригодиться».

Дэн открыл конверт. Там была фотография со дня его выпуска в Йорке, когда они вышли из Главного зала. Патрик все время возражал против того, чтобы быть там, дразнил Дэна из-за его мантии и академической шапочки, насмехался над университетскими традициями, постоянно хвастал собственным отсутствием дальнейшего образования — «Что я знаю? Я всего лишь строитель, низший класс», — пока Дэну окончательно не надоело это слушать и он не пожалел, что Патрик вообще потрудился прийти. Теперь он был неожиданно тронут, обнаружив, что его брат не только сделал фотографии, но и сохранил одну из них. Даже в коробке с памятными вещами.

Должно быть, это отразилось на его лице, потому что Зои положила руку ему на плечо.

«Знаешь, Дэн, он ужасно гордился тобой. Держу пари, Патрик никогда не говорил тебе об этом, не так ли, но он всегда хвалил тебя перед детьми, говоря, какой ты, по его мнению, умный».

Нет, он ни разу не сказал этого Дэну в лицо, ни разу. Он был не таким братом. Но все равно Дэну стало тепло от слов Зои. До тех пор он не осознавал, как сильно нуждался в этом тепле, и это было хорошо. Действительно хорошо.

Он снова обнял Лидию, и они оба рассмеялись, когда Джемайма, мчавшаяся к ним по пляжу, наступила на огромную кучу вонючих скользких водорослей и испуганно вскрикнула.

— ФУУУ! — причитала она, с отвращением снимая скользкие пряди с голых рук. — Гадость!

— Боже, я чувствую себя счастливым, — внезапно сказал Дэн.

Они сидели на пляже, яркое и теплое солнце ласкало их кожу, море весело билось о берег. Все, что случилось в прошлом, здесь, в этот момент казалось неуместным; облаком, которое растаяло в разгаре дня. Будущее простиралось перед ними до самого горизонта, мерцая, как солнечный свет на воде.

— Я тоже, — сказала Лидия и обняла его в ответ.

Эпилог

РАНЕЕ:

Близилась полночь. Под звездным небом, то морщась, то разглаживаясь, текла черная, как смола, Темза. Плавучие дома на причалах казались призрачными силуэтами, морозец разбросал ледяные блестки по крышам и перилам, посеребрив каждую дрожащую травинку. Высоко в небе сиял полумесяц, блестящий, как свадебный атлас.

Патрик нетвердой походкой шел по тропинке вдоль реки, засунув руки в карманы и опустив голову. Казалось, его мир накренился, и он не знал, как снова обрести равновесие. День начался с задыхающегося телефонного звонка от Мари — «Мне нужно кое-что тебе сказать», — оставившего его с покалывающим ощущением ускользающей меж пальцев удачи и предчувствием того, что, возможно, обаяния, на которое он всегда полагался, на этот раз может оказаться недостаточно для его спасения. Затем, чувствуя себя загнанным в угол, он без причины набросился на людей, которых любил, причиняя им боль своими словами. Сначала — Зои, у них вышла глупая ссора из-за университета, и, даже споря, он знал, что это — чушь собачья. Конечно, он хотел, чтобы его дети преуспели — он был бы самым гордым человеком на свете, если бы они достигли многого! — но он спорил ради спора, из какого-то желания наказать ее, потому что знал, что должен наказать себя. Он был плохим человеком. Худшим. А потом Дэн завел его, с таким энтузиазмом собираясь в путешествие, что Патрик почувствовал ревность. Да, он позавидовал достижениям брата. Потому что он застрял здесь с Зои и детьми, и еще одним ребенком на подходе, и на этот раз он не мог просто забыть об этом, как в панике поступил с Лидией. На этот раз это была Мари, которая жила через три улицы отсюда, и ее дети учились в той же школе, что и его дети, и это все усложняло. Что ему делать? Неужели он все испортил? «Он определенно твой, — всхлипывала Мари. — В прошлом году Джону сделали вазэктомию. Он убьет меня, если узнает, что мы натворили!» Из-за этого Патрик чувствовал себя ужасно. Она была так несчастна в том браке, что он ощутил себя каким-то героем, ворвавшимся и спасшим ее, снова научив улыбаться. Однако сейчас героем он себя не чувствовал. Она позвонила во второй раз, когда он был в пабе и ждал Дэна, и они поссорились. Господи, что за бардак!

Пронизывающий ветер с реки коснулся лица, где-то вдалеке раздался визг лисы, пронзительный и нервный, словно крик ребенка. Патрик поглубже вжался в воротник пальто, жалея, что он еще не дома, где входная дверь заперта на засов, в постели тепло и безопасно, с тихим пощелкиванием и скрипами остывают трубы отопления. Но заслуживал ли он вообще того, чтобы находиться дома после того, что сделал? Он влюбился в Мари, вот в чем дело. В ней было нечто хрупкое и прекрасное, что заставляло его желать заботиться о ней. Но как он мог? Как он снова позволил всему зайти так далеко? Что с ним не так, почему он продолжает так поступать?

Внезапно за спиной послышались шаркающие шаги. Окрик.

— Эй! Приятель!

Он обернулся и увидел бездомного парня без передних зубов, вероятно, примерно того же возраста, что и он.

— Не дадите мне несколько фунтов? — спросил мужчина. На нем были спортивные штаны и грязная футболка, кроссовки порвались на носах. От него ужасно пахло потом, выпивкой и тяжелыми временами.

Патрик сглотнул, понимая, что запросто мог бы быть этим человеком, если бы все было по-другому. Если бы он не встретил подходящую женщину, не купил бы пару дешевых домов и не заработал бы немного легких денег. И кто знал — если Зои узнает о Мари и вышвырнет его, это может быть призраком его будущего: одинокого, потерянного и отчаявшегося. Патрик достал бумажник и вытащил из него все банкноты, фунтов пятьдесят или около того.

— Бери все, — сказал он, вложил их в грязную ладонь мужчины и пошел дальше.

Акт великодушия заставил его на мгновение почувствовать себя лучше, как будто он был не так уж плох. Он зашагал быстрее, думая о том, как может все изменить. Утром ему придется извиниться перед Дэном, сказать ему, что он назло наговорил все это о Ребекке. «Прости, — скажет он. — Я вел себя как придурок — я ревновал, вот и все». Представьте, как он будет честен и великодушен! Он это сделает. И, что еще более важно, он загладит вину перед Зои, попросит прощения за их бессмысленный спор, с этого момента будет относиться к ней лучше. После этого он как можно мягче расстанется с Мари, отвезет ее в клинику далеко за город, если она этого захочет, и будет держать ее за руку, а затем скажет, что они должны перестать встречаться. Он не может рисковать потерять Зои, скажет он с сожалением, но решительно. И тогда он удвоит свои усилия дома. Он раньше был слаб, но с этого дня будет держать себя в узде. «Больше никаких заигрываний с другими», — пообещал он себе. Потому что он очень сильно любит Зои. Он не хотел причинять ей боль, никогда!

Как раз в тот момент, когда он думал об этом, он увидел в лунном свете несколько диких нарциссов, растущих в зарослях у реки. Любимые цветы Зои! Он нарвет их для нее, потому что он ее любит. Потому что отныне он будет самым лучшим и благодарным мужем. С этого момента для него существует лишь она одна. На этот раз так и будет.

Патрик неуверенно заскользил вниз по крутому склону к нарциссам. Земля была очень влажной после недавних дождей, грязь стала опасно мягкой, но он так хотел это сделать, сорвать цветы для жены. Но вдруг внезапно потерял равновесие. Ноги заскользили, и он покачнулся, размахивая руками, бессильный остановить падение. Опрокинулся и по инерции упал в воду, при падении сильно ударившись головой о камень на мелководье.

Его разум погас, как свет, тело неподвижно лежало лицом вниз во вздувшейся черной реке. Легкий ветерок покачивал склоненные головки нарциссов, и несколько пузырьков поднялись на поверхность воды, сверкая серебром в свете луны. Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Течение утащило тело Патрика глубже в реку, вода пропитала одежду, проникла в ботинки, карманы, легкие. Потом река поглотила его, и он исчез.

СЕЙЧАС:

Спустя ровно семь месяцев с тех пор, как Патрик сделал свой последний ошеломленный вдох, по зеленой улице Западного Лондона, источая аромат духов, шла женщина, опаздывающая на встречу со своим мужем на их юбилейный ужин. Ее каблуки цокали, она спешила, прокручивая в голове телефонный звонок от старшей дочери, который задержал ее, и улыбалась, представляя, как сообщит все новости мужу за столиком в ресторане, как только приедет. Она была так погружена в свои мысли, что не заметила, как застежка серебряной броши, приколотой к лацкану пальто, с каждым шагом постепенно ослабевала, булавка, в конце концов, оторвалась от бархатной ткани, и брошь с тихим звоном упала на тротуар. Женщина не заметила, продолжая свой путь, и брошь осталась лежать в осенних сумерках. Не заметив, ее перешагнул прохожий, ее обнюхал спаниель на своей вечерней прогулке, когда тени цвета индиго собрались и сгустились в ночь.

На следующее утро по улице шла другая женщина. Она была элегантно одета в бирюзовое платье-рубашку, сшитую специально для нее подругой деверя, с любимым шарфом цвета индиго, повязанным вокруг шеи. Ее голова была полна планов занятий на этот день, и тут она заметила брошь, поблескивающую в лучах мягкого сентябрьского солнца. Она присела на корточки и подняла ее. Вскрикнула, увидев, что это была маленькая серебряная брошь в форме нарцисса. Ее любимый цветок.

— Что это, мамочка? — спросила маленькая девочка с розовыми, как у бабочки, прядями в волосах. (Бабочки были ее новым увлечением. Раньше их место занимали единороги.)

— Должно быть, кто-то уронил, — сказала женщина, оглядывая улицу. Ее сердце бешено колотилось. «Может ли это быть? — подумала она, и мурашки побежали по ее коже. — Наконец-то?»

— В чем дело? — спросил младший сын, который возился со своим защитным шлемом. Недавно ему разрешили ездить на скейтборде в школу, строго-настрого наказав не выпендриваться и не выделывать никаких трюков, пока он не окажется за школьными воротами. Ни у кого не было большой уверенности в том, что эти инструкции будут долго строго соблюдаться, но, по крайней мере, пока все шло хорошо.

— Чего встали? — ворчливо поинтересовался старший сын, подходя к ним сзади с велосипедом. — Я опаздываю. Не забудь, что после школы я заеду к Джею, — бросил он через плечо, перекинул ногу через велосипед и поехал прочь. Джей был новым другом — женщина считала, что, возможно, бойфрендом, но так это или нет — неважно. Кажется, ее сын был счастлив. Только это имело значение.

— Пока, любимый, хорошего дня, — крикнула женщина ему вслед. Она снова посмотрела на брошь в руке, и ее глаза заблестели. — Это знак, — радостно сказала она. — Я знаю, что это так. — Затем по какой-то причине, неизвестной ее детям, она улыбнулась небу и послала воздушный поцелуй. — Спасибо, — крикнула она, глядя вверх. — Спасибо тебе! — Мгновение спустя, увидев их растерянные лица, она взъерошила волосы дочери и легонько постучала по защитному шлему сына. — Ну, пошли. Мы отправляемся в школу.

Когда они тронулись в путь, мальчик сморщил нос и посмотрел на нее.

— Ты ведешь себя странно, мам, — сообщил он ей, ускользая на своем скейтборде.

Девочка взяла ее за руку.

— Ты действительно в порядке, мамочка? — спросила она, удивленно глядя снизу вверх.

Зои снова улыбнулась и сжала руку Би. Она вспоминала прекрасный небесно-голубой день в Пемброкшире в прошлом месяце, когда они развеяли прах Патрика, и она нашла правильные слова для надгробной речи. Вспоминала воскресенье несколькими неделями ранее, когда Дэн, Лидия и Джемайма впервые пришли на обед, и после первых нескольких минут неловкости все довольно хорошо поладили. С нетерпением ждала того, что ожидало их в будущем.

— Да, — сказала она, и они пошли дальше. — В полном порядке.

Благодарности

Как всегда, огромное спасибо моему суперзвездному агенту Лиззи Кремер за блестящие редакторские заметки и поддержку во всем. Также спасибо остальной команде Дэвида Хайэма, особенно Маддалене Кавасьюти (за столь же замечательные заметки!) и Эмме Джеймисон, Элис Хоу и Марго Виалерон… Я ценю все, что вы делаете.

Спасибо всем в Пан Макмиллан — Кэролайн Хогг, Шарлотте Уильямс, Стюарту Дуайеру, Рози Уилсон, Кейт Буллоуз, Мэл Фор, Кейт Толли, Саре Ллойд, Элле Гиббонс, Клэр Эванс и Мэнди Гринфилд, и это лишь некоторые из них. Мне приятно работать со всеми вами.

Отдельная благодарность Карен Болл (Пестрое перо) за редакторский опыт и множество отличных предложений и подсказок. Вы помогли сделать эту книгу лучше — я так вам благодарна.

Люблю и благодарю всех моих друзей-авторов не только за обеды и вино, но и за смех, солидарность и сплетни. Ронни, Милли, Мими, Рози, Калли, Джилл, Эмма, Кейт, Виктория, Кирсти, Харриет, Джо, Анна, Кэти, Линда, Линн… вы просто фантастическая компания.

Спасибо Вики за все ободряющие речи (и мои воздушные шарики!). Особая благодарность моим любимым читателям, чьи добрые слова ободрения помогают мне пережить трудные писательские дни. Мы очень ценим каждое дружеское электронное письмо и сообщение о поддержке — спасибо, если они пришли от вас!

И последнее, но определенно не менее важное: огромное спасибо моей семье — Мартину, Ханне, Тому и Холли, которые были рядом на протяжении всех взлетов и падений в моей жизни. Я бы не смогла этого сделать без вас!

Примечания

1

Творческий отпуск (саббатикал) — распространенное явление в академических кругах, но в наше время это перестало быть прерогативой только ученых и преподавателей. Любой человек может взять саббатикал и отправиться путешествовать. Творческий отпуск — это более продолжительный перерыв в работе, обычно от двух месяцев до года.

(обратно)

2

«Атомик» — популярная песня new-wave-группы Blondie.

(обратно)

3

Дебби Харри (Де́бора Энн Ха́рри) — американская певица и актриса, автор песен, лидер new-wave-группы Blondie.

(обратно)

4

Хет-трик — достижение в ряде видов спорта и игр, связанное с числом три. Появление термина связано с игрой в крикет, но в настоящее время он наиболее часто употребляется применительно к футболу и хоккею с шайбой.

(обратно)

5

«Просто Уильям» — серия детских рассказов о маленьком школьнике Уильяме Брауне, написанная Ричмалом Кромптоном.

(обратно)

6

Крамбл — традиционный британский десерт, похожий на наш яблочный пирог из перетертого в крошку теста. Отличие лишь в том, что крамбл готовят без песочного основания, с большим количеством начинки из яблок.

(обратно)

7

«Генри» (также известный как Генри Гувер) — торговая марка канистровых пылесосов, производимых компанией Numatic International. На корпусе пылесоса изображено человеческое лицо в мультяшном стиле.

(обратно)

8

Традиционная индийская вышивка с использованием маленьких зеркал.

(обратно)

9

999 — телефонный номер полиции в Британии.

(обратно)

10

«Ягер-бомб» — алкогольный молодежный коктейль, представляет собой смесь немецкого травяного ликера «Егермейстер» с энергетиком «Ред Булл». Отличается оригинальной, зрелищной методикой подачи.

(обратно)

11

«Самбука» — итальянский ликер с ароматом аниса.

(обратно)

12

«Милк Трей» — фирменное название набора конфет ассорти из молочного шоколада компании Кадбери Шуэппс.

(обратно)

13

Уилбур Смит (Уи́лбур Э́ддисон Смит) — южноафриканский писатель, автор исторических и приключенческих романов.

(обратно)

14

Даниэла Стил — американская писательница, автор многочисленных романов, ставших бестселлерами.

(обратно)

15

«Либерти» — вид тканей, названных в честь дизайнера и создателя, англичанина Артура Лазенби Либерти (Arthur Lasenby Liberty), страстного путешественника и поклонника индийских и японский тканей. Особый стиль тканей «Либерти» — это их яркие рисунки с насыщенной цветовой гаммой, графическими и цветочными узорами.

(обратно)

16

Марта Макки — дизайнер эмалевых брошей.

(обратно)

17

Саут-Даунс — новейший национальный парк Англии, образован 31 марта 2010 года.

(обратно)

18

Коричневый соус — приправа, которую подают к еде в Соединенном Королевстве и Ирландии, обычно темно-коричневого цвета. Ингредиенты включают различное сочетание помидоров, патоки, фиников, яблок, тамаринда, специй, уксуса и иногда изюма.

(обратно)

19

Тейт Модерн — лондонская галерея модернистского и современного искусства, входит в группу галерей Тейт, в которых выставляется национальная коллекция британского искусства с 1500 года по сегодняшний день. В галерее находится коллекция произведений мирового искусства, созданных с 1900 года. Входит в десятку самых посещаемых художественных музеев мира.

(обратно)

20

Генри Мур (Ге́нри Спе́нсер Мур) — британский художник и скульптор. После Второй мировой войны работы Мура приобрели мировое признание, они представлены в крупнейших музеях разных стран.

(обратно)

21

«Пиксис» (Pixies) — американская альтернативная рок-группа, образованная в Бостоне, штат Массачусетс, в 1986 году.

(обратно)

22

Дэвид Аттенборо (сэр Дэ́вид Фре́дерик А́ттенборо) — телеведущий и натуралист, один из пионеров документальных фильмов о природе. Создатель и ведущий документальных сериалов о природе, подробно рассказывающих обо всех формах жизни на земле и их взаимодействии.

(обратно)

23

Пембрукшир — национальный прибрежный парк в западной части Уэльса, известный своей дикой природой и историческими местами.

(обратно)

24

Хаф-пайп — специальная вогнутая конструкция из различных материалов, используемая в экстремальных видах спорта, таких как сноуборд, скейтбординг, лыжный хаф-пайп, фристайл BMX. Название происходит от англ. half-pipe — «половина трубы», поскольку конструкция напоминает ее по форме.

(обратно)

25

A&E — отделение (служба) экстренной медицинской помощи (в больницах, клиниках).

(обратно)

26

Барбара Хепуорт — британский скульптор-абстракционист.

(обратно)

27

W4 — почтовый индекс одного из районов Лондона.

(обратно)

28

Веджвуд — высококачественный английский фарфор. Производится с 1759 года.

(обратно)

29

Уильям Моррис — имеется в виду школа в Лондоне, названная в честь Уильяма Морриса, английского поэта, прозаика, художника, издателя, основателя движения «Искусства и ремесла».

(обратно)

30

Так называются рубашки с воротником-стойкой.

(обратно)

31

Модель кроссовок фирмы Nike.

(обратно)

32

Собачий остров — район лондонского Ист-Энда, где расположен один из крупнейших современных деловых центров Европы, Кэнэри-Уорф.

(обратно)

33

Арена О2 — многоцелевой крытый стадион, расположенный в центре развлекательного комплекса The O2 на полуострове Гринвич в Юго-Восточном Лондоне. Вмещает до 23 000 человек. Одна из крупнейших крытых арен в Европе.

(обратно)

34

Энтони Гормли — один из известнейших современных британских скульпторов-монументалистов, автор 20-метрового Ангела Севера, 30-метрового Квантового облака и других проектов.

(обратно)

35

«Мальтизерс» — британские кондитерские изделия, производимые компанией Mars.

(обратно)

36

Салар-де-Уюни — крупнейший в мире солончак, расположенный в Андах на юго-западе Боливии.

(обратно)

37

Сингани — боливийский коньяк, изготавливается из белого мускатного александрийского винограда. Производится только в высокогорных долинах Боливии, является национальным спиртным напитком страны и считается частью ее культурного наследия.

(обратно)

38

Сэндбординг — вид спорта, заключающийся в езде на сноуборде по песчаным дюнам, барханам или насыпям в карьерах вместо снежных гор.

(обратно)

39

«Влезть в чьи-то ботинки» — идиома, означающая «наследовать, заменить кого-то».

(обратно)

40

«Кайпиринья» — бразильский алкогольный коктейль, который готовится из кашасы, лайма, льда и тростникового сахара.

(обратно)

41

Кенни и Долли (Кенни Роджерс и Долли Партон) — исполнители дуэта «Острова в потоке».

(обратно)

42

«Каррис» — британская розничная торговая сеть, специализирующаяся на продаже бытовой электроники и бытовой техники.

(обратно)

43

Тапас-бар — бар с испанскими закусками и напитками к ним. Закуски оформлены в небольшие порции. Такой формат дает посетителям возможность перекусить очень быстро прямо у барной стойки.

(обратно)

44

Dos cervezas — два пива (исп.).

(обратно)

45

Строки из стихотворения, приписываемого американскому поэту Генри Лонгфелло.

(обратно)

46

Аукцион обещаний — аукцион, на котором люди делают ставки (предлагают деньги и соревнуются с другими людьми) за то, что кто-то предложил сделать: например, приготовить еду, помыть машину и т. д. Обычно проводится для того, чтобы получить деньги на благотворительность.

(обратно)

47

Обезьяньи ботинки (англ. monkey boots) — ботинки с «тракторной» подошвой и шнуровкой, которая начинается очень близко к носку. Название закрепилось за обувью благодаря нескользкой подошве, которая позволяет лазить, подобно обезьяне, по деревьям, скалам и прочим труднодоступным и труднопроходимым местам.

(обратно)

48

Горячая йога — довольно популярный вид йоги, который обещает быстрое похудение и детоксикацию организма.

(обратно)

49

Остров Хейлинг — остров у южного побережья Англии, в районе Хавант в графстве Хэмпшир, к востоку от Портсмута.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Эпилог

Благодарности