Интервенция (fb2)

- Интервенция [litres] (Ермак - 8) 2166K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Валериев

Игорь Валериев
Ермак. Интервенция

© Игорь Валериев, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Серия «Попаданец» Выпуск 137

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

* * *

Посвящается моему отцу Валерию Ивановичу и любимой жене Людмиле. За их поддержку и помощь.

Автор искренне благодарит всех участников литературных форумов «В Вихре Времен» и «Автор-Тудей», чья критика, замечания и советы позволили улучшить данную книгу, особенно: Акимова Сергея Викторовича, Мармонтова Игоря Георгиевича, Черепнёва Игоря Аркадьевича, Шарапова Евгения Ивановича.

Пролог

Я вышел из рубки и глубоко вздохнул. Мимо пробегал матрос, которого я окликнул:

– Братец, мичмана Селезнёва к командиру быстро. И рулевого Мишку – не знаю, как его фамилия – также в рубку.

– Слушаюсь, вашвысокобродь. Только Мишку убило, но я кондуктора Силыча позову, он за штурвалом стоять сможет. – С этими словами матрос убежал.

Я же, посмотрев за корму, увидел, что два японских истребителя приблизились так, что их низкие силуэты можно было уже рассмотреть без оптики.

«Мили полторы, а то и меньше осталось. Кажется, минут пятнадцать, и моя жизнь в этом мире закончится». – Про этот мир я подумал, не разделяя его на этот и тот свет.

Так уж получилось, что моя матрица сознания или душа гвардии подполковника спецназа ГРУ Аленина Тимофея Васильевича каким-то образом пятнадцать лет назад перенеслась из две тысячи восемнадцатого года в одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмой год в тело четырнадцатилетнего казачонка Тимохи Аленина из станицы Черняева Амурского казачьего войска.

За эти пятнадцать лет много чего произошло со мной в этом мире. Если заполнять анкету, то я теперь Тимофей Васильевич Аленин-Зейский, подполковник Генерального штаба, флигель-адъютант и начальник Аналитического центра при российском императоре. Семейное положение – женат, причём на дочери генерала от инфантерии Беневского. Недавно стал отцом.

Здесь, в Бохайском море, оказался из-за личного приказа императора Николая II встретиться с командующим Бэйянской армией генералом Юань Шикаем, который, вернее всего, готовит военный переворот в империи Цин.

Вот уже три недели идёт русско-японская война, начавшаяся шестнадцатого августа одна тысяча девятьсот третьего года. Мы выиграли три морские битвы, получив значительное преимущество на морском театре военных действий.

В этом мире до восемьдесят восьмого года события происходили так же, как и в моём прошлом-будущем, но потом начались резкие отличия. Александр Третий дожил до двадцать девятого сентября одна тысяча девятисотого года.

У Николая Второго жена не Гессенская муха, а Елена Орлеанская. Аликс же по настоянию королевы Виктории вышла замуж за герцога Йоркского, теперь уже короля Георга Пятого, так как королева Виктория и принц Уэльский умерли раньше времени, с моей помощью.

Николай II не тот рохля, как в моём прошлом, а довольно-таки резкий правитель. Решительно отомстил Британии за гибель родителей, брата и сестры.

Мятеж дяди – великого князя Владимира Александровича – буквально утопил в крови. Ввёл изменения в законодательство Российской империи, которые практически полностью копировали сталинскую пятьдесят восьмую статью из прошлого-будущего, с моей подачи, конечно, что позволило взять за горло и аристократию, и чиновников, и буржуазию.

Отменил выкупные платежи для крестьян, готовится ввести конституцию. Столыпин и Струве в Гродненской губернии по поручению государя проводят аграрную реформу, пытаясь совместить несовместимое, а именно общинную и частную собственность на землю. Может, у них и получится провести аграрную реформу потом на всей территории Российской империи с куда большим эффектом, понизив градус возмущений крестьян и решив вопрос с периодически приходящим на Русь голодом.

Но самым важным успехом своего «прогресстворства» в этом мире считаю не пулемёты Мадсена, Максима, пистолет-пулемёт специальный, снайперскую винтовку, разрабатываемые миномёты и прочие военные вундервафли, а появление пенициллина или чего-то на него похожего, что произвели с моей подсказки супруги Бутягины.

Они не только создали сильный антибиотик, но и провели удачные испытания, убедили многих медицинских светил, и теперь в Томске уже больше года действует бактериологический институт с производственными мощностями по изготовлению пенициллина, а также противодифтерийной сыворотки и оспенной вакцины. Надеюсь, эти лекарства спасут миллионы подданных Российской империи.

Я мысленно усмехнулся. Что же, в этом мире время я провёл не зря. Пятнадцать лет урагана, а не жизни, вместо пенсионерского прозябания в прошлом-будущем. Даже сына успел заделать. Значит, будет продолжение меня здесь. Жаль, что там так и не смог продлить свой род. Хотя свой офицерский долг перед Родиной выполнил.

В этот момент в моём сознании зазвучали слова песни Газманова:

«Какая на хрен свобода, победа должна воссиять, – подумал я, встряхнув головой. – Кому ангелы перед смертью приходят, а мне – песня Газманова. Хотя тоже неплохо».

Мои размышления прервала рука, появившаяся из трюмного люка. Плюнув на качавшуюся палубу, я бросился к входу в машинное отделение, засунув пистолет в кобуру. Пока добрался, из люка выбрался Зверев, а за ним – ещё один матрос.

– Василий Васильевич, как вы? – спросил я, подойдя к старшему инженер-механику, невольно отводя глаза от его лица, покрытого волдырями.

– Жить буду, – стармех посмотрел за корму, жутко усмехнулся, – только недолго.

– Что там? Ход будет? – спросил я.

– Кондуктор Васильев закрыл собой пробитый паропровод. Его тело будто приварило к нему, – по щекам с волдырями Зверева потекли слёзы. – Меня оттолкнул, а сам лёг на пробитое отверстие. Володька…

Плечи стармеха затряслись.

– Четверо там осталось, совсем остались, – произнёс матрос с таким же «сваренным» лицом и руками, а потом он согнулся, и его вырвало.

В этот момент к нам подошёл Селезнёв.

– Вася, ты как? – спросил он Зверева, бледнея на глазах.

– Узлов двадцать – двадцать пять дадим ещё какое-то время. Сколько – я не знаю, – старший инженер-механик корабля обвёл нас каким-то пустым взглядом. – Такого хомута на паропровод я ещё не видел.

Последующее дальше выражение лица Зверева было страшным и каким-то безумным.

Мичман хотел дотронуться до руки стармеха, но, увидев, в каком она состоянии, отдёрнул ладонь.

– Вася, я к командиру, – закаменев лицом, Селезнёв бросился к рубке.

Я же стоял и не знал, что делать. Нет, я, конечно, представлял, как оказывать помощь с ожогами, но под руками не было ничего. Совсем ничего…

– Господин полковник, идите к командиру. Мы тут как-нибудь сами. Сейчас внизу чуть развеется, и мы спустимся туда.

«Млять, да чтоб его в клюз, в перехлёст и якорь мне в зубы…» – ругался я про себя, когда шёл к рубке.

Не найдя в себе сил пройти в неё, поднялся на смотровую площадку или ходовой мостик. Хрен его знает, как это правильно называется. Поднеся к глазам бинокль, который был в специальной подставке, посмотрел туда, где виднелись дымы.

Удалось рассмотреть какой-то корабль, похожий на наш истребитель, и ещё один крупный, судя по всему, крейсер. Не раздумывая, скатился вниз и ворвался в рубку.

– Константин Александрович, там истребитель и крейсер. На курсе… – я немного завис. – В общем, слева от нас.

Панфёров, передав штурвал, видимо, кондуктору Силычу, который успел прибыть в рубку, бросился на ходовой мостик. Селезнёв и я двинулись за ним.

Поднявшись, вместе с Семёном Владимировичем застыли, ожидая, что же скажет командир корабля. Тот, прильнув к биноклю, долго рассматривал два корабля, а потом радостно произнёс:

– Кажется, ещё поживём, господа офицеры. Это германцы. Истребитель «Таку» и бронепалубный крейсер «Нимфе». Если успеем до них дойти, то думаю, они нас подберут, когда взорвём наш корабль. – Панфёров замолчал, а потом продолжил: – Всё-таки союзники, какие-никакие, а япошки не захотят с ними связываться. У меня задача доставить вас, Тимофей Васильевич, и генерала Вогака в Тяньцзинь. Если я не смогу, то пусть германцы довезут.

Панфёров улыбнулся, а потом всё завертелось.

«Лейтенант Бураков», резко изменив курс, направился навстречу германским кораблям. «Таку», как и «Бураков», был одним из четырёх захваченных китайских миноносцев во время боксёрского восстания. При дележе добычи он был зачислен на службу в состав германской Восточноазиатской крейсерской эскадры, расположенной в Циндао. И теперь этот корабль резко ускорился и пошёл к нам навстречу.

Японские истребители усилили огонь, но в этот раз Бог нас хранил. «Лейтенант Бураков» шёл на двадцати пяти узлах, не теряя скорости, а все японские снаряды пролетали мимо.

Минут через десять германский истребитель, сбросив скорость и описав широкую дугу, прикрывая нас, встал к нам в кильватер, а на его передней мачте затрепетал флаг «Юниформ» – «Вы идёте к опасности».

Японские миноносцы, сделав ещё пару выстрелов, отвалили в сторону. В бинокль было видно, как 105-миллиметровые орудия правого борта крейсера «Нимфе», подходившего к нам, начали наводиться на японские корабли, а на его мачте также затрепетал флаг «Юниформ».

Глава 1
Союзники

– Господа, я ещё раз поднимаю этот бокал за наших спасителей, за доблестных офицеров кайзерлихмарине. За вас, господа! – Вогак с бледным лицом отсалютовал бокалом с коньяком двум германским морским офицерам, сидящим за столом, и выпил.

Я, Панфёров и Селезнёв, встав, поддержали генерала. Командир бронепалубного крейсера «Нимфе» фрегаттен-капитан барон Клейст и командир истребителя «Таку» капитан-лейтенант фон Шварценберг также поднялись на ноги и, коротким кивком поприветствовав тост Константина Ипполитовича, медленно вдохнули пары коньяка и браво опрокинули бокалы.

Я выпил не знаю уж какой по счёту бокал под тосты за наших спасителей, но алкоголь не брал абсолютно. Видимо, нервная система от всего пережитого всего лишь несколько часов назад до сих пор впрыскивала в кровь адреналин в больших количествах, при этом её ещё и коньяк подстёгивал.

Да, появление германских кораблей и их действия спасли наш корабль от верной смерти. Когда японские истребители отвалили в сторону, мы, дойдя до германского крейсера, попросили у немцев два часа на ремонт, для чего надо было лечь в дрейф, либо принять на борт дипмиссию российского императора и доставить её в Тонгу.

Фрегаттен-капитан барон Клейст пошёл нам навстречу, и «Нимфе» вместе с «Таку» легли в дрейф, прикрывая наш миноносец с двух сторон. Японские истребители, развернувшись, прошли мимо тройки лежавших в дрейфе кораблей, но атаковать под нацеленными стволами 105-миллиметровых орудий, способных выпустить до пятнадцати снарядов в минуту, не рискнули и вскоре скрылись за горизонтом.

Два часа прошли быстро. Под руководством стармеха Зверева, непонятно как остававшегося на ногах, тело кондуктора Васильева сняли с паропровода, который на скорую руку залатали с помощью хомутов, устранили другие повреждения, какие были в силах исправить за это короткое время.

Потом весь экипаж собрался на палубе. Морю предали тело спасшего корабль кондуктора Васильева Владимира Ивановича и ещё девяти погибших моряков. Решение похоронить в море павших в бою приняли сообща.

Как сказал генерал Вогак, христианское кладбище в Тонгу постоянно подвергается разорению со стороны китайцев, и лучше похоронить моряков по морскому обычаю. Так Бохайское море стало местом захоронения ещё десяти русских моряков.

Кроме десяти погибших ещё тринадцать человек было ранено. Среди них оказался и генерал Вогак. Осколок снаряда, непонятно как залетевший в помещение, где он находился, вспорол Константину Ипполитовичу плечо. Слава богу, рана была небольшой, и до того момента, когда ему смогли оказать помощь, кровотечение уже остановилось благодаря платку, который Вогак наложил на рану под мундиром.

Командир «Нимфе», узнав, что одним из представителей дипмиссии является раненый генерал, прибыл на борт «Лейтенанта Буракова» вместе с врачом и парой санитаров крейсера.

После оказания помощи раненым барон остался на похоронах. Был шокирован, узнав про подвиг кондуктора Васильева. В результате все раненые, включая Константина Ипполитовича, были переправлены на германский крейсер. Фрегаттен-капитан клятвенно пообещал, что всем раненым будет оказан достойный уход и на корабле, и, когда крейсер вернётся в Циндао, в германском госпитале. После завершения лечения русские моряки будут переправлены в Российскую империю.

Закончив со всеми хлопотами, корабли на десяти узлах пошли к устью реки Пейхо к фортам крепости Дагу. В Чжилийском заливе барон Клейст вместе с генералом Вогаком перешли на борт «Таку», и два миноносца спокойно поднялись по реке до города Тонгу, откуда ранним утром на поезде я и Константин Ипполитович должны были отправиться до Тяньцзиня, а командир «Нимфе», как выяснилось, до Пекина, выполняя какую-то свою миссию.

Ожидая поезд, оккупировали небольшой кабинет ресторана при гостинице европейского типа, где остановились до утра, и вот уже час чествовали своих спасителей. Времени у нас было вагон и маленькая тележка.

– Господа, я хочу поднять этот бокал за мужество русских моряков. Сегодня я стал свидетелем подвига Российского императорского флота. Один миноносец принял бой против трёх и потопил один из них. А то, что совершил ваш кондуктор Васильев, – это, это… Я не могу подобрать слов. Подвиг?! Но этого слова слишком мало. Не знаю, смог бы кто-то из матросов кайзерлихмарине повторить такое. Я буду писать кайзеру с просьбой наградить этого храброго и самоотверженного матроса. Теперь я понимаю, как вы одерживаете одну за другой победы на море в битвах с японцами. За ваше мужество! – прервал мои воспоминания барон Клейст, который, закончив говорить очередной ответный тост, чисто по-русски махнул бокал, будто это не благородный коньяк, а водка или шнапс. По-русски он, кстати, говорил, как на родном.

За такой тост все дружно поднялись и выпили. Приземлившись за стол, в молчании закусили, делая перерыв между возлияниями, чему я был откровенно рад. Офицеры Российского императорского флота и кайзерлихмарине оказались достойны друг друга в принятии на грудь больших количеств благородного напитка. Я хоть и был пока трезв из-за взбудораженной нервной системы, но прекрасно осознавал, что мне с моряками не тягаться. Да и за Вогака несколько переживал, здоровым он отнюдь не выглядел. Ушибленные рёбра в тугой перевязке, раненое плечо, но Константин Ипполитович держался молодцом, несмотря на бледный вид.

– Тимофей Васильевич, а вы обещали песню, – нарушил невольно возникшее молчание кап-два Панфёров, положив нож и вилку.

– Константин Александрович, уместно ли сейчас будет петь? – попытался я отбрехаться.

– Что за песня? – поинтересовался Вогак.

– Ваше превосходительство, полковник Аленин-Зейский перед началом боя с японцами пообещал мне исполнить песню, посвящённую морякам, ничуть не хуже песни про подвиг «Варяга».

– О-о-о… Крейсер «Варяг»! Мозампо! Мы слышали о том бое! Это гроссен виктория! – вмешался в разговор фон Шварценберг, который на русском языке говорил значительно хуже командира крейсера, но всё понимал хорошо.

– А что, уже и про этот бой сложена песня? – поинтересовался барон Клейст.

– Да, господин фрегаттен-капитан. И с нами за столом сидит её автор. – Панфёров головой показал, кто является этим автором.

– Тимофей Васильевич, просим, – попросил, как приказал, генерал Вогак.

– Господа, но без музыкального сопровождения как-то…

– Я об этом позаботился. Старший инженер-механик Зверев любит исполнять романсы под гитару. Так что… – Константин Александрович поднялся из-за стола, сходил в угол кабинета и вернулся назад с гитарой. – Насколько мне известно, вы на этом инструменте музицируете. Начните, пожалуйста, с «Варяга».

Дальше отказываться становилось неудобным, поэтому, взяв гитару и чуть подправив её под себя, как и просили, начал с песни о подвиге русского крейсера. Вскоре ко мне присоединились Панфёров и Селезнёв. Получилось, может быть, и не так музыкально, но зато очень душевно, даже наших германских друзей пробрало.

– Превосходно, – произнёс командир «Нимфе» и захлопал в ладоши, к нему присоединился фон Шварценберг.

– Кстати, господин фрегаттен-капитан, Константин Александрович и Семён Владимирович были участниками той битвы, – произнёс я, переводя стрелки.

Этот манёвр, пока Панфёров и Селезнёв рассказывали о морском бое на рейде Мозампо, оттянул исполнение песни на десять минут, и за это время я на скорую руку изменил пару строк, приводя песню к современной обстановке.

По окончании рассказа все дружно выпили за «Варяг» и его подвиг. Тут принесли горячее, и все быстренько приступили к его уничтожению. Всё-таки под лёгкую закуску выпито было прилично.

– Тимофей Васильевич, первый голод утолили и теперь ждём песню, которую вы обещали Константину Александровичу, – улыбаясь, произнёс Вогак, щёки которого от коньяка и горячей пищи разрумянились.

Понимая, что дальше отвертеться не удастся, я взял первые аккорды, а потом запел:

Я пел, а перед глазами вставали картинки недавнего боя, лицо деда, кадры из военно-морской хроники про Великую Отечественную войну. Возникло чувство какого-то единения тех и сегодняшних событий. Всё течёт, меняется, а мужество и бесстрашие русских моряков остаётся неизменным.

«Извините, авторы этой песни, не помню кто вы, но сейчас она нужна в этом мире. Пусть она станет гимном Тихоокеанской эскадры. Им ещё тащить и тащить на себе все тяготы этой войны», – промелькнуло в мыслях.

Я закончил песню, и в кабинете наступила тишина.

– Дал же Бог вам талант, Тимофей Васильевич, – растроганно произнёс Вогак, смахнув слезы, появившиеся в уголках глаз.

– «Я знаю, друзья, что не жить мне без моря, как море мертво без меня». Будто бы про меня, – произнёс Панфёров, часто моргая заблестевшими глазами.

– Вы уже считаете Порт-Артур своей землёй? – вопрос Клейста вернул меня на грешную землю.

Я посмотрел в трезвые глаза фрегаттен-капитана и задумался, что же ответить, но тут мичман Селезнёв с каким-то юношеским максимализмом и задором произнёс:

– Как сказал император Николай Первый: «Где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен!» Эта фраза выбита на памятнике адмиралу Невельскому во Владивостоке.

Барон вежливо улыбнулся, а я бросил быстрый взгляд на Вогака. Тот на мгновение закрыл глаза, как бы призывая к спокойствию.

Слава Богу, в этот момент за стеной кабинета шум общего зала ресторана значительно усилился и перерос в гвалт.

– Что-то случилось?! – несколько обеспокоенно произнёс барон Клейст.

– Насколько я услышал и смог разобрать, в Бомбее потоплены английские корабли… – Вогак прислушался, но ор стоял такой, что разобрать отдельные слова не получалось. – Тимофей Васильевич, вы же говорите по-китайски, не узнаете, что же произошло?!

Я, утвердительно кивнув, вышел из кабинета и вскоре вернулся назад со срочным вечерним выпуском местной газеты. Оказывается, продавец газет как-то просочился в зал ресторана, надеясь на более состоятельную публику, и начал громко рекламировать последнюю газетную новость, а она была действительно сногсшибательной, поэтому и реакция посетителей была столь бурной.

– Ваше превосходительство, извините, но с чтением китайских газет у меня проблемы, не так уж и хорошо я знаю их письменность. Как бы не переврать новость, – произнёс я, передавая газету Вогаку.

– Так, посмотрим, что здесь у нас, – генерал развернул газету, быстро пробежал колонки иероглифов и помотал головой. – Однако, господа, вот это новость!

Все присутствующие за столом замерли, ожидая продолжения.

– В порту Бомбея состоялась передача шести английских броненосцев типа «Канопус» и четырех броненосных крейсеров типа «Дрейк» Японской империи. Вчера вечером над английским кораблями взвились флаги Страны восходящего солнца, а ночью они были атакованы на рейде небольшими миноносками, принадлежность которых к какому-то государству не установлена, но предположительно это были русские. Больше просто некому, – генерал усмехнулся. – Отличный аргумент для газеты!

– А какие результаты атаки?! – перебил генерала мичман Селезнёв и тут же, смутившись, покраснел. – Извините, ваше превосходительство!

– Да бог с вами, Семён Владимирович. А результаты просто потрясающие, господа. Британский или Японский флот потерял три броненосца типа «Канопус» и три броненосных крейсера типа «Дрейк». – Вогак замолчал, а потом с улыбкой продолжил: – Семён Владимирович, руку менять не будем. Разлейте-ка нам по бокалам коньяка. Такую новость надо отметить!

Несколько пришибленные озвученной информацией, все присутствующие за столом молча смотрели на то, как раскрасневшийся мичман наполняет бокалы.

– Ваше превосходительство, а потери среди миноносок есть? – нарушил я молчание.

Генерал вновь заскользил глазами по столбцам текста, и постепенно довольная улыбка исчезла с его лица.

– Пишут, что две миноноски потоплены, а одна была повреждена, но сумела вырваться с рейда, – тихо произнёс Вогак.

– Это, как и в Мозампо, вновь отличились ваши новейшие быстроходные торпедные катера, ваше превосходительство? – задал вопрос фрегаттен-капитан.

«Ни хрена себе, насколько этот барон Клейст в курсе про нашу торпедоносную вундервафлю. Термин ”торпедные катера” используется в довольно-таки узком кругу. Течёт где-то, течёт! Официально – это малый миноносец проекта ”Барракуда”. Название такое было выбрано из-за того, что обычно барракуды подстерегают свою жертву в засаде, но довольно часто небольшими группами они нападают на косяки рыб, атакуя их на большой скорости, на ходу отхватывая куски плоти мощными челюстями. Символично так назвал… – Я мысленно покачал головой. – Надо будет Лаврова и Едрихина напрячь. Откуда-то информация по ”Барракудам” к германцам ушла! Вернее всего, из Порт-Артура».

– Господин барон, в газете написано, что английские, точнее, уже японские корабли в порту Бомбея атаковали малые миноноски неизвестного государства, – Вогак обаятельно улыбнулся. – Насколько мне известно, в Порт-Артуре есть несколько малых миноносцев, но они предназначены для охраны береговой зоны и неспособны уходить далеко в море. Я не ошибаюсь, Константин Александрович?!

Этот полувопрос-полуутверждение был задан капитану второго ранга Панфёрову.

– Насколько я знаю, наши «Барракуды» имеют дальность хода не больше четырёхсот миль, да и волну держат слабо. Как они могли оказаться в порту Бомбея, даже представить себе не могу, – как можно честнее произнёс командир «Буракова».

Фрегаттен-капитан понимающе улыбнулся, а потом поднялся с бокалом в руке и произнёс:

– Выпьем за очередную победу русского флота! Хорошо, что у Германии есть такой союзник! Прозит!

* * *

– Приказываю к боевой операции приступить! – Кононов осмотрел стоящую перед ним в кают-компании восьмёрку боевых пловцов, которые должны были отправиться на задание. – Храни вас Господь, господа! Удачи вам всем!

– Служу Престолу и Отечеству! – дружно рявкнули офицеры и кондуктора.

На этом уже сложившаяся традиция последнего инструктажа и начала боевой операции завершилась, и боевые пловцы через сокрытый в полу люк начали спускаться из кают-компании в трюм. Для этого было необходимо, нажав небольшой рычаг, запустить механизм, отодвигающий в сторону роскошный буфет с посудой и напитками, за которым скрывался лаз и проходы к двум шлюзовым камерам.

Кононов, проводив бойцов и вернув буфет на место, по привычке повернулся к красному углу, где на российских кораблях располагался иконостас, мысленно чертыхнулся и помотал головой.

На «Олимпии» – судне Национального географического общества САСШ – православного углового иконостаса не могло быть по определению. Весь экипаж был проинструктирован, что при посторонних креститься надо слева направо, и в кают-компании теперь висело на стене только распятие.

«Олимпия», бывший «Марсель», прибыла в порт Бомбей ещё три дня назад и встала на внешнем рейде. Цель визита для местной таможни – закупка продуктов, ремонтные работы и отдых экипажа после длительного перехода.

«Рион» с шестью торпедными катерами на борту – всё-таки рискнули взять их по максимуму – дрейфовал в Аравийском море милях в пятидесяти от бухты Бомбей, ожидая приказа с «Олимпии».

При вылазке в город небольшой группой офицеров, прекрасно говорящих по-английски, установили, что два парохода со сменными японскими экипажами на английские броненосцы уже в порту, а прибытие английских кораблей ожидается со дня на день.

Какой же шок испытала вся команда «Олимпии», когда в бомбейскую бухту на следующий день вошли шесть английских броненосцев типа «Канопус» и четыре броненосных крейсера типа «Дрейк».

– Откуда их столько, Антон Алексеевич? – тихо спросил Кононова командир шхуны Палецкий.

– Сам не ожидал. По предварительным данным должны были прийти два броненосца типа «Маджестик», а тут их… – командир корабля и командир боевых пловцов стояли на полубаке шхуны и, рассматривая в бинокли постановку на якоря английских боевых кораблей, тихо обсуждали сложившуюся обстановку.

А она была отнюдь не радостной. С таким количеством противника встретиться не предполагал никто. По своей мощи пришедшая эскадра лишь чуть-чуть уступала нашей Тихоокеанской, включая все её оставшиеся на плаву корабли и в Порт-Артуре, и во Владивостоке.

– Что будем делать, господа? – задал вопрос Кононов, собрав вечером в кают-компании боевых пловцов. – Кораблей противника слишком много.

В помещении наступила тишина. Офицеры и кондуктора молча переглядывались между собой.

– Я думаю, надо подождать. Атаковать броненосцы и крейсера, когда они под английским флагом, – это открытое объявление войны Британии, – задумчиво произнёс Ризнич. – Мы же планировали, что англичане передадут два броненосца японцам и только после этого минировать их. Отряд торпедных катеров капитана второго ранга Колчака был нужен только для прикрытия наших действий. Здесь же пока не ясно, что англичане предпримут. Если они корабли передадут Японии вместе с экипажами-добровольцами и на них поднимут флаги Страны восходящего солнца, то надо атаковать в любом случае, иначе нашим будет тяжело воевать с такой армадой.

– Кто ещё выскажется? – задал вопрос Анатолий Алексеевич, когда его заместитель умолк, а желающих продолжить дискуссию больше не нашлось.

– Я согласен с Иваном Ивановичем, – произнёс кап-два Завойко.

– Я также согласен, – поддержал друга Миронов.

Остальные офицеры и кондуктора молча кивнули.

– Что же, господа, тогда ждём и изучаем, как англичане организуют боевое дежурство. Минировать будем только те корабли, над которыми поднимется флаг Японской империи, – подвёл итоги совещания Кононов.

Эти воспоминания пронеслись в голове командира боевых пловцов, пока он поднимался на палубу шхуны.

Англичане передали сегодня все корабли Японской империи. Пять часов назад под торжественные марши, раздающиеся с флагманского броненосца «Вендженс», на всех английских броненосцах и крейсерах «Юнион Джек» был спущен, а его заменил флаг Японии.

До этого с берега на корабли были доставлены небольшие группы японских моряков. Видимо, два неполных экипажа, которые должны были довести до Японии два «Маджестика», поделили на десять кораблей. Но английские моряки на берег не сошли, все остались на борту.

Мало того, на флагмане остался развеваться штандарт главнокомандующего британского Средиземноморского флота адмирала Джона Арбетнота Фишера, знаменитого Джеки. Видимо, не удержался 1-й барон Фишер оф Кильверстоун, чтобы не попробовать свои силы в настоящем бою и утереть нос морским лордам, доказав, что главным условием победы в войне является полное уничтожение неприятельского флота в генеральном сражении линейных кораблей.

Поэтому броненосец «Вендженс» был выбран первой целью для минирования. Как инструктировал полковник Аленин-Зейский, флагман является приоритетной целью. На нём кроме командующего эскадрой находится его штаб из флагманских офицеров, и они составляют, можно сказать, «мозги и нервную систему» вражеского подразделения. Уничтожь их, и тело не будет знать, что делать.

С учётом расстановки англо-японских кораблей на рейде ещё целями для «Посейдонов» были выбраны броненосцы «Глори» и «Канопус», плюс броненосный крейсер «Гуд Хоуп».

Колчаку ушла шифротелеграмма с приказом только обозначить атаку торпедными катерами, появившись на рейде, так как противоминное дежурство англичане несли исправно и в дневное, и в ночное время. Поэтому реальная атака была бы просто самоубийственной против такого количества вражеской артиллерии.

Адмирал Фишер был действительно грамотным флотоводцем. Со слов Ермака, Кононов знал, что именно Джеки продавил строительство подводных лодок в Англии. Именно он разрабатывал меры противодействия атакам как надводным, так и подводным миноносцам. Поэтому расстановка кораблей на рейде позволяла англичанам вести огонь, прикрывая друг друга.

Кононов поднялся на полубак, посмотрел на небо, где висела россыпь звёзд, и перевёл взгляд на «Вендженс», который ушли минировать Ризнич и Белов.

* * *

«Да, ночное минирование – та ещё нервотрёпка. Темнота чуть ли не полная. Всё, на что ты можешь надеяться под водой на глубине в десять саженей – это приборы ”Посейдона” с фосфорной подсветкой. Идёшь по азимуту и отсчитываешь про себя время, прикидывая, сколько осталось до цели. Да ещё и силу течений надо учитывать. Лишь бы в противоминную сеть не влететь», – такие мысли крутились в голове кап-два Ризнича, когда он, изменив положение рулей, направил минодоставщик поближе к поверхности.

Через минуту Иван Иванович почувствовал, как его по баллону ребризера два раза стукнул напарник, сигнализируя «Стоп».

Ризнич тут же выключил двигатель минодоставщика. Чувству опасности Белова, или чуйке, цитируя Аленина-Зейского, Ризнич доверял полностью. Уже не раз и не два кап-два был обязан жизнью кондуктору.

Каково же было удивление Иван Ивановича, когда, почти потеряв скорость, нос «Посейдона» упёрся в противоминную сеть. Каким образом Кирилл смог почувствовать её приближение, Ризнич не мог себе объяснить абсолютно никак. Это было чем-то сверхъестественным. По его-то расчётам до цели оставалась ещё минута хода, и он собирался выключить двигатель через сорок секунд.

Медленная продувка балластной системы – и минодоставщик застыл в воде с нулевой плавучестью. Белов отсоединился от баллона с кислородом доставщика, перешёл на ребризер, надел ласты и направился к сети со специальными ножницами по металлу.

При планировании этой операции было учтено, что англичане используют усовершенствованные противоминные сети фирмы Bullvant, которые выставлялись всего лишь в пяти метрах от борта корабля в отличие от десяти-двенадцати, как это было раньше, поэтому было решено защиту прорезать. Слишком высока вероятность в полной темноте запутаться «Посейдоном» в этих сетях при подныривании. Тем более, как было известно из разведданных, на этих сетях использовали оцинкованный провод диаметром всего 1,8 миллиметра. Для спецножниц – это как бумага.

Отверстие прорезано, и началось мучение по установке трех мин практически в полной темноте, буквально на ощупь. Наконец-то эта адская работа закончена, развернув минодоставщик от сети, отцепив ласты, Ризнич и Белов взобрались на свою железную рыбину.

Иван Иванович отрегулировал плавучесть «Посейдона» и запустил двигатель. Потихоньку расстояние между боевыми пловцами и заминированным английским, или теперь уже японским, флагманом начало увеличиваться.

«Уже второй британский флагман минирую. Интересно, когда-нибудь я смогу об этом рассказать?» – успел довольно подумать Ризнич, когда за спиной вспыхнул огненный шар, и взрывная волна, гоня перед собой обрывки противоминной сети, догнала небольшой подводный доставщик, исковеркала его вместе с телами людей и помчалась дальше.

* * *

Когда рядом с кормой англо-японского флагмана раздался взрыв, Кононов несколько секунд простоял в каком-то столбняке, из которого его вывели корабельные ревуны боевых кораблей. На английской эскадре сыграли тревогу, по морской поверхности забегали лучи прожекторов, то и дело выхватывая из темноты силуэты судов. Через какое-то время лучи двух прожекторов скрестились на корме «Вендженса», которая значительно провалилась в воду.

– Что это было, Анатолий Алексеевич? – спросил Кононова командир шхуны Палецкий, когда тот решительным шагом зашёл в рубку, освещённую дежурным светильником в виде «летучей мыши».

Командир боевых пловцов достал часы, откинул крышку, рассмотрел циферблат, поднеся его к лампе. Положив часы в карман, задумался, а потом произнёс:

– Вернее всего, Антон Сергевич, неправильно сработал часовой механизм взрывателя одной из мин. По времени заряды должны взорваться через два часа пятьдесят минут. А тут рвануло через десять минут после установки взрывателя. Какая-то неисправность.

– А Ризнич и Белов?

Кононов снял панаму и перекрестился.

– Будем надеяться на лучшее. Пойду пловцов встречать, надеюсь, что все уцелели.

– А как же атака отряда Колчака?

– До неё ещё почти три часа. Подождём, посмотрим, что на рейде твориться будет. В атаку им соваться точно нельзя. Только мелькнуть, выпустить торпеды и исчезнуть. А дальше пускай гадают, кто и как потопил, почему противоминные сети не сработали!

* * *

Командир «Риона» капитан второго ранга Троян смотрел, как в предрассветных сумерках к кораблю на малом ходу подходит чудом державшийся на воде торпедный катер лейтенанта Вердеревского. На поверхности он оставался, наверное, только потому, что был сделан из дерева. Будь из железа, давно бы пошёл ко дну.

Десять минут назад на палубу подняли третий из вернувшихся относительно целыми катеров. Ждали только Вердеревского, надеясь, что он сможет дойти. Попытка найти в темноте, после того как его «Барракуда» вырвалась с рейда, не увенчалась успехом. Только короткие шифрограммы в одно слово «иду» говорили, что Роман Николаевич и его экипаж жив и следует к кораблю-матке.

А вот две «Барракуды» – лейтенанта барона Косинского и лейтенанта Бек-Джевагирова – уже никогда назад не вернутся. Их могилой стали воды бухты Бомбей. Особенно обидно, что на катере Косинского в этот рейд ушёл капитан второго ранга Колчак, чтобы на месте сориентироваться, как действовать.

Преждевременный взрыв одной из мин, да ещё под флагманом, ставил под угрозу раскрытия действия боевых пловцов, и их надо было прикрыть. Такое эффективное оружие должно появиться у наших противников как можно позже.

Вот и устроил Александр Васильевич самоубийственную атаку двумя волнами по три катера на два ближайших к выходу из бухты англо-японских броненосных крейсера. Из первой волны две «Барракуды» погибли, но прорвали торпедами противоминные сети, а вторая волна катеров выпустила по две торпеды с предельной дистанции, но и тех, что попали, хватило, чтобы пустить на дно «Левиафана» и «Дрейка». А остальные мины пловцов сработали надёжно и утопили броненосцы «Вендженс», «Глори» и «Канопус», плюс броненосный крейсер «Гуд Хоуп».

«Невероятная победа, но почему так на душе тошно», – подумал Троян, подходя к шторм-трапу, по которому на «Рион» уже поднимался экипаж последней уцелевшей «Барракуды».

Глава 2
Дипломатия

– Господа, вас не мучает дежавю? – Сидевший в кресле Георг V посмотрел на застывшего первого лорда Адмиралтейства графа Селборна, а потом перевёл взгляд на первого морского лорда адмирала Керра, стоявшего перед ним навытяжку. – Кто будет докладывать о событиях в Бомбее?

– Позвольте мне, ваше королевское величество, – адмирал Керр склонил голову.

– Рассказывайте, лорд, – произнёс король, не предложив собеседникам сесть, что выдавало его сильнейшее раздражение.

– Вчера в бухте Бомбей совершилась официальная передача эскадры из шести броненосцев типа «Канопус» и четырёх броненосных крейсеров типа «Дрейк» Японской империи. Старшим от японцев выступил член их Тайного совета адмирал граф Кабаяма. Сегодня ночью в час десять по Бомбейскому времени случился подрыв кормовой части флагмана «Вендженс». По докладу в Адмиралтейство адмирала Фишера, который не покинул корабль и руководил его спасением, наиболее вероятным является атака подводной лодки противника, которая смогла зайти с кормы, не прикрытой противоминными сетями. По эскадре была объявлена боевая тревога. До четырёх ноль-ноль всё было спокойно, но потом последовали необъяснимые подрывы броненосцев «Вендженс», «Глори», «Канопус», броненосного крейсера «Гуд Хоуп» и атака русских миноносок на крейсера «Левиафан» и «Дрейк». Все шесть кораблей потоплены. Адмирал Фишер погиб. Также, по предварительным данным, погибло около трёхсот офицеров и четыре с половиной тысячи нижних чинов… – Керр сделал паузу, прервав свой монотонный доклад.

– Что значит необъяснимые подрывы, адмирал? – задал вопрос король.

– По пришедшему докладу, все четыре корабля получили повреждения корпуса тремя внешними взрывами, без предварительного разрушения противоминных сетей. Также никто не видел, чтобы эти корабли атаковали миноносцы, как это было с двумя нашими крейсерами, которые стояли ближе всего к выходу с рейда. Во время атаки на эти корабли русские потеряли три из шести быстроходных миноносок. При этом они нападали двумя волнами. Первые три миноносца пробили сети, вторая тройка уже атаковала сами крейсера. А вот на первых четырёх кораблях такого нападения не наблюдалось, ваше королевское величество, – адмирал почтительно склонил голову.

– И какие выводы, лорд? – тон, которым был задан вопрос, просто сочился сарказмом.

– Их пока нет, ваше королевское величество. В Адми ралтействе не знают, как объяснить потери японцев под Мозампо и подрывы наших кораблей в бухте Бомбея. То, что это сделали не русские быстроходные миноноски, можно говорить уверенно. Но тогда кто и как?! Пока ответа на это нет! Подводные миноносцы?! Не знаю! – последние фразы Керр произнёс, как выплюнул, что выражало его сильнейшее недовольство и взволнованность.

Те, кто хорошо знал адмирала, мог бы сказать, что первый морской лорд и начальник Военно-морского штаба адмирал флота лорд Керр находится в состоянии контролируемой ярости.

– Итак, мы потеряли четыре броненосца и три броненосных крейсера, не начав боевых действий. А первый морской лорд и первый лорд Адмиралтейства не могут объяснить, как это произошло!

– Три броненосца, ваше королевское величество, – тихим голосом перебил короля граф Селборн.

– Сэр Уильям, вы, видимо, забыли, что два года назад также от непонятных внешних взрывов у Мариехамны затонули броненосцы «Формидебл» и «Глори». Последний мы смогли поднять и отремонтировать, в отличие от флагмана Хоум Флита. Только недолго «Глори» походил по волнам, снова его подорвали, и он затонул. А на этот раз сколько кораблей мы сможем поднять и отремонтировать? – король обвёл жестким взглядом собеседников.

– Пока я не могу ответить на этот вопрос, ваше королевское величество. В самом порту Бомбея глубины небольшие, но корабли стояли на внешнем рейде. На обследование затонувших кораблей уйдёт какое-то время, и необходимо решить, кто этим будет заниматься. В настоящий момент в Бомбее есть только водолазы на оставшихся целыми боевых кораблях, переданных Японии, – бесстрастно произнёс Керр.

– Сколько времени займут эти работы? – поинтересовался Георг V.

– Не меньше двух недель, ваше королевское величество.

– Это слишком долго. Без наших кораблей русские могут за месяц закончить войну на море. Насколько мне известно, в Порт-Артур скоро прибудет адмирал Макаров, а тот является сторонником активных боевых действий. Тем более русские имеют значительный перевес в броненосцах, а их Владивостокский отряд крейсеров вновь готовится выйти к берегам Японии. Наши три броненосца и крейсер нужны императору Муцухито, можно сказать, как воздух, – король сделал паузу. – Кстати, адмирал Кабаяма жив?

– Да, ваше королевское величество, он находился на «Альбионе», который атаке русских не подвергся, – ответил Керр.

– Тогда передайте ему и старшему из наших оставшихся в живых офицеров, чтобы остатки эскадры шли в Японию. В Бомбей отправьте команду водолазов на двух-трёх легких крейсерах типа «Пелорус»… – Георг V замолчал.

– Слушаюсь, ваше королевское величество, – адмирал Керр склонил голову.

– И ещё, лорд Уолтер, делайте что хотите, но я должен знать, каким образом русские топят мои броненосцы и крейсера. Пока вы этого не выясните, я не могу отправить новые корабли в Тихий океан. Да и в Средиземном море и на Балтике наши бравые моряки будут чувствовать себя беззащитными перед неизвестной опасностью. Мне известны слухи, которые ходят на моём флоте из-за покойного старины Хэнка, который перед смертью заявил, что «Формидебл» потопил морской дьявол. Так что, адмирал, найдите мне этого дьявола!

Керр вновь молча склонил голову.

– Вас это, граф, также касается! – король, повысив голос, посмотрел на первого лорда Адмиралтейства.

Граф Селборн повторил жест адмирала, уставившись в пол.

– И ещё, подумайте, как подать в газеты атаку русскими наших, точнее, японских кораблей в нейтральном порту. Привлеките для этого специалистов из МИДа. Пускай и люди маркиза Лансдауна^[1] поработают… – Дождавшись, когда два лорда вновь склонят головы, король продолжил: – С этим вопросом закончили. Какие ещё новости есть?

– Есть, ваше королевское величество, и они также нерадостные, – произнёс 2-й граф Селборн. – Русские крейсера-пароходы «Петербург» и «Херсон», имея документы на груз угля, провизии и артиллерии для Владивостока, миновали под флагом Добровольного флота турецкие проливы и Суэцкий канал, а войдя в Красное море, установили орудия и, подняв военно-морской флаг, приступили к рейдерству. Как сообщили из нашей миссии в Асмэра, эти русские крейсера сейчас стоят в итальянском порту Массауа с тремя захваченными с военной контрабандой грузовыми пароходами. Два из них принадлежат нашим акционерам.

– Проклятье! – Георг V с раздражением ударил кулаком по колену. – Только этого не хватало. Они что, решили перекрыть Красное море для грузов в Японию?! Это же катастрофа! Сколько там таких рейдеров русских?

– Пока два. Но месяц назад через Суэц прошёл «Смоленск» из этой же серии крейсеров-пароходов. И по коносаменту на его борту находились шесть паровых катеров, по описанию похожих на эти дьявольски быстроходные миноноски, – ответил вместо графа адмирал Керр.

– Надеюсь, на «Петербурге» и «Херсоне» этих миноносок не было? – От ставшего красным, как буряк, лица короля можно было прикуривать.

– Выясняем, ваше королевское величество. По предварительным сведениям – не было, – ответил сэр Уильям.

– Граф, как скоро эта информация дойдёт до Лондонской биржи?

– Думаю, она уже дошла, – осторожно ответил Селборн.

Георг V задумался. Два лорда стояли перед ним, не смея прервать затянувшееся молчание.

– Почему русские корабли с добычей стоят в итальянском порту? – наконец-то произнёс король, ни к кому не обращаясь.

– Ваше королевское величество, русские заключили с германцами оборонительный союз, а у кайзера союз с Австро-Венгрией и Итальянским королевством. После того как был ратифицирован Гогландский русско-германский союз, Виктор Эммануил Третий отказался буквально на последнем этапе переговоров подписать соглашение с Францией о соблюдении Италией нейтралитета в случае нападения на республику Германского рейха, – закончив фразу, граф замолчал.

Георг вновь задумался. Секунд через десять он встал с кресла, взяв со стола колокольчик, позвонил. Буквально моментально открылась дверь в кабинет, и на пороге возник личный секретарь короля.

– Сэр Джон, позовите в кабинет маркиза Лансдауна, он должен дожидаться аудиенции.

Когда за секретарём закрылась дверь, король повернулся к своим собеседникам.

– Садитесь, господа, нам предстоит долгий разговор. Надо решить, что делать в сложившейся ситуации. Мне бы очень не хотелось оказаться лицом к лицу с такой проблемой, как Тройственный союз с присоединившейся к нему Российской империей.

* * *

Адмирал Того стоял на ходовом мостике броненосного крейсера «Якумо», и мысли его летали далеко. Две новости, пришедшие в депешах сегодня, заставляли его с большим трудом удерживать маску спокойствия и безразличия на лице.

В среде японских моряков адмирал получил неформальное имя «Спящий огонь». Командующий Объединённым флотом Японской империи как никто иной умел держать себя в руках, но все офицеры, близко знавшие Хайхатиро, были уверены в огне воинской страсти, кипящем в его груди.

Именно он сейчас и бурлил в душе адмирала, получившего утром телеграмму о разгроме англо-японской эскадры в бухте Бомбея. Япония и он лично потеряли три броненосца и три броненосных крейсера, над которыми флаг Страны восходящего солнца развевался меньше суток. А он так надеялся на эти корабли, которые должны были восстановить его честь и честь империи.

Разгром под Мозампо и Чемульпо отрядов Объединённого флота, бой главных сил в Жёлтом море, результат которого можно было бы назвать ничьей, потеря инициативы и невозможность в сложившейся ситуации осуществить переброску основных войск в Корею заставили Того написать письмо императору с просьбой разрешить ему, как командующему проигравшего флота, совершить сепукку.

Хайхатиро хотел уйти из жизни с честью, как это сделал контр-адмирал Катаока Ситиро. Его предсмертное стихотворение – дзисэй – разошлось по Объединённому флоту, и многие офицеры и нижние чины часто повторяли его, наслаждаясь краткостью, красотой и гармонией.

«Замираю от блеска стали! Мой покой – покой океана в ожидании волн», – всплыли в мыслях адмирала строки дзисэй Ситиро-куна.

Божественный Муцухито в телеграмме, которая пришла сегодня в обед, запретил делать Того харакири, пока император не умрёт, а адмирал уже и своё дзисэй придумал:

Адмиралу вспомнилось, как в семнадцать лет он стал свидетелем обстрела порта Симоносеки с кораблей объединённой англо-американо-французской эскадры. Именно тогда молодой Хайхатиро увидел, как утверждается право сильного, и понял, что тот, кто силен на море, тот становится сильным и на земле.

Поэтому нет ничего удивительного, что в двадцать лет он поступил на службу в морскую контору, открытую на острове Кюсю кланом Сацума. А еще через два года, в 1869 году, став к этому времени уже моряком, он принял участие в бою с мятежным кораблем клана Токугава на корабле «Касуга».

Удерживая на лице безмятежную маску, адмирал с улыбкой внутри вспомнил, как он волновался, сдавая экзамены в 1871 году в Токийское морское училище, и с гордостью, что его и ещё одиннадцать лучших в учёбе через два года отправили в Англию, где он провёл целых семь лет.

Он учился в Кембридже, изучая математику, морское дело в Портсмуте и Гринвиче, прошел отличную морскую практику во время кругосветного плавания на корабле «Хэмпшир», наблюдал за постройкой броненосца «Фусо» на верфи в Гринвиче. На родину в 1879 году он вернулся на борту новенького корабля «Хиэй».

А дальше, после такой учебы, начался быстрый карьерный рост. Уже в 1880 году Того получает звание капитан-лейтенанта, через семь лет он капитан 1-го ранга. Накануне японо-китайской войны Хайхатиро стал командиром крейсера «Нанива», одного из самых новых кораблей японского флота. Именно командуя этим кораблем, Того стал известен не только в Японии, но и по всему миру, сделав первый выстрел во время японо-китайской войны по китайскому крейсеру «Цзиюань» и потопив британский пароход «Коушинг», зафрахтованный китайским правительством для перевозки войск в Корею.

Затем Того отличился в известном сражении при реке Ялу, где «летучая эскадра» Цубои, включая и «Нанива», уже в самом начале боя смогла охватить правый фланг китайского флота и вынудить китайские крейсера «Янвей» и «Чаоюн» выброситься на берег.

После этого боя китайский флот уже больше не дерзал выходить в море и оставался в Вейхайвее, который японцы сначала блокировали, а затем осадили. Крейсер «Нанива» активно участвовал во всех этих действиях против китайцев, так что по окончании войны Того получил свое первое адмиральское звание.

В 1896 году он был назначен начальником высшей военно-морской школы, а два года спустя произведен в чин вице-адмирала. Год назад Хайхатиро стал командующим Объединённого флота Японской империи, и ему Божественным Муцухито была поставлена задача – выиграть у русских войну на море.

Вместо этого Того практически проиграл её. Если в поражении в сражениях при Мозампо и Чемульпо можно было бы обвинить адмиралов Катаоку и Камимуру, то главную битву в Жёлтом море проиграл он. А как тогда всё в начале сражения складывалось удачно.

Его эскадра, состоящая из новейших броненосцев и броненосных кораблей, пересеклась с русской эскадрой под командованием адмирала Скрыдлова. Русских было больше, но они значительно проигрывали в скорости, и Того рискнул. Завернув петлю, Хайхатиро направил свою линию кораблей так, чтобы поставить «палочку на Т» над колонной русских кораблей, перед этим, подражая своему кумиру адмиралу Нельсону, поднял над «Микасой» сигнальные флаги: «Судьба Империи зависит от этого сражения. Пусть каждый исполнит свой долг!»

Говорят, что Горацио перед Трафальгарской битвой приказал поднять сигнал: «Англия надеется, что каждый исполнит свой долг!» Пишут, будто английские офицеры обиделись и передали Нельсону, что сумеют умереть за свою страну без напоминаний.

Того изменил сигнал с учётом японского менталитета и этим настолько воодушевил команды кораблей, что комендоры развили предельную для своих орудий скорострельность и буквально засыпали русские корабли своими снарядами.

Поднимая дух своих воинов, он в парадном мундире и при родовом мече провел весь бой не в бронированной рубке, а на верхнем мостике броненосца «Микаса». Осколками разорвавшегося под мостиком 305-миллиметрового снаряда было ранено и убито семнадцать человек, но ни один из вестников смерти адмирала не задел.

Однако одного воодушевления и силы духа оказалось мало. Адмирал Скрыдлов переиграл Того. Он сломал линию своих кораблей и направил новейшие броненосцы и крейсера отдельной колонной, которая разрезала петлю, после чего там началась «собачья свалка», которую русские выиграли. Видимо, не один Хайхатиро изучал действия Нельсона в Трафальгарской битве.

Так после трёх морских битв Япония осталась практически без флота. Если бы не контр-адмирала Витгефт, который, приняв у раненого Скрыдлова командование над русской эскадрой, запер все корабли в Порт-Артуре, а не пришёл добивать остатки японских кораблей в Сасебо, то, возможно, война бы уже закончилась.

Эта ошибка русского адмирала позволила Того, собравшему чуть ли не все истребители и миноносцы, способные дойти до Порт-Артура, а также пароходы-брандеры, с помощью пары из них запереть выход с внутреннего рейда Артура. А прорвавшиеся в порт три миноносца окончательно потопили «Петропавловск» и сильно повредили броненосец «Полтава».

Та безумная атака позволила заблокировать русские броненосные корабли на внутреннем рейде, и вот уже две недели славные воины Страны восходящего солнца развивают полученный успех, пытаясь перехватить инициативу.

На острове Нань-сань-шань-дао в бухте Да-лянь-вань, недалеко от русского города Дальнего, создали временную базу для истребителей и миноносцев, где они могут заправиться, пополнить запас мин, продовольствия, сделать небольшой ремонт. Благодаря этому удаётся чуть ли не каждую ночь заваливать внешний рейд Порт-Артура минами, практически не теряя при этом корабли.

На рейде Мозампо за это время начали ремонт «Мацусимы» и «Акицусимы». Если всё сложится удачно, то в ближайшее время можно будет перетащить эти корабли до военно-морской базы в Такесики и там продолжить восстановление двух бронепалубных крейсеров.

Если же Великая Аматэрасу будет благосклонной, то и от Чемульпо можно будет перевести в Такесики или в Сасебо броненосный крейсер «Асама» и крейсера второго ранга «Такачихо» с «Акаси», которые удалось уже поставить на понтоны, начиная подготовку для морского перехода.

Того победно усмехнулся про себя. Да, он написал письмо с просьбой совершить сепукку и сделал бы её с радостью. Тем не менее, чтобы восстановить свою честь, им было много сделано после боя в Жёлтом море. Возможно, это и не позволило политическим противникам сместить его с занимаемой должности, а император не дал разрешение на харакири.

Жалко того, что случилось в бухте Бомбея. Потеря трёх броненосцев и трёх броненосных крейсеров – это потеря победы, которая уже, можно сказать, была в руках. Такого количества кораблей, которые Британия передала Японии, да ещё вместе с экипажами, не ожидал никто.

Император и правительство Японии не могли поверить в эту новость, когда посол из Англии прислал шифрованную телеграмму. До этого смогли договориться только о четырёх броненосцах типа «Маджестик» без экипажей, и то в два этапа. Под это американцы дали ещё денег в кредит. И тут такой подарок судьбы, особенно после отчаяния поражений и потери боеспособного флота.

Император Муцухито и правительство пошли на закупку десяти кораблей, буквально выскребая все финансовые запасы и попадая в ещё большую зависимость перед Великобританией и САСШ.

«Ничего, главное выиграть войну, получить под свой протекторат Корею. А получив контрибуцию с Российской империи, и с кредиторами расплатимся», – подумал Того, глядя на то, как в устье Ялу втягиваются транспорты с пехотой и артиллерией Шестой Кумамотской дивизии, направляясь к небольшому городку Ыйджу.

* * *

– Устал, дорогой?! – императрица Елена Филипповна, подойдя к сидящему за письменным столом мужу, зашла ему за спину и, положив ладони на голову императора, начала её легко поглаживать пальцами.

Николай, взяв в руку левую ладонь жены, припал к ней губами.

– Ты сегодня задержался. Дети не дождались, заснули. Много работы? – спросила императрица, продолжая одной рукой гладить голову мужа.

– Кучу бумаг на подпись принесли. Проект от Столыпина и Струве по земельному вопросу. Фредерикс – отчёт за полугодие по удельным округам. От Куропаткина папку доставили. Наш военный министр, с учётом успехов на море, уже разработал операцию по высадке наших войск в Японию, – император показал на приличную стопку бумаг и папок с правой стороны от себя. – Это только важная часть сегодняшней вечерней почты, не считая всякой ерунды, которая, оказывается, должна обязательно быть рассмотрена мною.

Николай, закончив говорить, вновь припал губами к руке супруги.

– Ты даже не представляешь, как мне в этом бумажном бедламе, возникшем с начала войны с Японией, не хватает Ермака. Нет, его аналитики продолжают работать, как работали. Мои секретари и кабинет также выполняют свои обязанности. Но вот подачи документов в той системе, когда проблемы рассматриваются и решаются последовательно, не заставляя метаться из стороны в сторону, такого, к сожалению, как он уехал, нет… – Николай тяжело вздохнул. – Я только при отъезде моего флигель-адъютанта Аленина-Зейского понял, как мне недостаёт его присутствия рядом.

– Так отзови его назад, тем более он и сына ещё практически не видел, то на службе сутками, то в отъезде на край земли, да и тесть его ранен. Боткин пока ещё не даёт гарантий на выздоровление. Аркадий Семёнович уже две недели между жизнью и смертью находится. Мария Аркадьевна и Нина Викторовна места себе не находят! – Елена Филипповна мягко освободила ладонь и уже обеими руками начала массировать пальцами макушку императора.

– Ох, Леночка, радость моя, я бы с удовольствием. Но секретную часть переговоров с Юань Шикаем не могу доверить никому, кроме Тимофея. Наш посланник в Пекине Лессар Павел Михайлович хороший дипломат, но плохой интриган. У него, как у максималиста, есть два цвета – белый и чёрный. Даже не представляю, как он смог в МИДе карьеру сделать. Генерал-майор Вогак – тот похитрее да поопытнее. Его надо было посланником ставить, но это ещё исправить можно, – Николай замолчал, задумавшись.

Императрица, воспользовавшись паузой, усилила массаж.

– Вот встретится Тимофей с этим Шикаем – и домой. Он мне здесь нужен. Хватит с него приключений.

Пальцы императрицы застыли.

– Это какие приключения, дорогой? Я чего-то не знаю?

– Да… – начал император, но супруга перебила его.

– Про так называемые приключения твоего адъютанта во Владивостоке, когда его чуть не убили японские шпионы, я уже слышала. Значит, что ещё произошло?! – спросила, словно вынесла судебное решение, императрица. – Говори, а не то…

Елена шутливо опустила ладони на шею мужа, который пытался развернуться на стуле, чтобы посмотреть в лицо супруге.

– Понимаешь, дорогая, самый быстрый миноносец «Лейтенант Бураков», на котором Аленин добирался вместе с генералом Вогаком из Порт-Артура до Тонгу, был вынужден вступить в бой с тремя японскими миноносцами. Один из них наши моряки потопили, но если бы не германский крейсер, который встал на защиту «Буракова», то тот, вернее всего, был бы потоплен. А Ермак никогда бы не сдался в плен врагу, – русский император перехватил руку жены и вновь её поцеловал. – А до этого на поезд, в котором они возвращались из Харбина, напали хунхузы. Константин Ипполитович был ранен. Это я про генерала Вогака.

– Да-а-а! Зная хорошо твоего бывшего телохранителя и начальника «ангелов смерти», я почему-то не удивлена такими приключениями Тимофея Васильевича. Отзывай его быстрее, пока он куда-нибудь ещё не попал, как кур в ощип. Я правильно эту поговорку произнесла? – последние слова императрица произнесла на ухо Николаю, после чего поцеловала мужа в щёку.

– Это тебя Мария Аркадьевна попросила поговорить о Тимофее Васильевиче? – довольно улыбаясь, поинтересовался император.

– Нет, Ники, просто мне самой как-то спокойней, когда он в Гатчине находится. После того покушения, когда погиб Михаил Хохлов, я до сих пор чувствую себя как-то…

Императрица замолчала и, крепко обняв мужа за плечи, прижалась к нему, словно ища защиту.

– Леночка, я сделаю всё, чтобы защитить тебя и детей, – Николай, разомкнув руки жены, встал и, развернувшись, нежно обнял супругу.

Та спрятала голову у него на груди и несколько раз всхлипнула.

– Если понадобится, я пошлю в Англию Ермака и его головорезов. Они от Букингемского дворца и Лондона камня на камне не оставят. Георг и так уже зашёл слишком далеко. Его передача десяти кораблей вместе с экипажами Японии вызвала в Европе нездоровый политический ажиотаж. Поэтому его обвинения через прессу о дикости русских, которые топят корабли противника в нейтральном и мирном порту, европейские государства оставили без внимания, не считая прикормленных британцами газет, да в САСШ истерию по этому поводу подняли в основном евреи во главе с Джейкобом Шиффом. Зато Ламсдорф прислал сообщения, что к нему на завтра на приём напросились послы Итальянского королевства и Австро-Венгрии, – успокаивающим тоном говорил император, поглаживая жену по спине. – Так что, глядишь, Тройственный союз превратится в Четверной союз, и тогда Британскому флоту не выстоять против объединённого флота четырёх государств.

– Насколько я понимаю, головорезы Ермака не только дворцы разрушать могут, но и корабли топить?! – Елена, оторвав голову от груди мужа, улыбнулась сквозь слёзы.

– У него очень разносторонне развитые головорезы, моя дорогая. Не знаю, как их и награждать буду из-за соблюдения секретности. Нельзя, чтобы такое оружие к противнику попало в этой войне. Нам надо выстоять! Если придётся – и в гордом одиночестве! Но! Надеюсь, союзники нас не покинут и не ударят в спину.

– Поэтому тебе так важны предварительные переговоры с этим заговорщиком в Китае? – Императрица отстранилась от мужа и вытерла глаза платком, как по волшебству появившимся в её руке.

– Из Китая союзник сейчас никакой, наоборот – один вред идёт от его населения, участвовавшего в восстании боксёров. Их банды до сих пор терроризируют КВЖД, нападая на поезда и повреждая пути. Императрица Ци Си будто бы и забыла о нашем союзном договоре и, слава богу, не даёт повода Британии открыто вступить в войну на стороне Японии. А вот как поведёт себя Юань Шикай, когда захватит власть в империи, мне хотелось бы знать. И лучший человек для этой миссии – Ермак. Поэтому он там сейчас.

Глава 3
Переговоры

Я шёл за генералом Вогаком по зданию русской дипмиссии в Тяньцзине и наслаждался чувством чистоты души и тела.

Вчера, прибыв на поезде в город ближе к вечеру, мы направились к Константину Ипполитовичу, дом которого располагался на окраине улицы Московской в русской концессии города, занимавшей довольно обширное пространство по левой стороне реки Байхэ. На этом берегу реки она граничила с Итальянской и Бельгийской концессиями, а напротив, по другую сторону реки, располагались Японская, Французская, Британская и бывшая Германская.

Русская концессия была густо застроена в районе вокзала, далее же, вниз по реке Байхэ, строения становились редкими, и этот район принимал характер дачной местности. Здесь, на берегу реки, и стоял небольшой дом военного агента, выполненный в китайском стиле. Только вот во дворе имелась самая настоящая русская баня, топившаяся по-белому, и небольшой, под крышей, прудик-бассейн, в который можно было окунуться после парной.

В общем, я оторвался по полной. Последний раз такое удовольствие получал почти два месяца назад, когда заезжал в родную станицу. Но здесь всё было цивилизованнее, что ли, или изысканнее. Вогак только ополоснулся, после чего попал в заботливые руки местной домоправительницы – симпатичной китаянки лет двадцати, а я дальше парился один, пока не выдохся после четвёртого захода.

Потом был ужин, а утром я в чистой, отутюженной форме при всех орденах вместе с Константином Ипполитовичем посетил Русский парк, где была братская могила русских солдат, погибших при взятии Тяньцзиня, а также другие захоронения русских воинов и просто подданных Российской империи. Отметил про себя, что охрану парка надо усилить, так на некоторых могилах были видны следы свежего вандализма, о чём ещё на миноносце говорил генерал.

Зашли и поставили свечи в небольшую часовню рядом с братской могилой, а потом проехали на рикше в Британскую концессию, где зажгли свечи перед тремя мемориальными бронзовыми досками в честь погибших во время подавления боксёрского восстания русских солдат и моряков.

Мои глаза долго скользили по фамилиям погибших из 16-го, 12-го и 2-го Восточно-Сибирских стрелковых полков, 1-го Верхнеудинского и 1-го Читинского Забайкальских казачьих полков, моряков крейсеров «Россия», «Дмитрий Донской», «Наварин», канонерских лодок «Кореец», «Манджур», «Сивуч» и «Гиляк».

Сделав эти необходимые для русской души действия, с какой-то внутренней просветлённостью направились в дипмиссию, где располагалось рабочее место генерала Вогака.

И вот мы в его кабинете. Я уселся на предложенный стул, а Константин Ипполитович полез в сейф за своими бумагами. Оглянувшись по сторонам, попытался впитать в себя атмосферу этого кабинета, чтобы лучше понять Вогака как личность.

За эти две недели, что мы тесно общались, у меня сложилось о генерале положительное мнение. Одиннадцать лет служит военным агентом в Китае и Японии. Прекрасные знания китайского, корейского, японского, не считая четырёх европейских языков. Обаятельный, общительный с искромётным юмором, смелый, решительный и профессионал своего дела. Об этом говорят звание генерал-майора, ордена Владимира, Анны и Станислава 3-й степени, а также девять зарубежных орденов, из них японский орден Священного сокровища 3-й степени, японский орден Восходящего солнца 3-й степени, командорский крест Аннамского ордена дракона, китайский орден Двойного дракона 2-го класса 3-й степени.

Посланник и полномочный министр в Пекине действительный статский советник Павел Михайлович Лессар, сменивший в сентябре 1901 года Гирса, был сугубо штатским человеком и противником конфронтации с Японией. Все вопросы хотел решать мирным путём, несмотря на то что был ярко выраженным максималистом в политических вопросах. Его последние доклады об обстановке в Китае после начала войны с Японией были паническими и без какой-то конкретики.

Вогак же, насколько я понял из его обмолвок, сумел создать личную разведсеть, состоящую в основном из служащих купца первой гильдии Алексея Дмитриевича Старцева, который был, по слухам, незаконнорожденным сыном декабриста Николая Александровича Бестужева – автора проекта «Манифест к русскому народу». Кроме того, именно капитан-лейтенант Бестужев вывел на Сенатскую площадь Гвардейский экипаж и, возьми тогда командование всеми восставшими на себя, вполне мог бы стать диктатором Российской империи.

Его же внебрачный сын считался самым богатым человеком в Тяньцзине, где имел сорок каменных домов, из них две трети доходных. Именно он подарил Британской концессии землю, на которой был разбит огромный парк королевы Виктории, а в своём парке в своё время построил первую в Китае демонстрационную железную дорогу длиной в две мили и телеграф, начав тем самым железнодорожный бум в Империи Цин.

Константин Ипполитович был другом семьи Старцева и даже пытался ухаживать за младшей дочерью купца-миллионера Евдокией, которой в этом году стукнуло уже двадцать пять, но она до сих пор не вышла замуж, ухаживая за больным отцом.

Шесть лет назад Старцев с семьёй уехал во Владивосток и уже оттуда руководил своей огромной коммерческой империей в Китае. Во время боксёрского восстания и штурма Тяньцзиня городу были нанесены большие разрушения. Сильно пострадали и дома, принадлежавшие Старцеву, в том числе здание, где хранилась его знаменитая коллекция предметов буддийского культа.

В свое время парижский Лувр предлагал купить её за три миллиона франков, фантастическую по тем временам сумму, но Алексей Дмитриевич только пожал плечами и сказал: «Нет на свете денег, за которые я бы смог продать свою коллекцию».

Когда весть об её уничтожении дошла до Алексея Дмитриевича, того, как здесь говорят, разбил паралич, а, вернее всего, инсульт стукнул, обездвижив левую сторону. Дела в Китае перешли к старшему управляющему, с которым Вогак давно был в дружеских отношениях. Постепенно целая армия приказчиков, продавцов, управляющих домов и прочих служащих торговой империи Старцева начала выполнять различные поручения военного агента.

Кроме этого ресурса, на Вогака работали и китайцы, ставшие жертвами чиновников императрицы Цы Си и японцев во время японо-китайской войны. Как мне удалось узнать, ту же свою домоправительницу Вогак подобрал голодной, грязной, обвшивившей двенадцатилетней сиротой во время тех боевых действий. Точнее, она забралась к нему в сад, чтобы своровать фруктов, а он её случайно застал за этим и поймал.

Вместо того чтобы отдать её в руки местного правосудия, Вогак оставил Джу Ли при себе воспитанницей. Дал ей образование, приобщил к управлению своего домашнего хозяйства. Теперь она у него домоправительница, а также основной источник всех сплетен и слухов с рынков Тяньцзиня.

Я при разговоре с Константином Ипполитовичем как бы в шутку упомянул, что самой первой «медовой ловушкой» была Далила для Самсона. Но тот лишь усмехнулся и ответил, что его орхидея, а так переводится имя Джу, для него скорее дочь Лота, а не Далила.

Мои размышления прервал генерал, положив передо мной три папки.

– Вот, ознакомьтесь, Тимофей Васильевич, здесь краткие сведения и характеристики людей из ближайшего окружения императрицы, императора и Юань Шикая.

Я начал листать материалы. О многом генерал мне уже поведал благодаря своей феноменальной памяти, но всё равно читать строки, в которых кратко, но ёмко давалась информация о верхушке Империи Цин, было интересно. Особое внимание уделил, возможно, будущему китайскому диктатору. Мне нужно было понять, почему военные решили сместить императрицу и хватит ли у них на это решимости. Да и с императором-узником что они делать будут?!

Про вероятные направления международной политики нового правительства также можно было только гадать. Даже Вогак с учётом того, что он долго варился в этой дворцовой кухне, выдал с десяток возможных действий Юань Шикая.

Чем больше анализировал полученную информацию, тем больше у меня складывалось мнение, что всё дело в сильном влиянии англичан на великого князя Чуня Цзай Фэна, который начал набирать силу при императрице Цы Си, можно сказать, потихоньку беря управление двором и империей на себя, собирая вокруг себя молодую маньчжурскую аристократию.

Этот двадцатилетний юноша доводится по отцу младшим братом императору Гуан Сюй. Его поездка с извинениями в Германию и встреча с Вильгельмом II сделали его популярной личностью в европейских, британской и штатовской концессиях.

Цы Си была удовлетворена тем, как он справился со своей миссией, и в следующем году он был назначен на ряд важных постов в Пекине. Однако при этом Цы Си не нравилось то, что Цзай Фэну симпатизируют иностранные державы, и, чтобы устранить потенциальную угрозу, она женила его на Юлань – дочери маньчжурского генерала Жунлу, который был в весьма близких отношениях с Цы Си. Этот брак должен был привязать Цзай Фэна к Цы Си.

Судя по всему, данная привязка состоялась, но при этом молодой великий князь Чунь не мог простить Юань Шикаю его предательство в отношении своего брата – императора Гуан Сюй во время кровавого завершения «Ста дней реформ».

Его чувства к генералу нашли живой отклик у императрицы, так как Юань Шикай с военной кликой пытался всё больше и больше прибрать власть к своим рукам. А тут ещё смерть в апреле этого года личного охранника и любовника императрицы генерала Жунлу, которая сильно ослабила влияние Цы Си на армию.

В общем, всё складывалось один к одному. Либо военная клика берёт власть в свои руки, либо её придавит императрица Цы Си вместе со своим новым политическим фаворитом, пользующимся поддержкой иностранных держав, особенно со стороны Британии.

По данным Вогака, из Лондона в Пекин срочно вернулся из недогулянного отпуска чрезвычайный посланник и полномочный министр Великобритании в императорском Китае сэр Эрнест Мейсон Сатоу. Да не один, а с поверенным в делах сэром Уолтером Бопре Таунли. Старый зубр дипломатии и молодой представитель предполагаемой английской разведки усиленно начали обрабатывать Цзай Фэна и императрицу, обвиняя Юань Шикая в прорусских убеждениях и в возможности дворцового переворота силами военных.

– Что скажете, Тимофей Васильевич?

– Великий князь Чунь, – ответил я и замолчал.

Вогак с удивлением посмотрел на меня, хмыкнул и впал в задумчивость. Секунд через сорок он тихо произнёс:

– Возможно, вы и правы. Цзай Фэн очень быстро набирает вес при дворе. А о его отношении к Юань Шикаю не знает разве глухой… – Генерал замолчал, его взгляд застыл, а потом он внезапно произнёс: – А сегодня первенцу Цзай Фэна исполняется три дня. И он может стать наследником престола, заменив на престоле императора Цзай Тяня, то есть Гуан Сюй. Поэтому на этом празднике будет присутствовать императорский род и вся верхушка маньчжурской аристократии: представители фамилий Цзай, Те, Лян, Шань и многие другие. Очень удобный момент, чтобы решить вопрос одним ударом.

Живя рядом с китайцами, я знал, что для них наиболее важными датами являются три дня с рождения ребенка, месяц и сто дней. По традициям, через три дня после появления на свет ребенок получает «право на жизнь». Спустя месяц с рождения малыша происходит традиционное празднование, где едят крашенные в красный цвет яйца, сваренные вкрутую.

Не знаю, как в императорской семье, но в обычной через сто дней после появления на свет семья вместе с ребенком идет к гадалке, чтобы та предсказала судьбу маленького человека, рассказала, что ждет его в жизни. Там же детям-мальчикам в этот день прокалывают ухо, чтобы злые духи подумали, что это девочка, и не обращали на ребенка внимания. Это делают, поскольку рождение мальчика в Китае считается большим счастьем, его берегут от нечисти и остерегаются духов.

Пока я эту информацию прокрутил в голове, Вогак закончил фразу:

– Юань Шикай ещё три дня назад убыл в Пекин, как только узнал о рождении сына у Цзай Фэна. А вчера в столицу империи из Тяньцзиня ушло два состава с пехотой и артиллерией.

В этот момент дверь в кабинет открылась, и на пороге застыл молодой человек в партикулярном платье, который скороговоркой произнёс:

– Ваше превосходительство, из Пекина от посланника и полномочного министра Лессара пришла депеша. В Запретном городе идёт бой.

– Значит, началось. Подождём, чем всё закончится. Надеюсь, Павел Михайлович не забудет сообщать нам новости, – задумчиво произнёс Вогак.

* * *

– Я рад, что именно вы, господин полковник, являетесь личным представителем императора Российской империи, – вежливо на отличном английском произнёс Юань Шикай, склонившись, сидя в кресле, в легком поклоне.

Я и генерал сидели за столом для чайной церемонии в одном из помещений второго этажа Мраморной ладьи – озёрного павильона пекинского Летнего дворца, также известного как Корабль Чистоты и Мира. Насколько я успел узнать у Лессара, дворцовый комплекс Запретного города вновь подвергся значительным разрушениям.

Не везёт в последнее время этому комплексу. Во время Второй опиумной войны сорок три года назад англо-французские войска овладели Запретным городом и оккупировали его до конца войны, основательно разграбив и разрушив.

Три года назад во время боксёрского восстания императрица Цы Си бежала из Запретного города, оставив его союзным войскам восьми держав, которые его вновь обчистили и порушили. Надо отметить, что наши войска в этом участвовали недолго, так как были выведены из Пекина. Цы Си со своим двором вернулась во дворец лишь год назад.

А теперь ещё и военный переворот. А всем известно, что свой своего режет с куда большим удовольствием и азартом. Достаточно вспомнить княжеские междоусобицы на Руси. А здесь ханьцы и маньчжуры.

Не хочется мне даже представлять, что сейчас в Запретном городе творится. Хотя с момента переворота прошло уже три дня, но у кого сейчас реальная власть, не знает никто. Каких-либо заявлений перед общественностью с китайской стороны до сих пор не было. Все входы и выходы в иностранные концессии в Пекине были блокированы большими подразделениями китайских войск в форме Бэйянской армии. Делалось это якобы для охраны иностранных граждан, а в самом городе введено что-то типа военного положения.

И вот в таких условиях вероятный диктатор Китая – генерал Юань – принял меня для приватной аудиенции.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – искренне ответил я и также склонился, сидя, в ответном поклоне.

– Итак, хочу довести до вас, что в результате волнений в Запретном городе вдовствующая императрица Цы Си, великий князь Чунь, всё его семейство и многие другие приближённые к трону не пережили их. Завтра будет объявлено, что вся полнота власти вновь перешла в руки императора Цзай Тяня, который продолжит править под лозунгом Гуан Сюй. К сожалению, его супруга Лунь Юй разделила судьбу Чжэнь – когда-то любимой наложницы императора, – генерал улыбнулся. – Очень дед Жемчужной наложницы мечтал об этом.

– Позвольте простить моё незнание, но кто же дед погибшей любимой наложницы императора? – поинтересовался я.

От Вогака я слышал о том, что, перед тем как покинуть Пекин во время боксёрского восстания, Цы Си приказала утопить в колодце Чжэнь, когда та попросила вдовствующую императрицу разрешить императору Гуан Сюй остаться в Пекине и вести переговоры с иностранными дипломатами.

– Её дед носит фамилию Ютай, и он генерал-губернатор провинций Шэньси и Ганьсу. Это практически весь север империи Цин. И ещё, губернатор Ютай – мой хороший друг. Её дядя, генерал Чаншань, командует войсками провинции Гуанчжоу. Отец прекрасной Чжэнь был вице-секретарем Министерства доходов.

– Был? – несколько невежливо перебил я Юань Шикая.

– Он всего на день пережил свою дочь. Казнён по приказу Цы Си, – вежливо ответил генерал, не обратив внимания на моё нетактичное поведение.

– Понятно. – Я сделал краткую паузу и произнёс:

– Ваше превосходительство, разрешите задать вопрос, который может вам показаться непочтительным, но я больше воин, чем дипломат, и не привык юлить.

– Слушаю вас, господин полковник. Я тоже больше воин, чем политик и дипломат. Просто в силу своего положения приходится заниматься и такими вещами. Итак, слушаю ваш вопрос, – Юань внимательно смотрел мне прямо в глаза.

– Ваше превосходительство, почему вы сохранили жизнь императору Гуан Сюй? – произнёс я и замолчал.

Генерал глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла. Закрыв глаза, Юань Шикай просидел в такой позе секунд тридцать, после чего поднял веки и, посмотрев на меня каким-то усталым взором, произнёс:

– Император Гуан Сюй олицетворяет новую империю Цин, которая должна занять причитающееся ей место на мировой арене, а не быть практически колонией восьми держав. Без него мне и моим соратникам не удастся произвести китайскую революцию Гуан Сюй по подобию революции Мэйдзи. Нам нужно знамя революции, знамя реформации, – генерал замолчал, вновь прикрыв глаза.

Я также молчал, поняв, что Юань Шикай ещё не закончил свою мысль.

– Идеи императора по преобразованию нашей великой империи во время «Ста дней реформ» нашли живой отклик у большого количества населения Поднебесной. Гюань Сюй понимает необходимость преобразований практически во всех областях, включая международную и внутреннюю политику страны, её экономику, вооружение, военные силы, создание системы высшего образования и многое-многое другое, даже расовый вопрос, – генерал замолчал, задумавшись.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, что значит расовый вопрос? – решился я нарушить затянувшуюся паузу.

– Я родился в провинции Хэнань – одной из колыбелей китайской культуры. На протяжении многотысячелетней истории китайской цивилизации более двадцати империй устанавливали или переносили столицы своих государств в Хэнань. Маньчжуры не сделали этого, так как считали себя выше ханьцев. Я и многие мои последователи, да и император, считаем, что в Китае должно быть юридическое равенство между ханьцами и маньчжурами, несмотря на якобы существующие расовые различия между ними. Империя должна быть национальной, где у всех будет национальность – китаец, – довольно эмоционально закончил эту фразу генерал и опять взял паузу.

Я тоже молчал, так как не знал, что сказать.

– Я и мои люди контролируем шестнадцать наиболее развитых провинций империи, опираясь на располагаемые там войска. Мои шесть дивизий нового толка в Чжили держат в кулаке столицу и Тяньцзинь. У нас большинство союзников из оставшихся в живых членов правительства и Военного совета. Среди известной части китайских интеллектуалов за мной закрепился ореол защитника национальных интересов Китая, – продолжил свой монолог Юань Шикай. – Но без императора на первых порах мы не справимся. Начнётся смута. Драка между собой, чем непременно воспользуются иностранные державы, продолжая растаскивать мою страну на куски. Именно поэтому император Гуан Сюй остался жив. Я ответил на ваш вопрос, господин полковник?

– Более чем, ваше превосходительство. Ещё один неудобный вопрос. А как Гуан Сюй отнёсся к возникшим волнениям? – мягко обозвал я военный переворот.

– Можете передать своему императору, что мы достигли определённых соглашений, и Цзай Тянь понимает своё положение. Тем более за время его заключения у него обострилась чахотка. Доверенный дворцовый врач отводит императору не больше пяти лет жизни при самом благоприятном исходе и с учётом усиленного лечения.

– Новую жену императору искать не дадут, и на нём императорская династия Цин прервётся. Я правильно понял?

– У вас действительно отсутствуют даже задатки дипломатии, господин полковник, – забавно пошевелив усами, недовольно произнёс Юань Шикай.

– Ваше превосходительство, вы сами сказали: мы воины. К чему все эти политесы? Насколько я понимаю, как бы ни было сформировано новое правительство империи Цин во главе с Гуань Сюй, реальная власть будет в ваших руках и руках ваших соратников. Говоря совсем откровенно, вы будете диктатором империи Цин, если сравнить с Древним Римом, то есть будете обладать всей полнотой государственной власти?!

Я посмотрел на Юань Шикая – такого небольшого плотного мужичка-боровичка, в позе и во взгляде которого после моих слов промелькнуло что-то наполеоновское.

– Dictator rei gerundae causa, – на латыни произнёс генерал и тут же перевёл сказанное: – Диктатор для ведения войны. Да, такой диктатор из меня получился бы. И от того, что диктатор не может быть привлечён к ответственности после окончания срока своих полномочий за любые совершённые им действия, тоже бы не отказался. Но реально… Реально, я буду иметь чуть больший вес, чем император.

Юань Шикай замолчал и чуть прищурил глаза, из-за чего стал похож на какого-то китайского божка.

– Ваше превосходительство, что вы можете сообщить о вашем отношении к имеющимся русско-китайским обязательствам? – решил я ускорить переговоры.

– Мы обсудили этот вопрос с императором и в Цзюньцзичу^[2]. Все договоры с Российской импе рией остаются неизменными, – твёрдо произнёс генерал.

– Надеюсь, ваше превосходительство, вы понимаете, что объявления войны Японии мой император от вас не ждёт?

– Господин полковник, я понимаю, что официальное вступление Великобритании в войну на стороне Японии не выгодно ни вам, ни нам. Император Гуан Сюй это также прекрасно понимает. Нашей задачей на ближайшие пару лет является удержание власти в стране, недопущение её раскола, а дальше потихоньку будем наращивать свой потенциал, отстаивая свою полную независимость. Великодержавные настроения ханьской и маньчжурской элиты, которые считают Империю Цин патроном соседних азиатских государств, никуда не делись, и мы надеемся, что Российская империя нам в этом поможет.

– И как вы это видите?

– Русскому императору нужен вассалитет корейского вана? – каким-то напряжённым голосом спросил Юань Шикай.

– Насколько мне известно, Российская империя не имеет перед собой цели добиться преобладающего влияния в Корее за счёт протектората, не говоря уже о планах захвата корейской территории. Нам бы Маньчжурию и Квантун отстоять в войне с Японией, – твёрдо ответил я.

– Судя по тому, как складываются дела, вам это удастся, и, возможно, в короткие сроки. Японская экономика, как я это себе представляю, находится в полной зависимости от внешних поставок ресурсов, которые вы удачно перекрыли. Два-три месяца – и император Мэйдзи вынужден будет искать мира.

– Как говорят у нас в России, ваши бы слова да богу в уши, чтоб он услышал. Не всё так просто, ваше превосходительство.

– Вы об английских броненосцах с английскими «добровольцами» на них?

– Именно о них. И о том, какие дальнейшие действия предпримут Англия и Штаты. Именно эти две страны взрастили японского хищника, который теперь нацелился на Дальний Восток и Корею. Получив эти земли, Япония сможет стать намного сильнее, что угрожает обеим нашим империям.

– Как я понимаю, господин полковник, ваша империя этого допустить не может.

– Да, ваше превосходительство, не можем, даже если Англия и Штаты найдут «добровольцев» для боевых действий на суше, – произнёс я с лёгкой усмешкой.

– Вы планируете наступление в Корею от своих позиций на реке Ялу? – задал вопрос Юань Шикай, остро взглянув на меня.

– Ваше превосходительство, по планам военных действий на сухопутном фронте Россия будет вести оборонительную войну, чтобы не допустить врага на свою территорию. Признаюсь, в Корее планируется вести партизанские действия, затрудняющие продвижение и снабжение японских войск. Каких-либо захватов территории Кореи не предусматривается.

– Жаль! – Юань Шикай резко поднялся из-за стола и прошёлся туда-сюда по кабинету. – Жаль, – ещё раз произнёс он. – Мы при таком развитии дел готовы предоставить несколько дивизий «добровольцев» со стороны империи Цин, основой которых стали бы войска дзяньдзюня Чан Шуня. Хотелось бы вернуть своё влияние на Корею. При этом мы готовы отдать под полное влияние Российской империи Северную Корею.

Закончив фразу, генерал внимательно посмотрел на меня. Я же задумался. Такого я явно не ожидал и, что говорить, просто не представлял. Сколько там этих войск у моего родственника? Максимум тысяч десять-двадцать, может, чуть больше. Да даже тридцать-сорок горе-вояк, при этом Южная Корея в случае нашей победы отойдёт Китаю. Охренеть…

– Не думаю, что это хорошая идея, – начал я, но был перебит, чтобы он ни говорил, реальным военным диктатором Китая.

– Я понимаю ваши сомнения, но считаю, что такое станет возможным, если на реке Ялу появятся английские и американские «добровольцы».

– Вы готовы выступить против Великобритании и Штатов? – произнёс я, будучи несколько ошарашен сказанным.

– Господин полковник, меня не зря обвиняют в прорусских настроениях. Ещё мой учитель великий Ли Хунчжан считал, что нам надо ставить на Российскую империю. Лучше вы, чем Япония или Англия с САСШ. Яркий пример город Харбин – и во что он превратился за несколько лет. Можно много говорить о пользе и вреде для империи Цин договора «О союзе и постройке Китайско-Восточной железной дороги» и Конвенции «О предоставлении России в аренду портов Люйшунь и Далянь», результаты говорят сами за себя. В отличие от других европейцев, вы даёте работу и платите хорошие деньги за неё, пусть и нарушив сложившийся уклад жизни наших подданных на этой территории… – Юань Шикай сделал паузу и вновь прикрыл глаза.

Я молча ждал продолжения от стоящего передо мной генерала, при этом мне очень хотелось сделать глоток чая из чашки, стоящей передо мной, так как в горле стало сухо, как в пустыне.

– Да, господин полковник, после окончания сроков договора и конвенции в моей стране останутся развитая инфраструктура и наши подданные, занятые делом. В отличие от вас, англичане, чьё присутствие в виде различных капиталов превышает всё, что имеют остальные державы, тоже строят, но расплачиваются за это опиумом, уничтожая нашу нацию, – закончив фразу, Юань Шикай подошёл к стоящей на соседнем столе шкатулке, достал из нее опечатанный футляр.

– Здесь наши предложения, мои и императора Гуан Сюй. Их надо тайно срочно доставить вашему императору. – Диктатор сделал паузу и продолжил: – Вашему родственнику, дзяньдзюню Чан Шуню, дано указание оказывать полное содействие по снабжению продовольствием и всем необходимым ваших войск на реке Ялу. И ещё… Ваша сестра с наследниками Чан выехала в её родную станицу. Это жест нашей доброй воли по отношению уже к вам.

«Охренеть…» – подумал я, поднимаясь из-за стола и беря в руки футляр.

Глава 4
Переправа

– Что будем делать, господа? – задал я вопрос, посмотрев на Вогака и Лессара.

– Думаю, придётся воспользоваться предлагаемыми услугами генерала Юаня. Столько войск мы для вашей охраны выделить не сможем, а «Лейтенант Бураков» не сможет уйти от противника в том состоянии, в котором сейчас находится. Обращаться к германцам – значит влезть к кайзеру в ещё один неоплатный долг. Да и объяснять надо, в чём причина такой срочности вашей доставки до Южно-Маньчжурской железной дороги, а это ни к чему, – степенно произнёс Константин Ипполитович, на что чрезвычайный посланник и полномочный министр в Китае согласно кивнул головой.

Обсуждали мы предложение Юань Шикая, как быстрее добраться мне назад в столицу. Морской путь отменялся, так как у китайцев флота не осталось. «Лейтенант Бураков» стоял в ремонтном доке крепости Таку. К немцам, правильно сказал Вогак, мне обращаться не хотелось. Незачем Вильгельму II знать о переписке между русским императором и новоявленным диктатором Китая и императором Гуан Сюй.

Если коротко, то предложение генерала Юаня было следующим. На поезде пройти путь Пекин – Тяньцзинь – Шаньхэйгуань – Цзиньчжоу и от конечной станции Китайской железной дороги верхом до Инкоу, где располагалась станция ЮМЖД и стоял русский гарнизон. Для этого Юань Шикай выделял мне целый вагон с охраной, а до Инкоу из Цзиньчжоу меня должны были сопровождать две верховые сотни из личной гвардии генерала.

Честно говоря, я уже принял это предложение, но должен был более мягко довести его до наших дипломатов, так как это было некоторым щелчком по носу русской дипмиссии в Пекине, которая не могла реально выделить большие силы для охраны моей тушки.

Рота солдат и казачья сотня – вот и все военные силы, которые присутствовали в русской концессии Пекина. В Тяньцзине их было ещё меньше. А путь до Инкоу из Цзиньчжоу составлял напрямую около ста вёрст, по дороге – все сто пятьдесят. Два-три конных перехода. И этот маршрут был реально короче любого другого. Им иногда для скорости пользовались наши дипкурьеры, но в мирное время.

Эти воспоминания пронеслись в голове, когда сопровождающий меня офицер в звании цзолиня, что соответствовало званию капитана в российской армии, предупредил, что через час будет Цзиньчжоу, где меня будет лично встречать цаньлин^[3] Ванг.

Начальник моей охраны в поезде уже поведал, что цаньлин Ван возглавляет конный полк в армии генерала Юаня, который состоит из четырёх ляньцзы по двести пятьдесят всадников. То, что меня будет сопровождать целый командир полка, было лестно.

Поблагодарив цзолиня, принялся переодеваться. В верховой путь отправлюсь в удобной форме волкодавов Аналитического центра, имея при себе мой любимый «рюкзак десантника». Из оружия ножи на запястьях, два пистолета в открытых кобурах. Свой браунинг и люгер Вогака, который генерал презентовал в дорогу. Пожалел, что нет с собой пистолета-пулемёта. Да и пара гранат точно пригодилась бы.

На душе было муторно, хотя до Цзиньчжоу добрались без проблем и с удобствами. Вагон, который выделили для меня, был очень и очень комфортабельным. Не удивлюсь, если им пользовались члены императорской фамилии Цин.

Уложив парадный мундир и всё лишнее в перемётные сумки, проверил ещё раз ранец и его содержимое: мои документы, пенал с бумагами от Юань Шикая в водонепроницаемых чехлах, в отдельном мешочке – ордена. На мундире оставил только Георгия и Владимира. Так, что у нас ещё здесь? Сухпай: три банки говяжьей тушёнки, парочка банок рыбных консервов и галеты. Фляга с подсолённой водой объемом со штоф. В отдельном непромокаемом мешочке – бензиновая зажигалка.

Это была отдельная строка в моих финансовых вложениях и в местном «прогрессорстве». При мониторинге в Аналитическом центре международных изобретений в одном из докладов пару лет назад мне попалась информация, что австрийский подданный барон фон Вельсбах – управляющий металлургического завода в Трайбахе – подал заявку на изготовление мишметалла, который мог бы применяться для изготовления искусственных кремней.

Набросал конструкцию кремневой зажигалки типа «Zippo», где зазубренное стальное колёсико высекает искру из ферроцериевого кресала, а искра поджигает пропитанный бензином фитиль. Император посчитал для себя это мелочью, а вот Сандро решил вложиться в это дело. Письмо барону от великого князя с предложением открыть совместное предприятие по изготовлению зажигалок нашло у фон Вельсбаха горячий отклик, а полгода назад бензиновые зажигалки «FerCer» (от названия сплава) поступили в продажу.

Мне принадлежали пятнадцать процентов акций данного предприятия и патентные отчисления. В общем, если не убьют, лет через десять, а то и раньше, стану солидным миллионером. Завод в Австрии не справлялся с заказами, а Сандро решал вопрос об открытии такого же завода в России.

Так, что у нас ещё в РД? Бинокль в футляре, портмоне с ассигнациями на пятьсот рублей, запас патронов в коробках, чистые портянки, котелок, ложка, складной нож, ветошь, маслёнка, нитки, иголки, набор для удочки и ещё некоторые мелочи.

Проверил плечевую систему ранца, на которой слева на уровне груди расположены отделения с тремя метательными ножами, ниже – подсумок с аптечкой (бинты, марлевые тампоны, жгут, косынка). С правой стороны – два подсумка для патронов, куда положил по три снаряженных запасных магазина для пистолетов. Небольшой бурдюк со спиртом вместо антисептика уложил сверху в основное отделение ранца, которое застегнул на две пуговицы. Проверил под кителем пояс с золотыми десятирублевками. Пятьдесят штук как неприкосновенный запас. Всё, к походу готов, как пионер!

Все остальные мои вещи с документами в моём дорожном чемодане посол Лессар обещал отправить в Питер дипломатическим багажом. В эту поездку отправился налегке.

Заскрежетали тормоза, и поезд начал останавливаться. Солдат, закрепленный за мной на время поездки денщиком, взял перемётные сумки, а другой подхватил ранец. Я же засунул в крепление портупеи за спиной свою шашку с золотым эфесом.

В сопровождении десятка солдат и цзолиня вышел на перрон, где меня дожидались два десятка бойцов и цаньлин Ванг.

Китайский полковник с уважением посмотрел на мои ордена и несколько недоуменно – на эфес шашки, торчащей у меня за правым плечом.

– Господин полковник, я полковник Ванг Юн. Мой генерал приказал сопровождать вас до Инкоу. Это все ваши вещи? – на неплохом английском произнёс китаец лет сорока, высокий, худощавый и с пронзительным взглядом.

Я в нём сразу почувствовал родственную душу. Сразу было видно, что это воин, а не паркетно-штабной шаркун. И он чем-то напомнил убитого мною Золотого Лю.

– Рад познакомиться, господин полковник, – я склонил голову. – И это все мои вещи. В седле держусь хорошо.

На этом знакомство и закончилось. По знаку Ванга пара его бойцов перехватила у солдат сопровождения мои вещи, после чего мы направились по перрону мимо вокзала. Обойдя здание, я увидел около тридцати всадников и столько же свободных лошадей под седлом.

Я тяжело вздохнул про себя. Жизнь в Питере избаловала хорошими конскими породами. Здесь же опять придётся ехать, судя по всему, на «монголке», которая больше похожа на более-менее высоких пони. Да ещё и седла монгольские, к которым я не привык. Но как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Вскочил на предоставленного мне меринка, прикрепил к седлу ранец, а перемётные сумки один из всадников-охранников расположил на моей заводной лошади. Когда все оказались в седле, цаньлин Ванг дал команду выдвигаться. Двинулись от вокзала через площадь двумя колонами. Ванг Юн пристроился рядом со мной и, пока мы ехали через Цзиньчжоу, исполнял роль гида, рассказывая о примечательных местах этого городка.

На выезде из Цзиньчжоу нас ожидал большой отряд конницы, не меньше двух сотен. Встретив нас, уже вся ляньцзы выдвинулась в колонну по три, причём вперёд ушёл головной дозор из десятка конников, а вскоре от отряда отделились и боковые дозоры, также по десятку всадников. Было видно, что это действительно хорошо обученная конная гвардия генерала Юань Шикая.

Во время движения узнал от Ванга, что его полк – это в своей основе остатки конницы из корпуса генерала Не Шичена, именно той конницы, которую обучал полковник Воронов Павел Павлович, награждённый за это императрицей Цы Си орденом Двойного Дракона Первого класса третьей степени.

По иронии судьбы Павел Павлович оказался в осажденном Тяньцзине и был вынужден на своей шкуре убедиться в достаточно высоком качестве своего обучения. Лишь гибель Не Шичена в бою под Балитай в окрестностях Тяньцзиня привела тогда к отступлению от города китайских войск. Это произошло после взятия Восточного арсенала, в котором я участвовал, и где-то дня через три, как я убыл из отряда генерала Стесселя.

Не Шичен находился в районе Балитай, руководя боем, и когда сложилась критическая для китайских войск обстановка, он лично возглавил контратаку своих солдат. Однако она была сорвана в самом начале: осколок снаряда, разорвавшегося рядом с генералом, попал ему в живот, и Не Шичен скончался на месте. Оставшись без руководства, части его корпуса постепенно отступили от Тяньцзиня.

Ванг с большим уважением рассказывал и о генерале Не Шичене, и о полковнике Воронове. Я же во время движения нашей конной колонны сделал для себя вывод, что данное подразделение, а соответственно и весь полк Ванга, несёт службу по уставам Российской императорской армии. Что, с одной стороны, радовало, так как они сопровождали и охраняли меня, а с другой стороны – настораживало. Хочешь не хочешь, но мы обучили своих противников по китайскому походу. Хотя теперь есть большая вероятность, что они станут нашими реальными союзниками.

Марш совершали также установленным в российской армии темпом: одна верста пути шагом в течение десяти минут и один километр рысью за пять минут или две версты за десять минут. После десяти вёрст – получасовой отдых, во время которого лошадей осматривали, проверяли копыта, подковы, потники, протирали, пересёдлывали.

Так как вышли в поход после обеда, то в первый день прошли только тридцать вёрст и встали большим биваком на ночёвку. Мой спиртовой антисептик помог наладить более простые отношения с офицерами ляньцзы, которые все говорили на английском, так что мой плохой китайский не пригодился.

На следующий день прошли, по моим прикидкам, больше пятидесяти вёрст. Во время ужина, где уже проставлялись китайцы, Ванг Юн сообщил мне, что завтра к обеду будем уже в Инкоу, чем меня обрадовал. Кажется, моё мрачное настроение и плохие предчувствия в поезде не оправдывались, и слава богу. Тем более что чуйка-то в поезде не верещала, просто муторно как-то было.

Следующий день, точнее утро, был солнечным с небольшим ветерком, который разгонял жару и духоту. Где-то через час пути повеяло влагой, и Ванг сообщил мне, что впереди переправа через реку Тойцзыхэ, после неё до Инкоу останется меньше двадцати вёрст.

Моё наслаждение от подувшей прохлады прервала чуйка, которая буквально завопила, когда передо мной открылся вид на переправу, представлявшую собой большой паром с буксиром, стоящим у нашего берега. На противоположном берегу, заросшем камышом, виднелись глинобитные дома небольшого селения.

– Это посёлок Дава при переправе. Большой паром используется только для больших грузов и большого количества людей, а так применяют лодки и малый паром с гребцами. Река судоходная, перекрывать её нельзя. На большом пароме нас в четыре-пять заходов перевезут. Тем более глава посёлка предупреждён о нашем появлении сегодня. Вот заранее и паром к этому берегу перегнал, – произнёс полковник Ванг, отпустив поводья и позволив своему коню припасть губами к воде.

Я также отпустил поводья. Пусть и мой меринок попьет. Вчера воды особо много на ночной стоянке не было. Каждому коню досталось где-то по полведра. Глядя на то, как на противоположном берегу и на буксире засуетились люди, а из трубы судна густо повалил дым, я почувствовал, как чуйка начинает вопить всё сильнее и сильнее, хотя окружающая обстановка казалась спокойной.

– Господин полковник, на каком пароме по счёту мы будем переправляться? Я вижу, что вас что-то беспокоит? – произнёс Ванг, пытаясь поймать мой взгляд.

– Тревожно мне, господин полковник. Знаете, бывает такое предчувствие близкой опасности. Вот у меня сейчас такое чувство, а чем оно вызвано, не пойму, – ответил я, открыл клапан ранца и достал бинокль.

Осматривал я округу довольно долго, причём не только противоположный берег, но и наш. Спрятать большие силы было как бы негде, и в пределах видимости вроде никого не наблюдалось. Вздохнув, передал бинокль полковнику Вангу. Тот тоже надолго припал к нему, осматривая окрестности.

Между тем на паром, получив ранее приказ, загрузилась первая партия, где-то в полсотни всадников. Ванг, подъехав к парому, быстро протараторил приказ офицеру, который отправлялся с этой группы. Говорил полковник быстро, так что я смог только разобрать задание осмотреть посёлок и ближайшие подступы к нему. И ещё речь шла о каком-то овраге.

Переправа первой полусотни на тот берег заняла около десяти минут, при этом половина ушла на швартовку. Река здесь была шириной около трёхсот метров, а буксир тащился со скоростью пешехода.

Выбравшись на берег, полусотня рассыпалась десятками по посёлку, а паром пошёл в нашу сторону. Вторая партия моего эскорта также переправилась спокойно и встала в пять шеренг на том берегу. А первая полусотня направилась за пределы поселка, видимо, проверять какой-то овраг.

Наступил и наш черёд. Чуйка вопила как резаная, поэтому, перед тем как оказаться на пароме, я достал из ранца документы, пенал с письмом и положил себе за пазуху.

Ванг, наблюдавший за мной, поинтересовался:

– Что вы делаете, господин полковник?

– Полковник Ванг, я на своём теле спрятал свои документы и письмо вашего императора и генерала Юаня к русскому императору. Если я погибну, они не должны попасть в чужие руки. Обязательно их уничтожьте, – ответил я и обозначил просьбу-приказ.

– Господин полковник, мы отдадим свои жизни, защищая вас. Это приказ генерала Юаня. Поэтому я вряд ли смогу выполнить вашу просьбу, так как погибну раньше. Но если вдруг случится вас пережить, то я сделаю то, о чём вы просили. Клянусь вам в этом! – торжественно произнёс Ванг Юн и склонил голову.

– Благодарю, – я также склонил голову.

– Вы так уверены в нападении? – спросил Ванг, выпрямившись.

– Не уверен, но готовлюсь. Чувство опасности возрастает, – ответил я, спрыгивая с коня и беря его под уздцы.

К нам подходили двое солдат, которые должны были завести на паром наших с полковником лошадей. Очередная полусотня уже была на борту. Поднявшись на палубу этого средства передвижения, я встал рядом с поручнем леерного ограждения парома. Полковник Ванг расположился рядом, нервно теребя темляк на своей сабле. Мое волнение передалось и ему.

Всё началось, когда паром почти достиг середины реки. На том берегу, куда мы плыли, в направлении, куда ушла первая полусотня, началась залповая стрельба, а потом раздался рокот как минимум трёх пулемётов Максима. Как басит изделие Хайрема, я не перепутаю ни с чем. Эти звуки заставили полковника Ванга покраснеть от вброса адреналина в кровь.

– Вы оказались правы, господин полковник. Переправа оказалась засадой. И судя по стрельбе, враг прятался в глубоком и длинном овраге, который находится в двух ли от посёлка. Надо возвращаться назад, против пулемётов мы ничего не сможем сделать, – нервно произнёс китаец.

Я непроизвольно посмотрел назад, и мне сразу бросилось в глаза большое облако пыли, показавшееся где-то верстах в шести-восьми от берега.

– Поздно, полковник Ванг. Судя по размеру пылевого облака, минут через десять здесь будет не меньше двух-трёх сотен всадников. Не успеем развернуться и дойти до берега до их прихода. В клещи зажали! Грамотно сработали! – мрачно произнёс я.

– Что же будем делать?! – Ванг, поворачивая голову, начал смотреть то на берег, к которому мы плыли, то в сторону, откуда отплыли.

– Надо дать команду капитану буксира повернуть и идти вниз по течению посередине реки. Часть лошадей выгнать с парома, часть убить и организовать из их тел баррикады на обе стороны. Если буксир не повредят, то есть вероятность продержаться до Инкоу. По реке до города сколько ли будет?

– Точно не знаю. Думаю, около шестидесяти. Лошадей жалко, – лицо полковника перекосилось.

– Это единственный шанс выжить, – твердо произнёс я.

Ванг развернулся, чтобы перейти к борту парома, ближайшему к буксиру, но тут, будто из-под земли, в версте от поселка выкатилась лава всадников и галопом понеслась в атаку на оставшуюся на берегу полусотню. Те не растерялись, а открыли кучный огонь из винтовок с седла, выбивая с коней атакующих. Тех хоть и было под две сотни, но такого плотного огня не выдержали и отвернули в сторону, освободив место трём бричкам с пулемётами Максима, которые следовали за атакующей лавой.

Буквально через мгновение брички развернулись, и три пулемёта Максима почти разом заговорили. Чуть больше минуты – и семьсот пятьдесят пуль вылетели в сторону нашей полусотни, перемолов её практически в фарш. За это время отступившие всадники противника вновь выстроились для атаки и, едва замолкли пулемёты, устремились вперёд.

– Это конница генерала Ли. Он враг императора Гуан Сюй и генерала Юаня. Нам конец, – мрачно произнёс полковник Ванг.

В подтверждение его слов я увидел, как с буксира в воду начал прыгать его экипаж, стремясь как можно быстрее уплыть по течению. Наша последняя надежда лопнула как мыльный пузырь.

Пока я мрачно смотрел на уплывающий экипаж буксира, вражеские всадники успели добраться до жалких остатков нашей полусотни и занялись любимой забавой – охотой за отступающим противником. Через несколько секунд на берег вылетели три «тачанки», быстро развернулись, и на наш паром уставились три ствола пулемётов Максима.

Дожидаться открытия огня я не стал и в каком-то непонятном акробатическом прыжке, отталкиваясь от поручня, прыгнул в воду. Уже в полёте, словно в замедленной съёмке, увидел, как на спине полковника Ванга расцвели два кровавых тюльпана.

* * *

Селивёрстов Пётр Никодимович, сидя на прикормленном им для рыбалки месте у реки Амур, любовался встающим из-за горизонта солнцем, лучи которого разгоняли туман на реке.

Улыбаясь от ощущения зарождения нового дня, старый казак достал из стоящей рядом корзины стакан и неполную бутылку «беленькой». Налив чуть меньше чарки, вернул бутылку назад и достал свободной рукой малосольный огурец.

Резко выдохнув, Селивёрстов опрокинул стакан, крякнул и смачно захрустел огурцом. Вернув пустую посуду в плетёнку, достал оттуда бутерброд с копчёной белорыбицей, который был так же быстро уничтожен.

Старый казак прислушался к ощущениям в организме и удовлетворённо кивнул. Наконец-то похмелье отпустило – выпито за последние три дня было не мало, а он уже не мальчик. Всё-таки шестьдесят семь стукнуло. Два года уже в старейшинах станицы ходит. Но и повод был знатный. Алёнка Аленина в станицу приехала. Точнее, с приличной свитой прибыла вдова командующего армией провинции Гирин Ли Чан Куифена с тремя своими сыновьями – наследниками генерал-губернатора той же провинции Чан Шуня.

– Тьфу ты, чёрт возьми! Язык сломаешь с этими китайскими именами, – вслух произнёс Селивёрстов и вытер тыльной стороной ладони губы. – А Алёнка-то какой фифой стала. Настоящая генеральша.

Старый казак воровато оглянулся по сторонам, не слышит ли кто его разговора самого с собой. Ещё не хватало, чтобы слухи по станице пошли, что Селивёрстов заговариваться начал.

Да, это лето стало богатым на события. Сначала Тимоха, точнее флигель-адъютант Генерального штаба подполковник Аленин-Зейский Тимофей Васильевич, Георгиевский и Владимирский кавалер, обладатель «Золотого» оружия, он же Ермак, он же Белый Ужас, в гости заехал. Привёз с собой груду подарков чуть ли не для всей станицы и от себя, и от братов.

Кто мог подумать, что первый десяток казачат, собранный Тимохой для обучения воинскому делу четыр надцать лет назад, достигнет таких успехов.

То, что Ермак в ближниках самого царя ходит, – это отдельная песня. Это вообще гордость и честь всего Амурского казачьего войска. Так и сын Ромка нынче сотник и командир особого подразделения Аналитического центра при царе-батюшке, Георгиевский кавалер. Вторым, за Ермаком, был этой наградой в Амурском казачьем войске награждён. Недавно Анну и Станислава 3-й степени получил. И всё с мечами. Жутко сказать, командовал штурмом дворца великого князя Владимира Александровича, который против императора на измену пошёл.

Данилов Петька тоже сотник и тоже в Аналитическом центре служит. По словам Тимохи, скоро женится на дворянке. Это Петька-то, который голожопый на хворостине четверть века назад по улице скакал, а потом от сверстников постоянно огребал из-за своей физической слабости.

Антипка Верхотуров и Вовка Лесков первые во всём Амурском войске получили на грудь Георгия второй, третьей и четвёртой степени, да золотые медали «За храбрость», а остальные пятеро из того десятка все Георгия 4-й степени имеют и все урядники. К тому же инструкторами в Аналитическом центре служат, аж по сто рублей в месяц получают. У нас хорунжий меньше получает. А тут служивые казаки…

Селивёрстов тряхнул головой, словно отгоняя сомнения в правдивости информации, после чего гордо улыбнулся. В одной станице три офицера выращены из обычных казаков, два из них Георгиевские кавалеры. А столько солдатских Георгиев нет ни в одной станице, кроме Черняева. Слава по всему Приамурью и Забайкалью идёт! И сейчас вон браты Тимохи у генерала Ренненкампфа опять какими-то инструкторами служат. Обучают казаков новым видам боя. Чувствуется, точно ещё Георгия выслужат. А Антипка с Вовкой, может быть, полный Георгиевский бант получат. Вот славно было бы!

Мысли старого казака перекинулись на приезд в станицу Алёнки Алениной.

– Деда, меня батя прислал. К тебе домой сейчас китайская генеральша в гости придёт. Она в нашей гостинице остановилась, – выпалил одним духом шестилетний внучок Матвейка, буквально влетевший в горницу.

– Что за генеральша, да ещё китайская? – спросил удивлённо Селивёрстов.

– Она сегодня с тремя детьми и сопровождением на пароходе приплыла и на постой к нам в гостиницу встала. А потом спросила у батьки, где ты живёшь. Он сейчас с ней идёт, а меня вперёд отправил, – как из пулемёта протараторил малыш.

– Вот те на! Что за напасть-то такая! – Старый казак перекрестился и кинулся к шкафу, где висел его парадный мундир.

Через несколько минут Селивёрстов уже был на крыльце и увидел, как открывается калитка и старший сын Никифор с поклоном пропускает во двор женщину, одетую в длинное маньчжурское платье «ципао» красного цвета, украшенное золотым шитьём. На её голове замысловатую причёску поддерживали украшения, блестя драгоценными камнями. С толку сбивало то, что лицо у гостьи было явно не китаянки, особенно выделялись блестевшие изумрудами зелёные глаза.

Сделав несколько семенящих шагов по двору, незнакомка чисто по русскому обычаю поклонилась в пояс, после чего произнесла:

– Будь здрав, дядька Петро! Тимофей сказал мне, что ты ему отца заменил, когда вся наша родня умерла. Как к отцу я к тебе и пришла. Я Алёна Аленина.

Женщина вновь низко поклонилась.

– Алёна… – неверяще произнёс Пётр Никодимович, сделав два шага с крыльца, покачнулся и плюхнулся пятой точкой на ступеньку. – Мы же тебя давно похоронили…

– Живая я, дядька Петро, – Аленина просеменила к старику и взяла его за руку. – Живая. Вот приехала могилам поклониться. Брат моего покойного мужа отпустил на время родные места посетить.

Старик внимательно всматривался в лицо гостьи.

– Боже мой, как же ты на мать похожа. Копия Катерины. И с Тимохой одно лицо, только ему глаза от отца достались. – Селивёрстов не заметил, как по его щекам потекли слёзы. – Надо же, живая…

– Охренеть! А я думал, на кого же госпожа Чан похожа. И правда, вылитая тётка Катерина, – раздалось от калитки, где столбом застыл Никифор.

– Какая ещё госпожа Чан? – удивлённо произнёс старый казак.

– Это я, дядька Петро. Меня сейчас зовут Ли Чан Куифен. Я вдова генерала Чан Кианга, командующего армией провинции Гирин, а его старший брат Чан Шунь – генерал-губернатор этой провинции.

– Кхе… Да уж, Аленины, вы не мелочитесь. Один – в ближниках у нашего царя-батюшки, вторая – китайская генеральша. Жаль, Василий с Катериной до этого не дожили. А станица теперь совсем с ума сойдёт. Да что там станица! Всё Приамурье, правильно сказал сынок, охренеет, – улыбаясь сквозь слёзы, произнёс старик. – Ну-ка, дочка Алёнка, помоги мне встать, а то что-то ноги не держат.

Да уж! Станица ошалела от новости, что китайская генеральша с тремя детьми, которую сопровождали пять служанок и десяток телохранителей, выглядевших по повадкам умелыми бойцами, – это много лет назад пропавшая во время нападения хунхузов на станичный обоз Алёна Аленина.

Вечером госпожа Ли Чан Куифен организовала в трактире небольшое застолье для атамана, старейшин станицы, глав семейств, где рассказала свою историю. Можно сказать, это было деловое общение, на котором Алёна сообщила, по какой причине её брат молчал о том, что нашёл её. Также поведала о своих планах посещения станицы. Все присутствующие, после того как женщина покинула застолье, единогласно признали, что Алёнка – настоящая генеральша, привыкшая повелевать.

На следующий день станичная церковь чуть не развалилась от наплыва желающих посмотреть на то, как китайская генеральша молится во время утренней службы. Потом она вместе с Селивёрстовыми посетила могилы Алениных, а вечером было настоящее гулянье на станичной площади, заставленной столами, ломящимися от еды и выпивки.

Праздник вышел ещё хлеще, чем при приезде Ермака два месяца назад. Если сначала народ несколько стеснялся, особенно напрягали телохранители Алёны Васильевны, то после того, как генеральша приказала и им сесть за столы, веселье начало набирать обороты.

Было вручение подарков от Алёны. Были и песни, и танцы. Не обошлось и без учебных поединков между казаками и телохранителями, в которых китайцы показали себя сильными бойцами, победив практически всех своих противников, чем заслужили уважение со стороны станичников.

Дети Алёнки также отличились, особенно старший, который в возникшей детской драке, которую не успели остановить, сумел наставить синяков пятерым казачатам, постарше его года на два-три. Все старейшины на учинённом тут же разборе этой драки в один голос признали, что во всех трёх детях госпожи Чан течёт кровь Ермака Тимофеевича. Дети помирились, а на следующий день племянники генерал-губернатора провинции Гирин уже носились в общей куче станичных детей.

А вчера вечером в доме Селивёрстовых было уже большое семейное застолье, на которое Алёнка переоделась в девичью одежду, оставшуюся от Анфисы, и перестала быть китайской генеральшей, а смотрелась обычной казачкой. Вот тут уж Пётр Никодимович и перебрал, расслабившись от умиления. Даже не мог вспомнить, как его спать уложили.

Проснувшись ещё в темноте, старый казак собрал в корзину кое-что из закуски, сунул туда стакан, початую «беленькую», взял удочки и отправился на реку, чтобы «полечиться» и подумать в спокойной обстановке, а не шарахаться по дому неопохмелённым.

Старый казак вновь потянулся к корзине, но в этот момент в груди с левой стороны сильно кольнуло, а перед глазами почему-то встало лицо Тимохи, который грустно улыбался.

«Господи, никак что-то плохое у Тимофея Васильевича случилось», – поднявшись на ноги, подумал Селивёрстов.

Взгляд старика зацепился за удочки, которые так и лежали не распутанные в траве.

Глава 5
Приказано выжить

В воду я всё-таки вошёл головой вниз, и первые гребки были направлены на то, чтобы нырнуть как можно глубже. А потом я делал всё для того, чтобы оказаться как можно дальше от парома. Аккуратно всплыл, осторожно высунул голову из воды, когда легкие уже начали гореть. Вдох – выдох – вдох – и вновь под воду, и всё дальше и дальше от этой бойни, которую устроили одни китайцы над другими.

Лишь на пятый раз, также аккуратно вынырнув, повернулся кругом, чтобы осмотреться. Отплыл я от парома метров на сто. На нём, так же как и в поселке, со всадниками генерала Юаня было покончено. Буксир так и продолжал неуправляемым идти к берегу. За ним тянулся паром, на котором застыла кровавая куча-мала из человеческих и лошадиных тел. В реке также было много трупов и людей, и животных, которые начало сносить течением от переправы.

Раздалось несколько выстрелов, и я успел рассмотреть, как рядом с одним из тел в воду вошли пули. Я вновь нырнул и поплыл по течению. Сапоги, да и вся форма, намокнув, тянула ко дну. Пистолеты и шашка также добавляли веса, не улучшая плавучести. Но избавляться от всего этого я не торопился. Добираться-то по суше придётся. Я не Ихтиандр, чтобы тридцать вёрст по реке проплыть до Инкоу.

Основной задачей сейчас было понять, к какому берегу плыть и где мне будет безопаснее. Судя по тому облаку пыли, которое я увидел, оставшаяся на берегу сотня всадников из полка Ванга улепётывала куда-то «в ту степь», подальше от опасности. Сталкиваться с атакующими всадниками генерала Ли остатки моего эскорта не захотели. Да я их и не виню. Тем более что чудом живым остался. Чуть промедли с прыжком в воду, и меня бы изрешетили, как полковника Ванга.

Вновь аккуратное подвсплытие, вдох – выдох – вдох, погружение – и гребу дальше. Теперь бы вот узнать, как поступит атаковавший нас противник. Будут преследовать остатки ляньцзы или нет. На том берегу, куда мне надо, есть камыш, а на том, от которого начали переправу, – нет.

Точку в моих раздумьях поставили выстрелы, так сказать, на «нашем» берегу. Преследовать убегающих представители генерала Ли не стали, а занялись отстрелом на реке тех, кто ещё подавал признаки жизни. Поэтому я наискосок поплыл к камышовой заводи, которая была метрах в двухстах от меня.

В камыши заползал, находясь в каком-то полубессознательном состоянии. Так долго я под водой ещё никогда не плавал. Легкие горели, сердце бухало, отдаваясь гулкими ударами в голове. Осторожно добрался до берега и чуть не заплакал от облегчения, наткнувшись на красивый такой навес берега над рекой. Сел под него так, чтобы над водой оставалась только голова, на которую водрузил срезанную ножом кочку водорослей. Всё, теперь меня не видно ни с одного берега. Надеюсь, мой путь через камыш не будет заметен.

Кажется, я отключился на какое-то время. Судя по солнцу, на пару часов. Очнулся от того, что замёрз. Да, август месяц, да, вода градусов двадцать и даже выше, но в ней я нахожусь долгое время. Надо потихоньку выбираться. Только я хотел пошевелиться, как сверху посыпался песок, а над головой кто-то по-китайски произнёс:

– Ну, что там, Во? Кто-то через камыши здесь выбирался?

– Не пойму. Вроде бы проходил кто, а вроде бы и нет. На берегу следов нет. Вода чистая, в ней никого не видно. Пойдём дальше по берегу.

– И долго мы тут бродить будем?

– Говорят, пока не найдем живого или мёртвого Белого Ужаса.

– И кому он понадобился?

– Говорят, это приказ…

Расслышать до конца ответ я уже не смог, так как ищущие меня китайские солдаты удалились дальше по берегу на расстояние, на котором было не разобрать их слова.

Услышанное не радовало. Как не обрадовали несколько лодок, набитых солдатами, которые увидел на реке. Часть из них дрейфовала по течению, а некоторые подплывали к трупам, и бойцы генерала Ли осматривали их.

Кстати, интересно будет узнать, кто же это такой – генерал Ли. Фамилия, распространённая в Китае, как Иванов, Петров и Сидоров в моём времени. Как в том анекдоте:

– Иванов.

– Я.

– Петров.

– Я.

– Сидоров.

– Я.

– Вы что, братья?

– Никак нет, товарищ полковник. Однофамильцы.

Вот и в Китае, Ли, Ван и Чжан все равно что Иванов, Петров и Сидоров. Было бы смешно, если бы не такие целенаправленные поиски меня любимого. Кто-то хочет найти меня живым или мёртвым. А вернее всего, найти письмо от императора Гюан Сюй и генерала Юаня к императору Николаю II. Причем этот кто-то не жалеет своих же солдат.

Ладно, если выберусь из этой передряги, постараюсь выяснить, кто этот генерал Ли и кто за ним стоит. И хватит расклеиваться. Никаких «если выберусь». Выберусь, и точка! Как там у Юлиана Семёнова? «Приказано выжить» – так, кажется, назывался один из романов про Штирлица. Вот и я себе даю такой приказ – выжить! Выжить назло всем. Мне ещё сына растить, да и дочку иметь хочу. И жена у меня любимая. И тесть с тёщей как отец и мать стали. И за тестя надо поквитаться. Хорошо так поквитаться!

Такие мысли заставили сердце сокращаться почаще, андреналинчик брызнул в кровь, и сразу стало теплее. А после этого я вспомнил одну из медитативных техник старика Ли Джунг Хи и, приняв в воде необходимую позу, начал дышать определённым образом, вгоняя себя в состояние внутреннего сосредоточения. Сделать это удалось не сразу. Давно не практиковал, да и окружающая обстановка была несоответствующей для медитации. Но до темноты было ещё часов десять-одиннадцать, и их как-то надо было пережить, сидя по горло в воде с кучей водорослей на голове.

Вспомнился старик Ли, друг великого принца – отца вана Коджон – двадцать шестого короля династии Чосон, а теперь первого императора Корейской империи. Перед глазами встало лицо Мэй Лин, «весеннего цветка», внучки Ли и при этом дочери придворной дамы Ли ранга гвиин из павильона Нэандан, одной из любимых наложниц вана Коджон, таким образом, корейской принцессы.

Когда-то я и Ромка спасли Ли и Мэй от преследовавших их китайских солдат. Потом я помог им перебраться в Японию, где их след потерялся. Полковник Савельев, в те времена ещё поручик, пытался вербануть бывшего придворного врача корейского короля, но их связь оборвалась, как только Ли и Мэй пересекли границу Японии. Одним словом, четырнадцать лет о них нет ни слуху ни духу. Хотя я всё время пытался их разыскать через Савельева, через Чурин и Ко, через МИД и разведку, используя возможности Аналитического центра. Но пока тишина. С этими мыслями я впал в измененное состояние.

Очнулся, когда на небе начали появляться звёзды. Тело затекло, и возникло ощущение, что я пропитался водой насквозь, впитав её через поры, как губка. Огляделся по реке и по противоположному берегу. И этот осмотр мне не понравился. Судя по всему, командир подразделения противника вдоль реки разбросал дозоры, так как в зоне видимости было видно множество костров. Аккуратно поднявшись, убедился, что и на этом берегу дозоров хватает.

Стараясь не шуметь, снял с головы водоросли, смыл грязь и выбрался на берег. Прислушался. Тишина. Снял сапоги, вылил воду и тщательно отжал портянки, разложил их на траве. Отрезав от одной из них небольшую полоску, протёр снаружи пистолеты и лезвие шашки. Положил их рядом. Достал из-за пазухи пенал с письмом и свои документы. В темноте было невозможно рассмотреть, пострадали непромокаемые чехлы или нет. Будем надеяться, что всё нормально. Разложив главные свои ценности на траве, и сам растянулся на ней.

Пролежал так минут десять, прислушиваясь к окружающей местности. Сел, намотал влажные портянки на ноги и надел сапоги. Вложил пистолеты в кобуры, а шашку – в ножны и в крепление за спиной. Спрятал за пазуху пенал и документы, а в карман – кусок портянки.

Надо было срочно найти место, где возможно раздеться и отжать форму, при этом не засветиться на всю округу белым нижним бельём. Ещё бы лучше – чуть-чуть высушить портянки и брюки. Ноги для нас сегодня – это всё. Топать порядка двадцати вёрст, и не хватало стереть стопы, пах и бёдра мокрой одеждой и портянками с сапогами после первого десятка вёрст.

Сориентировавшись по звёздам, двинулся бесшумным шагом от реки, нацелившись пройти между двумя близлежащими кострами, горевшими метрах в трехстах-четырехстах от меня. «Бесшумно появляться и беззвучно исчезать» – один из главных законов спецназа, для которого важен не бой, а выполнение задачи, причем минимальной ценой. Если можно обойтись без боя, лучше обойтись. Вступил в бой, считай, оптимально задачу не выполнил.

Добравшись до намеченного места «прорыва», метров за сто перешел на шаг в полуприседе, а услышав что-то похожее на голос, лёг и замер. Стояла вязкая тишина, нарушаемая криком кряквы, стрекотом кузнечиков и цикад. Поправив за пазухой пенал с документами, осторожно двинулся по-пластунски вперёд.

Полз минут двадцать, хорошо при этом согревшись. Убедившись, что линия секретов или дозоров осталась позади, двинулся дальше сначала в полуприсяде, а потом – бесшумным шагом. Пройдя так около километра, наткнулся на заросли какого-то кустарника. Осторожно продираясь через него, почти сразу же обнаружил небольшую полянку, полностью окружённую этими кустами со всех сторон.

Снял сапоги, портянки, стащил портупею и быстро разделся. Дальше пошёл процесс отжима и развешивания одежды на кустах. До рассвета оставалось ещё часа четыре, так что час на сушку потратить было можно. А двадцать вёрст я волчьим шагом часа за три пройду.

Чтобы убить время и отвлечься от мыслей о еде, разобрал поочередно пистолеты и оставил детали сушиться. Патроны прикопал. Надеяться на них после того, как они пробыли под водой больше двенадцати часов, бессмысленно. Потом начал прикидывать свой дальнейший путь.

Полковник Ванг показывал на карте наш маршрут по дороге. Карта, правда, была как на пачке «Беломора», но свой дальнейший путь я представлял. И желательно его было пройти ночью. На месте командира подразделения, которое продолжало охоту на меня, я бы помимо дозоров на реке выставил ещё дозоры верстах в двенадцати от поселка Дава. Там, если карта не врала, протекала ещё одна небольшая речушка, через которую было два моста с расстоянием примерно пять вёрст между собой. И третью цепь дозоров поставил бы перед самим Инкоу. На станцию можно было попасть только через город. Там находился наш гарнизон, но как была организована служба по охране города и его окрестностей, я не знал.

Ночь перевалила на свою вторую половину, и я быстро собрал пистолеты, предварительно протерев каждую деталь. Потом оделся, обулся, нацепил портупею и вооружился. Пистолеты были бесполезным грузом, разве только как кастет использовать, так что основным оружием у меня стала шашка, плюс два метательных ножа в чехлах на запястьях.

Измазав лицо и руки заранее приготовленной грязью, осторожно выбрался из кустарника и двинулся по запланированному маршруту, внимательно вслушиваясь в окружающуюся обстановку.

Десять вёрст проскочил где-то часа за полтора, не встретив никого. Двигался я от мысленно представляемой дороги метрах в пятистах, но это были только мои предположения. Как обстояли дела реально, можно было только гадать. Ещё через версту остановился, сев на землю, перемотал портянки, поднялся и дальше уже пошёл медленнее, перейдя на бесшумный шаг. Впереди ожидалась речка, через которую надо было как-то перебираться. Вновь лезть в воду не хотелось до жути. Вскоре повеяло влагой, и я ещё снизил темп передвижения.

«Н-да, приплыли», – подумал я, рассматривая в свете звёзд и луны небольшую речку с высокими и отвесными берегами.

Спуститься, рискуя сломать шею, ещё было возможно, но вот забраться на почти шестиметровую высоту противоположного берега, имеющего отрицательный наклон сверху, даже с помощью ножей было практически невозможно.

Я лег на край берега и, опустив руку, ковырнул поверхность склона. Под пальцами в труху рассыпалась, судя по ощущениям, супесь и песок. Отодвинувшись от края, сел и задумался.

Было два пути. Первый: идти вниз по течению в надежде на то, что берега изменятся, станут ниже, и появится возможность перебраться на другой берег. Только сколько это займёт времени? И куда река заведёт? Куда она впадает, по карте я не запомнил. То ли в реку Тойцзыхэ, на переправе через которую мы попали в засаду, то ли в залив.

Второй вариант – подняться вверх по берегу и осмотреть мост, который я видел на карте. Там стопроцентно будет дозор. Вопрос: сколько солдат в нём будет, и на каком берегу или берегах они расположатся? Но… Лошади и оружие у дозора точно имеются.

Подумал, подумал – и двинулся к мосту. Лучше хорошо ехать, чем плохо идти. Тем более что до Инкоу осталось меньше десяти вёрст. Рысью в темноте тридцать-сорок минут. А галопом и быстрее долететь можно, если голову не свернёшь. Вот только вероятная сеть дозоров перед самым городом? Ладно, будем разбираться с проблемами по мере их поступления. Я пока и моста не видел.

С этими мыслями я к нему и вышел. Точнее, сначала я увидел отблеск небольшого костра на том берегу. А потом при свете звёзд и луны, которая то и дело пряталась в облаках, разглядел и мост.

Два высоких быка из деревянных срубов, на которых лежит настил из досок, ограниченный перилами. Для прочности между прогонами имеются подкосы из бревен, а по верху идут насадки. Была бы хорошая видимость, я мог бы и по подкосам перебраться, но в темноте не рискну. Но плыть-то через реку так не хочется.

А если попробовать в висе, перебирая руками по нижней балке перил, боком переправиться? До первого быка метров двадцать. Там передохнуть – и потом до второго быка метров двадцать, отдых и последний пролёт. Даже если и вплавь перебираться, всё равно надо было бы плыть до второго быка, по срубу подниматься наверх, а дальше либо по подкосам, либо по балке до противоположного берега. Благо настил моста лежит на земле, и там можно незаметно выбраться.

Теперь оставалось разобраться, где у нас расположился дозор и сколько там человек. У небольшого костра, который был разложен рядом с настилом, но сбоку от дороги, я рассмотрел только двух сидящих солдат, коней увидел пятерых. Значит, минимум пятеро всадников.

Мысленно помолившись, подполз к полотну моста с той стороны, которая оставалась в тени. Попробовал на прочность крепления нижнего бруса перил к настилу моста и через несколько мгновений повис на высоте метров шести над рекой. Перехват правой рукой вправо, левую отпустить и переместить рядом с правой. Небольшой мах телом вбок, вновь перехват правой рукой, как можно дальше вправо, потом левую руку рядом.

Первые двадцать метров до быка преодолел быстро. Пару выступающих брёвен сруба для отдыха приметил ещё на берегу. Второй бык рассмотреть не удалось в темноте, но будем надеяться, что и там аналогично будут торчать такие же брёвна.

До второго быка добрался уже медленнее и затаился на одном из брёвен, отдыхая. Тело сегодня получило хорошую нагрузку, от которой давно отвыкло. Надо себя будет заставлять упражняться на полигоне центра хотя бы по часу два-три раза в неделю. Эх, где мои шестнадцать лет и полоса препятствий в Ермаковской пади.

Только собрался двигаться дальше, как услышал, что кто-то быстро прошёл по настилу моста и остановился метрах в десяти от меня. Я затаил дыхание, проверив, как выходит нож из чехла на левом запястье.

Тут раздался продолжительный с наслаждением выдох, а через секунду внизу зажурчало.

«Лучше нет красоты, чем сделать это с высоты… Да ещё и в воду. Эстет, мля…» – улыбался я про себя, дожидаясь, когда китайский боец закончит ночной моцион.

– С облегчением, Ху. Поднимай Во, а я спать, – услышал я приглушенный голос одного из дозорных.

– Хорошо, сейчас подниму. Никого не было?

– Нет, тишина. До утра вряд ли кто появится. Да и погиб, вернее всего, этот Белый Ужас на переправе. А тело, может, уже и до залива дотащило под водой. Зря только здесь торчим.

– Лучше бы так и было. Говорят, это не человек, а дьявол. У него не то что руки, он весь в крови.

– Ладно, ладно. Не нагоняй жути. Всё, я спать.

Через пару минут на мосту появился ещё один эстет-любитель пожурчать в воду с высоты. Потом разговор двух новых часовых прервал резкий командный окрик с приказом заткнуться, и наступила тишина.

В этом молчании, которое нарушалось всхрапыванием лошадей, позвякиванием удил, треском костра, стрекотом цикад, я преодолел последний пролёт моста и выбрался на противоположный берег. Спрятавшись за опорным столбом перил, начал наблюдать за дозорными.

Двое сидели у костра, один из них помешивал веткой в нём угли. Ещё двоих я увидел лежащими рядом с костром, а вот ещё одного бойца так и не нашёл. А он должен быть. Теперь надо было решить: ликвидировать дозор или тихо пройти мимо.

Правая нога, на пятке которой появилась потёртость, говорила, что две лошади вполне заменят две ноги, как основная и заводная. На них можно большой круг сделать, обойдя город с севера и зайдя в Инкоу с востока, где точно никаких дозоров из всадников генерала Ли не будет. Трезвомыслие говорило, что лучше уйти тихо и просочиться в город через последнюю цепь дозоров в предрассветных сумерках. Но победила правая нога.

Зря, ребята, вы сидите, уставившись в огонь. Если сейчас посмотрите по сторонам, то ничего увидеть быстро не сможете, хотя ночь уже и не такая тёмная, как час назад. Достав шашку, я прикинул маршрут движения и свои действия. Пять быстрых шагов, и я между бодрствующими безоружными дозорными сделаю шашкой два маха крест-накрест. Потом два шага вперёд и два укола вниз. И дальше. Главное – пятого не проморгать.

Получилось всё, как задумал. На мои шаги двое у костра даже не обернулись. Лишь один вскинул голову, когда шашка уже пошла вниз, нацеленная на его шею. Вторым махом снизу рассёк артерию второму. Два шага вперёд – и колющий удар в сердце спящему на спине китайцу. Второй, услышав хрипы и бульканье крови из перебитых шейных артерий соседа, откинув попону, которой укрывался, попытался быстро встать, но получил сверху рубящий удар под основание черепа.

С некоторым трудом выдернув шашку, я начал осматриваться, пытаясь найти пятого. Тут завопила чуйка, и я, не раздумывая, бросился ничком на землю. Вспышка револьверного выстрела слева от меня, метрах в семи-восьми. Чуть приподнявшись, перехватил шашку и метнул её, как копье, даже не надеясь попасть, а просто чтобы сбить прицел.

Перекат вбок, во время которого выхватил из чехла на левом запястье метательный нож. Мой бросок и выстрел противника произошли практически одновременно. Пуля просвистела где-то совсем рядом с левым ухом, а вот мне повезло – нож вошёл в левый глаз китайца. В этом я убедился, осторожно подойдя к трупу и держа в руке второй клинок.

Да, на этот раз подарок моих братов на двадцатилетие меня сильно выручил. Изготовленный по моим же чертежам из харалуга кузнецом дядькой Калистратом метательный нож «Лидер» из моего времени, который из-за балансировки было сподручно и оптимально метать, держась за рукоять, не подвёл.

Выдернув нож из глазницы, протёр его о мундир убитого; судя по нашивкам, тот соответствовал нашему старшему уряднику в казачьем войске. Да и лет ему было под сорок. Видимо, его командный голос я и слышал, когда он приказал заткнуться дозорным. Да и расположился этот старый вояка удачно. Рядом с костром в небольшой ямке, но его было абсолютно не видно.

Обойдя дозорных, убедился, что они все мертвы. Подобрав шашку и вернув её в ножны, занялся трофеями. Выстрелы могли услышать у второго моста, а пять вёрст галопом – это десять минут. Ну, в темноте побольше будет. Минут пятнадцать, а то и все двадцать у меня есть.

Первым делом осмотрел револьвер, из которого в меня китаец стрелял. Смит-Вессон под русский патрон, вернее всего, трофей. Не положено по штату такое оружие китайскому всаднику, даже если он и старший урядник. Не помню, как по-китайски его звание звучит. В перемётных сумках моего несостоявшегося убийцы кроме мешочка с парой десятков патронов для револьвера нашлись три фунтовые банки нашей же тушенки и галеты. Вот это дело!

Из пяти карабинов «Маузер 98» отобрал один поновее и почище. Переснарядил магазин отобранными из собранной кучи более или менее нормальными патронами, ещё десяток ссыпал в карман. Обшмонал трупы и их перемётные сумки. Ничего интересного не нашёл, кроме консервов и галет. И, о счастье, в одной из сумок обнаружил пару нулевых портянок, которые тут же намотал, выкинув старые. С трудом натянул ещё сырые сапоги.

Для передвижения выбрал двух меринов, помоложе, повыше и покрепче на вид. Подтянул на них подпруги, вставил удила. На основного водрузил перемётные сумки урядника и его же почти полную флягу с подсоленной водой. Сунул за ремень револьвер, кобуры для него не подходили. Маузер повесил на луку седла, стволом вниз, перед этим загнав патрон в ствол.

Привязал повод заводной к седлу, взлетев в которое, неспешной рысью двинулся на северо-восток. Через каждые пять минут останавливался и прислушивался. Пару раз даже спускался с седла и приникал к земле. Слава богу, погони не было. Отъехав от моста версты на четыре, остановился в небольшом овраге, где наконец-то схомячил банку тушёнки с галетами, запил всё хорошо водой и отправился дальше.

По моим расчетам, скоро должна была появиться железная дорога. Темноту уже сменили предрассветные сумерки. Видимо, я немного не рассчитал с направлением и слишком взял на север. Ну, тем и лучше. Пересеку дорогу и пойду на восток, а потом – на юго-запад. Как заяц, сделаю петлю и зайду в Инкоу совсем с другой стороны, где меня никто точно не ждёт.

Но правильно пел в моём времени Владимир Семёнович Высоцкий:

Вот и мне прилетело, правда, не под сердце. Только мысленно порадовался, какой я хитрый и обдурил преследователей, как из-под земли метрах в десяти от меня поднялась фигура с винтовкой в руках и раздался приказ по-китайски: «Стой! Стрелять буду!»

Не раздумывая, выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил, как привык – двойкой. Фигура согнулась и упала, а я дал шенкеля, пытаясь перевести коня в галоп, но мешалась заводная лошадь.

Чертыхнувшись, сунул револьвер за ремень, достал нож и, повернувшись назад, полоснул им по поводу. Один раз, второй. Успел вовремя. Буквально через несколько секунд раздались одиночные выстрелы, и я краем глаза увидел, как моя несостоявшаяся заводная лошадь упала, забившись в агонии на земле. Ещё выстрелы, уже более организованные, почти залпом, пули свистят совсем рядом. Пригнулся, сдавив бока лошади шенкелями, ускоряя её бег.

Ещё один недружный залп, но я уже оторвался метров на сто, и появилась надежда, что пуля минует меня. Так оно и произошло, только вот за мной устремилась погоня из семи всадников, которые явно не щадили лошадей, стремясь догнать меня.

Кое-как засунул, умудрившись не порезаться, нож в чехол, взял в руки винтовку. Как я уже убедился, мерин, доставшийся мне, был великолепно выезжен, и им можно было управлять ногами. Да и мешалась винтовка лошадке, когда висела на седле, сбивая с аллюра.

Через пару минут бешеной скачки показалось полотно железной дороги. Рисковать я не стал, перебрался через него шагом, при этом, обернувшись назад, успел сделать пару выстрелов и даже раз попасть. Один из преследователей вылетел из седла, как будто ему в грудь попали кувалдой. Осталось шесть неизвестных мне всадников в китайской форме, которые почему-то очень хотели меня убить. И разделяло нас уже меньше ста метров.

Спустившись с насыпи, вновь послал коня в галоп. Чуть отдалившись от полотна железной дороги, направил коня параллельно ей. Не знаю, сколько осталось до Инкоу, но перед ним обязательно должны быть наши посты у железной дороги, а то и путевая казарма Особого Заамурского пограничного округа.

Мой манёвр позволил преследователям сократить расстояние метров на десять, но тут им пришлось перебираться через железнодорожное полотно, чем они воспользовались, открыв огонь по мне. Опять свист пуль, а я, пригнувшись к шее моего коника, молил всех богов, чтобы он не споткнулся и чтобы кусочки свинца миновали меня.

Кто-то сверху мне точно покровительствовал, прошло уже около пяти минут скачек со стрельбой, а я всё ещё был цел, мало того, оторвался от преследователей метров на двести, и впереди уже можно было рассмотреть строения Инкоу. Ещё пять минут – и я буду у своих. Не рискнут же эти китайцы преследовать меня на глазах у русских солдат и пограничников.

Только об этом подумал, как нога моего скакуна, вернее всего, попала в какую-то нору или яму, и я ощутил восхитительное чувство полёта, за которым последовал страх перед падением и обиды от такой несправедливости. Все пули прошли мимо, а тут…

Удар о землю и процесс торможения получился ожидаемо болезненным. Винтовку-то я выпустил из рук, но шашка за спиной, пистолеты по бокам и револьвер за поясом синяков мне наставили дай боже после моих кувырканий. Подхватив выпавший револьвер и засунув его на место, захромал, постанывая при каждом шаге, не зная, какую ногу выбрать для хромоты, к винтовке, которую тут же взял в руки. Мой мерин бился на земле, пытаясь подняться на ноги.

Долго не раздумывая, выстрелил ему в голову, а после поспешил к застывшему средству моего передвижения, передёргивая затвор. Лёг, прикрывшись мёртвой тушей коня, выцелил вырвавшего вперёд преследователя. Мягко потянул спуск, выстрелил. Ещё одним всадником генерала Ли стало меньше.

Следующего на мушку. Выстрел. Мимо! Передёрнуть затвор. Застыл. Выстрел. Ещё минус один. Оставшиеся четверо преследователей парами начали расходиться в стороны, стреляя с седла в мою сторону. Причем довольно метко. Тело убитой лошади вздрогнуло два раза.

Ещё двоих я смог снять из винтовки, с оставшейся парой разбирался уже с помощью револьвера. Последний выстрел из него я сделал одновременно с последним оставшимся живым преследователем. Показавшееся неожиданно большим отверстие ствола перед глазами, хотя оно было метрах в пятнадцати от меня, я, вскидывающий руку, одновременно нажимая на спусковой крючок и приседая, потом яркая вспышка, удар по голове и темнота. Последняя мысль: «Я выстрелил…»

Глава 6
Инкоу

Очнулся от того, что кто-то лил мне на голову воду. Лежал я на левом боку. Попытка открыть правый глаз ни к чему не привела, так как по нему стекала какая-то жидкость, ресницы были будто бы склеены, а левый глаз увидел только запылённые хромовые сапоги и родные зелёные шаровары с желтыми лампасами, которые находились в паре метров от моей головы.

Попытка поднять голову привела к дикой боли в районе правого виска.

– Поднимите и посадите его, олухи безрукие! Как бинтовать-то будете?! – услышал я знакомый голос.

Почувствовал, как кто-то сзади подхватил меня под мышки и осторожно попытался усадить. Перед единственным рабочим глазом всё поплыло, больно стало во всём теле, но сознание я как-то удержал. Увидел и того, кому принадлежали сапоги с шароварами и чей голос узнал.

Передо мной стоял мой старый знакомый по отряду генерала Ренненкампфа, теперь уже сотник Вертопрахов Роман Андреевич, который командовал в том походе сотней Амурского казачьего полка и был награжден орденом Святого Георгия четвёртой степени за бой под Эйюром.

– Здравствуйте, Роман Андреевич. Какими судьбами здесь оказались? – с трудом просипел я.

– Господи! Очнулись, господин полковник… Тимофей Васильевич, вы-то как здесь оказались и в таком виде?! – Сотник, сделав два шага, опустился передо мной на корточки. – Аккуратней, Корнеев, аккуратней держи господина полковника. Это тебе не мешки таскать. Осипов, давай, тихонечко глаз протри господину полковнику, а потом бинтовать начинай. Будешь потом хвастать на всё Приамурье, что самого Ермака лечил.

– Счас, вашебродь, я нежненько, – пробасили справа, но кто там находился, я не видел. – А завидовать мне много кто будет…

– Стоп, казак! Отставить пока перевязку. Боюсь, сознание потеряю, – пояснил я Вертопрахову, который с удивлением уставился на меня.

Сдерживая подступающую дурноту, я с трудом расстегнул китель и достал футляр с письмом.

На ощупь и на первый взгляд, несмотря на все злоключения, он был цел, и, надеюсь, письмо не пострадало.

– Вот это, – я протянул футляр сотнику, – надо срочно доставить императору Николаю Второму. Здесь тайное послание для него от китайского императора Гуан Сюй. Приказ ясен, господин сотник?

– Так точно, господин полковник! – Вертопрахов вскочил и вытянулся во фрунт, ошарашенный моими словами.

– Присядь, Роман Андреевич, а то голову не могу задрать. Решайте со своим командованием и доставьте письмо генерал-губернатору адмиралу Алексееву. Евгений Иванович потом дальше письмо до государя отправит. Он знает, что надо делать.

– Так вы из Пекина… – сотник замялся, подбирая слово.

– Из Пекина, из Пекина. Только вот кому-то очень не хотелось, чтобы я добрался до Инкоу. Почти всю мою охрану в две с половиной сотни всадников из гвардии генерала Юань Шикая положили при переправе через Тойцзыхэ, а потом меня гоняли как зайца. Только заяц зубастым оказался, – я попытался улыбнуться, но сморщился от прострела в правом виске. – Не знаешь, кто это на меня охотился, Роман Андреевич?

– Если судить по форме, то это конница генерала Ли, бывшего начальника Цицикарского гарнизона. Помните, нам тогда сказали, что генерал-губернатор Шеу – дзяньдзюнь провинции Хэйлунцзян и генерал Ли «приняли золото»? Но это оказалось не так: они с верными им войсками ушли в Монголию, а трупы, что мы тогда видели, были неизвестно кого, одетые в их одежды…

– Значит, прав был полковник Ванг по поводу генерала Ли, – перебил я сотника, чувствуя, что сознание уплывает. – Но об этом позже. Роман Андреевич, у меня за пазухой мои документы в непромокаемом чехле, а я всё…

«Батарейки сели», – была последняя мысль, когда вновь провалился в темноту.

В следующий раз очнулся уже в больничной отдельной палате. То, что я нахожусь в палате один, понял, когда с большим трудом осмотрелся. Любое движение головой вызывало гулкую боль в правом виске, головокружение и тошноту.

Радостным для меня было то, что правый глаз видел, а то я испугался, что ему хана пришла. Второй радостной вестью стало то, что все части тела и мышцы работали. Судя по всему, при падении с лошади отделался только ушибами, кости все были целы. А вот то, что в голову мне пуля от последнего преследователя прилетела это стало стопроцентной реальностью. Осталось только выяснить, насколько серьёзно. Контузия есть точно.

На этот вопрос мне ответил, как я узнал чуть позже, начальник госпиталя и замечательный врач коллежский асессор Шефнер Павел Карлович. Бодрый толстячок, живчик лет шестидесяти вкатился в палату, как только сестра милосердия, дежурившая у моей постели, доложила ему о том, что я очнулся.

– Пришли в себя, молодой человек? Это хорошо. Сейчас посмотрим, как у вас дела. Ранения в голову очень опасные, но думаю, что кроме сильной контузии вам ничего не грозит. Хотя и это неприятно. И крови вы много потеряли. Ну что же, приступим, – с этими словами доктор начал осмотр моей тушки.

Минут через десять осмотра, выслушивая мои ответы, доктор вынес свой вердикт:

– Повезло вам, молодой человек. Сильная контузия, надеюсь, без последствия для нервной системы, да ещё один шрам на голове прибавится длиной в вершок. Не первый, но надеюсь, что последний. Это пока молод, ранения о себе не напоминают, а к старости дадут о себе знать. А у вас этих отметин столько, что диссертацию можно писать. Не бережёте себя, молодой человек, – доктор сокрушённо покачал головой.

– С четырнадцати лет воюю, доктор, всякое случалось, – ответил я, попытавшись улыбнуться, но боль заставила сморщиться.

– Та-а-к… Где больно? – резко перестроился доктор.

– В правый висок стрельнуло, – глухо ответил я.

– Что же, голубчик, две недели постельного режима, месяц на восстановление, а потом минимум три месяца отпуска по ранению. Рекомендую съездить на воды в Карлсбад или Баден-Баден.

– Доктор, а я где? – наконец-то смог поинтересовался я.

– Вы, господин флигель-адъютант, в госпитале нашего гарнизона в Инкоу, а я, извините, что не представился сразу, его начальник – коллежский асессор Шефнер Павел Карлович.

– Очень приятно, Павел Карлович. Как зовут меня и кто я, насколько понял, вы знаете.

– Про Ермака весь Дальний Восток знает, а я во Владивостоке почти со дня его основания живу. О моём брате контр-адмирале Шефнере Алексее Карловиче, думаю, вы слышали.

– Это в его честь названа одна из улиц города? – спросил я.

– Да. Он вернулся в столицу, а я вот не захотел возвращаться, прикипел к этому краю. И не только я. Племянник Алексей Алексеевич в должности водолазного офицера на броненосце «Ретвизан» служит. Переживаю за него, – доктор указательным пальцем правой руки вытер уголки заблестевших глаз.

– А здесь как оказались? – поинтересовался я и сморщился от вновь нахлынувшей боли в правом виске.

– Так… Тимофей Васильевич, все остальные вопросы позже. Нельзя вам много говорить, а я, старик, увлёкся, – доктор виновато улыбнулся. – Извините за любопытство, последний вопрос: а правда, что вы в четырнадцать лет пятьдесят хунхузов, которые пытались угнать станичный табун, убили?

– Только двадцать одного, доктор. Повезло мне тогда…

– Да-а-а… – протянул Павел Карлович. – Всё! Сейчас вам дадут бульончика, потом – опиумную настойку, и отдыхайте. Все посещения только завтра.

– Доктор, не надо опиумной настойки. А кто меня хотел навестить? – поинтересовался я.

– Генерал Стессель лично прибыл. Хочет с вами пообщаться…

– Павел Карлович, что же вы молчали?! Мне надо с ним срочно переговорить. И сколько я провалялся без сознания, если Анатолий Михайлович сюда прибыть успел?! – возбуждённо произнёс я и тут же сморщился от нового приступа головной боли.

– Больше суток, голубчик. Так что никаких посещений. И так я с вами заболтался.

– Доктор?!.. – я с упрёком посмотрел на Павла Карловича.

– Если только сегодня вечером. Вам надо поспать, – строго произнёс Шефнер.

Заснул, а точнее отрубился, в очередной раз ещё до того, как доктор вышел из палаты. Очнулся, когда в окнах было уже темно. В углу помещения тусклым огнём горел фитиль лампы, рядом с моей кроватью стоял стул, на котором, похрапывая, спала сестра милосердия.

Я попытался подняться, но кровать скрипнула, а сестрица лет шестидесяти тут же открыла глаза.

– И куда мы собрались? Павел Карлович сказал, что у вас постельный режим, значит, постельный режим. Лежите! – строго произнесла-приказала женщина, но глаза её при этом лучились какой-то материнской добротой.

– Да… Я по малому…

– Сейчас утку подам.

После стеснительной процедуры был накормлен с ложечки, как маленький, куриным бульоном с мелконарезанным мясом, его в судке в теплом виде сестра милосердия сохранила, завернув в одеяло.

Потом мне дали в приказном порядке выпить, как я понял, настойки опиума. Пока не заснул, успел узнать, что мою сиделку зовут Марфа Матвеевна, что она из крепостных семейства Шефнеров. Во Владивосток приехала как нянька для сыновей Алексея Карловича. Получила свободу, но так и осталась в семье на прежней роли.

Когда старший брат с семьёй уехал в столицу, осталась во Владивостоке служанкой у холостяка Павла Карловича. Вместе с ним ушла в русско-китайский поход. Милый доктор, несмотря на возраст, добился через генерал-губернатора Гродекова, чтобы его назначили хирургом в один из лазаретов при отряде генерала Сахарова.

Дальше был поход, сражения, кровь и грязь, а также спасённые жизни. И вот уже год как Павел Карлович командует небольшим медицинским подразделением в Инкоу, а Марфа Матвеевна, как и во время похода, исполняет в нём должность сестры милосердия.

Боже, как много мы потеряли. Тяжело себе представить, чтобы в той моей прошлой жизни почти шестидесятилетние мужчины и женщины просились бы на войну, дойдя для положительного решения до губернатора области или края. А здесь такое встречается на каждом шагу. Это были последние связные мысли, прежде чем провалился в сон.

Утром после процедур и завтрака из каши-размазни и насыщенного бульона до моего тела наконец-то допустили генерала Стесселя.

– Тимофей Васильевич, что произошло? Адмирал Алексеев требует от меня информацию, а я только и могу сообщить, что вас нашли раненым в окрестностях Инкоу, и вокруг вас было шесть трупов китайских кавалеристов. Вот, лично приехал, чтобы ничего не перепутать при докладе, – эмоционально произнёс генерал, едва вошёл в палату.

– Ваше превосходительство, здравствуйте…

– Ой, Тимофей Васильевич, извините. Весь на нервах. Мне утром уже депешу и от его императорского величества передали с требованием немедленно доложить о вашем состоянии. И здесь нашли.

– Да не волнуйтесь так, ваше превосходительство. Всё обошлось. Я жив. Всего лишь контузия, – я попытался изобразить на лице улыбку. – Письмо от императора Гуан Сюй отправили государю?

– Да. Как мне доложили, сотник Вертопрахов с полусотней сразу же убыл в Харбин. Пришлось к утреннему поезду два вагона цеплять. Всё доставил, что знал, доложил лично Евгению Ивановичу. Завтра вернётся назад. Шельмец… Своего не упустил. За спасение старшего офицера теперь точно орден получит, – усмехнулся Стессель.

– Это хорошо, ваше превосходительство. Я бы даже сказал – отлично. Я про то, что письмо дошло до Евгения Ивановича, – я с облегчением выдохнул и расслабился всеми мышцами, будто бы из меня выпустили воздух. – Хотя за Романа Андреевича также рад. Если бы не он, мог бы и кровью истечь.

– Так что же всё-таки произошло, Тимофей Васильевич? И давайте без чинов.

– Хорошо, Анатолий Михайлович. По приказу его императорского величества я должен был встретиться с генералом Юань Шикаем. Теперь этого можно не скрывать. Встреча произошла, когда Юань уже стал негласным правителем Китая, совершив военный переворот, – я сглотнул, пытаясь избавиться от першения в горле. – Не знаю, дошла ли до вас информация, но этого переворота императрица Цы Си, великий князь Чунь, всё его семейство и многие другие приближённые к трону из маньчжур не пережили. Вся власть сосредоточена в руках военных ханьцев, которые держат под контролем шестнадцать провинций из двадцати трёх.

– А император Гуан Сюй? – поинтересовался Стессель.

– Император Гуан Сюй, как мне сказал генерал Юань, – это знамя реформации и возрождения Великой китайской империи.

О том, что жить этому императору осталось не больше пяти лет и продолжения династии Цин, вернее всего, не предвидится, решил умолчать. Ни к чему Стесселю знать такие подробности. И так слишком много ему сказал.

– Надо же, Великая империя. Сильно сказано. То-то мы их такими малыми силами разгромили и взяли Пекин! – Стессель воинственно разгладил усы.

– Понимаете, Анатолий Михайлович, основные силы новой китайской армии, вооруженной и обученной по европейскому образцу, в боевых действиях практически не участвовали. А их, поверьте, немало. Когда мы брали Тяньцзинь, из шести дивизий Печилийской провинции, сведенных в шестидесятитысячный пехотный корпус, усиленный пятью тысячами кавалерии и множеством современной артиллерии, против экспедиции коалиции выступила только дивизия генерала Нэ, и то не в полном составе. А теперь представьте, если бы на нас тогда навалилось ещё пять дивизий при поддержке артиллерии?

– Боюсь, что нас разбили бы в пух и прах, – мрачно произнёс генерал.

– Гиринская провинция, где стояли две дивизии нового строя, также сдалась генералу Ренненкампфу без единого выстрела. Из Шанхая не пришёл корпус Чжан Чжидуна, а это те же шестьдесят тысяч солдат, вооруженных винтовками Маузера, пять тысяч конницы и двадцать четыре шестиорудийных батареи, на во оружении которых стоят в основном французские семидесятипятимиллиметровые орудия образца 1897 года со скорострельностью до пятнадцати-двадцати выстрелов в минуту. Объединённая армия нового строя северных провинций Шэньси, Ганьсу и Гуанчжоу – это ещё пятьдесят-шестьдесят тысяч боеспособных войск. Так что, если бы китайские генералы захотели воевать за императрицу Цы Си, то Пекин мы брали бы долго, пролив реки крови, – я устало замолчал, почувствовав небольшое головокружение.

– Да-а-а… Честно говоря, в таких масштабах я как-то наш китайский поход не рассматривал. Действительно, получается, что мы воевали с бандами, а не с войсками, – генерал замолчал, а потом, осмотревшись кругом, нашёл стул, который перенёс ближе к кровати, и сел на него.

Я же лежал всё это время, глубоко вдыхая и выдыхая воздух, чтобы остановить головокружение.

– Тимофей Васильевич, вам плохо? – увидев мой способ дыхания, быстро спросил Стессель.

– Голова немного закружилась. Врач сказал, что сильная контузия. Да я и сам это чувствую. Поговорил с вами совсем ничего, а уже голова кружиться начинает. Ладно, хоть сознание не потерял, как вчера после небольшого разговора с доктором.

– Тогда ещё пара вопросов, и всё. Что же всё-таки произошло?

– Мне надо было срочно доставить письмо от императора Гуан Сюй государю. С учётом того, что миноносец «Лейтенант Бураков» был не в состоянии выдать свою максимальную скорость из-за повреждений в бою, было принято решение добираться до Харбина по суше. Генерал Юань сначала выделил вагон с охраной, и я на поезде добрался до Цзиньчжоу, где меня уже ждали двести пятьдесят всадников личной гвардии генерала под командованием полковника Ванга. На паромной переправе через реку Тойцзыхэ попали в засаду из пяти сотен кавалерии генерала Ли с тремя пулемётами Максима на тачанках. Чудом остался жив на пароме, успев прыгнуть в воду. Потом больше двенадцати часов прятался в речных камышах, ночью выбрался из реки, которую по берегам обложили дозорами, и двинулся в Инкоу. Пройдя десять вёрст, на мосту наткнулся на дозор, который вырезал. Дальше уже двигался верхом, когда неожиданно нос к носу наткнулся на ещё один конный пикет, вступил с ним в бой, потом пытался от него оторваться, но моя лошадь на всём скаку попала ногой, вернее всего, в нору. В результате пришлось принять последний бой, но чудом выжил. Дальше меня нашёл Вертопрахов. Вот и вся одиссея, – я прикрыл глаза и пару раз глубоко вдохнул.

– Тимофей Васильевич, адмиралу Алексееву нужно что-то знать до тех пор, пока письмо не дойдет до императора?

– Передайте Евгению Ивановичу, что генерал-губернатор провинции Гирин получил указание оказывать помощь по снабжению наших войск. Его армейские магазины в нашем распоряжении. Кроме того, при определённых обстоятельствах его две дивизии, три конных полка и восемь артиллерийских батарей можно будет задействовать и в боевых действиях, – я замолчал, прикидывая, что можно ещё сказать до того, пока Николай не ознакомится с предложениями Юань Шикая и не примет по ним решения. Как бы не напортачить.

– А что это за определённые обстоятельства? – заинтересованно спросил Стессель.

– Это узнаете после того, как с письмом ознакомится его императорское величество и примет решение, Анатолий Михайлович. Пока об этом рано говорить, – не открывая глаз, ответил я, борясь уже не только с головокружением, но и с тошнотой.

– А для Порт-Артура не найдётся парочки или больше китайских дивизий?

Я открыл глаза и посмотрел на улыбающегося Стесселя.

– Шучу, Тимофей Васильевич, но заманчива такая перспектива. Только, боюсь, мы получим «добровольцев» не только на море, но и на суше. И не только английских «добровольцев», – усмехнулся генерал.

– Вот это пускай государь наш и решает. А теперь извините, Анатолий Михайлович, но позовите, пожалуйста, сиделку. Боюсь, меня сейчас вырвет.

Генерал вскочил со стула и выбежал из палаты. Буквально тут же появилась Марфа Матвеевна с тазиком в руках. Слава богу, он не понадобился. А я, несмотря на все возражения, получил новую порцию опиумной настойки и ушёл в нирвану, получив заверения от Стесселя, что он вечером ещё заглянет.

Как и обещал, Анатолий Михайлович вечером вновь посетил меня, и я прекрасно понимал, что ему надо. Бумаги, которыми меня снабдил в эту командировку Ники, давали мне такие полномочия, что даже чинов четвертого и третьего класса мог ставить по стойке смирно. Да и слава личного волкодава императора играла на мой имидж. А тут на территории, подконтрольной генералу, такое ЧП с личным посланником самого царя-батюшки. Так что Анатолию Михайловичу следовало передо мной, как говорилось в аристократической среде, прогнуться.

Чувствовал я себя более или менее нормально, поэтому поговорили со Стесселем подольше. Слил ему информацию о примерном количестве китайских войск, которые могут поддержать нас в Маньчжурии и на границе с Кореей, а также на Квантуне. Сам удивился тому, что этих сил получалось приличное количество, чуть ли не сто двадцать тысяч нормально обученной пехоты, порядка двадцати тысяч кавалерии, около сотни орудий полевой и горной артиллерии.

Вспомнились слова генерала Вогака, который рассказал о мнении французского военного атташе полковника Фамина, присутствовавшего на манёврах китайской артиллерии в 1901 году. Он говорил о ней так: «Все движения артиллерии отличаются поразительной точностью, выезд на позиции, снятие и постановка орудий совершаются с поразительной быстротой и совершенством. Инструктор, немецкий офицер, признавая прекрасные военные качества китайских солдат, высказал, что каждый из них превосходный стрелок, у каждого из них великолепное зрение и полное отсутствие нервов».

В общем, такое количество нормально обученных войск нашего юридического, а возможно, и реального, союзника, может сильно помочь в войне всех против всех. Германия, Австро-Венгрия, Итальянское королевство, Российская империя и империя Цин, вероятнее всего, смогут успешно противостоять амбициям Англии, САСШ и её выкормыша Японии. Но это дело глобальной политики, которую будет решать Ники.

Мои мысли прервал Анатолий Михайлович, который резко переключился на приезд в Порт-Артур адмирала Макарова. Степан Осипович со всей своей неуёмной энергией впрягся в дела Артурской эскадры, тут же попытавшись перетянуть на себя и сухопутные вопросы крепости, тем самым вступив в конфликт с комендантом крепости.

– Нет, я понимаю, если это касается ремонта кораблей, но вот его указание усилить оборону Инкоу… Это уже ни в какие ворота не лезет! – возмущался генерал. – Чем я гарнизон усиливать буду? У меня ни людей, ни орудий, тем более рассматривался вопрос о том, чтобы в случае попытки высадки в Инкоу японцев сдать этот порт без боя, а гарнизон отвести на цзиньчжоуские позиции. Вы же помните про узкий перешеек на пути к Порт-Артуру, где расположена старая крепость Цзиньчжоу. Эта крепость и холмистая местность с уже возведенными укреплениями делают эти позиции очень выгодными для обороны.

– А сколько в городе наших войск? – поинтересовался я.

– Стрелковый полк, две восьмиорудийные батареи трёхдюймовок, две сотни казаков Амурского полка и две роты пограничной стражи. Этих сил едва хватает, чтобы поддерживать хоть какой-то порядок в Инкоу, в котором сейчас больше шестидесяти тысяч жителей, в основном пришлый на заработки из разных провинций Китая бедный рабочий люд. Основной их интерес – это азартные игры и курение опиума. По докладу местной администрации, в городе больше сотни опиумных и игральных домов. Представляете, какая здесь обстановка?!

– Н-да. Если сюда подойдёт хотя бы пара броненосцев для поддержки десанта, то они раскатают гарнизон в тонкий блин, – задумчиво произнёс я.

– Вот и я то же самое говорил Степану Осиповичу. Без поддержки Артурской эскадры Инкоу не удержать. Здесь нет ни одной береговой батареи с нормальными орудиями. Всё ушло в крепость и в Дальний, да и там их не хватает, – возмущённо произнёс Стессель.

– А что сказал адмирал Макаров?

– Да что сказал?! Ничего… Он старается как можно быстрее ввести в строй повреждённые корабли, а с уцелевшими, расчистив фарватер, чуть ли не каждый день организует учения по выходу с внутреннего рейда. Добивается такого режима крейсирования под защитой береговых батарей, который обеспечил бы возможность вести стрельбу с кораблей при одновременном концентрировании сил эскадры. Этот манёвр уже обозвали «макаровская восьмерка», которую выходящие с внутреннего рейда корабли описывают напротив строго локального участка побережья – от восточного румба Крестовой горы до южного румба горы Белого Волка. Как объяснил мне Степан Осипович, «восьмёрка» хороша тем, что при любых эволюциях каждый наш корабль может стрелять одним полным бортом.

«А её слабость в абсолютно шаблонном, повторяемом из раза в раз маршруте крейсерства. Стоит только перекрыть главные реперные точки этого маршрута минными банками, и подрыв наиболее глубоко сидящих броненосцев становится неизбежен. Именно при выполнении этого манёвра и погиб ”Петропавловск” в моём времени, а вместе с ним и Макаров. Здесь ”Петропавловск” уже затонул, но остались другие броненосцы. Против мин существует эффективное противоядие – качественная, методичная работа тральщиков, благо ограниченный, фактически постоянный маршрут ”восьмерки” резко сужает масштабы работы», – подумал я про себя, а потом озвучил свои мысли вслух.

– Эту слабость Степан Осипович предусмотрел. Выход корабли осуществляют после тщательного траления. Да и ставить мины японцам в последние ночи не удаётся. Мы у них ещё два миноносца и минзаг потопили, а также вычислили базу на острове Нань-сань-шань-дао в бухте Да-Лянь-вань. Язык сломаешь с этими названиями. Так что моряки готовят рейд туда, а потом хотят добить подранков в Чемульпо, Мозампо и навестить Сасебо, пока английские «добровольцы» не подошли. Если что, крепости придётся самой от противника с моря отбиваться, – генерал глубоко вздохнул.

– Анатолий Михайлович, а известно, какие английские корабли идут к японцам и что произошло в Бомбее?

– Степан Осипович довёл до меня, что англичане потеряли там флагман-броненосец «Вендженс» с адмиралом Фишером на борту, броненосцы «Глори» и «Канопус», а также броненосные крейсера «Гуд Хоуп», «Левиафан» и «Дрейк». Сюда идут броненосцы «Альбион», «Голиаф», «Оушен» и броненосный крейсер «Кинг Альфред». На «Альбионе» штандарт японского адмирала Кабаямы.

– А наши потери?

– Два малых миноносца «Барракуда» лейтенанта барона Косинского и лейтенанта Бек-Джевагирова, а также командир отряда капитан второго ранга Колчак, который командовал отрядом на миноносце Косинского. Царствие им небесное, – Стессель широко перекрестился.

– Царствие им небесное, – тихо повторил я и закрыл глаза.

Перед внутренним взором встала картина атаки и тарана торпедного катера барона Клейста на рейде Мозампо. Представил, как «Барракуды» отряда Александра Васильевича шли под шквальным огнём английской эскадры в бой, и на память пришли слова песни Светланы Никифоровой «В безнадёжном бою», аудиофайл которой как-то попался на Самиздате в моём мире. Очень поразила меня тогда эта песня. Слова тогда не заучил, а вот сейчас, выкрутасы памяти, они огненными буквами загорелись перед глазами.

Здесь и кингстоны открыть не успели. Одно попадание снарядом крупного калибра, и от «Барракуды» щепок не останется.

Здесь немного не соглашусь. Последний залп точно был осмысленным.

Это точно, ещё не один торпедный залп скажет нашим врагам, что отряд Колчака и другие «Барракуды» ещё здесь.

– О чём задумались, Тимофей Васильевич? Или вам опять стало плохо?! – взволнованно спросил Стессель.

– Извините, Анатолий Михайлович. Всё хорошо. Ребят мысленно помянул. Я их всех хорошо знал. Александр Васильевич отряд возглавил по моей протекции. Вот закончится эта война, и все они станут легендой Тихоокеанского флота. Мичман барон Клейст…

– Я слышал, что адмирал Алексеев подал прошение императору о награждении всего экипажа малого миноносца под командованием барона Клейста и крейсера «Варяг» под командованием капитана первого ранга Руднева к орденам и знакам отличия ордена Святого Георгия, – перебил меня генерал, – а ваша песня «Варяг» уже сделала крейсер легендарным.

– Ничего, Анатолий Михайлович, вот вернётся «Лейтенант Бураков» в Порт-Артур, и вы услышите песню-гимн миноносцев «Прощайте, Артурские горы», а будет ещё и песня «Барракуд» с названием «В безнадёжном бою»… – Я почувствовал, как в горле образовался ком.

«Чуть-чуть доработаю текст, извините, Светлана, и будет у малых миноносцев или торпедных катеров свой гимн. А Колчак войдет в историю как командир отряда торпедных катеров, на счету которого хрен знает сколько потопленных кораблей противника. Народная молва приукрасит их подвиг. Жалко только, что про боевых пловцов придётся ещё долго молчать. Интересно, там все живы?!.» – принял мысленно для себя обязательство создать гимн катерников.

Глава 7
Макаров

Стессель ушёл, а я попал в заботливые руки Марфы Матвеевны, которая накормила ужином, помогла справить естественные нужды и напоила опять настойкой.

На следующий день из посетителей меня навестил только сотник Вертопрахов, рассказавший о своей поездке к адмиралу Алексееву. Футляр Евгению Ивановичу он передал, рассказал, что знал, и вернулся назад, получив под своё командование третью сотню Амурского полка и приказ, как только я смогу нормально перенести дорогу, вывезти меня под охраной в Харбин. Сотню для этого и выделили.

Роман Андреевич сиял, как натёртый пятак. Засветился перед генерал-губернатором, который пообещал представление на орден Святого Владимира 4-й степени с мечами, а с учётом имеющейся льготы Георгиевского кавалера, которой решил воспользоваться сотник, скоро он станет подъесаулом.

Я прекрасно понимал своего спасителя. Если он получит Владимира, то тогда Роман Андреевич будет вторым после меня, кто будет в Амурском казачьем войске кавалером орденов Георгия и Владимира, выслужившись из обычных казаков. Судьба Вертопрахова была похожа на мою, отличаясь только наличием у него живых родителей и большого количества родственников.

Потом двое суток меня никто не беспокоил кроме доброго доктора Шефнера. Вчера вечером Павел Карлович наконец-то согласился со мной и отменил опиумную настойку, а то так и наркоманом стать недолго. С докто ром мы немного поспорили на эту тему, но убедить его во вреде опиума, морфия и героина мне не удалось. Слишком многие медицинские светила – что в России, что в Европе – рекомендовали их к применению.

Договорились на травяной сбор из ромашки и зверобоя, который можно было купить в Инкоу у китайских лекарей. На эти цели я выделил золотой червонец из своих запасов. Попив приготовленный Марфой Матвеевной гадкий на вкус травяной настой, лёг спать.

Ночь прошла спокойно, без головных болей при переворачивании с боку на бок, а вот утро не задалось, мягко говоря. Разбудили меня взрывы явно артиллерийского происхождения. Причём работали крупные орудия. А когда здание госпиталя чуть ли не подпрыгнуло вместе с фундаментом от двух близких сильнейших разрывов, я понял, что это отработал главный корабельный калибр броненосцев.

В палату ворвался санитар-носильщик с моей формой.

– Одевайтесь, вашвысокобродь! Японцы город атакуют! – с заметной паникой в голосе громко произнёс он. – Сейчас сапоги принесу.

Положив на мою кровать китель, брюки и портупею, санитар буквально испарился из палаты.

Вчера я первый раз после ранения вставал на ноги и при поддержке Марфы Матвеевны постоял около минуты, после чего буквально свалился на кровать. Это воспоминание заставило мысленно застонать от бессилия. Боец из меня сейчас, как из бегемота балерина. Тем не менее при помощи санитара, вернувшегося с моими сапогами и шашкой, начал одеваться.

Обстрел города продолжался. «Чемоданы» из главного калибра периодически заставляли трястись землю и мысленно взывать к Господу, моля Его о защите от этой напасти.

Пока одевался, раздумывал над тем, кто же атакует город. От санитара какой-либо нормальной информации получить оказалось невозможно. Он знал столько же, сколько и я. По городу ведется огонь из корабельных орудий. Про японцев он сам додумал, а ко мне в палату прибежал, так как его за мной закрепил доктор Шефнер, а сотник Вертопрахов сказал, что надо делать в случае нападения на город.

Слушая словоохотливого санитара, я всё больше склонялся к тому, что обстрел города ведёт появившаяся в этих водах английская добровольческая эскадра под флагом адмирала Кабаяма. Вряд ли мимо Порт-Артура в Ляодунский залив незаметно прошли бы корабли адмирала Того, да и не полезли бы они сюда, как в ловушку, с одним броненосцем и броненосным крейсером, а вот англичане – легко.

Хреноватый расклад. Три броненосца типа «Канопус» и броненосный крейсер типа «Дрейк». Двенадцать 305-миллиметровых орудий, два – 234-миллиметровых и пятьдесят две 152-миллиметровые пушки, не считая сорок трёхдюймовок против шестнадцати наших. Два часа обстрела – и от города с гарнизоном мало чего останется. Остаётся только как можно быстрее покинуть зону поражения корабельных орудий, так как десанта не будет. Нет его у англичан.

С большим трудом с помощью санитара оделся и прилёг на кровать. Голова кружилась, подступила тошнота. В общем, оставалось только ждать, когда меня начнут транспортировать. Самостоятельно я вряд ли и до двери дойду или доползу.

Минут через десять в палату ворвался Вертопрахов в сопровождении нескольких казаков, двое из которых несли конные носилки.

– Господин полковник, мы за вами. Сейчас на рысях уйдём в Дашицао. Если железнодорожные пути не разрушат, то через три часа туда скорый поезд до Харбина придёт из Дальнего. На нём вас и вывезем, – бодро отрапортовал сотник, показывая руками казакам, чтобы те положили носилки рядом с моей кроватью.

– Роман Андреевич, кто напал на город? – слабым голосом спросил я.

– Англичане… Ну, эти японские корабли с английскими «добровольцами», которые в Бомбее передали, – несколько сумбурно ответил Вертопрахов.

– Значит, десанта японцев не будет? – задумчиво произнёс я с вопросительной интонацией.

– Я не знаю, господин полковник, у меня приказ адмирала Алексеева вас вывезти в Харбин любой ценой в случае нападения на Инкоу противника. Так что, извините, Тимофей Васильевич, но я буду его выполнять, – решительно произнёс сотник. – Так, братцы, взяли вчетвером господина полковника и аккуратно перенесли с кровати на носилки вместе с матрасом.

В этот момент где-то рядом рванул снаряд главного калибра, который сотряс здание госпиталя до основания, вызвав у меня мощнейший спазм головной боли.

– Быстрее, братцы, а то накроют здесь из двенадцатидюймовки, даже Господа вспомнить не успеем, да и хоронить нечего будет.

Казаки взялись за края матраса, вместе с ним сняли меня с кровати и положили на носилки. Тут где-то совсем рядом раздался ещё один взрыв, ударная волна которого влетела в комнату вместе с осколками от разлетевшегося оконного стекла, и сознание, сжалившись, покинуло меня.

* * *

Степан Осипович Макаров с мостика броненосца «Цесаревич» смотрел на клубы дыма и столбы огня, высоко поднимавшиеся над островом Нань-сань-шань-дао, или Санчандао, как для простоты указывали его на русских картах.

Это горели и взрывались склады боеприпасов, торпед и мин для японских эскадренных миноносцев. Адмирал Того собрал в кулак все свои истребители и чуть ли не каждую ночь пытался нанести потери Артур ской эскадре. Для этого им нагло была организована скрытая морская база на острове Санчандао, где миноносцы дозаправлялись, пополняли боекомплект, а потом уходили в море и ждали приказа для следующей атаки.

Если с контрразведкой капитан Едрихин более или менее справлялся, то об этой базе и о том, что именно сегодня ночью сюда придёт большая партия пароходов с грузом, брандеры и будут собраны практически все эскадренные миноносцы Японии, стало известно из шифрованной депеши от адмирала Алексеева.

Также в том сообщении говорилось, что будет организована массированная атака на Порт-Артур с целью вновь заблокировать фарватер, заперев русские корабли на внутреннем рейде Артура. При этом сам Того в это время в составе броненосца «Сикисима», броненосных крейсеров «Якумо», «Ивате», бронепалубника «Ёсино» и разной мелочи сопровождает суда с сухопутными войсками в Западно-Корейский залив к городу Ыйджу, расположенному в устье реки Ялу. Предположительно, началась массовая переброска частей 1-й японской армии генерала Куроки. Его бойцы из шестой дивизии уже оккупировали Сеул.

Откуда такая информация взялась у генерал-губернатора Маньчжурского военно-административного округа и командующего военно-морскими силами в Тихом океане, Степан Осипович не знал. Насколько она достоверна, пришлось изучать на практике, так как в этой же депеше был приказ – нанести по морской базе на острове Санчандао предупреждающий удар.

Времени было совсем мало, тем не менее план морского похода был разработан, а количество целей и задач увеличено. Макаров замыслил выходом основных сил Порт-Артурской эскадры решить несколько болезненных вопросов. Первый – база, второй – перехватить адмирала Того. Третья – подранки в Чемульпо: броненосный крейсер «Асама» и бронепалубники «Такачихо», «Акаси». Была информация, что их ремонт для перехода в Японию всё ещё осуществляется.

Ну и если всё сложится удачно, то на сверхсыточку наведаться сначала к Мозампо, где, может быть, ещё находятся «Мацусима» и «Аксицусима». Добить их, мстя за «Варяг», а потом атаковать Сасебо.

Что-либо серьёзного выставить сейчас японцы против четырёх наших броненосцев, одного броненосного крейсера и двух бронепалубников не смогут. И надо этим воспользоваться, пока не подошли английские «добровольцы».

Атаку на остров должны были начать подводные лодки «Касатка» и «Белуха». Беклемишеву и Бубнову была поставлена задача – подобраться к базе и в три утра выпустить по две торпеды в пароходы, после чего быстро уйти, чтобы не попасть под дружественный огонь. Целью было осветить пожарами базу.

Потом в атаку пойдут торпедные катера, миноносцы и истребители, за ними – бронепалубники. Их цель – японские эскадренные миноносцы. А броненосцы и крейсер будут бить всё, что попадётся по пути. Основная цель этой операции – уничтожить как можно больше истребителей и миноносцев противника, по которым он имеет явный перевес.

Информатор адмирала Алексеева не подвёл, как не подвели и русские моряки. На пять баллов отработали подводные миноносцы. Один из пароходов, в который угодила самоходная мина, видимо, был с грузом из торпед или мин. Рвануло так, что ночь превратилась в день, а огонь перекинулся на множество других судов и кораблей.

Атака катеров, истребителей и бронепалубников была не менее результативной. Наши корабли отработали почти в полигонных условиях, так как из-за возникшей паники японцы не смогли оказать хоть какого-то организованного сопротивления. Отдельные корабли не в счёт. Броненосцам осталось только забросать базу снарядами, уничтожая все наземные постройки, да добить то, что оставалось на плаву.

По предварительным данным, микадо лишился двенадцати эскадренных миноносцев из пяти отрядов истребителей первой и второй эскадры, а также восьми малых миноносцев из девятого и четырнадцатого отрядов.

«Чидори», «Хаябуса», «Манадзуру», «Касасаги»… Макаров оторвался от листа бумаги, на котором были предварительные данные потерь малых сил японского флота.

Список был впечатляющим. Посмотрев на берег острова, где раздалась очередная серия взрывов, Степан Осипович развернулся к группе офицеров, стоящих за его спиной.

– Господа офицеры, первая задача похода успешно выполнена. Японский флот больше не имеет преимущества по истребителям и миноносцам. Атака на Порт-Артур сорвана. Дальше действуем по плану, – адмирал замолчал, а потом снял с головы фуражку. – Помянем экипажи истребителя «Громкий» капитана второго ранга Керна и торпедного катера «Барракуда» лейтенанта Вердеревского. Вечная слава героям.

Макаров перекрестился, следом за ним сняли головные уборы и перекрестились остальные офицеры.

Через два часа русская эскадра в составе броненосцев «Цесаревич», «Победа», «Ретвизан», «Ослябя», броненосного крейсера «Баян», бронепалубников «Михаил Хохлов», «Аскольд» и отряда из десяти истребителей взяла курс к городу Ыйджу.

Остальные силы, участвовавшие в бою, остались рядом с островом для сбора трофеев. После чего оставшиеся целыми захваченные суда отправятся в Дальний. А миноносцы, торпедные катера и подводные лодки вернутся в Порт-Артур для дежурства в прибрежных водах с целью обнаружения противника. Приход англичан под японским флагом ожидался со дня на день.

Тем не менее Макаров оставил крепость без раздумий и сомнений. Её пушек, к которым добавились орудия, снятые с «Петропавловска», а также вооружение стоящих в ремонте «Полтавы», «Пересвета» и «Севастополя» с лихвой должно было хватить против эскадры адмирала Кабаяма. Для удара из засады были две подводные лодки, а ночью – торпедные катера и миноносцы.

– Господин адмирал, от капитана первого ранга Матусевича пришла депеша, в которой он сообщает, что на входе в устье реки Ялу наблюдает на якорной стоянке броненосец «Сикисима», броненосные крейсера «Якумо», «Ивате», бронепалубный крейсер «Ёсино», вспомогательные крейсера «Гонконг Мару», «Нихон Мару», торпедные крейсера «Сакито», «Нобэ» и около тридцати транспортов, – доложил командир флагмана капитан 1-го ранга Григорович.

– Спасибо за отличные новости, Иван Константинович, – Макаров расплылся в довольной усмешке. – Получается, мы адмирала Того застали со спущенными штанами. Передать на корабли: боевая тревога, действуем по плану «Б».

Степан Осипович довольно разгладил свою роскошную бороду, такой удачи он даже не мог себе представить. Раннее сумрачное и дождливое утро, видимость до десяти кабельтовых. Корабли противника стоят на якорях, экипажи ещё спят. Его расчёт застать врасплох врага к концу собачьей вахты полностью оправдался.

План «Б» предусматривал именно такой расклад. В этом случае четыре броненосца, броненосный крейсер и два бронепалубника в кильватерном строю, проходя мимо японских кораблей правым бортом, ведут с него огонь из всех орудий. Затем делают поворот «Все вдруг в кильватерном строю на 180 градусов» и отрабатывают по противнику уже орудиями левого борта.

При этом основная цель – японский броненосец и броненосные крейсера. Истребители вступают в бой, когда с основным ударным отрядом японцев будет покончено. Их цель – транспорты противника.

Когда Степан Осипович озвучил этот приказ на совещании перед выходом в море, то большинство присутствующих офицеров возмутилось. Пришлось напомнить им о расстреле моряков из экипажа «Варяга», о том, как японцы выбрасывали за борт раненых с захваченного плавучего госпиталя «Ангара». Напомнил возмущённым офицерам, что на транспортах находятся воины микадо, которые должны прорвать наши позиции на реке Ялу и вторгнуться в Маньчжурию.

«Откуда у адмирала Алексеева такая информация по японцам?» – этим вопросом про себя адмирал закончил свои воспоминания и начал морально настраиваться на бой, услышав, как по кораблю раздаются сигналы трубы и дудки боцманов. «Цесаревич» и вся эскадра готовились к сражению, которое должно было окончательно склонить победную чашу весов в сторону России.

* * *

Адмирал Того проснулся от звуков орудийных залпов. Пока быстро одевался, почувствовал, как его броненосец «Сикисима» несколько раз вздрогнул от попада ний снарядов крупного калибра.

Пока добирался до боевой рубки, успел понять, что Макаров сумел переиграть его. Судя по всему, здесь была вся Порт-Артурская эскадра, которая разносила в пух и прах остатки японского флота.

Эти мысли нашли полное подтверждение, когда, приникнув к биноклю, смог рассмотреть кильватерную колонну русских кораблей. Впереди шёл «Цесаревич», за ним угадывались силуэты «Ретвизана», «Осляби» и «Победы». Ещё три корабля пока было не рассмотреть, но и так было понятно, что это броненосный крейсер «Баян» и бронепалубные крейсера «Михаил Хохлов» с «Аскольдом».

Огонь русских броненосцев был сосредоточен на японском флагмане. Количество попаданий увеличивалось, а со стороны моряков микадо ещё не прозвучало ни одного выстрела.

Взрыв снаряда рядом с рубкой заставил адмирала непроизвольно присесть, что спасло его от основной массы осколков, влетевших внутрь. Тем не менее один из них, срикошетив, впился в плечо, опрокинув адмирала на палубу.

Хэйхатиро, лёжа, насколько позволил поворот головы, осмотрел рубку. Картина была ужасной. Большинство его штабных офицеров, успевших прибыть на боевой пост, лежало изломанными куклами с ужасными ранами. Осколки от русских снарядов были крупными, при попадании вырывали из тел поражённых куски мяса, кроша и ломая кости. Адмирал попытался встать, но от резкой боли потерял сознание.

Очнулся командующий японским флотом уже на мостике. Кто-то бинтовал ему плечо. Сильной боли не было, видимо, осколок вытащили. Глубоко дыша, Хэйхатиро отогнал накатывающую слабость.

– Помогите мне встать, – произнёс адмирал, когда закончилась обработка его раны.

С большим трудом, с помощью двух младших офицеров, Того утвердился на ногах на палубе, имеющей уже значительный крен на правый борт. Оглядевшись, адмирал пришел в ужас от открывшейся картины. Его флагман пылал, бронепалубный крейсер «Ёсино» вот-вот перевернётся. С его палубы в море прыгали имеющие такую возможность матросы. Броненосный крейсер «Якумо» лишился двух труб и значительно просел на корму. Горящий «Ивате», выбрав якорь, пытался дать ход, оставаясь на плаву.

Посмотрев в сторону врага, адмирал застонал от бессилия. Русские корабли совершали поворот «все вдруг на 180 градусов». Пусть им удавался этот манёвр не столь слаженно, но ещё несколько минут – и кильватерная колонна русских пойдёт назад и добьёт остатки флота Страны восходящего солнца, а потом придёт очередь транспортов.

«Великая Аматэрасу, за что ты караешь своих потомков?» – подумал Хэйхатиро и едва удержался на ногах от сильного взрыва на корме.

Судя по всему, огонь добрался до боезапаса кормовой башни главного калибра.

– Господин адмирал, надо покинуть корабль, – обратился к адмиралу чумазый от копоти и кровавых разводов, поддерживающий его лейтенант. – Флагман скоро пойдёт ко дну. Ваша жизнь нужна императору и Японии. Я сейчас принесу спасательные жилеты.

– Поздно, лейтенант. Император запретил мне сделать сепукку, но не может запретить мне погибнуть вместе с моим кораблём. Идите, лейтенант, отдайте приказ от моего имени: покинуть корабль!

– Я не брошу вас, мой адмирал!

– Это ваше право, лейтенант, но сначала отдайте приказ…

В этот момент «Сикисима» дала резкий крен, и адмирал был вынужден уцепиться за поручень мостика, вскрикнув от боли.

Флагман начал всё быстрее и быстрее заваливаться. Адмирал Того Хэйхатиро, посмотрев на небо, где сквозь тучи пробился луч восходящего солнца, произнёс давно придуманный дзисэй:

* * *

Адмирал Макаров смотрел на гладь устья реки Ялу. Тут и там в лучах взошедшего солнца, которое разогнало тучи, пылали костры горящих транспортов. Как клёцки, водную поверхность заполняли трупы погибших японских солдат и матросов. Много было и тех, кто пытался доплыть до берега.

Япония сегодня лишилась всех основных кораблей, которые были на плаву. С рейда смог уйти только торпедный крейсер «Сакито». И то только потому, что русские истребители были заняты транспортами.

Первоначально капитан 1-го ранга Матусевич, которому, видимо, претил приказ Макарова, на миноносце «Властный» подошёл к одному из транспортов и предложил сдаться. В ответ с транспорта открыли ружейный и пулемётный огонь. В результате Николай Александрович получил тяжёлое ранение в грудь, несколько матросов было убито, зато у остальных экипажей эскадры отпали все сомнения.

Торпедные атаки истребителей, огонь эскадры из всех стволов уничтожили подразделения 1-й армии генерала Куроки, которые не успели высадиться на берег.

«Господи, сколько же душ сегодня погибло по моему приказу. Хоть и нехристи, и враги, но расстреляли чуть ли не безоружных. Прости, Господи, грех мой тяжкий», – Степан Осипович мысленно перекрестился.

– Идём в Чемульпо, господин адмирал? – обратился к Макарову Григорович.

– Да, Иван Константинович, приступаем к следующему этапу похода. Уходим. Господи, прости меня за все прегрешения. Какая страшная картина, – адмирал, сняв фуражку, перекрестился.

– Война, господин адмирал. Николай Александрович попытался быть благородным, а в результате получил пулю в грудь. И только Всевышний знает, выживет теперь или нет.

– Его переправили к нам на корабль в лазарет?

– Да, господин адмирал.

– Что говорит старший врач Лубо?

– Владимир Казимирович всё ещё проводит операцию.

– Понятно, – Макаров надел фуражку. – Тогда на Чемульпо. Там у нас «Асама», «Такачихо» и «Акаси», если их не перетащили в Сасебо, но мы и туда заглянем. Пока не прибыла английская эскадра, надо по максимуму нанести ущерб японцам.

Командир «Цесаревича», отдав честь Макарову, развернулся и направился в рубку, чтобы отдать приказ адмирала на корабли. Эскадра направлялась туда, где меньше месяца назад русские корабли под командованием адмирала Скрыдлова осуществили лихой налёт на японские транспорты с подразделениями шестой дивизии, которые должны были оккупировать Сеул.

Как результат, японцы потеряли три новейших бронепалубных крейсера, ещё два таких же получили столько повреждений, что не затонули только потому, что один добрался до мели, а второй – до берега. На мель выбросился и весь избитый броненосный крейсер «Асама». Больше половины транспортов с войсками также были потоплены. Правда, оккупации столицы Корейской империи это не остановило.

К сожалению, точной информации о подранках не было, но третий этап похода предусматривал повтор рейда адмирала Скрыдлова. Благо схемы этого боя имелись, пройденный эскадрой путь среди множества островов и мелей также был. Каких-либо значительных морских сил в Чемульпо быть не могло, поэтому, взяв верный курс, русская эскадра пошла экономичным ходом с таким расчётом, чтобы выйти к городу к полудню.

Курс был проложен правильно, и за двадцать минут до того момента, как должны были ударить в рынду, русская кильватерная колонна начала втягиваться на внешний рейд Чемульпо, пройдя между островами Ёнъю и Чаволь.

Как уже сообщили с головного миноносца, бронепалубного «Такачихо» на рейде нет, а вот «Асама» и «Акаси» присутствуют, но стоят на внутреннем рейде у стенки в порту, где находятся гражданские суда различных стран, а также английский, французский и германский стационеры.

– Что будем делать, господа? – Макаров обвёл взглядом офицеров в боевой рубке. – Слово младшему по званию.

– Господин адмирал, с учётом того, что порт Чемульпо является трофеем японского флота и базой для высадки их сухопутных войск, предлагаю направить к стационерам миноносец, на котором передать ультиматум. Если какие-то гражданские и военные суда не под флагом Японии в течение двух часов не покинут порт, Российский императорский флот снимает с себя ответственность за возможные повреждения и гибель. В два часа пополудни наши корабли откроют огонь по кораблям противника и порту, – волнуясь, произнёс флагманский штурманский офицер лейтенант Азарьев.

В рубке установилась тишина, все офицеры смотрели на Макарова.

– Стоит ли рисковать миноносцем и нашими моряками? На рейде стоят японский вспомогательный крейсер, два миноносца и канонерская лодка. Да и у «Акаси» и «Асама» орудия в наличии. Как только запрём вход на внутренний рейд, используя флаги и семафор, передайте ультиматум, который любезно сформулировал Николай Николаевич, – произнёс адмирал и разгладил свою бороду. – Пора показать японцам, кто в Жёлтом море хозяин.

К закату всё было закончено. Массированный артиллерийский удар по порту и кораблям противника привел к тому, что и подранки, и вспомогательный крейсер вместе с канонеркой ушли на дно. Строения порта пылали, выбрасывая в сгущающихся сумерках столбы пламени вверх. На внешнем рейде было пусто. Стационеры и суда, не несущие флаг Японской империи, постарались уйти подальше в море, чтобы не попасть под обстрел.

Японцы не сдались без боя. Даже находящиеся в ремонте два крейсера до последнего вели ответный огонь, осознавая свою участь. Один из японских миноносцев, прикрываясь выходящими с рейда стационерами и гражданскими судами, пошёл в самоубийственную атаку на русский флагман. Содрогаясь от попаданий, он вышел на рубеж атаки и успел выпустить две торпеды. Одна шла мимо, а на пути второй встал эскадренный миноносец «Страшный» под командованием капитана 2-го ранга Юрасовского, старого знакомого адмирала Макарова.

Именно его миноносец во время учений Практической эскадры в аванпорту Либавы, стремясь выпустить мину с кратчайшей дистанции, на скорости около двенадцати узлов таранил «Адмирала Ушакова», сделав «небольшое углубление» в борту броненосца.

Только заступничество адмирала Макарова перед Николаем II спасло тогда офицера от гнева генерал-адмирала Романова. А теперь Константин Константинович, отдавая долг, спас «Цесаревича», поставив свой миноносец на пути вражеской самоходной мины. Пятьдесят восемь человеческих жизней в обмен на восемьсот.

Степан Осипович навёл бинокль на то место, где несколько часов назад, переломившись пополам, скрылся под водой «Страшный». Спасти никого не удалось.

– Господи, спаси и сохрани! – тихо прошептал Макаров.

– Вы что-то сказали, господин адмирал? – спросил командир «Цесаревича» капитан 1-го ранга Григорович.

– Здесь всё закончили, Иван Константинович. Идём в Мозампо!

Глава 8
Рейд

– Лежите, лежите, Тимофей Васильевич. Я на пару минут, чтобы лично увидеть, в каком вы состоянии. Государь беспокоится, уже две телеграммы прислал в течение часа, – адмирал Алексеев сел на стул, который его адъютант поставил рядом с моей кроватью.

Я находился в отдельной палате нашего военного госпиталя в Харбине. О том, как я попал сюда, в голове остались обрывки воспоминаний, так как по дороге в большей степени находился в бессознательном состоянии, изредка на короткое время приходя в себя.

Как и сказал сотник Вертопрахов, меня на конных носилках доставили на железнодорожную станцию Дашицао, куда через несколько часов пришёл из Дальнего скорый поезд до Харбина. К этому моменту Роман Андреевич организовал несколько теплушек для моей сотни сопровождения, а из Инкоу для моего медицинского обслуживания в пути, можно сказать, насильно прихватил доктора Шефнера и Марфу Матвеевну и как-то смог их до поезда доставить.

За это я был Вертопрахову благодарен, так как не хотелось, чтобы эти два хороших человека бессмысленно погибли при обстреле города. Правда, пришлось в моменты прояснения сознания периодически выслушивать Павла Карловича о противоправных действиях сотника. Также доктор брюзжал, что из-за меня и Романа Андреевича он не смог оказать помощь большому количеству раненых, которых наверняка было много после обстрела города.

Слава богу, несмотря на возражения, коллежский асессор Шефнер Павел Карлович и сестра милосердия Марфа Матвеевна, фамилии её я так пока и не узнал, приказом адмирала Алексеева были оставлены проходить дальнейшую службу в харбинском госпитале. А пока я тут нахожусь, буду для этой парочки персональным больным.

Первый раз, судя по часам, очнулся я в этой палате два часа назад и сразу попал, как я понял, на консилиум местных медицинских светил, с которыми о чём-то спорил Шефнер. Послушав минут пять малопонятный разговор из медицинских терминов, уяснил для себя, что получил две контузии подряд и что меня надо срочно отправлять санитарным поездом в столицу к лучшим врачам. Ибо контузии – дело серьёзное, и неизвестно, как они отразятся на моей нервной системе и психике. Незаметно для себя вновь отрубился.

Десять минут назад вновь пришёл в себя, с помощью Марфы Матвеевны справил естественные надобности, узнал от неё последние новости об их новом месте службы, а потом в палату ворвался Евгений Иванович со своим адъютантом.

– Уже лучше, ваше высокопревосходительство. Если бы меня в госпитале Инкоу второй раз не контузило, сейчас бы уже мог вставать, а так Павел Карлович говорит, что дня через три-четыре меня можно будет на санитарном поезде отправить в столицу. К этому моменту должны тяжелораненых привезти из Инкоу и Порт-Артура. На ближайшую пару месяцев я, кажется, отвоевался, – ответил я Алексееву.

Грустно вздохнул про себя, хотя в этом были и свои плюсы. Например, наконец-то побыть с семьёй, а то сына практически не видел. Но интересы службы взяли верх, и я забросал адмирала вопросами:

– А что с обстрелом Инкоу? Где сейчас английские «добровольцы»? Соединились с адмиралом Того?

– Ох, Тимофей Васильевич, врач запретил много с вами разговаривать. Но по себе знаю, что незнание обстановки выводит из себя и доводит до жутких головных болей. Так что я быстро расскажу, что случилось за последние дни, – адмирал поудобнее устроился на стуле.

Я же уставился в потолок, так как с повёрнутой вбок головой стреляло в правом виске.

– Английская эскадра под японским флагом обстреляла Инкоу. Среди нашего гарнизона потери минимальные. Всего десять человек погибших и пятьдесят шесть раненых. По приказу коменданта гарнизона Инкоу полковника Средина все части быстро вывели из зоны обстрела. Такое распоряжение полковнику генерал Стессель отдал заранее… – Евгений Иванович сделал паузу, после которой продолжил: – Китайцев же многих побило. На сегодняшний день счёт погибших составляет три тысячи двести шестьдесят четыре человека. Но эта цифра будет расти. До сих пор разбирают развалины домов, портовых сооружений. А раненых точно за десять тысяч наберётся. Кто только их сосчитает. Китайцы сейчас, как тараканы, в разные стороны из города разбегаются.

– А что англичане?

– После бомбардировки Инкоу в течение трёх часов они ушли к Порт-Артуру, а там хорошо получили по зубам. Подводные миноносцы опять отличились. Когда из Инкоу сообщили об обстреле, капитан второго ранга Беклемишев вывел «Касатку» и «Белуху» на дежурство в море к предполагаемому курсу английской эскадры. И угадал же! Броненосец «Голиаф» получил две мины в борт, но остался на плаву. Хотя в обстреле Артура не участвовал. Видимо, вся команда была занята спасением корабля. В общем, получив по несколько попаданий, англичане взяли курс на Японию малым ходом.

– Степан Осипович вывел корабли для преследования? – поинтересовался я, так как не услышал, что же делала во время атаки англичан Порт-Артурская эскадра.

– За двое суток до прихода англичан к Инкоу адмирал Макаров ночью вывел наши корабли в поход. Целью был остров Санчандао, где японцы создали замаскированную морскую базу для своих истребителей и миноносцев. Атака на рассвете прошла успешно, японцы потеряли двенадцать эскадренных и восемь малых миноносцев, семь пароходов потопленными и восемь захваченными. После этого он должен был вернуться в Артур, но Степан Осипович решил по-другому, – Алексеев недовольно хмыкнул и разгладил бороду.

Я про себя улыбнулся. Евгений Иванович чувствовал себя в Маньчжурии и в Квантуне, да, пожалуй, и на всём Дальнем Востоке этаким местным удельным князем, который является высшей и военной, и гражданской властью. Мало кто мог себе позволить противоречить адмиралу Алексееву, а тут явное пренебрежение прямым приказам командующего Тихоокеанским флотом. Ну, в этом весь Макаров.

– Но, как говорится, победителей не судят. Наша эскадра в устье реки Ялу разгромила остатки японского флота, потоплены броненосец «Сикисима», броненосные крейсера «Якумо», «Ивате», бронепалубник «Ёсино», разная мелочь и транспорты с сухопутными войсками. Высадка частей японской первой армии генерала Куроки сорвана, адмирал Того, по ещё не до конца проверенным сведениям, погиб в том сражении, – Алексеев на этот раз расплылся в довольной ухмылке.

– То есть мы теперь сильнее японского флота даже при наличии английских «добровольцев»? – воспользовавшись паузой, задал я вопрос, перекосившись от прострела в виске.

– Я ещё не всё рассказал, Тимофей Васильевич. От устья реки Ялу наша эскадра дошла до Чемульпо, где добила броненосный крейсер «Асама», бронепалубник «Акаси», вспомогательный крейсер, канонерскую лодку, сожгла порт, а потом посетила Мозампо, уничтожив поднятые для ремонта «Мацусиму» и «Аксицусиму», отомстив за «Варяг». И только после этого эскадра взяла курс на Порт-Артур. Я так понимаю, что у Степана Осиповича с боезапасом возникли проблемы, а то бы он точно и Сасебо посетил. Дня через два эскадра должна вернуться в базу, узнаем все подробности… – Евгений Иванович расплылся в супердовольной улыбке.

Я лежал на кровати, глядя в потолок, а мои губы самостоятельно расползлись в улыбке на ширину приклада. Новости были просто замечательными.

– Спасибо, ваше высокопревосходительство, за такие известия. Они – лучшее лекарство, быстрее меня на ноги поставят, – произнёс я.

– Это ещё не всё, Тимофей Васильевич. Степан Осипович действовал так смело на основании тех сведений, которые я ему предоставил. А мне они стали известны от командира шестой японской дивизии генерала Окубо Харуно. Казачки генерала Ренненкампфа отличились, разгромили штаб шестой дивизии под Пхёнанем^[4], а её командира взяли в плен. Кстати, там именно ваши браты, Тимофей Васильевич, отметились, они генерала и захватили. Так что в станице Черняева теперь ещё и два полных кавалера знаков отличия Святого Георгия всех степеней появятся впервые в истории Амурского казачьего войска, – Алексеев вновь довольно улыбнулся и разгладил усы.

* * *

Солнце клонилось к закату, заканчивался очередной день войны между Японией и Россией, в которую оказалась замешана и территория Корейской империи.

– Что там, Леший?

– Бивак разбивают, Тур. Полк, не меньше. И какие-то большие чины есть. Один точно генерал, и с ним свита. Для них большую палатку ставят.

– Ну-ка, дай посмотреть, – Верхотуров дёрнул Лескова за ногу, которая торчала из-под маскхалата.

Леший осторожно, задним ходом, вылез из кустарника, где была организована скрытая наблюдательная позиция, и спустился в небольшую ложбину.

– Лёжка свободна, господин подхорунжий… – лицо Лескова, измазанное краской, от улыбки превратилось в непонятно какую маску.

– Спасибо, господин вахмистр, – Тур шутливо склонил голову, из-за чего ветки, украшающие капюшон маскхалата, заколыхались. – Всё ещё не наигрался со званиями?

– Да, Антип, до сих пор не могу поверить тому, как нас лихо генерал Ренненкампф всех повысил из-за начала войны. Тебе вообще подхорунжего присвоил, мне – вахмистра, остальные старшими урядниками стали. Для разведки тебе сотню под командование дали, четыре пулемёта Максима, шесть Мадсена, пять карабинов с оптическим прицелом и полную свободу действий, – Лесков энергично помотал головой, выражая тот избыток чувств, который бурлил в нём.

– Значит, Леший, должны оправдать такое доверие его превосходительства, – тихо произнёс Верхотуров и распластался на земле, готовясь ползти на точку наблюдения.

– Тур, а давай генерала в плен захватим. Представляешь, какой это будет язык, как Ермак говорит?! – возбуждённо произнёс Леший. – Нам тогда и в Пхёнан идти не надо будет. Всё генерал лучше обстановку знает. А может, и карты с документами попадутся.

Подхорунжий застыл, а потом медленно перевернулся на бок и посмотрел на Лескова.

– Знаешь, Леший, а это очень и очень интересное предложение. Только вот проблемно будет генерала до наших довезти. Больше ста пятидесяти вёрст получается, а японцы точно нам на хвост сядут. Тяжело пройти будет.

– Сюда дошли незамеченными и назад дойдём.

– Ладно, сейчас осмотрюсь, и будем думать. А задумка с генералом очень хороша, – закончив фразу, Тур приник к земле и пополз на лёжку.

Через три часа на закате подхорунжий вернулся в глубокий и широкий овраг, где вчера на полуторасуточный отдых разместилась его усиленная сотня, которой была поставлена задача дойти до Пхёнана, разведывая позиции и силы врага. А на обратном пути – разрушать мосты, переправы. Таких сотен и полусотен было несколько.

Генерал Ренненкампф, командуя Забайкальской казачьей дивизией, по указанию адмирала Алексеева, как щупальцы, разбросал их во все стороны, чтобы определить, где же командующий 1-й японской армией генерал Куроки соберёт силы для основного удара.

Казачьи разъезды не покидали окрестности Ыйджу на реке Ялу, где ожидалась высадка японского десанта. Усиленная сотня ушла к Кэчхону, где тянется горная цепь, на которой были крепости Чханхамсон, Тхосон и Косасансон. Ушли сотни и к Кусону, и к Хыйчхону, и к Канге.

Верхотурова с братами, как наиболее опытных бойцов, к тому же инструкторов по диверсионной деятельности, Павел Карлович отправил в самую дальнюю разведку до Пхёнана, куда, по предварительным данным, стали подходить части шестой дивизии, носящей гордое имя Яркий Дивизион, под командованием генерал-лейтенанта Окубо.

В Пхёнане проживало около сорока тысяч человек. Во время китайско-японской войны рядом с городом, а потом и в нём самом, прошла битва между китайцами и японцами за Пхёнан, которая привела к разрушению большей части города и значительному оттоку жителей из него.

Ещё одним интересным моментом было то, что Пхёнан был базой христианской экспансии в Корее, в нём насчитывалось более ста церквей и больше миссионеров, чем в любом другом азиатском городе, из-за чего он назывался Восточным Иерусалимом.

В этом городе было несколько человек, которые работали на генерала Вогака, и связь с ними оборвалась с началом войны. Встреча с резидентом Вогака, проживающим на окраине Пхёнана, также стала одной из задач, которая была поставлена подхорунжему Верхотурову.

Получив приказ, Антип Григорьевич предложил генералу Ренненкампфу отправиться в эту разведку пешком ввосьмером, только браты. На своих двоих пройдёшь там, где не пройдёт лошадь, к тому же незаметнее. Да и выносливость у человека выше, а иногда и скорость, чем у лошади. В отличие от остальных казаков, браты были подготовлены Ермаком к длительным и многодневным переходам и на своих двоих. А тут сто пятьдесят вёрст туда, сто пятьдесят – обратно. За десять суток точно обернуться можно.

Но Павел Карлович приказал выдвигаться в составе усиленной сотни. Вот теперь и надо было думать, как всем этим табором уходить к своим после похищения японского генерала. Тур для себя уже решил, что изымать японца из их лагеря будет с братами по-тихому, благо в командировку, с разрешения Ермака, прихватили револьверы с глушителями.

Кроме наблюдения с лёжки Верхотуров обследовал и окрестности лагеря японцев, определяя пути подхода и эвакуации. По словам Ермака, именно они определяют успех операции. Какой прок от того, что его группа добудет важные сведения и языка, если не сможет доставить их своему командованию.

Двухлетний опыт боёв против хунхузов показывал, да и последующая служба говорила о том, что подавляющее большинство операций срывалось именно при подходе к объекту и при уходе с него. Сама акция – это только малая часть разведывательно-диверсионной работы. И самая малая по затратам времени.

Поиск Леший вёл по широкой спирали, отмечая и крепко запоминая всё, что видел, всё, что могло помочь при проведении операции. Вот заросли кустарника, за ними – яма, пригодная для укрытия. Здесь – тропинка и дорога, по которой можно передвигаться с большей, чем по лесным зарослям, скоростью. Там – лужа, а за ней японцы уже оборудовали пост. К палатке лучше всего заходить с юго-востока, там нет коновязи, значит, лошади не забеспокоятся. Это надо запомнить, как и многое, многое другое, на что другой человек не обратил бы ни малейшего внимания.

Вернувшись в лагерь, Верхотуров создал из подручных средств макет бивака японцев и собрал командиров пулемётных расчётов и боевых пятёрок, после чего начали совместно кумекать, как умыкнуть, возможно, командира 6-й японской дивизии генерал-лейтенанта Окубо. Внешне главный японец подходил под описание Окубо – такой крепенький мужичок-толстячок-боровичок.

Отработали несколько вариантов отхода, в том числе и шумного, организовали горячий ужин, благо до стоянки японцев было около шести вёрст. Уже стемнело, дыма видно не будет, запах не дойдёт, а разбойничьи костры, да ещё и на дне оврага, отсвета не дадут. К тому же все подступы к лагерю дозорами перекрыты.

Позже в полной темноте вернулся Леший с остальными братами, которые сходили ознакомиться с обстановкой на месте. Ещё раз уточнили детали и действия всех при различных вариантах будущих событий, после чего легли поспать. Перехватить четыре часа перед выходом было необходимо.

В два часа ночи выдвинулись к лагерю японцев и обхватили его подковой. К палатке, где разместились генерал и ещё два офицера с ним, отправились две тройки под командованием Чуба и Шаха. Чёрная форма Аналитического центра и маски делали казаков неразличимыми в темноте.

Сколько ни вслушивался Тур в окружающую обстановку, но кроме шума бивака, в котором все спят, за исключением часовых и дозорных, не было никаких посторонних звуков.

Только сейчас, когда на Антипа навалилась такая ответственность за больше сотни человек, он понял, почему Ермак с такой тоской вспоминал на ставших редкими посиделках их молодые годы, где ответственности у него было меньше, а приключений – больше. Тур и сам хотел пойти на захват, но остальные браты его отговорили. Раз поставлен командиром, вот и командуй. А за генералом есть кому сходить.

Время тянулось, как резиновое. Лёжа в ещё днём облюбованном укрытии, подхорунжий до рези в глазах вглядывался в темноту, которую рассеивали несколько костров. Приникнув к оптическому прицелу, Антип рассмотрел тела японцев, лежащие у костра, который располагался метрах в пятидесяти от палатки генерала. Этот десяток солдат с унтер-офицером был одним из основных препятствий для проникновения и отхода от нужной палатки.

Эту группу контролировал Тур, а ещё одну такую же с другой стороны – Леший. Им помогали ещё два казака с карабинами с оптикой. Они и ещё один из казаков-забайкальцев были лучшими стрелками в сотне, и все трое были бурятами. Когда они получили и опробовали новые винтовки с оптическими прицелами, их восторгу не было предела. Третий снайпер контролировал офицерскую палатку, стоявшую рядом с генеральской.

За ним, да и за всеми стояла задача по уничтожению офицерского состава полка, если захват и уход будут шумными. Сначала прикрыть своих на отходе, следующая цель – командиры, а потом отстреливать всё, что шевелится. Четыре станковых и десять ручных пулемётов должны будут этому поспособствовать, если что.

У генеральской палатки мелькнула тень. Тур встрепенулся и припал к прицелу, наведя его на фигуру унтер-офицера, лежащего у костра. Пока была возможность, сделал несколько глубоких, спокойных вдохов и выдохов, чтобы обогатить организм кислородом, а потом начал сливаться с винтовкой в единое целое. Это состояние появлялось у Антипа не часто, но когда оно приходило, то он не знал промаха. Леший говорил, что у него тоже такое бывает. Может быть, именно поэтому их двоих Ермак и назначил снайперами.

Это слово давно прижилось в среде братов, потом – в конвое цесаревича, затем – в Аналитическом центре, а сейчас и в Забайкальской дивизии начало приживаться. По рассказам Ермака, в Англии есть спортивная стрельба по бекасам, по-английски snipe, – маленькой такой птичке весом всего сто двадцать – сто сорок граммов и с очень интересным рваным полётом. Чтобы попасть в неё, нужно быть очень метким стрелком с отличной реакцией. Вот у английской аристократии такая стрельба и называется «снайпингом», а стрелки, соответственно, – «снайперами».

«С жиру бесятся эти аристократы. Тратить патрон на кроху, от которой после попадания только крылья остаются. Кому это надо?! Никакой добычи. Хотя попробовать можно было бы. Жаль, у нас они не водятся…» – пришли в голову Антипа сторонние мысли, которые он постарался побыстрее отогнать.

Тишина в лагере между тем продолжалась. Её нарушали всхрапывание лошадей, треск горящего дерева в кострах, сонное бормотание и прочие звуки спящего военного лагеря.

В генеральской палатке на короткое время зажегся свет. Это группа «Шах» использовала фонарь Майселля, небольшую партию которых ещё год назад в САСШ закупили для Аналитического центра. Очень удобная штука для таких вот операций. Свет погас, и вновь тишина. Верхотуров медленно выдохнул. Напряжение начало сказываться. Пара вдохов, выдохов – и вновь внимание к телам около костра.

Прошло ещё десять минут, и Антип увидел, как в направлении отхода группы появились тени. Рассмотреть из-за темноты что-то подробно было сложно, но стало понятно, что захват пленника произошёл и что браты скрытно выбираются с добычей из расположения лагеря. Как они покинули генеральскую палатку, подхорунжий рассмотреть не смог. Отлично сработали!

Казалось бы, всё должно было закончиться тихо, но, как всегда, сработали, как их называл Ермак, «закон подлости» либо «закон сохранения хреновины». Кратко первый закон звучал так: «Если что-нибудь может пойти не так, оно пойдёт не так». Второй Тимофей Васильевич трактовал следующим образом: «Если долгое время не происходило никакой хреновины, то есть нежелательного и дурного, это не значит, что главный распределитель всего неприятного о вас забыл. Та хрень, которая не произошла, никуда не исчезает, она накапливается, а потом вываливается на голову в один присест».

До расположения японского лагеря, который был установлен верстах в десяти от Пхёнана, сотня добралась без приключений, про шумный отход думали. Получается, как бы не два закона одновременно сработали, когда в той стороне, где из лагеря выбиралась группа захвата, раздался хлёсткий винтовочный выстрел, который громом прозвучал в тишине и похоронил возможность уйти тихо и незаметно.

Тело унтер-офицера, которое Тур держал в прицеле, село, но дальше подняться он ему не дал, мягко потянув спуск. Толчок в плечо, передёрнуть затвор и перевести прицел на вскочившего японца. Выстрел, лязг затвора, следующая цель, следующая… Всё! Патроны кончились. Отвести затвор, вставить обойму в пазы ствольной коробки, утопить патроны и выбросить обойму, дослать затвор вперёд, приникнуть к прицелу, выбирая новую цель, и положить палец на спусковой крючок.

Отстреляв вторую обойму, Тур осмотрелся, вспомнив, что он в первую очередь командир сотни, а не снайпер. Картина, которая перед ним предстала, называлась паника, причём все буквы заглавные. Отстрел командиров привёл к тому, что японские солдаты не знали, что надо делать, и бестолково метались по лагерю, падая под меткими выстрелами. Можно было уходить, так как никто из японцев не помышлял организовывать преследование, да и вряд ли они понимали, что же произошло.

Но в этот момент заговорили «максимы», к ним присоединились «мадсены», а затем вразнобой забахали карабины. Казаки из сотни не смогли удержаться от такого веселья и открыли огонь по японцам из всего, что имели на руках.

Тур выругался вслух, помянув всех святых, которые лишили мозгов его временных подчинённых. Как ни вдалбливал в головы командиров пулемётных расчётов и боевых пятёрок их действия при различных вариантах развития операции, те поступили, как легче всего – пали в противника, пока он не отвечает тебе. А что с них возьмёшь, большинство в сотне – казаки, отслужившие меньше двух лет. Много бурятов, которые плохо говорили и понимали русский язык. Так что «закон подлости» сработал в полном объёме. Тихо теперь не уйти, и преследовать сотню будут со всем пылом японской души.

Хорошо хоть шумный отход прошёл более или менее организованно. Как только японцы начали огрызаться огнём, а в некоторых местах попытались даже атаковать в штыки, казаки начали покидать свои позиции по шести разным направлениям. Встреча всей сотни была назначена в десяти верстах от места боя.

Уже при первых лучах солнца отряд вновь объединился. Узнали и причину, по которой не удалось уйти тихо и незаметно. Как оказалось, когда браты возвращались, прихватив с собой, как уже установили, генерала Окубо Харуно и его начальника штаба полковника Ямомото, на самой границе лагеря нарвались на вооружённого японского солдата. То ли тот часовым был, то ли в дозоре сидел, то ли по нужде вместе с винтовкой отошёл, но, не получив ответа на свой оклик, выстрелил. При этом умудрился попасть в японского полковника, уложив того наповал. А дальше всё завертелось. Хорошо хоть генерал целым остался, и теперь с ним можно было поговорить.

Вместе с генералом ребята прихватили кожаный баул, куда свалили все найденные в палатке бумаги. Разбирая их, пока сотня давала часовой роздых коням, Тур понял, что фортуна улыбнулась им на все тридцать два зуба. Несколько карт, начиная от общей территории Корейской империи с прилегающими землями, где были обозначены направления ударов японской армии с наименованиями частей, в них участвующих.

Иероглифы Антип знал только те, которые использовали для обозначения армейских подразделений, этому их обучили за три месяца до командировки к Ренненкампфу. Этих познаний хватило, чтобы понять планируемые японцами боевые действия в составе двух армий. На картах мелкого масштаба были детальные планы действий Яркого Дивизиона под командованием генерал-лейтенанта Окубо и его соседей.

– Удачно сходили, браты. Такого подарка генерал Ренненкампф от нас точно не ждёт, – счастливо улыбнулся Верхотуров, обведя глазами сидевших рядом бойцов-инструкторов спецподразделения Аналитического центра. – Ещё бы Окубо этого разговорить, только из нас никто японского не знает.

– Знаешь, Тур, а мне показалось, что генерал хорошо понимает русский язык, а может, и говорит. Давай поспрашаем его, как нас Ермак учил: много боли и почти никаких следов. А то господа офицеры и генералы будут политесы с ним разводить, а так мы его подготовим к общению, – с ухмылкой произнёс Чуб.

– Да, Феофан Анисимович, испортила вас служба в столице, всё бы вам на болевые точки понажимать, пальчики из суставов повыкручивать, как говорит Ермак: «Никакого уважения к личности». Ещё про иголки под ногти вспомните, – осуждающе-шутливо произнёс Леший, после чего все браты дружно расхохотались.

* * *

– И что, генерал Окубо пошёл на контакт?! И рассказал обо всём, ваше высокопревосходительство? – недоверчиво спросил я у Алексеева.

– Без чинов, Тимофей Васильевич. Я сам был удивлён этому, но, видимо, вы чему-то в своём центре обучаете такому, что после четырёхсуточного общения с вашими инструкторами генерал Окубо поведал обо всём, что знал. А когда при этих беседах присутствовал подхорунжий Верхотуров, сильно бледнел и начинал говорить быстро-быстро. Правда, сбивался на японский. А так он, оказывается, достаточно хорошо говорит по-русски. Так у вас там всё-таки обучают какому-то воздействию на человека, после которого он начинает говорить правду, Тимофей Васильевич? – адмирал шутливо погрозил пальцем.

– Евгений Иванович, испокон веку лучшим средством, которое заставляет говорить правду, является физическая боль, её сила и время, что испытывает человек. Инструкторы имеют специальные познания и опыт в экспресс-допросах.

– Гх-мх-м, – будто подавился Алексеев. – Вы хотите сказать, что в отношении генерала Окубо были применены пытки? Как это можно?! Он, правда, ничего об этом не говорил!

– Евгений Иванович, а как можно расстреливать беспомощных моряков в воде или выкидывать раненых за борт? Эпоха благородных войн закончилась. Сейчас в ход пойдёт всё. Тем более для японца то, как поступили казаки, вполне нормально. Правда, они сейчас хотят показать себя цивилизованней европейцев, но не всегда это им удается. Часто самурайский дух прорывается через тонкий лак их цивилизации. За Окубо надо постоянно наблюдать, он может покончить жизнь самоубийством.

– К сожалению, он уже вскрыл себе живот, как это у них принято. Не уследили, Тимофей Васильевич. Мало у нас знатоков их цивилизации, как вы только что сказали. Тем не менее, он много успел рассказать из планов японского Генерального штаба, да и карты с документами, добытые казаками, многое показали, – адмирал задумчиво разгладил бороду.

– Евгений Иванович, извините, позовите, пожалуйста, сестру милосердия.

– Что случилось, Тимофей Васильевич?! – встревоженный Алексеев поднялся со стула, а его адъютант выбежал из палаты.

– Несмотря на хорошие новости, голова закружилась, и меня сейчас… – договорить я не успел, как меня вырвало.

Еле-еле успел голову вбок повернуть. В палату ураганом ворвалась Марфа Матвеевна, за ней вошли доктор Шефнер и адъютант. Началась суматоха вокруг моей тушки, которую я благополучно пропустил, в который раз потеряв сознание. И это меня сильно напрягало.

Глава 9
Возрождение

В следующий раз адмирал Алексеев навестил меня через два дня, когда я мог бодрствовать уже часа по три дважды в сутки без потери сознания, рвоты и сильного головокружения.

– Здравствуйте, Тимофей Васильевич. Как вы? Врачи говорят, что состояние улучшается.

– Здравствуйте, ваше высокопревосходительство. Спасибо, мне действительно лучше.

– Без чинов, Тимофей Васильевич. Я в прошлый раз самого главного не успел узнать: что ещё предложил генерал Юань? Из того, что вы до генерала Стесселя не довели, – с сильно выраженной заинтересованностью спросил адмирал, садясь на приготовленный для него стул.

В палате кроме нас двоих больше никого не было. Адмирал даже своего адъютанта выпроводил за дверь.

– Я не знаю, Евгений Иванович, что вам доложил Анатолий Михайлович, – начал я, но был перебит Алексеевым.

– Если кратко, то военные ханьцы совершили переворот, уничтожив аристократическую верхушку маньчжур. Император Гуан Сюй – марионетка в руках военной клики, которая хочет дружить с Российской империей, считая её меньшим из зол по сравнению с британцами, американцами, немцами и прочими государствами, которые хотят оттяпать у Китая свой кусок. У этих генералов под рукой приличные военные силы, порядка двухсот тысяч пехоты, двадцати тысяч кавалерии и больше сотни стволов современной артиллерии, и они могут выступить на нашей стороне на сухопутном театре боевых действий. Особенно их интересует территория Кореи. За неё ханьцы готовы отдать нам Маньчжурию насовсем, – адмирал замолчал и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Евгений Иванович, вы всё точно охарактеризовали. Могу только добавить, что династия Цин на императоре Айсиньгьоро Цзайтянь, который правит под девизом «Гуан Сюй», закончится. И произойдёт это довольно быстро по историческим меркам. Два-три года, максимум пять лет. Возможно, генерал Юань ещё что-то предложил государю, но я об этом не знаю. Плюс к этому генерал-губернатор провинции Гирин получил указание оказывать помощь по снабжению наших войск. Его армейские магазины в нашем распоряжении.

– А кроме того, при определённых обстоятельствах две дивизии, три конных полка и восемь артиллерийских батареи вашего деверя мы сможем задействовать в боевых действиях, – вновь прервал меня адмирал, удивив своими знаниями о моей сестре и девере. – И что это за обстоятельства?

– Думаю, в случае объявления Китаем войны Японии. Но лучше подождать решения его величества, Евгений Иванович. Осталось пять дней до того момента, как письмо попадёт в руки государю.

– Я вас понял, Тимофей Васильевич. В принципе, если дела так дальше и пойдут, то помощь китайцев нам не понадобится.

– Эскадра Макарова вернулась? – теперь уже я перебил Алексеева.

– Завтра к вечеру должны зайти на внешний рейд. «Ретвизану» последний привет от «Мацусимы» в триста двадцать миллиметров прилетел ниже ватерлинии. Больше восьми узлов не может дать теперь, пластырь срывает. Там бронеплиты повело ещё, – адмирал раздражённо махнул рукой. – Как это всё не вовремя. Теперь месяц, а то и больше понадобится, чтобы ввести в строй «Ретвизан» и закончить ремонт на «Севастополе» и «Пересвете».

– А «Полтава»?! – вновь я влез с вопросом.

– Там ремонта месяца на три-четыре, а то и дольше. Я приказал его вооружение и экипаж использовать для восстановления других броненосцев. Японцы сейчас срочно ремонтируют «Ясиму» и «Асахи», которые смогут ввести в строй также где-то через месяц. Тогда у нас будет шесть броненосцев, если и «Ретвизан» успеем ввести в строй, а у японцев будет пять, если они «Голиаф» успеют отремонтировать, или также шесть, если восстановят «Микасу». Так что, Тимофей Васильевич, мы начинаем терять наше преимущество, – Алексеев как-то устало вздохнул. – Боюсь, японцы воспользуются этим перерывом и перебросят на материк свою первую и вторую армии.

– А Владивостокский отряд крейсеров? Там же три броненосных крейсера, один бронепалубный и «Новик».

– Отряд-то… Точнее, корабли есть, а отряда нет. А главное, командира толкового нет. Контр-адмирал Штакельберг по моему приказу дважды выводил в море крейсера, и весь результат: два парохода захвачены с военной контрабандой и один потоплен. Я выразил ему неудовольствие, а он мне в ответ – прошение в отпуск по болезни, – Алексеев скрипнул зубами. – В отставку я его, а не в отпуск отправлю!

– Там «Громобоем», кажется, капитан первого ранга Иессен Карл Петрович командует. Насколько знаю, очень инициативный и исполнительный офицер. Сейчас как никогда важен перехват пароходов, доставляющих в Японию стратегически важные грузы, а к месту боевых действий – сухопутные войска. «Канопусы» на своих восемнадцати узлах ничего не смогут отряду сделать, если «Рюрик» с собой не брать, – произнёс я, вспоминая отличные характеристики и отзывы в отношении этого офицера от адмирала Макарова.

Также я помнил из той моей жизни, как действия «России», «Рюрика» и «Громобоя» под командованием уже адмирала Иессена вызвали панику у наживавшихся на войне торговцев Японии, США, Англии. Судоходные компании тогда сократили или вовсе прекратили рейсы в островную державу, лондонские страховые общества перестали страховать суда от военного риска.

А бой этих трёх крейсеров против четырёх броненосных и трёх легких японских крейсеров навсегда вошел в историю российского флота. Мы тогда, в моём прошлом-будущем, потеряли «Рюрик», а общая убыль в экипажах трёх крейсеров составила 1178 матросов и 45 офицеров. «Таких потерь в личном составе не было еще ни в одной морской битве после Наварина в 1827 году, – отмечали историки флота. – Нужно быть железными существами, чтобы выдержать пять часов такого адского боя».

– Карл Петрович, несомненно, хороший офицер, но опыта командования больше одного корабля не имеет. Я думаю объединить сейчас отряд крейсеров и Порт-Артурскую эскадру под командованием Степана Осиповича. Он-то точно сможет воспользоваться всеми нашими морским силами на Тихом океане с большей эффективностью, чем любой другой адмирал. А японскими судами займутся наши вспомогательные крейсера. Морской штаб планирует в помощь «Петербургу», «Херсону» и «Риону» перебросить в Красное море ещё «Саратов» и «Орёл», а к ним – шестнадцать «Барракуд». Эффект от действий этой тройки крейсеров куда больше, чем от Владивостокского отряда. Как мне сообщили, за месяц войны они досмотрели больше тридцати пароходов различных стран, пять пустили на дно, а семь доставили в итальянский порт Массауа. Многие страховые компании в мире перестали страховать суда, идущие в Японию, от военного риска, – Алексеев победно усмехнулся.

– Евгений Иванович, боюсь, не пропустят «Саратов» и «Орёл» через Суэцкий канал. Вряд ли удастся им пройти, как первым трём крейсерам с фиктивными документами на груз угля, провизии и артиллерии для Владивостока, – усомнился я.

– А они пойдут, гружённые только зерном и так называемыми пассажирами. Пойдут в Массауа, где это зерно обменяют на вооружение, уже закупленное итальянцами для своих нужд, включая и «Барракуды». Как я узнал, королю Виктору Эммануилу Третьему очень понравилось предложение нашего государя скупать для колонии Итальянская Эритрея контрабандные грузы за полцены с захваченных нашими крейсерами судов. Да и вооружение колонии необходимо, причём именно такое, которое надо установить на наши два крейсера. А миноноски будут охранять порт, – Евгений Иванович хитро прищурился и погладил бороду.

Я же прикинул, какая паника начнётся у бритов, в САСШ и Японии, когда уже пять крейсеров с «Барракудами» начнут крейсерство в полную силу, при таком политическом раскладе. По сути, Италия негласно стала на сторону России, как и Германия. Интересно, какие новости есть про Австро-Венгрию.

– С помощью этих вспомогательных крейсеров, а также кораблей и транспортов Сибирской флотилии, наш военный министр планирует десант на остров Хоккайдо, – между тем продолжал говорить адмирал.

От этой новости я, признаться, несколько охренел. Такой Куропаткин напоминал себя молодого, когда в Кокандском походе, командуя полуротой охотников и сотней казаков, первым ворвался в крепость Уч-Курган, за что получил орден Святого Георгия 4-й степени. Или когда в Ахал-Текинской экспедиции командовал авангардом Кульджинского отряда и совершил восемнадцатидневный переход в пятьсот вёрст через пустыню, соединившись с войсками генерала Скобелева. А потом, командуя штурмовой колонной, ворвался по минному обвалу в крепость Геок-Тепе, положив основание полной победе русских войск. За это Куропаткин был награждён орденом Святого Георгия 3-й степени.

– Вижу по вашему лицу, Тимофей Васильевич, удивлены такими новостями? Признаюсь, сам удивлён. От Алексея Николаевича такого не ожидал. – Алексеев мотнул головой, как бы отгоняя удивление и продолжил: – Но план интересен. На Хоккайдо у японцев и полной дивизии не наберётся, при этом большинство частей составляют гарнизоны городов, самый большой в Саппоро. Так что захватить остров легко, а вот удержать будет проблематично. Но взять «северную жемчужину» Страны восходящего солнца заманчиво, учитывая развитую добычу на острове каменного и бурого угля, железной и марганцевой руды. И необходимо учитывать, что жители Хоккайдо производят тридцать процентов сельхозпродукции и сорок процентов рыбодобычи Японской империи.

– А если англичане ещё корабли продадут микадо или просто «добровольцы» пожалуют? Без превосходства на море такой десант обречён на поражение, – высказал я своё мнение.

– Ну, десант – дело не близкое. Надо как минимум ещё три, а лучше четыре дивизии стрелков из Центральной России да пару полков Уральского казачьего войска к Владивостоку перебросить. Забайкалье и Дальний Восток мы, можно сказать, выдоили для Маньчжурии и Квантуна полностью. Мне Николай Иванович пишет, что из-за почти поголовной мобилизации Амурского и Уссурийского казачьего войска в станицах не осталось рабочих рук. Хлеб убирать некому, одни бабы да дети малые остались. Просит отменить ряд повинностей за прошлый и за этот год. Вместе с Гродековым и атаман Забайкальского казачьего войска генерал Надаров о том же сообщает, – адмирал встал и прошёлся из угла в угол палаты, теребя бороду.

Я попытался проследить траекторию движения Евгения Ивановича, но из-за прострелившей боли оставил это занятие.

– А по поводу ещё английских кораблей с «добровольцами», то броненосец «Император Александр III» из бородинцев уже готов и укомплектован чинами из Гвардейского экипажа. Это первый корабль ещё одной эскадры Тихого океана. «Бородино», «Князь Суворов» и «Орёл» вступят в строй до конца этого года. Броненосные крейсера «Императрица Мария» и «Великий князь Георгий» уже в Ростоке, где проходят доработку и мелкий ремонт после ходовых испытаний. В столице все верфи заняты. Также к концу года во 2-ю Тихоокеанскую эскадру войдут крейсера «Алмаз», «Жемчуг» и «Изумруд», – адмирал остановился и сел на стул. – Так что поборемся, Тимофей Васильевич, и с английскими «добровольцами», и с другими, если появятся. Пока Бог на нашей стороне.

Алексеев перекрестился, а за ним это искренне сделал я. На этом моё общение с адмиралом закончилось. Евгений Иванович пожелал скорейшего выздоровления и попросил передать императору, что он приложит все усилия для победы над Японией.

А через два дня меня погрузили в вагон, и санитарный поезд двинулся в Москву. Две недели пути позволили мне более или менее прийти в себя. Купе у меня было отдельное, персональный санитар, вольноопределяющийся Гаврила Иванович – молодой парнишка лет двадцати, из студентов. Благодаря имеющемуся золотому запасу на станциях вкушал прекрасно приготовленные ресторанные блюда, хотя и в поезде кормили неплохо. Но почему бы не побаловать себя, если есть возможность.

К приезду в Москву я уже вновь научился ходить без головокружения и хватания за что-нибудь, чтобы не упасть. Правда, на небольшие расстояния. А также смог читать газеты, буквы больше не двоились, и голова не взрывалась дикой болью. Даже потихоньку делал три раза в день гимнастику, правда, лежа и минут по десять-пятнадцать. Повязку с головы сняли ещё за два дня до приезда в столицу моего прошлого мира. Остался небольшой шрам, который потом скроют отросшие волосы.

В Москве мой вагон перецепили к поезду до столицы, а потом – до Гатчины. И вот я в Приоратском дворце, где нашему семейству в своё время Николай II выделил несколько комнат для пребывания рядом с ним. Встречали меня жена и сын на её руках.

– Ну, здравствуй, любимая! Наконец-то муж вернулся домой, – сглотнув комок в горле, произнёс я, делая шаги к Маше.

Рассмотрел слёзы в её глазах, после чего осторожно прижал жену к себе, целуя в губы и наслаждаясь исходящими от неё и сына запахами. Супруга ответила жарким поцелуем, после чего отстранилась от меня.

– Как ты? – её пальцы осторожно коснулись нового шрама.

– Намного лучше, чем было. Но до полного выздоровления ещё далеко. Но жить точно буду, – я оторвался от глаз любимой и посмотрел на сына, который букой застыл на руках у мамки. – Здравствуй, Василий Тимофеевич. Как живёшь, казак, без батьки? Извини, Машенька, но на руки пока боюсь взять, как бы не уронить или не грохнуться вместе с ним. Сюда еле дошёл.

Ребёнок набычился и смотрел на меня исподлобья.

– А мы уже ходим. Пока папка на войне был, мы пошли, – с этими словами Мария сделал несколько шагов назад и опустила сына на пол. – Василёк, иди к папе. Не бойся, это папа с войны приехал. Иди к нему.

Ребёнок внимательно посмотрел на меня, потом в его глазах вспыхнуло узнавание, и он со счастливым смехом быстро посеменил ко мне. Дойдя, Василёк обнял мою ногу и, задрав голову, произнёс:

– Апа…

В глазах что-то защипало, но, как мне ни хотелось наклониться и взять сына на руки, побоялся это сделать.

Видя моё состояние, супруга подошла и обняла, положив голову на плечо и дыша в ухо, произнесла:

– Довоевался, казак. Пойдём до дивана. Сейчас ванну приготовят, потом – обед, а вечером царское семейство обещало прийти, наведать героя, – супруга грустно улыбнулась, а потом, прижав ладони к лицу, заплакала, а за ней заревел и сын.

– Ну что ты, Машенька, всё же хорошо. Я живой, через пару месяцев буду как огурчик. Не плачь, моя хорошая, – шепча всё это на ухо жене, одной рукой гладил её по голове, а другой – Василька. – Не плачьте, всё будет хорошо. Папа дома.

Супруга успокоилась и взяла сына на руки. Сквозь слёзы, стоящие в глазах, улыбнулась и принялась успокаивать малыша.

– Как папа? И где мама? – спросил я.

– Папа в госпитале, мама рядом с ним. Евгений Сергеевич говорит, что кризис миновал и теперь папа точно будет жить. Спасибо пенициллину Бутягиных, если бы не он, отец бы не выжил.

– Это Боткин так сказал?

– Да. Рана стала гнить, начиналось заражение… Но теперь всё хорошо. Если выздоровление так пойдет дальше, то недели через две папу можно будет забрать домой. А Евгений Сергеевич просится в действующую армию, добровольцем в медицинскую часть Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии. Насколько знаю, Бутягины, и Павел Васильевич, и Мария Петровна, тоже прошения императору написали с такой же просьбой.

Я в очередной раз удивился про себя тому, как здесь ведут себя люди. Взять Боткина. Он сейчас лейб-медик царской семьи, несмотря на молодые годы. Карьерные перспективы – блеск! Бутягины… Насколько знаю, миллионерами они ещё не стали на патентных выплатах, но близки к этому. Эти-то куда опять на войну просятся?! У них же уже трое детей! Младшенькой всего полтора года.

Под рассказ жены и хныканье сына, который не мог никак успокоиться, я добрался до дивана, на который сел, чуть не упав. Пока готовили ванну, узнал новости за своё почти двухмесячное отсутствие.

На первом месте, конечно, стояло нападение боевиков Камо на наше имение, во время которого был ранен тесть Аркадий Семёнович, погибло трое и ранено пять крестьян из Курковиц, пришедших на помощь охране имения. Также был контужен помощник управляющего Семён Прохорович и один из охранников, которого посекло осколками оконного стекла после взрыва бомбы.

Похороны крестьян с богатыми поминками организовал управляющий Сазонов. Семьям погибших Машенька самостоятельно назначила из-за потери кормильца пенсию по десять рублей в месяц до достижения детьми погибших совершеннолетия. Раненым выдала в виде награды по двести рублей, плюс лечение за счёт имения. Я, конечно, эти решения полностью одобрил.

Во-вторых, супруга поведала, как близко восприняла императорская семья нападение на имение, ранение Аркадия Семёновича, а потом и ранение меня самого. С государыней у Маши и так были хорошие отношения, а теперь стали ещё более близкими. Василька в тихий час очень часто укладывает спать сам цесаревич, который гордится ролью няньки.

В-третьих, узнал, сколько, оказывается, у нашей семьи искренних друзей, которые сразу же предложили любую помощь, узнав о нападении на имение: супруги Белёвские, Ширинкин, Кошко, Чемерзин, Кораблёв, Куликов, Буров, Зарянский, Горелов, Лис с Даном и остальные работники и служащие Аналитического центра. Все были готовы помочь хоть чем-то.

Кстати, у Дана уже прошло сватовство, и через месяц свадьба с наследницей древнего дворянского рода Белозёровых, отдалённых родственников князей Белозёрских, ведущих род от Юрия Долгорукого. Это вам не хухры-мухры.

Надо ещё Ромке кого-нибудь из дворянок сосватать. А что?! Командир «черных ангелов», потомственный дворянин, на груди ордена Георгия 4-й степени, Анны и Станислава 3-й степени с мечами. Если воспользуется преимуществом георгиевского кавалера, то хоть завтра будет подъесаулом, причем лейб-гвардии.

Сразу после разгрома гвардейского переворота, в котором активно поучаствовали «ангелы смерти», Николай II взвод спецопераций при Аналитическом центре переименовал в Лейб-гвардии отдельный эскадрон, со всеми гвардейскими привилегиями и плюшками. При этом штат эскадрона был доведён до двухсот шашек или ППС^[5].

Браты, убывшие к Ренненкампфу на время боевых действий, как один заявили, что согласны продолжить службу в эскадроне инструкторами после войны и двухмесячного отпуска в родной станице. Эти точно назад женатиками вернутся. Старейшины не допустят, чтобы такие гарные хлопцы не казачек в жёны взяли. Лишь бы живыми все остались.

Это надо же додуматься целого командира японской дивизии выкрасть вместе с документами и картами! Тур и Леший теперь кавалеры знаков отличия Военного ордена Святого Георгия всех четырёх степеней. По полному банту навоевали.

По сепукке генерал-лейтенанта Окубо у меня имелись определённые сомнения, которые окончательно сформировались только сейчас. Тогда, в разговоре с адмиралом Алексеевым, что-то царапнуло сознание, а теперь понял, что. Без разрешения императора Окубо не мог покончить с собой. Значит, ему кто-то помог. Надо будет подкинуть эту информацию контрразведчикам, пускай поработают в этом направлении. Сделал в мозгах зарубку, продолжая слушать любимую.

Из станицы Черняева пришли письма от дядьки Петра Селивёрстова и сестры. Машенька их уже прочитала и пересказала мне вкратце новости. В станице и у Селивёрстовых всё хорошо. Из станичников никто пока не погиб. Рожь и пшеница дали хороший урожай, который без потерь собрали. От многих повинностей из-за войны освободили, так как в станице в основном старики, бабы да дети остались.

Ещё дядька Петро ругал меня, что ничего не сообщил о том, что я ещё два года назад нашёл Алёнку, которая теперь китайская генеральша и сноха целого китайского генерал-губернатора. Хвалил её детей, растущих настоящими казаками, в которых чувствуется кровь атамана Ермака Тимофеевича.

Сестра сообщила, что гостит в родной станице со служанками и охраной. Очень рада, что смогла вновь увидеть родные места, посетить могилы родных и близких. У неё всё хорошо. Если будет возможность, просит навестить её в станице. Сколько она здесь пробудет, не знает, всё зависит от решения деверя Чан Шуня.

«Точнее, генерала Юань Шикая», – подумал я, слушая рассказ жены.

Все остальные новости были семейные: как себя чувствуют Аркадий Семёнович и Нина Викторовна, как дела у шурина Ивана Аркадьевича, который примчался из имения в столицу и попеременно дежурит у кровати отца. Живёт он в квартире родителей, заодно присматривая и за нашей. Как неделю назад болезненно резались боковые верхние резцы у Василька, который уже говорит больше двадцати слов. Как он пошёл, как падал, как деда за бороду таскал и такое прочее.

Потом пришла моя очередь рассказывать о своих приключениях, причём в очень приятной обстановке – в ванной. Супруга, передав ребёнка няньке, помогла мне помыться. Опять всплакнула, глядя на мои шрамы. Это хорошо, что гематомы, которыми был покрыт с ног до головы после падения с лошади, сошли. А то слёз было бы куда больше.

Потом был обед с царской кухни и послеобеденный отдых. Заснул под нежное поглаживание головы супругой, которая, сидя, примостилась с края кровати.

Вечером в гости пожаловала царская чета с цесаревичем Александром и его младшим братом Алексеем. Убедился, что Александр Николаевич, действительно взял на себя миссию няньки Василька. И получалось у него это здорово. Мой сын слушался его беспрекословно, а вот Алексею что-то протестующе отвечал на только им понятном языке.

Пока пили чай, беседовали в приватной обстановке обо всём и ни о чём. А потом меня для серьёзного разговора император увёл в соседнюю комнату, где разместились на стульях за складным ломберным столом.

– Что скажешь, Тимофей Васильевич, о генерале Юань Шикае? Как он тебе показался? С ним можно иметь дело? – Лицо Николая, которое ещё несколько минут назад было добродушным и каким-то домашним, затвердело, а тон стал требовательным и командным.

– Слишком мало я с ним общался, чтобы уверенно и точно охарактеризовать, Николай Александрович, но первое впечатление было положительным. Жёсткий и властный. А вот насколько он будет верным союзником – не скажу. Когда на тебе висит ответственность за империю, то будешь делать всё, что выгодно именно империи. Если ты, конечно, настоящий правитель, – ответил и замолчал, подбирая слова для дальнейшей характеристики китайского диктатора.

– Понятно. Значит, жёсткий, властный и, возможно, будущий император Китайской империи, – задумчиво произнёс Николай.

– Он об этом написал? – изумлённо спросил я государя, перебивая его.

– А что-то не так?

– У меня сложилось мнение, что он больше склоняется к военной диктатуре генерал-губернаторов ханьцев, которая уничтожит правление маньчжурской аристократии. Из-за чего он и готов отдать нам Маньчжурию. Ему и Центра, а особенно развитого в промышленном отношении Юга страны хватит, где он имеет наибольшую поддержку. Кроме аристократии военным сейчас просто больше некому противостоять. Тайные общества в своём большинстве разгромлены, чиновники в основной своей массе происходят из ханьцев, которые поддержат запланированные реформы Юань Шикая, – я сделал паузу, на несколько секунд задумавшись. – Единственно, чего я опасаюсь, что при проведении реформ под знаменем императора Гуан Сюй генерал Юань Шикай столкнётся с республиканцами. Как информировал меня генерал Вогак, китайские революционеры, ратующие за Китайскую республику, пока малочисленны, но постепенно их количество увеличивается и они находят всё больше и больше поддержки среди населения. При этом их серьёзно поддерживают Япония и Штаты, предоставляя убежища и финансируя их.

– Есть какие-то серьёзные силы?

– По словам Вогака, из наиболее опасных для китайского правительства – революционная организация «Союз возрождения Китая», которую возглавляет Сунь Ятсен. Основа программы этих революционеров состоит из трёх принципов. Первый: национализм – создание национального китайского государства путём ликвидации маньчжурского правления. Второй: народовластие через установление демократической республики. И последний принцип: народное благосостояние путём уравнивания прав на землю и построения государства социальной справедливости. Всё это данная организация планирует совершить через вооружённое восстание с привлечением на свою сторону правительственных войск, – я сделал паузу и усмехнулся. – Самое интересное, Николай Александрович, что вся эта китайская шатия-братия сейчас находится в Токио под крылом японской разведки и тайного общества «Чёрный дракон».

– И здесь японская разведка с «Чёрным драконом»!

– Не только японцы, которые в случае победы революции хотят получить во главе Китая правительство, благоволящее к своему восточному соседу. Англичане тоже отметились: когда семь лет назад в Лондоне Сунь Ятсена арестовали представители цинской миссии, сам лорд Солсбери потребовал освободить его. После этого Сунь больше трёх лет обитал то в Лондоне, то в Европе, занимаясь политическим и экономическим самообразованием. И кто-то его всё это время финансировал. Жил этот китаец отнюдь не бедно… – я замолчал.

– Интересная информация. Надо Константину Ипполитовичу отписать, чтобы он всё, что у него имеется по китайским революционерам, прислал. Да и по раскладу политических сил в Китае на сегодняшний момент. Честно говоря, даже не знаю, что и отвечать генералу Шикаю, слишком там всё неуравновешенно, зыбко… – император замолчал и о чём-то задумался.

Лицо Николая на несколько секунд стало каким-то беспомощным, но потом закаменело, а на скулах заходили желваки.

– Как и со всеми союзниками зыбко, даже с Вильгельмом, – зло бросил государь.

– Мне адмирал Алексеев рассказал о договоре с Виктором Эммануэлем по вспомогательным крейсерам, призам и порту Массауа в итальянской колонии. Как король пошёл на это? Ему же не выгодно с англичанами и французами бодаться.

– Немного Вилли надавил, а я денег предложил. Нет у Виктора Эммануэля Третьего сейчас финансовых возможностей развивать эту колонию. Тем более что там в этом году засуха, урожая нет. Колонистам буквально есть нечего. К тому же морские орудия я сам у Вилли купил, итальянцы их и «Барракуды» только перевезли, и то за наши деньги. Да и зерно колонистам, как и призы, пригодится. На захваченных судах много чего есть полезного для развития Эритреи, да ещё за полцены, – Николай усмехнулся, но как-то грустно.

А я подумал, какая всё-таки грязная вещь политика, особенно глобальная. Союзник может тебя предать в любой момент. Император замолчал и опять о чём-то задумался. Я тоже молчал, прикидывая про себя различные политические расклады, но мне остро не хватало последней информации.

– Тимофей Васильевич, серьёзный вопрос: как у тебя со здоровьем? Только честно, без бравады. Очень интересная операция планируется. Хочу я ответить, как ты иногда говоришь, «наглам» их же монетой, убив при этом двух, а может, и трёх, зайцев. И времени на её проведение остаётся не так уж и много, – прервал своё молчание император и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Если только головой в кабинете работать, то через пару недель, думаю, смогу выдержать восемь часов работы. Если физически, то не раньше, чем через месяц, наверное. Я сейчас хожу-то еле-еле, а после двух-трёх часов активного состояния начинаются сильные головные боли и зрение двоится, – честно ответил я. – А что за операция?

– Хочу оружие, которое на японские деньги хотят закупить наши революционеры и отправить в Польшу и Финляндское княжество, перехватить и перенаправить в Ирландию. Туда месяц назад Ирландец и Горец с Джеймсом Коннолли и его людьми прибыли и начали формировать Ирландскую революционную армию, которой надо много оружия. Отлично твои агенты поработали, хорошо Коннолли мозги промыли.

Глава 10
Разговор

– Здравствуйте, Симон Аршакович Тер-Петросян, меня зовут Тимофей Васильевич Аленин-Зейский. Именно мою супругу и ребёнка вам поручил убить Владимир Ильич Ульянов, – я посмотрел на Камо, который сидел на стуле и бессмысленным взглядом смотрел перед собой, руки его были скованы наручниками сзади. – Я тут узнал, что вы изображаете из себя сумасшедшего, невосприимчивого к боли, надеясь избежать петли. Вынужден огорчить вас: есть решение консилиума уважаемых врачей, которое признаёт вас лицом, симулирующим заболевание душевнобольным.

Я сделал паузу и посмотрел на кумира моего детства там, в прошлом-будущем, а теперь в этом мире смотрел на человека, который чуть не убил мою семью. От которого пострадал мой тесть, с трудом выкарабкавшийся с того света после ранения. Но злости, как ни странно, не было. Было любопытство.

– Вы все ещё живы, Симон Аршакович, только потому, что я лично попросил императора сохранить вам жизнь до тех пор, пока я не переговорю с вами. А так приговор вам вынесен, осталось только привести его в исполнение, – продолжил я.

Заключённый всё так же молчал, уставившись в одну точку перед собой.

– Вы думаете, что я вас провоцирую. Отнюдь нет. Понимаете, Камо, любого нормального человека, когда ему причиняют боль, а тот пытается показать, что ему не больно, выдают глаза. Да, вы можете заставить, так сказать, молчать на боль своё тело, контролируя его, но ваши зрачки выдадут вас, расширившись. С ними вы ничего поделать не сможете. Это и написано в заключении. Если вы продолжите изображать из себя душевнобольного, то вас завтра повесят, – я замолчал.

Заключённый так же молчал, и меня это стало раздражать. Кумир кумиром, но он чуть не убил моих любимых и дорогих людей, и, видимо, тоже относится к породе фанатиков. Ну да и чёрт с ним. Были у меня кое-какие задумки в отношении профессионального революционера Камо. Не получилось. А на нет и суда нет. Точнее, суд уже состоялся и приговор вынесен.

– Что же, Симон Аршакович, разговора не получилось. Посему покидаю вас. Завтра приговор приведут в исполнение, – с этими словами я развернулся и пошёл на выход из камеры для допросов.

Подойдя к двери, постучал. Откинулась заслонка дверного глазка, потом захлопнулась, и заскрежетал ключ в замке. Камо сидел в подвальном помещении Приоратского дворца, которое после поимки и содержания Уоллера-Ашетта было переоборудовано под камеру для допроса, а рядом – ещё несколько помещений для содержания особо важных, можно сказать, противоцарских преступников.

Вот я и не выдержал, на второй день после приезда спустился вниз, чтобы поговорить с Тер-Петросяном. Перед этим ещё вчера определив с императором возможность его использования в наших целях, чем очень сильно удивил Николая. Тот подумал над моими предложениями и дал добро на сегодняшний разговор. Но диалог не состоялся, поэтому сегодня Камо, по одному из вариантов развития событий, отправят в Петропавловку и там завтра повесят.

Да… Дела мои, делишки! Первым был Пилсудский, потом – английское королевское семейство, дальше – семейство Романовых, а теперь – Савинков, Камо. Так и до других товарищей дойду, тем более должок имеется. Мои размышления прервала открывающаяся дверь, и в этот момент я услышал за спиной:

– Что вы хотели от меня услышать?

Я повернулся и посмотрел на Камо, взгляд карих глаз которого стал острым и пронзительным.

– В принципе, ничего. Просто я знаком с вашей революционной деятельностью и не могу для себя понять, почему вы, Симон Аршакович, согласились стать убийцей женщины и ребёнка? Это же не ваши методы.

Тер-Петросян опустил голову, уставившись в пол, и глухо произнёс:

– Партийная дисциплина. Мне отдали приказ, я обязан был его выполнить.

– Спасибо, за правдивый ответ. Прощайте.

– И это всё, что вы хотели узнать?! – голос Камо, которым он задал вопрос, выражал огромное удивление.

– Всё, Симон Аршакович. И благодаря этому интересу вы прожили чуть подольше. А про деятельность вашего ЦК РСДРП мы многое знаем. Например, про то, что на деньги, полученные от полковника Акаси Мотодзиро, собираются закупить оружие для организации вооруженных восстаний в Польше, Финляндском княжестве и Баку, нам известно. И мы этого не допустим. То, что одним из условий получения денег от японцев было покушение на мою семью, предполагаю. Но думаю, что так оно и есть. Ваш Старик пойдёт на сделку с сатаной, лишь бы свершить свою революцию, – я глубоко вздохнул, так как почувствовал, что гнев начинает охватывать меня.

Сделав ещё пару вдохов-выдохов и успокоившись, дал знак одному из «ангелов», которые охраняли заключённого, закрыть дверь снаружи и продолжил:

– Могу вам пообещать, что в очень скором времени вашим товарищам придётся выбирать новый Центральный комитет, так как товарищи Ульянов, Аксельрод, Ленгник, Мартов и Плеханов скоропостижно скончаются. Кто утонет, кто повесится, кто пулю в висок себе пустит, кто упадёт неудачно и шею сломает. Я тут раздумывал и о дальнейшем существовании членов семьи этих товарищей. Рассказал, что мы будем делать с ними, Борису Викторовичу Савинкову, и вы знаете, тот проникся и даже пожалел, что этого не увидит.

– Почему не увидит? – перебил меня Камо.

– Он, имея британский паспорт на имя Чарли Гильберта, доставил в Порт-Артур семьдесят пудов тротила под видом «Мыло Pierette». Понятно, для каких целей. Его боевая группа должна была совершить диверсии на наших броненосцах. Руководили этой операцией и финансировали ее офицеры японского Генерального штаба. Вот Бориса Викторовича с подельниками, а также с японскими шпионами и расстреляли больше месяца назад в Порт-Артуре. Там много кого расстреляли. Не надо Родину и народ свой предавать во время войны.

– У профессионального революционера нет Родины, – тихо произнёс Камо.

– Понятно. Тогда моё предложение пропадёт втуне. Ещё раз прощайте, – я вновь повернулся к двери, чтобы постучать в неё.

– И что за предложение? Предать своё дело? Хотите из меня нового Азефа сделать? Хотя я в его предательство не верю, – эмоционально произнёс мне в спину Камо.

Даже и не верилось, что пару минут назад он сидел без всякого выражения на лице, изображая душевнобольного. Отличный актёр.

– Могу подтвердить, что это так. Азеф был агентом охранки. Но своеобразным таким агентом. Этакий слуга двух господ. Главным для него были деньги. Это был его настоящий бог – золотой телец, – развернувшись, произнёс я, удивляясь про себя, как изменился внешне Тер-Петросян.

Сейчас это был настоящий горец-разбойник, готовый сражаться и умирать.

– Меня деньги мало интересуют. Так что же вы хотели мне предложить? – задал вопрос Камо немного напряжённым голосом.

– Вы знаете, Симон Аршакович, мне жаль, что такие молодые люди, как Савинков, вы и многие другие, встали на путь террора и предательства своей Родины, желая на практике воплотить идеи марксизма, который как политическое течение утверждает неизбежность классовой борьбы и социалистическую революцию, в которой ведущая роль будет принадлежать пролетариату. Эта революция приведёт к уничтожению частной собственности и установлению на основе общественной собственности на средства производства коммунистического общества, направленного на всестороннее развитие каждого члена общества без какой-либо эксплуатации человека человеком. Я ничего не перепутал, товарищ Камо?

– Нет. И, по моему мнению, это достойная цель, ради которой можно и жизнь отдать.

– Ваше право верить в эту утопию. Только понимаете, меня-то эта теория не устраивает, потому что я принадлежу к тому классу, который вам, профессиональным революционерам, и пролетариату, руководимому вами, придется уничтожить, чтобы построить своё светлое коммунистическое будущее. И таких, как я, дворян, офицеров, чиновников, представителей духовенства, купечества, наберётся три-четыре миллиона человек из ста тридцати, населяющих Российскую империю. Их вам придётся пустить под нож, согласно марксистской теории, в рамках классовой борьбы.

– Вы извращаете смысл классовой борьбы.

– И чем же? Я натуральный эксплуататор по данной теории. У меня две мызы и земля, на которой работает больше ста деревенских семей. В столице на Невском проспекте четырёхэтажный доходный дом, в котором для проживания моя семья использует две квартиры по четырнадцать комнат, которые обслуживают несколько наёмных работников. Да и в двух имениях есть наёмные работники кроме крестьян. Я – богатый барин, который эксплуатирует других, получая прибавочную стоимость, и жирует на этом. Разве не так? – задал я вопрос, смотря прямо в глаза Тер-Петросяну.

– Так, – не отводя взгляда, ответил тот.

– Тогда объясните мне, Симон Аршакович, почему эксплуатируемые мною крестьяне встали на защиту моего имения, подняв на вилы и порубав косами двух ваших товарищей? Они, можно сказать, с голыми руками пошли на револьверы и винтовки. Трое из них погибли, ещё несколько человек было ранено, – я сделал паузу. – А почему арендаторы помещений доходного дома все как один добровольно сдали деньги в «кассу помощи», как они её назвали? И передали приличную сумму на лечение генерала Беневского. Может, я неправильный эксплуататор? Или что-то в теории марксизма изначально неверно взято за основу? Может, общественная собственность на средства производства, как и равенство между людьми, – это химера?

– Почему же химера?! – возмутился заключённый.

– От каждого – по способностям, каждому – по труду. Этот социалистический лозунг уже предполагает, что люди по своим способностям не равны между собой при выполнении работы и поэтому будут получать разную оплату своего труда. Так какое же равенство?

– Вы опять переворачиваете всё с ног на голову.

– Ладно, про равенство, средства производства и эксплуатацию не будем больше говорить. Но возьмём отказ от частной собственности. То есть, чтобы жить в вашем светлом будущем, я должен свои мызы, свою землю, доходный дом отдать в общую собственность?

– Да! И это будет справедливо, – эмоционально произнёс Камо.

– Симон Аршакович, я всего лишь на девять лет вас старше, но у меня возникает чувство, что я разговариваю с ребёнком, который затвердил какие-то тезисы и считает их абсолютно верными. И поэтому всё подгоняет именно под них. Я вот не понимаю, в чём справедливость, когда я должен отдать своё, заслуженное кровью, кому-то, кто и палец о палец не ударил, чтобы сделать столько же для Отечества, сколько и я. У меня четыре контузии, две получил недавно на войне с Японией, пять ранений. Все ордена боевые. За мои заслуги я всё, что имею в собственности, получил в награду. И вот объясните мне, почему я это всё должен отдать другим? А если не отдам, то меня в расход? – сделав паузу, я подумал, что надо из этих теоретических дебрей выходить и делать Камо прямое предложение. – Ладно, не будем попусту сотрясать воздух. Я хотел предложить вам, пока вы ещё не до конца утопли в этом марксизме, приложить свои силы в деле освобождения Турецкой Армении. Там в ближайшее время начнётся новая заваруха, и если фидаям не помочь, то повторится Сасунская резня. Вот такое предложение.

– В каком смысле приложить усилия?

– Симон Аршакович, я предлагаю вам присоединиться к вашим соотечественникам, которые ведут борьбу за освобождение своей родины от турецкого ига. Нам известно, что кавказский комитет РСДРП совместно с Гнчак готовят вооружённое восстание в Баку. Именно к ним должен прибыть пароход с оружием. В то же время мы знаем о тесном взаимодействии Тифлисского комитета партии, где вы руководили молодежной группой, с боевым крылом Армянской революционной федерации, или Дашнакцутюном. Вот я и предлагаю вам бросить заниматься ерундой совместно с Гнчак, а вступить в ряды дашнаков. Тем более там будет чем заняться, так как они готовят новое восстание в Сасуне. И чувствуется, там будет жарко, – я замолчал, так как предложение было сделано.

– У меня создается впечатление, Тимофей Васильевич, что вам известно о каждом нашем шаге, – с какой-то горькой усмешкой произнёс Камо.

Первый раз по имени и отчеству назвал, отметил я про себя, дело, кажется, с мёртвой точки сдвинулось.

– Поверьте, не о каждом, но известно многое. А с учётом того, что император в условиях войны с Японской империей готов принять решение ответить государственным террором на революционный террор, то боюсь, ряды марксистов резко поредеют не только на территории Российской империи, но и за рубежом. Про ЦК РСДПР я не просто так говорил. Все, кто входит в него, виновны в организации террора и в предательстве Родины, – я замолчал и прошёл к столу следователя, где опустился на стул.

Разговор с Камо утомил меня не только морально, но и физически. Ещё полчаса, и всё. Иначе охране придётся меня относить в мои комнаты, сам уже не дойду.

– Так вот, Симон Аршакович, вы знаете, что в 1894 году регулярные турецкие войска, осадив Верхний Сасун, сумели сломить упорное и героическое сопротивление армян и учинили там чудовищную резню. До основания было разрушено и разорено сорок восемь сел, погибло, по разным источникам, от десяти до двадцати тысяч человек, большинство из них старики, женщины и дети. Были разрушены десятки армянских церквей, уничтожены армянские школы в Шенике, Семале, Агби, Гелиегузане, Талворике, Ишханадзоре. Погромы и грабежи продолжались в 1895–1896 годах, когда в Хулпе, Хианке, Хаззо и других местах было разорено большое число армянонаселенных сел. Нападения турок и курдов в тех местах продолжаются и по сей день. Население, фидаи дают отпор…

– Да знаю я об этом, – как-то раздражённо перебил меня Камо.

– Хорошо. Продолжу. Весной прошлого года в Сасун был отправлен уполномоченный партии Дашнакцутюн Ваган Манвелян с целью прекратить мелкие стычки, которые только раздражают турок, и заняться концентрацией сил для большого восстания. Вы знакомы с Манвеляном? – задал я вопрос заключённому.

– Слышал, но лично не встречался.

– Насколько нам известно, руководителями восстания назначены Ваган и местный уроженец Грайр Джохк. Больше года идёт подготовка восстания. Закупается оружие. В феврале этого года в Софии Третий съезд Дашнакцутюн постановил передать в распоряжение Сасунского комитета целый ряд боевых групп. В мае в Сасун прибыла боевая группа Горгоша «Маррик». В августе в Сасун была отправлена группа из ста пятидесяти фидаев во главе с Ханом и Оником. Однако при переходе персидско-турецкой границы их окружили турецкие войска с артиллерией и почти полностью уничтожили… – Я сделал паузу и продолжил: – В настоящее время подступы к Сасуну блокированы дивизией четвертого турецкого армейского корпуса. Всего около десяти тысяч солдат и полицейских. Ещё около семи тысяч иррегулярной курдской конницы, плюс артиллерия. Командует этой группировкой Кёсе бинбаши.

– Откуда вы всё это знаете? – вновь перебил меня Симон.

– Понимаете, за последние два года политика по отношению к Турецкой Армении со стороны Российской империи несколько изменилась. Мы и раньше оказывали помощь армянам. По результатам последней русско-турецкой войны большая часть Западной Армении должна была отойти России, но под давлением европейских стран и особенно Англии дипломатически мы проиграли ту войну, но продолжали не официально поддерживать освободительное движение. Отношения между нами изменились, когда после Сасунской резни 1894 года министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский, поддерживая политику Александра Третьего по русификации окраин, категорически отказал в заступничестве перед Тур цией. Потом возникли, мягко говоря, некоторые трения с образовавшимися партиями Гнчак и Дашнакцутюн, которые видели перед собой цель в образовании независимой республиканской Армении. Независимой и от Российской империи, так как среди лидеров этих партий, да и церковных руководителей Армянской церкви, появился страх перед поглощением армянской нации русскими. Данные взгляды привели к охлаждению взаимоотношений. Но почти два года назад наместником Кавказа был назначен генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков Илларион Иванович. Информация, приходящая от его администрации, заставила императора пересмотреть некоторые вопросы государственной политики в этом регионе, включая и взгляд на освободительную национальную борьбу в Турецкой Армении и Персии.

Я замолчал, а перед глазами всплыли строчки из письма Иллариона Ивановича к императору, присланного три месяца назад:

«Я счастлив всеподданнейше доложить Вам, государь, что Ваше Величество ныне не только имеете верноподданных в лице русских армян, но и привлекаете к себе взоры турецких, глубоко сознающих, что только от России и её верховного вождя они могут получить действительную защиту жизни, чести и имущества от непрекращающихся зверств турок и курдов. Я полагаю, государь, что теперь настало время вернуться к исконной русской политике покровительства турецким армянам и настоятельно необходимо изыскать лишь те формы, в которые оно должно в данный момент вылиться.

Необходимо такое открытое выступление в защиту турецких армян, особенно в данное время, чтобы не отталкивать от себя, а вперед подготовить себе сочувствующее население в тех местностях, которые при современном положении вещей волей-неволей легко могут оказаться в сфере наших военных операций».

Граф Воронцов-Дашков после неудавшегося гвардейского переворота Александровичей сменил на посту главноначальствующего Кавказской администрации, командующего войсками Кавказского военного округа и атамана Кавказских казачьих войск генерал-адъютанта князя Голицина, который очень негативно относился к армянскому национальному движению. Именно он был инициатором и разработчиком закона о конфискации имущества Армянской апостольской церкви и о закрытии армянских школ, так как, по мнению князя, церковь и школы распространяют русофобию среди армян и подстрекают к сепаратизму.

К счастью, Илларион Иванович быстро разобрался с этим вопросом, вступив в должность наместника Кавказа, и сумел убедить императора не принимать такой закон, а наоборот поддержать армян, как это всегда делала Российская империя.

В рамках противостояния туркам и англичанам в складывающейся политической обстановке и с учётом большой вероятности войны на Дальнем Востоке, а возможно, и на Кавказе, граф разработал детальный план восстания турецких армян.

В нём Воронцов-Дашков предлагал создать из турецких и российских армян военизированные отряды-дружины под командованием российских офицеров в Турецкой Армении в Сасуне, Олту, Сарыкамыше, Кагисмане и Игдыре, а также на персидской территории в Хое и Дилмане.

Какое после восстания образуется правительство в Западной Армении и Иране, его, как и нас, пока интересовало мало, так как на успех восстания надежды было мало. Главное было нанести как можно больше вреда и ущерба туркам и англичанам, которые были заинтересованы в этом районе. А также отвлечь их силы от российских рубежей.

Сасун стал первой ласточкой исполнения этого плана. При поддержке российского командования туда потёк пока тоненький ручеёк денег, оружия и добровольцев. Вот у меня и возникла мысль направить туда пламенного революционера Камо с его-то энергией и умениями. Осталось только получить его согласие.

– То есть вы хотите нашими руками ослабить своих основных противников, и чтобы при этом мы, как временный союзник, наибольшие потери понесли?! Хороший план, достойный Макиавелли, – насмешливо произнёс Тер-Петросян.

«Твою же в бога душу! Не голова, а Дом Советов у товарища Камо! Чётко в одном предложении объяснил стратегию действий США и Великобритании в двух мировых войнах. Мы, русские, кровью захлебнулись, страну дважды разорили, а наглы с пиндосами все сливки сняли и жир нагуляли», – вихрем пролетело у меня в голове.

– А вы не хотите независимой Западной Армении, где смогли бы поэкспериментировать со своими социалистическими идеями?! За всё надо платить, товарищ Камо, – я вернул усмешку заключённому.

– И как же я попаду в Сасун?

– Совершите побег из Приоратского дворца. Здесь всё-таки не официальная тюрьма, а удар по нашему самолюбию мы как-то переживём, – вновь с улыбкой произнёс я. – Вы же понимаете, что ваш смертный приговор официально изменить нельзя. Так что дальше в Сасун вам придётся добираться по своим каналам. И лучше там и остаться, так как на территории Российской империи вы будете числиться в розыске.

– А что мне мешает дать согласие, а потом обмануть и посмеяться над вашей доверчивостью? – как-то напряжённо спросил Тер-Петросян.

– Ничего не мешает, Симон Аршакович. С вас не возьмут ни честного слова, ни подписки. Я не могу вам сказать, по какой причине я делаю то, что делаю. Но мне не хотелось бы, чтобы после согласия вы нарушили его. В этом случае, вернее всего, всё закончится вашей гибелью. Как я уже сказал, мы готовы ответить террором на ваш террор. А в Сасуне и среди дашнаков вы сможете принести много пользы для своей нации и будущего Родины, – я замолк, пережидая внезапно возникшее головокружение, а потом продолжил: – Могу дать вам ещё сутки на раздумье. На этом наш разговор окончен, – с этими словами я встал и, покачиваясь, как на палубе корабля, двинулся к двери.

«Лишь бы не грохнуться» – крутилось у меня в голове, пока прошёл несколько шагов и затем постучал в дверь. Лязгнула крышка дверного глазка, а затем дверь открылась. Я повернулся к Камо и спросил:

– Вам нужны сутки, или вы готовы дать ответ сейчас?

– Мне нужно подумать, – с каким-то отстранённым видом ответил Тер-Петросян.

– Хорошо, я даю вам ещё сутки. Не знаю, смогу ли вас ещё увидеть, я неважно себя пока чувствую физически. У меня к вам есть ещё одна просьба. Если дадите согласие и действительно пойдёте в Сасун, захватите с собой своего друга Кобу. Да, да, я имею в виду Джугашвили Иосифа Виссарионовича. Не могу объяснить, но мне не хотелось бы, чтобы он погиб от нашего контртеррора. Всего доброго, – с этими словами я сделал шаг в дверь и увидел, как пол понёсся мне навстречу.

* * *

Симон Аршакович Тер-Петросян, или товарищ Камо, смотрел на то, как падающего в обморок главного пса самодержавия подхватил охранник и мягко опустил на пол, после чего, достав из кармана свисток, похожий на боцманскую дудку, выдал громкую и замысловатую трель. Буквально через пятнадцать-двадцать секунд в камеру ввалились ещё двое охранников в вызывающей форме Аналитического центра.

Эта пара осторожно подняла тело Аленина-Зейского и вынесла его из камеры. Оставшийся охранник, подойдя к узнику, проверил у него наручники и произнёс:

– Ну что, душевнобольной, пока здесь побудешь. Сейчас командиру помощь окажут, и тебя потом в камеру переведём. А ты пока подумай над тем, что тебе Ермак сказал.

– А ты знаешь, что он мне сказал? – вскинулся Камо.

– Нет, но раз душевнобольной через полчаса общения с командиром стал нормальным человеком, значит, вы о чём-то договорились. Обычная логика и диалектика, которую нам преподают. Могу только сказать, что если Ермак что-то пообещал, то обязательно выполнит. Всё! Посиди ещё немного, – с этими словами охранник пошёл к выходу.

Камо изумлённо смотрел в спину обычного бойца Аналитического центра, которому, оказывается, преподают логику и диалектику. А может, ещё и философию?

– А что с Алениным случилось? – не выдержав, задал вопрос узник.

– В голову ранило, а потом ещё и контузило от близкого разрыва двенадцатидюймового снаряда на Квантуне. Чудом опять жив остался. Хранит его Господь, – повернувшись, ответил охранник и широко перекрестился, сняв перед этим головной убор. – Он только неделю как на ноги вставать стал. И только вчера прибыл с фронта во дворец. А сегодня к тебе пришёл. Цени и делай выводы.

Охранник вышел и захлопнул дверь. Проскрежетал ключ в замке, и в камере наступила тишина. Тер-Петросян уставился немигающим взглядом в стену и глубоко задумался. А подумать было над чем. То, что сегодня рассказал Ермак, несколько напугало профессионального революционера. Больше всего вызывала обеспокоенность осведомленность царских сатрапов о внутренних делах как его партии, так и эсеров, дашнаков и Гнчак.

Такую информацию можно было получить только от людей, близких к Центральному комитету. И все это люди как бы неоднократно проверенные и верные делу партии товарищи. Хотя взять Азефа… Неужели, правда?! Кто же теперь предатель у нас, у эсеров, у остальных? Кому верить?

Мысли метались в голове Камо, которому с самого начала операция по устранению семьи «главного царского пса» была не по душе. Не его это дело с женщинами и детьми воевать. Но раз партия в лице Старика приказала, то он был обязан выполнить приказ.

А дальше всё пошло не так. Их точно ждали. И отставники в охране, о которой было известно, что это инвалиды, оказались на самом деле опытными бойцами. А их вооружение?! Даже пулемёт был в наличии. А как его лихо скрутил, как потом оказалось, помощник управляющего, которого в своё время рукопашному бою обучал сам Ермак. Это ему на допросах следователь рассказал. И крестьяне эти, которые, не жалея своей жизни, взяли на вилы и в косы товарища Артёма и Иванова. Этот факт вызвал шок у Тер-Петросяна. Такого он не ожидал.

Группа вся погибла. Ему, с учётом военного времени, светил смертный приговор через повешение. Камо решил разыграть душевнобольного, не чувствующего боли. И до сегодняшнего дня думал, что ему это удалось. А оказалось, что он до сих жив только потому, что так захотелось этому Ермаку; тот, видите ли, царя попросил не вешать его, пока этот пёс с ним не поговорит. А врачи давно вынесли свой вердикт о его симуляции. В эти слова Аленина Симон поверил сразу.

Камо почувствовал, как в нём разгорается гнев по отношению к Ермаку, да и на себя тоже. Как легко этот казак его раскрутил и даже вызвал уважение к себе. Он чуть ли не дал положительный ответ. Только в последний момент остановился.

А теперь надо принимать решение: либо тебя повесят, либо соглашаться. Независимая Западная Армения – заманчивая цель, но мировая революция, о которой он мечтает со своими товарищами, куда значимей.

Тем более хитрит этот пёс, хитрит. Хочет нашими руками решить вопросы в Турции и Персии, а сами в стороне постоят с минимальной помощью. Обычная практика. И англичане, и японцы, и немцы – все так поступают. Всегда так в мировой политике было. Поэтому и надо раздуть мировой революционный пожар, чтобы уничтожить эту порочную практику. Чтобы все народы жили в мире и согласии, чтобы все шли к коммунизму.

Камо тяжело вздохнул. Что же ему делать? Хорошо правоверным, у них три вида клятв, одна из которых направлена на то, что произойдет в будущем. На языке фикха этот вид клятв именуется «мунакит». Например, дал ложную клятву: «Клянусь Аллахом, я буду воевать…», а сам не выполнил. Так, по Корану, искупая ложную клятву, необходимо накормить или одеть десять бедняков. Если же человек не в состоянии выполнить этого, то за каждую нарушенную или ложную клятву следует соблюсти трехдневный пост. Хорошо быть правоверным.

Хотя Ермак сказал, что ему даже слова давать не надо будет, не то что бумаги какие-то подписывать. Так что надо соглашаться, идти в побег, а потом – в Тифлис. Там революционных связей больше. Надо будет встретиться с товарищами и обсудить сложившуюся обстановку. Только вот с кем? Этот проклятый змей-искуситель не то что каплю, ведро сомнений в душу влил. Столько знает обо всех. Кто же предатель? А друг Коба тут при чём?!

Голова у Камо разламывалась от мыслей, которые молнией проносились в сознании.

«Надо ещё раз всё обдумать», – решил для себя Тер-Петросян.

Глава 11
Оружие

Я смотрел на стопку папок, в которых содержались документы по операции «Одиссей», и думал, как же не хочется всем этим заниматься, но надо. Десять дней я дал себе, чтобы прийти в минимальную рабочую форму, хотя бы для сидячей и бумажной деятельности.

Разговор с Камо закончился очередным обмороком, после которого я десять дней не делал ничего, наслаждаясь семейной жизнью. Николай тоже меня не дёргал, давая время на восстановление.

Сегодня с утра решил немного поработать. Ознакомиться с контурами операции и имеющейся информацией. Тер-Петросян, кстати, предложение принял и «сбежал». Посмотрим, что он окончательно решит. Баку и Тифлис жандармы и полиция обложили плотно.

Тяжело вздохнув, я взял первую папку. Историческую, так сказать. Нет ничего нового под луной. Вот и идея закупки революционерами оружия и его переправки в нужное место морем отнюдь не новая.

Ещё в 1863 году, когда готовилось польское восстание, «русские патриоты», такие, как Герцен, Огарёв, Бакунин, собравшиеся вокруг «Колокола», решили помочь полякам. Требовалось оружие. Доставить его в Польшу из Лондона можно было только морем.

Одновременно с доставкой оружия, порядка двух с половиной тысяч винтовок и четырёх разобранных пушек, планировалась морская экспедиция боевого отряда польских эмигрантов из Парижа и Лондона. Целью экспедиции была высадка десанта на балтийском побережье, доставка оружия восставшим крестьянам Литвы. Планировалось, серьезно усилив их борьбу польским десантом, отвлечь часть русских войск из Польши.

Лондонский представитель польского повстанческого правительства Цверцякевич зафрахтовал британский пароход «Ward Jackson», нашел и военного руководителя экспедиции – полковника Теофила Лапинского, долгие годы сражавшегося в рядах горцев против русских войск на Кавказе.

Вся организация этой экспедиции и закупки оружия проходили вне элементарной конспирации. В результате в русском МИДе и МВД знали о предполагаемой экспедиции еще задолго до отправки парохода. А когда 22 марта «Ward Jackson», имея на борту двести повстанцев и оружие, отошел от берегов Англии, за ним последовал русский военный клипер «Алмаз», который отследил путь повстанцев до Гельсинборга.

Там «Ward Jackson», приняв на борт Бакунина, должен был следовать к Паланге, где предполагалась высадка польского десанта, который должен был соединиться с литовскими отрядами Сераковского. Однако силы повстанцев в это время уже были разбиты, а сам Сераковский, тяжело раненный, взят в плен. Правительственные же войска готовили экспедиции соответствующий прием.

Получив из Лондона сообщение об этих событиях, руководители экспедиции решили плыть к Готланду, с тем, чтобы там послать на разведку две рыбацкие лодки, которые могли бы выяснить место и возможность высадки и передачи оружия. Однако капитан «Ward Jackson», понимая опасность положения, принял свой план действия. Он довёл пароход до Копенгагена, где вместе с командой покинул судно.

Новый капитан смог довести пароход лишь до шведского порта Мальме. Здесь шведское правительство по требованию российского посла задержало пароход. Пассажиры-повстанцы вынуждены были сойти на берег.

Из имеющихся в папке бумаг было видно, что российские МИД и МВД вели за «русскими патриотами» и поляками в эмиграции плотное наблюдение.

За Бакуниным, который должен был стать народным представителем морской польской экспедиции, вели слежку на всем его маршруте: Копенгаген – Лондон – Брюссель – Копенгаген – Стокгольм – Гельсинборг – Мельме. А тот ничего не заметил.

Вот доклад агента Дашкова из Стокгольма от 22 марта 1863 года. Читаю: «Бакунин, под именем канадского профессора Сулэ, возвратился сюда вчера из Готенбурга и из Мальме, куда он прибыл на пароходе ”Ward Jackson”».

Почти два месяца поляки провели в Мальме. Шведские власти закрыли глаза на то, что оружие с парохода было вывезено. После чего смысл держать под арестом пароход пропал. Политика, однако! В то время шведы активно поддерживали революционные движения поляков, прибалтов и особенно финнов, надеясь вернуть исконные земли под свою корону.

Четвертого июня Лапинский погрузил свой отряд на освобождённый от ареста пароход и объявил шведским властям, что они возвращаются в Лондон. На самом деле поляки получили приказ – высадить десант на перешеек Куриш-Гаф и выгрузить там оружие для литовских повстанцев.

Выйдя на рейд, «Ward Jackson» встал на якорь. Ночью к нему подошла шхуна «Эмилия», нагруженная оружием и боеприпасами, на которую переместились участники экспедиции. Обманув таким образом возможных преследователей, шхуна взяла курс в сторону Пруссии. Одиннадцатого июня поздним вечером экспедиция достигла места предполагаемой высадки. Море было бурным, и шлюпки, в которые погрузились тридцать два человека, перевернулись. Лишь восемь человек смогли продержаться на воде, когда их наконец подобрала спасательная шлюпка со шхуны.

Я отложил в сторону папку с эпопеей польских эмигрантов и взял другую. Здесь, судя по описи, были донесения по предполагаемым фигурантам новой попытки снабдить оружием будущих участников восстаний. Начал читать, делая отметки на листке, чтобы потом сравнить мысли и предположения с планом операции «Одиссей», суть которой состояла в захвате пароходов с оружием и их переправке в Ирландию с добровольцами на борту, которые готовы были отдать свои жизни за независимость этой гордой страны.

Список добровольцев внушал уважение. Четверо потомков генерал-фельдмаршала Петра Ласси, двое – продолжатели рода генерала от инфантерии Бориса Ласси. Восемнадцатилетний Теренций О’Брайен де Ласси и его пятнадцатилетний брат Патрик. Все шестеро – графы, то бишь ваши сиятельства.

Ещё два графа – это уже из семейства ирландских графов О’Рурков. Генерал Джозеф О’Рурк – потомок кельтского вождя по имени Рурк, который был властителем Коннахта, то есть всей западной части Ирландии. Позже их земли звались Брефни О’Рурк, они простирались от Слайго на западном побережье до городка Келлс в графстве Мит.

Так вот, этот генерал, герой Отечественной войны 1812 года, входил в свиту Александра I, когда вышел в отставку, получив в Минской губернии земельный надел, в 1848 году ходатайствовал перед царем, чтобы ему и его потомкам было разрешено именоваться ирландскими графами. Николай I начертал на прошении: «Так тому и быть». Так в Белоруссии появились ирландские графы! И вот двое его потомков тоже в отряде добровольцев.

А вот тут внук полного русского адмирала шотландца Кроуна Роберта, или Романа Васильевича по-русски. Этот замечательный человек знаменит тем, что, будучи командиром катера «Меркурий», во время войны со Швецией 1788–1790 годов взял на абордаж бриг «Снапоп», а потом заставил сдаться 44-пушечный фрегат «Венус», захватив в плен почти триста человек экипажа. Его младший сын Василий Романович с одобрения российских военных кругов помогал ирландским революционерам в борьбе против наглов и пропал без вести в 1849 году на Изумрудном острове. А теперь внук адмирала Николай Фомич, который служил на броненосце «Петропавловск», практически вместе со мной прибыл из Порт-Артура, чтобы продолжить дело своего дяди.

И таких, именно добровольцев, набралось больше двух сотен, причём все свободно говорили на ирландском и английском. Оставалось их обучить азам диверсионно-подрывной деятельности, подготовить документы, разработать план захвата пароходов, доставки оружия в Ирландию и подготовить пути отхода.

Многое уже было сделано без меня по одному из этапов давно разработанного плана, когда в САСШ отправляли Ирландца и Горца к Джеймсу Коннолли. Там были наброски формирования отряда из добровольцев, их обучения и переправки вместе с оружием в Ирландию. Для этого была организована небольшая закрытая база по подготовке этого специального подразделения, недалеко от школы боевых пловцов.

Только вот план немного изменился. Оружие теперь добровольцы должны были добыть сами. А для этого необходимо разработать планы захвата пароходов, которые от одних революционеров уплывут к дру-гим. А оплатят это всё английская и японская разведки. Мне же император поручил разработать эти планы, хотя бы вчерне. Времени оставалось немного.

Открыл следующую папку. Начал перебирать бумаги, пытаясь сложить отдельные пазлы в общую картину. Итак, пока я ехал ещё в командировку, в Лондоне прошла конференция представителей эсеров, большевиков и меньшевиков, а также националистов Польской социалистической партии, Польской национальной лиги, Финской партии активного сопротивления, Латвийской социал-демократической рабочей партии, Армянской революционной федерации, Революционной партии социалистов-федералистов Грузии и делегатов Союза освобождения.

Конференция приняла декларацию, призывающую к установлению демократического строя в России, при этом не уточняя, будет ли Россия монархической или республиканской. Ну, не смогли делегаты прийти к общему мнению. Как и не смогли прийти к общему решению о методах достижения поставленной цели. Из-за этого участники конференции не сумели договориться о создании совместного центрального бюро для оппозиционных сил.

Но на этой конференции прошло разделение партий на тех, кто принял деньги от японцев, и тех, кто отказался. Не взяли меньшевики и Союз освобождения, остальные готовы были освоить любые суммы на нужды революции от кого угодно.

Наиболее активными и высоко оплаченными агентами полковника Акаси стали основатель и руководитель Революционной партии социалистов-федералистов Грузии Георгий Габриэлевич Дезаконишвили и Конни Циллиакус – учредитель и руководитель Финской партии активного сопротивления. Именно Конни и организовал Лондонскую конференцию в июне 1903 года.

Кстати, Дезаконишвили получал в месяц от Акаси наличкой сумму, эквивалентную по курсу в семьсот пятьдесят золотых рублей, а Циллиакус – целую тысячу, что втрое превышало жалованье заведующего заграничной агентурой Департамента полиции. Не жалели япошки денег.

А сейчас эта парочка, опять же на японские деньги, организовывала закупку оружия, а также средств его доставки в Российскую империю. Насколько смогли установить наши агенты, Дезаконишвили приобрёл в Швейцарии в середине июля двадцать пять тысяч винтовок Веттерли и свыше четырёх миллионов патронов к ним.

Данные винтовки были сняты с вооружения швейцарской армии и лежали на мобилизационных складах. Винтовки пусть и старенькие, образца 1868 года, но, как и у винчестера, имели магазин на одиннадцать патронов и скорострельность до тридцати выстрелов в минуту. Надёжная машинка. Их на сегодняшний день вместе с патронами уже доставили в Лондон.

Кроме этого, видимо, с помощью английской разведки, революционерам удалось приобрести полторы тысячи новеньких револьверов Веблей и сто пятьдесят тысяч патронов к ним. Пока всё это оружие хранилось на портовых складах столицы бриттов, где у нас после известных событий были очень слабые разведпозиции из-за отсутствия людей.

Тем не менее удалось установить, что треть этого серьёзного арсенала решено было отправить через Черное море в Поти и Батуми, а остальное через Балтику – в Палангу, откуда оружие пойдёт уже по земле в Польшу и Финляндское княжество.

В настоящий момент стараниями Литвинова, того самого Максима Максимовича, который в моём прошлом-будущем был министром иностранных дел СССР, прорабатывался вопрос о приобретении английского парохода «Сириус», который, загрузившись оружием в Лондоне, должен был идти в Поти, где на внешнем рейде его будут ждать баркасы, чтобы раскидать оружие по Кавказу. Неприятной для меня информацией стали сведения, что одним из баркасов должен был руководить Джугашвили.

Конни Циллиакус с помощью делового партнера одной японской фирмы уже приобрёл небольшой, на триста пятнадцать тонн грузоподъемностью, пароход «Джон Графтон». Тут же судно было перепродано лондонскому виноторговцу Диккенсону, а затем появился новый владелец – американец Мортон. Во время этих сделок судно получило новое название – «Луна».

Также было установлено, что в настоящее время идут переговоры о «покупке» японского судна «Ункай Мару», которое стоит в Марселе, и ещё двух паровых яхт. Видимо, партия винтовок в двадцать пять тысяч и тысяча револьверов – это не всё оружие, о котором нам известно. Иначе зачем революционерам столько плавсредств.

Итак, имеем пять плавсредств, которые необходимо захватить. Пока на них английские команды, но у тех, что пойдут на Балтику, экипажи будут заменены в Копенгагене на латышей из Прибалтийской латышской социал-демократической рабочей организации, а вот будут ли менять экипаж на «Сириусе», пока не известно.

Единственное, что приходит в голову, захватывать суда необходимо в доке Роял-Виктория, на складах которого хранится сейчас оружие. Но они же не будут грузиться одновременно. Или будут? Как же не хватает данных!

Ладно, предположим, что нам удалось захватить судна. Вопрос, кто их поведёт? Вряд ли английские экипажи захотят доставить оружие в Ирландию, понимая, против кого оно будет повёрнуто. Возвращаемся к списку добровольцев. Сколько у нас имеется морских офицеров? Какой у них ценз? Смогут довести судна до Дандолка, где будут ждать фении? Вопросы, вопросы и ещё раз вопросы. А информации для ответов на них маловато. Стрельнуло в виске, а это предвестник сильной головной боли. Надо прерваться на полчасика.

* * *

Граф Эварест Патрикеевич О’Рурк с позывным Гора, крепко держась за леер, смотрел, как форштевень парохода «Сириус» режет крупные волны Ирландского моря, приближаясь к заливу Дандолк.

Если бы кто-нибудь ещё четыре месяца назад сказал ему, что он, ведущий инженер путей сообщения, коллежский асессор, автор книги «Таблицы умножения», в которой собрано 989 таблиц произведений всех трехзначных чисел на двузначные, любящий муж и отец, вместо Курской губернии окажется в Ирландском море на пароходе, перевозящем оружие для вооружённого восстания фениев, то он бы рассмеялся.

Всё началось с посещения его дома неприметного на внешний вид мужчины, который представился служащим Аналитического центра коллежским секретарём Гореловым Николаем Васильевичем. Грозная бумага, подписанная самим императором, и орден Святого Владимира 4-й степени заставили отнестись к этому невыразительному внешне мужчине с должным вниманием. Особенно после того, как гость взял подписку о неразглашении сведений, которые ему станут известны. За нарушение наказание одно – смертная казнь.

А предложил Горелов, не больше, не меньше, поучаствовать в деле борьбы за независимость Ирландии, родины его предка – графа Корнелиуса О’Рурка, который в 1760 году вместе с братом Джоном прибыл ко двору Петра III. Напомнил Николай Васильевич и о том, что род графов О’Рурк идёт от Артура, сына Рурка, короля коннаутского в Ирландии в XI веке, который владел всей её западной территорией.

Но основной причиной, по которой данное предложение было высказано, была специальность Эвареста. В секретной операции, проводимой Аналитическим центром при его императорском величестве, был необходим грамотный инженер-путеец, отлично разбирающийся во всей этой кухне. Кроме того, за Эвареста Патрикеевича просили хорошо знающие его люди.

В спецшколе, которая находилась на одном из полуостровов Финского залива, недалеко от бывшей крепости Тронгзунд, Эварест узнал об одном из рекомендателей. Им оказался троюродный брат граф Евгений Вальдемарович О’Рурк, отец которого был членом Государственного совета. Евгений, будучи капитаном и командиром 7-й горной батареи Кавказской Гренадёрской артиллерийской бригады, также решил поучаствовать в этой авантюре. Заодно и брата порекомендовал, когда узнал, что требуется инженер-путеец.

А в Лондоне Эварест встретился с ещё одним троюродным братцем – Карлом Ипполитовичем, который куда-то пропал два года назад из столицы, после того, как с отличием окончил Санкт-Петербургский университет. О его судьбе ничего за всё это время не смог узнать его отец – граф Ипполит О’Рурк, который был генерал-майором и командиром дивизии. Хотя и граф Вальдемар, как выяснилось, ничего не узнал о племяннике, несмотря на своё положение.

А Карл Ипполитович, оказывается, отзывается теперь на позывной Ирландец и вместе с лидерами фениев формирует подразделения ИРА – Ирландской республиканской армии, а также руководит захватом судов с оружием, которое вместо русских революционеров попадет к бойцам ИРА.

Мысли графа вернулись на неделю назад. Он вспомнил, как встретился с Карлом.

– Здравствуйте, господа. Меня зовут Ирландец, на время захвата оружия и доставки его в Дандолк являюсь вашим командиром, – на чистом английском языке с лёгким ирландским акцентом произнёс молодой, лет двадцати пяти, человек с щегольской ниткой усиков и как денди лондонский одетый.

Эварест Патрикеевич, как и остальные одиннадцать командиров боевых пятёрок, с изумлением смотрели на молодого человека, который, войдя пару секунд назад в комнату конспиративной квартиры, буквально, как говорится, взял быка за рога, сразу приступив к делу.

Но если остальные были удивлены молодостью и напором Ирландца, то Эварест находился в шоке, узнав в новом командире своего пропавшего два года назад троюродного брата, который между тем уже излагал план операции.

– Итак, господа, сегодня закончится погрузка оружия на пароходы «Сириус» и «Луна». «Сатурн», бывший «Ункай Мару», и две паровые яхты «Меркурий» и «Уран», по данным из Марселя, прибудут сюда через три дня и также будут грузиться в доке Роял-Виктория. Задача двух отрядов по шесть пятёрок захватить сегодня ночью оба парохода и нейтрализовать их команды… – Новоявленный командир сделал паузу и обвёл твердым взглядом собравшихся. – На тренировочной базе вы все неоднократно проделывали эту операцию на судне для тренировок. Суда похожи. Различия есть, но не существенные. Захват облегчается ещё и тем, что, по сложившейся традиции английского торгового флота, перед выходом в море почти вся команда будет отпущена на берег до двух склянок. Поэтому захват плавсредств начинаем одновременно в ноль-ноль часов. Вопросы?

– Лоцманы будут, чтобы выйти из Темзы? Или рискнём сами по фарватеру пройти? – задал вопрос командир первой пятёрки, состоящей из морских офицеров, которые должны были осуществлять управление одним из судов.

– Лоцманы будут. Сразу скажу – надёжные люди. За них поручились. А с предателями фении расправляются просто – разбивают ломом колени на обеих ногах. Иногда и руки в локтях, оставляя человека на всю жизнь калекой. Вот такая суровая местная действительность, господа. Лоцманы доведут до Грейвзенда. Там их высадите. Они и следующую партию плавсредств поведут. Ещё вопросы?

– Нет вопросов, – за всех ответил командир первой пятёрки.

Насколько Эваресту было известно, этот мужчина лет сорока был капитаном 2-го ранга и командиром истребителя на Балтике, но теперь это был доброволец с позывным Гик, который получил в школе или на курсах. Там каждый из добровольцев получал прозвище, которое почему-то называли позывным. Может, чтобы не обидно было. И дальше курсантов инструкторы школы называли только по позывным.

Много нового и интересного узнали на этих курсах. Три месяца пролетели как один день. Первый месяц занятий в большей степени состоял из постоянных марш-бросков, стрельбы из всех видов оружия, рукопашного боя и изучения минно-взрывного дела.

Эваресту этот месяц дался тяжело. Всё-таки не мальчик, до сорока всего три года осталось. Да и физическая подготовка была не на высоте, кроме модной гимнастики Анохина, которой занимался периодически, и это ещё мягко сказано, больших нагрузок граф давно не испытывал.

Даже пару раз хотел всё бросить, когда мышцы ночью сводило судорогой и от боли готов был лезть на стену. Возникали ощущения, что сейчас мышцы сломают кости. Но, глядя на таких же «старичков», сумел эти курсы всё-таки закончить.

На втором месяце начались занятия по тактике партизанской войны с применением опыта англо-бурской войны: засады, подрывы поездов. Здесь уже пригодились и знания Эвареста, который указывал, на каком участке путей их лучше подрывать, чтобы состав полностью сошёл с рельсов.

Разрабатывали планы нападения на штабы, склады, небольшие гарнизоны, учились выводить из строя целые участки железных дорог, взрывать мосты, линии телеграфно-телефонной связи, организовывать диверсии на военнопромышленных объектах, используя как промышленную взрывчатку, так и подручные средства. Чего только стоил состав из бензина и гудрона в стеклянной бутылке с запалом из тряпки, пропитанной тем же бензином, или из штормовой спички.

Кроме того, на выпускников этих курсов была возложена задача создать агентурную сеть на территории Ирландии. Лучшие топтуны Дворцовой полиции обучали курсантов приёмам слежки и тому, как от неё избавиться. Обучали основам грима: как накладывать парики, клеить бороды и усы, рисовать шрамы, свежие ссадины и татуировки. В таком виде ездили на практические занятия в Выборг.

Научили курсантов и как с помощью подручных средств изготовить поддельные британские документы, учили рисовать обыкновенными ученическими ручками и химическими карандашами печати и штемпели английских служебных бумаг.

За две недели до окончания курса пригнали на базу пароход, и начались интенсивные тренировки по его захвату с воды и с земли. Из морских офицеров сформировали пять пятёрок, тех, кто поведет захваченные плавсредства с оружием из Лондона в Дандолк.

В основном из моряков были сформированы и группы захвата парохода с воды, причём не только с лодок, но и вплавь, хотя августовская водичка была уже прохладной. Но для этого привезли специальные костюмы из прорезиненного материала, которые вместе с тёплым бельём позволяли находиться в холодной воде с относительным комфортом.

Почему для атаки с воды формировались морские пятёрки? Всё дело в том, что все морские офицеры в своё время в достаточной мере походили на шлюпках, полазили по вантам и шторм-трапам, да и плавать умели практически все.

А вот для атаки с земли через трап сформировали пятёрки из сухопутчиков. Из них же в основном были также отобраны меткие стрелки, которых должны будут уже на месте вооружить винтовками с оптическими прицелами. Им в течение месяца давали отдельные уроки по снайперской стрельбе.

И вот наконец-то выпускной экзамен, который состоит в захвате трёх пароходов и двух яхт, на которых революционеры должны были переправить оружие из Лондона в пределы Российской империи. Но, по плану Аналитического центра, это оружие пойдёт на вооружение бойцов ИРА.

Эварест вспомнил, как ему удалось переговорить с пропавшим братом, когда все участники совещания вышли из комнаты, а его новый командир попросил остаться.

– Карл, это ты?

– Я, Эварест, я.

– Но… Как?! Где ты пропадал всё это время?! Дядя Ипполит и тётя Кристина с ума сходят от неизвестности. Да и дядя Вольдемар пытался тебя найти…

– Эварест, ты же подписывал бумагу о неразглашении сведений, которые станут тебе известны во время этой операции? – с грустной усмешкой произнёс младший из братьев. – Так вот, я такую бумагу подписал больше двух лет назад. Потом – обучение на спецкурсах, и уже год я работаю с фениями и являюсь одним из руководителей намечающегося восстания в Дублине, Белфасте и в других городах Ирландии.

– А как же родители? – севшим голосом спросил Эварест Патрикеевич, удивлённо глядя на своего младшего троюродного брата.

– Отец знает, что я выполняю специальное поручение государя. А для остальных я пропал в столице два года назад. С большой вероятностью, стал жертвой разбойного нападения грабителей с моей смертью и «похоронами» в Неве или Фонтанке.

– А как же тётя Кристина? – Эварест почувствовал, что на глазах начали наворачиваться слёзы.

– Я думаю, что папа ей сказал. Но они будут молчать.

– Но ты же вернёшься?

– Эверест, это ваша группа будет задействована в восстании до того времени, пока будет идти война с Японией. Потом вы будете переправлены в Россию. Я же останусь в Ирландии до тех пор, пока буду здесь нужен. И сколько это продлится, не знает никто. Да ещё и пережить восстание надо. А это будет нелегко. Англичане будут его подавлять со всей решимостью и жестокостью.

– Ты думаешь, что восстание обречено на провал?

– Вернее всего, да. Силы несоизмеримые. Но ирландцы решительно настроены на него. И таких много. Ну а мы поможем и старой, и новой родине.

Эварест очнулся от воспоминаний из-за брызг, прилетевших в лицо. «Сириус» шёл головным, а за ним в кильватерную колонну выстроились ещё два парохода и две яхты.

Захват «Сатурна» и «Луны» прошёл как-то буднично. В ноль-ноль часов к их бортам пристали по два шлюпа, вверх полетели кошки с верёвками, по которым, как цирковые акробаты, взлетели бойцы, вооружённые наганами с глушителями.

Торговый флот есть торговый. На обоих судах все, кто не сошёл на берег, спали. Поэтому обошлось без жертв со стороны экипажа. Всех просто связали и спустили в трюм в отдельный отсек. Затем вместе с поднявшимися на борт бойцами групп захвата встретили вернувшихся с берега остальных членов экипажа, которых также переправили в трюм, а шлюпки подняли на палубу.

Утром после прибытия лоцманов вышли из дока на реку, благо все формальности были выполнены старой командой ещё вчера. Дошли до Грейвзенда, где высадили лоцманов, дальше – пролив Па-де-Кале, а потом – Ла-Манш и остров Сант-Энн, где простояли на якоре пять суток, вызывая интерес рыбаков-контрабандистов. Но те, наученные опытом, со своим интересом к пароходам не лезли.

Дождавшись «Сатурна», яхт «Меркурий» и «Уран», уже впятером пошли в Ирландское море. Скоро на горизонте появится залив Дандолк. Эварест передёрнул плечами, представляя, что придётся таскать ящики с оружием и патронами и перегружать их на различные посудины, которые потом развезут его по побережью, а дальше – высадка их отряда и замена экипажей на ирландцев. Суда ещё пригодятся.

Глава 12
Фении

– Итак, братья, нам удалось захватить и доставить в Ирландию сорок тысяч винтовок Веттерли, свыше четырёх миллионов патронов к ним. Кроме того, у нас теперь есть полторы тысячи револьверов Веблей и сто пятьдесят тысяч патронов для них, десять семидесятипятимиллиметровых горных орудий с полутора тысячами снарядов, три тонны динамита, две тысячи детонаторов и сто футов бикфордова шнура. Русские революционеры поделились с нами таким богатством… – Щеголеватый молодой человек по прозвищу Ирландец, усмехнувшись, замолчал и обвёл взглядом собравшихся за столом конспиративной квартиры руководителей готовящегося восстания в Дублине и других городах Ирландии.

На него восторженно смотрели лидеры Гэльской лиги Патрик Пирск и Томас Макдон, Артур Гриффит – создатель Общества Гэльса, представители Верховного совета Ирландского республиканского братства Томас Кларк, Булмер Хобсон и Шон МакДирамада. На глазах Джеймса Коннолли – организатора Ирландской социалистической республиканской партии – застыли слёзы гордости.

Именно он нашёл и привёз из САСШ этого молодого человека и его друга по прозвищу Горец. Кроме прозвищ о них мало что было известно, но к нему в Штатах они пришли с рекомендациями от самого Иеремии О’Донована. Тот к этому времени отошёл от дел, но его слово ещё имело значительный вес среди Братства фениев в Америке.

Пришли эти два молодых человека не только с рекомендацией, но и с крупной суммой денег, которые они готовы были пожертвовать на создание Ирландской республиканской армии.

Идея создания новой боевой организации по окончании «динамитной кампании» О’Донована витала в воздухе. А здесь ребята принесли готовую программу действий по созданию независимой Ирландии и Конституцию ИРА, в которой были закреплены основные задачи организации.

Их было три. Первая: защищать, поддерживать и охранять права и свободы, общие для всех граждан Ирландии. Вторая: создавать и оснащать с этой целью боевые отряды Ирландской республиканской армии, которые будут служить интересам Ирландской республики, когда таковая будет объявлена. Третья задача: объединять на службе Ирландии ирландцев всех убеждений, всех партий и классов.

Ирландец и Горец предложили начать формировать боевые отряды в Америке из тех, кто готов был посвятить себя борьбе за независимую Ирландию. Они должны были стать ядром вновь создаваемой боевой организации и инструкторами при становлении боевых групп и отрядов в городах Изумрудного острова.

Для этого рядом с городом Цинциннати штата Огайо выкупили разорившееся имение, построили казармы, куда вскоре прибыли отобранные первые пять десятков молодых ирландцев, чьи родители были участниками Гражданской войны 1861–1865 годов в САСШ и служили в 69-м Нью-Йоркском пехотном полку, состоявшем преимущественно из этнических ирландцев.

Позже, в период 1866–1871 годов, именно бойцы этого полка составили костяк отряда фениев, которые предприняли пять набегов на британские учреждения в Канаде. На пуговицах, украшавших их зелёную униформу, красовалась надпись «Ирландская республиканская армия».

Надо сказать, что Цинциннати, как и весь штат Огайо, считается родиной большого количества потомков ветеранов той гражданской войны, поскольку эти земли были им дарованы в качестве платы за участие в боевых действиях. Именно здесь осела большая община ирландцев-фениев, которые с воодушевлением восприняли идею возрождения ИРА.

Эти первые пятьдесят добровольцев написали следующие заявления и зачитали их перед общим строем: «Я, нижеподписавшийся, желаю поступить на службу Ирландии в ряды Ирландской республиканской армии. Я подписываюсь под Конституцией ИРА и выражаю своё согласие и повиновение каждой её статье. Я всегда готов выступить на защиту моей Ирландии. Клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни. Если же я нарушу эту мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара, всеобщая ненависть и презрение моих братьев-фениев».

И начались тренировки. Джеймс Коннолли удивлялся, откуда эти два молодых человека столько знают о военной подготовке. Причём какой-то особенной, нацеленной на бои в городе, засады на дорогах, подрывы железнодорожных составов, путей, мостов. Где они могли получить столько знаний о конспирации, слежке и контрслежке, переодевании, подделке документов? И самое главное – откуда у них столько денег?

Когда он спросил об этом Ирландца, тот с усмешкой ответил, что год назад взял большой кредит в Городском банке Нью-Йорка на Уолл-стрит, а полученные средства потратил на покупку акций финансовой компании «LEF»^[6], которая обещала двести процентов прибыли в год. Внесённые в кассу ИРА сначала пятьдесят тысяч – это была половина кредита, а сто тысяч долларов – это полученная прибыль в «LEF». Следующую годовую прибыль они с Горцем также передадут в ИРА.

Коннолли сначала поверил, но вспомнив, как улыбнулся Ирландец, понял, о каком кредите тот говорил. В ночь на 20 мая 1902 года неизвестные проникли в Городской банк Нью-Йорка на Уолл-стрит. Как писали газеты, они воспользовались дубликатами ключей, сделанными с помощью восковых слепков. Как это им удалось – неизвестно.

За ночь воры опустошили хранилище на сумму в сто десять тысяч долларов. Удачливые похитители покинули банк утром, дождавшись смены городского караула и закрыв за собой двери. Никто их даже не увидел. Пропажу обнаружил ближе к обеду хранитель сейфа. Это ограбление банка на Уолл-стрит всколыхнуло Америку хлеще, чем похождения банды Бутча Кэссиди на Диком Западе.

На следующий день «New York Journal of Commerce» выпустил большую статью о случившемся под заголовком «Великое ограбление банка». Позже было опубликовано объявление о «Вознаграждении в $5000» за возвращение банковского имущества. Затем награду увеличили до десяти тысяч. Но прошёл год, а о похитителях огромной суммы так ничего полиция Нью-Йорка и даже агенты Пинкертона не выяснили.

Почему Джеймс Коннолли подумал так? Очень просто. Кто бы дал молодому ирландцу, пусть и неплохо одетому, кредит в сто тысяч долларов без залога имущества? Средний заработок обычного ирландца в год составляет триста-пятьсот долларов. Ирландцы – изгои Америки. Очень часто можно увидеть объявления: «Для ирландцев работы нет». Джеймс сам получал меньше тысячи долларов в год, занимая неплохую должность секретаря.

Своими догадками Коннолли с Ирландцем и Горцем делиться не стал, но они даже добавили в его глазах авторитета этим молодым людям. Взять банк, не оставив следов, разумно распорядиться деньгами, разработать план борьбы за независимость Ирландии и энергично начать его осуществлять. Это говорило об уникальных способностях этих молодых людей, которые буквально вдохнули свежую струю в дело борьбы за независимую Ирландию.

Первая партия подготовленных инструкторов уеха ла в Ирландию полгода назад. Их было всего двести человек, но к сегодняшнему дню численность хорошо обученных бойцов ИРА составляет чуть больше двадцати тысяч, а общее количество членов ИРА уже больше пятидесяти тысяч человек, если брать все города Ирландии.

Отслеживалось количество членов Ирландской республиканской армии по членским картам и взносам. Записавшийся в ИРА и давший клятву получал членскую карточку «Книжка члена ИРА». Кроме того, добровольцы во всех городах страны были обязаны платить ежемесячный членский взнос, пропорционально своим доходам. Сумма взноса указывалась в книжечке и на членской карточке. На эти деньги, а также на пожертвования, которые шли из Америки от ирландских общин и даже от ирландских банд, снимали помещения для занятий и тренировок по проведению диверсий, стрельбе, конспирации и прочему, что могло понадобиться бойцам ИРА во время восстания.

Инструкторами выступали прибывшие бойцы, которые обучали бойцов ИРА тому, чему успели обучиться в Америке у таких спецов, как Ирландец и Горец, а также ветеранов Гражданской войны в Америке и нападений фений на британцев в Канаде.

Подавляющее большинство бойцов составили католики от двадцати до тридцати лет, фабричные рабочие и разночинцы. Все они горели желанием освободить свою родину от английских оккупантов. Всё дело упиралось в оружие. На те средства, которые получала ИРА, удалось вооружить в основном охотничьим оружием не больше пяти тысяч бойцов, которые составили костяк боевых отрядов.

Но для восстания оружия надо было много. Захват арсенала в Дублине и в других английских гарнизонах не особо улучшил бы обстановку, но при этом была большая вероятность потерять самых подготовленных бойцов без стопроцентной гарантии успеха операции.

И тут прибывшие из Америки месяц назад Ирландец и Горец, привезшие двести тысяч долларов в кассу ИРА, пообещали достать много оружия и привезти ещё основательно подготовленных бойцов-инструкторов, командиров для боёв в городе и диверсионных операций.

И вот сейчас Ирландец говорил о том, во что трудно было поверить. О таком количестве оружия, боеприпасов к нему и взрывчатки с детонаторами можно было только мечтать. Про орудия вообще никто даже и не думал, а тут целых десять, да по сто пятьдесят снарядов к каждому. Теперь надо найти тех, кто с ними будет управляться.

А если учесть то оружие, которое успели купить на привезенные двести тысяч, то получалось больше пятидесяти тысяч хорошо вооружённых фениев, готовых ценой жизни отстоять независимость Ирландии.

Кроме того, руководители восстания надеялись на добровольцев республиканцев из других стран, а также на то, что и простой народ Англии, возможно, их поддержит. Эту идею также предложила эта уникальная парочка. Причём им как-то удалось разрешить разногласия между представителями основных политических движений в Ирландии. Да что там говорить, деньги, которые поступали от ирландских банд Нью-Йорка, Бостона, также пошли после того, как Горец и Ирландец переговорили с их предводителями. Талант, он талант во всём!

Между тем Ирландец, прерывая воспоминания Джеймса, продолжил:

– Братья, я хочу вас познакомить с первой тройкой инструкторов-командиров, которые возьмут на себя командование отдельными подразделениями и планирование отдельных операций. Позвольте представить… – молодой человек отошёл к двери в комнату и приглашающе махнул рукой.

В зал для совещаний зашёл мужчина лет сорока, с интеллигентным лицом и вежливо, с достоинством поклонился присутствующим.

– Итак, командир-инструктор по планированию операций по подрыву эшелонов, железнодорожных путей и мостов с позывным Гора.

Представленный мужчина вновь с достоинством поклонился.

– Следующий командир-инструктор с позывным Бустер будет командовать нашей артиллерией и подготовкой расчётов.

При этих словах Ирландца в комнату зашёл мужчина лет тридцати – тридцати пяти, военную выправку которого нельзя было скрыть партикулярным платьем. Военная косточка просто сквозила в каждом его движении. Вошедший резко кивнул головой и непроизвольно попытался щелкнуть каблуками туфель.

Руководители восстания с любопытством рассматривали представленных командиров, которые с таким же любопытством смотрели на присутствующих в комнате.

– И ещё, братья… Чтобы не было никаких недоговорённостей, вы видите перед собой потомков графа Корнелиуса О’Рурка, который в 1760 году отбыл ко двору русского императора Петра Третьего. Напомню, что род графов О’Рурк идёт от Артура, сына Рурка, короля коннаутского в Ирландии в одиннадцатом веке, который владел всей её западной территорией.

Когда Ирландец закончил, двое мужчин вновь склонили головы, а сидящие за столом руководители вскочили и склонились в ответном поклоне, у некоторых вырвалось: «Ваши сиятельства…»

Ирландец весело усмехнулся и, повернувшись к двери, вновь призывно махнул рукой. Когда в комнату зашёл мужчина лет сорока, в котором за версту можно было узнать морского офицера, произнёс:

– А теперь позвольте представить внука великого шотландца Кроуна Роберта, который стал полным русским адмиралом. Его позывной – Гик. Он будет командовать всеми захваченными нами судами и осуществлять переброску вооруженных отрядов по побережью, а также решать вопросы по снабжению восставших всем необходимым морским путём. Сейчас решаем вопрос по вооружению захваченных пароходов и доставке из Марселя двадцати закупленных семидесятипятимиллиметровых полевых пушек и трехсот снарядов к каждой.

– Великолепные орудия с гидропневматическим тормозом отката, что позволяет вести огонь без уточнения прицела после каждого выстрела. Хорошо подготовленный расчет может дать тридцать выстрелов в минуту, – задумчиво произнёс Бустер. – Надо будет людей тренировать.

– А откуда деньги на закупку пушек? – нервно произнёс Артур Гриффит.

– Друзья помогли и в Америке, и во Франции, – с усмешкой ответил Ирландец.

– Русские друзья?! Насколько я понял, перед нами русские добровольцы с шотландскими корнями. И, насколько я понял, остальные командиры-инструкторы тоже русские? И они все аристократы? – как-то неуверенно и смущённо произнёс представитель Верховного совета Ирландского республиканского братства Томас Кларк, самый старший по возрасту из присутствующих руководителей восстания.

– А вас что-то смущает? – весело спросил Ирландец.

– Но наше воззвание – объявление независимой республики Ирландии, и аристократы, тем более русские… – тихо пробормотал Томас.

– А можно прочитать ваше воззвание? – решительно произнёс Бустер, он же граф Евгений О’Рурк.

– Пожалуйста, ваше сиятельство, – Шон МакДирамада с почтением протянул лист бумаги, исписанный каллиграфическим почерком.

– Читайте вслух, граф, – с усмешкой произнёс тот, кого рекомендовали как внука адмирала Кроуна.

– Хорошо, – произнёс Евгений и поставленным голосом начал декламировать: – «Мы пережили века возмущения, вынужденной нищеты и горьких страданий. Наши права и свободы попрала чужеземная аристократия, которая относится к нам как к врагам, узурпировала наши земли и забрала из нашей несчастной страны все материальные богатства. Настоящие владельцы земли были удалены, чтобы освободить место для скота, и отправлены через океан в поисках средств к существованию и политических прав, в которых им было отказано дома, в то время как наши люди, мысли и действия были обречены на гибель и гибель».

Инструктор-командир с позывным Гора хмыкнул и перебил читающего:

– Да, брат, именно так наш великий предок и оказался пусть не за океаном, но в далёкой России, которая стала всем нам второй родиной.

– Да, так всё и было, – согласился с Эварестом Евгений и продолжил чтение: – «Но мы никогда не теряли память и надежду на национальное существование. Мы напрасно апеллировали к разуму и чувству справедливости господствующих сил. Наши самые мягкие возражения были встречены насмешками и презрением. Наши призывы к оружию всегда были безуспешными. Сегодня, не имея достойной альтернативы, мы снова обращаемся к силе как к нашему последнему ресурсу. Мы заявляем, что лучше умереть в борьбе за свободу, чем продолжать существование в условиях абсолютного бесправия».

– Хорошо сказано. Готов подписаться под каждым словом, – на этот раз чтеца перебил Николай Фомич Кроун.

– «Все люди рождаются с равными правами, и, объединившись, чтобы защитить друг друга и разделить общественное бремя, справедливость требует, чтобы такие ассоциации зиждились на основе, которая поддерживает равенство, а не разрушает его. Поэтому мы заявляем, что не в силах больше выносить проклятие монархического правительства, мы стремимся основать республику на всеобщем избирательном праве, которая обеспечит для всех внутреннюю ценность. – Бустер хмыкнул, покрутил головой и продолжил чтение: – Земля Ирландии, в настоящее время находящаяся во владении олигархии, принадлежит нам, ирландскому народу, и нами она должна быть восстановлена. Мы также заявляем, что мы выступаем за абсолютную свободу совести и полное разделение Церкви и государства. Мы обращаемся к Высшему Суду за доказательствами справедливости нашего дела. Вся история нашей борьбы за независимость Ирландии свидетельствует о безупречности наших страданий, и мы заявляем перед лицом наших братьев, что не собираемся воевать против народа Англии – наша война ведется против аристократической саранчи, будь то английская или ирландская, которая съела зелень наших полей».

Тут не выдержал и хмыкнул Гик.

– Что-то не нравится, господин Кроун? – с каким-то вызовом спросил Томас Кларк.

– Не нравится, господин Кларк. Не нравится, что вы всю аристократию записали в саранчу. Кроме олигархов есть и военная аристократия. Мой отец ушел в отставку в звании вице-адмирала. Последние годы служил комендантом города Николаев, это на юге России. Так вот, помимо погон и орденов он заслужил лишь небольшой дом. Когда отец умер, то пенсии, которую стали выплачивать матери, с трудом хватало на содержание дома, поэтому я и братья, чем могли, помогали ей… – Николай Фомич сделал паузу, а потом продолжил: – Да и я к своим годам кроме звания капитана второго ранга и нескольких орденов ничего не имею. Ни семьи, ни кола, ни двора. Мотаюсь с одной эскадры на другую, с одного корабля на другой. Так что, как говорят марксисты-социалисты, меня можно отнести к военному пролетарию. А мой дед родился на ферме Мортун, в миле к северу от города Перта, в семье ирландских крестьян-арендаторов. И герб Кроуна он заслужил в Российской империи потом и кровью.

Николай Фомич замолчал, зато продолжил граф Эвераст О’Рурк:

– А я хоть и потомок властителя Коннахта, то есть всей западной Ирландии в одиннадцатом веке, но перед вами – простой инженер-путеец. Поэтому добавлю, что кроме военной есть ещё и рабочая аристократия. И самое главное, мы здесь все добровольно готовы отдать свои жизни за независимую Ирландию.

– Господа! Господа! Давайте дослушаем воззвание до конца и лишь потом будем спорить, – примиряющим тоном попросил Ирландец.

Евгений хмыкнул, крутанул правой рукой ус и продолжил:

– «Республиканцы всего мира, наше дело – ваше дело! Наш враг – ваш враг! Пусть ваши сердца будут с нами! Что касается вас, рабочие Англии, мы желаем не только вашего сердца, но и вашего оружия, вашей борьбы совместно с нами! Вспомните голод и деградацию, принесенные вам угнетением труда! Вспомните прошлое, смотрите в будущее и отомстите за себя, предоставив свободу своим детям в предстоящей борьбе за свободу человека! Чтобы всё это произошло, мы, нижеподписавшиеся от имени ирландского порабощённого народа, провозглашаем Ирландскую республику.

Бустер замолчал и на этот раз молча покрутил ус, потом обвёл взглядом присутствующих в комнате и произнёс:

– А что, господа, весьма недурно. За независимую Ирландию, я готов увидеть её и республикой, тем более если этому поможет России.

* * *

Роберт Кейн лежал, замаскировавшись, на чердаке старого четырехэтажного дома и ждал свою цель. Перед ним лежал охотничий карабин Манлихера, тщательно почищенный с утра и с уже досланным патроном. Таких винтовок было закуплено для ИРА немного, и все они были розданы лучшим стрелкам для выбивания английских солдат в городских условиях из засад. Небольшие размеры карабина позволяли прятать его среди инструмента или в специально заказанном футляре, выполненном под тубус для больших чертежей.

Роберт и в этот раз изображал чиновника и пронёс на чердак карабин в футляре, с которым не расставался, получив карабин. Разве мог кто-нибудь заподозрить в приятном, аккуратно и довольно богато одетом мужчине средних лет безжалостного истребителя английских патрулей города Голуэй.

Этот небольшой город на западном побережье Изум рудного острова в XVI и XVII веках из-за экономических причин оставался по большей части лояльным английской короне даже во время гэльского возрождения. Тем не менее к 1642 году город был в союзе с Ирландской католической конфедерацией во время Войны трех королевств.

Во время английского завоевания Ирландии войска Кромвеля сумели захватить город только после девятимесячной осады. Торговые династии Голуэя были уничтожены, и город пришёл в упадок, ещё больше усиленный во время Великого голода.

Примечательностью города стали казармы Ренмор, которые служат штабом полка Коннахтских рейнджеров Британской армии. Этот полк был сформирован из самых активных ирландцев и сейчас был разбросан побатальонно между Суданом и Индией, а в его казармах десять дней назад разместили королевских фузилеров из полка лондонского Сити.

В воскресенье 1 ноября 1903 года в День всех святых и поминания усопших началось восстание Ирландской республиканской армии. Одновременно выступление ИРА произошло на восточном побережье в столице Дублине, а также Дандолке, Ашборне, Эннискорти, куда были брошены основные силы восставших. На западном побережье восстали Лимерик, Эннис, Голуэй, Слайго.

Везде действовали одинаково: захват узловых точек – почтамт, телеграф, вокзал, порт, арсенал, полицейские участки и типографии. Вокруг казарм английских гарнизонов мгновенно воздвигались баррикады и на прямую наводку выставлялись орудия. После этого выдвигалось требование о сдаче. А в типографиях уже печатали листки с воззванием об образовании Ирландской республики.

Неожиданно для всех выступление ИРА оказалось успешным, несмотря на то что, как потом стало известно, англичане знали о готовящемся восстании, но не смогли быстро среагировать на него. Всё произошло слишком быстро и организованно.

В Дублинском замке, над которым в обед взвился ирландский флаг, уже вечером состоялось первое совещание нового правительства Ирландской республики, в которое вошли Патрик Пирск, Томас Макдон, Артур Гриффит, Томас Кларк, Булмер Хобсон, Шон МакДирамада и Ирландец. Джеймса Коннолли единогласно выбрали президентом вновь образованного государства.

В этот же день президент республики обратился через телеграф ко всем ведущим странам мира с обращением о признании Ирландской республики как нового государства на международной карте мира.

Неторопливость британского правительства и неподготовленность к такой ситуации английских войск позволили восставшим в течение трёх дней занять ключевые военные точки-форты, организовать связь между городами и даже собрать три блиндированных поезда, вооруженных пушками и пулемётами, которые нашли в арсенале Дублина.

Благодаря этим поездам удалось быстро решить вопросы с небольшими гарнизонами англичан внутри острова. Через пять дней уже в любом уголке Ирландии знали, что на острове теперь республика.

К сожалению, не все жители острова, особенно в Северной Ирландии, встретили эту новость с воодушевлением. Тем не менее за эти пять дней количество членов ИРА увеличилось до ста пятидесяти тысяч человек, что, конечно, радовало, но опять встала проблема с оружием. Захваченного в арсеналах хватило, чтобы вооружить ещё только пятнадцать тысяч.

А на шестой день британцы начали действовать – и не так, как от них ожидали. Вместо того чтобы напасть на восточное побережье, где были собраны основные силы восставших, англичане организовали десантные операции на западе. Первым под удар попал Голуэй.

Мощные пушки кораблей не позволили воспротивиться высадке на берег королевских фузилеров из полка лондонского Сити, но в городе для них устроили настоящую бойню, что привело к тому, что броненосец и два крейсера открыли огонь по городу.

Двенадцати– и десятидюймовые снаряды стирали в порошок дома, но и из их развалин по оккупантам вёлся огонь. Силы оказались неравными, и через два дня город пал, но остались те, кто решил бороться до конца. Таким был Роберт Кейн, уроженец города Цинциннати штата Огайо.

Пройдя обучение у Ирландца и Горца, Роберт потом сам был долгое время инструктором в Ирландии. В конце концов, судьба его закинула в Голуэй, который он защищал два дня, а после разгрома восставших, отсидевшись пару дней в пустующей квартире какого-то чиновника из порта, приступил к тому, чему его усиленно обучали – к отстрелу британских солдат.

Прошла всего неделя, и о нём уже говорили в городе как о Голуэйском снайпере, который британцев бьёт влёт, как бекасов. За эту неделю англичане захватили все важные города западного побережья, где ИРА также перешла к партизанской войне, а вот на восточном побережье нападений пока не было. Это объяснялось в первую очередь тем, что в европейских газетах стоял страшный шум по поводу признания Ирландской республики.

Во Франции, президент которой молчал, начали формироваться отряды добровольцев в ИРА. В Марсель, ставший их базой, начали стекаться множество авантюристов и революционеров из Италии и Германии. Потянулись в город-порт и большие группы басков из Испании, которые считали себя потомками кельтов. Лидеры II Интернационала призвали поддержать борьбу ирландского народа. На лондонских верфях, в доках и на шахтах прошли стачки английского пролетариата в поддержку ирландцев.

Николай II подлил масла в огонь, сделав заявление через прессу о том, что если Российская империя имеет различные договоры и взаимоотношения с республиканской Францией, то он не видит ничего страшного в том, чтобы иметь международные отношения и с Ирландской республикой.

Вильгельм II не отстал от своего друга Ники и через германские газеты озвучил похожее мнение. Австро-Венгрия многозначительно молчала, но в её прессе промелькнули статьи о том, что для решения вопроса с ирландцами можно создать и Англо-Ирландское королевство. Итальянское королевство безмолвствовало, но поток добровольцев из него был самым большим. А на Балканах спорили о том, сколько новое государство продержится.

Пока официально Ирландскую республику никто не признал, но заявления двух монархов заставили Георга V и правительство Британии отказаться на время от решительного захвата Дублина.

Кейн осторожно приподнял голову и посмотрел в проделанную им дыру метрах в двух от слухового окна. Этот дом был выбран Робертом неслучайно. Во-первых, мимо него проходил маршрут движения английского патруля, а во-вторых, у него здесь было предусмотрено три варианта отхода, два – по люкам, ведущим из подъездов на чердак, еще один – по пожарной лестнице.

Еще подготовлена веревка с узлами, длины и крепости достаточной, чтобы привязать ее и спуститься по ней во двор. Это четвертый вариант отхода. Как учил Ирландец, прежде чем сесть в засаду, придумайте минимум три, а лучше пять вариантов отхода. Тогда есть большая вероятность остаться живым и свободным после акции.

«Четыре варианта отхода – более чем достаточно в такой ситуации, тем более что преследования стоит ожидать, только если все пойдет не так, как надо», – подумал Кейн и осторожно подтянул к себе карабин.

В конце улицы появляется патруль. Раньше они ходили по трое, но в последние три дня количество патрульных увеличили вдвое. Теперь они медленно идут посередине улицы, ощетинившись винтовками. Двое замыкающих и вовсе всю дорогу пятятся, прикрывают тыл – здесь полюбили стрелять в спину.

Двигается патруль мелкими шагами, стволы их винтовок отслеживают безмолвные окна. Научились. Завидев патруль, немногочисленные прохожие останавливаются. Уже все знают, что британцы готовы в любой момент открыть огонь – на движение на крыше, по подозрительному человеку, да просто так, чтобы заглушить рвущийся наружу ужас. Британские солдаты не чувствуют себя в этом городе в безопасности. Им в Ирландии вообще нигде нельзя чувствовать себя в безопасности.

Кейн прицелился, скосив взгляд, отметил для себя, где лежат две запасные обоймы, потом вдохнул-выдохнул несколько раз, успокаиваясь.

«Всё, дальше пропускать нельзя, могут выйти из зоны обстрела», – подумал он, задержал дыхание и потянул спуск.

Выстрел. Перезарядка. Выстрел. Перезарядка, и так ещё три раза. Потом быстро, но без лишней спешки вставить новую пачку. Дослать патрон, прицелиться и выстрелить. Всё! Трое лежат с пробитыми головами, четвёртый дергается на земле. Пуля попала в шею – не жилец. А двое орут благим матом, держась за пробитые бёдра.

Как учил Ирландец, раненые отвлекут на себя внимание помощи, что поможет уйти из засады. К тому же они заражают паникой остальных солдат. Лучше быть убитым, чем раненым, а потом никому не нужным инвалидом.

«Сорок три убитых и одиннадцать раненых. И это только начало», – подумал Кейн, поднявшись и на корточках отойдя в глубину чердака.

Карабин и пачку с патронами – в тубус. Щеткой отряхнуть костюм. Её также в тубус. Люк, подъезд и двор – темный, сырой, из окон почти ничего не видно, особенно если знаешь, как идти. А если кто и увидит, то сможет дать описание: обычный чиновник, роста выше среднего, усы и густая борода, очки, ничем не примечательная одежда. Да и не любят здесь откровенничать. Из описания выпадает тубус, но это лучше, чем идти с карабином в руках. Двор, за ним еще двор. Шум остался позади.

«Кстати, усы и бороду надо сбрить или для начала бороду. Квартиру тоже сменить, как и район», – подумал Роберт, пересекая ещё один проходной двор.

Глава 13
Цусима

Первого ноября 1903 года помимо восстания ИРА произошло ещё одно событие, которое всколыхнуло мир куда больше, чем объявление об образовании Ирландской республики. За многие тысячи километров от Изумрудного острова в Цусимском проливе произошло ещё одно сражение между русским и японским флотами.

Неугомонный Степан Осипович, как только привёл в более или менее боеспособное состояние броненосцы «Ретвизан», «Севастополь» и «Пересвет», вывел всю Порт-Артурскую эскадру в море. Его целью была морская база Сасебо, где, по разведданным, в этот момент находились все броненосцы Японии: «Ясима», «Асахи», «Микаса», а также британские корабли под японским флагом: броненосцы «Альбион», «Голиаф», «Оушен» и броненосный крейсер «Кинг Альфред».

Чтобы усилить свои силы, адмирал Макаров отдал приказ прийти в Цусимский пролив на точку рандеву Владивостокской эскадре, состоящей из двух броненосных крейсеров и трёх бронепалубных. По плану Степана Осиповича, полученный перевес позволит русскому флоту поставить жирную точку в противостоянии с японским.

Для этого отряд крейсеров контр-адмирала Иессена, кроме «Рюрика», который теперь и десяти узлов не мог дать, должен был пройтись по восточному побережью Кореи, топя все японские суда и суда с контрабандой, и первого ноября выйти к острову Камидзима архипелага Цусима.

Этот отряд планировалось использовать как приманку для адмирала Кабаяма, который теперь возглавлял флот Японии. По данным мидовской разведки, восстановление японских броненосцев заканчивалось, а микадо требовал от своего флота прекратить безобразия, который творил Владивостокский отряд. Из-за такой ситуации Макаров рассчитывал на то, что адмирал виконт Кабаяма Сукенори не удержится и выведет против пяти русских крейсеров шесть своих броненосцев и броненосный крейсер.

Если такое произойдёт, то задача Карла Петровича будет привести за собой японскую эскадру к точке рандеву в Цусимском проливе. Если же Кабаяма не решится на выход в море, то тогда наши эскадры просто встретятся и после этого произведут совместную атаку на Сасебо.

Таков был план. Чтобы запутать японскую разведку, Артурская эскадра последний месяц то и дело выходила в море на два-три дня. Два раза выходила всем составом. А 28 ноября, в рассветных сумерках выйдя на внешний рейд, все корабли эскадры в режиме радиомолчания устремились в назначенную точку.

Адмирал был уверен в нашей победе и эту уверенность вколачивал два месяца в подчинённых через постоянные тренировки и боевые выходы в Бохайское море и Западно-Корейский залив для перехвата возможных перевозок сухопутных войск. Недостатка угля эскадра не испытывала, поэтому Степан Осипович использовал каждый день ремонта трёх броненосцев для практических тренировок экипажей остальных кораблей, а с окончанием ремонта и команд, входящих в строй броненосцев.

Когда Алексеев передал Макарову под командование и Владивостокскую эскадру, тот, долго не раздумывая, назначил её командиром Карла Петровича Иессена и направил ему инструкцию, в которой определял, что «главнейшей задачей Владивостокского отряда является препятствие неприятелю перевозить войска в Гензан и другие пункты, лежащие севернее его. Эта задача является следствием местонахождения его. В некоторых случаях появление у берегов Японии может быть полезно, дабы отвлечь неприятеля от главнейшей задачи отряда. Всякий вред, наносимый неприятелю, будет, разумеется, вполне уместен».

Макаров предоставил Иессену полную свободу самому решать и выбирать цели, а также выходить на них всем отрядом или же посылать отдельные крейсера.

И надо сказать, Макаров не ошибся, капитан 1-го ранга Иессен свой первый поход Владивостокского отряда в составе крейсеров «Рюрик», «Громобой», «Россия», «Баян» и двух миноносцев направил на Гензан, как ему и предписывал Макаров. В ходе четырехдневного крейсерства отрядом были потоплены два парохода и военный транспорт с ротой солдат на борту.

На обратном пути отряд провёл бомбардировку города-порта Хакодате, который был политическим, экономическим и культурным центром юга острова Хоккайдо. Когда-то Хакодате был столицей республики Эдзо, но после её капитуляции город был превращён в одну из японских баз освоения Хоккайдо. Сейчас Хакодате являлся административным центром округа Осима.

Выйдя на внешний рейд города, отряд потопил японские канонерку и миноноску, которые охраняли порт, после чего обстрелял город, сделав несколько залпов. Основной целью этого демарша было вызвать панику среди японского населения.

И она возникла, особенно на биржах. Этому также поспособствовал рейд двух самых быстрых русских крейсеров – «Новик» и «Богатырь», которые прошлись по западному побережью Японии, обстреляв порты городов Акита, где разрушили электростанцию и потопили миноносец «Ниигата», пустили на дно два парохода и хорошо повредили канонерскую лодку. При этом крейсера поймали по несколько снарядов малого калибра, не потеряв ни одного человека убитым.

За эти рейды Иессен получил звание контр-адмирала и, воодушевлённый этим событием, повёл Владивостокский отряд в полном составе в новый рейд. В этот раз под удар шести крейсеров попали неохраняемые войсковые транспорты противника. Три из них были потоплены. Достаточно сказать, что только на одном, «Хитачи-Мару», находилось около тысячи солдат японского гвардейского корпуса и восемнадцать 280-миллиметровых гаубиц, предназначенных для 1-й японской армии.

Английский капитан транспорта предпринял попытку таранить «Громобой», в результате «Хитачи-Мару» был расстрелян практически в упор и добит торпедой с русского крейсера.

При возвращении во Владивосток крейсером «Новик» был задержан и взят как приз английский пароход «Аппатон» с грузом контрабанды. Одновременно миноносцы № 203, 205, 206, действовавшие отдельно от крейсеров, уничтожили одну и захватили две японские шхуны, которые занимались рыбной ловлей у острова Ребун.

Две недели назад часть Владивостокского отряда в составе броненосных крейсеров и пяти миноносцев совершила очередной пятидневный поход. Вечером 14 октября недалеко от входа в Корейский пролив произошло столкновение с отрядом транспортов в сопровождении трёх вспомогательных крейсеров и пяти миноносцев, которые следовали в Гензан. В результате боя были потоплены два парохода, один вспомогательный крейсер и три миноносца, которые напали на русский отряд в самоубийственной атаке, когда японцы спрятались в заливе Ульсанман.

«Рюрик» получил мину в скулу, но остался на плаву. Скорость его упала до шести узлов, и Иессен был вынужден дать команду на возвращение. На обратном пути во Владивосток был задержан британский пароход «Четельхем», взятый как приз.

Одновременно три бронепалубных крейсера в сопровождении трёх миноносцев совершили набег на Гензан. Были потоплены японский пароход и шхуна, а также артиллерийским огнем повреждены японские казармы. При этом был потерян миноносец № 204.

Визгу в газетах Европы, Англии и САСШ по поводу этих походов было множество. Российская империя и её корабли «варварски обстреливают мирные города Японии», «бесцеремонно захватывают нейтральные суда, которые якобы перевозят контрабанду», и прочее, и прочее.

То есть когда англичане под японским флагом расстреливают Инкоу – это нормально. Они несут цивилизацию варварам. Но стоит варварам поступить так же, то визгу выше крыши.

Император Николай II заявил через прессу, что Российская империя адекватно отвечает на японскую агрессию, используя её же методы, а также методы других цивилизованных стран, которые направили своих добровольцев воевать за микадо.

Это заявление вызвало ещё больше агрессивных по отношению к России статей в зарубежной прессе. Российская империя ещё раз убедилась в справедливости слов императора Александра III о том, что у неё только два союзника – её же армия и флот. Все остальные при первой возможности ополчатся против нас.

И вот 28 октября 1903 года Порт-Артурская эскадра в составе броненосцев «Цесаревич», «Ретвизан», «Севастополь», «Ослябя», «Победа», «Пересвет», бронепалубников «Михаил Хохлов», «Аскольд», корабля-госпиталя «Ангара» и отряда из десяти истребителей взяла курс к Цусимскому проливу и утром 1 ноября в него входила. Адмирал Макаров держал свой штандарт на «Цесаревиче».

Степан Осипович стоял на мостике боевой рубки и задумчиво смотрел вдаль. Погода была для ноября прекрасной. Чуть больше плюс двадцати, небольшой ветерок, ясное небо и солнце, поднимающееся на востоке из воды.

– О чём задумались, ваше превосходительство? – задал вопрос адмиралу подошедший командир броненосца, капитан 1-го ранга Григорович.

– Прикидываю, Иван Константинович, как события будут развиваться.

– И на что ставите?

– Думаю, что Кабаяма выйдет в море.

В этот момент на горизонте появилась точка, которая направилась к русской эскадре. Григорович поднял бинокль, висевший у него на груди, и всмотрелся вдаль.

– Что там, Иван Константинович? – нетерпеливо спросил Макаров.

– Наш истребитель возвращается. Не могу пока разобрать, кто идёт и какой сигнал передаёт. Режим радио молчания.

В этот момент на мостик из рубки выскочил офицер штаба и доложил:

– Ваше превосходительство, с дальномера передали, что на истребителе поднят сигнал: «Враг в поле зрения». По семафору же передают: «Вражеские корабли преследуют Владивостокский отряд с восток-юго-востока, курс не определён».

Адмирал довольно улыбнулся в свою роскошную бороду.

– Что же, Иван Константинович, заканчиваем игру в молчанку. Запросите контр-адмирал Иессена, пусть доложит обстановку. И передайте на корабли эскадры – играть боевую тревогу.

Адмирал Иессен сообщил, что он ведёт за собой в шести-семи милях сзади японскую эскадру в полном составе. «Громобой» изображает из себя подбитый корабль, который периодически теряет ход. «Новик» и «Богатырь» отгоняют от него японские истребители, а остальные крейсера ведут из кормовых орудий огонь по кораблям противника, которые в кильватерной колонне преследуют Владивостокский отряд.

Рассмотрев составленную по докладу схему, Макаров приказал владивостокским крейсерам увеличить ход до максимума, а штурман «Цесаревича» получил задачу рассчитать курс, по которому Порт-Артурская эскадра вклинится между двумя отрядами, ставя японским кораблям палочку «над Т».

Через час кильватерная колонна русских броненосцев, ускорив ход, пошла наперерез японским кораблям, открыв огонь из главного калибра. Владивостокский отряд начал закладывать петлю, чтобы встать в конец колонны Порт-Артурской эскадры.

Японцы также увеличили скорость, чтобы навалиться нам на голову. «Севастополь», который давал всего четырнадцать узлов, начал сдерживать наши броненосцы.

– Передать капитану первого ранга Чернышеву: покинуть колонну. Броненосцу «Севастополь» вести бой на своё усмотрение, – Макаров обвёл глазами собравшихся в рубке флагмана офицеров. – Ничего, господа, мы с Николаем Кузьмичом рассматривали этот вариант. Он знает, что делать. А его двенадцатидюймовки нам пригодятся в этом бою.

В этот момент «Цесаревич» содрогнулся, получив попадание, судя по всему, с головного японского броненосца «Микаса». Двенадцатидюймовый снаряд попал в носовую башню главного калибра. Через несколько минут пришёл доклад, что японский снаряд ударил в броневую крышу башни около амбразур. Броня крыши треснула и опустилась вниз, ограничив угол возвышения левого орудия. Оно теперь могло стрелять не дальше тридцати кабельтовых.

Среди личного состава башни легко ранены мичман Козловский, кондуктор Пугачёв и комендор Сладких. Им оказана помощь, и орудийный расчёт готов продолжать бой. Погиб только квартирмейстер Колобов, которому крупный осколок снёс половину черепа, забрызгав мозгами и кровью окружающих.

Как бы подтверждая доклад, носовая башня ухнула одним орудием, и находящиеся в рубке адмиралы и офицеры напряжённо смотрели за траекторией полёта снаряда. Какой же неожиданностью для всех стал расцветший бутон взрыва на мостике «Микасы». Громкое «ура» разнеслось по русским кораблям.

Прошло несколько секунд, и флагман японского флота рыскнул, после чего начал сваливаться в циркуляцию. Но через пару минут корабль стал выравнивать свой курс.

– Видимо, рулевых выбило, а теперь кто-то опять к штурвалу встал, – не удержавшись, громко прошептал один из матросов-сигнальщиков, но в возникшей тишине все его услышали.

– Сосредоточить огонь по «Микасе», – отдал приказ Макаров.

Морской бой начал набирать свои обороты. Кроме японцев в этом бою русским морякам придётся встретиться с пенителями морей – британцами, которых недаром называли лучшими моряками мира.

Русские корабли, увеличив скорость, резали курс японцам и англичанам. «Цесаревич» и «Ретвизан» сосредоточили огонь носовых башен и орудий правого борта по японскому флагману. Им вторили десятидюймовки «Победы», «Осляби» и «Пересвета».

Было видно, как на «Микасе» стали всё чаще возникать взрывы, которые громким рёвом восторга сопровождали моряки на русских кораблях. Вот на носовом мостике флагмана вновь с грохотом вспыхнуло ослепительное пламя. В рубке «Цесаревича» все затаили дыхание. Второе попадание, можно сказать, туда, где находится главный мозг, управляющий действиями японского флота. Какой же будет результат?!

В этот раз, видимо, уже не было возможности кому-то встать за штурвал, потому что броненосец «Микаса» начал сваливаться в крутую циркуляцию, подставляя под обстрел свой левый борт. Этим немедленно воспользовались русские корабли, усилив обстрел флагмана японского флота из всех возможных орудий. Через несколько минут корабль стал похож на полыхающий костёр с заметным креном на левый борт.

Следовавший за «Микасой» броненосец «Ясима» не стал повторять траекторию движения головного корабля, а, сохранив прежний курс, прошёл мимо флагмана, попадая под огонь русских броненосцев. И в этот момент случилось то, чем славны и сильны были британцы. Их броненосцы стали выходить из кильватерной колонны, выстраиваясь в цепь, сразу же открыв огонь из носовых орудий главного калибра. При этом, судя по силуэтам, «Голиаф» и «Оушен» сосредоточили огонь по «Цесаревичу», который проходил мимо них, подставив правый борт.

«Асахи», повторяя манёвр британцев, вывалился левее ставшего головным «Ясимы» и вместе с ним, а также с «Альбионом», сосредоточили огонь по «Ретвизану». Огонь шести двенадцатидюймовых орудий сказался на третьем залпе. Один из снарядов прилетел в рубку русского броненосца. Сложилось такое ощущение, что сегодня был день попаданий по мостику.

В боевой рубке никто не смог устоять на ногах. Уже позже было установлено, что защитный козырек с правого борта был сорван взрывом и брошен внутрь рубки. По дороге он сбил подвесной дальномер и уничтожил доску со всеми переговорными трубами. Сам снаряд ударил в крышу, разрубив и вогнув её внутрь. Куча осколков и окалины устроили внутри боевой рубки настоящий ад.

Командир «Ретвизана» капитан 1-го ранга Щенснович, получив множество мелких осколков в голову и грудь, лежал без движения, но по кровавым пузырям, образовывавшимся на его губах, было видно, что он ещё жив.

Лейтенант Развозов лежал на палубе рубки и пытался вытащить из живота большой осколок, не обращая внимания, как к нему прикипает кожа ладоней и закипает вокруг куска раскалённого металла кровь. Зрачки лейтенанта от боли, казалось, полностью заполнили глаза, превратив их в черные дыры.

Мичман Саблин-третий, сидя на палубе у выхода из рубки, закрыв ладонями уши, тряс головой, и было видно, как из-под ладоней текли струйки крови. Боцман Спиридонов пытался подняться, держась за обломки штурвала. Дальномерщику Галкину снесло полголовы, а дальномер, который сбил козырёк, проломил грудь квартирмейстеру Пономаренко.

За Спиридоновым начали подниматься другие более или менее уцелевшие офицеры и нижние чины, наполняя боевую рубку стонами и бестолковыми выкриками. У некоторых было такое изумление на лицах, будто они еще не верили в свое спасение.

Старший артиллерийский офицер лейтенант Кетлинский, с рассеченным лбом, шатаясь, осмотрел рубку и дал команду уверенно стоявшему на ногах сигнальщику Лаптеву спуститься в центральный пост и доложить, что командование и управление кораблём переходит старшему офицеру корабля, находящему там.

В этот момент, подтверждая изречение, что беда не приходит одна, в кормовую башню «Ретвизана» попал тяжёлый снаряд, и её заклинило, сместившийся от удара назад 305-миллиметровый снаряд левого орудия раздавил заряжавшиеся в этот момент полузаряды и заклинил зарядник. А при тушении загоревшихся парусиновых чехлов на амбразурах водой залили реле и клеммы электропривода.

Несмотря на это, комендор Лука Гайниченко до конца боя из заклиненной башни умудрился сделать десять выстрелов и даже два раза попасть. Он стрелял в тот момент, когда вражеские корабли в процессе маневрирования эскадр попадали в прицел.

Бой продолжался. Японцы и англичане, сближаясь, пытались, как загонщики на охоте, выбить из главного калибра как можно больше орудий правого борта русских броненосцев, которые продолжали проходить мимо них в линию. А за вражескими броненосцами кучкой скопились японские истребители, готовые, как собаки, наброситься на подранка, чтобы пуском нескольких торпед пустить его на дно.

Русские корабли, выполняя приказ флагмана, продолжали идти в кильватерном строю, но цели выбирали уже самостоятельно по простой схеме: что попадало в прицел, по тому и стреляли. Руководить такой стрельбой было бесполезно, так как во вспухающих водяных столбах трудно было определить, чей это снаряд прилетел. Поэтому оставалось уповать только на мастерство комендоров и их чутьё.

Тем более что «Ретвизану» вновь досталось. Броненосец, стреляя, продолжал идти полным ходом, на мгновение он закрывался всплесками воды и дымом от разрывавшихся снарядов, и тогда казалось, что броненосец тонет. И тут ещё одно попадание, и броненосец лишился фок-мачты и возможности передавать сигналы.

Взаимное избиение броненосцев продолжалось. На «Альбионе» сосредоточили свой огонь «Михаил Хохлов» и «Аскольд». Адмирал Иессен, видя складывающую картину боя, закончив разворот, начал своим отрядом заходить в тыл японской эскадры, приказав выбивать истребители и броненосный крейсер «Кинг Альфред».

Броненосец «Микаса», заканчивая круг циркуляции, получил ещё один тяжёлый снаряд ниже ватерлинии, который стал последней каплей, и буквально через пару минут он опрокинулся. Гибель японского флагмана вызвала дикий восторг на русских кораблях, и те усилили огонь, который и так вели на грани скорострельности.

Вражеские броненосцы и «Кинг Альфред» прошли за кильватерным строем русских броненосцев и начали выстраиваться в одну линию. «Михаил Хохлов» и «Аскольд», обстреливая британский крейсер и миноносцы, не выдержав ответного огня, ушли к Владивостокскому отряду.

На море наступило временное затишье. Каждая из сторон осмысливала результаты. Японцы потеряли флагман и три миноносца. Судя по всему, серьезные повреждения получил британский крейсер, который начал отставать от строя, на глазах теряя скорость. К нему тут же устремились «Новик», «Богатырь» и пять «Соколов».

У нас больше всего досталось «Ретвизану» и «Севастополю». Последний, отстав от колонны броненосцев, в конце концов оказался под огнём чуть ли не всей японской эскадры, получив несколько попаданий в корму. Снаряд, попавший в броню около правой кормовой 152-миллиметровой башни, вывел из строя электрическую подачу боеприпасов, и их пришлось подавать вручную через верхнюю палубу, что привело к большому числу осколочных ранений, которые выкосили оружейную прислугу. Имелись попадания в боевую рубку, дымовые трубы и фок-мачту.

Особенно сказалось попадание снаряда в кожух дымовой трубы, повредивший пароотводные трубки, и «Севастополь» на время лишился паров в одном из котельных отделений, в результате и без того невысокий ход упал до восьми узлов. Тем не менее корабль был на плаву и на ходу.

Адмирал Макаров, выйдя на мостик, смотрел вслед уходящему строю японско-британских кораблей.

– Что будем делать, Степан Осипович?! Противник уходит! – задал вопрос подошедший начальник штаба эскадры контр-адмирал Молас-второй, голова которого была перевязана, а на щеке запеклась кровь из резаной раны.

– Михаил Павлович, отдайте приказ «Новику» и «Богатырю» не выпускать японскую эскадру из виду и каждый час докладывать о её местонахождении. А остальным кораблям – курс на Сасебо. Разгромим эту базу, и японскому флоту, можно сказать, некуда будет возвращаться. А броненосцы от нас никуда не денутся, сами придут.

– А если они пойдут в Порт-Артур?

– Одна пушка на берегу соответствует трём на корабле. Отобьются. А мы в этом случае и на Такесики сходим. Надо инфраструктуру и этой военно-морской базы уничтожить. Порезвимся, пока угля хватит. Хотя, – Макаров хитро улыбнулся, – а почему бы нам не провести бункеровку и ремонт в Такесики или Сасебо. Как вы на это смотрите, Михаил Павлович?

* * *

– Что можете нового сказать, сэры и лорды? – Георг V раздражённо обвёл уставшими и красными от недосыпа глазами присутствующих в кабинете для совещаний.

Буквально несколько мгновений назад за столом разместились премьер-министр Генри Кэмпбелл-Баннерман, министр иностранных дел Генри Чарльз Кейт Петти-Фитц Морис, пятый маркиз Лансдаун, военный министр виконт Уильям Сент-Джон Фримантл Бродрик, первый лорд Адмиралтейства Уильям Уолдегрейв Палмер, 2-й граф Селборн, а также первый морской лорд и начальник Военно-морского штаба адмирал флота лорд Керр.

– Ваше королевское величество, помимо Дублина восставшими уничтожены или взяты в плен гарнизоны наших солдат в Дандолке, Ашборне, Эннискорти, а на западном побережье восстали Лимерик, Эннис, Голуэй, Слайго. Везде бойцы ИРА действовали, словно под копирку. Ими захватывались в первую очередь почтамт, телеграф, типографии, вокзал, порт, арсенал, громились полицейские участки. Казармы гарнизона блокировались, и на прямую наводку выставлялись орудия, которых у восставших оказалось неожиданно много. После этого по всем средствам информации в городе сообщалось об образовании Ирландской республики, – тихо произнёс премьер-министр, который выглядел уставшим не менее короля.

– У меня создалось впечатление, что действия Ирландской республиканской армии планировали и осуществили грамотные военные специалисты, с опытом ведения боёв именно в городских условиях, – вставил свои пять копеек военный министр.

– Новое правительство Ирландской республики возглавили лидеры Гэльской лиги Патрик Пирск и Томас Макдон, создатель «Общества Гэльса» Артур Гриффит, представители Верховного совета Ирландского республиканского братства Томас Кларк, Булмер Хобсон и Шон МакДирамада. Джеймса Коннолли – организатора «Ирландской социалистической республиканской партии» – объявили президентом. Также стало известно ещё об одном члене правительства, который отвечает за вооружённые силы республики. Но о нём известно, что ему нет и тридцати, и все знают его только по прозвищу – Ирландец, – также тихим голосом продолжил доклад Кэмпбелл-Баннерман.

– Русский?! – с какой-то снисходительностью в голосе спросил-констатировал адмирал Керр.

– С чего вы взяли, лорд? – оживился Георг V.

– Как мне доложили, в Ирландскую армию добровольцами приехали потомки русского генерала и ирландского графа Корнелиуса О’Рурка, который ведёт свой род от Артура, сына Рурка, короля коннаутского в Ирландии в одиннадцатом веке. Также всеми, так сказать, морскими силами Ирландской республики командует внук полного русского адмирала Роберта Кроуна. Кстати, в Шотландии начались пока только разговоры о её независимости. Но с каждым днём таких разговоров становится всё больше и больше. Не удивлюсь, если и там появятся русские добровольцы… – Первый морской лорд презрительно усмехнулся.

– Про русских добровольцев в Ирландии информация проверенная? – нервно спросил король и забарабанил пальцами по столешнице.

– Да, ваше королевское величество. Их количество неизвестно, но не меньше двухсот. И все они заняли командные должности в армии восставших. Про Ирландца удалось установить, что он прибыл из Америки вместе с Джеймсом Коннолли. Именно он и русские добровольцы захватили оружие для русских же революционеров, которое те закупили на наши и японские деньги с целью организации восстания в Финляндском княжестве и на Кавказе. Теперь этим оружием во оружены фении, – маркиз Лансдаун сморщился, будто съел что-то кислое. – И я не удивлюсь, если этот Ирландец окажется офицером русского Генерального штаба. И ещё…

Министр иностранных дел Великобритании замолчал, а потом буквально выдавил из себя:

– Буквально перед самым совещанием мне пришли сообщения, что Николай Второй и кайзер через прессу заявили, что не видят для себя ничего страшного в признании Ирландской республики. Утренние выпуски немецких и русских газет придут позже.

– Значит, такой ход братцы Вилли и Ники сделали?! – закончив фразу, король замолчал, задумавшись.

Собравшиеся за столом также молчали, ожидая, что дальше скажет монарх.

– Адмирал Керр, удалось наконец-то досконально узнать, что произошло в Цусимском проливе и что с нашими кораблями? – Георг V резко сменил тему.

– Их больше нет, ваше королевское величество. Русские потопили их, как и японские броненосцы «Микаса» и «Асахи». У Японии остался только один броненосец, который чудом вырвался из битвы и стоит полузатопленный в порту Такесики, – доложил первый морской лорд, встав из-за стола.

– Как это произошло? – нахмурив брови, задал вопрос Георг V.

– Позавчера рано утром японская эскадра, в которую входили наши корабли, под командованием адмирала Кабаяма вышла на перехват Владивостокского отряда крейсеров, которые пиратствовали около восточного побережья Кореи, топя японские и нейтральные суда. Русский адмирал Иессен при встрече с адмиралом Кабаяма повёл свои корабли на прорыв через Цусимский пролив в сторону Порт-Артура. Японцы начали их преследовать и вскоре встретились с основными силами Порт-Артурской эскадры русских. При первом столкновении японцы потеряли флагманский броненосец «Микаса», но нашим кораблям удалось разорвать «Crossing the T», который поставил им адмирал Макаров. Эскадры разошлись, а адмирал Макаров вместо того, чтобы преследовать японцев всеми своими силами, пошел на Сасебо… – Керр презрительно усмехнулся. – Японцам и нашим кораблям пришлось вернуться. Произошел второй бой у острова Ики, где мы потеряли все свои корабли, ваше королевское величество.

– Какие потери у русских? – раздражённо спросил король.

– Пока точно не известно. Могу сообщить, что Сасебо обстреливали из главных орудий три русских броненосца типа «Пересвет» и два крейсера. Точно известно, что у русских потоплены броненосцы «Ретвизан», «Севастополь» и броненосный крейсер «Громобой», что с русским флагманом и адмиралом Макаровым – пока неизвестно. Также установлено, что русские потеряли свои самые быстроходные крейсера «Новик» и «Богатырь», – адмирал сморщился. – Они атаковали торпедами, а потом таранили наши броненосцы «Оушен» и «Альбион», потопив их. Если бы не сумасшествие русских и их тараны, то мы бы победили в этой битве.

– А что, были ещё тараны? – задумчиво поинтересовался Георг V.

– Да, ваше королевское величество. Японский броненосец «Ясима» таранили друг за другом три русских истребителя, перед этим выпустив самоходные мины. Только последнему удалось потопить броненосец. Я жду дополнительные подробности этого сражения. Пока не всё ясно.

– А что с Сасебо? – задал вопрос до сих пор молчавший первый лорд Адмиралтейства. – Мне доложили о сильных разрушениях.

– Японцы надеются восстановить порт через несколько месяцев. Там русские истребители порезвились, пуская самоходные мины в плавучие доки и другие сооружения порта.

– То есть у Японии нет флота, нет главной военно-морской базы. Мы потеряли все свои корабли с экипажами. Так?

– Да, ваше королевское величество, – адмирал склонил голову.

– И что нам делать? – задумчиво спросил Георг V, не обращаясь ни к кому конкретно, устремив взгляд куда-то вверх, над головами присутствующих.

Глава 14
Ответ

Я читал подробный отчёт адмирала Макарова для императора и думал о том, что если англичане больше не пошлют свои корабли-«добровольцы» в Тихий океан, то война с Японией, можно сказать, уже закончена, у неё не осталось флота, денег на приобретение кораблей и обученных экипажей. Насколько нам было известно, казна Японской империи была пуста, несмотря на финансовую поддержку САСШ и Англии, или благодаря этой поддержке. К тому же патриотический подъём в Японской империи уже угас, подавленный материальными трудностями и жестокими потерями.

Я пробежал взглядом несколько строк. Да, наши потери в этом Цусимском сражении тоже были значительны и могли быть ещё больше, если бы не мужество и самопожертвование наших моряков.

Японцы и англичане дрались как дьяволы. Особенно страшным для наших кораблей оказался губительно меткий огонь британских комендоров. Как отмечал Степан Осипович, приводя данные по стрельбе, количество попаданий снарядов, включая главный калибр, было три к одному не в нашу пользу. Если бы это избиение продолжилось ещё час-два, то ко дну пошли бы все наши корабли.

Торпедные атаки и тараны «Новика» и «Богатыря», потопивших «Оушен» и «Альбион», безумные, самоубийственные атаки истребителей «Внимательный», «Выносливый» и «Властный», потопивших броненосец «Ясима», позволили переломить ход боя.

Кроме вышеперечисленных кораблей Тихоокеанская эскадра потеряла броненосцы «Ретвизан», «Севастополь». «Цесаревич» был изранен так, что с него Макарову пришлось для руководства боем перейти на «Ослябю». Этому броненосцу, как и его «систершипам», тоже досталось, но они могли продолжить бой, а потом и громить Сасебо.

Ещё эскадра безвозвратно потеряла броненосный крейсер «Громобой». «Цесаревич», крейсера «Россия» и «Аскольд» нуждались в длительном ремонте. На плаву, можно сказать, остались три броненосца типа «Пере свет» и бронепалубный крейсер «Михаил Хохлов», которому за все битвы, в которых он участвовал в этой войне, не прилетело ничего серьёзного. Видимо, хранили корабль молитвы императрицы Елены Филипповны, которая была его шефом.

Тем не менее Степан Осипович бодро рапортовал о том, что в Тихом океане теперь властвует русский флот. И, в принципе, он был прав. Тем более что Николай II принял решение, не дожидаясь вступления в строй всех «бородинцев», отправить на Дальний Восток броненосцы «Бородино», «Император Александр III», «Император Александр II», «Император Николай I», броненосные крейсера «Императрица Мария» и «Великий князь Георгий».

Вспомогательным крейсерам, которые продолжали хулиганить в Красном море, дано указание присоединиться к этой эскадре, кроме шхуны «Олимпия», которая будет курсировать в Красном и Аравийском морях, изображая географов-ихтиологов. Туда уже убыли несколько новых научных сотрудников для замены Ризнича и Белова, а также для проверки зарядов.

В общем, Ники решился на высадку десанта на остров Хоккайдо, для чего начал формировать ударный кулак из боевых кораблей, вспомогательных судов, пароходов. Уже пошли во Владивосток первые эшелоны с солдатами из центральной части России. Десант должен был быть осуществлён через четыре-пять месяцев, в зависимости от погодных условий.

Кроме того, в окружении императора всё чаще стали звучать слова о том, что и Корею можно сделать своим сателлитом. Сколько там японских войск – тьфу и растереть. Заманчиво, однако! Корея – это не Маньчжурия. Здесь и природных, и людских ресурсов куда больше, чем в Северном Китае. Да и население вместе с корейским императором к нам неплохо относится, точнее, относились. Профукали в своё время наши дипломаты великолепный момент на дипломатическом фронте, когда король, а потом император Коджон готов был поставить основную ставку на Российскую империю. Не рискнули идти на обострение с Японией. А всё равно всё закончилось войной с ней.

Я глубоко вздохнул и отложил отчёт в сторону. Что же, в русско-японской войне наступает пауза. Скоро зима, и вряд ли японцы начнут наступать из Кореи теми силами, что они там успели сосредоточить. А перебросить дополнительные подразделения в больших количествах не даст Макаров. У него более или менее на ходу три броненосца, два крейсера – «Баян» и «Михаил Хохлов», с десяток истребителей, да и во Владивостоке остался отряд истребителей, вспомогательный крейсер и «Рюрик», на котором скоро закончат ремонт.

В Ирландии всё шло своим чередом, и с моей стороны уже ничего не требовалось, так что можно спросить с Ники его обещание о мести революционерам, которые напали на мою мызу с целью убить жену и сына. Да и полковником Акаси надо заняться, а то он что-то развил слишком бурную деятельность.

Со здоровьем у меня всё более или менее наладилось. До отличной физической формы было, конечно же, далеко, но мне не на соревнованиях выступать, а только руководить на месте спецоперацией по устранению ЦК РСДРП в составе Ульянова, Аксельрода, Ленгника, Мартова и Плеханова. Все они должны будут умереть как бы естественной смертью в ближайшие два-три месяца.

Если честно, то я долго раздумывал над этой проблемой. Даже с учётом времени, прожитого в этом мире, Владимир Ильич Ульянов-Ленин ассоциировался в моём сознании с октябрятской звёздочкой, пионерским галстуком, комсомольским значком, партбилетом, поскольку он был основателем Советского государства.

Да, после перестройки в дикие девяностые в прессе, в книгах стало появляться много различных публикаций, в которых «добрый дедушка Ленин» рисовался как кровавый маньяк, который готов был уничтожить Россию ради мировой революции. Что только не писали.

Оказавшись на посту начальника Аналитического центра, я получил доступ ко многим документам, посвящённым революционной деятельности в Российской империи и за рубежом. Чем больше я их читал, тем больше понимал, что основой будущей смуты в России стали теоретические изыскания «лучших представителей интеллигенции», которые просто хотели власти и для этого действительно могли пролить реки крови. Поэтому с этим надо было что-то делать.

В том прошлом-будущем как-то смотрел передачу про теорию управления, предназначенную для управления сложными структурами, пусть и с низкой эффективностью, но с минимальной затратой ресурсов. Она называлась теория управляемого конфликта или управляемого хаоса. Точно не помню, но основным смыслом данной теории было то, что для того, чтобы возбудить конфликт, создать хаос, нужны на порядки меньшие ресурсы по сравнению с тем, чтобы создать организованность, систему и порядок.

Бороться с управляемым хаосом очень сложно. Предлагается, как правило, два пути. Первый – это предоставление инициатору возможности возбуждения ограниченного конфликта без перерастания его в хаос и последующее, грубо говоря, «выжигание» его ресурсов в рамках этого конфликта. После чего конфликт затихает, и появляется возможность вернуть ситуацию к организованной фазе.

Это можно сравнить с революцией 1905–1907 годов, когда были «выжжены» основные силы революционеров, и на десять лет всё успокоилось. Даже Ленин не верил в возможности революции в России в 1917 году.

Второй путь требует ещё меньше затрат и ресурсов – это уничтожение одной из сторон конфликта. В нашем случае тех, кто организует хаос и конфликт, а именно теоретиков и руководителей революционной борьбы, которая предусматривает для достижения целей и террор, и вооруженные восстания, и убийства матерей с детьми.

Предполагая, что когда-то придётся выбрать этот путь, я и организовал Аналитический центр как эффективную структуру, способную противодействовать революционному террору. И боевой отряд специального назначения, разведка и контрразведка были отнюдь не основными средствами достижения победы в этой борьбе.

Это только в криминальных или шпионских боевиках ловкие воры или хитроумные вражеские агенты от начала и до конца ловятся такими же ловкими и обладающими волчьей интуицией полицейскими и контрразведчиками. В жизни все гораздо банальнее. Большую часть преступников, вражеских агентов и террористов на самом деле ловит обычный клерк.

Государственная машина способна формализовать и пропускать через себя чудовищные потоки информации, являясь пусть и сильно усложненным аналогом банальной паутины. К сожалению, этих государственных пауков в Российской империи было слишком много, и задачей Аналитического центра стало развешать на этих паутинах сигналы-колокольчики.

Как прочитал у одного из писателей в своём времени, когда злобная и хитрая «муха», выполняя свои тщательно разработанные революционно-террористические планы, именно вследствие этого цепляет один из «колокольчиков», вся система приходит в неторопливое, формально-стандартное, но неуклонное движение.

К месту «звоночка» устремляется дополнительное внимание. Другие «колокольчики» получают некую корректировку уровня и направленности своей настороженности. И вот приходит еще один «звоночек», затем еще и еще, и лишь вслед за этим в действие включаются те самые наиболее талантливые и обладающие волчьей интуицией полицейские и контрразведчики, а также бойцы Аналитического центра. Уже вооруженные знанием о том, кого они ищут, о его вкусах, предрасположенностях, вероятном направлении действий, короче, обо всем том, чем их снабдили совсем не талантливые и вовсе даже скучно-формальные «колокольчики». И ам! «Муха» съедена.

Вот два месяца назад я и развесил «колокольчики» на членах ЦК РСДРП и наиболее близких к ним людях. Долг, как говорится, платежом красен.

На эту операцию я беру с собой своих старых и проверенных бойцов – Бурова, Зарянского и Горелова, которые согласились проредить руководство социал-демократов. Плюс они порекомендовали ещё двоих специалистов, у которых свои счёты с революционерами. У одного погиб старший брат, у второго – невеста от рук бомбистов. Они не были целью теракта, а просто оказались не в том месте и в не то время. Примерный план действий я уже составил, осталось получить у русского императора разрешение на спецоперацию и её обеспечение.

Потянувшись, выполнил несколько упражнений сидя, после чего поднялся из-за стола и задул свечи. Опять засиделся допоздна. Супруга уже два раза приходила, напоминая об ужине, опять пистон от неё получу за то, что нарушаю требования врачей. С этим у неё строго! Хотя я как-то всё равно нарушаю все эти инструкции.

А вот Аркадий Семёнович попал под более жесткий прессинг своей жены. У него весь день расписан по минутам и секундам. Приём лекарств, пищи, лечебные процедуры. Их квартира в столице превратилась в настоящий лазарет. Нина Викторовна даже на время двух сестёр милосердия наняла и в квартире поселила. Да минует меня чаша сия. Правда, надо отметить, тесть на поправку идёт в последнее время быстро. С этими мыслями дошёл из кабинета до комнат, где мы жили в Приоратском замке.

* * *

Владимир Ильич Ульянов сидел за столом в небольшом пабе Ист-энда – рабочего округа в районе доков Лондона. Сюда он приходил уже вторую неделю, пытаясь донести до работников доков, которые здесь отдыхали, необходимость революционной борьбы пролетариата за свои права, а не за поддержку националистического движения в Ирландии.

После того как закупленное оружие каким-то образом ушло к ирландцам, полковник Акаси резко перекрыл финансирование РСДРП, а британские друзья попросили либо покинуть остров, либо поучаствовать в перенацеливании лондонских рабочих, которые начали устраивать стачки в доках, на промышленных предприятиях столицы в поддержку восставших в Ирландии, на международную революцию в отдалённом будущем.

Владимир Ильич глотнул эля и сморщился. Да, это тебе не паб в викторианском стиле «Princess Louse», расположенный в районе Холборн, и тем более не любимая пивная «Хофбройхаус», основанная ещё в шестнадцатом веке в центре Баварии в городе Мюнхене. Ах, какое там баварское светлое, которое подают в литровых кружках под названием «масс», а на закуску – белые баварские сосиски из телятины.

Вождь большевиков сделал глоток и раздражённо помотал головой. Ещё пару дней – и надо будет перебираться в Женеву. Туда уехал японец, и там сейчас Аксельрод. Соответственно, и деньги, которых неожиданно не стало, тоже можно найти там. Либо у Акаси, либо Павел Борисович со своих доходов за кефир немного поделится.

Хотя теперь, наверное, Аксельрод вряд ли даст денег. После провалившегося покушения на семью Аленина, на которое Старик согласился скрепя сердце, но очень уж были нужны деньги и оружие, всё идёт кувырком.

Ульянова не оставляло чувство, что он под постоянным присмотром. Да и переданные слова этого главного пса самодержавия о том, что если тронут его семью, то он вырежет всех виновных до седьмого колена, заставляли нервничать. А здесь ещё Аксельрод и Мартов не поддержали его в вопросе необходимости вооруженного восстания, пока идёт русско-японская война. И отвернули носы, когда он взял деньги у Акаси. Слюнтяи! Для победы мирового пролетариата можно хоть с чёртом заключить договор. Кто же заставит выполнить все его условия?! Главное – революция!

В это время за соседним столом начался разговор на повышенных тонах, и Владимир Ильич с раздражением посмотрел туда.

«Да уж! Мировой пролетариат. Вот он сидит за соседним столом в виде четырех пьяных, грязных и благоухающих представителей. Безграмотные докеры рассуждают, что надо делать королю Георгу V с Ирландией. О-о-о! Они даже знают такие слова, как государство-доминион?! О, это уже вряд ли безграмотный докер. А вот и ответ на это предложение, чисто пролетарский – удар в ухо. Пора уходить, сейчас тут будет хорошая драка», – с этими мыслями Ульянов быстро поднялся из-за стола и попытался вежливо уйти, но не успел.

Соседний стол оказался перевёрнутым, вскочившие на ноги трое мужчин насели на четвертого, тот отскочил назад, натолкнулся на Старика и вместе с ним свалился на пол. Подскочившие трое оппонентов пустили в ход ноги, но упавший докер лихо перекатился через внезапное препятствие, ужом пролез под соседним столом, вскочил на ноги и ринулся на выход, преследователи под улюлюкание и крики посетителей, салютовавших поднятыми вверх кружками, бросились за ним. Мгновение, и все четверо выбежали из паба.

Ульянов продолжал лежать на полу. Когда к нему подошёл бармен, то увидел остекленевший взгляд, а на виске наливалась кровью большая ссадина. Через пару дней в нескольких небольших газетах Лондона вышла краткая заметка о том, что один из членов Центрального Комитета Российской социал-демократической рабочей партии был случайно убит во время драки лондонских докеров в одном из пабов Ист-энда. Убийца не найден.

* * *

Итак, Аксельрод Павел Борисович, или Борух Пинхус сын Иоселева, наряду с Плехановым является одним из первых российских теоретиков марксизма, член ЦК РСДРП, член редколлегии «Искры» и журнала «Заря». Недавно несколько разошёлся с Ульяновым-Бланком-Лениным, обвинив того в проявлении «мелкобуржуазного радикализма», использующего для своих целей борьбу рабочего класса.

Материальные проблемы Павел Борисович решил, заведя в середине 1880-х годов собственную небольшую фирму по производству кефира. Сейчас у его фирмы «Аксельрод-кефир» три отделения – в Цюрихе, Женеве и Базеле. Имеется стабильный доход, позволяющий Аксельроду и его семье не только обеспечить собственную жизнь, но и оказывать материальную поддержку другим революционерам.

Два дня назад прибыл в Женеву проверить один из своих филиалов. Остановился в небольшой квартире, которую снимает для семьи. Жена с детьми сейчас в санатории. Это хорошо. В квартире имеется шикарная ванная с подаваемой горячей водой. Наш специалист по замкам Буров этот факт уже проверил.

Рассмотрим для господина Аксельрода вариант – потерял сознание и утонул в ванной. Благо завтра суббота. И как удалось узнать у обслуги дома, в этот день большинство жильцов заказывает горячую воду для принятия ванны.

Кстати, не такой уж и редкий случай для смерти. Один из моих одноклассников в том мире был следователем прокуратуры, и когда как-то зашёл разговор о том, можно ли утонуть в ванной, ведь тело рефлексорно не должно допустить такого, привёл несколько примеров из своей практики.

Большая часть касалась, конечно, тех, кто решился принять ванну, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения. Но было и несколько случаев, когда горячая вода настолько расширяла кровеносные сосуды и сосуды головного мозга, что человек от перегрева организма и теплового удара терял сознание и потом захлёбывался.

Начнем с подсчета времени, которое потребуется нам на операцию, то есть незаметно прийти, обезвредить, утопить и незаметно уйти, не оставив следов.

Прикинем. Зайти в подъезд с чёрного хода, подняться по лестнице на второй этаж, осмотреться, прислушаться и тихо вскрыть замок, уже смазанный. Минута, максимум полторы. Тихо открыть дверь, войти, установить по слуху местоположение хозяина – плюсуй еще минуту. Привлечь внимание жертвы каким-нибудь звуком и, встретив в полумраке прихожей, вырубить ударом по сонной артерии. Еще полминуты. Пройти в ванную и включить воду. Пока она набирается, раздеть оглушенную жертву, аккуратно развесить одежду, найти и разложить чистое белье, полотенце, окунуть мочалку и другие рыльно-мыльные принадлежности. Всё должно выглядеть натурально!

Здесь можно особо не спешить, так как менее чем за десять минут ванна не наполнится. Опустить тело в воду, притопить, убедиться в смерти жертвы. Пусть ещё пара минут. Проверить квартиру на предмет случайных следов, выйти, спуститься на улицу. Итого как минимум пятнадцать минут, максимум – двадцать. Не забыть про страховку исполнителей. Форму полицейскую приобрести?!

* * *

Комиссар лондонской столичной полиции однорукий полковник сэр Эдуард Бредфорд, потерявший конечность в Индии в пасти тигрицы, перебирал документы, представленные его заместителем сэром Эдуардом Хенри, который отвечал за Департамент уголовных расследований.

Полковник был большим любителем рассказов Конан Дойла о Шерлоке Холмсе, и его заинтересовала череда вроде бы естественных смертей руководителей Российской социал-демократической рабочей партии. Дав неделю назад команду своему заместителю сделать выписки по этим делам и, наконец, получив их, Бредфорд попросил, чтобы его не беспокоили, и погрузился в изучение материалов.

Его не оставляла мысль, что все смерти революционеров-эмигрантов из России произошли в результате умышленных действий русских жандармов или их охранки, и сэр Эдуард по методу Шерлока Холмса решил найти этому подтверждение.

Итак, 20 ноября 1903 года в небольшом пабе Истэнда, как следует из документов, произошел несчастный случай со смертельным исходом с Владимиром Ильичом Ульяновым – членом ЦК РСДРП, членом редколлегии «Искры», лидером большевиков.

«Язык сломаешь на этой аббревиатуре», – раздражённо подумал полковник.

Для организации восстаний на территории Российской империи Ульянов получил большие деньги от японского дипломата – полковника Акаси. Негласно получал финансирование и от нашего правительства на организацию террора в России.

«Хм, интересно, – полковник поднёс своё пенсне ближе к листку бумаги и заскользил им по строчкам, внимательно читая. – По договорённости с полковником Акаси боевая группа РСДРП организовала нападение на мызу под Санкт-Петербургом, где проживала семья начальника Аналитического центра флигель-адъютанта Аленина-Зейского – друга и советника императора Николая II. Во время нападения тяжело ранен тесть Аленина-Зейского – член Военного совета Военного министерства Российской империи генерал от инфантерии Беневский».

Полковник хмыкнул и задумался. Повод есть, да ещё какой. Тем более про этот Аналитический центр и его начальника разные слухи ходят. Есть предположение, что именно он и его люди стояли за взрывом Главного храма масонской ложи и расстрелом похоронной процессии королевы Виктории.

А сэр Эдуард Хэнри говорил, что будто бы этот Аленин-Зейский довёл до революционеров, которые совершили на него несколько покушений, что если они тронут его семью, то он их всех уничтожит без суда и следствия. Так что подозреваемый номер один у нас есть. Правда, по поступившим данным, он сейчас находится в Гатчине вместе со своим царём, проходя курс лечения после очередного ранения. Но люди-то у него есть.

Бредфорд взял в руку следующий лист, ознакомившись с которым, вновь задумался. Судя по описанию места происшествия и показанию свидетелей, действительно, произошёл несчастный случай. За соседним столом началась драка, в которой трое докеров попытались избить одного своего собутыльника. Тот, наскочив спиной на вставшего из-за своего стола Ульянова, уронил его, и, падая, лидер большевиков ударился виском об угол стола.

Судебный медик дал заключение, что кулаком или ногой в ботинке удар такой силы нанести нельзя. Полковник улыбнулся. Этот медик не видел, как дерутся индийские бойцы мукки-бази, те голой рукой булыжники и кокосовые орехи разбивают. А бойцы маллявеша в ритуальном единоборстве вооружены ваджрами – бронзовыми или железными кастетами причудливой формы. А у отбросов лондонского дна есть привычка перед дракой на носки ботинок и сапог также надевать что-то типа кастетов.

Так что, если это было предумышленное убийство и вся эта драка была инициирована только для того, чтобы добраться до Ульянова на расстояние удара с имитацией несчастного случая, то такие специалисты смертельный удар нанести смогли бы. Тем более что после этого происшествия четвёрка докеров пропала, а до этого их несколько раз видели в том пабе. И, как понимал Бредфорд, вряд ли их теперь кто найдёт, если только в России.

Полковник тяжело вздохнул и взял следующий лист. 24 ноября 1903 года в гостиничном номере на Чаринг-Кросс-роуд обнаружен труп Ленгника Фридриха Вильгельмовича – ещё одного члена Центрального комитета русских социал-демократов. Судебное заключение – задохнулся от светильного газа.

При осмотре места происшествия и опросе свидетелей установлено, что Ленгник заказал ужин в номер. Коридорный, который принёс заказ, был последним, кто видел Фридриха Вильгельмовича живым. Тревогу подняли обитатели соседнего номера, почувствовав ночью сильный запах газа. Ленгник на стук в дверь не отозвался. Коридорный выломал дверь, распахнул окна, чтобы проветрить номер, и перекрыл осветительный рожок, который не горел.

Прибывшие полицейские чины обнаружили в номере стол с законченным ужином и труп Ленгника, который сидел в кресле под осветительным рожком, а рядом на столике стояла почти пустая бутылка шотландского виски, пепельница с несколькими окурками сигар, и по полу были разбросаны газеты. Осмотр рожка показал, что его проход был забит нафталином, что и привело к тому, что он потух, но газ продолжал идти. Для равномерного и полного сгорания было необходимо открывать газ в рожке на полную мощь.

При осмотре тела каких-либо повреждений не обнаружено. При вскрытии в желудке было найдено больше пинты виски и остатки ужина. Как результат, вывод: поел, хорошо выпил, читая, заснул в кресле, в этот момент рожок из-за неправильной эксплуатации потух, и клиент гостиницы отравился газом.

«Если это убийство, то выполнено просто идеально. Таких смертей по Лондону каждый год не один десяток. Если бы соседи не проснулись вовремя, то и пожар мог вспыхнуть. Интересно, этот Ленгник сам выпил столько виски или ему помогли?! Думаю, что помогли, потом пережали сонную артерию, тот потерял сознание, дальше, можно сказать, впал в алкогольную кому, надышался газом и умер. Только доказательств этому никаких», – полковник положил бумагу на стол, потом снял пенсне и также отправил его на стол.

Посидев в задумчивости несколько минут, Бредфорд водрузил на нос пенсне и взял следующий лист.

Двадцать восьмого ноября 1903 года «мокрые Бобби» выловили в Темзе труп неизвестного молодого человека, в котором позже был опознан один из лучших ораторов РСДРП Троцкий Лев Давыдович. Вскрытие показало, что Троцкий утонул. Прижизненных телесных повреждений не обнаружено. Каким образом попал в реку – не установлено.

По опросу знакомых молодого человека, в основном членов этой русской рабочей партии, был энергичным, просто горящим своим революционном делом человеком, поэтому о самоубийстве не могло быть и речи. Правда, никто не смог сказать, умел или не умел погибший плавать.

Следующий листок. 5 декабря 1903 года во время воскресных гуляний на скамейке в Гайд-парке у каруселей без видимых следов насильственной смерти найден Мартов Юлий Осипович – также член Центрального комитета русских социал-демократов. Вскрытие показало паралич сердца и отёк левого легкого, а также кучу проблем со здоровьем у этого тридцатилетнего мужчины.

Полковник, прочитав документ, усмехнулся. Во время долгой службы в Индии он многое узнал о ядах. Были там и такие, которые вызывали и паралич сердца, и отёк легких. И их количества надо было совсем немного, достаточно уколоть смазанной в яде иглой.

«Итак, с 20 ноября по 5 декабря 1903 года в Лондоне, можно со стопроцентной вероятностью утверждать, убиты четыре лидера русских социал-демократов, хотя ни улик, ни следов, ни доказательств этому нет. Всё выглядит как несчастные случаи. Если бы сроки между смертями были больше, а умершие не принадлежали к руководству одной партии, то версия несчастного случая осталась бы, но теперь это смотрится по-другому – умышленные убийства, замаскированные под несчастные случаи. А в подтверждение этому – последние сведения из Швейцарии. Спасибо сэру Эдуарду», – с этими мыслями Бредфорд взял следующий лист.

Двенадцатого декабря 1903 года в Базеле в своём домашнем рабочем кабинете родными был обнаружен мёртвым Плеханов Георгий Валентинович – член ЦК РСДРП. В сентябре этого года в статье «Врозь идти, вместе бить», опубликованной в «Искре», призывал к вооружённому восстанию в России, к тщательной подготовке этого восстания, особое внимание при этом обращал на необходимость агитации в армии.

Полковник хмыкнул и продолжил чтение документа. При осмотре места происшествия швейцарской полицией было установлено, что смерть наступила в результате несчастного случая. Господин Плеханов с помощью книжной стремянки доставал книгу с верхней полки своей библиотеки. Ножка стремянки из-за частого и длительного использования подломилась, Георгий Валентинович упал спиной назад и, ударившись о край письменного стола, сломал основание черепа. Смерть наступила мгновенно.

Закончив чтение, полковник положил лист на стол, непроизвольно потёр сзади шею, вновь хмыкнул и взял следующий лист.

Девятнадцатого декабря в Женеве в съёмной квартире приходящей прислугой в ванной был обнаружен труп Аксельрода Павла Борисовича, последнего из членов Центрального комитета русских социал-демократов.

Следов насильственной смерти на теле покойного швейцарской полицией не обнаружено. Из квартиры ничего не пропало, все вещи находились в положенных местах и в полном порядке. После опроса свидетелей и родных, а также медицинского заключения после вскрытия был вынесен вердикт, что погибший во время принятия горячей ванны употребил около ста миллилитров коньяка, в результате чего возникло напряжение пульса, давления крови на стенки сосудов, и Аксельрод потерял сознание, а дальше захлебнулся.

«Шесть человек меньше чем за месяц, и никаких следов. Здесь и сам Шерлок Холмс ничего бы не сделал. Очень не хотелось бы, чтобы эти специалисты занялись англичанами, – Бредфорд с раздражением и в то же время с восхищением помотал головой. – Так, что там ещё осталось?!»

Красин Леонид Борисович. Руководитель боевой организации РСДРП исчез в Женеве из своего номера в гостинице 14 декабря 1903 года и до настоящего времени не обнаружен. Заявление в полицию 18 декабря написал как раз Аксельрод.

«Седьмой…» – усмехнулся полковник.

Глава 15
Социология революции

– Здравствуйте, Леонид Борисович! Не скажу, что рад вас видеть, но вот возникла необходимость переговорить с вами, – произнёс я, глядя на господина-товарища Красина, который после II съезда РСДРП по настоянию Ульянова возглавил боевую группу Центрального комитета социал-демократов.

Он являлся организатором и координатором от ЦК РСДРП закупки оружия для Революционной партии социалистов-федералистов Грузии, которую осуществлял Георгий Дезаконишвили, и для Финской партии активного сопротивления под руководством Конни Циллиакус. А также конкретно от него Камо получил задание по организации нападения на мою мызу.

– Вы?! – вытаращился на меня Красин, когда с него после моих слов сняли повязку с глаз.

– Я смотрю, вы удивлены, Леонид Борисович?! Почему?! Вы же знаете о моём предупреждении для членов всех революционных партий, что если тронут мою семью, то я уничтожу всех виновных, – я посмотрел в глаза человеку, имя которого в моём прошлом мире носили ледоколы, пароходы, заводы, улицы, и увидел в них зарождающийся страх. – А я привык исполнять свои обещания. Ульянов, Ленгник, Троцкий, Мартов, Плеханов уже мертвы. Вы пока пропали без вести. А с товарищем Аксельродом в ближайшие дни тоже произойдёт несчастный случай.

– Что значит пока? И вообще, по какому праву вы меня похитили?! Это произвол! – вскинулся Красин, привязанный к стулу.

– Всё зависит от того, к какому, как говорил один товарищ, консенсусу мы придём… – Я продолжал взглядом давить на собеседника, не обращая внимания на его возмущения.

Подняв взгляд выше, я подал знак Бурову, который стоял за спиной пленника. Тут же последовал удар в район печени Красина, от которого тот согнулся, а потом его вырвало желчью.

– Леонид Борисович, вы не понимаете своего положения. В принципе, вы покойник и живы только из-за того, что мне надо получить от вас определённую информацию…

– Я ничего не скажу тебе, пёс, – отплевываясь, прохрипел Красин, перебивая меня.

– Ну что же вы так некультурно, Леонид Борисович. Интеллигентный человек, инженер, причём очень хороший инженер. Руководитель строительства электростанции «Электросила» в Баку. Теперь ведущий специалист фирмы «Сименс», находитесь в Швейцарии в рабочей командировке, заодно решая и свои партийные дела, – я усмехнулся. – Разве кто может догадаться, что строящий столь стремительную карьеру инженер Красин на электростанции не только нашел работу для всего бакинского комитета социал-демократической партии, но и умудрился разместить там тайную типографию, прозванную «Нина». А теперь вот этот входящий в высший свет Баку и здоровающийся за руку с его превосходительствами и миллионщиками человек предал родину, связавшись с японской разведкой, – я сделал драматическую паузу.

Глаза у пленника с каждым моим словом всё больше и больше выражали удивление и изумление.

– Вы и про «Нину» знаете? – прохрипел Красин, пытаясь отдышаться.

– Леонид Борисович, ваша деятельность по объединению отдельных социал-демократических групп в Баку в единую организацию, по созданию подпольной типографии, закупке оружия для восстания в Финляндском княжестве и в Грузии… – я сделал небольшую паузу. – Организация боевых групп в Баку для провокаций во время всебакинской стачки, которую также планируете перевести в восстание, встречи с полковником Акаси, на которых вы пытаетесь убедить его вновь выделить деньги на оружие, всегда были под нашим плотным присмотром.

– Так что же вы хотите знать? – удивлённо спросил руководитель боевой группы РСДРП. – Вы и так всё знаете, судя по всему. Теперь понятно, каким образом наше оружие оказалось у ирландцев и кто организовал это восстание.

– Это хорошо, что вы догадались о роли моего центра в организации занозы в заднице Британской империи. Извините, за плохой французский, – я вновь зло усмехнулся, глядя на человека, который передал приказ на уничтожение моей семьи. – А нужно мне от вас, Леонид Борисович, немного: куда делся Акаси и где можно найти Дезаконишвили и Циллиакуса? Пропали, паразиты. Видимо, вслед за членами ЦК РСДРП не хотят отправляться на тот свет. Не можем их найти. Может, поможете?!

Красин наконец-то пришёл в себя от удара и гордо выпрямился на стуле.

– Вы считаете, что беззаконно уничтожая партийное руководство, сможете остановить революционное движение? Сможете остановить революцию в России?

– Ну, что вы, Леонид Борисович. Если в Российской империи всё оставить так, как есть сейчас, то революция обязательно случится. И если бы вы не тронули мою семью, так бы и продолжали её приближать и мечтать о всемирной революции и мировой диктатуре пролетариата. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Так, кажется?

– Вы находите это смешным, хотя только что сказали, что революция неизбежна?!

– Понимаете, Леонид Борисович, я внимательно изучил историю и социологию революций и народных восстаний, начиная с четырнадцатого века, и определил две основные причины для революций… – Я сделал паузу, подумав про себя, что только здесь и недавно согласился с теорией о социологии революции, ещё не созданной или написанной Питиримом Сорокиным.

Всё-таки обучали меня в том мире на основе марксизма-ленинизма.

– И какие причины? – заинтересованно спросил Красин, прерывая моё молчание.

– Первая: ущемление базовых инстинктов у большинства населения страны. Вторая: дезорганизация власти и социального контроля.

– И какие же базовые инстинкты у людей? Мы что, животные? – усмехнулся Красин.

– Я бы сказал, что человек – это зверь, покрытый тонким лаком цивилизации и на время подавивший в себе основные инстинкты, главный из которых – пищеварительный инстинкт. Человек, чтобы жить, должен есть, желательно три раза в день и разнообразную пищу. Голод ущемляет этот базовый инстинкт и приводит к волнениям, восстаниям, революциям, обращая людей в зверей. Голод предшествовал всем революциям, особенно голод на фоне аристократического обжорства на пирах… – Я замолчал, собираясь с мыслями. – Вспомните голод 1891–1892 годов, безумные бунты крестьян во многих губерниях, на подавление которых бросали войска. Да зачем далеко ходить. Возьмите, как их называют в газетах, полтавско-харьковские аграрные беспорядки в марте – апреле прошлого года, когда, можно сказать, озверевшие крестьяне бездумно разгромили и сожгли больше ста помещичьих экономий, чтобы удовлетворить свой пищеварительный инстинкт.

– Интересная трактовка голодных бунтов. И как же с этим инстинктом бороться? – перебил меня пленник.

– Леонид Борисович, давайте не будем пускаться в полемику. Если вам не интересны мои взгляды на революцию, то вернёмся к моему вопросу, – начал я недовольно, но вновь был перебит Красиным.

– Умолкаю, слушаю внимательно, тем более это продлевает мне жизнь.

– Вы правы, продлевает, и поверьте, я вам свои взгляды на эту тему излагаю не для того, чтобы продлить вам жизнь или просто поговорить. Это касается проблемы, что вы пока пропали без вести, Леонид Борисович, – я замолчал и посмотрел в глаза собеседника, давая ему время убедиться в важности нашего разговора.

На лбу Красина выступили капли пота, но взгляда он не отвёл.

– Я слушаю вас, Тимофей Васильевич.

– Итак, продолжу. Любой человек, как и любой зверь, является собственником, за что он готов биться. Массовое обнищание населения в Российской империи, вызванное отменой крепостного права и зарождением капитализма, привело к тому, что огромное количество крестьян, лишившись земельных наделов, вынуждены были пополнить ряды пролетариата, при этом самой низкооплачиваемой его части. Именно такому пролетариату, как писали Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии», нечего терять кроме своих цепей, и они готовы поддержать революцию. Если вспомнить из истории революционных армий в разных странах, то они чаще всего состояли из беднейших слоёв населения, которым нечего было терять, но которые надеялись приобрести всё.

Было видно, что Красин хочет что-то сказать, но благоразумно промолчал, я же продолжил:

– Следующий инстинкт – это инстинкт самосохранения. Во время разорительных, длительных и чаще всего неудачных войн правительство вынуждено прибегать к государственному терроризму, то есть практике, направленной против своих граждан. К этому относится гласное и негласное наблюдение за гражданами, разгон собраний, стачек, демонстраций, контроль за средствами массовой информации, ложные и массовые аресты, фальсифицированные обвинения, показательные суды. Именно тогда этот инстинкт срабатывает, и мы получаем беснующиеся толпы сумасшедших солдат с оружием в руках, которые не хотят больше воевать и погибать. Они бросают фронт и с яростью набрасываются на своё правительство. Примеры таких революций: Жакерия во Франции и восстание Уота Тайлера в Англии после Столетней войны, Первая Смута в России после Ливонской войны, Парижская коммуна после франко-прусской войны. – Я посмотрел на Красина. – Хотите что-то сказать?

– Лучше помолчу, хотя ваши слова о государственном терроризме просто великолепны, как и ваши действия против руководства ЦК РСДРП, – не удержался от шпильки Красин, в смелости ему было не отказать.

– Что поделать, вынужденная мера. Лучше удалить небольшой гнойник, чем дать ему возможность заразить весь организм. Зачем нам удар в спину от национальных восстаний в Финляндии и на Кавказе, да ещё по заказу и на деньги японцев. Лучше использовать эти средства, чтобы национально-освободительное восстание случилось у лучшего друга Японии – Великобритании. Ну да ладно, не буду отвлекаться… – Я демонстративно вынул часы, откинув крышку, посмотрел на стрелки, после чего вернул часы обратно.

Красин постарался поймать мой взгляд, а я увидел, как на его лбу вновь выступил пот.

– Следующий инстинкт – это половой и его ущемление на фоне распутства привилегированных классов. Вспомните призыв Парижской коммуны: «Рабочие, если вы не желаете, чтобы ваши дочери стали предметом наслаждения богачей… восстаньте!» Потом идёт цензура и запрет на миграцию как подавление импульса свободы и, наконец, сословные ограничения как подавление инстинкта самовыражения. Эти ограничения мешают людям из низов занять статус, соответствующий их талантам и труду. По моему мнению, именно подавление и ущемление этих основных человеческих инстинктов и является подлинной причиной революции… – Я сделал паузу и следующую фразу выделил интонацией: – И самыми революционными будут те сословия и социальные группы, у которых ущемляется самое большое количество базовых инстинктов. В нашей стране – это крестьянство и пролетариат.

Красин смотрел на меня удивлёнными глазами, я же продолжил:

– Вторая причина революции – это, как я уже говорил, дезорганизация власти и социального контроля, что подразумевает под собой неспособность правительства подавить смуту, устранив условия, вызывающие недовольство населения. Это когда власть не имеет возможности расколоть массу на части и натравить людей друг на друга по принципу «разделяй и властвуй», направить выход энергии масс в другое, нереволюционное русло по принципу «открыть клапан, чтобы котёл не взорвался». Предреволюционная ситуация всегда характеризуется бессилием властей и вырождением правящих привилегированных классов. Ещё летописец Ипувер ориентировочно в 1785 году до нашей эры писал о слабости власти фараона накануне народного восстания: «В стране нет рулевого. Где же он? Может, он уснул? Правитель утратил силу и более не поддержка нам». История «терпит» жестокие и хищнические правительства до тех пор, пока они умеют управлять государством, но она выносит суровый приговор бессильным и паразитическим правительствам с выродившейся элитой.

– Извините, Тимофей Васильевич, что перебиваю вас, но вы не боитесь говорить такие слова при подчинённых? Признаться, такого я от вас не ожидал. – Пленник смотрел на меня задумчиво и с каким-то затаённым интересом.

– Леонид Борисович, эту теорию мы неоднократно обсуждали с императором и его ближним кругом. Многие реформы, которые сейчас проходят в империи, вызваны тем, что необходима система противодействия сложившейся и развивающейся критической ситуации, чтобы наша великая страна не развалилась на кусочки под воздействием внешних и внутренних вражеских сил.

– Вы считаете наши действия вражескими?

– А какими они могут быть, когда во время войны вы на деньги врага готовите вооружённые восстания в собственной стране, подводя под эту идеологическую платформу борьбу за права рабочего класса. Хотя другого от вас трудно ожидать. – Немного помолчав, я продолжил: – Я разделил ход революции на три стадии: восходящий период, военный период и нисходящий период. Так вот, на первой стадии основной задачей революции является разрушение старой системы. И это, как правило, осуществляют люди с доминирующими разрушительными, а не созидательными импульсами. Они люди «одной идеи», экстремисты, неуравновешенные маньяки и фанатики с раздутым и неудовлетворенным самолюбием, полные эмоций ненависти и злобы ко всему окружающему миру. Они готовы разрушить весь мир ради своей идеи или теории. Вот чем и были опасны Ульянов, Плеханов, Мартов, Троцкий со своей мировой революцией.

– А меня к какому типу людей вы относите? – с какой-то затаённой насмешкой задал вопрос пленник.

– Вы, господин-товарищ Красин, на мой взгляд, циничный и талантливейший специалист своего дела. Именно такие люди выходят наверх на третьем, нисходящем этапе революции, когда наступает разочарование в революционных идеалах, усталость масс и их потребность в прекращении разрушений, террора внутри страны и «революционных войн» за ее пределами. Они приходят на смену военно-революционным вождям цезарско-бонапартийского типа. Поднявшись во время революции на верхи, они остаются там навсегда, искусно меняя свои взгляды, ловко маневрируя и обнаруживая талант в выполнении ряда функций, необходимых любой власти. Вспомните Талейрана, Тальена, Барраса, Фуше, Сийеса, Камбасереса и сотни других «перевертышей» во Французской революции… – Сглотнув вязкую слюну из-за столь длительного монолога, я продолжил: – Но главное, что бы я хотел подчеркнуть – вы талантливый управленец и специалист своего дела. Об этом говорят отличные характеристики с Кругобайкальской железной дороги от директора акционерного общества «Электросила» господина Классона, в восторге от вашей работы и господин Сименс. У вас прекрасные перспективы, и я не понимаю, зачем вы полезли в эту революционную борьбу? Тем более в террор?

– Вам этого не понять, – с какой-то тоской сказал Красин. – Только террором, только вооружённым восстанием можно достучаться до правящего класса, заставив его пойти на уступки пролетариату.

– Вы забыли добавить крестьянство, Леонид Борисович. Его экономическое положение в своём большинстве ещё хуже.

– Это вы не видели, как живут рабочие и их семьи в Баку. Жилища-казармы без всяких удобств, двенадцатичасовой рабочий день с нищенской зарплатой за него в шестьдесят копеек. Этого от силы хватает на пропитание самого рабочего, но совершенно не хватает, чтобы содержать семью. Все окрестности нефтепромыслов загрязнены нефтью и продуктами её распада, в том числе вода в колодцах. Рабочие вынуждены собирать дождевую воду для питья и приготовления пищи, а женщины тряпками собирают нефть вблизи месторождений, чтобы использовать её для отопления жилья. Это нормально?! Почему правительство не прекратит это?! Как, если не через революцию, это изменить?! – повысил голос Красин.

– Леонид Борисович, а мне известно, что в товариществе братьев Нобелей рабочий день – восемь-девять часов, для семейных рабочих и холостяков построены жилые посёлки с квартирами. В этих поселениях бесплатные школы, детсады, больница. Открыты вечерние курсы для рабочих-нефтяников, существует «Общество нравственного, умственного и физического развития молодых людей». Про благоустроенный городок «Вилла Петролеа» для служащих компании и его шикарный парк я вообще молчу. Кстати, насколько мне известно, рабочие этого товарищества отказались участвовать в стачке, не так ли? – Задав вопрос, я посмотрел в глаза пленнику, и тот отвёл взгляд.

– Так, – нехотя произнёс он.

– А в компании Сименса, насколько мне известно, рабочий день – восемь с половиной часов, столовая для сотрудников и рабочих, введено собственное медицинское обслуживание, открыта библиотека для рабочих и даже основаны фонд выплат по нетрудоспособности и пенсионный фонд. И здесь рабочие также не хотят участвовать в стачках.

Красин лишь зло зыркнул на меня.

– А ещё скажите, почему в бакинском отделении РСДРП около трёхсот человек, а в организации Балаханских и Биби-Эйбатских рабочих братьев Шендриковых – больше четырёх тысяч?

– А вы как думаете? – «отбил мяч» Красин.

– В своё время «железный канцлер» Отто фон Бисмарк-Шенхаузен, создатель Германской империи, победитель и в войнах, и в политике, и в дипломатии, сказал: «Сила революционеров не в идеях их вождей, а в обещании удовлетворить хотя бы небольшую долю умеренных требований, своевременно не реализованных существующей властью». Братья Шендриковы правы в том, что хотят мирно договориться с владельцами нефтепромыслов по самым насущим для рабочих вопросам. К ним они относят введение шестидневной рабочей недели и восьмичасового рабочего дня, отмену штрафов и бесплатных сверхурочных работ, введение трехсменной системы работ для рабочих буровых партий, масленщиков, кочегаров, а также для тартальщиков, улучшение бытовых условий в заводских казармах, обязательное повышение зарплаты через каждые полгода для всех рабочих и так далее. В основном экономические требования, поэтому рабочие и идут за ними… – Я вновь сглотнул вязкую слюну. Заболтался. – Основной массе пролетариата абсолютно нет дела до таких политических требований, как полная свобода рабочих собраний, свобода слова и печати, свободы союзов, касс и стачек. И уже тем более до немедленного созыва Всероссийского Учредительного собрания из представителей всего населения всей России, без различия веры и национальности, с учётом всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права. Что выбирать-то хотите на учредительном собрании, Леонид Борисович?

– Хотя бы объявить Российскую империю федеративной республикой, отменив монархический строй! – Красин с вызовом посмотрел на меня.

Я невесело усмехнулся, вспомнив лихие девяностые из своего прошлого-будущего.

– Леонид Борисович, а давайте представим, вот состоялось Всероссийское Учредительное собрание, на котором все сословия путём прямого, равного и тайного голосования приняли решение о создании Российской федеративной республики. Царь и его сатрапы с таким волеизъявлением народных масс согласились, никакого сопротивления не оказали и даже безропотно отдали народу все свои богатства. Утопия, сказка, конечно, но как долго такая республика просуществует? Ответьте мне.

– Если в свои руки власть возьмёт пролетариат, то долго и построит потом в отдельно взятом государстве коммунизм.

– Хорошо хоть про мировую революцию промолчали. А я вот думаю, и года не пройдёт, как из этой федеративной республики, пользуясь свободой, выйдет Польша, за ней – Финляндия, потом Прибалтийский край образует такие независимые государства, как Латвия, Литва и Эстония. Следующим будет Кавказ со всеми его народами, дальше не захочет Россию кормить Сибирь и Малороссия. Отрезанный Дальний Восток объявит об образовании Дальневосточной республики. Про страны Азии говорить, Леонид Борисович?

Я замолчал, так как этот разговор меня начал утомлять. Нет, Красин не был моим кумиром, как Тер-Петросян в детстве. Но та информация, которая была мне доступна в прошлой жизни, говорила, что он был хорошим управленцем и специалистом своего дела. А их, к сожалению, в Российской империи очень мало. Поэтому я был готов наступить на горло собственной мести и попытаться завербовать этого человека.

– Вы так об этом уверенно говорите, будто видели такое развитие ситуации. Но ведь народы имеют право на своё самоопределение? – с каким-то сомнением произнёс Красин с вопросительной интонацией.

– Имеют, только что тогда останется от Российской империи, что останется от великого государства, которое создали наши предки?! А к этому стремятся ваши знакомые Дезаконишвили и Циллиакус, и не они одни. Националистические настроения по окраинам империи – это также критический вопрос, который надо решать в ближайшее время, иначе пар разорвёт котёл.

– Тимофей Васильевич, зачем вы мне всё это говорите? – перебил меня Красин, требовательно смотря мне в глаза.

Я споткнулся на мысли, а потом резанул правду-матку:

– Леонид Борисович, я хотел бы, чтобы вы направили свои силы не на разрушение, а на созидание. Хотите бороться за права рабочих? Пожалуйста, но законными методами. В Баку у вас для этого будет куча возможностей, только не надо провокаций, которые вы хотели осуществить.

– Какие провокации?

– Леонид Борисович, ну вы прям как маленький. Не надо стрелять из толпы демонстрантов по полиции и войскам, которых привлекли бы к разгону стачки. Те, конечно, ответят. Среди рабочих появятся жертвы, тут им в руки попадет специально заготовленное оружие, затем – баррикады, городские бои. И чем больше крови прольётся на алтарь революции, тем больше и крепче вырастет древо свободы. Так чего жалеть-то мясо?

– Тимофей Васильевич, они что, действительно так хотели сделать? – подал голос Буров, всё это время молчаливо возвышавшийся за спиной пленника. – Да этого иуду удавить надо, а не вербовать.

В голосе агента было столько гнева, что у Красина на лбу тут же выступили бусинки пота.

– Видите, Леонид Борисович, какая реакция у цепного пса самодержавия. Не нравится ему то, как вы людскими жизнями готовы распоряжаться. Ну да ладно, хватит, так сказать, бисер метать. Пора заканчивать разговор. Итак, вернёмся к вопросу: где могут находиться полковник Акаси, а также господа-товарищи Дезаконишвили и Циллиакус?

– То есть вопрос с моей вербовкой отпал? – Красин твёрдо посмотрел мне в глаза.

– А я вас не вербую. Зачем? Просто в России слишком мало людей дела, настоящих созидателей. Поэтому и хотел вас увидеть среди них.

– А если я не соглашусь, то пропаду без вести?! – задал вопрос пленник, глядя мне в глаза.

– Да. А если согласитесь, то будете под постоянным негласным контролем. Тем более материалов на вас на три повешения хватит по статье «Измена», – твёрдо ответил я, не отводя взгляда.

– Интересно поставлен вопрос выбора без выбора. Значит, предлагаете мне стать перевёртышем? – пленник грустно улыбнулся.

– Вы знакомы со Струве Петром Бернгардовичем? – С каким-то азартом задал я вопрос.

– Лично нет, но много о нём слышал. Именно он написал «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии», можно сказать, первый документ нашей партии. И я не представляю, как он стал предателем, – зло произнёс Красин.

– Почему же предатель?! Просто человек не согласен с мнением Маркса о неизбежности социальной революции. Также не поддерживает радикальные методы революционной борьбы и склоняется к постепенному преобразованию России путём плавных реформ, чем сейчас и занимается в Гродненской губернии, где вместе с господином Столыпиным по поручению государя проводит аграрную реформу по внедрению современных аграрных орудий, искусственных удобрений, многопольных севооборотов, мелиорации на общинных и частных землях. В губернии по специальному указу позволили крестьянину выходить из общины и делаться индивидуальным и наследственным собственником земли, которую он обрабатывает. Уже подано более десяти тысяч заявок. Хоть дело и идёт со скрипом, но этот опыт будут распространять и в других губерниях. Император выделил на это денежные средства, кроме того, уполномочил Государственный крестьянский банк скупать помещичьи земли и перепродавать их крестьянам на исключительно льготных условиях. С первого января следующего года крестьянам будет предоставляться долголетний кредит, доходивший до девяноста процентов от стоимости земли при очень низком проценте – четыре с половиной процента годовых, включая погашение.

– Это жалкие полумеры. Пока вся земля не будет в собственности у крестьян, голод в России не победить, – перебил меня Красин.

– Сразу видно, что от крестьянского вопроса вы далеки, Леонид Борисович. Вам хоть известно, что на одну дворянскую десятину сейчас приходится двадцать пять крестьянских? Вам бы на эту тему с Петром Аркадьевичем Столыпиным поговорить. Им, кстати, разработана большая переселенческая программа крестьянских семей в Сибирь, которую император уже одобрил. Сразу после окончания войны, как только освободится от воинских грузов Великий Сибирский путь, она и начнётся. Выразившая желание выехать из Европейской России в Сибирь семья избавляется на десять лет от всяких налогов, получает в полную собственность участок земли в пятнадцать десятин и денежное пособие в двести рублей. Кроме того, семья будет перевозиться со всем имуществом за казённый счёт до места поселения. Император под это дело решил выделить в крестьянский фонд сорок миллионов десятин собственной земли в Сибири.

– Тимофей Васильевич, этот господин действительно так ценен, что вы перед ним целый час распинаетесь? По мне, так пускай пропадёт без вести. Нечего с ним рассусоливать. Как вы говорили, ноги в тазик с цементом, а как тот застынет, в Рону раков кормить. Даже живот резать не надо. С таким грузом точно не всплывёт, – вмешался в наш разговор Буров, изобразив самое зверское лицо.

Жаль, его Красин не увидел, но интонацию прочувствовал. Да и картинку Пётр Фёдорович нарисовал замечательную. Надо же мне было как-то рассказать о таком способе избавления от трупа.

– Интересный способ использования цемента. Впечатлён, признаться. Никогда бы до такого не додумался, – нервно произнёс Леонид Борисович.

Пленник посмотрел мне в глаза и, чеканя слова, произнёс:

– Где находятся или могут быть Дезаконишвили и Циллиакус, я не знаю, полковник Акаси два дня назад убыл в Париж. Это всё, что я могу ответить на ваш вопрос, Тимофей Васильевич.

Глава 16
Акаси

Полковник японского генерального штаба Акаси Мотодзиро стоял у окна номера «Hotela d’Iena», в котором постоянно останавливался при приезде в Париж, и смотрел на Триумфальную арку. Настроение у полковника было отвратительное, его разведмиссия постепенно терпела крах. Офицер недовольно поморщился, следя за каплями на стекле, которые, объединяясь, небольшими ручейками стекали вниз по стеклу.

Он всегда был первым, всегда был лучшим – и в начальной школе, и в военной подготовительной, затем – в Военной академии и в Военном университете, где добился выдающихся успехов. По окончании университета – служба в Генштабе, где также довольно скоро сумел зарекомендовать себя с наилучшей стороны. Благодаря этому в 1894 году был командирован на стажировку в Германию. Однако первый визит в Европу продлился всего несколько месяцев. С началом японо-китайской войны Акаси был отозван на родину и отправлен на театр боевых действий в качестве офицера гвардии.

По окончании войны вернулся на работу в Генштаб, где был замечен заместителем начальника генералом Кавауэ Сороку и направлен сначала военным наблюдателем на аннексированные США Филиппины, а в 1900 году – снова в Китай, на этот раз военным экспертом японской делегации на переговорах с Россией по итогам подавления боксерского восстания.

В январе 1901 года назначен военным атташе во Франции, а через полтора года переведён военным атташе в Санкт-Петербург. Заместитель начальника Генштаба генерал Кодама Гэнтаро в своём поздравительном письме отметил, что столь высокое назначение молодой офицер получил, так как, без преувеличения, входит в элиту японского офицерского корпуса и является одним из лучших в стране военных экспертов по внешнеполитическим вопросам.

Акаси усмехнулся, продолжая вспоминать свои начальные успехи в русской столице. Их удалось достигнуть, развивая агентурные связи, полученные в наследство от предшественника на посту военного атташе полковника Танака Гиити. Одним из таких агентов был японский стажер Петербургского университета Уэда Сэнтаро.

Уэда информировал Акаси о настроениях столичного студенчества и слухах, которые циркулировали в кругах радикально настроенной молодежи. Именно благодаря ему полковник познакомился и затем нанял в качестве учителя русского языка тридцатилетнего латышского студента Брауна. Под этим псевдонимом скрывался Янис Янсон – авторитетный деятель социал-демократического латышского движения.

Янсонс предоставил полковнику более или менее достоверные сведения о состоянии революционного движения не только в самой России, но и на национальных окраинах империи, в первую очередь в Прибалтийском крае. В настоящее время, пользуясь аккредитацией журналиста, Браун приносит ценную информацию о планах высшего российского военно-морского командования.

Благодаря ему стало известно, что русские в ближайшее время собираются направить на Тихий океан новую эскадру, состоящую из броненосцев «Бородино», «Император Александр III», «Император Александр II», «Император Николай I», броненосных крейсеров «Императрица Мария» и «Великий князь Георгий», плюс вспомогательные суда.

Эту информацию Браун получил из интервью с вице-адмиралом Бирилевым – генерал-губернатором Кронштадта, на которого было возложено снабжение и подготовка этой эскадры для перехода в Порт-Артур^[7].

Акаси, как и полковник Танака, считал, что в борьбе с Российской империей необходимо использовать революционные силы, потому что был уверен, что всякий враг самодержавия автоматически есть друг и союзник Японии.

К своим первым успехам Акаси относил вербовку ротмистра Николая Ивкова – офицера штаба Главного интендантского управления Военного министерства, передававшего много секретных сведений о расположении российских войск, военных перевозках на Дальний Восток. Правда, и денег ему было заплачено немало, больше трёх годовых окладов.

Сведения от ротмистра перепроверялись ещё двумя завербованными агентами: австрийским журналистом с псевдонимом Джек, который был аккредитован в Иркутске, и женщиной-агентом по имени Хедвиг Эксштейн, кличка Ханна, работающей в Чите.

Потом на Акаси сам вышел австрийский подданный инженер Николас Балог де Галанта, который торговал в России оружием и постоянно жил в Петербурге. С его помощью удалось организовать целую сеть агентов, в основном скандинавского происхождения, проживающих на территории России. Информация от Густавсона, Гуннара, Поля и многих других шла потоком из Самары, Челябинска, Иркутска и других важнейших городов Транссиба.

Балог познакомил полковника с финским оппозиционным деятелем Йонасом Кастреном, через которого удалось выйти на офицера шведского Генштаба капитана Ивана Аминова, а через него – на других шведских генштабистов: начальника отдела по России капитана Нильса Эдлунда и лейтенанта Класа Клингенстерна. Особенно полезным для Акаси оказалось знакомство с Эдлундом, который по приказу военного министра Швеции был отправлен в Маньчжурию наблюдателем в российскую действующую армию. Это говорило о том, что и в Швеции считают, что война между Россией и Японией вот-вот начнётся.

Перед отъездом Эдлунда в Маньчжурию Акаси пригласил того на обед, во время которого изложил шведскому офицеру план создания осведомительской сети. Полковник довёл до капитана, что один из информаторов будет курировать Москву, Казань и Ярославль, второй – Санкт-Петербург, третий – Самару, а также Иркутск и Читу. Эти агенты, подчинённые резиденту из местных, должны будут отслеживать движение воинских эшелонов из Центральной России на Дальний Восток: дату и точное время их прохождения, номера перевозимых военных частей, количество военнослужащих, боеприпасов, военного снаряжения и всякое такое прочее.

С помощью Эдлунда Акаси надеялся получить данные о ходе мобилизации в России, а после начала военных действий – о числе раненых, вывозимых в Россию из Маньчжурии, их настроениях и политических предпочтениях. За содействие в добывании секретной информации и вербовке тайных осведомителей Акаси посулил Эдлунду солидное вознаграждение, куда больше, чем ротмистру Ивкову.

Капитан помогать согласился. Подобная сговорчивость шведа объяснялась тем, что в местных военных кругах на Российскую империю, которая в свое время отторгла у Швеции Финляндию, смотрели минимум как на опасного соседа, а нередко и как на потенциального противника.

Естественно, что информация о состоянии российских вооруженных сил весьма интересовала и Стокгольм. Соглашаясь помогать Японии добывать разведданные о российской армии, шведские военные надеялись и сами попутно их получать. Понятно, что подобные действия являлись прямым нарушением нейтралитета, который был официально объявлен Швецией в первые же дни русско-японской войны.

Это была очередная и яркая победа Акаси, которая была высоко отмечена в японском Генеральном штабе. Ведь для Японии такая шпионская сеть была очень выгодной. В случае провала обвинения в шпионаже могли бы быть выдвинуты против кого угодно, но только не в отношении японских офицеров. Кроме того, такая постановка дела весьма затрудняла перехват секретной корреспонденции контрразведкой противника.

В общем, получилось, что в сборе военной информации о России Акаси смог опереться на активное содействие шведского Генштаба. Вскоре началось и практическое формирование осведомительской сети по изложенной Акаси схеме.

Йонас Кастрен также познакомил Акаси с Конни Циллиакус – создателем и руководителем Финской партии активного сопротивления. Именно Циллиакус, профинансированный полковником, организовал в Лондоне конференцию в июне этого года.

На этом собрании присутствовали все более или менее имеющие партийный вес представители эсеров, большевиков и меньшевиков, а также националистов Польской социалистической партии, Польской национальной лиги, Финской партии активного сопротивления, Латвийской социал-демократической рабочей партии, Армянской революционной федерации, Революционной партии социалистов-федералистов Грузии и делегатов Союза освобождения.

Там же через Циллиакуса было доведено, что Япония готова профинансировать вооружённые восстания на территории Российской империи в случае русско-японской войны. Откликнулись на это социал-демократы, эсеры и все националисты.

Наиболее активно эту тему поддержали руководитель Революционной партии социалистов-федералистов Грузии Георгий Габриэлевич Дезаконишвили и Конни Циллиакус, которые сразу поставили вопрос о закупке большой партии оружия и средствах его доставки в Прибалтийский край и на Кавказ. Подключился к этому делу и Центральный комитет социал-демократов. Несмотря на разногласия, большинство членов ЦК признали возможным и необходимым вооруженное восстание во время войны.

На встрече с Ульяновым и Красиным те при обсуждении вопроса о закупке оружия пожаловались на то, что очень сложно стало работать из-за внимания к их персонам не только охранки, но и сотрудников Аналитического центра, который возглавляет давно известный Акаси полковник Аленин-Зейский.

Приложенные усилия по его устранению оказались безрезультатными. Четыре покушения, но Аленин остался жив. Тогда Акаси и предложил, что если не получается устранить самого Аленина, то можно устранить членов его семьи, что заставит того начать делать ошибки, где его и можно будет подловить.

Социал-демократы поломались сначала, но, услышав про сумму, которую полковник решил выделить на эту операцию, согласились. Тогда Асаки считал, что он вновь выиграл, применив третью из «Тридцати шести стратагем» китайского военного искусства, а именно «Убить чужим ножом».

– С врагом всё ясно, а насчёт друга нет уверенности. Используй друга, чтобы убрать врага, а сам не применяй силы, – проговорил вслух Акаси.

Очень нравилась полковнику такая стратегия, когда решение какой-либо задачи происходит, не разглашая и не афишируя собственной вовлечённости. Продвижение собственных интересов происходит посредством или за счёт третьих лиц, и это обеспечивает «алиби» и сохранение доброго имени японской разведки за счёт других людей или с помощью сложившейся обстановки.

Ещё одна стратагема нравилась Акаси, которая называлась «Увести овцу лёгкой рукой».

– Даже малейшую слабость непременно нужно использовать. Даже малейшую выгоду ни в коем случае нельзя упускать. Маленькая слабость противника – это маленькое преимущество у меня, – с улыбкой на лице тихо произнёс Мотодзиро, после чего вновь погрузился в воспоминания.

С началом русско-японской войны полковник Акаси занял скромный пост военного атташе в Швеции, причём официальное японское дипломатическое представительство в этой стране было создано в момент его приезда туда. На настоящий момент он являлся высшим по рангу, хотя и неофициальным представителем японских вооруженных сил в континентальных странах Старого Света.

Его заместитель майор Нагао Цунэкити исполнял рутинные военно-дипломатические обязанности, а сам Акаси целиком сосредоточился на организации подрывных операций против России и сборе военной информации о ней. И вот тут на него как из рога изобилия посыпались неприятности.

Сначала был арестован ротмистр Ивков, а вслед за ним Балог де Галанта со всей своей сетью, включая Джека, Ханну, Густавсона, Гуннара, Поля и практически всех агентов, разбросанных по Транссибу. Если кто и остался цел, то связь с ним была потеряна.

Потом облажались боевики эсдеков. Вся боевая группа была уничтожена, а её руководитель попал в руки охранки, и ещё хуже – ангелов смерти, как называли бойцов из отряда специальных операций Аналитического центра. Слухи о них были такие, что перед глазами полковника вставала какая-то помесь самурая, синоби и ямабуси.

Полковник невольно передёрнул плечами, подумав, что про ниндзя и горных отшельников на ночь глядя лучше не вспоминать. Да и с этим полковником Алениным не всё так просто. Чем больше получал о нём информации полковник, тем больше начинал сожалеть о своём предложении ликвидировать членов его семьи.

Жена и сын Аленина остались целыми, но был тяжело ранен его тесть. Как удалось выяснить, сам начальник Аналитического центра в это время был на Дальнем Востоке и поспособствовал тому, что провалилась операция по подрыву дока во Владивостоке, а также была разгромлена японская агентурная сеть и во Владивостоке, и в Порт-Артуре.

Не удалось, используя боевые группы эсеров, заминировать броненосцы. И опять в этом были виноваты секретные сотрудники Аналитического центра. О них удалось узнать после захвата одного из них во Владивостоке и длительных пыток. Жалко, что Аленину удалось ускользнуть из ловушки, которую ему организовала японская разведка.

Удача способствовала этому человеку, когда он отправился на переговоры к новому китайскому императору с его главнокомандующим генералом Юань Шикаем. Повезло остаться в живых и на обратном пути. По последним данным, этот везучий человек сейчас проходит лечение во дворце русского императора под присмотром личных врачей Николая II.

Желая оправдаться в глазах микадо и перед руководством Генерального штаба, Акаси смог убедить своё руководство в необходимости организации восстания на территории Польши, Финляндии и Кавказа. Поражение на море и сложившаяся обстановка заставили японское военное руководство и правительство профинансировать план полковника.

На выделенные деньги Дезаконишвили приобрёл в Швейцарии двадцать пять тысяч винтовок Веттерли и свыше четырёх миллионов патронов к ним. Также удалось приобрести полторы тысячи новеньких револьверов Веблей и сто пятьдесят тысяч патронов к ним, десять 75-миллиметровых горных орудий с полутора тысячами снарядов, три тонны динамита, две тысячи детонаторов и сто футов бикфордова шнура. И много всего по мелочи.

Для переправки оружия были куплены три парохода и две яхты. Весь этот арсенал хранился в доке Роял-Виктория столицы Великобритании, что гарантировало его полную безопасность. Непонятно каким образом, но все пароходы и яхты, загруженные оружием для русских революционеров, попали в руки ирландцев, которые восстали, захватив столицу Ирландии и ряд важных портовых городов. Японский посланник в Англии виконт Хаяси, вызвав в Лондон полковника, устроил настоящую головомойку по данному факту. Это был второй провал Акаси в его деятельности.

Буквально через несколько дней в Стольгольме до Мотодзиро любезно довели, что капитан Эдлунд арестован русской контрразведкой и ему предъявлено обвинение в шпионаже в пользу Японии. Это стало третьим провалом полковника Акаси, что заставило его с ещё большим энтузиазмом исполнять свои обязанности. Сейчас он готовил новый тайный удар по Российской империи. Целью этого удара должны были стать Транссиб, а именно тоннель № 7, или Второй каторжанский, на восемьдесят восьмом километре Кругобайкальской железной дороги и мост КВЖД через реку Сунгари рядом с Харбином.

Вывод из строя этих двух объектов, особенно тоннеля, должен был сорвать переброску российских войск в Маньчжурию и на Дальний Восток. Как сообщил виконт Хаяси, по линии МИДа удалось получить информацию о том, что Николай II одобрил план высадки русских войск на остров Хоккайдо. Именно для этого в Тихий океан вскоре отправится новая русская эскадра из броненосных кораблей и большого количества вспомогательных крейсеров и судов. А из центральной части России уже началась переброска отдельных частей на Дальний Восток.

Исходя из этой информации, как говорят русские, кровь из носу необходимо было сорвать, и, желательно, надолго, данную переброску российских войск. По предложенному Акаси плану, проделать это должны были польские революционеры из Лиги народовой. С лидером этой партии Романом Домовским полковник познакомился также благодаря Конни Циллиакусу, когда те обсуждали возможность одновременного восстания на территории Польши и Финляндского княжества и договаривались о координации антиправительственных выступлений.

Своими корнями польское национально-освободительное движение уходит в последние десятилетия XVIII века, когда в результате трех разделов территории Польши между Россией, Пруссией и Австрией польское государство исчезло с политической карты Европы. После подавления крупных восстаний в Польше в 1830-е и 1860-е годы она лишилась остатков своего суверенитета.

Большая часть польских земель под названием Царства Польского оказалась интегрирована в состав Российской империи. Курс официального Петербурга на насильственную русификацию в полной мере коснулся и этой окраины империи. В ответ здесь стали появляться политические организации, нацеленные на сохранение и расширение автономии Польши с последующим полным восстановлением ее независимости.

В начале XX века крупнейшими и наиболее влиятельными из них были Лига народова и еще более радикально настроенная Польская социалистическая партия во главе с Витольдом Наркевич-Иодко. В отличие от народовцев, руководство польских социалистов полагало, что добиться выхода Польши из состава Российской империи можно только путем вооруженного восстания.

К сожалению, восстания не получилось. Оружие ушло совсем в другую сторону, но зато осталось много польских радикалов, готовых всеми способами навредить Российской империи. И у этих радикалов были прекрасные связи по Транссибу, в городах которого проживали бывшие каторжане и ссыльные поляки после восстания 1863–1864 годов, их дети и внуки, которые относились к Российской империи как к заклятому врагу.

В этой среде с помощью Наркевич-Иодко и Домовского были отобраны исполнители для двух громких акций. Идея подрыва вполне соответствовала замыслам самих поляков – они считали необходимым максимально затруднить для российских военных властей переброску на Дальний Восток солдат из числа своих соотечественников.

Однако жизненную важность бесперебойной работы Транссиба для поддержания российских интересов на Дальнем Востоке вполне понимали и в Петербурге. Еще перед началом войны для охраны магистрали был сформирован специальный двадцатитысячный воинский контингент.

Особо оберегались мосты, тоннели и другие крупные железнодорожные сооружения. С началом войны охранный режим ужесточился, но полковник Акаси, как ему виделось, разработал безупречный план.

Тоннель должны были взорвать с помощью хитрой мины, которую разработал полковник-артиллерист Танака Хиротаро, проходящий в это время стажировку в Германии на заводах Круппа. Получив задачу и схему охраны тоннелей, он предложил следующее.

Два пуда динамита размещались в деревянном ящике, замаскированном под кусок сломанной шпалы. К этому «куску дерева» крепилась хитрая петля с катушкой крепкой бечёвки, которая заканчивалась терочным запалом. Локомотив, тянущий эшелон с бое припасами, зацеплял петлю, бечевка разматывалась, срабатывал запал, горение длилось столько, чтобы взрыв произошел в середине состава. А дальше – подрыв эшелона, и тоннель выходит из строя очень надолго.

Оставалось только каким-то образом разместить заряд в середине тоннеля. И в этом помогли поляки. Нашёлся на Кругобайкальской железной дороге сын ссыльного за восстание 1863–1864 годов, который проживал в посёлке Култук и входил в состав работников, обслуживающих Второй Каторжанский двухпутный тоннель длиной 538 метров. И этот молодой человек, воспитанный в ненависти к русскому самодержавию, готов был оказать помощь в установке мины. О том, когда пойдёт эшелон с боеприпасами, ему должны были сообщить другие участники этой операции.

Взрыв моста через Сунгари рядом с Харбином был разбит на два этапа. Один из представителей Польской социалистической партии под видом французского коммивояжёра должен был проследовать из Москвы до Харбина в скором «Сибирском» поезде, везя в багажном вагоне два больших дорожных чемодана с тротилом. Взрывчатку в Москву обещал переправить из Германии Циллиакус. У него был свой канал доставки, который они использовали для перевозки в Россию нелегальной литературы.

На остановке в Аньде, где-то за сто пятьдесят километров до Харбина, агент должен будет активировать химический запал для подрыва тротила, чтобы взрыв произошёл на мосту. Данный запал был разработан кем-то из революционеров. По словам Наркевич-Иодко, было опробовано шесть капсул, которые сработали очень близко по времени, уложившись в тот момент по расписанию движения скорого поезда, когда он будет проходить километровый участок моста.

По расчетам полковника Танака Хиротаро, взрыва шестидесяти килограммов тротила хватит, чтобы сильно повредить пролёт моста, возможно, даже его обрушить. Всё зависит от того, где на мосту произойдёт взрыв. Багаж большего веса может вызвать подозрение, так как перевозка десяти фунтов груза в багажном вагоне «Сибирского» поезда стоила двести тридцать шесть рублей. Таким образом, багаж весом в шестьдесят килограммов встанет в три с лишним тысячи рублей. Это огромная сумма. Остается надеяться на то, что выбранный кандидат обладает достаточным лоском, чтобы не вызвать подозрений такими тратами.

Вторая часть операции по мосту зависит от результата взрыва. Если пролёт не обрушится, то в дело вступят японские агенты из китайцев, которых привлекут к ремонту моста. Там уже будут работать коллеги Акаси из Харбина.

Полковник достал из кармана жилетки часы и посмотрел на время. Через десять минут должен был прий ти Наркевич-Иодко за деньгами и документами для своего агента. Положив часы на место, Акаси отошел от окна и, подойдя к зеркалу, посмотрел, как он выглядит в гражданском платье. В этой гостинице он останавливался не под своим именем.

Стряхнув невидимую пылинку с плеча, полковник улыбнулся и подмигнул своему отражению, которое ответило тем же. В этот момент в дверь постучали.

«Нет, этих поляков никогда не приучишь к точности», – подумал Акаси, направляясь к двери номера.

* * *

«Нет такой крепости, которую не мог бы взять осел, нагруженный золотом», – такую фразу приписывают царю Филиппу II Македонскому.

Умный был дядька. Золотая монета в сто франков позволила получить от портье всю информацию о мужчине азиатской наружности, который часто останавливается в одном и том же номере «Hotela d’Iena».

Вторая стофранковая золотая монета позволила беспрепятственно проследовать к номеру, куда, по словам портье, буквально через пять-десять минут должен был прийти гость, о котором постоялец предупредил портье.

О том, что полковник Акаси в Париже, как правило, останавливается в «Hotela d’Iena», сообщил Красин, который решил, что без вести пропадать не хочет. Он пока находился под наблюдением одного из моих людей в снятой для наших целей квартире в Женеве.

Буров, Горелов и Дубров, один из двух новеньких агентов, привлечённых к этой операции, остались в Швейцарии, чтобы решить вопрос с Аксельродом. Я же с Зарянским и Волжиным, вторым новеньким, отбыл в Париж и в настоящий момент стояли перед дверью гостиничного номера, где проживал полковник Акаси, сжимая в руках револьверы с глушителями.

Этот прототип, как у братьев Митиных, был в первый раз изготовлен для нашей операции в Лондоне, а теперь стал, можно сказать, обычным атрибутом для спецопераций Аналитического центра. А браты должны были обкатать «БраМит» в боях в Маньчжурии и Корее, где им придётся повоевать. Для этих целей им было отпущено с собой больше сотни глушителей, в основном для карабинов.

Японский резидент в Европе был нашей последней целью. В идеале хотелось и ему устроить несчастный случай, но этот клиент был профессиональным военным из самурайского рода и, как я представлял, наверняка имел хорошую подготовку. Поэтому без телесных повреждений, боюсь, его будет не взять.

Временной цейтнот заставил действовать нахрапом, практически без подготовки. При самом плохом варианте предусматривались интенсивный допрос Акаси с применением акупунктуры Ли Джунг Хи и дальнейшая ликвидация полковника.

Пока французская полиция опомнится, мы будем уже далеко. Тем более мы использовали грим, парики, а на руках у нас были тонкие лайковые перчатки, благо на улице не май, а декабрь месяц.

Стук в дверь, Зарянский и Волжин страхуют по бокам, я же стою перед дверью, скрестив на паху руки, чтобы револьвер с глушителем сразу не бросался в глаза.

Дверь открывается, и я встречаюсь взглядом с полковником, и по тому, как изумлённо распахнулись его глаза, понимаю, что он меня узнал.

– Добрый день, полковник. Извините, что без приглашения, но нам надо с вами переговорить, – с этими словами я двинулся на Акаси, направив револьвер ему в живот.

Надо отдать должное японцу, тот, как говорится, лица не потерял, даже попытался сделать жест, приглашая меня пройти вперёд, но я ответным жестом показал полковнику, чтобы тот двигался в номер.

Акаси развернулся и с напряжённой спиной прошёл в свои апартаменты. Я шёл за ним, держа безопасную для удара дистанцию и контролируя каждое движение противника. Следом за мной в номер зашли Зарянский и Волжин, закрыли дверь и растеклись по бокам.

– Чем обязан вашему визиту, господин полковник? – невозмутимо спросил Акаси, подойдя к столу, на котором стояли чайник и несколько чашек с блюдцами. – Может быть, чаю? Признаться, был в своё время удивлён, что в этом отеле подают прекрасный чай.

С этими словами Акаси, взяв чайник, неторопливо налил в чашку чаю. Поставив чайник на место, он медленно приподнял блюдце вместе с чашкой левой рукой, правой подхватил чашку и, резко развернувшись на сорок пять градусов, одновременно бросил блюдце в Волжина, а чашку с напитком метнул в Зарянского.

Проделав это, полковник, согнувшись, крутнулся на триста шестьдесят градусов, успев за этот оборот подхватить трость, стоящую в специальной подставке рядом со столом, достать из неё клинок и рубануть в моём направлении.

Всё было проделано настолько молниеносно, что я только благодаря рефлексам успел откачнуться назад. Блюдце попало в лоб Волжина, и он начал заваливаться на спину. Зарянский оказался шустрее нашего молодого товарища, успев увернуться от чашки, но не от чая, который попал ему в глаза, также выведя из строя.

Акаси же продолжил атаку, нанёс мне ещё один рубящий удар своим оружием, которое было похоже на прямой японский меч цуруги, только с более узким лезвием. Я вновь отпрянул назад, тем не менее полковник успел разрубить поля моей шляпы и, кажется, рассечь щёку. Почувствовал, что по ней что-то потекло.

Следующего удара я ждать не стал, чуть довернув револьвер, нажал на спуск. Выстрел. У Акаси подломилась правая нога, но он всё же попытался достать меня выпадом меча в район груди. Я скользнул в сторону назад, разворачиваясь под сорок пять градусов, пропуская лезвие, и это мне почти удалось. Не знаю, кем был откован этот меч, но плотный драп пальто он вспорол, как воздух, будто и не заметил преграды.

Ещё быстрый шаг назад в прихожую, разрывая дистанцию. Полковник пытается, несмотря на простреленное бедро, сделать ещё шаг в мою сторону, отводя чуть в сторону меч для удара.

«Хренушки тебе, а не рукопашная», – промелькнуло у меня в голове, и я вновь нажал на спуск, прострелив японцу вторую ногу.

Уже падая, Акаси умудрился метнуть в меня цуруги, и если бы не пальто, то меч точно разрезал бы мне бедро. А так отделался очередным повреждением верхней одежды.

Воспользовавшись тем, что полковник, опираясь обеими руками в пол, пытается подняться, находясь ко мне правым боком, я сделал шаг вперёд и нанёс тому удар ногой по печени, отправляя в нокаут. Достав наручники, быстро застегнул их за спиной на руках японца, который чуть не умудрился вырубить нас всех троих и уйти, отправив меня с товарищами в места вечной охоты.

Прыткий дяденька оказался. Вернусь домой, час в день тренировке буду уделять минимум, а то так сын сиротой останется. Под эти мысли успел оглянуться вокруг. Сергей Владимирович тряс головой и пытался протереть ладонями глаза, тихо матерясь про себя. Волжин Костик, как он представился при нашей первой встрече, мирно лежал на полу на спине и не подавал признаков жизни.

Подхватившись, я подскочил к нему и попытался нащупать пульс на сонной артерии. Слава богу, он был при этом спокойный и наполненный. А над переносицей парня вокруг рассечения начал наливаться синяк, который точно перейдёт в разряд синячище, включающий и лоб, и глаза. Такой никаким гримом не скроешь.

Я машинально провел по щеке и посмотрел затем на кровь на пальцах. Судя по всему, один Зарянский отделался без сильной травмы, если только чай не был кипятком, а то зрению Сергея Владимировича может прийти хана. Но судя по его поведению, а точнее по отсутствию громких криков, всё должно обойтись.

Еще раз оглядел номер и направился к кровати, чтобы воспользоваться простыней для перевязки ран полковника. Мне надо было с ним переговорить, а для этого не дать истечь кровью до того момента, когда выжму из него всё. Теперь уже терять было нечего, надо приступать к немедленной обработке, то есть допросу полковника Акаси, который, тихо мыча и пуская слюни, пытался перевернуться на бок. Я взялся за конец простыни, и в этот момент раздался стук в дверь номера.

Глава 17
Ялу

– Ознакомились с планом? – спросил меня Николай II, когда я вошёл к нему в кабинет.

– Ознакомился, ваше императорское величество…

– Без чинов, Тимофей Васильевич, – перебил меня император.

– Ознакомился, Николай Александрович.

– Садитесь, – Николай указал на стул за чайным столом, за которым он сидел. – Что скажете?

– Заманчиво. Но я прибыл в Гатчину вчера в обед и ещё не успел прочитать международную сводку и получить информацию из военных ведомств, а отсутствовал почти два месяца. Поэтому могу сказать одно: заманчиво, но как бы хуже не стало. Вряд ли Британия, САСШ и даже союзники согласятся с нашей интервенцией в Корею и дальнейшим протекторатом над Корейской империей, – осторожно ответил я, чувствуя себя не в своей тарелке из-за нехватки информации, и замолчал.

Да, моя командировка в Англию и Европу затянулась почти на два месяца. Во время этого тура от различных напастей расстались с жизнью Ульянов, Ленгник, Троцкий, Мартов, Плеханов, Аксельрод. Товарищ Красин решил дальше участвовать в революционной борьбе легальными методами, а также приложить все свои знания и профессионализм по электрификации Российской империи, для начала – на её юге.

Посещение, можно сказать, главы японской разведки в Европе полковника Акаси чуть не закончилось плачевно для нашей группы, которая хотела с ним поговорить. Очень резким оказался товарищ.

Проживал он в гранд-отеле в центре Парижа, что накладывало некоторые ограничения в виде коридорных на каждом этаже, на посту которых имелся телефон. Поэтому открывать огонь с порога не было возможности. Выстрел коридорный, может быть, и не услышал бы, но вот запах сгоревшего пороха учуял бы наверняка, а это стопроцентный вызов полиции.

Да и, честно говоря, не ожидал я того, что Акаси таким живчиком окажется и попытается оказать сопротивление под прицелом трех револьверов. Всё-таки под сорок годочков мужчине было. Н-да, было.

Правду говорят, что седины и возраст не защищают от глупости. Взрослый и, казалось бы, тёртый, битый жизнью и обстоятельствами аж в двух жизнях мужик совершил ошибку. Помню, что, сковав наручниками у полковника за спиной руки и увидев лежащего без признаков жизни Волжина, чуть не распустил нюни словно гимназистка, коря себя за свои действия и непродуманность операции. Но, как говорится, сделать выбор и потом постоянно жалеть об этом – прежде всего оскорбление, нанесённое самому себе.

Никто толком не может сказать, какой наш поступок выйдет боком либо приведёт к успеху, а какие действия даже прославят или обогатят. Раз поступок совершён, его следует принимать по совокупности последствий, только так можно избавиться и от комплексов, и от излишней поспешности, позволяя почти всегда действовать расчетливо и в нужное время.

Тем более долго рефлексировать мне не дали, так как вместе с Акаси под раздачу попал и один из организаторов Польской социалистической партии Витольд Наркевич-Иодко, который пришёл на встречу к своему японскому другу за деньгами и документами. С ним, слава богу, никаких проблем не было. Он даже опомниться не успел, когда я его за бороду втянул в номер и оглушил ударом рукоятки револьвера по голове.

А потом была почти часовая беседа с ними обоими, в результате которой наши знания пополнились именами ещё не раскрытых агентов японской разведки в Англии, Европе и России, а также информацией о целой подпольной сети польских революционеров и сочувствующих им вдоль всего Транссиба. Пришлось применить акупунктуру Ли Джунг Хи и к тому, и к другому.

Встреча эта закончилась двумя трупами и имитацией ограбления, а мне с Волжиным и Зарянским пришлось на две недели поселиться в окрестностях Парижа, в небольшом имении или усадьбе, которое для своих нужд снимал наш старый знакомый князь Урусов – российский посол во Франции.

Волжин восстанавливал свою физиономию, а я с Зарянским, с глазами которого оказалось всё в порядке, и с ещё парочкой человек от Льва Павловича поработали с французскими агентами Акаси, отправив их в царство вечной охоты под видом несчастных случаев или криминальных нападений. Этим же занялись в Швейцарии оставшиеся там Буров, Горелов и Дубров.

Позавчера только все прибыли в столицу. На поезд до Гатчины не успели, поэтому всей группой переночевали в моей квартире на Невском проспекте. Заодно пообщался с тестем и тёщей. Аркадий Семёнович, можно сказать, полностью выздоровел. Жаловался только на то, что не может увидеться с внуком и дочкой, тех император из Гатчины не отпускает, а ему с женой туда ехать как бы не по чину. Не решается он. Пообещал тестю как-то решить этот вопрос.

Прибыв на пригородном поезде до Пскова в обед следующего дня в Гатчину, на вокзале оказался в объятиях жены, которой из Петербурга дал телеграмму о своём приезде. Император дал мне до утра сегодняшнего дня свободное время, а утром, выслушав доклад о проделанной работе, вручил для ознакомления бумаги с планом вторжения наших войск в Корею в феврале 1904 года, то есть через пару недель.

И вот сейчас я находился в кабинете российского императора и должен был в приватной беседе высказать своё мнение об этом плане.

– Обоснуйте, Тимофей Васильевич, – прервал моё молчание Ники.

– Раздел китайского пирога привёл к тому, что британцы получили в зону своих интересов самые вкусные куски: весь бассейн реки Янцзы и право собственного судоходства по ней, концессии на железные дороги. Они не отказываются и от бассейна Хуанхэ. По крайней мере, Вейхайвэй они заняли именно с этой целью. Ну и в пику германцам с их Циндао, а также нашему Порт-Артуру. Между Маньчжурией и Янцзы – тысячи верст, но одна из причин выступления Англии на стороне Японии, судя по их истерии в прессе, – это угроза британским интересам в Китае, – я на пару секунд замолчал, собираясь с мыслями. – Одно дело – Маньчжурия с её большой территорией, но относительно небольшим количеством жителей, другое дело – Корея с её населением и природными ресурсами. Если из-за Желтороссии было совершено покушение на Александра III и его семью, когда вы с женой и мальчиками чудом уцелели, то что предпримут Георг V и те, кто стоит за ним, когда мы вторгнемся в Корею, я не могу пока спрогнозировать. Но, вернее всего, начнётся война коалиций. Япония, Великобритания и САСШ – с одной стороны, а вот с нашей стороны всё под вопросом. Как далеко готов зайти тройственный союз в нашей поддержке? Чью сторону примет Франция? А не перекинется ли война в Европу? Вопросов больше, чем ответов. С учётом того, что Ирландскую республику так пока никто официально и не признал, даже мы, но при этом неофициальная поддержка идёт полным ходом. Контрабандисты не успевают перевозить в Ирландию добровольцев со всей Европы и оружие. Городские бои идут по всему восточному побережью и в центральной части острова. Под ружьё встало большинство ирландцев. В Шотландии также начались волнения и вооружённые нападения на военные подразделения и органы власти.

– И всё же, Тимофей Васильевич, что вы скажете о плане? – перебил меня император.

– Если рассматривать с военной точки зрения, то после начала боевых действий на реке Ялу и высадки десанта в Чемульпо, с первой японской армией в Корее будет покончено в течение недели. Вторая армия под командованием генерала Оку, думаю, сдастся в течение месяца. Только что будет дальше?

Последствия нашего вторжения в Корею очень сильно обеспокоили меня. Как бы это не стало поводом для начала Первой мировой войны на десять лет раньше. И какой итог будет у этой войны, не предскажет сейчас никто.

– А дальше будет высадка наших войск на остров Хоккайдо и его захват. Приход Второй эскадры в Тихий океан. – Николай задорно улыбнулся. – А уже после этого будем торговаться и с микадо, и с кузеном Георгом, и с господином Рузвельтом, и с союзниками.

Император поднялся из-за стола, дошёл до окна, остановился напротив него на несколько секунд, а потом вернулся к столу. Лицо его было серьёзным, даже суровым. Не садясь за стол, император произнёс:

– Куропаткин, Авелан и Алексеев убедили меня, что такое развитие событий позволит нам иметь больше возможностей для торговли при заключении мира с Японией. По большому счёту, Корея нам не нужна, как и протекторат над ней. Не хватит просто сил и средств. А вот остров Коджедо нам для базы Тихоокеанского флота не помешал бы. Так же и по Хоккайдо. Мы не сумеем проглотить эту северную жемчужину Японии, но сможем окончательно решить вопрос по Сахалину и Курильским островам с их богатствами.

Я смотрел на Николая и понимал, что он для себя всё решил, и события в этом мире теперь пойдут ещё больше другим путём. Российская империя начинает интервенцию в Корею и Японию. Да хранит нас Бог.

– И ещё, Тимофей Васильевич, как ты смотришь на то, чтобы опять стать моими глазами и ушами на Дальнем Востоке?

Задав вопрос, Николай внимательно посмотрел на меня.

– Я понимаю, что ты только что прибыл, но мне бы хотелось, чтобы там у меня был надёжный человек, который всегда докладывает только правду, даже если она горька. Тем более и великий князь Сандро не мыслит, как он будет использовать дирижабли при захвате Хоккайдо без твоего присутствия.

– Неужели удалось? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Да, месяц назад закончились испытания нового двигателя Тринклера-Костовича, который позволит дирижаблю Сантос-Дюмона с доработками графа Цеппелина доставить на расстояние в полторы тысячи вёрст, как ты говоришь, бомбовую нагрузку в пять тысяч пудов, или сорок десятидюймовых бомб, сбросить их и вернуться обратно. Из Владивостока даже до Токио можно будет дотянуться, а до Саппоро вообще раз плюнуть, – радостно произнёс Николай.

Это было здорово! Всё же смогли наконец-то сделать надёжный двигатель с нормальным моторесурсом, который позволит использовать дирижабль как дальний бомбардировщик.

– Полётные испытания были? – поинтересовался я.

– Да. От Ярославля до Ростова-на-Дону, через Москву, Тулу и Воронеж, над железной дорогой. Почти тысяча шестьсот вёрст получилось туда, да столько же – обратно. За двое суток управились. Скорость почти семьдесят вёрст в час получилась в среднем! – Лицо императора сияло довольством. – Честно говоря, когда ты два с половиной года назад рассказывал об этом чуде, я не поверил. А даст бог, скоро и нормальные самолёты в небе увидим.

Сантос-Дюмон вместе с братьями Райт, профессором Жуковским, ну и с моими подсказками создали, можно сказать, прототип У-2 или По-2, точно не помню. Во всяком случае, в аэродинамической трубе сделанная Жуковским при Московском университете модель показала отличные результаты, по формулам, которые разработал Николай Егорович.

Для нормального использования самолёта, как его называют с моей подачи в России, оставалось создать нормальный двигатель. Экспериментальные, созданные Тринклером и Костовичем моторы для самолёта пока позволяли поднять в воздух машину на высоту в пятьсот сажень и пролететь пару десятков вёрст. Тот же дирижабль пока имел куда лучшие лётные показатели.

Но наши изобретатели не отчаивались, а искали новые пути решения поставленной задачи. В этом им очень помогал великий князь Александр Михайлович. Видимо, запали ему в душу мои слова об адмирале Воздушного флота Российской империи.

Во всяком случае, он стал локомотивом, потащившим за собой строительство дирижаблей, самолётов, и подошёл к этому вдумчиво. По его мнению, возможность постройки аэропланов далеко не обусловливается наличностью одних только самолётных и даже моторных заводов. Необходима правильная постановка производства сырья специальных сортов и марок, комплектующих, с заранее разработанными способами их обработки.

Базой для изготовления будущего воздушного флота Сандро избрал город Ярославль, который имел прямое железнодорожное сообщение с Москвой, Санкт-Петербургом и солидную производственную, а также образовательную базу из шестидесяти шести учебных заведений с десятью тысячами учащихся. В городе была своя электростанция, более пятидесяти предприятий с пятнадцатью тысячами рабочих, из которых планировалось задействовать две мануфактуры бумажных и льняных тканей, заводы химические, лесопильные, плотничные и колокольный завод для литья необходимых деталей.

Там же великий князь собирался построить завод по изготовлению моторов, самолётов и дирижаблей. На всё это он из своих личных средств выделил сто пятьдесят тысяч рублей, а у Ники выклянчил два миллиона для начала. И вот за столь короткое время первый значительный успех. Дирижабль у нас есть.

– Представляешь, Тимофей Васильевич, Сандро был в числе участников этого беспосадочного перелёта. Если бы ты видел его лицо, когда они приземлились на их причале под Ярославлем! Я его никогда таким счастливым и довольным не видел! – В последнее время император часто в личных беседах сбивался и обращался ко мне на ты.

– Жаль я этого не видел, – улыбнулся я, представив великого князя в парадном маршальском мундире ВВС Советской армии.

– Ещё увидишь, если поедешь на Дальний Восток, – произнёс император и вновь посмотрел мне в глаза.

– Куда же я денусь, ваше императорское величество! – Поднявшись из-за стола, я принял стойку смирно и произнёс: – Есть выехать на Дальний Восток!

* * *

– Итак, господа, да пребудет с нами Бог. Выполняйте свой долг! – Этими словами генерал-губернатор Маньчжурии и Квантуна адмирал Алексеев Евгений Иванович закончил совещание, на котором были озвучены приказы для командиров подразделений, которые через три дня – 23 февраля 1904 года – начнут наступление на японские войска в Корее. Такое вот интересное совпадение по дате для меня.

Несмотря на потерю флота, японцы, воспользовавшись паузой на ремонт русских кораблей, смогли всё же с большим риском, неся потери, перебросить свои сухопутные силы в Корею. Благодаря сведениям разведки, которую постоянно проводили казачьи сотни, захватывая языков, в штабе адмирала имелись следующие данные.

Первая японская армия генерала Куроки Тамесада ориентировочно состояла из 30 батальонов пехоты, 9 эскадронов кавалерии и 128 полевых орудий. Также в его распоряжении было три или четыре саперных батальона и около двадцати тысяч носильщиков.

Да-да, весь армейский транспорт японской армии в Корее состоял из военных кули, причем было установлено, что три кули должны были везти на своей тележке семь пудов риса. Они получали по 6 сен, или по 6 копеек по-нашему, в день, и им выдавалось в сутки на полфунта варёного риса больше, чем рядовому солдату, но без мясной порции. В военный паек кули входил также чай, приготовленный из заваренного в кипяченой воде пережаренного ячменя.

Всего в районе городов Синыйджу, Тюренчен и Ыйджу, на левом берегу реки Ялу, сосредоточилось около шестидесяти тысяч японских войск. По сведениям от захваченных в плен языков и по данным, ранее полученным от командира 6-й японской дивизии генерал-лейтенанта Окубо, этими силами намечалось оттеснить русских с реки-границы и открыть путь японским войскам в Южную Маньчжурию.

Вторая японская армия генерала Оку Ясуката в составе 36 пехотных батальонов, 14 кавалерийских эскадронов, 3 саперных батальонов, свыше 15 тысяч солдат-кули, 216 полевых орудий находилась в готовности для перехода морем и десантирования на Ляодунский полуостров.

Главной целью этой армии было перерезать железную дорогу к Порт-Артуру и оставить гарнизон крепости и флот без поставок подкреплений, оружия и боеприпасов, а также уничтожить Порт-Артурскую эскадру наземной артиллерией. Более шестидесяти тысяч человек этой армии вместе с подготовленными транспортными судами уже находились в Цинампо^[8].

Однако такой приказ императорский главнокомандующий маршал Ивао Ояма мог отдать только в случае успешной переправы 1-й армии генерала Куроки через реку Ялу и бездействия русского флота в Порт-Артуре, которое должны были обеспечить японские диверсанты, заминировав и взорвав ремонтируемые русские броненосцы. Каким образом это будет осуществлено, мы пока не установили. Едрихин задействовал все свои силы и выделенные ему подразделения из казаков и стрелков для охраны броненосцев и других кораблей в доках и порту.

В общем, японцы пошли ва-банк, рискуя, можно сказать, всем, и планировали атаку на 1 марта, когда к реке Ялу подойдут все японские подразделения.

К этому же времени должны были совершиться диверсии на Транссибе (взорван мост через Сунгари у Харбина и обрушен туннель на Кругобайкальской железной дороге). Они надолго бы прекратили поставки войск, оружия, боеприпасов в Маньчжурию и на Квантун из центральной части Российской империи.

Так что деятельность покойного полковника Акаси учитывалась японским Генеральным штабом при планировании их наступления. И, честно говоря, эти две диверсии могли состояться. Продуманы они были просто великолепно. Да и исполнители были подобраны отличные. Тот молодой поляк, который должен был взорвать туннель, при аресте отстреливался до последнего, а потом, раненый, пустил пулю себе в висок.

При этом им были убиты полицейский унтер, офицер отдельного корпуса жандармов и ещё два человека были ранены. Общие потери жандармов и представителей охранных отделений при ликвидации польского подполья на Транссибе составили двенадцать убитых и тринадцать раненых. Такие вот потери! Все сведения по этой операции я получал, выдвигаясь в Харбин.

Но вернёмся к военным действиям. По первоначальному плану, противостоять удару 1-й японской армии должна была 1-я Маньчжурская армия под командованием генерал-лейтенанта Линевича. В состав этой армии входили четыре Сибирских корпуса, Сибирская и Забайкальская казачьи дивизии, Уссурийская конная бригада и шесть Восточно-Сибирских горных батарей, не считая дополнительно приданной корпусам артиллерии.

Стокилометровый рубеж обороны вдоль реки Ялу, где была возможность японцам переправиться, был оборудован несколькими линиями окопов полного профиля с замаскированными блиндажами, древоземельными укрытиями для пулеметов и артиллерии.

Эти четыре корпуса за последние два с половиной года насытили пулеметами, вокруг которых формировалась новая тактика инфантерии в обороне. На каждое отделение – по пулемёту Мадсена, на каждый взвод – по станковому пулемёту Максима.

Также этим корпусам было придано большое количество артиллерии. Это были в основном 87-миллиметровые легкие и конные полевые пушки образца 1877 года, но были и новые трёхдюймовки 1902 года, и трофейные французские 75-миллиметровые пушки фирмы «Шнейдер», которых приличное количество захватили во время боксёрского восстания. Плюс каждому полку придавалась четырёхорудийная батарея шестидюймовых полевых мортир образца 1885 года.

По словам адмирала, такой концентрации орудий в российской армии, как на реке Ялу, ещё не бывало. Артиллерию планировалось использовать в основном с закрытых позиций или из дзотов, из-за чего артиллеристы теперь мучились с приспособлениями и таблицами стрельб с закрытых позиций, позволяющими нанести максимальные потери противнику с минимальными своими.

Вторую японскую армию планировали встретить на Цзиньчжоуском перешейке, где также были оборудованы долговременные укрепления, а войска насыщены полевой артиллерией и пулемётами. Численность русских войск на Квантунском полуострове, в том числе и гарнизона Порт-Артура, составляла больше 40 тысяч человек. В их число входили 30 батальонов пехоты, три казачьих полка, 88 полевых орудий, три батальона крепостной артиллерии и другие небольшие воинские подразделения.

Это были первоначальные планы, основанные на аналогии действий японских войск во время японо-китайской войны. С учётом же сложившейся ситуации с японским флотом Алексеев, Куропаткин и Авелан сумели убедить Николая в необходимости немедленной наступательной операции с задействованием флота и морского десанта для разгрома японцев на сухопутном театре военных действий. Пока, так сказать, различные «добровольцы» не появились или Великобритания официально не объявила войну России.

Была проведена рокировка войск, и по разработанному плану в понедельник 23 февраля будет одновременно нанесено два удара. Первый – на реке Ялу против Тюренченской позиции японцев в направлении на Чонджу с окружением основных сил 1-й японской армии и разгромом всех его тыловых подразделений.

Для этого был сформирован ударный кулак из Сибирской, Забайкальской, Урало-Забайкальской, Оренбургской казачьих дивизий, шести Восточно-Сибирских горных батарей и двух конных артиллерийских бригад. Кроме того, в каждой казачьей сотне теперь было две тачанки с пулеметами Максима и четыре пу-лемёта Мадсена. После окружения планировались рассекающие удары окружённой группировки противника и его уничтожение до подхода частей 2-й японской армии. Точнее того, что от неё останется.

Потому что вторым ударом планировались высадка стрелкового корпуса с артиллерией в Чемульпо и захват Сеула. После прикрытия десанта эскадра русских кораблей, состоящая из трех броненосцев, двух крейсеров, семи канонерок и десяти истребителей, идёт в Цинампо и громит там всё, до чего дотянется артиллерия. Основная цель – живая сила противника и пароходы. По данным казачьей разведки, там сейчас японцы чуть ли не на головах друг у друга сидят. После этой операции флот обеспечивает дальнейшую бесперебойную переправу российских войск с Квантуна в Чемульпо и блокаду с моря снабжения японских войск.

Переброшенные к Сеулу около тридцати-сорока тысяч стрелков и больше ста орудий должны были создать непробиваемый барьер для японских войск, которые к этому моменту останутся боеспособными и попытаются пробиться на юг Кореи. Таким образом, планировалось запереть на севере Кореи две японские армии и после заставить их сдаться из-за отсутствия подвоза боеприпасов и продовольствия.

Ранним утром 23 февраля 1904 года я в свите адмирала Алексеева находился в командном блиндаже генерала Линевича и смотрел через бинокль на японские позиции. Ещё несколько минут, и наши артиллеристы откроют огонь. На участке границы в пять вёрст было скрытно сосредоточено более ста полевых и гаубичных орудий. Такой концентрации не помнил никто из присутствующих в блиндаже генералов и офицеров.

Я достал часы, стрелки показали семь утра, и в тот же миг наш берег буквально взорвался от артиллерийских залпов. Тонны смертоносного металла обрушились на японские позиции. Этим концертом лично руководил великий князь Сергей Михайлович, который уговорил императора отпустить его в 1-ю Маньчжурскую армию под командование генерал-лейтенанта Линевича.

За две недели до начала операции князь лично побывал на каждой артиллерийской точке, проверил все орудийные расчёты, их таблицы стрельбы, сравнивая с японскими позициями на противоположном берегу, которые, к его удивлению, были слабо оборудованы в инженерном отношении.

Окопы были неполного профиля, чаще всего представляли собой просто брустверы из нарезанного здесь же дерна. Отсутствовали укрытия для людей от вражеской шрапнели. Маскировка полевых укреплений не велась. Артиллерийские батареи также располагались на слабо оборудованных позициях, стояли чуть ли не открыто. Ведь японская армия готовилась наступать, да и не привыкли здесь ещё к окопной войне.

С учетом февральской погоды, когда ночью подмораживало ниже минус десяти градусов, основные силы японской армии до начала наступления квартировали в Синыйджу, Тюренчене и Ыйджу, а на позициях были дежурные, сменяемые части. Видимо, японский Генеральный штаб не предполагал, что мы, зарывшись в землю, пойдём в наступление.

Наши же бойцы жили в больших уютных землянках, многие из которых были оборудованы ещё до начала войны. За полгода боевых действий, которые пускай и не велись на реке-границе Ялу, русские войска, как кроты, врылись в землю и нормально обустроили свой быт, благо и леса здесь хватало, даже запасённого.

Кстати, кроме зажигалки я ещё вместе с Сандро и его братом вложился в завод по производству печек-буржуек. Точнее, здесь она называется печь-камин, и первые её партии пришли как раз в Маньчжурскую армию. Как тут не использовать, можно сказать, в коррупционных целях положение великих князей для армейских заказов. Но удобство таких печей солдаты, офицеры, да и их превосходительства, включая и высокопревосходительств, быстро оценили, особенно в холодное время на передовой.

А на дежурные части 1-й японской армии, которым не повезло в очереди, обрушился металлический дождь, выкашивающий всё живое. Основной удар русская армия наносила под Тюреченем на участке в пять вёрст, где на реке было несколько островов, которые могли облегчить переправу.

Под прикрытием артиллерийского огня на острова переправились бойцы саперного и понтонного батальонов 1-го Сибирского корпуса, которые захватили острова, укрепились на них и начали готовить понтонную переправу. Для её защиты на острове Самалинду быстро развернули гаубичную и полевую батареи, которые тут же включились в общий ритм боя, ведя огонь по японским позициям.

Воины микадо попытались помешать возведению переправы, но их батареи, которые ещё оставались целыми, были быстро подавлены огнём русских орудий.

Спустя два часа после начала огневого налета две бригады 1-й Сибирской дивизии, переправившись, начали атаку японских позиций, где, казалось, никого не должно остаться в живых. Однако огонь японцев по густым цепям пехоты привёл к тому, что тут и там начали падать русские стрелки. И тогда по понтону вперёд устремились казаки Забайкальской дивизии, а за ними и другие подразделения ударного кулака.

Генерал Ренненкампф был назначен командиром этого отряда. Верный самому себе, он двинулся по переправе, едва пара сотен забайкальцев перебралась на другой берег. В бинокль было видно, что браты в форме Аналитического центра в полном составе находятся в свите генерала, исполняя роль охраны.

Я находился на позициях у реки Ялу уже пять дней, поэтому с Павлом Карловичем и несколькими офицерами, с которыми был в знаменитом рейде, удалось хорошо посидеть, как и с братами тоже. Генерал выдал им по моей просьбе увольнительную на сутки. Так что с огоньком отметили их повышение в званиях, полные Георгиевские банты у Тура и Лешего, да и остальные шестеро уже имели на груди по два солдатских Георгия третьей и четвёртой степени.

После захвата в плен генерал-лейтенанта Окубо Павел Карлович так и оставил подхорунжего Верхотурова командиром особой сотни разведки при своём штабе. Теперь в распоряжении Тура было сто пятьдесят казаков-забайкальцев, которых можно было делить на три полусотни, пять отрядов по тридцать человек и десять по пятнадцать.

С учётом этого на вооружении особой сотни было пять пулемётов Максима с треногами, которые перевозили на заводных лошадях, десять пулемётов Мадсена и десять карабинов с оптикой.

Сотня, делясь на различные отряды, буквально не вылезала из разведки, собирая сведения о японцах. А когда были в расположении дивизии, то сотня выполняла роль охраны штаба, сначала Забайкальской дивизии, а теперь штаба всего сводного отряда. Браты же на это время были в ближайшей охране Павла Карловича.

Проводив глазами генерала и братов, пожелав им мысленно удачи и остаться в живых, перевёл взгляд на атакующие цепи стрелков, которые, несмотря на потери, упрямо шли под огнем противника вперёд.

Артиллерия, боясь задеть своих, перестала стрелять, и я услышал, как адмирал Алексеев спросил генерала Линевича:

– Как думаете, Николай Петрович, хватит этих сил, чтобы захватить позиции у японцев?

– Хватит, ваше высокопревосходительство. Сейчас казачки в атаку пойдут, и всё, спечётся противник. Артиллерию мы у него всю почти выбили, да и стоит перед нами на этом участке не больше двух батальонов пехоты. У нас, считай, десятикратный перевес в силах. Я, честно говоря, удивлён, что японцы ещё час назад не побежали после такого артобстрела. Мужественные солдаты.

– Соглашусь с вами. Они и на море себя хорошо показали. – Евгений Иванович огладил свою бороду. – Но наши моряки и солдаты лучше. Как скоро переправятся казачьи дивизии?

– Сейчас начнут возводить ещё две понтонные переправы. Думаю, к двум часам весь ударный отряд будет на том берегу, и генерал Ренненкампф, охватывая слева противника, разгромит японские части в Ыйджу, а потом рывком к Чонджу выйдет во вражеский тыл, совершив окружение первой японской армии. А дальше, как и планировали, рассекающие удары с тыла и разгром противника. Уверен, казачки справятся, а о наши позиции Куроки зубы обломает.

Подтверждая слова генерала, казачьи сотни, рассыпаясь в лаву, пошли в атаку, быстро настигая с левого фланга цепи стрелков. Это стало последней каплей, после чего японцы, бросая винтовки, побежали. А дальше началась любимая казачья потеха – рубка бегущих врагов.

Глава 18
Корея

Первый этап операции по разгрому двух японских армий в Северной Корее представлял собой прорыв на реке Ялу ударного кулака из четырёх казачьих дивизий и артиллерийских дивизионов в тыл 1-й японской армии, чтобы отрезать её от снабжения и сил 2-й армии.

Дальше планировалось разрезающими ударами дивизий разделить японские части, разгромить их и уничтожить армию генерала Куроки до подхода частей 2-й японской армии генерала Оку.

К сожалению, события начали развиваться по принципу: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Здесь про овраги не забыли, просто Куроки Тамесада сделал шаг, которого от него не ожидали. Едва казачьи дивизии вышли в тыл, разгромив японские склады с продовольствием и боеприпасами в Кусоне и Чонджу, командующий 1-й японской армией отдал приказ своим войскам выдвигаться на Пхеньян. Туда же стали отходить остатки 2-й японской армии, которую значительно потрепала Порт-Артурская эскадра.

К этому русские войска оказались не готовыми. Сибирские стрелковые корпуса из-за отсутствия необходимого транспорта просто не имели возможности быстро перейти от обороны к наступлению больше чем на двести вёрст. Ренненкампф делал всё возможное, чтобы остановить продвижение Куроки, но через неделю боёв японские армии соединились в районе Пхеньяна и заняли круговую оборону. По расчетам Павла Карловича, основанным на данных разведки, общее количество японской армии должно было быть не меньше семидесяти тысяч человек и порядка двухсот орудий.

Поэтому генералу, у которого осталось порядка двадцати тысяч шашек и около пятидесяти легких орудий, пришлось выбрать тактику булавочных уколов японских войск, круглосуточно держа их в тонусе. Дневные и ночные наскоки небольшими группами, массированный ружейный и артиллерийский огонь и тут же отход. Огневой мешок засады, если за группой устремлялась погоня японской кавалерии, и опять отход.

Оставалось ждать подхода Сибирских корпусов и артиллерии от границы и от Сеула, который был взят русскими войсками, ответных действий Куроки и Оку, а также императора Коджона. Сложилась очень интересная и с политической, и с военной точки зрения обстановка.

– Что скажете, Тимофей Васильевич? Какое решение примет император Коджон в такой ситуации? – задал вопрос адмирал Алексеев, развалившись в удобном кресле.

Мы с ним находились в роскошном рабочем кабинете коменданта крепости Фэнхуанбао, которая была построена, когда империя Мин взялась за укрепление обороны северо-восточных рубежей Китая. Где-то в середине семнадцатого века уже династия Цин учредила в этих местах город Фэнхуанчэн, через который доставлялась корейская дань Цинам. Через город и крепость шла дорога от Сеула на Мукден, да и до наших позиций на реке Ялу было чуть больше пятидесяти вёрст.

В этой крепости адмирал Алексеев временно разместил свой штаб, чтобы, так сказать, держать руку на пульсе развивающихся событий. А сейчас, поздно вечером, он пригласил меня для приватного разговора.

– Честно говоря, Евгений Иванович, корейский император сейчас находится в затруднительном положении, ему вновь надо выбирать сторону, – я улыбнулся и сделал глоток, слава богу, не адмиральского, а отличного черного чая, чашку с которым держал в руке. – Вы помните, как он хотел провозгласить нейтральный статус Кореи в случае войны России и Японии?

Адмирал кивнул головой и также сделал глоток чая.

– Несмотря на стремления императора Коджона, Япония после оккупации Сеула навязала ему ряд соглашений, согласно которым Корея становилась чуть ли не союзницей Японии в противоборстве с Россией. Так, «Японо-корейский протокол» обязывает договаривающиеся стороны оказывать друг другу взаимную поддержку, и Япония получила право использовать корейскую территорию в качестве базы для военных действий против России, – я поставил чашку на столик. – Первого сентября прошлого года японцы заставили корейского императора издать указ об аннулировании всех договоров между Россией и Кореей и дать предписание его представителю в России Ли Бомчжину выехать из Санкт-Петербурга.

– Я помню эти события, Тимофей Васильевич. Кстати, а почему этот Ли Бомчжин так и не покинул Петербург? – задав вопрос, адмирал пристально посмотрел на меня поверх чашки.

– От императора Коджона через французского представителя в Сеуле виконта Фонтэнэ пришло письмо, в котором он уведомлял Николая Александровича о том, что он как мог сопротивлялся требованию японцев и уступил, убедившись, что дальнейшее сопротивление приведёт к свержению его с престола. Но он по-прежнему всецело предан России и при первой возможности отменит указ, изданный им по принуждению японцев под давлением открытой силы, – улыбаясь, ответил я. – Вам император не писал об этом?

– Нет, не сообщил, но зато от него часто приходили сведения о японских войсках в Корее, включая информацию по кораблям. И, признаться, они были очень точны.

– Евгений Иванович, наш император разрешил Ли Бомчжину и другим членам корейской миссии оставаться в Санкт-Петербурге и выделил необходимые денежные средства на их содержание. Как результат – дипломатическая миссия под руководством Ли стала важнейшим центром по сбору и обработке ценных сведений о военных силах, расположении, передвижениях, действиях и намерениях японской армии в Корее.

– Умный ход со стороны Николая Александровича, да и этот хитрый лис Коджон, как всегда, пытается усидеть не то что на двух, а сразу на трёх стульях, – усмехаясь, адмирал помотал головой.

– Какая-то новая информация? – заинтересованно спросил я.

– От вашего старого знакомого генерала Вогака пришла шифровка, в которой Константин Ипполитович сообщает, что в Пекин тайно прибыло доверенное лицо императора Коджона – Мин Ён Чан. Он племянник покойной корейской императрицы Мёнсон и младший брат начальника корейского Генерального штаба Мин Ён Хвана, – адмирал фыркнул. – Все мозги и язык сломаешь, пока запомнишь и сможешь произнести без ошибки эти имена и фамилии.

Я сочувственно улыбнулся, имея такую же проблему.

– Константин Ипполитович постарается выяснить, о чём договорятся между собой Китай и Корея. И ещё, буквально перед нашей встречей пришло сообщение от генерала Линевича. На него вышел полковник императорской гвардии и флигель-адъютант Коджона некий Ким Ин Су. Заявил, что имеет сообщение ко мне и русскому императору, а его личность может подтвердить военный губернатор и командующий войсками Амурской области генерал-майор Путята Дмитрий Васильевич, – адмирал нахмурился и вновь повертел головой. – Не-е-ет, этот император Коджон тот ещё лис. И нашим, и вашим, и ещё кому-нибудь.

– Евгений Иванович, а что ему остается делать? Японцы, оккупировав корейскую территорию, сразу же ввели на ней военное положение. Жестоким карам подвергаются люди, обвинённые во вреде японским войскам. За полгода войны за порчу железнодорожных путей и телеграфных линий, по имеющимся данным, были осуждены около трехсот корейцев и около сорока из них казнены. Положение императора было шатким. В любой момент его, как и его жену – императрицу Мёнсон, японцы могли убить. Сейчас наши войска заняли Сеул, но если воины микадо из Пхеньяна двинутся на него, боюсь, мы не сможем удержать корейскую столицу. У нас там на настоящий момент сосредоточено меньше двадцати тысяч стрелков и порядка сорока орудий, а японцев больше семидесяти тысяч. Даже если отправим к Сеулу отряд генерала Ренненкампфа, это не очень изменит ситуацию, боюсь, только увеличит потери с нашей стороны. Вот и Коджон понимает это. Если японцы вновь возьмут город, а он останется там, то вряд ли его пощадят.

– Да, ситуация действительно интересная. Если Корея официально объявит войну Японии, то даст Британии повод объявить войну нам в союзе с Японией. Да и армия Кореи курам на смех – десять тысяч более или менее обученных войск, из которых три тысячи – гвардия самого императора. Тьфу!

– Ну, партизанскую войну они могут вести. В провинции Хамгённандо уже четыре месяца действует отряд бывшего губернатора района Кандо Ли Бом Юна. Свой отряд он назвал «Ыйбён», то есть «Армия справедливости». По данным нашей разведки, у него больше тысячи хорошо обученных бойцов, и он постоянно осуществляет нападения на небольшие подразделения японской армии. Ещё один отряд организовал бывший юнкер российского Чугуевского военного училища Хиен Хон Кин. На северо-востоке страны образовалось несколько крупных отрядов из местных охотников. В январе этого года отряд из трехсот охотников почти сутки вёл бой с японским подразделением, высланным против него из гарнизона в Вонсане. В районе Пхеньяна, насколько я знаю, около трёх месяцев немало беспокойства японцам причинял отряд из пятисот солдат, уволенных из корейской армии. В центральных и южных провинциях также действуют небольшие партизанские отряды.

– Это всё так, Тимофей Васильевич, – перебил меня Алексеев. – Только не забывайте, что в Корее также сильно распространены антирусские настроения. Соперничество между Россией и Японией вокруг Кореи воздействовало на сознание корейских подданных. В частности, сказалась активная пропаганда Японией идеи «общности интересов японцев и корейцев» в противостоянии России. При прямом содействии японских властей произошла консолидация прояпонских элементов в «Общество реставрации». Члены общества ведут пропаганду и уверяют, что их целью является сохранение независимости Кореи, поддержание достоинства императорской фамилии, защита безопасности и имущества населения. И народ этому верит. Теперь одни воют с японцами, а другие помогают японской армии, причём вторых значительно больше. По разведданным, на японцев добровольно работало на строительстве железных дорог военного назначения и на перевозке-переноске военных грузов более ста пятидесяти тысяч корейцев. Это мне буквально перед началом нашей операции в Корее доложили. Такая вот интересная статистика. А вы говорите: отряд в тысячу человек, в пятьсот! – Адмирал соединил пальцы обеих рук и, чуть покачиваясь, задумчиво уставился в столешницу.

– Вы думаете, что корейцы будут помогать японцам при обороне Пхеньяна? – спросил я, нарушая тишину.

– Да, Тимофей Васильевич, есть такое опасение, – задумчиво произнёс генерал-губернатор, продолжая смотреть в столешницу.

– А знаете, Евгений Иванович, может, и хорошо, что японцы осели в осаду в Пхеньяне, а потом пойдут на Сеул, – тихо произнёс я.

– Чего же в этом хорошего? – Алексеев упёр в меня тяжёлый взгляд.

– Как вы думаете, как скоро в Пхеньяне ощутят нехватку продовольствия и какие действия предпримет японская армия?

– Ещё дней пять-шесть, если Ренненкампф сможет и дальше эффективно блокировать подходы к городу, то японцам придётся либо уйти из города, либо начать отбирать продукты у местного населения. Да и для того, чтобы дойти до Сеула, им также нужно будет продовольствие в большом количестве, – задумчиво произнёс адмирал.

– И как на это будут реагировать корейцы? – вновь я задал вопрос.

– Не все, но многие, я думаю, начнут оказывать сопротивление. Это, конечно, хорошо, но не решает вопроса по разгрому японской армии в Корее, который необходимо осуществить в ближайшее время, которого у нас нет. Через месяц планируется высадка на остров Хоккайдо, и мы должны будем по плану перебросить туда 1-й и 2-й Сибирские корпуса. А для этого необходимо покончить с японцами в Корее, – раздражённо произнёс Алексеев. – А в сложившейся ситуации у нас не хватает превосходства в силах, чтобы разом разгромить две японские армии.

Адмирал резко поднялся из-за стола, дошёл до окна, посмотрев в которое, вернулся обратно к столу.

– Даже если подтянем к Пхеньяну все стрелковые корпуса и артиллерию второй нашей Маньчжурской армии, на что необходимо время, всё равно не получим и трёхкратного превосходства. А ещё через пару недель наступит распутица, если не раньше. Какая здесь переброска войск?! – Алексеев сел за столик и раздраженно хлопнул по нему ладонью так, что чашки подпрыгнули.

– Евгений Иванович, вот я и говорю: может, не будем торопиться? Удержать от вторжения в Маньчжурию эту группу войск мы сможем. Сроки высадки на Хоккайдо можно пересмотреть, тем более у меня тут интересная мысль возникла, как сильно напугать японцев. Правда, нас тут же во всём мире обзовут варварами и убийцами, – я замолчал, уставившись в стену, ибо пришла мне в голову мысль использовать для бомбардировки японских городов что-то типа напалма. Вспомнив кинокадры войны во Вьетнаме, где америкосы его использовали, непроизвольно передёрнул плечами.

– И что за мысль? – заинтересованно спросил Алексеев.

– Греческий огонь, – кратко ответил я.

– Причём тут греческий огонь, Тимофей Васильевич? – удивился адмирал.

– Ну, не совсем греческий огонь, Евгений Иванович, а что-то похожее. Один из членов Бакинской ячейки социал-демократов полгода назад предложил во время волнений использовать смесь бензина и гудрона, который в определённых пропорциях заливается в стеклянную посуду. Перед броском фитиль из тряпки поджигается, бутылка бросается, разбивается, смесь вспыхивает. И водой её не погасить. Мы на полигоне центра проводили испытания. Страшная вещь получается, – я сделал паузу, которой тут же воспользовался адмирал.

– И как вы этим хотите напугать японцев?

– Дирижабль и тридцать пять зарядов, состоящих из металлической бочки на двадцать вёдер с этой смесью и десятидюймовой бомбой. Дома в Японии из дерева да бумажной ткани сделаны. Вот и представьте, какой ад на земле возникнет, когда такие заряды упадут сверху, – я закончил и посмотрел на генерал-губернатора.

– Это ужасное оружие, Тимофей Васильевич. И бомбить мирное население – это… – адмирал не закончил фразу и замолчал, вновь уперев взгляд в столешницу.

Где-то минуту мы просидели в полной тишине, а потом Евгений Иванович спросил:

– Император знает о таком оружии?

– Нет, мне это только что в голову пришло. Я прикинул, что если такими зарядами отбомбиться, например, по порту Саппоро, потом обычными бомбами по Токио, как бы делая намёк микадо о возможной бомбардировке и другими зарядами, то это должно подтолкнуть японское правительство к мирным переговорам на наших условиях. А можно второй, почти готовый дирижабль отправить в Варшаву, от неё до Лондона столько же вёрст, сколько от Владивостока до Токио. Думаю, это охладит горячие головы в английском правительстве.

– А что помешает тем же японцам и англичанам сделать такие же дирижабли с такими же бомбами и ударить по нашим городам? – перебил меня Алексеев.

– Противовоздушная оборона, состоящая из орудий, которые будут способны поражать такие цели, и из самолётов, которые будут такие дирижабли уничтожать в воздухе. Пока в этом вопросе мы обгоняем все страны.

– Вот именно, Тимофей Васильевич, ключевое слово пока, – произнёс адмирал, замолчал и как-то нахохлился в кресле.

Я смотрел на этого шестидесятилетнего человека и понимал, насколько тяжело ему принять то, что я сейчас предложил. С учётом того, что он не может реально представить, какой это будет Армагеддон, потому что этого пока никто в этом мире и не видел.

– Знаете что, Тимофей Васильевич, а не выпить ли нам адмиральского чая? Что-то душа запросила, – Алексеев посмотрел на меня глазами больного человека. – Не хочу я такой войны видеть, но, вернее всего, придётся.

* * *

Император Коджон сидел на раскладном стуле и, закрыв глаза, слушал, как капли дождя стучат по крыше палатки. Тяжело вздохнув, император подумал, что в такой ситуации он за свою жизнь ещё не оказывался никогда, хотя пережил очень многое: и правление отца, Тэвонгуна, и солдатский бунт под его руководством, и государственный переворот Ким Ок Кюна, и крестьянское восстание Тонхак, и китайско-японскую войну на территории его империи, и японское правление, и убийство жены – императрицы Мёнсон, и полную оккупацию японскими войсками страны после начала русско-японской войны. И вот сейчас боевые действия уже между русскими и японцами войсками ведутся на территории империи Тэхан, то есть «Великий Хан».

Двадцать третьего февраля русские войска вступили на территорию Кореи, переправившись через реку Ялу, а также при поддержке Порт-Артурской эскадры высадив части третьего армейского корпуса в Чемульпо. Небольшой японский гарнизон в Сеуле не смог противостоять силам русских. Командир корпуса генерал-лейтенант Мылов довёл до Коджона, что захват Сеула – временная мера, необходимая для разгрома японских войск в Корее. Как-либо влиять на внутреннюю и внешнюю политику императора и корейского правительства русские не намерены.

Позже от императора Николая II пришло письмо, в котором он сообщил, что как только война с Японией закончится, русские войска будут выведены с территории Кореи. Вводить протекторат над империей Тэхан русский император не намерен, а желает видеть в империи доброго соседа.

Также генерал Мылов рассказал и о военных планах по боевым действиям русских войск в Корее. К сожалению, они сразу же были нарушены перемещениями японских частей под командованием генералов Куроки и Оку. Как результат, третьего марта оставшиеся части 1-й и 2-й японских армий заняли Пхеньян, где в течение двух недель отбивались от ударов русских войск, а потом воины микадо двинулись на Сеул.

Генерал Мылов сразу довёл до Коджона, что его вой ска не смогут остановить японцев, лишь немного их потреплют на устроенных позициях на переправе через реку Имиджинган и у города Коян, где русские успели выкопать три линии окопов и соорудить артиллерийские позиции. После этого части корпуса отойдут в горные массивы к городам Янджу, Ыйджонбу и Намъянджу, где будут ждать подхода своих основных сил.

Безопасность императора в Сеуле русские войска обеспечить не смогут, но русское командование предлагает переправить Коджона, его родных и приближённых в Порт-Артур. После того как японцы уйдут из Сеула, императора и его свиту привезут обратно. Оставаться в столице опасно с учётом того, какая информация приходит из Пхеньяна.

А там во время осады японцы наконец-то показали своё истинное лицо. Когда продовольствия стало не хватать, а его надо было ещё набрать и для перехода до Сеула, воины микадо начали реквизировать продукты питания у жителей Пхеньяна, которых и так нельзя было назвать богатыми и многочисленными по сравнению с тем, какое население было до боёв во время китайско-японской войны. За восемь лет после Пхеньянского сражения город так окончательно и не восстановился.

А теперь у народа забирали последнее, включая и посевные запасы. Жители Пхеньяна и его пригородов начали оказывать сопротивление японским войскам, и началась резня. Японцы не щадили никого: ни детей, ни женщин, ни стариков. По предварительным данным, во время этой резни погибло больше десяти тысяч мирных жителей.

Такое поведение японских войск привело к тому, что антирусские настроения резко поползли вниз, зато желающих насолить японцам стало намного больше. Благодаря им и были быстро оборудованы русские позиции у Кояна. Да и с провизией у сибирских стрелков проблем не было, а за то, что брали у корейского населения, русские тыловые службы исправно платили, что тоже было отмечено подданными Коджона.

Покинуть Корею император не пожелал, но со своими детьми и ближайшим кругом под защитой гвардии ушёл в Чхунчхон. И уже в этом городе получал известия о боевых действиях.

Русские войска смогли на два дня задержать японцев на реке Имиджинган и на три дня – на позициях у города Коян, после чего отступили на северо-восток к горам. Воины микадо двадцать седьмого марта вошли в корейскую столицу, где сразу начались грабежи, а местами и резня мирного населения, которое осталось в городе, несмотря на указ императора его покинуть.

Этот указ Коджон подписал после того, как генерал Мылов довёл до него, что если японцы сами не уйдут из Сеула, то подошедшие русские войска будут его штурмовать, предварительно доведя артиллерийскую группировку на этом направлении до трёхсот орудий, включая и мортиры. Для этого к корейской столице уже начали перебрасывать части 2-й Маньчжурской армии вслед за Сибирскими армейскими корпусами и артиллерийскими дивизионами 1-й армии.

Всё это происходило из-за того, что Георг V принял решение направить на помощь микадо мощную эскадру английских кораблей с английскими «моряками-добровольцами», состоящую из семи броненосцев типа «Маджестик» и шести броненосных крейсеров типа «Кресси». Эти корабли ушли на Тихий океан вслед за русской эскадрой, состоящей из четырёх броненосцев и двух броненосных крейсеров, не считая вспомогательных судов, с опозданием в две недели после прохода русской эскадрой Ла-Манша.

Русские корабли прошли Па-де-Кале 22 марта, и их приход ожидался в первой декаде мая. Англичане должны были прийти ближе к концу мая, чтобы вновь восстановить равновесие морских сил на Тихом океане. Поэтому до этого времени было необходимо уничтожить сухопутную японскую армию в Корее. Тем более что её количество значительно сократилось. По данным русских, да и у императора были свои источники, японцев в Сеуле было чуть больше пятидесяти тысяч при сотне орудий. Русские непрерывно перебрасывали свои войска к корейской столице, стремясь добиться хотя бы двукратного превосходства в живой силе и трёхкратного – в артиллерии.

Поведение японцев в Пхеньяне привело к тому, что активизировалось, как это называют русские, партизанское движение на всей территории Корейской империи. Адмирал Алексеев поверил посланнику Коджона полковнику его личной гвардии Ким Ин Су и выделило тому 1-й Забайкальский казачий полк.

Ким, помимо того что наладил сбор развединформации для русских, сумел установить связь с корейскими партизанами и отрядами «Ыйбён», и в районе горы Пэксан совместный русско-корейский отряд имел ряд стычек с японскими войсками, а в горном районе Чжончжонбовы большой японский отряд потерпел сокрушительное поражение.

Тем не менее вот уже второй день император Коджон с сыновьями прятался в горах рядом с Чхунчхоном, в который позавчера ранним утром стремительно ворвался большой отряд японской кавалерии. Гвардейцы не бросили своего императора и приняли бой, позволив Коджону вместе с наследником и ещё тремя сыновьями сбежать. Как выяснилось, командир его гвардии, предусматривая возможность нападения японцев, заранее оборудовал в горах схрон, куда и доставил императора небольшой отряд его телохранителей.

Коджон обвёл взглядом палатку, передёрнул в ознобе плечами и усмехнулся: таких императорских апартаментов у него ещё не было, но зато остался жив. Может, и ненадолго. У японцев наверняка найдутся хорошие следопыты, так что найти беглого императора – вопрос времени и упорства воинов микадо. При нём осталось всего полсотни гвардейцев.

– Ваше императорское величество, разрешите, – откинув полог палатки, в неё вошёл командир телохранителей.

– Что случилось, капитан? – устало спросил Коджон.

– Нас нашли русские. У входа стоит их командир. Японские войска в Чхунчхоне разгромлены, а он прибыл, чтобы доставить вас в Кэсон. Там уже находится штаб командующего всеми русскими войсками в Корее генерала Линевича, и там вы будете в полной безопасности, – с радостным выражением на лице доложил гвардеец.

– Кэсон… А знаешь, Онг, в этом городе мой далёкий предок Ли Сонге шестьсот двенадцать лет назад сверг динстию Корё и основал династию Чосон, став первым корейским Ваном королевства Чосон. Он перенёс столицу из Кэсона в Ханян, как тогда назывался Сеул. И вот я, первый император Кореи, должен ехать туда, где короновали первого короля династии Чосон. Это какой-то знак? – Император вопросительно посмотрел на своего главного телохранителя.

– Не знаю, ваше императорское величество, может быть, и знак. Но там вы точно будете в безопасности, – ответил капитан Онг и склонил голову.

– Позовите русского командира. Он говорит по-корейски?

– Нет, но один из моих гвардейцев хорошо говорит по-русски.

– Позовите их обоих, – произнёс император.

Дождавшись, когда офицер покинет палатку, Коджон взял со стола ещё горячую металлическую кружку с его любимым хризантемным чаем, который помогает бороться с простудой, и сделал несколько глотков. Шум в ушах утих, и головная боль отступила^[9]. Император закрыл глаза и, сделав ещё один глоток, поставил кружку на стол. Кажется, судьба даёт ещё один шанс на жизнь.

– Обращаюсь к Прибежищу в Будде, Дхарме и Сангхе вплоть до самого Просветления. Благодаря практике даяния и других парамит да стану я Буддой на благо всех существ! – сложив ладони, тихо произнёс Коджон слова молитвы принятия прибежища и бодхичитты.

Едва он закончил, полог палатки вновь откинулся, и в неё следом за двумя гвардейцами зашёл русский в необычной форме. Папаха черного цвета с кокардой в виде черепа и перекрещенных костей, казачья бекеша черного цвета с белыми отворотами, интересная портупея, черные шаровары и сапоги.

– Ваше императорское величество, зауряд-хорунжий Верхотуров. Готов со своей сотней сопроводить вас до Чхунчхона, где вас ждёт ваш флигель-адъютант полковник Ким со своим отрядом. А потом мы проследуем обходным путем через горы в Кэсон, где вы будете в безопасности, – чётко доложил русский со странным званием, о котором император никогда не слышал.

Гвардеец перевёл слова, хотя о смысле фразы Коджон уже догадался. То, что его в Чхунчхоне ждёт полковник Ким, было радостной новостью, так как этому офицеру император доверял.

– Сколько у вас с собой воинов? – поинтересовался Коджон, а его вопрос тут же перевёл гвардеец.

– Усиленная казачья сотня – сто пятьдесят шашек при пяти пулемётах Максима и десяти пулемётах Мадсена, – бодро ответил зауряд-хорунжий, а гвардейцы удивленно и уважительно переглянулись между собой.

– А как вы нас нашли? – задал Коджон волновавший его вопрос.

– Сначала по следам отряда, который вёл ваши поиски, а уничтожив его, уже по вашим следам. У меня в сотне есть хорошие следопыты, – спокойно ответил Верхотуров. – И нам надо поторопиться: японцы могут отправить в Чхунчхон ещё один отряд. Как нам рассказали пленные, генерал Куроки, принявший на себя командование объединёнными японскими армиями, отдал приказ найти вас и живым привезти в Сеул.

– Тогда не будем терять времени, – после секундной заминки произнёс корейский император.

Глава 19
Хоккайдо

Понять восточного человека совсем не сложно: он уважает сильного и гнёт слабого, боится же только гнева своего Бога, да и то временами, как и все мы. Победить японцев можно, только если усвоить эту нехитрую истину – покажи себя сильным и безжалостным.

Именно поэтому после разговора с адмиралом Алексеевым я направил Николаю II шифрованную телеграмму по поводу бомбардировки порта Отару, почти пригорода Саппоро, с использованием зажигательных бомб, а потом Токио, но уже только бомбами-снарядами. Про отправку ещё одного дирижабля в Варшаву также отписал.

Ответ пришёл через несколько часов. Мне было приказано отбыть во Владивосток и начать изготовление зажигательных бомб. Через неделю туда придут эшелоны с дирижаблем, оборудованием для его эксплуатации, а также десяти– и двенадцатидюймовые бомбы-снаряды.

По прибытии в город выяснил, что с бензином, керосином и гудроном нет никаких проблем, с металлическими бочками – тоже, хоть двадцати-, хоть тридцати-, хоть сорокаведёрные выбирай. Оставалось только разобраться с конструкцией самой бомбы.

То, что я говорил Евгению Ивановичу о совместном использовании бочки с зажигательной смесью и бомбы-снаряда, было, естественно, неэффективно. Вероятность того, что бочка и снаряд упадут рядом и взрыв последнего воспламенит разлившуюся смесь, была маловероятной. Слишком разная у них аэродинамика. Соединить их вместе? Не представляю, как добиться стабилизации в полёте такой конструкции, чтобы сработал взрыватель снаряда при ударе о землю.

Поэтому необходимо было создать именно самостоятельную зажигательную бомбу, которая должна была взрываться в воздухе, распыляя огненную смесь. Не объемный взрыв, конечно, но тоже неплохо. А японцам, видимо, судьба, чтобы на них испытывали новые бомбы. В моём прошлом-будущем – ядерную, здесь и сейчас – зажигательную.

Поковырявшись в своей памяти, вспомнил про бочковую бомбу, которая применялась в Сирии во время гражданской войны, начавшейся, кажется, в 2011 году. Тогда в арсенале сирийской армии быстро иссякли ракеты «воздух – земля», и надо было найти простое и дешевое средство для ударов по повстанцам с воздуха. Им и стала бочковая бомба.

На одном из распространённых в Интернете видео смотрел, как сирийский солдат поджигает фитиль бомбы-бочки от сигареты, а потом выталкивает её из вертолёта. Задержка взрыва, как понял, рассчитывалась на подрыв бомбы незадолго до падения на землю, но на практике они часто взрывались высоко в воздухе или разрушались при падении.

Потом конструкция бомб была усовершенствована, по слухам, с иранской помощью: были добавлены стабилизаторы и контактные взрыватели. В отличие от большинства авиабомб, бочковые бомбы получили не четыре стабилизатора, а три, что облегчало их размещение на полу вертолёта.

Так что с конструкцией, с зажигательной смесью и необходимым зарядом для подрыва всё было понятно, осталось придумать запал. Одно дело – поджечь фитиль у одной бочковой бомбы, другое дело – у нескольких десятков. И как рассчитать время подрыва?

Когда начали создавать дирижабль, который планировали использовать в военных целях, всё, что я помнил про теорию бомбометания с горизонтального полёта, рассказал академику Жуковскому. По моему мнению, только Николай Егорович мог в короткое время разработать хоть какой-то прицел, с помощью которого можно было бы попасть бомбами с высоты в две-три версты хотя бы в квадрат километр на километр. А для этого надо было определить начальные условия бомбометания, время падения бомбы и расстояние её относа, определяющееся аэродинамическими свойствами бомбы. А десяти– или двенадцатидюймовый снаряд, к которому приделали стабилизаторы, – это не сорокаведёрная бочка, пусть и имеющая стабилизаторы.

Ладно, моё дело – бочковую бомбу придумать и как её в воздухе подорвать, а о времени горения запала и о точности попадания пусть другие думают. Надо будет Жуковскому телеграмму отправить, чтобы срочно кого-нибудь из своих учеников со светлой головой и знакомых с этой темой прислал. Сам я с этим точно не справлюсь.

Для одновременного срабатывания запала при сбросе ничего лучше «верёвки» не придумал. «Верёвка» – это специальный фал, закрепленный в самолёте, который при десантировании открывает ранец парашюта и высвобождает шаровый вытяжной парашют. ШВП также используется для стабилизации полета десантника до открытия основного парашюта. Тому остается только вывалиться из самолёта и несколько секунд побыть в состоянии свободного полёта.

Кстати, в этом мире парашюты уже есть. Чего стоят только подвесные парашюты, с которыми прыгают с воздушного шара российские подданные Юзеф и Станислав Древницкие и их сноха Ольга. Точнее, Станислав погиб, Ольге запретил прыгать после этого муж, и сейчас со своими выступлениями по России разъезжает только Юзеф. Но то, на чем прыгал Древницкий, было далеко не ранцевым парашютом, поэтому и пришлось мне побеспокоиться о безопасности первых пилотов дирижабля и самолётов.

В своё время пришлось попрыгать, хотя десантирование с парашютом не является основным средством доставки спецназа к месту операции. Куда чаще это делается с помощью вертолёта, а ещё чаще просто ножками. Тем не менее в нашей бригаде мы прыгали минимум десять раз в год. При этом половина прыжков проходили с элементами повышенной сложности. То есть пять раз прыгаешь в своё удовольствие – на аэродром. А ещё пять – на воду, лес, при сильном ветре, ночью и так далее.

Самому мне испытать ранцевый парашют Ники запретил в категорическом порядке, пришлось привлечь Юзефа Древницкого, который с удовольствием согласился и был лично Николаем II пожалован после первого прыжка перстнем с вензелевым изображением императора и премией в тысячу рублей.

Но ещё больше Юзеф обрадовался тому, что после двадцати контрольных прыжков он будет привлечён на службу в Аналитический центр первым инструктором по парашютной подготовке российского воздушного флота с очень приличным окладом. Его, можно сказать, цирковые выступления по прыжкам с парашютом из монгольфьера стабильного дохода не приносили.

Но это я отвлёкся от темы. Решено, створки бомболюка открываются, заряды устремляются к земле, «верёвки» вырывают предохранительную чеку или заставляют сработать тёрочный заряд. Каким сделать запал? Ладно, этим займутся профессионалы. Напрягу генерал-губернатора Гродекова, тот лучше знает, кто может заняться этой проблемой во Владивостоке.

С этими мыслями я дошёл до двери в кабинет начальника Владивостокского порта контр-адмирала Гаупта, который должен будет организовать процесс по изготовлению бочковых бомб. Потом мне к коменданту крепости генерал-майору Воронцу. Дмитрий Николаевич совместно с начальником жандармской крепостной команды ротмистром Радиевским должны будут обеспечить безопасность и охрану эксплуатации дирижабля на уже создаваемом причале и ангаре для него. Нельзя забывать и о том, что вместе с этой вундервафлей приезжает и великий князь Александр Михайлович, который, между прочим, не только Романов, но и любимый зять, и ближайший соратник императора. В общем, дел выше крыши, а времени – в обрез.

* * *

– И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса, и громы, и молнии, и землетрясение, – тихо произнёс генерал-губернатор Гродеков, после чего снял фуражку и начал креститься, что-то шепча про себя.

За Николаем Ивановичем, сняв головные уборы, в полной тишине начали креститься и остальные присутствующие на командирском мостике броненосного крейсера «Рюрик».

Картина, открывшаяся перед ними, и вправду напоминала местный Армагеддон. На остров Фуругельма в заливе Посьета было сброшено с дирижабля десять зажигательных бомб, большинство из которых взорвались в воздухе на высоте около двухсот метров, или ста саженей. В результате остров площадью в две с половиной версты превратился в один сплошной костёр.

Пролившийся огненный дождь, вид горящей воды вызвали у Гродекова ассоциации с пророчествами Иоан на Богослова. Признаться, я и сам не ожидал такого эффекта. В общем, можно сказать, что сегодня, 6 мая 1904 года, в день Вознесения Господня, прошло удачное испытание нового оружия – зажигательной бочковой бомбы. И это испытание оказало очень сильное впечатление на членов приёмной комиссии, собравшейся на палубе крейсера «Рюрик».

Сухопутное, морское, а теперь ещё и воздушное командование во Владивостоке решило совместить два дела разом: испытание бомбы и ходовые испытания «Рюрика» после ремонта.

И вот крейсер в окружении пяти миноносцев стоял на якоре в двух милях от острова, на который обрушился огненный дождь, вгоняя в шок наблюдателей. Жалко, что Сандро видит эту картину сверху, из дирижабля, так и не смог я его убедить, что с корабля вид будет более зрелищным. Хотя, может быть, я и ошибаюсь.

Великий князь Александр Михайлович стал полным фанатом воздухоплавания. Кроме полётов на дирижабле он уже успел полетать на экспериментальных моделях У-2 и совершить пять прыжков с парашютом. Всё, что связано с авиацией, стало у него идеей фикс. Благодаря его напору за полтора месяца после его приезда во Владивосток удалось всё подготовить к воздушному налёту на Японию.

Сегодняшнее бомбометание на безлюдный остров стало последним этапом перед бомбардировкой порта Отару. По полученной радиограмме послезавтра к Владивостоку подойдёт объединённая эскадра адмирала Макарова, после чего начнётся подготовка к десанту на Хоккайдо. Высадка планировалась в порту Отару, откуда десант, используя железную дорогу, должен был проследовать в Саппоро и другие крупные города Хоккайдо.

За сутки до интервенции на японский остров Сандро проведёт сброс шестидесяти двадцативедёрных бочковых бомб на порт Отару. Судя по всему, мне придётся лететь с ним, чему я не особо рад. Соседство зажигательных бомб и водорода заставляет меня чувствовать себя неуютно в дирижабле.

Про гелий пока речь не идёт. Нет отработанной технологии его получения в промышленных масштабах, да и, насколько я помню, в России залежи природных газов с содержанием гелия имеют низкую его концентрацию, не больше 0,1 %. Соответственно, себестоимость этого газа будет очень высокой. Это, кстати, и привело к тому, что в начале XX века летательные аппараты такого типа на самом взлёте своей популярности были оставлены в ангарах, а затем и вовсе забыты.

Небо было полностью отдано самолётам, хотя на тот момент времени грузоподъёмность дирижабля была значительно выше, чем у самолёта. Например, средний дирижабль объёмом 22 000 кубических метров мог нести восемь тонн груза. Самый крупный самолёт «Илья Муромец» брал на борт всего 1300 килограммов полезной нагрузки.

Именно во время Первой мировой войны встал вопрос безопасности дирижаблей и себестоимости добычи гелия. Позже в Германии нашли способ добыть первые объёмы газа из монацитового песка, но этих мощностей явно было недостаточно. Их не хватило, чтобы применить гелий для своего знаменитого «Гинденбурга». Этот дирижабль, который немцы строили с 1931 по 1936 год, имел объём в 190 000 кубических метров. Германия хотела приобрести гелий в США, но те ввели эмбарго на его экспорт. Именно это и привело к тому, что «Гинденбург» наполнили водородом, а дальше произошло то, что произошло.

В самом начале двадцатых годов двадцатого века в США создано и функционирует специальное хранилище гелия – «федеральный запас гелия». Этой стране очень повезло с их природным газом, в котором доля гелия доходит до пяти процентов. Объёмы добываемого в США гелия могли бы поддерживать строительство всех дирижаблей Земли, но вот что удивительно, США никому не продавали этот газ с самого начала его добычи. Ни когда он был необходим для дирижаблестроения и военных целей, ни по последний день моего пребывания в прошлом-будущем. Вот такая интересная тема к размышлению и задача на будущее.

– Господа, скажу, что это ужасное оружие. Не хотелось бы мне когда-нибудь оказаться под его воздействием, – прервал мои мысли генерал-губернатор Гродеков, продолжая смотреть на бушующее пламя с огромными клубами дыма на острове. – Честно скажу, мне жаль японцев.

С этими словами Николай Иванович повернулся к командиру крейсера и произнёс:

– Евгений Александрович, дайте команду кораблю следовать во Владивосток.

* * *

– Примерно через час будем на месте. Отдохну немного, – произнёс Сандро и сел рядом со мной в кресло.

Я достал часы, открыл крышку и посмотрел на циферблат. Одиннадцать часов и двенадцать минут мы находились в воздухе, следуя по курсу Владивосток – Отару.

Надо сказать, что воздушный корабль получился очень даже ничего. Жёсткий деревянный каркас – это пока. Менделеев получил задание от императора, которого уломал Сандро, создать в России производство дюралюминия.

В начале прошлого года попалась мне на глаза информация из отдела аналитики по мировым научным изысканиям, что германский инженер-металлург Альфред Вильм установил, что сплав алюминия с добавкой четырёх процентов меди после резкого охлаждения, находясь при комнатной температуре в течение четырёх-пяти суток, постепенно становится более твёрдым и прочным, не теряя при этом пластичности.

Сам того не предполагая, Вильм изобрёл дюралюминий, который так будет востребован в изготовлении летательных аппаратов. Хорошо, что он опубликовал статью о своём открытии в одной из газет.

Пока же дирижабль – дальний бомбардировщик – имел деревянный каркас. Граф Цеппелин, Сантос-Дюмон, академик Жуковский вылизали в аэродинамической трубе его форму. С учетом использования на дальние расстояния не забыли и о комфорте экипажа.

Я, Сандро и ещё восемь членов экипажа сейчас находились в гондоле управления летательным аппаратом. Ещё был отдельный отсек, где располагались четыре двигателя Тринклера – Костовича с запасом топлива для них и шестью механиками. А также гондола, где располагались заряды и четыре человека, контролирующие сброс бомб.

Все три гондолы имели кресла для свободной и отдыхающей смен, в которых можно было отдохнуть. Горячее питание обеспечивалось из термосов в отведенном для этого специальном месте для приёма пищи. Имелся и отдельный гальюн. Связь между гондолами осуществлялась по телефону.

Длина дирижабля составляла сто шестьдесят метров, диаметр – восемнадцать метров. Этот аппарат строился уже с использованием метрической системы. Объём составлял 33 580 кубических метров. Силовая установка из четырёх двигателей позволяла развивать максимальную скорость в девяносто шесть километров в час, или почти пятьдесят два узла. Немыслимая скорость для морского корабля, но не для воздушного. Полезная нагрузка составляла двенадцать с половиной тонн, из которых до девяти тонн можно было использовать для бомб. Испытательный полёт на расстояние в полторы тысячи вёрст туда и обратно с бомбовой загрузкой в сорок десятидюймовых бомб прошёл успешно. Сейчас нам надо было преодолеть восемьсот вёрст до порта Отару, отбомбиться и вернуться обратно. Пока всё шло очень хорошо.

– Не промахнёмся? А то боковой ветер сильный, – поинтересовался я у великого князя.

– Не должны. Штурман у меня подполковник Аверьянов, он ещё Корпус флотских штурманов застал. Я в нём уверен. В крайнем случае, над островом сориентируемся. Подробная карта Хоккайдо есть. Только выйдем на порт чуть позже, – вытягивая ноги и потягиваясь, произнёс Сандро.

– Позже не хотелось бы, народу в порту будет много. Не хотелось бы большого количества жертв среди мирного населения, – задумчиво проговорил я.

– Да и мне, честно говоря, не хотелось бы. Ужасные бомбы ты изобрёл, Тимофей Васильевич. Наверное, и сам уже не рад?! – В приватной беседе я и Александр Михайлович обращались между собой на ты. – Как вспомню горящий остров Фуругельма, так страшно становится, а там только десять зарядов было, сейчас же у нас их в шесть раз больше. Ужас!

Я промолчал, потому что сказать на это было нечего. Двухсотлитровая зажигательная бомба получилась страшной, особенно при воздушном подрыве. А потушить водой горючую смесь практически невозможно.

– Да, ужас. Думаю, японский император не захочет, чтобы такие бомбы упали на его дворец. Так что заключит с нами мир на наших условиях, никуда не денется, – великий князь усмехнулся. – Тем более в Корее от его армии скоро ничего не останется. Мы японцев уже выбили из Конджу, и сколько их доберётся до Масана или Пусана, не скажет и Господь Бог. Ладно, подремлю с полчасика, а то всю ночь не спал.

Сандро закрыл глаза и буквально сразу засопел, провалившись в сон. А я задумался, вспоминая события последнего месяца. В Корее было всё хорошо. Несмотря на распутицу, переброшенные русские войска под Сеул начали его штурм. Корейцев в городе практически не осталось. Как только японцы начали грабежи, остатки жителей стали быстро покидать город, запоздало выполняя указ своего императора.

Кстати, опять отличились браты. Усиленная сотня Тура нашла Коджона, когда он скрывался в горах, прячась от японцев, которые разгромили охрану императора. Потом они должны были соединиться с большим казачьим отрядом в Чхунчхоне и все вместе выйти в расположение наших войск. Но этот отряд, состоящий из 1-го Забайкальского казачьего полка и корейских партизан, попал под удар японцев, которым была дана команда найти корейского императора живым или мертвым и доставить в расположение армии генерала Куроки.

Пришлось Туру силами своей сотни пробираться горными тропами, спасая Коджона. И им это удалось. Отбиваясь от погони, сотня вышла к своим и доставила императора Коджона, его четырёх сыновей, включая наследника, в ставку генерала Линевича.

Николай Петрович представил кавалера полного банта знаков отличия Военного ордена Святого Георгия зауряд-хорунжего Верхотурова к ордену Святого Георгия 4-й степени. Адмирал Алексеев прошение утвердил, как и Георгиевская Дума, и стал Антип Григорьевич первым казаком Амурского казачьего войска, а может, и всех казачьих войск, кто имеет такие награды.

Кроме того, пользуясь статутом ордена Святого Георгия, Туру присвоили звание хорунжий, так что у нас в станице Черняева теперь аж четыре офицера из простых казаков, а трое ещё и потомственными дворянами стали. Правда, чтобы Антипу дальше звания получать, ему необходимо экзамен на офицерский чин сдать. Ну, в этом мы ему поможем. Хорошим для войны оказался командиром хорунжий Верхотуров.

Других участников этого похода без наград также не оставили. Леший получил повышение в звании до зауряд-хорунжего, Шило – подхорунжего и солдатского Георгия 2-й степени. Такие знаки разных степеней получила команда из десяти снайперов, которая постоянно во время перехода стряхивала с хвоста погоню.

* * *

– Значит так, смотрите, вот тропа, в засаду садимся следующим образом: Шило, ты здесь. – Леший, начертивший на земле план засады, ткнул палкой в одну из точек. – Урсул, ты здесь, Якут, ты здесь…

Указав каждому из девяти снайперов позиции, Леший дальше обозначил сектора обстрела, кто кого прикрывает в случае отхода, и остальные моменты по организации боестолкновения.

Вот уже третий день сотня уходила горными тропами от преследующих их японцев. Возвращение в Чхунчхон после нахождения императора Коджона оказалось ошибкой. 1-й Забайкальский казачий полк и корейские партизаны под руководством полковника Кима отбивались от превосходящих сил противника, вырываясь из города и уходя в горы.

Насколько понял Тур, корейский полковник специально уводил отряд в сторону от того места, где, предполагаемо мог спрятаться император Коджон со своими телохранителями, на поиски которого и отправилась усиленная разведсотня.

Тур опустил бинокль на грудь и направил своего коня назад в лесок, где спряталась его сотня, сопровождавшая императора.

– Ваше императорское величество, превосходящие силы японцев разгромили отряд полковника Кима, он был вынужден отступить в горы на северо-запад. Мы же сейчас уйдём на северо-восток в горы Тэрёнсан, сделаем небольшую петлю и выйдем на перевал Йонхвасан. Потом через гору Пэгунсан выйдем к Пхочхону, а там и до Пхаджу рукой подать, – доложил Верхотуров императору, который внимательно слушал перевод.

Задумавшись и помолчав несколько секунд, Коджон посмотрел на командира своих телохранителей, который согласно кивнул головой.

– Хорошо, ваш план принимается, господин зауряд-хорунжий.

И вот уже третий день отряд идёт по выбранному маршруту. Вчера вечером арьергард доложил, что сотню догоняет большой отряд японской кавалерии, ориентировочно от четырёх до пяти сотен всадников. Они расположились на стоянку в четырёх верстах.

Из-за такой неприятной новости пришлось на следующий день с бивака сняться пораньше и всю дорогу искать место, где можно было бы дать бой преследователям. В полдень такое место было найдено. Небольшое горное ущелье, по дну которого протекала речушка. Склоны позволяли подняться на них. Длина прямого узкого участка, где могли проехать два всадника или пройти три человека одновременно, была где-то сто саженей, потом ущелье делало резкий поворот, где можно было оставить лошадей.

На этом участке Тур расположил всех снайперов, один расчет пулемёта Максима и пять пулемётов Мадсена. По их с Лешим прикидке, этих сил должно было хватить, чтобы до позднего вечера задержать преследователей. На ночь было оставаться опасно, так как японцы могли по склонам обойти позицию.

Идут. Леший припал к оптике. Японские кавалеристы двигались в колонну по два. Впереди, оторвавшись сажень на двадцать, шёл авангард из десяти всадников, а за ним – основные силы. Взяв на прицел правого из последней двойки авангарда, вахмистр мягко потянул спуск. Выстрел. Всадника вынесло из седла. Вслед за его выстрелом заработали остальные снайперы.

Передовой отряд японцев был уничтожен в течение пяти секунд. Каждый из бойцов снайперской команды сделал по два выстрела, и арьергард перестал существовать, что заставило впасть в ступор двигающуюся следом колонну. Японский офицер, следовавший в её голове, поднял руку, чтобы что-то скомандовать. Выстрел – и он опрокинулся назад, медленно сползая под ноги своего коня.

Лесков, передёрнув затвор, дослал патрон и припал к прицелу. Выстрел. Ещё один японец упал на землю. Выстрел, выстрел. Смена пачки. Ещё пять выстрелов – и ни одного промаха. Так же эффективно отработали другие снайперы. На участке сажень в тридцать образовался завал из мертвых тел и мечущихся лошадей. Остальные воины микадо, разворачивая лошадей, постарались скрыться за поворотом ущелья, уходя с простреливаемого участка.

«Минут десять, а то и все двадцать выиграли, – подумал Леший, вставляя новую пачку с патронами в карабин. – Посмотрим, что японцы будут делать дальше».

Кавалеристы приходили в себя дольше. Только через полчаса из-за поворота показались японцы, которые в пешем порядке решили атаковать устроенную на них засаду. Они шли волнами по три-пять-шесть человек, забираясь на склоны и ведя на ходу огонь.

«Ожидаемо. Да другой тактики здесь и не применишь», – усмехнулся Леший, беря в прицел одного из противников, находившегося в его секторе обстрела, точнее, отстрела.

Выстрел, выстрел, выстрел… Смена пачки. Выстрел, выстрел… Остальные снайперы также молотили, как из ППС, только точность была куда выше. Японцы валились на камни, в речку, орошая их кровью. Две минуты, три, пять. Всё! Не выдержали сыны Аматэрасу, начали откатываться назад за поворот ущелья, уходя от губительного огня.

Лесков выглянул из-за камня, посмотрев на последнего убитого противника, который лежал саженях в двадцати от его позиции.

«Справились с этой атакой, даже пулемёты в ход не пошли. Хотя ещё немного, и расчеты ”мадсенов” открыли бы огонь. А так будет сюрприз во время следующей атаки. – Леший посмотрел на солнце. – Ещё часа четыре-пять продержаться, и можно будет отходить. Около сотни мы положили, причём всех офицеров и унтер-офицеров в этой волне точно. Хорошо поработали».

Вахмистр ползком начал отползать назад со своей позиции. Пора перебираться на запасную. Японцы – не дураки, наверняка смогли засечь его огневую точку, так что бережённого бог бережёт.

* * *

– Ваше высочество, – услышал я и открыл глаза, увидев, как штурман трясёт за плечо Сандро. – Ваше высочество, подходим к цели.

Надо же, не заметил, как и сам заснул. Я потянулся в кресле, в соседнем то же самое проделал Александр Михайлович.

– Подлётное время? – поинтересовался у подполковника Аверьянова великий князь.

– Десять минут. Порт в лучах восходящего солнца, как на ладони. Видимость – миллион высоты, – улыбаясь, ответил Пётр Васильевич.

– Боевая тревога. Всем занять свои места. Готовимся к бомбометанию! – Сандро резко встал из кресла. – Что же, господа, покажем японцам, что такое военно-воздушный флот Российской империи! Удивим их!

Великий князь, подмигнув мне, направился на свой боевой пост, то есть к штурвалу. Насколько я понял, такой чести, как управление дирижаблем при первой воздушной атаке японского города, Александр Михайлович не отдаст никому.

– Скорость? – спросил Сандро, заняв место за штурвалом.

– Тридцать узлов, – громко ответил один из членов экипажа.

– Снизить до двадцати.

– Есть снизить до двадцати, – ответил другой офицер, после чего, подняв трубку, передал команду в гондолу, где находились двигатели с механиками.

Дирижабль начал заметно замедлять ход.

– Курс? – опять скомандовал великий князь.

– Право десять, – тут же ответил Аверьянов.

– Так держать, – секунд через двадцать произнёс подполковник.

В воздушном корабле возникло напряжённое молчание. Минута, вторая. Я не выдержал, поднялся из кресла и, взяв бинокль, направил его на приближающийся город-порт, успев отметить, что и Саппоро видно как на ладони.

Картина была прекрасной. Мы шли на высоте в две версты. Внизу прибрежной подковой раскинулись бухта и порт Отару. Сам городок размещался на склоне небольших гор, окружающих порт, которые сейчас выглядели розовыми от цветущей сакуры.

Я достал часы и, откинув крышку, посмотрел на циферблат. Шесть десять. Отстали от назначенного времени на десять минут, точнее, чуть больше. Но для такого перелёта просто изумительная точность.

– Приготовиться к сбросу бомб! – Ещё один из членов команды управления дирижаблем оторвался от прицела имени Жуковского и поднял телефонную трубку. – Сброс! Всем держаться за леера!

«Млять, совсем забыл!» – Я, сделав несколько шагов назад, вцепился в специальный поручень.

Сброс бомб я почувствовал, когда воздушное судно, словно вздыбившийся конь, рвануло вверх. Прошло несколько секунд, и дирижабль, управляемый Сандро, выровнялся и продолжил свой путь.

– Приготовиться к повороту, – спокойно произнёс штурман. – Десять румбов вправо.

– Есть десять румбов вправо, – невозмутимо ответил великий князь.

Я же, не в силах сдержать любопытства, бросился к задней полусфере гондолы. Минуты текли, как кисель. Ну же! Наконец-то! Бинокль был не нужен. Внизу было море огня! Внизу был ужас! Внизу был Армагеддон!

Глава 20
Что делать?

Император Муцухито, правящий под лозунгом Мэйдзи, что переводилось как «Просвещенное правление», неторопливо шёл по любимому дворцовому саду и любовался цветением сакуры, пытаясь обрести душевное равновесие.

Полчаса назад он рассматривал фотографии, на которых был заснят огненный дождь, падающий на порт Отару, а потом горящие суда, корабли, пирсы, строения и горящую воду. Один из фотографов хотел снять цветущую сакуру, окружающую подковой акваторию порта, а вместо этого ему удалось сфотографировать, как гнев богини Аматэрасу обрушился огнём на остров Хоккайдо.

По докладу Генерального штаба, основанному на тех сведениях, которые сумела собрать о новом оружии противника японская разведка, это русские с помощью огромного дирижабля сбросили зажигательные бомбы на Отару. Об этом летательном аппарате предупреждали и англичане.

Муцухито глубоко вдохнул пьянящий воздух и поморщился. Как же ему в августе прошлого года не хотелось начинать войну с Российской империей, но реальную власть в его стране имеет олигархия, в которую входят крупные военные, политические и экономические деятели, так называемое гэнро. Именно они привели Японию к краху, переоценив свои силы. А как всё хорошо начиналось!

Больше полувека назад в императорском дворце в Киото на свет появился принц Сатиномия – сын императора Осахито и его наложницы Есико. Хотя она и не была официальной женой императора, Сатиномия по японским законам считался принцем, а поскольку остальные дети Осахито умерли в раннем детстве, он оказался единственным претендентом на Хризантемовый трон, который и занял в 1867 году.

Как новый император Сатиномия, получивший при коронации имя Муцухито, стал символическим лидером реставрации Мэйдзи – революции, во время которой было свергнуто правительство сёгуната Токугава Иэсада – пятнадцатого сёгуна из династии Токугава, правившего Японией на протяжении двухсот пятидесяти лет.

После революции начался бурный процесс уничтожения феодализма и построения современного общества. Был организован парламент, хотя реальной властью он не обладал. Основные рычаги власти сосредоточились в руках тех даймё, которые были лидерами революции Мэйдзи.

Япония принялась догонять Запад в экономическом и военном отношениях. Масштабные реформы прошли по всей стране. Новое правительство мечтало сделать Японию демократической страной всеобщего равенства. Границы между социальными классами, созданными сёгунатом Токугава, были стёрты. Наиболее недовольны этой реформой были самураи, потерявшие все свои привилегии. Также были провозглашены гарантии прав человека: например, в 1873 году была объявлена свобода религии.

Система образования реформировалась сначала по французскому, а затем по германскому образцу. Было введено обязательное начальное образование. Примерно после тридцати лет интенсивной «западизации» в программах образовательных учреждений был сделан упор на изучение и почитание конфуцианства и синтоизма, включая культ императора.

Для Японии было чрезвычайно важно сравняться в военном отношении с империалистическими государствами. Ведь, как и другие азиатские страны, Японию вынуждали подписывать невыгодные соглашения силой. Была введена всеобщая воинская повинность, сухопутная армия была реорганизована по образцу прусских войск, а флот – по образцу британских ВМС.

Ради преобразования Японии из сельскохозяйственной страны в индустриальную часть студентов отправилась на Запад изучать науки и языки, а для обучения остальных были приглашены иностранные преподаватели. Огромные средства были вложены в развитие транспорта и средств связи. Правительство поддерживало развитие бизнеса и промышленности, особенно монополий-дзайбацу, японских олигархий.

В 1889 году Япония получила свою первую Конституцию. Появился парламент, но император сохранил свою независимость: он стоял во главе армии, флота, исполнительной и законодательной власти. Однако основная политическая власть осталась в руках гэнро. Император Муцухито был вынужден соглашаться с большинством их действий. Политические партии пока не имели достаточного влияния, в первую очередь из-за постоянных внутренних раздоров.

Из-за новых веяний Муцухито должен был служить для своих подданных примером, и он был вынужден всем своим видом показывать, что в стране проводятся реформы. С этой целью пришлось решительно изменить свой облик. Если раньше он одевался в традиционные одежды и носил традиционную причёску, чернил зубы и выщипывал брови, то тридцать лет назад ему пришлось отказаться от обычаев своих предков. Император постригся, отрастил усы и бородку, облачился в военный мундир европейского образца.

Вот и сейчас он шёл по саду в ненавистном западном платье, хотя куда лучше себя чувствовал бы в традиционных одеждах. Но необходимо играть свою роль – роль реформатора, при котором Страна восходящего солнца достигла небывалых высот.

Её новая армия и флот сумели легко победить в японско-китайской войне и заключить с империей Цин Симоносекский договор, по которому Китай признавал самостоятельность Кореи, передавал Японии навечно остров Тайвань, острова Пэнху и Ляодунский полуостров, уплачивал контрибуцию в двести миллионов лян.

В экономическом отношении тогда удалось добиться от Китая открытия ряда её портов для торговли. Япония приобретала право на строительство промышленных предприятий в Маньчжурии и Китае, ввоз туда промышленного оборудования. Последний пункт, в силу принципа наибольшего благоприятствования, включённого в договоры империи Цин с другими державами, открывал широкие возможности для экономического проникновения иностранного капитала в Китай.

Однако Россия, Германия и Франция, поддерживающие обширные контакты с империей Цин, восприняли подписанный договор как наносящий ущерб их интересам и, можно сказать, силой заставили японское правительство отказаться от аннексии Ляодунского полуострова, который потом заняла Россия, создав военно-морскую базу в Порт-Артуре.

Эти вынужденные уступки были резко отрицательно восприняты японским обществом, начиная от гэнро до последнего буракумина. Особенно сильно выросли антироссийские настроения, которые, в конце концов, подогреваемые Британией и Штатами, и привели к войне.

И сразу же всё пошло кувырком. Сначала бой с русским крейсером «Варяг» в Мозампо, во время которого Япония потеряла один броненосец и семь крейсеров. При этом погиб контр-адмирал Катаока. Каким образом русским удалось потопить столько кораблей, в Морском Генеральном штабе до сих пор гадают.

Потом были Чемульпо и битва основных морских сил в Жёлтом море, после которых Страна восходящего солнца потеряла преимущество на море. Хорошо, что тогда адмирал Того смог закупорить русские корабли в Порт-Артуре, благодаря чему удалось переправить две армии в Корею.

Георг V пошёл на беспрецедентный шаг, продав-передав Японии шесть броненосцев и четыре броненосных крейсера вместе с экипажами. Но каким-то образом русские в порту Бомбей умудрились потопить три переданных броненосца и три крейсера.

А потом была Цусима, и японский флот перестал существовать. Теперь оставалась надежда на британские семь броненосцев типа «Маджестик» и шесть броненосных крейсеров типа «Кресси», которые на данный момент бункеровались в Сингапуре.

Эти корабли вместе с экипажами-«добровольцами» передавались Японии по схеме, которую предложили американцы. Они назвали её ленд-лизом, что подразумевало: давать взаймы и сдавать в аренду. Поставку кораблей оплачивало казначейство Великобритании. Переданные в рамках ленд-лиза корабли и другое имущество будут оплачены Японией по окончании войны полностью или частично на основе предоставленных английским правительством долгосрочных кредитов. Неразрушенная и неутраченная техника и оборудование после окончания боевых действий могут быть, по желанию Британии, ей возвращены назад. Договор об этом уже подписан.

Муцухито понимал, что данные условия ведут к полному экономическому закабалению его страны, но ничего не мог сделать в сложившейся ситуации. В противном случае пришлось бы капитулировать.

В Корее 1-я и 2-я армия потерпели сокрушительное поражение и откатывались на юг в надежде, что их смогут эвакуировать на родные острова. А это было неосуществимо без британских кораблей.

Их отсутствие привело к тому, что два дня назад под прикрытием объединённой эскадры русские высадились в сгоревшем порту Отару на Хоккайдо и уже заняли Саппоро, Томакомай, Муроран и Хакодате. Русские корабли сейчас находятся в проливе Цугару.

Император глубоко вздохнул, стараясь отогнать грустные мысли. Если английские корабли не придут, то надежды нет никакой. Морская блокада заставит через пару месяцев принять мирные предложения Российской империи. Примерное их содержание императору предоставил маркиз Ито, получивший документы по своим каналам.

Муцухито усмехнулся. Даже уйдя с должности премьер-министра, этот человек продолжает иметь огромный политический вес, и не только в Японии. Видимо, остались у него связи и в России.

Если то, что рассказал Ито, правда, то значительная контрибуция, потеря Сахалина и Курильских островов – не такая уж большая цена за капитуляцию. Жалко терять Корею, но она под полным влиянием русских, которые спасли Коджона и теперь восстанавливают порядок на оккупированных ими территориях.

Опять же, маркиз сообщил, что русские не будут осуществлять протекторат над Корейской империей. Судя по всему, Корея вернётся под руку Китая. Об этом сейчас идут переговоры в Пекине между доверенным лицом императора Коджона – Мин Ён Чаном и генералом Юань Шикаем. При этом русские сохраняют полное спокойствие и не препятствуют этим договоренностям.

«Что же делать? Дожидаться английских кораблей и продолжать войну? Или капитулировать?» – император сорвал цветок сакуры и поднёс к ноздрям.

В этот момент совсем недалеко от сада загрохотали взрывы, земля под ногами императора затряслась, и он, потеряв равновесие, ничком упал на землю. И это спасло ему жизнь, так как кругом засвистели осколки, вспарывая толстые стволы деревьев, а мелкие перерубая.

Из шести гвардейцев-телохранителей, которые бросились к своему императору, двоих снесло изломанными куклами с брызгами крови. Остальные, добежав до Муцухито, закрыли его своими телами. Через несколько секунд взрывы прекратились, и телохранители подняли императора на ноги.

– Что это было? – спросил ошеломлённый Муцухито.

– Русский дирижабль сбросил бомбы, – ответил один из гвардейцев, показывая рукой в небо. – Хорошо, что не зажигательные.

Император поднял голову и увидел небольшую точку в воздухе, которая начала плавный разворот, ложась на обратный курс.

«А если бы были зажигательные?! И если бы удар был по дворцу?! – мрачно подумал Муцухито. – Судя по всему, это было очередное предупреждение или намёк от русского царя. Что же делать?!»

* * *

– Как это произошло?! – с трудом сдерживая бешенство, тихо произнёс Георг V, глядя в глаза адмирала Керра.

– Ночная атака, ваше королевское величество. Точно так же, как и в Бомбее. И опять те же самые странности. Ну не могли эти мелкие миноносцы потопить три броненосца и один крейсер. Их самоходные мины взорвались в сетях, не добравшись до корпуса кораблей. С трудом можно предположить, что они смогли повредить крейсер «Абукир», который атаковали два миноносца. Всё-таки ночь, плохая видимость, что-то могли и пропустить, – адмирал усмехнулся. – Но в докладе из Сингапура чётко прослеживается вывод, что ни одна из мин, выпущенных с русских миноносцев, не достигла броненосцев. Чем были вызваны их подрывы во время атаки русских кораблей, приведшие к их затоплению, выяснить не удалось. Удар из-под воды с подводных лодок исключается. Слишком много кораблей и судов стояло на рейде, чтобы три подводные лодки вышли незаметно на позиции, одновременно атаковали броненосцы, а потом незаметно ушли. Больше подходит версия о морском дьяволе, который минирует наши корабли и топит их.

– Лорд… Я давно прошу найти этого морского дьявола! – Король буквально рычал, глядя на первого морского лорда и начальника Военно-морского штаба Британии. – Что-то удалось узнать?!

Георг V перевёл бешеный взгляд на премьер-министра Кэмпбелл-Баннермана, потом – на первого лорда Адмиралтейства графа Селборна, на начальника Генерального штаба генерала Литтелтона и остановился на маркизе Лансдауне.

Генри Чарльз Кит Петти-Фицморис, пятый маркиз Лансдаун чуть склонил голову, а потом произнёс:

– Через финских революционеров удалось узнать, что, вернее всего, в Тронгзунде, бывшей русской крепости, сейчас находится сильно засекреченный объект, который возглавляет бывший начальник водолазной школы в Кронштадте капитан 1-го ранга Кононов. Это удалось узнать случайно. Кононова опознал официант ресторана в Выборге, который ранее работал в Санкт-Петербурге. Обслуживая столик, за которым гуляли морские офицеры, он краем уха смог услышать слова: «Тронгзунд», «Посейдон», «секретно», «новое оружие». Как только он приближался к столу, разговоры за ним смолкали. Об этом он доложил своему руководству финских социал-демократов, а от них информация пришла к нам.

– Вы хотите сказать, что броненосцы взорвали водолазы?! Но каким образом? Как они смогли доставить заряды к кораблям? – воскликнул граф Селборн.

– А чем не версия? Всё лучше, чем морской дьявол? Может быть, старина Хэнк увидел водолаза в странном костюме, которого и назвал дьяволом? – задумчиво произнёс Керр.

Находящиеся в кабинете замолчали, переваривая услышанное.

– Ваше королевское величество, что делать эскадре дальше? – нарушил молчание адмирал.

– Преимущества перед объединённой эскадрой адмирала Макарова мы теперь не имеем? – более спокойным голосом спросил король.

– Это так. К тому же вчера Германия и Италия перевели свои корабли в повышенную боевую готовность. Как балтийские, так и средиземноморские эскадры… – невозмутимо ответил первый морской лорд.

– Танжер? – Георг V перевёл взгляд на маркиза Лансдауна.

– Да, ваше королевское величество. Вчера Вильгельм II прибыл в Танжер и предложил султану Мулай Абд аль-Азизу свою поддержку, а также предложил заключить оборонительный союз, – ответил министр иностранных дел.

– Как отреагировали французы?

– Они в панике.

– Что по нашему предложению французам по «сердечному соглашению»?

– Пока молчат, ваше королевское величество, – ответил Лансдаун и склонил голову.

– Добавьте в предложения, что мы готовы предоставить друг другу эвентуальное право установления протектората над Египтом и, соответственно, Марокко, вплоть до полной их аннексии. – Георг встал с кресла и обвёл взглядом стоящих перед ним высших лиц правительства.

В кабинете наступила вязкая тишина.

– Кайзер не отступит. Это война, – тихо произнёс Лансдаун и, подняв голову, посмотрел в глаза своего сюзерена.

– Господин министр иностранных дел, если вы ещё не заметили, то мы уже давно воюем. Воюем с Россией на Дальнем Востоке руками Японии, экономически воюем в Африке с Германией, Францией и Италией. Воюем за свои интересы в Китае. Де-юре война не объявлена, де-факто война идёт. – Король прошёлся перед собеседниками, как сержант перед новобранцами. – Нам нужны союзники, чтобы противостоять Тройственному союзу и Российской империи. Слишком сильной она становится. Что с Соединёнными Штатами?

Георг V, встав напротив маркиза Лансдауна, посмотрел тому в глаза, требуя ответа.

– Ваше королевское величество, президент Рузвельт рассматривает возможность отправки в Жёлтое море трёх броненосцев типа «Иллинойс», броненосца «Айова» и трёх броненосцев типа «Мэн»… – начал министр иностранных дел, но был перебит королём.

– В чём трудности?! Именно он предложил схему ленд-лиза для Японии. Мы готовы поддержать его поправки к доктрине Монро по латиноамериканским странам и признать все их завоевания в войне с Испанией. Найдём, что дать в Китае и Корее.

– Ваше королевское величество, парламент – демократы против. Боюсь, и в нашем парламенте возникнут проблемы с лейбористами, – осторожно произнёс министр иностранных дел.

– Парламент, парламент… – Георг V отошёл к столу для совещаний и опустился на стул. – Садитесь, господа. Нам есть что предварительно обсудить.

Дождавшись, когда все займут места за столом, король продолжил:

– Нам необходимо действовать на опережение, вой на должна вестись на территории врага. В сложившейся обстановке войну с Российской империей нельзя предотвратить, можно только отодвинуть срок ее начала, но при этом мы дадим возможность противнику лучше к ней подготовиться, поэтому нападать нужно немедленно. Сейчас эти слова как никогда справедливы. Вопросы есть?

В кабинете повисла тишина.

– О какой территории вы говорите, ваше королевское величество? – тихо спросил генерал Литтелтон.

– Сэр Невилл, не надо буквально понимать мои слова. Хотя, – король посмотрел на генерала, – вторжение наших войск из Равалпинди в Туркестан, Ферганскую долину, на Памир сможет связать значительные силы русских. Сколько там сейчас сосредоточено наших войск?

– Три корпуса туземных войск по четыре полка двухбатальонного состава. Всего около тридцати тысяч. Но мы можем усилить их ещё двадцатью тысячами солдат из гуркхов и сикхов, которые находятся в резерве. Планы вторжения по всем трём направлениям в Генеральном штабе отработаны. Начать боевые действия можем в любой момент. – Литтелтон замолчал и посмотрел на Георга V.

– Русские смогут там нам противостоять, генерал? – жёстко спросил король Великобритании.

– Да, ваше королевское величество. У русских там достаточно сил, чтобы оказать упорное сопротивление. Плюс к своим войскам они смогут задействовать туземную конницу Кокандского, Хивинского ханства и Бухарского эмирата.

– Что нам необходимо для значительного перевеса в силах на этом направлении? – поинтересовался король.

– Ещё двадцать, как минимум, полков двухбатальонного состава и артиллерия. Тогда можно будет говорить об очевидном успехе наступательных действий, Ваше королевское величество, – чётко ответил сэр Невилл.

– Проработайте этот вопрос. И желательно через месяц быть готовым к ведению боевых действий на Памире и в Туркестане. – Георг V перевёл взгляд на адмирала Керра. – К этому времени, я думаю, решится вопрос с американскими броненосцами, и мы будем готовы к одновременной атаке на суше и на море. Приказываю эскадру пока оставить в Сингапуре. Пускай водолазы исследуют затопленные корабли и поднимут всё, что можно поднять.

Первый морской лорд и начальник Военно-морского штаба Британии, как и начальник Генерального штаба, склонили головы.

– Маркиз Лансдаун, необходимо усилить воздействие на президента Рузвельта, чтобы он принял необходимое нам решение, – король поставил задачу уже министру иностранных дел.

– Ваше королевское величество, насколько мне стало известно, Натаниэль Ротшильд-второй два дня назад отплыл в Америку, где у него должна состояться встреча с представителями семейного конгломерата Шиффов-Варбургов, а также Моргана и Рокфеллера. Одним из вопросов будет выпуск японских военных облигаций, поставки вооружения Японии по ленд-лизу из США после принятия необходимого решения Конгрессом. Барон Ротшильд хоть и лейборист, но своей выгоды не упустит. Кроме того, в США отбыл Эдуард де Ротшильд, представитель французской ветви семейства Ротшильдов.

– Удалось узнать, что ещё собираются обсуждать крупнейшие банкирские семейства? – Вопрос король задал с еле скрываемым интересом.

– Ваше королевское величество, – слово взял молчавший до этого премьер-министр. – Насколько со мной поделился Натаниэль, главной темой этой встречи будет обсуждение создания централизованной банковской системы в США, чтобы прекратить банковскую панику, которая из-за русско-японской войны и событий в Марокко начинает разгораться на Уоллстрит.

– Интересно, но нас больше волнует ленд-лиз и корабли для Японии. Ещё пара месяцев, и император Муцухито капитулирует. А этого допустить нельзя, – энергично произнёс Георг V.

– Если русские продолжат сбрасывать на города Японии зажигательные и простые бомбы, это может произойти гораздо раньше, – произнёс генерал Литтелтон, вызвав недовольный взгляд короля.

– Этот дирижабль и зажигательные бомбы действительно настолько эффективны? – задал вопрос премьер-министр Кэмпбелл-Баннерман.

– Наши военные агенты в Японии сообщают о страшном воздействии зажигательных бомб на порт Отару. Там горело всё, даже вода. А применённую русскими зажигательную смесь той же водой было не затушить. Потом пожар из порта перекинулся на город. Сгорела почти половина зданий. Жители города и его гарнизон были в панике и не смогли организовать тушение пожаров. Русские на следующий день, можно сказать, высадились в пустом городе. Никто им противодействия не оказывал, – сэр Невилл грустно улыбнулся.

– А последствия бомбардировки дворца императора? Пришли подробности? – поинтересовался король.

– Это не была бомбардировка дворца. Наши люди участвовали в осмотре места падения бомб. Все они легли довольно кучно, где-то в миле от дворца. Просто император Муцухито в это время гулял в саду и оказался так близко к месту, где взорвались эти бомбы, которые изготовили, вернее всего, из десятидюймовых морских снарядов. По предварительным данным, взорвалось от тридцати до сорока таких бомб. Разрушения значительные, жертв также много. Хорошо, что в Токио пожары удалось быстро потушить. И хорошо, что это были не зажигательные бомбы.

– Вы так уверены в точности бомбометания русских, генерал? Может быть, они промахнулись? – с оттенком презрения в голосе произнёс адмирал Керр.

– Если бы, адмирал, они хотели уничтожить японского императора, то применили бы зажигательные бомбы, радиус поражения которых значительно больше. А деревянно-бумажный дворец в этом случае мгновенно сгорел бы. По моему мнению, бомбардировка Токио обычными бомбами – намёк Муцухито от Николая Второго о бесполезности дальнейшего сопротивления, – жёстко произнёс генерал Литтелтон. – Не удивлюсь, если сегодня или в ближайшие дни русские скинут свои бомбы на другие города Японии. И, кстати, ваше королевское величество, от Варшавы, где возводятся причальная мачта и ангар для ещё одного русского дирижабля, до Лондона расстояние почти такое же, как от Владивостока до Токио.

– Что вы хотите этим сказать? – раздражённо спросил Георг V.

– Только то, что русские имеют оружие, с помощью которого могут нанести удар по столице Британии, – начальник Генерального штаба твёрдо посмотрел в глаза своего короля, а в кабинете повисла тишина.

* * *

Двадцать шестой президент США Теодор Рузвельт стоял у среднего из трёх окон овального кабинета и смотрел на улицу, не видя ничего перед собой. Только что секретарь доложил ему, что с ним хотят встретиться Джон Пирптон Морган, Джон Дэвидсон Рокфеллер и Генри Клей Фрик. Рузвельт понимал, по какому вопросу, точнее вопросам, к нему пришли эти три человека, имеющие очень значительное влияние на многих членов правительства и Конгресса Соединённых Штатов.

Кроме того, именно они профинансировали выборы Мак-Кинли, и это помогло победить его команде на президентских выборах три с половиной года назад. Четвертого марта 1901 года Мак-Кинли вступил в должность президента на второй срок, а Рузвельт стал вице-президентом.

Шестого сентября того же года на Мак-Кинли было совершено покушение, а четырнадцатого сентября он скончался от полученной раны. В тот же день Рузвельт был приведен к присяге как новый президент. Он стал самым молодым сорокадвухлетним президентом за всю историю США.

А через полгода уже новые выборы. Республиканская партия выдвинет его кандидатуру на второй срок. Для выборов нужны деньги, и эти три человека их дадут, но за это он должен будет пойти на уступки по вопросам, связанным с русско-японской войной. Чего Рузвельту делать совершенно не хотелось. С куда большим удовольствием он выступил бы посредником в заключении мира между Российской и Японской империями. Это было бы символично: президент демократической страны выступает в роли посредника между двумя императорами.

Рузвельт продолжал невидяще смотреть в окно. Да, в Японию было немало вложено, но основные интересы Соединённых Штатов лежат в другой плоскости – в странах Латинской Америки. Необходимо решать вопросы с Панамским каналом, Венесуэлой, Никарагуа, испанским наследством, строить новый флот, который станет основой могущества США, а его толкают в откровенную авантюру с Россией, а возможно, и с Тройственным союзом. Тем более что с Германией отношения после Венесуэльского кризиса остаются достаточно натянутыми.

Очнувшись от размышлений, президент вернулся к столу и сел за него. В голове билась мысль: «Что делать?!»

Ему уже успели доложить, что на встречу с американскими банкирами прибыли Натаниэль Ротшильд-второй из Англии и Эдуард де Ротшильд из Франции. И это было символично в том смысле, что между Великобританией и Францией вот-вот должен был быть подписан договор «сердечного согласия». А всем было известно, какое влияние на правительство двух стран имеют две ветви семейства Ротшильдов. И вот их представители в Америке, и, видимо, они пришли к какому-то общему решению с местными банкирами и финансистами.

В этот момент дверь в кабинет распахнулась и в сопровождения секретаря в него вошли три человека, чьи состояния совместно составили бы не меньше пяти-шести процентов валового внутреннего продукта страны. А может, и больше.

Президент встал и вышел из-за стола. Уважительно поздоровавшись с каждым из посетителей, делая приглашающий жест, произнёс:

– Господа, прошу садиться.

Когда все уселись, вновь занял место за столом.

– Слушаю вас, господа.

Эпилог

Я стоял рядом с причальной мачтой для дирижабля, который возвращался с бомбардировки небольшого поселения острова Хоккайдо под названием Асахикава и вот-вот должен был пришвартоваться к специальной площадке на высоте около тридцати метров. С воздушного корабля уже был сброшен гайдроп – толстый длинный канат. Такой же гайдроп сбросили с вершины причальной мачты. Солдаты из обслуживающего персонала на земле скрепляли эти два каната. Ещё несколько минут, и с помощью лебёдки они подтянут дирижабль к мачте и закрепят его нос в стыковочном гнезде. После этого экипаж покинет дирижабль.

В эллинг – сооружение для постройки, хранения, технического обслуживания и ремонта воздушного корабля – дирижабль затащат завтра. Сегодня было уже поздно. Солнце клонилось к закату, а в темноте такую процедуру проводить было рискованно.

Бомбардировка Асахикавы – небольшого посёлка, возникшего в 1889 году как поселение военных колонистов для отражения возможных военных атак с севера, – была вызвана больше политической, чем военной необходимостью.

Находился этот посёлок почти в центре острова. Гарнизон там насчитывал порядка двух тысяч солдат. Морские орудия до него не добивали, поэтому и было принято решение нанести ещё один показательный налёт с применением зажигательных бомб.

Незачем жизни русских солдат и матросов тратить при захвате в принципе ненужного ни в стратегическом, ни в тактическом плане посёлка. Просто это был последний опорный пункт, где стоял большой, по меркам Хоккайдо, японский гарнизон.

Великий князь Александр Михайлович, обрадованный этим приказом, опять лично отправился бомбить японцев, чтобы успокоить нервы после общения с адмиралом Макаровым. Степан Осипович очень не любил, когда кто-то пытался влезть в его дела по управлению Тихоокеанской эскадрой. Это вызывало конфликтные ситуации и с адмиралом Алексеевым, и с другими высокопоставленными лицами.

В своё время Сандро, получив карт-бланш от своего шурина, весь ушёл в дела и заботы по выполнению и перевыполнению программы строительства кораблей для Дальнего Востока, что дало множество положительных сдвигов в строительстве кораблей, особенно во взаимодействии различных предприятий. И в столице это многие оценили, включая и Макарова, который начал очень уважительно относиться к великому князю.

Потом страстью Сандро стало создание воздушного флота Российской империи, что несколько отдалило его от флотского командования, но, по старой привычке, он при прибытии эскадры во Владивосток попробовал влезть в организацию десанта на Хоккайдо. Встретил твёрдый отпор Степана Осиповича, попытался воззвать к Николаю II как к третейскому судье, но не нашёл у того поддержки.

Бомбардировки Отару и Токио несколько успокоили зятя императора, а атака на Асахикаву должна была привести Сандро в умиротворённое состояние. Эта операция способствовала полному уничтожению крупных воинских подразделений Японии на Хоккайдо. Как бы ставилась окончательная точка в битве за остров. Все основные города юга уже были заняты русскими войсками. Плюс к этому буквально на днях будет осуществлена высадка десантов на острова Шикотан, Кунашир, Итуруп, Уруп.

В своё время, по Симодскому договору 1855 года, Сахалин был в общем японско-русском пользовании, а Курильские острова разделены так: Япония владела грядой Хабомаи, Кунаширом и Итурупом, а Россия – островами от Урупа до Шумушу. В 1875 году, по Петербургскому договору, весь Сахалин был закреплён за Россией, а все Курильские острова переданы Японии. Теперь настало время вернуть эти острова под руку Российской империи.

Этому способствовала сложившаяся обстановка в мире и на Дальнем Востоке. Японский флот, включая английских «добровольцев», уничтожен. Новая эскадра добровольцев из Британии застряла в Сингапуре, потеряв три броненосца и броненосный крейсер.

По имеющейся информации, они там будут дожидаться американской эскадры из шести броненосцев и одного броненосного крейсера. Эта информация пришла от агента Финансист, который до сих пор неплохо зарабатывает на финансовой пирамиде, заводя всё больше и больше знакомых на Уолл-стрит и среди конгрессменов.

Это, конечно, была неприятная новость, но решение в Штатах пока не принято, их президента Рузвельта усиленно обрабатывают банкиры, включая прибывших из Англии и Франции представителей семейства Ротшильдов.

И я про себя всё больше начал склоняться к мысли, а не организовать ли через ирландских добровольцев акцию в отношении Натаниэля Ротшильда-второго с применением хорошего количества взрывчатки. И было бы совсем неплохо, чтобы барон Ротшильд в это время оказался на деловой встрече со своими коллегами, всякими там Шиффами, Варбургами, Морганами и Рокфеллерами.

Надо будет в Штаты шифровку отправить, получив от Ники добро. И самое главное, после проведённой акции Финансисту необходимо будет по максимуму прикупить акций от всех предприятий этих финансовых глыб. Такой случай паники на фондовом рынке упускать никак нельзя. Цены на акции будут скакать непредсказуемо, но после «теракта» наверняка рухнут вниз, и рухнут значительно. Эх, пару бы миллиардиков золотом, и можно было бы неплохо на этом деле подняться, обрушив американскую и европейские банковские системы. Тогда бы этим банкирам-масонам точно было бы не до России.

Я мечтательно посмотрел вверх, любуясь безоблачным небом и улыбаясь своим мыслям. Миллиарда у Финансиста нет, но, по его докладу, порядка ста пятидесяти миллионов долларов в пирамиде LEF сейчас уже крутится, и до её обрушения и вывода денег можно ещё столько же за пару лет освоить. Вот и пускай Финансист думает, как на эти деньги скупать активы нужных фирм. Недаром же его так Туган-Барановский и Струве хвалили.

А против американской эскадры шхуна «Марсель», точнее «Олимпия», и крейсер «Рион» смогут сработать. Они сейчас ушли в Массауа – город-порт Итальянской Эритреи, где «Олимпия» вновь изменит свой внешний вид и название.

Эта шхуна имела несколько комплектов документов, наборов больших латунных букв для изменения названия. Конструкция корабля предусматривала установку фальштруб, а также изменения в парусной оснастке, что позволяло, с небольшой перекраской, значительно изменять внешность корабля.

На «Рионе» необходимо пополнить количество «Барракуд» и экипажей. В Сингапуре были потеряны четыре катера вместе с экипажами. Из старичков, кто начинал в Мозампо, остались в живых только два экипажа: лейтенанта барона Косинского и лейтенанта Вердеревского. Последний теперь командует отрядом катеров, а всей группой продолжает руководить уже капитан 1-го ранга Троян.

– Господин полковник, разрешите обратиться? – услышал я за спиной.

Резко развернувшись, увидел явно взволнованного начальника жандармской крепостной команды ротмистра Радиевского.

– Что случилось, Константин Константинович? – спросил я, чувствуя, как начинает верещать чуйка.

– С высотой двести уже два часа как нет связи. Я туда направил десяток дежурных по крепости казаков. Пока никто не вернулся, а уже давно должны были бы… – Лицо ротмистра было бледным, а на висках выступили капли пота.

Я посмотрел на швартующийся дирижабль и невольно вздрогнул, представив его под орудийным огнём.

Высота 200, или гора Попова, названная так в честь Василия Ивановича Попова, командира винтового клипера «Разбойник», который принимал активное участие в проведении гидрографических работ в заливе Петра Великого в 1863 году под руководством подполковника Бабкина, была важным объектом в сухопутной обороне Владивостокской крепости.

С вершины горы хорошо просматривается вход в бухту Золотой Рог, и неприятель, заняв её даже в качестве наблюдательного пункта, мог бы пристреляться, например, по вершине горы Крестовой, а затем переносить огонь по карте и планомерно расстреливать город и порт. А если там установить батарею, точнее захватить имеющуюся там батарею трёхдюймовых пушек, то причальная мачта вместе с дирижаблем окажется под огнём этой батареи.

Генерал-губернатор Гродеков в своё время сумел саботировать приказ Куропаткина сократить длину оборонительного обвода Владивостокской крепости и построить его на расстоянии всего лишь 3–5 километров от бухты Золотой Рог, но и денег на строительство на высоте 200 полноценного форта не получил.

В результате этого вместо небольшой крепости с бетонными казематами на сопке были оборудованы три позиции с окопами полного профиля и древесно-земельными укреплениями, где располагались шесть трёхдюймовок и полурота стрелков, усиленная десятком расчетов пулемёта Максима. Всего около двухсот человек.

И вот с этим опорным пунктом обороны уже два часа не было связи, а посланные казаки пропали. Я почувствовал, как и у меня на лбу выступили капли пота, а чуйка взвыла так, что мороз пробежал по спине.

– Ротмистр, срочно отправляйте туда две сотни казаков, а следом и пару стрелковых рот! Вы знаете мои полномочия?! Можете отдавать приказания от имени генерал-губернатора! Если мы потеряем дирижабль и великого князя, будем дальше пингвинами командовать на посту Ново-Мариинск! И это в лучшем случае! – прорычал я.

– Они там не водятся, – ошарашенно произнёс Радиевский, первый раз увидев меня в таком состоянии.

– Да хоть тюленями, ротмистр! Бегом исполнять приказ! – крикнул я, после чего кинулся бежать к мачте.

Интересно, кого привлекли японцы к этой операции. Незаметно вырезать почти двести человек – это надо очень умело постараться. Хотя, может, и траванули.

В любом случае на горе Попова стопроцентно находятся профессионалы, которые даже при хреновом раскладе накроют дирижабль максимум третьим залпом, минимум – первым. Могу голову положить на плаху, если цель этих диверсантов другая. И как быстро ответку организовали, и десяти дней не прошло после налёта на порт Отару.

Подбежав к мачте, скомандовал солдатам, которые с удивлением смотрели на меня, чтобы те резали или рубили гайдроп, а сам вбежал в помещение мачты, где находился пункт радиосвязи.

– Срочно связь с кабиной управления дирижабля! – скомандовал я, бросив фуражку на вешалку и вытирая рукавом пот на лбу.

Плевать на все условности и вежество.

– Что случилось, господин полковник? – вскочил со стула вольноопределяющийся, который работал на рации.

– Связь, бегом связь. Вот-вот начнётся артиллерийский обстрел мачты и дирижабля. Необходимо, чтобы корабль уходил от причала, резко набирая высоту, – стараясь сдерживать волнение, произнёс я.

Вольнопёр побледнел как полотно. И я его прекрасно понимал. У нас над головой висело почти тридцать пять тысяч кубов водорода. С богатым воображением можно легко представить, что случится, если всё это рванёт.

– Сокол, Сокол, я Земля. Срочный вызов, – быстро забормотал в гарнитуру радист. – Сокол, Сокол, я Земля. Срочный вызов.

– Земля, я Сокол, что случилось? – услышал я из передатчика голос великого князя.

– Сандро, сейчас перерубят гайдроп. Срочно уводи дирижабль от причальной мачты. Вот-вот начнётся артиллерийский обстрел. Батарея на горе Попова захвачена японцами, – чётко выделяя каждое слово, произнёс я в отобранный микрофон.

Пауза затянулась секунд на пять, я уже хотел повторить сказанное, но тут Александр Михайлович произнёс:

– Ермак, тебя понял. Начинаю подъём, быстрее рубите конец. Удачи нам всем!

Схватив за руку радиста, вместе с ним выбежал из рубки. С надсадным хеканьем два стрелка рубили канат на лебёдке. Ещё несколько ударов, и барабан провернулся, освобождая конец гайдропа.

– Всем в укрытие! Бегом! – заорал я, кинувшись к ближайшей землянке, которых было несколько по периметру площадки.

Они были сооружены не от артиллерийского обстрела, хотя легко бы его выдержали, а для укрытия обслуживающего персонала, если дирижабль, не дай бог, загорится.

И в этот момент я услышал свист снаряда, а потом глухой звук разрыва. Бросив взгляд вправо от себя, увидел, как метрах в пятидесяти от причальной мачты поднимается земляной куст разрыва. Ещё свист – и новый разрыв уже ближе к причалу.

Взгляд вверх. Дирижабль начал подниматься. Я продолжил свой бег к землянке. Пять секунд, шесть, десять. Новый свист и взрыв. Ещё пара секунд – и новый взрыв. Судя по всему, в сторону площадки работали только два орудия, и расчёты были не очень опытными. Разрывы легли от мачты дальше, чем при первом залпе, и это внушало надежду. Правда, снаряды упали ближе ко мне и к тем, кто бежал за мной.

Ещё две секунды, и новый хлопок. От удивления я остановился и посмотрел назад-вверх. В воздухе расцвёл разрыв шрапнели.

«Третье орудие, стреляющее в воздух», – успел подумать я, после чего что-то ударило меня в левую сторону груди. Упав спиной на землю, я уставился в без облачное синее небо, которое стало темнеть, пока чернота не поглотила меня.

Последняя мысль была: «На этот раз, кажется, всё!»

Примечания

1

Генри Чарльз Кит Петти-Фицморис, 5-й маркиз Лансдаун сменил на посту министра иностранных дел маркиза Солсбери, убитого во время лондонских событий с участием Ермака в 1901 году.

(обратно)

2

Военный совет, высший орган империи Цин.

(обратно)

3

Звание соответствовало званию полковника в Российской императорской армии начала XX века.

(обратно)

4

Пхёнан – современный Пхеньян.

(обратно)

5

ППС – пистолет-пулемёт специальный.

(обратно)

6

«LEF» – финансовая пирамида в САСШ, созданная в 1901 году агентом Аналитического центра с позывным Финансист. Цель создания пирамиды – получение денег для финансирования тайных операций Аналитического центра за рубежом.

(обратно)

7

В реальной истории Янис Янсон-Браун в январе 1905 года сообщил японскому консулу в Копенгагене о содержании своего интервью с вице-адмиралом А. А. Бирилевым. Речь шла о состоянии и сроках отправки на Дальний Восток 3-й Тихоокеанской эскадры под командованием контр-адмирала Н. И. Небогатова. Бирилев руководил подготовкой, вооружением и снабжением этой эскадры. Донесение консула в Копенгагене послу Японии в Гааге. 11 января 1905 года.

(обратно)

8

Современный Нампхо.

(обратно)

9

Хризантемный чай также нормализует давление.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1 Союзники

Глава 2 Дипломатия

Глава 3 Переговоры

Глава 4 Переправа

Глава 5 Приказано выжить

Глава 6 Инкоу

Глава 7 Макаров

Глава 8 Рейд

Глава 9 Возрождение

Глава 10 Разговор

Глава 11 Оружие

Глава 12 Фении

Глава 13 Цусима

Глава 14 Ответ

Глава 15 Социология революции

Глава 16 Акаси

Глава 17 Ялу

Глава 18 Корея

Глава 19 Хоккайдо

Глава 20 Что делать?

Эпилог