Я был аргонавтом (fb2)

- Я был аргонавтом (Аргонавтика - 1) 985K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Васильевич Шалашов

Евгений Шалашов
Я был аргонавтом

Предисловие

Я сидел на деревянном настиле, любуясь морем, что на закате выглядело вовсе не черным, а серым, с мягким металлическим блеском. А что за металл? Свинец? Нет, свинец, скорее подойдет к Белому морю, может к Северному, а здесь напрашивается сравнение с серебром.

Отпуск подходил к концу, и я завидовал тем, кто мог себе позволить любоваться Черным морем круглый год. И на работу выходить не хочется, хотя до начала учебного года целый месяц. Но все равно, этот месяц будешь себя накручивать, в ожидании нерадивых детей и странных родителей, всегда лучше меня знающих — как и чему учить. Может, продать свою трехкомнатную квартиру в далеком северном городе, присовокупить к вырученной сумме все свои сбережения и приобрести «однушку» в Алуште или в Ялте? Моя квартира не из дешевых, можно получить приличные деньги. А сбережения, не бог весть какие, но они есть, потому что жены и детей у меня нет, в школе работаю на две ставки, да еще в университете четверть ставки доцента, а свои собственные расходы ограничены покупкой книг, да поездками на море. Нет, я не скупой, и одежду покупаю исправно, и на еде не экономлю и на женщин, разумеется, не скуплюсь, но все равно, траты не велики. А то, что много работаю, так, а что мне еще остается делать? Я уже справлялся, на однокомнатную квартиру должно хватить. В крайнем случае, можно кредит взять, хотя терпеть не могу брать взаймы. Работу я себе отыщу, не проблема (если не возьмут в какой-нибудь здешний вуз, то в школу-то кандидата наук точно примут, а вакансии есть всегда), а вот привыкну ли? Вряд ли здесь дети лучше, а родители — точно такие же, как и у нас, зато море рядом. У меня так бывало, что во время отпуска влюблялся в чужой город, в новое место, словно в прекрасную и загадочную незнакомку, а по возвращению домой ужасно желал все бросить и переехать. Но проходило какое-то время, я опять свыкался со своим городом. Так у меня и с женщинами — ищешь ее, единственную, иногда кажется, что нашел, а все не то, а потом думаешь — а может, одному-то и лучше?

— Дружище, не надоело сиднем сидеть?

Это кто меня так, запанибратски? Терпеть не могу фамильярностей, а за обращение «Эй, мужик!», готов и врезать. С недовольством обернувшись на голос, готовясь если не к драке, то к скандалу, заулыбался, увидев своего нового приятеля, носившего редкое по нынешним временам имя Герман. Это имя, сколь помню, было популярно в начале шестидесятых годов прошлого века, но потом плавно сошло на нет. Скажите, кто нынче помнит имя второго космонавта в мире?

На вид Герману лет тридцать пять — сорок, рослый, если не сказать — здоровенный, с черной кудрявой шевелюрой и бородой, про которую говорят «смолянистая», дорогом пиджаке и белоснежной рубашке, распахнутой на груди, демонстрирующей такую же черную поросль. Привлекали внимание золотые запонки, вышедшие из моды еще во времена моего детства, зато нет ни массивных цепочек, ни перстней. Национальность парня я тоже бы затруднился определить. Есть что-то цыганское, но точно, что не цыган, хотя имеет золотые украшения — чем-то похож на турка или на кавказца. Впрочем, говорит без малейшего акцента, позволявшего бы судить о национальности.

С Германом я познакомился в Херсонесе, куда меня занесло в жару, если не в сорок, то в тридцать восемь градусов, это точно. Как бы хотелось побывать в Крыму осенью или весной, чтобы попрохладнее, но увы, отпуск у меня только летом. Я передвигался мелкими перебежками, стараясь находиться в тени, поминутно прихлебывал из бутылки, а здоровяку любая жара была нипочем, даже рубашка не взмокла.

Герману бы в кино сниматься — играл бы арабских шейхов, цыганских баронов или главарей террористов. Вот только, поверил бы этому зритель? При такой внешности и комплекции от него прямо-таки физически исходила аура дружелюбия и кошачьего обаяния.

Потом мы сидели в ресторанчике на улице Древней, любуясь Карантинной бухтой, рассказывая друг другу какие-то невероятные истории. Впрочем, рассказывал, в основном, Герман, а я только вздыхал, сожалея, что не смогу переложить все услышанное на бумагу — все равно никто не поверит. Время от времени к столику подлетали официантки, пожирающие нас взглядами (опять вру, пожирали они Германа!) и притаскивали вино, не значившееся в винной карте. А все закончилось, как и должно закончиться — мой новый знакомый кивнул мне на прощание и исчез-таки в сопровождении одной из девушек. Я, было, взгрустнул, предположив, что мне придется одному оплачивать немаленький счет (не критично, но неприятно), но обнаружил, что Герман не только успел все оплатить, но и оставить ресторанной братии солидные чаевые. Мне бы, дураку радоваться, но есть свой «пунктик» — терпеть не могу быть кому-то должным и никогда не позволяю платить за себя. Вот, сейчас я скину на карту Германа ровно половину того, что он заплатил, включая чаевые.

А бородач уселся рядом со мной, не опасаясь испачкать дорогие штаны, приобретенные в каком-нибудь модном бутике и спросил:

— Ты его тоже видишь?

— Кого? — не враз я и понял, потом до меня дошло. — Вижу.

Я уже не в первый раз видел то в Южной, то в Севастопольской бухтах странный кораблик — под парусом, но вдоль бортов виднелись ряды весел. Не иначе, какие-то реконструкторы решили соорудить судно времен Древней Греции, а потом вышли на нем в море, но чересчур отдаляться от берегов не рискнули. Правильно, древние моряки только в каботажки и ходили. Странно только, что эти на ночь не пристают к берегу — душ принять или перекусить. Или они настолько вошли в образ, что решили провести энное количество времени на борту, довольствуясь сухим пайком и солнечными ваннами?

— Это хорошо, что ты видишь судно, — сказал Герман.

— А разве остальные не видят? — хмыкнул я.

— А ты спроси остальных, — усмехнулся бородач, кивая на немногочисленных туристов, которые променяли ночной сон на любование морем.

Пожалуй, спрашивать не было необходимости. Я уже пытался выяснить — что это за корабль, но натыкался лишь на изумленные взгляды как севастопольцев, так и гостей города. Даже не поленился позвонить паре знакомых, но они тоже ничего не смогли сказать. К суденышку не пытались подплыть ни люди, ни лодки, словно бы не замечая.

— Ну, и чего ты расселся? — строго спросил Герман. — Поплыли.

— Куда? — вытаращился я.

— Туда, — кивнул бородач в сторону корабля, начиная скидывать с себя пиджак и брюки. Когда дело дошло до рубашки, он безо всякого сожаления вытащил золотые запонки и бросил их в воду. В одну кучу со штанами полетела рубашка, а потом и трусы…

— Ты ошалел? — поинтересовался я. — Тебя сейчас в полицию заметут, да и меня за компанию.

— Вот и поплыли, пока нас не замели, — хохотнул Герман.

Не знаю, что тут на меня нашло? Словно бы под гипнозом я принялся снимать с себя джинсы и рубашку. Оставшись в одних и трусах, растерянно спросил:

— А я доплыву?

— Не доплывешь, я тебя дотащу, — пообещал бородач, отбирая у меня сотовый и бумажник, которые я прижимал к себе и бросая их на одежду. — Скидывай трусы и поплыли.

Глава первая
Корабль сумасшедших ​

Я могу не дышать минуту, может две. Максимум — две с половиной. Сейчас казалось, что обхожусь без воздуха целую вечность, но как только попытался вдохнуть полной грудью, тут же напал дикий кашель, разрывающий легкие и выворачивающий наизнанку. В ушах звон, перед глазами сплошная тьма. Я кашлял, меня трясло, а когда слегка успокоился, то услышал, как кто-то, находившийся рядом со мной, доброжелательно сказал:

— Видишь, а ты говорил, что это покойник. Живой, хвала Посейдону.

Голос знакомый, я его где-то слышал, только не помнил, где именно. И вообще, в этот момент мало что соображал. Нет, коли соображаю, значит не умер. Покойники соображать не должны, но кто их знает?

— Может, он еще все-таки умрет? — с надеждой поинтересовался другой голос, незнакомый и совсем молодой. — Давай я его брошу обратно в море. Если он и на самом деле твой друг, то выплывет, если самозванец, то пусть идет на корм рыбам. Рыбам ведь тоже чего-то есть нужно.

Раздался звук легкой оплеухи и тот же молодой и незнакомый голос плаксиво спросил:

— А что я такого спросил? Чего сразу драться-то? И всего-то хотел сказать, что твой друг сам должен выплывать, а не надеяться на друга, пусть тот и полубог.

Какая сволочь собирается кинуть меня рыбам? Сейчас посмотрю и тоже добавлю. Вот только не хотелось открывать глаза. И оставьте меня в покое хотя бы ненадолго. Но меня не оставили в покое, а зачем-то пошлепали по щекам, да так больно, что я не выдержал, а длинно выругался.

— Вот видишь, если ругается, значит живой.

Я увидел перед собой лицо Германа. Мой новый (или он перешел в иную категорию?) знакомец улыбнулся и спросил:

— Тебе воды или вина?

При упоминании о воде меня опять затрясло, легкие наполнились болью, а изо рта полилась соленая влага.

— Гилас, принеси вина, — приказал Герман, а обладатель молодого голоса, пока невидимый мне, с любопытством спросил:

— Геракл, а куда он тебя послал? Что это за страшное место?

И опять раздался звук оплеухи и наглец, судя по топоту босых ног, убежал.

— Герман, какого черта ты меня потащил в море? — зачем-то спросил я, хотя вопрос прозвучал глупо. Никто меня в море силой не тащил, сам полез. Явно, не от большого ума. Стало быть, если в сорок лет ума нет, то уже и не будет. А ведь раньше-то считал себя умным. Ну-ко, кандидатскую защитил, куча научных публикаций и две монографии, докторскую готовлю. А тут повелся, словно зеленый подросток, пойманный «на слабо». Ладно еще, что спасли. Кстати, а где хваленые спасатели? Впрочем, не надо. Мало ли, напишут «телегу» в университет, а там решат, что полез в море в пьяном виде, контракт не продлят.

— Прости, Саймон, никак не думал, что ты не умеешь плавать, — повинился Герман. Заметив, что меня начало знобить, накинул на плечи какую-то простынь.

— Спасибо, — поблагодарил я, как и положено вежливому человеку.

Укутавшись простыней, уселся, прислонившись спиной к чему-то жесткому и посмотрел — куда это я попал? Судя по всему, мы с Германом на том самом кораблике, до которого и собирались доплыть. На дворе, то есть, на палубе, сплошная ночь, и все реконструкторы, улегшиеся на палубе, дружно храпят. Ну до чего же мощный и жизнерадостный храп. Помнится, у археологов в палатке так храпели. Лампу бы себе какую-нибудь приспособили, ни шиша же не видно. Или им не положено? При свете звезд видимость плохая, но кое-что рассмотреть можно. Вон, ближайшие «мореходы» лежат, и ни пенки у них нет, ни спальников, устроились прямо на голых досках и кулак под голову. Жестко же. Не вижу ни у кого ни одеял, ни подушек. Укрыты какими-то тряпками, вроде моей простыни. И им по барабану, что на палубе появились чужие люди, один из которых без пяти минут утопленник. Только сзади корабля (вроде, называется корма?) у огромного весла стоит пожилой дядька. Рулевой, стало быть. Или кормщик.

— Я сам не думал, что не смогу проплыть какой-то километр, — признался я. Вздохнул. — Это ты меня извини. Так что, друг Герман, я сам дурак.

— Тебе извиняться незачем, я рад, что наконец-то нашел своего лучшего друга, — усмехнулся Герман. — Только запомни, что меня на самом зовут не Герман, а Геракл. И проплыли мы с тобой не километр, а гораздо больше. И плыли мы не только по соленой воде, но и по времени. Понял?

Я только пожал плечами. По мне, хоть Геракл, а хоть Геркулес. Геркулес-то вроде Эркюль? Геракл Пуаро… Хм. Реконструкторы хреновы. Полное погружение в образ. Только, с каких рыжиков я стал лучшим другом здоровяка, да еще и получил непонятное имя? Как он меня назвал? Саймон?

С некоторой опаской я посмотрел на Германа-Геракла. Может, парень сумасшедший? Плохо, если так и есть. Вон, какой здоровенный. А если он меня тащил на себе столько времени, да еще вытащил на корабль, так и силы немеряно. Сейчас другом называет, а потом ему крышу сорвет, во мне враг померещится, башку свернет, не поморщится. И как бы мне потихоньку свалить отсюдова? Если броситься за борт, то, пожалуй, что не и доплыву. Да, а куда плыть-то? Вокруг непроглядная тьма.

Я встал, огляделся. Точно, сплошная тьма. Отчего-то пропали все огни, а ведь мы не должны отойти далеко от города. Даже если у кораблика имеется какой-нибудь хитрый двигатель (и бесшумный), на котором мы отошли от Севастополя километров на десять, а то и на двадцать, то все равно, должны попасться какие-нибудь встречные корабли. Да и на двадцать километров на море огни далеко видны.

Пока размышлял, подошел юнец, получавший затрещины. Да, еще есть вопрос — а куда родители смотрят, ОППН и административная комиссия? Парню лет пятнадцать, не больше, он здесь один, среди странных людей, и его постоянно бьют?

— Все принес. Вино у Тесея взял, обещал возместить. Воды только мало, совсем чуть-чуть разбавил.

Мне протянули какую-то чашу. Отхлебнул и едва не выплюнул все обратно. Это вино? Что за муть? Тут тепловатый уксус, да еще с мякотью, вроде компота. Слышал, что в Древней Греции вино разбавляли, потому что его не процеживали при изготовлении, но сейчас-то зачем до маразма доходить? Что, неужели сложно в холодильник закинуть простую воду, пусть и негазированную?

— Геракл, а можно я уже спать пойду? — зевнул юнец. Как там его — Гилас, что ли? — Тебя два дня не было, ветра тоже не было, вчера целый день гребли. Если засну на весле, опять Ясон станет ругаться.

Ясон? А кораблик, часом, не «Арго» ли зовут? Могли бы и поскромнее название придумать.

— Иди, — отмахнулся Герман-Геракл от парня. Когда тот повернулся, чтобы уйти, бросил ему в спину. — Саймон с тобой на одно весло сядет, расскажешь ему, что к чему. Имей в виду, что моего друга тавры в плену почти год держали, он кое-что позабыть мог. Подскажешь.

Гилас пробурчал что-то нечленораздельное — не то «на фиг мне твой племянник нужен», не то «будет исполнено», отошел в сторонку и лег на палубу. Кажется, парень заснул в ту же минуту, как лег.

— Тебе тоже надо поспать, — тоном старшего любящего родственника сказал мне Геракл. — Завтра познакомишься с аргонавтами, начнешь привыкать.

— Герман, то есть, Геракл, я все-таки не пойму. Когда я успел стать Саймоном, если меня всю жизнь зовут Александром, а в последние пятнадцать лет Александром Петровичем?

— Так ты и есть Саймон, — удивленно сказал Геракл. — Ты был единственным, кто дал мне воды, хлеба и привел в свой дом, не побоявшись гнева самой Геры. А то, что ты в Таврии оказался, судьба такая, с ней не поспоришь. Я тебя целый год искал, знал, что найду. А теперь спи.

— Ага, — жалобно пропищал я.

Здоровяк улегся неподалеку от меня и немедленно захрапел. Я же лежал без сна, думая нелегкую думу. И куда это я попал? Кажется, не корабль реконструкторов, а, судя по двум персонажам, — корабль сумасшедших.

С сумасшедшими спорить не стоит, тем более, если они здоровенные. Лучше я подожду до завтра. Не может такого быть, чтобы у тутошних реконструкторов не было телефонов. Вон, «толкинутые» уж на что прибабахнутые, но с сотовыми не расстаются. Как же — селфи сделать в историческом наряде, вконтакте выложить. Итак, найти телефон, позвонить. Куда, в службу спасения? Смешно. Кого я в Севастополе знаю? Пожалуй, только Карнишина. Найду телефон, позвоню Александру, сориентируюсь, авось, как-нибудь поможет. Пусть он сюда либо морскую полицию пришлет, а хоть даже санитаров. Мне в дурдоме хуже не будет, нежели тут.

Пытаясь заснуть, ерзал, стараясь укрыться и собрать хотя бы толику тепла под эту самую простыню. Не то, чтобы ночи в Крыму холодные, но если днем температура была за тридцать, то ночные двадцать четыре уже дубак. В гостинице-то нормально, если под одеялом, а вот на палубе? А эти, моржи черноморские, дрыхнут, и хоть бы хны. От горя допил остатки уксуса из чаши и, вроде, немного согрелся и сам не заметил, как заснул.

Пробуждение оказалось неприятным и настроения не добавляло. Попробуйте сохранить хорошее настроение, если вам льют на морду холодную воду.

— Ах ты скотина! — взлетел я со своего жесткого «лежака» и, схватив за руку обидчика так тряхнул его, что тот оказался на палубе.

— Да чё я-то, чё я-то? — заскулил Гилас. Ну да, а кто же еще способен на подобную пакость? — Мне Геракл приказал тебя разбудить. Дескать — иди Саймона разбуди, иначе останется без завтрака.

Завтрак? А вот это меняет дело. Мой сжатый кулак невольно остановился у лица парня. Если Геракл, то юнец не так уж и виноват. А где сам герой мифов?

— Извини, погорячился, — вздохнул я, помогая Гиласу подняться с палубы.

— Ничего, мне не привыкать, — отозвался парень, явно удивленный моим поведением, и мне стало его жалко. Это до чего же парня довели, чтобы он воспринимал побои как должное?

Я огляделся, рассматривая корабль, в надежде отыскать позабытый кем-нибудь сотовый телефон, или планшет, но ничего не увидел. Зато узрел, что наш корабль небольшой, по двадцать весел с каждого борта (сейчас они торчали из отверстий вверх, словно стремясь напугать небо) и с мачтой посередине. Парус один, он сейчас свернут. Посередине свалено множество кожаных мешков, не иначе, с пожитками, и установлена пирамида, или козлы, куда поставлено разнообразное оружие — тяжелые копья, дротики, ножны с короткими мечами, секиры. Меня чем-то заинтересовало лезвие одной из секир. Не поленившись, подошел поближе и раздумчиво щелкнул по оранжево-коричневому бочку. Бронза. И наконечники копий — есть бронзовые, а эти, судя по красному цвету, медные. М-да, серьезно подошли к делу реконструкторы.

— А где народ-то? — поинтересовался я, оглядывая пустую палубу. Вон, даже кормщика нет на месте.

— Так все на берег сошли.

Оказывается, пока я спал, наш кораблик вошел в какую-то бухточку, а все «аргонавты» либо умываются, либо завтракают. Любопытно, а куда это мы причалили? Или пришвартовались? Один знакомый рыбак объяснял разницу, я поначалу помнил, потом забыл. Вроде, причаливают лодки и шаланды, а крупные суда пришвартовываются. А «Арго» мелкое или крупное? Тьфу ты, опять не о том думаю. Где же здесь признаки цивилизации? Отчего на берегу нет каких-нибудь зданий, до сих пор не подъехали вездесущие туристы? Где вы за последние годы видели в Крыму настолько «девственную» бухту, чтобы на ее берегу не было ни старого кострища, ни мусора? Нет, что-то тут не то.

— Гилас, а где мы сейчас находимся? — поинтересовался я у юнца.

— Где-то возле берега понта Аксинского, — неопределенно ответил парень, почесав давно не стриженую шевелюру.

— То, что мы в море, это я понял, — терпеливо сказал я, потом спохватился. — А почему Аксинского, а не Эвксинский?

— А что в нем гостеприимного-то? — удивился юнец. — То шторм какой, то пираты нападут, то боги разгневаются. Потому и зовут — Негостеприимное море. Кто сюда шел, обратно в Элладу не возвращался.

— Ясно, — вздохнул я. Негостеприимное, стало быть, Черное море для греков и Гостеприимным станет потом, лет через триста, а может и больше. — Понт, это я понял. А поточнее? Что здесь за берег? Западный Крым или Южный?

— Крым? А Крым — это где?

Ишь ты, плечиками пожимает. А я-то его жалел. Мне вдруг захотелось подойти к парню и отвесить оплеуху.

— Гилас, ты меня специально дразнишь? — поинтересовался я. — Я тебе простой вопрос задал — где мы находимся?

— Да что ты ко мне пристал? — нервно вскинулся Гилас, отойдя в сторону, вне досягаемости моей руки. — Где мы находимся, про то только Посейдон знает. Может, еще сам Зевс. Вот Гермес — этот точно все знает, но с Гермесом пусть твой друг разговаривает, они, как-никак, братья.

Мне снова пришлось брать себя в руки. Но выбора не было. Из всей команды мне знаком только Гилас, его и стану допытывать.

— То есть, ты сам вообще не ориентируешься в пространстве? — спросил я. Судя по недоуменному взгляду Гиласа, парень не понял, что означает «ориентироваться», поэтому уточнил. — Назови хотя бы одно место, которое знаешь. Где «Арго» уже проплывал?

— Так, — закатив глаза к небу принялся перечислять парень. — Лемнос мы уже с месяц, а то и больше прошли. Эх, какие там женщины были, зря Геракл от них отказался.

Пропуская мимо ушей разглагольствования о женщинах, остававшихся на острове без мужчин, я лихорадочно вспоминал. Лемнос, сколько помню, неподалеку от Турции, хотя сам греческий. Месяц назад прошли, вполне могли и до Крыма добраться. Но мои рассуждения разбили слова Гиласа:

— Мы на Лемносе почти на две недели застряли, могли бы и дольше, если бы Ясон не погнал. Геракл пропал, мы как раз из Коровьева брода вышли, налево пошли. Да, трое суток, как от него идем.

Коровий брод, это не Кембридж ли часом? Или Оксфорд? Сейчас не вспомню. Но если так, то еще смешнее. Где Черное море, а где Британские острова?

— Коровий брод, это куда Гера корову загнала, чтобы та перед Зевсом хвостом не крутила, — авторитетно сообщил Гилас.

Какая Гера? Какую корову? Мозги заработали, вспоминая и Куна, и Грейвса, и прочих пересказчиков мифов. Подожди-ка, так ведь корова — это Ио, возлюбленная Зевса, на которую ревнивая супруга главного бога наслала огромного овода. Значит, Коровий брод — это Босфор. Это что же, мы сейчас в Турции? Чушь какая. Теоретически, мне могли стукнуть по башке и за ночь перевести от одного берега Черного моря к другому. Теоретически, да, но реально идти сутки, если не больше.

А если все это реально? Получается, я в чужой стране, без паспорта и без штанов?

Взяв простынь, бывшую ночью одеялом, попытался в нее завернуться.

— Ты что, хитон разучился носить? — спросил Гилас.

— Я много чего разучился, — мрачно отозвался я. — А кое-что просто забыл. Помоги. Пожалуйста.

Услышав волшебное слово, Гилас остолбенел, а потом ринулся помогать мне облачаться в незнакомую «одежду». Вроде, нет ничего сложного в том, чтобы обмотать себя куском серой ткани (не белоснежной, как любят изображать художники), но и здесь есть свои тонкости. То, что я назвал простыней, складывается вдвое, по уголку, а потом накладывается на плечо, ровно посередине. Раз — и соединяем два конца ткани в одно целое.

— Вот, сверху еще скрепить надо, — ворковал Гилас, помогая мне облачаться. — Фибулы нет, я тебе рыбьей костью стяну. И поясок нужен, но его тоже нет, так что веревочкой обойдешься. Ничего, рапсоды тоже веревочкой подпоясываются, а люди их слушают.

Обойдусь, куда же я денусь? И кость пойдет, и веревочка. Но все лучше, чем пугать народ голой задницей.

Пока мы возились с одеждой, я вдруг обратил внимание на свою руку. Что-то у меня с ней не так. А вторая? Волосы на руках росли, да, но почему они (мои руки) неожиданно стали мохнатыми? Нет, не в том смысле, что поросли шерстью, но откуда взялась черная поросль, да еще в таком количестве?

В растерянности провел левой рукой по правой, ощупывая разросшиеся волосы, а потом вдруг понял, что это совсем не моя рука! Моя была поменьше, поаккуратнее. Я же свободно мог обхватить свою руку повыше запястья собственной же ладонью, а здесь не смог, не хватило длины пальцев. Боже ты мой, откуда у меня такой бицепс? И на второй руке тоже… Нет, что-то напоминающее мускулы у меня было, но такие мышцы можно накачать только с помощью тренажеров и гирь, а когда я в последний раз занимался спортом? Дома лежат гантели, но они пылятся уже невесть сколько лет, хотя я регулярно обещаю себе бросить курить и заняться спортом.

Говоришь, бицепсы за одну ночь выросли? Ну-ну. Стало быть, не только Геракл с Гиласом сумасшедшие, но и я сам. Меня отчего-то порадовало это открытие, и я собрался сигануть за борт, чтобы успеть позавтракать, но был остановлен Гиласом:

— Саймон, у нас же трап спущен, зачем козлом-то скакать?

Глава вторая
Завтрак на траве

Пока добирался до места, где Геракл и остальные путешественники устроились завтракать, сбил ноги о камни и вспомнил все матюги. Увы, только родные, потому что ругаться на древнегреческом не умел. Но толку-то от крепких слов? Надо себе какую-нибудь обувку соорудить, те же сандалии.

В тени кипарисов, неподалеку от родника, вокруг прогоревшего костра сидели и полулежали крепко сбитые, украшенные шрамами люди. В основном — еще совсем молодые парни от двадцати до тридцати лет, но попадались и зрелые, уже за сорок. Кое-кто как и я, в хитоне, но большинство щеголяло в наряде Адама (или, кто там у эллинов считается прачеловеком?). Некоторые наворачивали из грубых мисок какое-то варево, другие степенно беседовали, попивая из кубков с откидывающимися крышками не то воду, не то вино, так напоминавшее уксус. Гилас, прибежавший раньше, уже успел получить свою порцию и теперь уплетал завтрак за обе щеки, посматривая на меня с видом победителя.

Я слегка замешкался, раздумывая — а как мне явиться к абсолютно незнакомым людям и поздороваться? Сказать им «Хайре»? Но Геракл разговаривал со мной по-русски, стало быть, остальные ролевики или реконструкторы тоже пользуются родным языком. Поэтому, я просто заулыбался, покивал, обращаясь неизвестно к кому, выискивая глазами крупную фигуру моего нового друга.

На мое появление народ отреагировал с поистине индейской невозмутимостью. Никто не спешил ни здороваться, ни знакомиться. Единственно, кто обратил внимание, так это двое парней — тонкогубые и темноволосые, похожие друг на друга как два карандаша, только что вынутые из коробки. Близнецы сидели под кипарисом, неподалеку от остальных, но создавалось впечатление, что они здесь не как все, а чуточку наособицу. Они же здесь оказались единственными, чьи спины укрывали накидки, стоявшие горбиком. Мысленно я пожалел парней, но удивился, что редко встречающийся физический недостаток случился у двух братьев сразу.

Близнецы завтракали, как все, зачерпывая ложками не то жидкую кашу, не то густой суп, но делали это одновременно, я бы даже сказал — синхронно, словно копируя движения друг друга. Так же синхронно они посмотрели на меня, переглянулись, а потом опять вперились в меня взглядами, не забывая отправлять в рот еду. И, бьюсь об заклад, что теперь их взоры выражали явную неприязнь. С чего бы это? Я им что, когда-то с копейки рубль не сдал или увел любимую девушку? Да и черт-то с ними, с этими горбатыми близнецами. Мне нужно выяснить — где взять миску и ложку? Где же Геракл? А, вот и он, сидит себе на бревнышке с миской в руках. Осторожно, словно я шел по забитому до предела пляжу, стараясь не наступить на лежавших и сидевших, дошел до героя.

Геракл, завидев меня, глубокомысленно изрек, протягивая полную миску:

— Правильный ты человек Саймон, успел вовремя.

Принимая посуду (похоже, вылеплена вручную!) и ложку (деревянную и огромную!), я устроился рядом с «мифологическим» персонажем, набивавшемуся мне в друзья и спросил:

— А почему вовремя?

— Потому что еще немного и мне пришлось бы съесть твою порцию или скормить ее очагу. Лопай, иначе яство остынет. И не вздумай задавать дурацкие вопросы, отвечать не стану.

Вопросов у меня столько, что если их вывалить на палубу «Арго», корабль пойдет ко дну. Но есть хочу больше, нежели спрашивать.

Яством оказалась довольно густая похлебка, напоминавшая клейстер. И по вкусу тоже походила на клейстер из неопознанной муки грубого помола и мелких кусочков вяленой рыбы. Рыбу, кстати, я тоже не опознал, но рыба, она и есть рыба. В другое время и в другом месте, устроил бы скандал или просто не стал есть, но здесь решил не спорить и не выделываться. Как там у Беранже? «Коль есть вино плохое, хорошего не ждать. Оставив дам в покое, у швей любви искать».

Если я среди реконструкторов, полностью погрузившихся в историческую эпоху, нелепо ждать на завтрак рисовую кашу или яичницу с жареными сосисками. Хотя, почему эти парни, взявшиеся «погружаться» в мифологию Древней Греции (виноват, Эллады), копируют чисто исторические реалии? Почему бы не допустить, что аргонавты завтракали кофе и бутербродами с маслом?

Пока я ныл (мысленно), ложка и челюсти трудились на славу. Да и что такого? В принципе, есть это можно, в армии приходилось жевать перловку и холодные макароны, якобы, сваренные «по-флотски». Жаль, что похлебка начала остывать, горячей она была бы гораздо лучше. Понятно, отчего Геракл меня торопил.

Я уже отковыривал кусочки застывшего клейстера, приставшего к дну, как к нам подошел симпатичный рыжеволосый мужчина с бородкой. Крепко сбитый, мускулистый, напоминающий либо боксера, либо борца в вольном стиле. Кивнув вначале Гераклу, потом мне (ну, наконец-то хоть кто-то со мной поздоровался), рыжий сказал:

— Я рад, что Геракл наконец-то нашел своего лучшего друга.

Лучшего друга? Вроде, лучшими друзьями Геракла были его брат Ификл и племянник Иолай. Но спорить не стану.

— Спасибо Автолик, я тоже этому рад.

Автолик? Имя не очень знакомо, но где-то я его слышал. Что-то этакое, связанное с воровством или обманом. Хм… То-то я гляжу рожа хитрая, да еще и рыжий.

— Саймон, как опоздавшему, тебе придется вымыть котел, — сказал Автолик.

Сказал, и посмотрел мне в глаза. Нет, котел я готов помыть, без проблем, но что-то здесь не так. И Геракл посматривает с интересом, но не вмешивается, словно ожидая моей реакции, а глазенки Автолика… Глазенки такие честные-честные, словно у моего армейского друга Толка, когда он серьезным видом начинал врать. Скорее всего, котел парни моют по очереди, а нынче как раз очередь Автолика, а тот решил «припахать» простака. Классика.

Похоже, я тоже начал входить в образ. Смотрю на рыжебородого не как на парня, исполнявшего роль хитреца, в сущности — на актера, а как на реального человека. Нет, определенно я спятил. Значит, буду отыгрывать собственную роль.

— А где котел?

— Так вон он лежит, — радостно кивнул Автолик в сторону ближайшего кипариса, рядом с которым лежал здоровенный горшок, ведер на пять, если не больше. Интересно, он из бронзы или из меди? Нет, слишком роскошно. Из такого котла можно доспехи для двух гоплитов соорудить. Неужели глиняный? Даже не знал, что котлы могут быть глиняными. Вымыть, что ли? Нет, обойдется. Вот, наступит моя очередь, тогда и помою.

— У вас есть обычай, по которому опоздавший моет котел? — поинтересовался я.

— Чем угодно клянусь, — торжественно заявил Автолик, чем еще больше усилил мои сомнения.

— Нет, зачем же клясться? — пожал я плечами. — Я и так знаю, что Автолик — самый честный человек на свете. Верно?

— Конечно, — радостно подхватил рыжий. — Спроси кого хочешь, они скажут, что Автолик — самый честный человек на свете.

Неожиданно со стороны аргонавтов раздался смешок. Это я только думал, что на меня тут никто не обратил внимание. Еще как обратил. И внимание обратил, и уши навострил. А высказывание Автолика-хитреца как раз и вызвало веселье.

— А кого здесь можно спросить? — поинтересовался я, переждав шум.

— А зачем спрашивать? Ты мне не веришь? — принялся выкручиваться Автолик. — Я могу тебе в том поклясться. Хочешь, поклянусь своим собственным отцом, что я у него самый честный?

Интересно, а кто у него папа, если сын так просто бросается его именем? Наверное, тоже жулик. И кто же тогда другие детки папы Автолика? Втройне подозрительно.

— Договорились, — кивнул я. — Отца твоего мы трогать не станем, а вот клянешься ли ты на земле, что ты самый честный человек?

— Клянусь, что я самый честный человек на земле, — начал Автолик, но я его перебил: — Не так положено клясться. — Выворотив ложкой комок земли, не чрезмерно большой — с кулак, протянул рыжему: — Раз ты готов был поклялся на земле, то теперь должен съесть эту землю, а я поверю, что ты самый честный человек на свете.

Автолик скривил рыжую морду, понимая, что он сам себя загнал в ловушку. Определенно, есть землю ему не хотелось.

— Геракл, а это точно потомок Иапета? — с сомнением проговорил Автолик.

— А что тебе не нравится? — мрачно спросил Геракл.

— Просто подумал, что это мой потерянный брат или сын, — почесал бороду рыжий. — Он такой же хитрец, как и я, если не больше. Жаль, что у меня только одна дочь. Знал бы, не отдал Антиклею за Лаэрта, а подождал, пока появится твой друг. Но теперь уже поздно, у них свой сын подрастает.

Автолик принялся звонко смеяться, а к нему присоединись все остальные. Даже Геракл заржал, словно кентавр (не слышал, как ржут кентавры, но благодаря внебрачному сыну Зевса, представляю), а мне стало так смешно, что я чуть было не решил вымыть-таки этот несчастный котел. Нет, это чересчур, а вот помочь можно.

— Пойдем вместе, — великодушно предложил я рыжему.

— Не нужно, — отмахнулся Автолик, когда закончил смеяться. — На самом-то деле сегодня очередь Орфея, но наш кифарист не любит грязную работу. Пальчики, дескать у него. Как есть, так горазд, а как работать, так пальцы. Вот я и решил помочь музыканту, а заодно и повеселиться. А еще Аталанта не завтракала, она до сих пор купается.

— Женщина, что с нее взять? — вздохнул Геракл.

Среди аргонавтов была женщина? Не знал. Впрочем, я много чего не знал. Отсмеявшийся Автолик ушел, а мой друг Геракл осторожно похлопал меня по плечу.

— Молодец. Здорово провел хитреца. Пусть он и сын Гермеса, но и потомки титанов никому спуску не дают.

Гермес, он же Меркурий. Бог торговли, а также покровитель воров и обманщиков (какая торговля без обмана?). У него еще сандалии с крылышками, чтобы быстрее бегать. Автолик — это сын, а зять у него Лаэрт, папа Одиссея? Понятно, в кого Лаэртид Одиссей такой хитрый — это у него на генетическом уровне.

— Если Автолик сын Гермеса, то вы с ним родственники? — хмыкнул я, прикидывая. — Он тебе кем приходится? Двоюродным братом?

— Автолик, прежде всего, для меня учитель, — наставительно произнес Геракл. — Он нас с братом борьбе обучал и кулачному бою. Так что, поострожнее с ним. Он пошутить любит, но сокрушать ребра или ломать шеи — еще больше, а ты пока не готов состязаться с моим наставником.

— Да я и не собирался, — фыркнул я, вспоминая мускулы рыжего.

— Автолик и тебе родственник, да и я тоже, — сказал герой Эллады.

— Но я же потомок титанов, а не богов, — усмехнулся я.

— Нет, что-то у тебя с головой случилось, — вздохнул Геракл. — Может, в Таврии тебя долго по голове били, и ты все забыл? Тебя даже назвали в честь пращура Менойтия, он же Саймон, умеющий слушать, а тот был сыном Иапета, а Иапет — сын Урана и Геи, родной брат Прометея. Мы с тобой дальние родственники — мой дедушка Кронос родной брат твоего пращура Иапета.

Час от часу не легче. Значит, я еще и потомок Урана с Геей. Гея— земля, а Урак, вроде бы, небо. Мне бы сейчас лист бумаги и карандаш, составил бы генеалогическое древо по нисходящей от Урана с Геей. А так, если держать в памяти, точно запутаюсь — кто кому кем приходится.

Может, я все-таки не сошел с ума? А жаль. Сумасшедшему было бы жить проще. Может, я «попаданец»? Сам с удовольствием читаю книги про «попаданцев», так почему бы фантазиям не сбыться? Вот только, почему это меня угораздило попасть в потомка титанов, о котором я никогда не слышал, да еще с таким именем. Саймон, видите ли. Не слышал о таком аргонавте. А мог бы и в другого попасть, попривычнее да познакомее. В Ясона, например. Хотя нет, Ясон плохо кончил, став бездомным бродягой и попав под кусок бревна со своего судна. Кто тут еще? Тесей должен быть. Нет, он тоже кончил неважно. Еще он много лет в Аиде просидел, а потом кто-то из родственников столкнул парня со скалы. Какого греческого героя не возьми, все закончили плохо. А если бы в Иолая? Про этого помню. Он еще в детстве прославился, когда помогал дядюшке справиться с гидрой. Геракл зверюге головы отрубал, а мальчишка прижигал обрубки огнем. Кажется, в Иолая уже кто-то попадал? Нет, в него переселялась душа Амфитриона, папы Геракла и Ификла^[1]. Для греческой мифологии реинкарнация вещь необычная, но кто знает? Если я попал в мифологический мир, здесь может быть все. Впрочем, насколько мифологический? Я пока не увидел ни чудес, ни богов, ни каких-нибудь необычных существ, вроде кентавров.

Задумавшись, я не сразу обратил внимание, что на наш бивак зашел (или вошел?) еще один персонаж. А когда заметил, едва не упал с бревна, потому что следует говорить на зашел, а зашла.

Не из пены морской, а из-за пушистых ветвей деревьев, к костру подходила статная девушка, прямо-таки вылитая Афродита, одетая как богиня любви, то есть, никак. Но ее появление не вызвало ни восторга, ни прочих эмоциональных изъявлений ни у кого, кроме меня. Путешественники встретили нагую девушку равнодушно. Дескать, ходит тут голая девка, так и нехай ходит, а мы и не таких видывали. Скорее всего, уже привыкли.

— О, Геракл, это и есть твой пропавший друг? — спросила девушка и, не дожидаясь ответа, ухватила мою грязную миску и ложку. Не задумавшись, что посуду после чужого человека стоило бы помыть, нагая красавица пошла в сторону котла. Склонившись над ним, продемонстрировав некую часть тела (я зачем-то целомудренно отвернулся), принялась накладывать себе похлебку.

— М-да, — только и сказал я, захлопав глазами.

— Хитон поправь, — одними губами сказал Геракл и я поспешно принялся прикрывать собственное достоинство, ставшее при появлении девушки еще достойнее.

— А кто это? — тихонько поинтересовался я.

— Аталанта-девственница, — сообщил дядюшка. — Если предложит себя, не вздумай соглашаться.

— ?! — вытаращился я, пытаясь понять, как может сочетаться девственница и особа, способная сама предложить себя мужчине.

— Эх, Саймон, почему же ты все забыл? — вздохнул Геракл. Вздохнул еще раз. — Вспомнишь, конечно, но как бы поздно не было. Ахнуть не успеешь, как Белую скалу увидишь. Аталанта предлагает себя при условии, что на ней женятся.

— Правильная девушка, так и надо.

Аталанта замешкалась, выбирая кусочки повкуснее, а потом отошла к костру и поставила посудину на угольки. Геракл, посматривая на воительницу, грустно сказал:

— Так она для каждого жениха состязания устраивает, по бегу.

— Типа — догонит он ее или нет?

Странно, конечно, матриархат-то давно закончился, а здесь такое. Хотя, в примитивном обществе женщина хочет выбрать себе самого сильного и здорового мужчину, способного дать здоровое потомство. Но, как выяснилось, состязания выглядели немного по-другому.

— Не жених за ней бегает, а она за ним, — пояснил дядюшка. — Чтобы заполучить Аталанту в супруги, претендент должен пробежать дюжину стадий^[2].

Не знаю, сколько это в метрах, или в километрах, но пока мне ничего не казалось страшным, а Геракл продолжал.

— Когда жених пробегает половину пути, следом за ним бежит Аталанта. И если парень не успел пробежать всю дюжину, она его убивает.

— Сурово, — покачал я головой, переводя взгляд на Аталанту, сосредоточенно помешивающую похлебку. Как мне кажется, девушка не производила впечатление бодибилдерши, убивающей мужиков. Спросил: — И как, многих она убила?

— Точно не скажу, но человек пять будет.

— Странные люди, — заметил я, наблюдая, как Аталанта берет миску в руку, морщится, резко ставит ее обратно (видимо, перегрелась), озирается по сторонам в поисках какой-нибудь прихватки. — Предположим, первого она могла и убить, но остальные-то каким местом думали?

— Тем же местом, что и мы с тобой, — усмехнулся Геракл. — Каждый считал, что уж с ним-то ничего плохого не случится. Дескать — он-то непременно убежит, да еще и отхватит себе завидную жену, а нет, так девушка именно его пожалеет.

Хотел поинтересоваться — не собирается ли Геракл сам поучаствовать в таком состязании, но не стал. Во-первых, напрочь не помнил, а женат лив этот момент мой дядюшка, а во-вторых, негоже такому герою, как он, участвовать в состязаниях, словно простому смертному.

— Так что, дорогой друг, если захочешь взять в свою супружескую постель Аталанту, научись бегать, — сказал Геракл. — Если она тебя убьет, мне станет стыдно и перед людьми, и перед богами. Что же такое, не научил друга Саймона бегать? Позор.

Миленько. Ему, видите ли, стыдно станет.

— А ты, любезный дядюшка, как бы поступил? — ехидно поинтересовался я.

— Почему дядюшка? — вытаращился Геракл.

— Я прикинул, что если мой пращур родич твоего деда, то ты мне доводишься старшим родичем. Для деда ты еще молод, так почему бы тебе не быть моим дядюшкой? — нахально сообщил я.

— Не надо тебе быть моим племянником, опасно.

Вот здесь он прав. И племянники, да и родные дети Геракла плохо заканчивали. Пожалуй, даже похуже прочих героев. Но слово уже сказано.

— Хочешь считать себя моим племянником, считай, — хмыкнул Геракл. — У моего отца-олимпийца много детей. Одним племянником больше, ничего страшного. А что касается Аталанты… Мне это не страшно, я бегаю гораздо лучше этой девчонки. — Слегка помедлив, великий герой сказал. — В крайнем случае, я применил бы иной способ.

— Какой? — заинтересовался я.

— Если бы я захотел взять в жены Аталанту и не смог от нее убежать, то сам бы ее убил.

— А что скажут боги и люди?

— А это уже неважно. Всегда отыщутся недовольные, станут ворчать, зато я бы остался жив.

Глава третья
Богиня места ​

А котел все равно пришлось чисть мне. Не из-за «дедовщины», а потому что после завтрака наш капитан Ясон отдал приказ — вытащить кораблик на берег. Какая тут связь? Да самая прямая. Впрочем, начну с начала.

Вроде бы, то ли небо, то ли застарелый ревматизм подсказали кормщику Тифию, что скоро грянет буря, а «Арго», стоявший на якоре, очень легко может вылететь на сушу, но уже с обломанной мачтой и пробитым днищем. Безопаснее выйти в открытое море, но не нашей скорлупке тягаться с разгневанным Посейдоном, да и команда неопытная.

Я, было, подумал — как это мы потащим «Арго» на берег, хватит ли сил, но герои молча полезли в воду, разошлись вокруг судна, ухватили, кхекнули, да и вытащили на песок.

А коли корабль вытащен, укреплен подпорками, так почему бы и не заняться текущим ремонтом? Судно больше месяца находилось в воде, так что и ракушки присосались, швы кое-где разошлись, неплохо бы проконопатить, да еще куча дел. Но в ремонте задействуют половину команды, а остальным велено отправляться в лес, пополнять запасы. Конопатить борта и сбивать с днища древоедов желающих не было, а вот охотится вызвались едва ли не все. Пришлось Ясону применять власть, разделив народ на две команды. Один я остался не у дел. Да и куда девать обретенного друга Геракла, если он без оружия, а главное, без сандалий?

«Судоремонтники» повздыхали, но принялись вырубать себе колотушки и еще какие-то штуки, похожие на долота, только шире, и отправились на берег, а охотники, чрезвычайно воодушевленные, начали проверять, не лопнули ли тетивы на луках и хорошо ли сидят наконечники копий на древке. Один я сидел, словно бедный родственник или маленький мальчик, с которым не хотят играть старшие дети.

— Хайре, Саймон, — поприветствовал меня мужчина лет сорока, с длинными седыми волосами, с сумкой, прикрытой полой плаща. По обличью, человек походил на изрядно располневшего эстрадного певца моего времени. Да и сумка, оттягивающая плечо, слегка позвякивала, словно гитара, спрятанная в чехол, но издающая звуки при прикосновении.

— Хайре, великий певец, — ответствовал я, догадавшись, кто стоит передо мной.

— Не такой и великий, — заскромничал Орфей. — Аполлона мне все равно не превзойти.

— Так он бог, зачем смертным превосходить бога? Но на земле никто тебя не превзойдет, — дипломатично отозвался я, гадая, что же понадобилось от меня великому музыканту? Впрочем, предположение у меня было. И, как выяснилось, я не ошибся. Однако, рапсод начал издалека.

— Саймон, — покусывая губы, стесняясь, начал свою речь Орфей. — Мне ведомо, что ты появился у нас без ничего, даже без шляпы и сандалий.

— Увы, — развел я руками. — Мой друг Геракл вытащил меня от проклятых тавров в том виде, в каком я был — голый и босый.

Эх, в эту минуту я уже сам начал ненавидеть неведомых тавров, державших меня в плену целый год.

— Саймон, мне будет приятно сделать тебе подарок, — чинно склонил голову Орфей. — Может, в другое время я смог бы подарить тебе более ценную вещь, но сейчас это тебе нужнее всего.

Неужели сандалии? Если они, то я готов все плавание мыть котел вместо Орфея. Но рапсод вытащил из-под плаща еще один плащ и вручил его мне.

— Орфей, я даже не знаю, чем смогу отблагодарить тебя, — расчувствовался я, вспоминая, как мерз этой ночью.

— Отдарком для меня станет рассказ. Я надеюсь, что ты когда-нибудь сможешь рассказать о своих злоключениях, чтобы я смог сложить о том достойную песню. И сообщишь мне о новом подвиге своего друга.

— Обязательно, — кивнул я, слегка разочарованно. Я ведь ожидал, что Орфей попросит меня о другом. — Я расскажу, как мой друг убил огромную медведицу, гнавшуюся за нами.

— Медведицу? — навострил уши Орфей. — А она была большая?

— Огромная. С гору величиной, — фыркнул я и принялся самозабвенно врать, вспоминая сказки Крыма. — Это было чудовище, а не медведица. Говорят, это последнее детище Ехидны, и она служила царю тавров — Салаке. Когда Геракл вызволил меня из глубокой темницы на горе Аю-Даг, разнеся при этом не только ворота, но и половину горы, мы пошли к морю, где у моего друга стояла лодка. И вот тогда тавры отправили в погоню этого страшного зверя. Мы сели в лодку, начали грести, но медведица почти нас нагнала, но в воду идти не хотела. Чудовище наклонилось, чтобы выпить все море и проглотить нас, но Геракл ударил ее дубиной по голове, да так сильно, что она сразу окаменела, превратившись в скалу. Теперь эту скалу называют медведицей.

— Я сложу об этом подвиге свою лучшую песню. Надо же, огромная медведица превратилась в скалу! Прямо сейчас и начну, — загорелся Орфей, но потом скис. — Я это обязательно воспою, но попозже, потому что аргонавты, ремонтирующие корабль, очень хотят, чтобы я им спел песню.

— Так спой, кто тебе мешает?

— Ясон сказал, что я могу петь, как только покончу с мытьем котла, — вздохнул певец. — Но разве настоящий аэд должен мыть за собой какую-то посуду?

— Значит, твою работу должен делать друг величайшего героя и его родственник? — усмехнулся я. Увидев расстроенное лицо Орфея, поспешно его утешил: —Но так-как я не герой и не выдающийся музыкант, а лишь простой смертный, то я почту за честь заменить Орфея в его работе. А твой подарок — если он сохранится до конца плавания, завещаю своим детям. Правда, детей у меня еще нет, но когда-нибудь будут.

Кажется, великий музыкант готов был расцеловать меня от радости, но я уклонился от его объятий. Тем более, что плащ, подаренный мне, окупал все труды.

Отскрести котел — дело нехитрое. Жаль, нет новейшего средства для мытья посуды, но обойдусь и старым походным способом — золой. Единственное, что меня смущало — а хватит ли у меня здоровья перетащить тяжеленную посудину поближе к роднику, чтобы не бегать далеко за водой?

Ухватив котел обеими руками, я напрягся, предчувствуя тяжесть и, чуть было не улетел, потому что глиняная емкость (в сущности, огромный горшок с плоским дном, и с проушинами), в которой варили еду для пятидесяти с лишним здоровенных мужиков, оторвалась от земли, словно детское пластиковое ведерко. От неожиданности едва не уронил котел (если бы разбил, то спасибо бы мне не сказали!), но сумел аккуратно поставить его на место, перевести дух (именно так), а уже потом спокойно потащил посудину поближе к воде. М-да, не ожидал, что во мне скрывается столько силы.

Поставил котел не очень далеко, но не так и близко, чтобы грязная вода не текла обратно в родник. Все-таки, природу надо беречь.

Принявшись за работу, присвистнул. Доблестные аргонавты — порядочные свинтусы. Мыть-то они котел мыли (точнее, споласкивали), но забывали отскребать его от остатков пищи и теперь, к днищу и к стенкам посудины, был «приварен» слой грязи и жира сантиметра в три. Оценив объем предстоящей работы, решил, что плащ, подаренный мне самым великим музыкантом всех времен и народов — не такая и большая награда за труд. Стало быть, придется наломать веток, нарвать листьев, ловчее будет.

Я трудился и слушал, как на берегу пел Орфей, развлекая народ, а голос великого певца и звуки кифары перебивали стук колотушек.

— Кто тебя высек нещадно и голою выгнал из дому?

О чем это он? Я вслушался. Оказывается, музыкант повествовал о человеке, гулявшем по городу и увидевшем плачущую молодую женщину. Мало того, что она была голой, но еще на ее спине кровоточили следы от ударов плетьми. Видимо, хозяин наказал нерасторопную рабыню. Наказал — это правильно, но зачем же из дома-то гнать? Но дело было еще более печальным. Юную женщину избил и выгнал из дома ее муж. И за что вдруг?

— Может, вернувшись не в час, у тебя он любовника встретил?

Ясно. Муж застукал жену с любовником, влепил ей по первое число, да еще и из дома выгнал. Супругу-то он наказал, но и себя выставил порядочным дураком. Теперь весь город знает, что ем наставляют рога.

— Хи — хи, — услышал я вдруг.

Обернувшись, увидел у родника девушку, почти девочку — лет тринадцати или четырнадцати, худенькую, с маленькой грудью, одетую в странный наряд — полупрозрачное платье, блестевшее на солнце, словно роса. Открыл рот, чтобы поприветствовать, но девушка приложила к губам указательный пальчик, показывая мне — молчи, дай послушать. А Орфей уже заканчивал песню, устами неведомого путника давая совет изменщице:

Вот так и слушай великого певца. Нет бы, посоветовал жене раскаяться в содеянном и впредь хранить верность законному супругу, а он рекомендует прятаться как следует.

— Ты кто? — спросила меня девушка.

— Саймон, — отозвался я. Еще раз посмотрев на странную гостью, почувствовал, что от нее веет холодом и сыростью. Скорее даже, изморозью, если ты открываешь окно в теплой комнате в зимнюю ночь.

— Ты врешь, — заявила девушка. — Тебя зовут по-другому. Я знаю, когда мне врут.

— А я тебе и не вру, — хмыкнул я. — Мало ли, как меня зовут на самом деле, но здесь именуют именно так. А ты сама-то, кем будешь? Водяница или берегиня?

М-да, это я уже мифы попутал. Берегини, они в фольклоре другого народа, моего.

— Я наяда, богиня этого места, — гордо заявила девушка. — И я чувствую, что ты здесь чужак.

— А тебе жалко? — поинтересовался я, возвращаясь к прерванному занятию. А что еще делать? Как женщина эта наяда меня не слишком заинтересовала. Совсем маленькая, да еще и холодом от нее веет, как от покойника, пролежавшего несколько дней на льду. А уж если совсем честно, то мне стало не по себе от внезапного появления девушки, одетой в росу, а оттирая уже чистый котел, просто пытался с помощью рутинной работы избавиться от собственного страха.

— Что значит жалко? — с недоумением переспросила наяда. — Жалко может быть какую-то вещь, а у меня нет никаких вещей, значит, жалеть мне нечего.

— Это я так, образно. Когда говорят — тебе жалко, имеют ввиду — какое же твое дело? — попытался я объяснить, но получилось плохо. Еще и богиню здешнего места обидел.

— Мне нет до тебя никакого дела, — хмыкнула наяда. — Мне просто скучно. А ты Саймон, если тебя и на самом деле так зовут, не настолько красив, чтобы я предложила тебе собственную любовь. Я видела среди твоих друзей по-настоящему красивых мужчин.

Вишь, отомстила. Оказывается, я некрасивый? Нет, красавцем я себя никогда не считал, но симпатичным числил. Может, стоит обидеться? Ну почему у аргонавтов нет зеркала?

Не удержавшись, я подошел к источнику, встал на колени и посмотрел на себя, отражавшегося на водной поверхности. Нет, вроде и ничего. Лицо стало малость потолще, подбородок прямой. Да, я еще и помолодел, лет на десять, если не больше. Таким я был лет в двадцать пять-тридцать.

Мое изображение сменилось девичьим личиком, глядевшим на меня из самого источника, а потом ко мне потянулись и руки. Я резко отпрянул.

— Хи-хи-хи, — рассмеялась наяда девчоночьим смехом, выскакивая из родника. — Испугался?

— Конечно, — признался я. — Испугаешься тут, если к тебе руки из-под воды тянут.

— Глупый, тебе не стоит бояться. Ты чужой здесь, и ты мне не нужен. Никто из короткоживущих мне не нужен. Если ты умрешь, как я буду вытаскивать тебя из своего родника?

От волнения я подошел к костру, взяв в охапку все грязные миски, сваленные аргонавтами после завтрака. Миски, как я уже знал, каждый обязан был мыть сам за собой, но мне сейчас следовало чем-то заняться.

— Ничего, что я беру твою воду? — поинтересовался я, чтобы что-то сказать. К тому же, мне и на самом деле стало неудобно. Девушка здесь живет, а я ее дом пачкаю. Или в ее доме?

— Мне не жаль. Грязь осядет, а свежая вода придет из подземного ручейка, — отмахнулась наяда. — Но ты странный.

— Почему? — вяло поинтересовался я, оттирая золой очередную миску.

— У меня редко бывают люди. Но они, либо меня боятся и сразу же убегают, либо пытаются изнасиловать, а ты, хотя и боишься, но полощешь в воде обожженную глину.

— А что ты делаешь с теми, кто пытается тебя изнасиловать?

— Если человек мне понравится, то могу ему это позволить, — засмеялась маленькая богиня. — Детей у меня быть не может, а немножко развлечься я всегда готова.

— А если не нравится?

— Дай мне свою руку, — потребовала наяда. Ухватив меня за ладонь, она приложила ее к своей груди. — Нажми!

Моя рука прошла сквозь ее тело, как сквозь плотный туман и вышла со стороны спины. Все понятно. Как можно изнасиловать воду?

Наяда слегка отстранилась, освобождая мою конечность от своего водяного тела, улыбнулась и… Бледное личико порозовело, те части тела, что были не очень развиты, резко вдруг округлились, и передо мной стояла вполне сформировавшаяся девушка — лет восемнадцати-двадцати, никак не меньше.

— А теперь? — лукаво поинтересовалась наяда, облизывая язычком губы. Снова взяв мою ладонь, положила ее себе на грудь. Кожа была теплой, а грудь…

Вот теперь бы я руку не отстранил, но девушка, к моему сожалению, отстранилась сама, а я не стал наставать, помня предыдущее прикосновение.

— Здесь скучно, — пожаловалась наяда. — Людей нет, а сатир, с которым я когда-то была близка, умер очень давно. Не знаю, годы прошли или столетия, какая разница?

— А разве сатиры умирают?

— Умирают, если их убивают— равнодушно ответила наяда. — Ему просто не повезло. Мой бывший любовник столкнулся с кентаврами, а кентавры не любят сатиров. Сатиры тоже не любят кентавров, поэтому их встреча могла сложиться и по-другому, если бы кентавр был один, а сатиров много. Дионис наказал кентавров, но какой в этом смысл?

— А ты не хочешь уйти отсюда? — поинтересовался я, потом спохватился. — Прости, я знаю, что тебе нельзя покидать это место.

— Почему же нельзя? — удивилась наяда. — Меня здесь никто не приковывал, я свободна пойти туда, докуда бежит вода из моего подземного ручейка. Я когда-то ходила в гости, чтобы потанцевать и поболтать, только зачем? Везде тоже самое. Мы скучаем, люди либо любят, либо убивают друг друга, а звери ищут пищу и тоже убивают.

Богиня места прошлась по полянке, остановилась у остывшего кострища и принялась рассматривать лежавшие вещи. И не успел я опомниться, как наяда схватила бурдюк с вином, размотала шнурок, понюхала, а потом сделала глоток, что впору бы делать Гераклу.

— Вот что у вас есть хорошее, у людей, так это вино, — изрекла маленькая богиня. — По сравнению с вином у сатиров, это нектар.

Девушка жадно припала к горлышку, словно теленок к вымени матушки и дальше я слышал только звуки, напоминающие мычание. Вылакав половину бурдюка, богиня места отвалилась-таки, икнула и, со счастливым видом упала на землю. Наяду я подхватить не успел, зато успел спасти остатки вина.

Быстро она… И что мне теперь с ней делать? Спит себе, пузыри пускает. Ладно, спрошу у старших товарищей. Вон, Геракл возвращается с добычей — тушей косули, накинутой на плечо.

— Хайре, герой Эллады, — помахал я рукой своему, якобы, другу. — У вас лекаря в команде нет?

— Так у нас Асклепий — лучший лекарь Эллады. А зачем тебе?

Я кивнул на «бездыханное» тело. Полубогу хватило нескольких секунд, чтобы сориентироваться. Скинув с плеч и добычу и копье, Геракл заорал, сжимая огромные кулаки:

— Да что ты творишь-то, приап собачий! Да тебя убить мало за такое!

— А что ты на меня орешь, баран фиванский! — вызверился я, хватаясь за котел, который только что вымыл. — Сейчас как дам по башке, худо станет.

В эту минуту мне было плевать, что передо мной величайший герой древности и я готов был треснуть его огромным горшком, в котором недавно варили кашу. Геракл посмотрел на меня круглыми глазами, потом неожиданно заулыбался.

— Горшок поставь, — попросил меня полубог. — У меня башка крепкая, выдержит, а котел расколешь, в чем похлебку варить станем?

Не сразу, но я поставил котел на землю, но далеко от него не отходил. Мало ли, от героя отбиваться придется. Геракл же, тем временем, взял на руки девушку и осторожно отнес ее к источнику, а потом аккуратно опустил в воду.

— Может и ничего, придет еще в чувство, — изрек герой. Повернувшись ко мне, спросил: — Ты зачем наяду спаивал? Если бы захотел, она бы и так дала.

— Я спаивал? — обалдел я от ложного обвинения. — Да она сама, как бурдюк увидела, ухватила его и присосалась, словно пиявка. Сказала, что вино, это лучшее, что есть у людей.

— Да? — с сомнением спросил Геракл, заглядывая в родник, где на дне спала пьяная наяда, свернувшаяся в клубочек. Почесав волосатую шерсть на груди, полубог изрек. — Если она и раньше пивала, то может и ничего, оклемается.

— Думаю, что пивала, — усмехнулся я. — Говорила, что наше вино лучше, чем у сатиров.

— Конечно лучше, — авторитетно подтвердил полубог. — Рогатые даже копыта не моют, когда виноград топчут, а потом вину выбродить не дают, чуть ли не сразу лакают. Слабенькое у них винцо, да еще с навозом.

— А почему нимфам нельзя пить вино?

— Дуреют они с него. Помнится, мы с Ификлом, по молодости да по дурости, напоили одну ореаду, так она разговаривать разучилась, теперь лишь чужие слова повторять может, да и то, только последние. Раньше такая болтушка была, не остановишь.

Глава четвертая
Сизифов труд

На поляну у родника начали возвращаться аргонавты, ушедшие на охоту. Притащили ланей, вроде той, что была убита Гераклом, изрядное количество птицы, штук пять зайцев, подсвинков.

С берега подошел Ясон — мужчина лет тридцати, с высоким лбом, русоволосый, чем-то напоминавший Вячеслава Дворжецкого в роли капитана Немо, только без бороды, и принялся распоряжаться. Часть добычи должна быть съедена прямо сейчас, а часть взята с собой, про запас. На самом «Арго» нечего и думать разводить костер, но может так статься, что мы можем высадиться на голодный берег.

Ясон был красив. Не смазлив, как юноша, только и думающий о своей внешности, а красив той неброской мужской красотой, за которой скрывается и благородство, и мужество.

Чего это я? Уже и стихами заговорил^[3]. Послушает кто-нибудь, может сделать неправильные выводы. Впрочем, пусть делает, мне не жалко.

И вот уже разведен костер, а сам Геракл взялся за разделку ланей и жарку мяса, а остальные принялись свежевать остальные туши и тушки, щипать птиц.

Народу много, я забеспокоился — как там наяда? Заглянув в родник, обнаружил, что девушка почти незаметна — почти слилась с окружающей средой, а сквозь нее уже виднеются камушки, лежавшие на дне. Успокоившись за судьбу водяной барышни, пошел вносить свою лепту в процесс заготовки припасов. Обнаружив на краю поляны заросли крапивы, принялся рвать жгучие стебли. Эх, мне бы сейчас рукавицы, дело пошло бы лучше, а так, приходится терпеть.

Мое появление с охапкой крапивы вызвало изумление.

— Зачем ты ее приволок? — поинтересовался парень, худощавый, но словно бы скроенный из жил и сухожилий.

— Завернем в нее мясо, — сказал я, сгружая свой груз рядом с теми, кто резал на куски небольшого кабанчика.

— Мясо? Куда лучше завернуть его в сырую шкуру.

Эх, не слышал аргонавт о «колбасных» поездах, катающихся в восьмидесятые годы двадцатого века из Москвы по разным городам и весям и пассажирах, упаковывающих мясо и колбасу именно в крапиву, да и Ивану Грозному доставляли шекснинскую стерлядь либо в судках, либо, завернув в крапиву..

— Лаэрт, наш новый друг прав, — вступился за меня высокий мужчина, лет сорока, с клочковатой бородкой. — Крапива позволяет сохранять свежее мясо гораздо дольше, нежели сырая шкура. Да и сама крапива съедобна и полезна.

Лаэрт (это не отец ли Одиссея?) только фыркнул, остальной народ заворчал:

— Асклепий, ты опять за свое? Дай тебе волю, кормил бы нас травами да овощами. Травки да овощи. Этак, мы скоро блеять начнем.

О, так это и есть Асклепий, легендарный целитель? Кажется, он умел воскрешать мертвых, за что боги разгневались на него и убили.

— Мы не козлы и не бараны, но нам нужно есть фрукты и овощи, а если их нет, то хотя бы траву, ту же крапиву, — твердо сказал Асклепий. — И руки не забывайте мыть, а иначе, превратитесь из героев в поносников. Так что, берите крапиву и заворачивайте в нее мясо, а уже потом можно сложить все в шкуры.

Елки-палки, а ведь целитель говорит дело, хотя о витаминах и о болезни «грязных рук» здесь еще представления не имеют.

Аргонавты принялись заворачивать куски мяса в крапиву, слегка поругивая меня, хотя за «кусание» следовало ругать траву, а Лаэрт, увязав свою партию, обратил внимание на котел:

— О, как он хорошо вымыт! Неужели Орфей постарался?

— Нет, это Саймон отмыл котел, — отозвался кто-то из парней.

Я даже не успел возгордиться похвалой, потому что Лаэрт немедленно спросил:

— Скажи-ка, Саймон, ты раньше не прислуживал Гераклу? — насмешливо поинтересовался отец Одиссея. — Умеешь хорошо мыть котлы, знаешь, как правильно хранить мясо. Может, ты был рабом, а сын Зевса освободил тебя? Скажи нам, мы имеем право знать.

А вот это уже оскорбление. Интересно, Лаэрту-то я что плохого сделал? Ладно, посмотрим.

— Нет, я был рабом у тебя, — отозвался я, стараясь улыбаться, хотя это было трудно. — Разве ты забыл о том, царь Итаки? Помнишь, как я мочился в твое вино и покрывал твоих женщин?

Лаэрт молча рванулся ко мне, я тоже вскочил, изготовившись в боевую позицию, но между нами немедленно встал Ясон, появившийся, словно из-под земли.

— Мы поклялись Гере, что не будет никаких ссор до конца плавания, — строго напомнил наш капитан, и Лаэрт сразу же сник, словно наткнувшись на невидимую стену.

Ясон укоризненно посмотрел на меня, я лишь недоуменно пожал плечами. Можно подумать, что именно я виноват в завязавшейся ссоре?

На запах жареного мяса начали подтягиваться и «судоремонтники». Народ сгрудился поближе к костру, потягивая носами.

— Дам по рукам, Автолик, — беззлобно сказал Геракл, отгоняя от мяса самого нахального, уже лезущего к жаркому с ножом и миской.

— Так ведь готово уже! — не унимался дед Одиссея, на что полубог, бывший за повара, лишь отмахнулся, переворачивая румяную тушу на другой бок.

— Когда будет готово, скажу. — Выпрямившись во весь рост, Геракл озабоченно спросил: — А где воительница?

И впрямь, Аталанты что-то не видно.

— Она вместе с Идасом и Идмоном преследовали кабана, — сообщил кто-то из парней. — Кабан в камыши ушел, ловят. Здоровущий, нам на пару раз хватит.

— Так вон они возвращаются. Ох ты…

Возвращение выглядело нерадостным. Аталанта, вместе с каким-то парнем, несла на самодельных носилках окровавленное тело третьего охотника. К ним тотчас же кинулся Асклепий, принявшийся осматривать раненого. Увы, помочь ему не смог бы и сам Зевс, а не то, что лекарь. Кабан ранил аргонавта в бедро, разорвав артерию и несчастный истек кровью. Может, если бы наложили жгут, то помогло бы, но тоже не факт. Что бы мог сделать Асклепий? Подозреваю, что даже в моем времени такое ранение стало бы смертельным.

Аталанта, стоящая на коленях перед телом погибшего, растерянно объясняла:

— Идмон был загонщиком, а мы с Идасом должны были пронзить кабана копьями. Я уже слышала, как вепрь ломает камыш, идет на меня, приготовилась воткнуть копье, как он развернулся и помчался на Идмона.

Геракл, подойдя к женщине, положил ей на плечо руку, потом погладил по обнаженной спине и по-отечески сказал:

— Ты ни в чем не виновата, моя девочка.

— Я знаю, что не виновата, но рядом с ним опять-таки была я, и я опять не смогла никого спасти.

К Аталанте, из глаз которой текли слезы, подошел и Ясон. Вдвоем с Гераклом они поставили воительницу на ноги.

— А что с вепрем? — спросил Ясон.

— Вепря я убил, — горделиво произнес охотник, бывший вместе с девушкой. Переведя взгляд на напарницу, потупился и уточнил. — Мы убили.

— Если вы сумели убить вепря, то негоже, чтобы его мясо пропало, доставшись на поживу волкам. Иначе получится, что Идмон погиб понапрасну, — строго сказал наш предводитель.

— Мы принесем, — тотчас вскочила Аталанта и, увлекая за собой спутника, умчалась с поляны.

О жарившихся ланях все как-то забыли, но о них напомнил запах паленого мяса, и Геракл побежал спасать то, что еще можно было спасти.

— Мы устроим костер для Идмона на берегу и принесем в жертву богам того вепря, который убил нашего друга, а потом проводим душу мертвеца вином и жареным мясом, — сказал Ясон. — А завтра мы смешаем пепел с соленой водой.

Тело Идмона понесли на берег, а аргонавты, разобрав топоры, пошли к деревьям. Испугавшись, что сейчас мы вырубил рощу, где журчит родник и живет маленькая наяда, я закричал:

— Давайте не станем рубить деревья на этой поляне. Зайдем подальше, там сухостой.

— Котломой, занимайся-ка ты лучше своим делом. А мужчины займутся своим, — насмешливо посоветовал мне Лаэрт, замахиваясь топором на растущую рядом с родником сосну.

— Да ты меня уже задрал, со своим котломоем, козлопас сраный, — вызверился я. — Если тебе не нравятся есть из чистой посуды, ешь из дерьма и трахай своих козлов.

— Что ты сказал? — повернулся ко мне Лаэрт.

— А то, что ты слышал. Что, уши дерьмом заложило?

У Лаэрта в руках был топор, я ухватил кем-то забытый охотничий дротик. Теперь между нами встали не только Ясон, но и Геракл, и другие аргонавты.

— Геракл, пусть ты меня потом и убьешь, но я все равно убью твоего друга, — прорычал Лаэрт. Царь Итаки рвался ко мне, но его безо всяких усилий удерживал крепкий светловолосый парень, напоминавший самого Геракла, только моложе и посветлее.

— Что вы не поделили с Лаэртом? — повернулся ко мне Ясон.

— Мне с ним делить нечего, — хмыкнул я. — Я этого человека сегодня увидел первый раз в жизни, а он сразу же принялся мне хамить.

— Саймон прав, — вступился за меня Асклепий. — Друг Геракла сегодня вымыл котел вместо Орфея, принес крапиву, чтобы заворачивать мясо, а Лаэрт кинулся его оскорблять.

Парень, держащий царя Итаки, поддакнул лекарю:

— Я тоже слышал, как Лаэрт оскорблял Саймона. Вначале спросил — не служил ли он у Геракла, а потом назвал его бывшим рабом.

Лаэрт, немного опомнившийся в крепких руках, начал оправдываться:

— Я не называл этого человека рабом. Я лишь спросил — не был ли он рабом раньше?

Парень, похожий на Геракла, усмехнулся, встряхнул Лаэрта, расцепил крепкие руки, отпуская царя Итаки на свободу и сказал:

— Ага, не называл, но ты имел это в виду. А когда Саймон тебе достойно ответил, ты кинулся на него в драку. Если бы меня кто-нибудь назвал рабом, то я не посмотрел бы на клятвы, а убил негодяя.

— А я скажу, что Саймон прав, говоря, что не стоит рубить деревья на этой поляне, — сказал один из аргонавтов, выделявшихся от остальных зрелым возрастом, а еще тем, что рядом с ним всегда стоял брат-близнец. Кстати, это не те близнецы, что с горбиком на спине, а другие. А, так это же Диоскуры — Кастор и Поллукс.

— Если срубить деревья, иссякнет родник, тогда после нас никто не сможет попить здесь воды, — сказал второй брат-близнец.

— Лаэрт, что на тебя нашло? — с беспокойством поинтересовался Асклепий. — У меня есть кое-какие снадобья.

Царь Итаки только дернул щекой и нервно прикусил себе нижнюю губу.

Ясон, выслушав все слова, принял решение:

— Мы не станем разбираться, кто прав, а кто нет. Оставим это на конец путешествия. А сейчас мы должны отдать дань памяти нашему погибшему другу. Но чтобы не было еще одной смерти, я требую, чтобы Саймон и Лаэрт пожали друг другу руки и поклялись, что впредь они не станут ни драться, ни пытаться убить друг друга.

Я лишь пожал плечами. Не слишком-то мне хотелось пожимать руку этому неврастенику, но я человек дисциплинированный. Раз капитан сказал, следует исполнять. И неважно, что я, в отличие от прочих, не клялся богами-олимпийцами вести себя прилично.

Лаэрт, кисло улыбался, но шел ко мне и руку протягивал. И я, со своей стороны, протянул царю открытую ладонь.

Но царь Итаки, подойдя ко мне, без предупреждения ударил меня кулаком в живот. Ух ты, больно-то как! Наверное, заполучи я такой удар в своем времени, то уже согнулся бы пополам от боли, а то и упал на землю, подставляя голову и туловище под удары ногами. Но здесь умудрился пересилить боль, достойно приняв удар и, в свою очередь, двинул Лаэрта. Только не кулаком, а лбом, в переносицу. Кажется, у царя Итаки глаза сошлись к переносице, и он упал на колени, а потом рухнул лицом вперед.

Среди аргонавтов настала мертвая тишина, а спустя несколько секунд раздался растерянный голос Геракла:

— Саймон, такому удару я тебя не учил…

Конечно, не учил. Это у меня «оттуда», из моего мира. Получается, что умению держать удар я обязан своему нынешнему телу, а давать сдачи, да еще непривычным методом — своей голове, в которой остались мозги, принадлежавшие Александру Петровичу — скромному доценту, тем не менее, прошедшему службу в армии. А в армии, кто служил, всякое бывает.

Посмотрев на Ясона, спросил:

— Ты все видел? Или опять скажешь, что оба виноваты?

Капитан «Арго» ничего не ответил. Посмотрел на Асклепия, уже хлопотавшего возле Лаэрта (чего хлопотать-то? сам поставлю диагноз — сотрясение мозга, постельный режим), перевел взгляд на меня и скомандовал аргонавтам:

— Возле поляны деревья не рубите. Берем только сухостой. Несите сухие деревья на берег.

От нервного напряжения меня заколотило. Чтобы успокоиться, отошел в сторону, подошел к роднику и, опустившись на колени, принялся умываться. А ведь еще и пузо болит.

Из-под воды высунулись две нежные руки, потом показалось девичье лицо. Маленькая богиня, успевшая протрезветь, улыбнулась, и, пока я раздумывал — удирать мне или нет, нежно ухватила меня за шею, прильнула к губам и крепко поцеловала. Все-таки, она не стала увлекать меня в родничок, а отпрянула, еще раз улыбнулась и прошептала:

— Спасибо.

Наяда исчезла, а я почувствовал, что у меня и боль вдруг прошла, и дыхание выровнялось, и, что уже даже и не колотит.

— Все, нацеловались? — услышал я голос Автолика. — Тогда отодвинься, а я воды зачерпну.

Автолик вначале озабоченно посмотрел на воду. Наверное, искал взглядом, кудаподевалась нимфа, и только потом набрал воды в небольшой кувшин.

— Лаэрт, хотя и ведет себя как баран, все-таки родственник, — вздохнул сын Гермеса. — Угораздило же меня отдать единственную дочь за такого ревнивца.

— А что на него нашло? — поинтересовался я.

— А ты сам и спроси, пока он пошевелиться не может.

А что, дельная мысль. Я подошел к лежащему Лаэрту, воле которого сидел на корточках Асклепий. Целитель, взяв у Автолика кувшин, принялся смачивать водой тряпку, а потом приложил ее ко лбу раненого (ладно, пусть ушибленного) аргонавта.

Асклепий мрачновато посмотрел на меня и сказал:

— Вот так всегда. Кто-то калечит, а кому-то лечить приходится.

Чтобы лечить таким способом не нужно быть лекарем. Но не стал говорить этого вслух, чтобы не обижать целителя. Спросил:

— Он меня слышит?

— Он все слышит. Можешь ему сказать, но ответа не жди. Ему самому сейчас говорить нельзя, — сказал целитель.

— Тогда и говорить не стану, — вздохнул я. — Какой смысл задавать вопросы, если не ждать ответы?

— А ты хотел бы узнать, отчего мой зять на тебя так въелся? — вмешался в разговор Автолик.

— Хочу, — кивнул я. — Хочу узнать, что за муха укусила твоего зятя? Понимаю, что я ему не понравился, но зачем же сразу драться?

— Вот и я не могу понять, — вздохнул Автолик. — В последнее время он и на меня волком смотрит, словно я сам неволк. Спрашиваю — не отвечает. Я Ясонупообещал, что как только дочь замуж выдам, то в плавание с ним пойду. Прибываю в Иолк, к «Арго», а зять уже здесь. Меня увидел, хотел ни с того, ни с сего драться лезть. Говорит, что я свою дочь, его жену, накануне свадьбы под Сизифа подложил.

— Сизиф… — пробормотал вдруг Лаэрт. — Саймон — это не Саймон, а Сизиф.

Мы с Автоликом переглянулись. Я сделал скорбное лицо, а потом покрутил пальцем у виска. Точно, рехнулся.

— Я Сизифа уже лет десять не видел, — озабоченно сказал Автолик. Посмотрев на меня, хмыкнул, потом попросил: — Саймон, повернись-ка боком…Чуть-чуть.

Я повернулся в профиль, а сын Гермеса сказал:

— Слушай, если на тебя сбоку смотреть — вылитый Сизиф. Только, Сизифу уже лет семьдесят должно быть, старик уже. Лаэрт с ним когда-то в плавание был, запомнил.

— Может, твоему зятю Сизиф камень кинул, да по голове попал? — поинтересовался я.

— Какой камень? — не понял Автолик.

— Такой здоровенный, что он в подземном царстве катает. Закатит на гору, а камень сорвется, вниз полетит. Вот, камень из Аида выскочил, прямо Лаэрту по башке и попал, а теперь он на всех и бросается.

Про Сизифа я помнил только то, что он чем-то провинился перед богами и теперь таскает в гору огромный камень^[4]. И выражение у нас есть «сизифов труд».

— Так что, помер Сизиф? — озабоченно поинтересовался Автолик. — А давно помер?

Как по мне, так Сизиф был мертвым всю мою жизнь, плюс еще не меньше трех тысяч лет. Ну, пусть будет три.

— Так уже года три, никак не меньше, — сообщил я.

— Целых три? — радостно переспросил Автолик. Бесцеремонно толкнув лежавшего зятя, спросил: —Слышишь, баран итакский, о чем человек говорит? Сизиф уже три года как умер, а сколько лет твоему Одиссею?

— П-полтора годика, — еле выговорил Лаэрт. Потом, полежав немного, вдруг подскочил: — А ты не врешь, что ты не Сизиф, а Сизиф уже три года, как умер?

— Ты к башке тряпочку-то приложи, — заботливо сказал Автолик, забирая упавшую тряпицу и смачивая ее водой. Приложив влажную и холодную повязку на лоб зятя, хмыкнул. — Я же тебе говорил, баранья башка, что сплетням не стоит верить. Кем бы я был, если бы собственную дочь под покойника подложил?

— Кем поклясться, что Сизиф давно мертв, и я не Сизиф? — деловито поинтересовался я.

— Герой клянись, покровительницей очага и нашего судна, и пусть она знак пошлет, что ты не врешь, — хрипло потребовал Лаэрт.

— Герой клянусь, что я не Сизиф, а Сизиф в Аиде, — послушно сказал я. — Про знак ничего не скажу, Гера богиня, она на мелочине разменивается.

— Ой, — по-детски вскрикнул Лаэрт, хватаясь за глаз.

Автолик, поднимая с земли маленький влажный камушек, изрек:

— А вот тебе и знамение. И скажи спасибо богине, что она тебя пожалела. Могла бы камень побольше выбрать.

Глава пятая
Самозванный пророк

Дров натащили много и костер по убитому Идмону горел всю ночь. А мы, аргонавты, пели в память товарища торжественные гимны, посвященные богам (слов я не знал, но старательно подпевал). Когда опустела половина бурдюков, начались смешки, кто-то сказал, что умерший любил повеселиться и нужно спеть не только грустную, но и веселую песню. Орфей, хотя был и не слишком пьян, ударил по струнам кифары и запел.

Песня, об Адонисе, убитом вепрем, вроде бы к месту, а Орфей, аккомпанируя себе на кифаре, помчался вокруг костра, а остальные герои, взявшись за руки, устремились следом, словно вокруг елочки.

Я слушал пение, внимал музыке и ошизевал. Мелодия показалась до боли знакомой. Так и хотелось подпеть: «Нам помнится, вороне, а может быть, собаке, а может быть, корове, однажды повезло», но удержался и офигевал молча. Разве в Древней Элладе могло так быть, чтобы исполняли песню на мотив «Пластилиновой вороны»? Да еще кто? Сам великий Орфей, которому положено играть чинно и петь велеречиво, в духе Хераскова или Державина.

Может, я в какую-то другую Элладу попал? Скажем, не в мифологическую, а в игровую? Популярны же нынче книги в серии ЛитРПГ, где живут в компьютерной вселенной. Вон, начитался писатель Куна или Фрейзера и создал свой мир из «Легенд и мифов Древней Греции», а я в него и попал.

Аргонавты пели и плясали на берегу, а поляна, возле родника, оставалась нетронутой. Вспомнив, что сегодня не спал всю ночь, а теперь еще приложился к неразбавленному «компотику», решил уйти. Да, лучше пойти спать, чтобы не слушать глупые песни и не расстраиваться. Ухватив чей-то плащ (верну завтра хозяину), устроился не у самого родника (от него веет сыростью и холодом), а чуть подальше. Подумав, притащил еще один плащ. Завернувшись, устроил себе теплое и уютное гнездышко, решил-таки отдаться Морфею (определенно крыша съезжает, иначе бы сказал проще), но почувствовал, что в мою норку кто-то забрался. Нет, определенно не «кто-то», а женщина. Теплая, нежная. Нет, не Аталанта, та покрупнее.

— Ага, попался, — проворковала наяда, прижимаясь ко мне. — Ты решил, что сможешь уйти без моей благодарности?

— Так ты же меня отблагодарила, — жалобно проблеял я. — И поцеловала, и знак этому дураку подала…

— Ну, тогда я еще разок поблагодарю, — нежно сказала девушка, обнимая меня.

И что вы мне скажете? Стоило вырываться, бежать к товарищам, поорать — спасите, меня нимфы насилуют? Даже не несколько, а только одна. Так ведь люди здесь древние, не поймут. А уж коли наяда взялась кого-то насиловать, она доведет дело до конца. М-да… В общем, не сопротивляйтесь женщине, даже если она только что вылезла из родника.

Утро наступило с рассветом. М-да, мудрая мысль. Я проснулся, чувствуя себя разбитым, словно всю ночь таскал мешки. Девушки рядом не было, даже место, где она засыпала, уже остыло. С трудом, но сумел встать.

На поляне никого не было, кроме костра и незнакомого пока аргонавта, помешивающего что-то в котле. Судя по запаху — все та же похлебка. Эх, сейчас бы кофейку испить, но где его взять? Надо было «Арго» на Аравийский полуостров выруливать, там, как я слышал, козы питаются кофейными зернами.

— У тебя совесть есть? — мрачно поинтересовался дежурный аргонавт.

— В каком смысле? — не понял я.

— Ты что, ночью не мог за котлом присмотреть? Или богиню свою попросить, чтобы она поляну от всех тварей закрыла.

Присмотреть за котлом или попросить о том свою богиню? О чем это он? Я и не помню никакого котла, тем более, ночью у меня имелось более важное дело, чем наблюдение за посудой.

— Я вчера вечером, пока остальные дрова на берег таскали, похлебку сварил. Народ с утра будет похмельный, есть захочет, а мне ее только подогреть, вот и все, — пояснил парень. — Сварил, оставил вон под тем деревом, а ночью сюда еноты пришли, и все сожрали.

— Еноты? — растерянно переспросил я, удерживаясь, чтобы не захохотать, а иначе рисковал получить по лбу поварешкой. Или, как называется в нашей Древней Элладе большая ложка, которой помешивают варево?

— Они, сволочи, — подтвердил парень. — Мне с самого утра пришлось и котел мыть, и снова еду готовить.

Вытащив из котла поварешку, подул на нее и снял пробу. Раздумчиво прожевав, посмотрел на меня:

— Давай свою миску, проверим — съедобно или нет.

Ничего себе, он на мне проверит, съедобно или нет. Впрочем, возмущение не помешало подставить миску. Попробовал, вроде и ничего, а распробовал, так и вкусно. Тем более, что сегодня в клейстер добавлена не рыба, а кусочки мяса. Правда, пресновато как-то.

— Вкусно, но соли не хватает, — опустошив половину порции.

— А соль у нас кончилась, — сообщил парень. — Вчера, когда жертву богам приносили, последнюю извели. Я малость морской водички добавил, чтобы посолоней было. Теперь, пока жилья не найдем, без соли придется есть. Не самим же выпаривать?

Я кивнул, хотя и не представлял, как можно выпаривать соль? Слышать, разумеется, слышал, но как это делается не знал.

— А где народ? — поинтересовался я.

— Так на берегу все, спят еще, — ответил аргонавт и усмехнулся. — Ты же здесь ночью с девушкой был, не решились тревожить. Наяда, она хотя и маленькая, но все равно богиня.

Вот те на. А я-то думал, что мое исчезновение с берега и все прочее осталось незамеченным. Как же. У нас как в колхозе, ничего не спрячешь.

— Ты счастливец, — вздохнул кашевар. — Наяда тебе подарила любовь на целую ночь. А вот моя…

— Ты влюбился в наяду?

— Она нереида, дочь морского царя, — снова вздохнул аргонавт. — Я ее увидел, когда она мчалась мимо нашего корабля верхом на дельфине. Фетида всего один раз посмотрела на меня, и я понял, что больше не сумею лечь ни с одной женщиной в мире. Но я бы хотел, чтобы у нас была не одна ночь, а чтобы от нее родились дети.

— Фетида, дочь морского царя, — протянул я, пытаясь вспомнить — где слышал это имя? А ведь слышал и, неоднократно.

— Но кто я такой, чтобы морская царевна уделила мне внимание? — горестно произнес аргонавт. — Пусть я и внук Зевса, но дед сам собирался посвататься к Фетиде.

И тут в моей голове снова щелкнуло. Фетида, дочь морского царя, к которой сватался Зевс, но передумал и выдал ее замуж за смертного героя. Точно. Дочь морского царя — это же мать Ахиллеса! Фетида купала младенца в какой-то подземной речке, сделав его неуязвимым, за исключением пяточки, за которую она держала младенца. А Ахиллеса еще именовали Пелидом, по отцу.

— Тебя же Пелей зовут? — поинтересовался я, а когда парень кивнул, весело спросил: — Хочешь, я немного попророчествую?

— А ты пророк? — с сомнением поинтересовался Пелей.

— Какой из меня пророк? — хмыкнул я. — Ты же слышал, как Лаэрт меня обозвал? Так что, я котломой. Просто, иногда накатывает. Так хочешь или нет?

— А что мне тут в жертву принести и кому? — с сомнением покачал головой парень.

— Так Гере, конечно же, — уверенно сказал я. — Коли пророчество о семье и браке, кому же еще? А что принести… Вон, у меня еще немного похлебки осталось.

Я вылил остатки еды в костер, ожидая, что она зальет горящие угли, но вместо этого огонь вспыхнул еще ярче, устремив пламя куда-то вверх.

— Ух ты! — озадаченно выдохнул Пелей. — А жертва-то богине угодна.

— Неважно, какая жертва, главное, что от чистого сердца, — кивнул я, внезапно вспомнив, что перед тем, как стать супругой Пелея, нереида затеяла состязание по борьбе и превращалась то в медведя, то в огонь, а то в змею. Но оракул никогда не бывает конкретен. Как там пророчества-то произносят? Ага. — Станешь ты мужем морской царевны, если сумеешь укротить ее переменчивость.

— А поточнее нельзя? — нахмурился парень.

— Поточнее нельзя, — строго отозвался я. — Но ты главное пойми — у тебя будет возможностьстать мужем морской царевны, а уж как ты возможность используешь — твое дело. Согласись — это гораздо лучше, чем страдать.

Пока озадаченный Пелей снимал котел с огня, я пошел на берег звать аргонавтов завтракать.

Там проснулись еще не все, хотя кое-кто уже занимался делом — плескались в море, выгоняя остатки вчерашнего хмеля или чинили одежду.

Кое-что здесь изменилось. Точно помню, что вчера в этом месте горел костер, на котором мы сожгли тело Идмона, а теперь высится пирамида, сложенная из огромных камней. Это что, памятник аргонавту или знак будущим путешественникам — мол, здесь есть вода?

Ясон, присевший в сторонке, переговаривается с кормщиком и что-то записывает на пергамент (нет, скорее всего это папирус, отсюда не видно). В уж не лоцию он составляет? А там Автолик, вместе с Лаэртом мастерят какое-то изделие из кожи. Ишь, кружок кройки и шитья. Увидев меня, сын Гермеса и его зять, быстренько спрятали рукоделие за спину. Ладно, имеют ребята право на свои тайны. Другое дело, что Лаэрт очень быстро оклемался после вчерашнего. И нос не сломан и даже синяков под глазами нет, а положено. Или Асклепий лечил его не только холодной водой, но и какой-то магией?

— Завтри-ии-к! — как можно противнее проорал я. Ох, как здорово было посмотреть, как аргонавты подскакивают.

Потом, правда, пришлось быстро убегать, потому что некоторые несознательные путешественники, спросонок принялись бросаться в меня камнями. Один, самый здоровый, явно брошенный моим другом Гераклом, просвистел мимо уха. Впрочем, если бы полубог хотел попасть, он бы попал.

После завтрака мы привели поляну в порядок, собрав весь мусор, который и мусором-то нельзя назвать — кости там, обрывки шкур и веревок, деревяшки и кусочки коры — все экологическое и вскоре должно быть утилизировано самой природой. Теперь о нашем пребывании говорило только кострище.

После завтрака я малость прибарахлился, превратившись из нищего бродяги во вполне респектабельного эллина. То, как меня снаряжали, напоминало помощь рыбаков бедолаге, провалившемуся под лед — кто-то поделился запасными носками, кто-то уступил второй свитер, а кто штаны и так далее. Вот и меня одевали всем миром. Хитон, (а еще миску с ложкой) выделил сам Геракл, плащ подарил Орфей, а шляпу, совсем новую, вручил Пелей. Широкополая, с небольшой тульей — лучшее укрытие головы от палящих лучей. Мне даже было неудобно брать, но аргонавт очень хотел отблагодарить меня за хорошую, хотя и невнятную новость.

Неожиданный дар сделала Аталанта. Мужчины, как правило, не обременяют себя вещами, обходясь тем, что есть на себе, а женщины, иной раз, имеют некий запас. Вот и сейчас, девушка отдала мне свои старые сандалии. И, неважно, что у них сопревшие ремешки, лопнувшие в трех местах, а пальцы и пятка выступали над подошвой, зато я смог теперь ходить и по берегу и по палубе, не опасаясь пораниться о камень или занозить ногу.

Интересный подарок вручили мне Автолик и Лаэрт. Изделие, которое они мастерили, оказалось панцирем из шкуры того самого вепря, убившего нашего товарища. Самого-то кабанчика мы принесли в жертву (на вкус жестковат, но хорошо под винцо пошел), чтобы дорога к Белой скале оказалась полегче, а шкуру сняли. А шкура-то у зверюги толстая, с палец, а то и больше.

Шлем скорее напоминал круглую шапку, а панцирь — накидку, вроде пончо и, пригодятся ли мне доспехи пока неизвестно, но все равно, было приятно.

— Тебе пока придется все носить на себе, — предупредил Автолик. — Иначе и шлем и панцирь станут тесны.

Это он шутит? Хотя, вполне возможно, что при высыхании шкура дает усадку. Ладно, потаскаю свиную кожу на себе, не так уж и тяжело. Вот только, свежая свиная кожа воняет сильно, но потерплю.

— Как все высохнет, шлем неплохо бы медью укрепить, да и на панцирь куски нашить, — подсказал Лаэрт.

— А еще лучше чешую сделать, — хмыкнул я, примеряя панцирь.

— Как это, чешую? — не поняли родственники.

Здесь что, не слышали о чешуйчатых панцирях? Вроде, на Востоке они давно появились.

Сняв с себя доспех, расстелил его на земле и принялся объяснять:

— Вырезать из меди или бронзы кусочки, проколоть дырки и нашить друг на друга. Начать можно снизу, потом идти до самого верха.

— А ведь и точно, — кивнул Автолик. — Так и прочнее будет, и гибкость сохранится.

— А где столько меди взять? Я про бронзу не говорю — панцирь дорогим будет, словно из золота, — вздохнул Лаэрт. — Чтобы медь тонко выковать, не каждый кузнец возьмется, а если толстые пластины, металла уйдет много.

Более опытный Автолик, смекнувший, как улучшить доспехи, предложил:

— Можно и не медь. Если взять кусочек копыта, так оно и не хуже.

Кажется, я потихонечку начал «прогрессорствовать». Что ж, а иначе зачем нужны попаданцы?

Ясон уже дал команду выходить на берег, вытаскивать «Арго» на воду, а я решил быстренько попрощаться.

Опустившись перед источником на колени, слегка дотронулся до воды. Увидев, как под взбаламученной водой проявилось прекрасное личико, натянуто улыбнулся и помахал рукой.

Наяда, высунув голову из-под воды, печально сказала:

— Вот так всегда. Герой уходит, а мне придется сидеть и ждать появления другого героя. Но ты не грусти, потому что я о тебе грустить не стану. Вот, возьми в подарок электрон. Он как-то упал с неба, но мне он не нужен.

Наяда высунула из-под воды кулачок, а когда я протянул свою руку, чтобы взять электрон (а что это такое?) девушка вздохнула и покачала головой:

— Нет, ты не должен до меня дотрагиваться. Если ты возьмешь меня за руку, то я захочу взять тебя насовсем. А люди такие слабые и так быстро умирают.

Маленькая богиня кинула что-то на бережок и скрылась.

Я взял в руки маленький кусочек янтаря. Присмотревшись, увидел, что внутри сидит непонятное существо. Не то муравей, не то маленькая стрекоза.

Еще раз посмотрев на источник, заспешил на берег, чтобы народ не подумал, что отлыниваю.

Спустив «Арго» на воду, мы начали рассаживаться на скамьи, тянувшиеся поперек корпуса. Слева, первое от кормы, место Геракла, за ним ловко устроился Гилас, показывая мне знаком — мол, тебе сюда.

Я плюхнулся на скамью, поерзал, примеряя задницу к месту, на котором мне теперь сидеть, а если не врут сказители — так очень долго. Вроде, задница пока не жаловалась, неровностей нет, лавка отполирована. Жестко, конечно, хорошо бы подушечку подложить, так где ее взять? А хоть бы где и возьму, так коллеги не оценят, решат, что неженка.

Так, кого я уже знаю? Ясона, понятное дело. Капитан ходит по палубе, перемещаясь от носа к корме и обратно, иногда присаживаясь на свободное место. Суровый старик у руля — кормщик Тифий. Говорят, он много лет провел в плену у финикийцев и в Элладе едва ли не единственный, кто умеет направлять движение кораблей. На носу Лаэрт, с которым я успел и подраться и помириться. Лаэрт среди нас самый глазастый, поэтому поставлен впередсмотрящим.

Весла я уже посчитал — ровно сорок, но гребцов побольше. Кое-кто на скамье один, а кое-кто парой, как мы с Гиласом.

Справа, по противоположному борту, напротив Геракла сидят братья Кастор и Поллукс, именуемые Диоскурами. Оба одинаковые, как и Бореады. Кто из них кто, покамест не понял, но вроде бы, дети Зевса и, стало быть, приходятся Гераклу сводными братьями. Или у Диоскуров только один сын бога, а у второго отец земной?

Слева, напротив нас с Гиласом, разместилась Аталанта, за ней Тесей. За сыном Посейдона гребут одним веслом Автолик с Орфеем. Ну, в основном, трудится Автолик, потому что Орфей бегает туда-сюда, перенося кифару и свой голос сообразно дуновениям ветра. Остальных парней я пока не знаю. Разве что, затылком чувствую чьи-то пронзающие ненавидящие взгляды. Скосив глаза, убедился — да, прямо за мной сидят два Бореада, что буравят глазами, а потом Асклепий. Ладно, если сыновья ветра провертят дырку в моем затылке, то авось целитель меня и излечит. Еще где-то Пелий, но его не видно. Остальных ребят я не знаю, а крутить головой и расспрашивать Гиласа — вроде и неудобно.

Мне и хотелось побыстрее тронуться с места, но было грустно. И надо бы кого-то знающего спросить — что символизирует янтарь с насекомым внутри?

Глава шестая
Семейство Гиласа

— Моему отцу пришлось выплатить за мою мать целых три таланта серебра, — горделиво сообщил Гилас.

— У! — с уважением проговорил я, чтобы что-то сказать.

Три таланта — это вообще, много или мало? В памяти отчего-то застряла цифра, означающая, что талант равен двадцать шесть килограмм и сколько-то там грамм. И запомнилась не из справочников по метрологии, а из сноски в «Таис Афинской» Ефремова. Если взять двадцать шесть килограмм и умножить на три, то получится… семьдесят восемь килограмм. Много. Впрочем, величина таланта менялась. Одно дело эпоха Александра Македонского, другое дело времена аргонавтов. Вполне возможно, что нынче талант составляет килограмм, а то и меньше. Надо бы как-то узнать, но осторожно.

С новыми мышцами работать здровенным веслом оказалось не так и трудно. Главное, привычка нужна. И к труду привычка, а главное, к монотонной работе. Мой напарник, который Гилас, первый день развлекал меня разговорами. Поначалу я радовался — все-таки, не так скучно, но вскоре я начал уставать от его болтовни. А на второй день юнец меня уже достал. Я даже вспомнил ту болтливую нимфу, которую напоили Геракл со своим братом (кстати, не Эхо ли ее звали?), прикинув, что если выпоить юнцу полбурдюка, возможно, он тоже замолкнет? Но представив, как мой сосед и напарник по веслу повторяет каждое последнее слово, пролетевшее над палубой, передумал. С другой стороны, слушать рассказы парня какое-никакое развлечение, а иначе можно просто свихнуться, случая пение Орфея. Голос у аэда неплох, но нерифмованные тексты, исполняемые под музыку, звучали странно. Надеюсь, что привыкну. Говорят, даже к рэпу можно привыкнуть, если слушать его регулярно. Вот и сегодня, с самого утра сосед завел свою шарманку, но на сей раз он избрал темой свою собственную семью и род. Так я узнал, что он происходит из племени дриопов, услышал, что этот народ происходит от самого Кроноса, а его родной отец Тейодамант являлся царем, взявший в жены Эвридику. Не ту, что не смогла выйти из Аида с Орфеем, а тезку.

— Так ты, выходит, тоже царевич? — без малейшей насмешки поинтересовался я. Из тех аргонавтов, про которых читал, как минимум трое могли претендовать на царские короны. Естественно, сам Геракл, по наущению злобной Геры потерявший право на престол, Тезей — царь Афин и Ясон. Сейчас не вспомню, в каком городке должен воцарится наш капитан (ежели, злобный дядька уступит ему престол), потом узнаю. Подозреваю, что Кастор и Поллукс тоже должны стать правителями (или они уже цари?), да и у остального народа (кроме меня!), течет в жилах либо царская, либо божественная кровь. Получается, наш корабль переполнен принцами крови.

— Царевич, — кивнул Гилас. — Правда, чтобы царем стать, мне нужно убить моего дядю.

Дело ясное. Какой-нибудь дядя или другой родственник либо просто убил этого, как его? Тейодамента, либо выгнал из города. Оказывается, было немного по иному.

— Когда Геракл убил моего отца и прогнал наш народ в Арголиду, сделав данниками Аргоса, то мой дядя возглавил переселение. А когда дриопы пришли и основали свой город, его избрали басилеем.

Я призадумался, если не сказать, что обалдел. Отца Гиласа убил Геракл, а парень так спокойно говорит об этом? Мало того, он постоянно демонстрирует свое почтение к герою, едва ли не стелется перед ним, ревнуя к любому аргонавту, заговорившему с Амфитридом. Маскируется? Типа — месть такое блюдо, которое подают холодным. Вот, опять штампы.

— А Гераклу ты мстить не собираешься?

— За что мстить? — удивленно вскинулся Гилас, едва не бросив весло. — Геракл к себе шел, никого не трогал. Он как раз задушил Немейского льва, устал, проголодался, да еще и жертву Аполлону хотел принести, а по дороге ему отец попался, на колеснице. Геракл моего батюшку вежливо попросил — дескать, подари мне одного вола из упряжки, там их четыре…

— Из какой упряжки? — перебил я юнца.

— Какой ты глупый, Саймон. Понятно дело, что из отцовой. Геракл, вместе со шкурой пешком шел.

— А почему вола?

— Так потому что волы в нее были запряжены, как ты не понимаешь? У дриопов коней нет, то есть, раньше не было, в колесницы волов запрягали. Вот, когда отец отказался вола подарить, так Геракл его и убил, а вола в жертву принес, без разрешения.

— А-а… — протянул я.

— Вот тебе и «а», — передразнил меня Гилас. — Я говорю, Геракл два дня льва выслеживал, потом душил, а еще день свежевал. Представляешь, как он устал шкуру драть? Ее же ничего не брало — ни бронза, ни камень. Хочешь — потрогай, шкура у мачты лежит.

Я чуть не брякнул, что надо было стальной нож взять, но прикусил язык. Какая тут сталь, если даже во времена Трои железо ценилось выше, нежели золото? А до похищения Елены Прекрасно еще сколько лет? Кажется, поколение. Да, странное дело. Кажется, Елена и Кастор с Поллуксом были тройняшками, а братья выглядят лет на сорок, а то и на пятьдесят. Значит, к началу Троянской войны ей будет лет шестьдесят — семьдесят пять. Хорошо бабушка сохранилась. М-да…

— Хвала Аполлону, что подсказал брату челюсть выломать, а потом уже ею и свежевать.

— Какому брату выломать? Ификлу, что ли? — переспросил я.

— О, боги-олимпийцы! — возвел очи вверх Гилас. — Ификлу-то за что? Отчего вы посылаете мне такого глупого слушателя?

— А ты, торопыга, по нормальному рассказывай, а не перескакивай с места на место, словно блоха на львиной шкуре, — рассердился я.

— Тогда я вообще говорить не стану, буду молчать, — заявил Гилас.

Мне показалось, что спина Геракла, сидевшего перед нами, слегка дернулась, словно от смеха. А, так полубог тоже слушает и посмеивается.

Гилас дулся долго, минуты две, а может и три. Наконец, устав молчать, спросил:

— Так рассказывать дальше-то?

— Давай, — кивнул я. — Только, начни со льва. Вот, говоришь, придушил Геракл льва и решил снять с него шкуру, а шкуру зверюги не брал ни камень…

— Ни звонкая бронза, — радостно подхватил Гилас и принялся перечислять. — А еще ее ни медь не брала, ни кость, ни твердое дерево, ни раковина мидии.

— Ни твой язык, — хмыкнул я, а Гилас поддакнул: — Ни мой язык…

С лавки впереди нас раздалось ржание кентавра, а сзади тоненько хихикали братья Бореады — те самые, что в накидках, скрывающих горбики.

— Ты опять издеваешься?

— Ни капельки, — покачал я головой. — Я все про челюсть никак не пойму — у кого ее выломали? И что за брат?

— Геракл — брат Аполлону по отцу, по Громовержцу, — терпеливо пояснил Гилас. — И Лучезарный посоветовал брату, то есть, Амифитриаду нашему, чтобы выломал у льва челюсть, потому что зубы у него, у льва, крепче и острее любой бронзы.

— Теперь понятно, — кивнул я. — Значит, после победы над львом…

— Немейским львом, — уточнил напарник.

— Ага. Значит, идет это Геракл по лесу, шкурой машет, а навстречу ему твой отец едет, на колеснице, запряженной волами. Так?

— Не по лесу он шел, а по дороге, а шкура у него на плече висела, а отец не ехал, а остановился, чтобы волов напоить…

— Геракл! — окрикнул я своего друга, а тот, обернувшись в полуоборота, спросил: — Чего тебе?

— Если я твоего воспитанника, или кем он тебе приходится? за борт выброшу, ты очень обидишься?

— Ясона спроси, — отозвался Геракл. — Ясон у нас капитан, он за гребцов отвечает. Только предупреждаю, что Гиласа уже два раза выбрасывали. Один раз я сам, второй раз Тесей не выдержал, хотя он парень терпеливый. Выбросим, а он плавать не умеет, спасать приходится. А спасать — так это весла сушить, останавливаться, время терять. Асклепий его отравить обещал, так тоже не подействовало.

У меня промелькнула мысль о наморднике. Или кляп вставить? А может, мне самому стоит засунуть в уши беруши, как Одиссею у сирен? Так воска нет.

— А чего бы ему одному за веслом не посидеть? — поинтересовался я. — Парень здоровый, справится.

— Когда он один сидит, то песни начинает петь, — хохотнул полубог. — А если Гилас песни поет, то Орфей плачет и рвется в море кинуться и утопиться. А Автолик грозится парню язык отрезать.

А ведь дельную мысль сын главного вора подкинул. Отрезать язык — и, никаких проблем. Увы, Геракл поставил меня с небес на землю.

— Но Гиласу резать язык нельзя, ему еще царем становиться, гимны богам петь.

О, боги-олимпийцы! А мне-то казалось, что на «Арго» дедовщины нет. Вот она, изнанка всего ихнего благородства. Посадят новичка на одну лавку с болтуном, чтобы терпел. Котел неподалеку стоит, может, на голову надеть?

Минут пятнадцать, а может все двадцать, мы гребли молча. Даже Орфей, утомленный пением, устало уселся на лавку рядом с Автоликом и принялся менять струну на кифаре. Слышно, как волны бьются о нос корабля и борта и, кажется, поднимается ветер. Жаль, что не попутный, тогда можно было бы отдохнуть от гребли.

— Так вот, я считаю, что мой отец был сам виноват, — вдруг заявил Гилас.

— В чем именно? — обреченно поинтересовался я.

— Тейодамант нарушил третий закон Хирона, — сообщил юнец и снова затараторил. — Первый закон — чтить богов, второй — чтить отца и мать, а третий — чтить чужеземцев и оказывать им гостеприимство. Мой отец не оказал почестей чужеземцу, отказал ему в подарке для Аполлона, поэтому Геракл его и убил. И не только отца убил, но и его воинов, а потом выгнал дрионов с нашей земли.

Хирон, насколько помню, это кентавр. Он еще и законы писал?

— А ты с Хироном знаком? — осторожно спросил я.

— Откуда? — повел плечами юнец. — У Хирона дети царей живут, которых родители от дядюшек и прочих родичей, узурпаторов власти, прячут, чтобы не убили. Я при отце с матерью рос, мне ни от кого прятаться не доводилось. А нынче, как мой дядька власть захватил, я при Геракле, так это еще лучше, чем при кентавре. Чего я в пещере не видел?

— Копыта, например, — вздохнул я.

— Какого копыта?

— Которым Хирон бестолковых учеников учит за болтовню. Ты о законах скажи. Откуда тебе известны законы Хирона, если ты кентавра в глаза не видел? И что там о чужеземцах?

— О законах Хирона нам Тесей с Ясоном рассказывали, они у кентавра учились. Чужеземцев положено чтить, потому что любой человек сам в любой момент может оказаться чужеземцем. Вот, как с моим народом и случилось. Мой отец царь, стало быть, он отвечает за народ, а народ за него. Не оказали гостеприимства Гераклу, теперь на чужбине маются.

Я призадумался. Понятное дело, что Гилас болтун. Но кто он еще? Просто дурак или законченная сволочь?

— А сам-то ты разве не нарушаешь законы Хирона? — поинтересовался я. — Будь я твоим отцом, я бы в Аиде уже сгорел от стыда.

— Чем же я нарушаю? — удивился парень. — Я отцу жертвы приношу. Недавно Гадесу целого барана послал, чтобы Тейодаманту легче жилось. Тьфу ты, не жилось, а существовалось. Какая тут жизнь, если Белая скала тебе прежнюю память высосет, а вода из Леты все начисто отшибет? Когда «Арго» домой вернется, я дядьку убью, верну себе венец царский, тогда и пойду мстить Гераклу. Не один, а с воинами. Сейчас-то какой из меня мститель? Сейчас меня Геракл одним пальцем перешибет. Да и потом вряд ли я силой с Гераклом сравняюсь, так лучше с воинами пойти.

— А вместе с воинами, то справишься? — спросил я, снижая голос до шепота. А вдруг Геракл, который нас слушает, обидится-таки на парнишку, да и выкинет его с корабля, а спасать не станет?

— Не справлюсь, — уныло сообщил Гилас. — Геракл, он всем героям герой. Но мстить все равно придется.

Геракл, все слышавший, опять слегка повернул голову и сказал:

— Я же тебе говорил, что мстить мне необязательно. Если я Гадесу пожертвую сто быков, а жрецы решат, что моя жертва угодна, то ты можешь не мстить.

— А где ты столько быков возьмешь? — усмехнулся Гилас. — Если только у Авгия стада отобьешь. У него, вроде бы, быков больше всех.

— Нет, к Авгию не пойду, — замотал кудлатой головой полубог. — У Авгия конюшни лет пять не чищены, все в дерьме, так что про скотные дворы говорить? Быки, наверное, давно в навозной жиже утонули.

Ха… Стало быть, Авгиевы конюшни герой не чистил? Или пока не чистил? Намекнуть ему, что ли, про очередной подвиг? Впрочем, не стану. Намекнешь, получится «эффект бабочки» и мифа не будет.

— Гилас, ты мне что-то про отца говорил, и про выкуп, который он за твою мать давал, — решил я сменить скользкую тему. — Вроде, целый талант серебра отдал?

— Три таланта! — возмущенно сказал парень. — Что такое талант за мою мать? Тьфу. А три таланта — это столько же, сколько ты весишь. Представляешь?

Я лишь кивнул и мысленно поблагодарил юнца. Значит, если три таланта это мой вес, а здесь (по ощущениям), во мне около восьмидесяти килограмм, то талант и на самом деле двадцать шесть килограмм с небольшим.

— А знаешь, отчего так много? — не унимался Гилас.

— Откуда мне знать?

— Потому что до свадьбы у моей матушки было шесть любовников, — гордо заявил юнец. — Чем больше любовников, тем больше выкуп.

Теперь уже настал мой черед ронять рукоять весла. Ладно, что Гилас держал свою часть крепко.

— А кто любовников считал? — растерянно спросил я.

— Как это кто? — удивился парень. — Дедушка мой считал, отец матери. Они у него на стене висели, на колышках. Все шесть, медом намазаны, чтобы не сгнили до свадьбы и не воняли.

— Любовники дочери? — окончательно охренел я.

— Не сами, конечно, а их головы, — деловито пояснил Гилас. — Тело-то нужно родичам отдать, чтобы сжечь, а головы себя оставлял. А как отец с матушкой поженились, так после свадьбы и головы вернул. А иначе, бывали случаи, что чужие головы присваивали, чтобы цену за невесту набить.

У меня уже не было сил ни спрашивать, ни слушать. Просто греб, силясь представить, как отец ловит любовников (и любовников ли?) своей дочери, а потом отрезает им головы. Как не старался, не смог.

— Саймон, ты не удивляйся, у дриапов обычай такой, — бросил через плечо Геракл. — Если отец застал дочь с парнем, даже за поцелуем, он вправе его убить и отрезать голову. Чем больше голов накопит будущий тесть, тем почетнее для жениха, и тем больше выкуп за невесту.

— А бывает, что и в постели застает? — зачем-то спросил я.

— Так все в жизни бывает, — отозвался Геракл.

— А с дочерью что?

— А что с дочерью-то? — усмехнулся полубог. — Понятно, что ее убивать не станет. Наоборот, гордиться будут. Подумаешь, с парнем легла. Женщина и должна мужчину любить. А мужчины, они мастера женщин, особенно молодых, обольщать. Нет уж, тут должен мужчина думать — тайно прийти, чтобы ласки сорвать или открыто, со сватовством. А что, у вас нет такого? У нас, в Фивах и Аргосе, тоже никто не следит, чтобы девушка до свадьбы себя блюла. Вот, после свадьбы, все по-другому.

Я снова замешкался с ответом. Что имеет в виду Геракл? У нас, это где? В моем мире? Или в том мире, в том городе, где жил этот Саймон, друг Геракла? В моем-то мире нравы достаточно вольные, и отцы, как я понимаю, нечасто (девчонки-то не совсем дуры), но застают в постелях у дочек чужих парней. Дело-то, как все понимают, житейское. Не исключено, что и папка, в своей молодости, еще до свадьбы, забирался в постель к будущей мамке своих детей. Так что, чаще всего отец делает вид, что ничего не заметил (вдруг здесь будущий зять?), в худшем случае — напинает и выкинет парня. Но чтобы убить? Впрочем, и так бывает, но редко, потому что за убийство можно срок получить и дочка тебя может возненавидеть. Но уж головы-то никак не отрезают и на стенках не держат.

Нет, у нас вольностей хватает, нет запретов, кроме моральных, которые никто не соблюдает. Но я никак не думал, что в Древней Элладе царит такая распущенность. Куда боги-олимпийцы смотрят?

Глава седьмая
Жертва Посейдону

Мы шли под парусом два дня и две ночи, так и не отыскав место для стоянки. Ничего, люди привычные, вот только хлеба нет, но вяленой рыбы вдоволь и вина предостаточно. Хуже, что заканчивалась вода, а пить неразбавленное вино и непривычно, и неприятно. А вот куда приставать, чтобы найти реку или источник, никто не знал. Поэтому, как только глазастый Лаэрт, увидел на берегу тонкие струйки дыма, уходящие в небо (а где жилье, там и вода), мы приспустили парус и принялись выгребать к берегу.

Здесь даже не деревня, а целое поселение. Домов или хижин не видно, зато на песке лежат рыбацкие лодки, не меньше двадцати штук, если не больше, сушатся сети.

Верно, жители селения удивились, завидев, как со стороны моря к ним плывет огромная лодка, да еще и под парусом. Но непохоже, что испугались. Или к ним уже приплывали какие-нибудь морские разбойники и для населения стало привычным встречать их появление с оружием в руках? Не знаю, но во всяком случае, туземцы готовились к бою — на берегу столпились люди (одни мужчины!), одетые в шкуры и потрясающие копьями и дубинами. Но мы-то ведь не какие-нибудь пираты, промышляющие грабежом прибрежных селений, а вполне себе мирные путешественники. Может, сумеем все разрешить полюбовно? Аргонавты, как я понял, народ не слишком драчливый. Хотя, за некоторым исключением.

— Братья! — заголосил Ясон, размахивая копьем с примотанной к древку белой тряпкой. — Мы пришли с миром! Мы не тронем ни ваших коров, ни ваших жен и детей. Дайте нам воду, и мы сразу уйдем!

Белый флаг — символ добрых намерений и знак того, что мы готовы к переговорам. Кажется, очень древний символ. Но ответом нам послужили стрелы, запущенные жителями. Штуки три впились в борт рядом с Ясоном, а одна пролетела совсем рядышком с головой нашего предводителя и упала на деревянный настил.

— Дикари! — изрек кто-то из аргонавтов, рассмотревший стрелу поближе. — Наконечники из камня. И человеческую речь не разумеют.

— Варвары, — пронеслось по скамьям с гребцами.

Варвары они или не варвары, но наконечник, будь он хоть из камня или из кости, наносит точно такие же смертельные раны, как и стрела с медным или бронзовым жалом.

По борту «Арго», словно град по стеклу, забарабанили стрелы. Большинство отлетало, не причинив никакого вреда, но некоторые впивались в дерево, а одна, самая наглая, умудрилась влететь в отверстие для весла и поранить Тесея. Рана была так себе, ерунда, но победитель Минотавра от неожиданности взвыл, подскочил и уже собрался хватать свой меч, чтобы в одиночку ринуться в бой и всех победить, но был остановлен Ясоном.

— Тесей, оставайся на месте, — негромко приказал капитан и тот послушно уселся обратно на скамью.

«Ни фига себе дисциплина!» — с восхищением подумал я, еще больше зауважав и Ясона и остальной народ. Мне говорил напарник, что изначально все участники плавания приняли решение безоговорочно слушаться капитана и подчиняться его командам, но я не верил, хотя уже была пара случаев, чтобы убедиться.

— Аргонавты, мы с вами решали, что если придется идти в бой, то только по общему согласию. Мы идем в бой?

— В бой! — заорал мне в ухо Гилас, а остальные искатели приключений завопили: — В бой! В бой!

— Язви их в задницу Медузы Горгоны и копыто Пегаса в придачу!

Ух ты, сильно сказано. Да, а кто это кричал? А, так это я и кричал? То-то смотрю, что после моей «реплики» настала тишина, а аргонавты покачивают буйными головушками и шевелят губами. Не иначе, запоминают…

— Стрелки, приготовиться к бою! — громко скомандовал Ясон. Повернувшись в полоборота, чтобы видеть и нас, и берег, четко уточнил диспозицию: — Бореады, на взлет! Геракл, Диоскуры и Аталанта — с борта. Стрелять по моей команде. В первую очередь выбивайте лучников.

Те двое близнецов, что мне не нравились, вскочили со скамьи, сбросили с себя неуклюжие плащи, прикрывавшие… И не горбы, оказывается, скрывала грубая ткань, а крылья!

Бореады синхронно шагнули к мачте, одновременно взяв колчаны со стрелами и луки и повернулись к Ясону.

— Зет и Калаид, — строго сказал капитан, обращаясь к крылатым братьям. — Не увлекаться и далеко не залетать.

Крылатые невозмутимо кивнули, перекинули ремешки колчанов на шеи и, расправив крылья, без разбега, рванули в небо. Палубная авиация, блин. Нет, покруче будет. Ни один палубный самолет не взлетит с места, ему разбег нужен или катапульт.

— Ни хрена себе, — только и смог сказать я, наблюдая, как крылатые парни зависли над кораблем и наложили стрелы на тетиву.

— Стрелки, пли! — скомандовал Ясон.

И что тут началось. Сверху по толпе били Бореады, а с корабля по варварам засаживали стрелы лучшие лучники Эллады. И хотя Поллукс, вроде бы, уступал Кастору как воин, но сейчас все его стрелы ложились в цель. Да и мой дядюшка, вместе с прекрасной девой, не допускали промахов.

— Бить по лучникам! — продолжал командовать капитан Ясон.

В рыбацком селении искусных лучников не должно быть много. Вот, если бы мы высаживались где-нибудь на севере, где народ привык бить морского зверя, ходить на охоту, тогда да, трудновато.

Варвары дрогнули, их ряды, и без того довольно нестройные, окончательно смешались, а кое-кто уже пустился наутек. Верно, пора начинать высадку. Ну, чего там Ясон медлит? Пора отдать приказ о боевом десантировании. Я уже сам начал ерзать на скамье, намереваясь показать этим нечестивцам, почем фунт миндаля в рыночный день. Но воины-путешественники прекрасно обошлись и без меня.

Высадка «десанта» шла четко. Видимо, все отработано. Аргонавты, как я втайне опасался, не ломанулись всей толпой к борту (этак бы они и «Арго» перевернули), а спокойно разбирали оружие, обряжались в доспехи, надевали на головы шлемы, а потом выстраивались, насколько позволяли борта корабля, в три линии. При этом, часть гребцов оставалась на своих местах, ожидая команды и уравновешивая судно. Мой напарник, деловито отстранив меня с дороги, взял копье из стойки и прошел в третью линию. Как я успел заметить, щиты никто из воинов брать не стал. Да и зачем они, если вражеские лучники уже выведены из строя, а таскать на себе лишнюю тяжесть нет смысла.

Я растерянно посмотрел по сторонам — дескать, а мне-то что делать? но поймал на себе молчаливый и властный взгляд Ясона — дескать, коли безоружный, так и сиди на месте, не дергайся. Ладно, не буду.

— Первая дюжина пошла! — скомандовал Ясон.

Судно слегка накренилось, но скоро раздался всплеск воды, негромкие ругательства первой партии и «Арго» выровнялся.

— Вторая пошла!

И опять легкое покачивание, всплеск.

— Третья дюжина пошла!

Когда десантировалась (уже без кавычек), третья команда, наш капитан приказал:

— Кормщик, Аталанта и Саймон охраняют «Арго». Остальные — за мной.

Кормщик ничего не сказал, я лишь кивнул, зато девушка выразила свое неудовольствие.

— Вот, как всегда. Если из лука бить, так Аталанта, а как в атаку идти, трофеи брать, так не женское дело, — пробурчала девушка, но подчинилась приказу.

В первой «волне» десанта были самые могучие из нашей дружины — Геракл с Тесеем и Диоскуры. Эта четверка еще в воде набрали такую скорость, что остальные герои едва успевали за ними. Выбравшись на берег и, сблизившись с врагом, вся дюжина одновременно метнула в туземцев копья, а потом, обнажая клинки, атаковали тех из туземцев, кто не упал мертвым или раненым, или не успел убежать.

Геракл вломился в поредевшую толпу, словно медведь в малинник, раздавая удары мечом направо и налево. Он не заботился, чтобы кого-нибудь разрубить и мечом махал, будто дубиной, но и этого вполне хватило, чтобы перебить половину туземцев — попасть под удар полубога никому не пожелаю.

Пожалуй, одного полубога было вполне достаточно, чтобы разгромить толпу дикарей, в шкурах и с каменным оружием, но следом за ним ворвались и остальные. Словом, пока вторая дюжина добралась до места сражения, с противником было покончено.

— Саймон, ты смотри, да не засматривайся, по сторонам следи, — заявила Аталанта.

В отличие от меня, ротозея, девушка не теряла бдительности — прохаживалась по «Арго», посматривая по сторонам. И чего она в море не видела? Волны или дельфинов?

Дзиньк! Это прозвенела тетива воительницы, а с правого борта раздался предсмертный крик. Это еще что такое? Мы же уже победили, а нас атакуют?!

Судя по всему, варвары не были такими уж дикарями. Пока мы махали белым флагом, со стороны деревни в море отправилась лодка с вооруженными людьми. Что ж, вполне разумно ударить по противнику с тыла, а по возможности и захватить корабль. Но рассусоливать некогда, воевать нужно!

Не знаю, откуда во мне что и взялось, но я ухватил копье, оставленное кем-то из аргонавтов и ринулся навстречу здоровенного дядьки, совсем голого, но зато размахивающего огромной дубиной.

Дядька с легкой усмешкой наблюдал, как я подбегаю. Видимо, опознал, что перед ним неумеха. Как мне показалось, время остановилось, а я напротив, слегка ускорил движения, да еще и сумел «считать» мысли своего противника. Он подождет, пока я не нанесу удар, отобьет оружие, а потом размозжит мою голову, ее даже шлем не спасет. Но голова у меня одна, нечего ее под дубины подставлять. Ладно, попробуем по-другому. Перехватив копье, словно боевой шест (спасибо другу, когда-то обучившему меня этому хвату), ударил здоровяка тупым концом не в грудь, как тот ожидал, а в колено, а когда он дернулся от боли, уронив вдоль корпуса руку с дубиной, перевернул копье и уже ткнул острием точно в грудь.

Что-то противно чавкнуло, здоровяк открыл рот, закричал, изо рта выступила кровь, но я, словно во сне, вытащил копье и ударил его еще раз, а потом отопнул раненого, роняя его на палубу. И страшно, и противно, и желудок подступает к горлу, рвется наружу, но все потом. Потом…

Так, что там еще у нас?

Тифий, держась одной рукой за кормило, отмахивался секирой от нападавшего на него дикаря, а Аталанта, сменив свой лук на клинок, дралась сразу с двумя туземцами. Не задумываясь о кодексах чести и правилах боя, я ударил одного из врагов девушки в спину, подождал, пока тот упадет и, наступив на труп, вытащил копье и устремился на помощь кормщику.

— Эй, дятел! — окликнул я варвара, зачем-то обидев неплохую птицу. Тот отвлекся на миг, и этого мига хватило, чтобы Тифий разрубил голову туземца.

Медуза Горгона и все отпрыски Ехидны в придачу! Голова парня треснула, как страусиное яйцо, а во все сторону брызнули кровь, мозги, и теперь я уже не выдержал… Правда, сумел-таки опростать желудок не на палубе, а добежал до борта. Герой Эллады, елы-палы… Позор.

— Что это с тобой? — услышал я слегка насмешливый голос Аталанты. — Ты блюешь, словно первый раз в жизни убил своего врага.

Ишь, как она выражается. Воспитанная барышня сказала бы — мол, тошнит, а эта режет правду-матку в глаза. Сказать девушке правду? Нет, лучше не буду. Получится, что друг Геракла, участник великих походов ни разу в жизни никого не убивал? И пусть Аталанта думает, что хочет.

Вместе с девушкой (кормщик стоял у весла) мы освободили палубу от мертвецов. Однако… Их тут было шесть человек. Когда я посмотрел на разрубленную голову, меня опять начало выворачивать. Не знаю, каким чудом удержался.

А вот оружие варваров оставили себе. Это и трофей, и подтверждение того, что мы и вправду сражались. Заодно я присмотрел себе топор. Не слишком тяжелый, удобно лежит в руке. Правда, лезвие сделано из кремня, но очень искусно. Правильно говорил мой коллега-археолог — в эпоху неолита каменные изделия доведены до совершенства. Впрочем, такой красоты я не встречал ни в одном музее, а их излазил немало, что в нашей стране, что за рубежом.

— Умойся, — сказала воительница, показывая мне один из последних мехов с водой и заботливо предложила: — Полить на руки?

— Спасибо, — буркнул я, с наслаждением смывая с себя пот и кровь.

— Тебе спасибо.

— За что? — удивился я. — Если бы ты не заметила дикарей, то есть, варваров, и не пристрелила троих, они бы нас взяли тепленькими.

— Какими? — не поняла Аталанта. — А разве нас можно взять холодными?

— Тепленькими, означает внезапно, или со сна, — попытался я объяснить оборот из другого времени, но не смог. Впрочем, воительница особо не расспрашивала.

— Если бы не ты, то я не справилась бы с двоими сразу, — честно сказала воительница, а потом словно бы спохватилась. — Не забудь как следует вымыть копье и, хорошо бы, чтобы оно успело просохнуть, чтобы Бореады ничего не заметили. Хотя, — горестно вздохнула девушка, — они все равно все заметят.

Копье крылатых братишек? Понятно, отчего оружие осталось на палубе. Дети Борея мне несимпатичны с самого начала, подозреваю, что и я им тоже. Антипатия, штука взаимная. Но нелепо делать трагедию из-за копья, которым мне пришлось колоть врагов?

— А что такого? — удивился я. Пожав плечами, сказал. — Понимаю, что некрасиво брать без разрешения чужое оружие, а что мне делать-то было? У меня своего оружия нет, пришлось брать первое попавшее. Извинюсь перед братьями, всего и делов-то. Ну, и копье обязательно вымою, и высушу. В каком виде оружие взял, в таком и верну.

— Неважно, зачем тебе понадобилось оружие, — сказала девушка. — Если ты взял оружие без разрешения хозяина, тебя нужно убить. Это закон. Как ты мог все забыть? Даже Геракл не сумет тебя защитить, не имеет права.

— Плохо дело, — вздохнул я. И впрямь, коли дядюшка меня не имеет права защитить, так мне труба. Не уверен, что сумею отбиться и от одного-то летучего сына Борея, а уж от двоих-то…

— Не волнуйся, мы сожжем твое тело на самом высоком костре, какой возможен, а я попрошу Геракла, чтобы он позволил мне бросить факел, — сообщила девушка. — А твою могилу я украшу самыми красивыми цветами, какие найдутся в здешних местах.

— Спасибо, утешила, — хмыкнул я совсем невесело.

— Я очень рада, — просияла девушка. — Я так и думала, что тебе понравится, если я украшу твою могилу.

— Украсишь мою могилу, а что потом?

— А потом твой друг отомстит за тебя, убьет Бореадов, — ответила воительница, с удивлением посмотрев на меня. — Или ты считаешь, что твоя смерть должна остаться неотомщенной? Да и Геракл, как я слышала, давно собирался их убить, только повода не было.

М-да, как все запутано. Они имеют право меня убить по закону, зато за меня можно отомстить. Нет, ничего не понимаю.

— А Геракл не может им отомстить до того, как меня убьют? ему это раз плюнуть, а мне в радость, — с надеждой поинтересовался я.

— Нет, что ты, — замахала руками девушка. — Как можно мстить за еще не совершенное убийство?

— Тогда ладно, — махнул я рукой. — Если они меня все рано убьют, тогда зачем я стану мыть их копье? — Повернувшись к кормщику, громко спросил. — Тифий, как ты считаешь, кого из богов мы должны отблагодарить за нашу победу?

Кормщик задумался, потом неуверенно спросил:

— Может, Ареса? Или Афину Палладу?

— А Посейдона? — поинтересовался я.

— А Посейдона, это само-собой, — уверенно закивал старый кормщик. — Мы, как-никак, сражались на корабле, а любой корабль, он под покровительством Посейдона.

Ну вот, все и решено. Я взял злосчастное копье в обе руки и подошел к борту судна.

— Великий Посейдон, сотрясатель морских глубин и владыка морской! — торжественно сказал я. — Благодарю тебя от всей души и жертвую тебе копье, что принесло нам сегодня победу!

Скрипя сердцем (а классное копье-то!) я двумя руками скинул оружие Бореадов вниз, стараясь попасть на набежавшую к борту корабля волну.

Я смотрел, как оружие качается на волнах, думая, что Зет и Калаид, при всей своей неприязни ко мне, не рискнут высказывать претензии за жертву, принесенную Морскому владыке. Но вот возьмет ли бог эту жертву?

Только я об этом подумал, как копье дернулось, словно бы из глубины моря его ухватила невидимая рука, и пропало.

Глава восьмая
Выбор Тесея

Мы с Аталантой переживали из-за сошедших на берег. Отвлечься бы, но не получалось. Даже разговор не шел. Воительница нервно расхаживала туда-сюда, измеряя кораблик от носа до кормы, а я до боли в глазах вглядывался в берег, ожидая возвращения друзей. Один только кормщик, как держал руку на огромном весле, служившем рулем, так и продолжал ее держать, хотя надобности-то в этом не было. Не то у Тифия нервы стальные, не то это просто его форма существования — оставаться на месте, что бы вокруг не происходило.

Я не сомневался, что победа осталась за нами, а иначе на судно уже хлынула бы волна дикарей, которую нам втроем ни за что бы не удержать. Скорее всего, аргонавты добивают врага, а то уже и собирают трофеи. Подумалось — как легко меняется человек. По сути, то что мы сейчас делаем, называется «пиратским набегом на побережье». Мне никогда не нравились ни финикийцы, ни викинги, потому что они грабили простых людей, а вот сейчас мои симпатии на стороне грабителей, потому что они свои, а жители прибрежной деревушки — простые рыбаки, вдруг оказались врагами. Кого, кстати, мы грабим? По моим расчетам, здесь уже должна быть Болгария, стало быть, «братушек»? Хотя, какие в двенадцатом веке до нашей эры братья-славяне? Предки современных болгар придут сюда через тысячу с лишним лет, а пока все мы (я имею в виду славян), теснимся где-то между Балтийским морем и Днепром или между Черным и Каспийским. Гипотез много, но единой версии нет.

— Может, я сбегаю, посмотрю? — предложила Аталанта, кивая в сторону берега. Верно, воительница надеялась, что коли получит мое согласие, так и приказ капитана нарушить легче, но я только покачал головой. Велено оставаться на корабле и охранять — будем охранять.

Аргонавты вернулись в середине ночи. Аталанта, не выдержав напряжения, к тому времени уже спала, да и старик Тифий дремал стоя, у рулевого весла, один я, как неусыпный Кербер, но одноглавый (не к ночи будь помянут) нес службу. Не хочется использовать штамп, знакомый по школьным сочинениям, но на ум приходила одна лишь мысль — «вернулись усталые, но довольные». Убитых нет, тяжелораненых тоже нет, а небольшие раны, ссадины и ушибы на героях заживут быстро, даже и без Асклепия.

Аргонавты возвратились с добычей, хотя какое богатство отыщется в рыбацкой деревне? Но нам сгодилась и сушеная рыба, и козий сыр, и вяленое мясо. А воду решено набрать завтра. Судя по рассказам, мои соратники не стали убивать всех подряд, ограничившись только теми, кто держал в руках оружие, а если успел выбросить, остался жив. Было ли там еще что-то, касающееся женщин, как это бывает при пиратском налете, я не спрашивал, а мои соратники не хвастали. Подозреваю, что все-таки было.

К моей радости, Бореады не стали высказывать претензий из-за копья, хотя я обо всем честно рассказал. Они даже вопросов не стали задавать — а с чего это вдруг понадобилось приносить жертву Посейдону? Вон, трупы за борт выкинули и достаточно, вот тебе и жертва. Возможно, близняшки не захотели связываться с морским богом, или осознавали, что у меня выбора не было, кроме как взять их оружие, но скорее всего, их удовлетворило копье с бронзовым наконечником, оказавшееся среди захваченных трофеев. На него случайно наткнулся Кастор (брат Поллукса) и собирался отдать мне. И не из-за дружеских чувств, а потому, что безоружный соратник обуза для остальных. Что ж, теперь мне пришлось переуступать копье одному из Бореадов, а кому именно — Калаиду или Зету, пусть их отец разбирает, а самому довольствоваться неолитическим топором. Но все-таки, панцирь и шлем у меня есть, а плюс топор — так и совсем хорошо.

Парни усталые и очень голодные. Костер, разумеется, развели, но только для того, чтобы вскипятить воду и заварить травы, вытащенные из мешка Асклепия, а ждать, пока зажарится мясо или сварится похлебка, сил не хватило даже у самого Геракла. Поели вяленого мяса, козьего сыра, запили травяным отваром (на вкус, кстати, очень даже неплох) и принялись заваливаться спать.

Судя по озадаченному виду нашего капитана, тот ломал голову — кого бы оставить за часового? Похоже, Ясон решил поберечь людей, а часовым назначить себя. Решив, что предводителю отдых нужнее, чем мне (признаюсь — днем успел вздремнуть пару часов), а он весь день на ногах, предложил:

— Если хочешь, то я могу покараулить.

— Спасибо, — не стал отказываться Ясон, потом спросил: — Тебе приходилось готовить еду на сорок пять человек?

— Не приходилось.

Да что там, на сорок пять человек! Мне и на пять-то не приходилось. Предположим, похлебку-то я сумею сварить, если кто-нибудь рассчитает нужное количество муки и мяса.

— Тогда на рассвете разбудишь меня, — сказал капитан. — Я приготовлю завтрак, а заодно научу и тебя.

Ночь обещала быть темной и длинной, а еще и холодной, но аргонавты успели заготовить достаточное количество хвороста. А Геракл, как помнится, притащил сюда целое дерево.

Я сидел, смотрел на огонь, иногда подкидывал хворост, а время от времени, для очистки совести, вставал и обходил наш лагерь, иногда прислушиваясь к звукам. Мало ли что. Хотя тутошнее селение аргонавты «замирили», новдруг неподалеку имеется еще поселение, а даже и не одно, и от него уже спешат к нам мстители?

Но пока, вроде бы (тьфу-тьфу), все в порядке. Цикады, конечно, орут, но им и положено орать. Опять пожалел, что мы не завернули в Аравию, не нарвали кофейных зерен, сейчас бы кстати. Сидишь, попиваешь кофий и в огонь смотришь. Лепота.

Вставая с места еще раз, увидел, как один из аргонавтов встает и идет к костру. Кому это не спится? О, так это Тесей.

— Не могу заснуть, — пожаловался сын двух отцов^[6].

Я только подвинулся, освобождая парню место. Тут и жара поменьше, и дым не лезет в глаза. Тесей уселся рядом, взял палку и принялся ворошить угли. Помолчав, поинтересовался:

— Саймон, тебе доводилось делиться тайнами со случайными знакомыми?

Вспоминая, сколько раз в купе поезда или за столиком в ресторане, мне доверялись такие тайны, какие можно услышать только на исповеди, я улыбнулся:

— Мне самому — нет, а вот со мной часто делились сокровенным. Обычно это делали люди, с которыми предстояло скоро расстаться.

Тесей слегка задумался, потом решительно махнул рукой:

— Я знаю, что мы не расстанемся до конца плаванья, но мне хотелось поговорить с кем-то. Ты можешь поклясться, что никому не расскажешь о том, что ты сейчас услышишь?

— Нет, — покачал я головой. — Я же не знаю, о чем ты мне станешь рассказывать, как я могу заранее клясться? Единственное, что могу пообещать, так это то, что не использую услышанное тебе во вред.

Победитель Минотавра опять задумался, но на этот раз думал чуть-чуть подольше.

— Знаешь, мне нравятся твои слова, — сказал Тесей. — Так говорят умные люди. Саймон, я не знаю, из какой ты части Аттики. Судя по выговору, ты мегарец?

Я мегарец? Вот бы никогда не подумал. А я-то себя считал коренным афинянином. В крайнем случае микенцем. Где такая Мегара? Наверное, деревня деревней.

— Но ты наверняка слышал обо мне? Скажи, что говорят о моих женщинах на твоей родине?

И что бы ему эдакое рассказать? Пересказать миф или содержание какой-нибудь художественной книги, где все перевернуто с ног наголову? Впрочем, а кто может сказать, как все было на само деле?

— Говорят, что Тесей не пропустил ни одной женщины, — начал я.

— Нет, не это, — раздраженно прервал меня разрушитель Лабиринта.

— Тогда сам рассказывай, — обиженно хмыкнул я. — Я же не знаю, что угодно услышать великому герою и полубогу. Тем более, что я к тебе в рассказчики не набивался, ты сам попросил.

Мы оба замолчали. Спустя какое-то время Тесей вздохнул и, стукнув себя кулаком по колену, вздохнул, прервав молчание:

— Прости меня. Иной раз я говорю несуразицу и обижаю хороших людей. Скажи — что говорят обо мне, и об… Ариадне?

Чувствовалось, что Тесею с трудом удалось выговорит это имя.

— Говорят, что эта девушка — дочь царя, влюбилась в тебя и дала тебе клубок ниток, который ты разматывал в Лабиринте. А когда ты убил Минотавра, то смог найти обратную дорогу лишь благодаря этой нити.

— А как мы расстались с… этой девушкой?

— На обратном пути вы пристали к какому-то острову, там тебе явился Дионис и сообщил, что Ариадна предназначена ему в жены. И ты, хотя полюбил эту девушку, не смог противиться воле богов. Ариадна вышла замуж за Диониса, а ты продолжил свой путь. Но из-за своей потери ты вернулся под черным парусом, хотя обещал победить и вернуться под белым. Царь Эгей, твой отец, увидев, что парус на корабле черный, решил, что ты погиб и бросился с утеса. Все так?

— Все было так и, не так, — сказал Тесей. — Я плыл под черным парусом, потому что другого на критских судах просто не было. А мой отец не бросался со скалы, его столкнули.

— Но ты отправился на Крит вместе с юношами и девушками, чтобы убить Минотавра?

— Я отправился туда, как часть дани, которую Афины должны выплачивать Криту, — усмехнулся Тесей. — Крит берет дань со всех покоренных городов. Каждый год мы отдаем критянам зерно, вино, сыр, овец, а еще талант серебра. Если не отдать дань, то Минос присылает сто кораблей с воинами, тогда они заберут всю молодежь, а наши города сожгут. А еще один раз в семь лет каждый город отдает Миносу семь своих юношей и семь девственниц. Когда я пришел из Трезена, где меня воспитывал дед, к своему отцу, как раз и метали жребий — кому стать жертвой. Чем сын какого-то мелкого царя лучше сына ремесленника, если речь идет о дани великому Миносу? Чтобы воевать с Критом, нужны корабли, а у нас их нет и никто не умеет строить.

— Но «Арго»-то построили, — возразил я, кивая через плечо на море, где стоял на якоре наш кораблик.

— «Арго» строили почти десять лет. Возможно, строили бы и дольше, если бы Гера не послала нам Тифия, проведшего половину жизни в плену у финикийцев, научившегося строить корабли. Но «Арго» уступает в скорости любому критскому кораблю, где на веслах сидит по сто человек. С критянами не хотят связываться даже финикийцы, потому что суда подданных Миноса имеют жесткие клювы, пробивающие любой корабль. Так что, дружище Саймон, я не мог противиться жребию. К тому же, противиться жребию означало противиться воле богов.

Если бы меня принесли в жертву покровителям Крита — моему отцу Посейдону или матери Гее, я не стал бы противиться. Но нас привезли, чтобы принести в жертву Минотавру — мерзкому выродку, рожденному от соития женщины и быка. Когда я узнал о том, кто такой Минотавр, то поклялся именем своего божественного отца, что убью чудовище и верну домой целыми и невредимыми своих спутников.

Крит — очень красивый остров, но Кносс — самое мерзкое место из всех, что мне приходилось видеть в своей жизни. Нет, внешне все выглядело замечательно — высокие крепостные стены, чистые улицы, огромный дворец Миноса и каменные дома, утопавшие в зелени. Вокруг города растут оливковые деревья, виноградники, разбиты пашни. На холмах пасутся овцы и козы. Крит — владыка морей и все жители там счастливы. Я не увидел ни нищих, не бедняков. Даже простые критяне, одетые в длинные хитоны, вышитые серебряными нитками, в Афинах сошли бы за вельмож. Но как можно поклоняться деревянной корове, в которой жена правителя наслаждалась любовью быка? Вот ты, Саймон, чтобы сделал, если бы узнал, что супруга тебе изменила?

— Не знаю, — честно ответил я. — Есть несколько вариантов: я мог бы выгнать жену, уйти сам. В крайнем случае, мог бы убить. Но мог бы и простить. Все зависело от того, почему она изменила, и насколько я люблю свою жену.

— Но ты бы не стал хвастать изменой жены на каждом шагу?

— Разумеется, нет, — хмыкнул я. — Если бы стал хвататься изменой жены, кем бы я выглядел?

Тесей покивал, а потом принялся рассказывать историю, хорошо известную взрослым читателям мифов, но которую обычно опускают учителя, преподающие историю Древней Греции.

— Супруга Миноса — мне даже не хочется вспоминать ее имя^[7], воспылала страстью к прекрасному белоснежному быку, пыталась ему отдаться, но тот предпочел царице простую корову. Тогда жена правителя приказала великому изобретателю Дедалу сделать деревянную корову, покрытую шкурой, а сама влезла внутрь. Теперь уже бык не смог обойти вниманием.

— А как же запах? — перебил я героя. Все-таки быки избирают временную подругу не только глазами, но и носом.

— А что запах? — не сразу понял Тесей, потом сообразил. — Дедал был великим изобретателем. Он намазал деревянную корову и царицу какой-то мазью, чтобы она пахла, как самка во время течки.

— Умный он, этот Дедал, — сказал я для поддержания разговора.

— Ага, — согласился Тесей. — Так вот — после спаривания с животным царица понесла и, поначалу все радовались будущему наследнику Крита, но когда родился младенец с головой быка, все пришли в ужас. Если бы этот бык оказался Посейдоном, тогда одно дело, но животное было простым быком. Минос мог бы казнить супругу, но он начал хвастать ее поступком, повелел поставить деревянную корову рядом с храмом Деметры и приносить ей дары, а Дедалу приказал выстроить новый дворец, достойный быка Миноса — Минотавра.

Дедал исполнил приказ повелителя и всего лишь за пять лет отстроил дворец, которого никто раньше не видел. Он сравним лишь с дворцами фараонов в далекой Кеми. Если посмотреть сверху, то он напоминает лабрис^[8]. Оттого-то дворец и назвали Лабиринтом. На первом этаже расположены комнаты Минотавра — запутанные коридоры, тайные переходы, где даже опытные слуги не могли найти выхода, на втором — покои правителя и его супруги, а на третьем — жилье Ариадны, дочери Миноса и великой жрицы матери Геи.

Юноши и девушки из дани предназначались Минотавру. Их по очереди запускали в переплетение комнат и коридоров, а чудовище поджидало свою добычу, убивая каждого из заблудившихся в Лабиринте. Но если ты услышишь, что бык Миноса их пожирал, не верь. Но Минотавр предпочитал убивать не сразу, а вдоволь поиздеваться над своей добычей. Он мог вспороть брюхо, вытащить из живота кишки, а потом растянуть их по всему Лабиринту и наслаждаться стонами умирающего. Очень любил выкалывать глаза, ломать кости. Девушек лишал девственности с помощью амфоры с разбитым дном.

Живую дань вначале приводили на пир, который давал Минос своим вельможам, а уже потом выпускали к чудовищу. Вот на этом пиру меня и увидела Ариадна, влюбилась в меня, а я в нее.

Я понимал, что у нас нет будущего с этой девушкой. Мне предстояло умереть, а ей властвовать. И я решил первым отправится в Лабиринт, чтобы погибнуть. Увы, я понял, что не смогу сдержать клятву и не верну своих соотечественников домой. Когда уходил, меня догнала Ариадна, дала мне клубок ниток и меч. Веришь, Саймон, я никогда раньше не видел таких мечей. Он был цвета ночного моря, прочнее, чем бронза, но не такой хрупкий и, гораздо острее. И он был не в локоть длиной, как наши клинки, а почти в руку. Ариадна сказала, что этот меч хранится в ее семье после гибели полубогов, что жили когда-то на Крите, до прихода туда людей.

А дальше просто… Я шел, разматывая клубок, пока не встретил это чудовище. Минотавр даже не успел нагнуть свою уродливую башку, как я снес ее этим мечом. Вначале я собирался вынести голову Минотавра и показать ее Миносу, но понял, что в этом случае меня просто убьют. Когда я вернулся, была глубокая ночь, стража напилась и спала. Я собрал своих людей, отыскал Ариадну и мы побежали в порт, сели там на корабль и вышли в открытое море. К тому времени, пока нас хватились, мы уже были далеко.

— А как вы управились с кораблем? — поинтересовался я. — Как ты говорил, корабли у критян стовесельные, да еще парус, а вас, включая царевну, пятнадцать человек.

— О, Минос делает большую ошибку, посадив на весла рабов, — усмехнулся Тесей. — Они сидят, день и ночь прикованные к веслам. Достаточно было Ариадне взойти на судно, отдать приказ, как корабль устремился вперед. Но когда гребцы выдохлись, мы решили пристать к одному из островов.

Я обещал гребцам, что когда они доставят нас в Пирей, то дам им свободу, но пока не стал их расковывать. (И это правильно. Я тоже подождал бы, а иначе, неизвестно, как себя поведут бывшие рабы, став свободными в один миг.)

Мы с Ариадной стали мужем и женой еще на судне, на берегу отыскался алтарь какого-то неизвестного бога, а теперь нам нужно было принести супружескую клятву перед олимпийцами. Мы уже взялись за руки, как появился Дионис со своей свитой и заявил, что Ариадна совершила два преступления. Во-первых, она помогла убить собственного брата, а во-вторых, будучи жрицей Геи, она не имела права становится чьей-то женой, потому что должна принадлежать богине еще пять лет.

— Дионис потребовал, чтобы ты отдал ему свою жену?

Тесей снова умолк, опять поворошил угли в костре, потом сказал:

— Дионис сказал, что боги предоставляют мне выбор: либо я приношу в жертву Ариадну, чтобы она могла искупить кровью свои преступления, либо отдаю в жертву всех тех, кого я спас и пообещал вернуть домой.

Дальше можно не рассказывать. Коль скоро Ариадна не прибыла в Афины вместе с Тесеем, то выбор героя очевиден. Прав ли он, пожертвовав жизнью любимой девушки взамен тринадцати прочих жизней? Да, он избрал меньшее зло. Тесей ни в чем не виноват, но всю жизнь будет жить с чувством вины.

Глава девятая
Медные птицы

Собирался рассказать, как был потрясен и испуган страшным рассказом Тесея, подобно тому, как некогда был потрясен один из литературных героев рассказом лучшего друга, повесившего на дереве собственную жену, но не стану. Меня самого никто не ставил перед таким страшным выбором и осуждать других — дело неблагодарное. Но и оправдывать тоже никого не собираюсь. Словом — пусть каждый Сизиф катит в гору свой собственный камень, а свой камень я стану катить сам. Меня больше интересовало — что за меч дала Ариадна герою, кем и из какого металла он был выкован и куда девался после гибели Минотавра? На ум сразу же приходили атланты с их развитой цивилизацией, но Атлантида, если и существовала, погибла во времена исчезновения мамонтов, а родственники слонов исчезли, дай бог памяти, не то десять, не то пятнадцать тысяч лет назад. Ну, применительно к нынешнему тринадцатому или двенадцатому столетию до нашей эры, поменьше, но все равно, за семь тысячелетий, не сохранится ни один меч, даже стальной.

Сам Тесей на мой осторожный вопрос только пожал плечами — дескать, до меча ли ему тогда было, а куда пропал, не упомню. Вполне возможно, что герой оставил клинок на том острове, где его прихватил кто-нибудь из свиты Диониса и теперь где-нибудь бродит пьяная менада, вооруженная мечом атлантов. Но скорее всего, оружие так и осталось лежать на земле, покрываясь пылью и прорастая культурным слоем и когда-нибудь археологи его отыщут, поместят в каталоги и защитят кучу докторских диссертаций.

Был у меня и еще вопрос. А почему, собственно говоря, с требованием о жертве явился именно Дионис? Какое дело (чуть не сказал — собачье) богу вина до правонарушений жрицы Геи? Понимаю, Гея доводится прабабушкой главному виноделу, но все равно, с каких пор Бахус исполняет ее поручения?

Впрочем, надеюсь, что все мои вопросы рано или поздно разрешатся. А нет, то по возвращению домой (вернусь?), зароюсь в книги и все ответы отыщу там. В самом же крайнем случае придется додумывать. А пока есть и иные дела и забивать голову лишними думами не стоит.

Солнышко слева, а кругом морем. А я нынче назначен впередсмотрящим. Сложно сказать, для чего на «Арго» он вообще нужен — рифов здесь нет, встречных судов никто никогда не видел, но старшим товарищам виднее. Ежели, например, узрею впереди землю — какой-нибудь островок, то должен сообщить о том до того, как мы в нее врежемся. Шучу. Вообще, насколько помню уроки географии, в этой части Черного моря островам взяться неоткуда. Но, кто знает, может, три тысячи лет назад здесь и были какие-то острова? Не следует забывать, что плывем-то мы не по Черному морю, а по Понту Аксинскому, еще не ставшему «гостеприимным» и что здесь сейчас творится, один лишь Зевс ведает, если он и сам о том не забыл. У олимпийцев, хотя они и боги, провалы в памяти случаются.

Море спокойное, кое-где покрыто беленькой пенкой, словно пасущимися овечками, с которыми играют черноморские дельфины. Смотришь и душа радуется, будто и не случилась вчера с нами некая пакость, когда при ясной погоде — на небе, не то, что тучи, а даже облачка не было, налетел резкий ветер, едва не унесший за борт самого Ясона и, чуть не отправивший к Посейдону наше суденышко.

Ветер бесчинствовал недолго, а когда улетел, хлынул дождь, потом посыпался град.

Когда все закончилось, то мы, вымокшие до нитки, избитые градом, словно бродячие собаки, обнаружили, что на «Арго» сломаны три весла, руль, а мачта будто пополам перекушена. Счастье, что ее верхняя часть улетела куда-то в море, а не брякнулась нам на головы. Парус изодран, словно хитон на пьяном сатире, а еще нас отнесло куда-то в открытое море. Слишком-то далеко унести не должно, ночью сориентируемся по звездам и вернемся к берегу, но если попадем без руля в какое-то течение, тогда хуже.

Пелий и его брат Телемон полушутя-полусерьезно предлагали побить близнецов Зета и Калаида. Как-никак, из-за их папаши мы нынче безвинно страдаем. Дескать, если бы они были порядочными детьми, то уговорили бы родного отца не причинять вред ни кораблю, ни путешественникам. Бореады вяло отругивались — мол, папу они ни разу в жизни не видели, а вообще, здесь побывал не Борей, а его брат Нот, южный ветер, хотя и доводящийся им дядюшкой, но родственных чувств ни к кому не питавший, а если кто желает подраться, так они всегда готовы. А вообще, если уж кто и должен отвечать, так это детишки властителя морей.

Детишки Посейдона, которых среди нас было минимум четверо (я знаю Тесея и Телемона), дружно заржали и предложили Бореадам развести на корабле костер, чтобы просушить крылья. Мол — как же иначе будете убегать, если дядюшки всерьез разгневаются на своих племянников?

А тут и я, не от большого ума решил сообщить, что дети за отцов не отвечают. И что тут началось! На меня дружненько ополчились все аргонавты, вспомнившие, как боги мстили детям за грехи отцов. И Кадма вспомнили с его потомством, и даже Зевса, который, вроде бы, страдает из-за дел, сотворенных его отцом Кроном. Правда, за что именно приходится отдуваться Зевсу никто не вспомнил, но порешили, что что-то такое да было. А мне напомнили, что хотя я и прикрываюсь именем Саймон, то это вовсе не значит, что боги забыли о потомке титанов по имени Менойтий.

Выпустив пар, народ посмеялся и принялся исправлять нанесенный урон. Часть весел пришлось использовать как стройматериал (я бы сказал, как доноров, да слова еще такого нет) для ремонта мачты и руля, оставшиеся в целости перераспределили. Парус заштопали, как смогли, насадили заплат. Я потому и оказался впередсмотрящим, что Лаэрт вызвался латать парус. Мол, на Итаке у него есть лодка, так что, дело знакомое.

Мачта, конечно же, по сравнению с прежней, получилась неказиста и низковата и парус маловат, но все равно, даже маленький парус способен ловить ветер.

Как я уже говорил, солнышко пока слева, а вот что там такое, чуть ниже солнца? Облако или тучка? В чем я абсолютно уверен, что это не медведь… Кажется, тучка, только какая-то странная. И не черная, а непонятного цвета — переливается и блестит, словно медный пятак. Точнее — множество начищенных пятаков. А еще — не слишком ли быстро тучка увеличивается в размерах? И у нас скорость небольшая, да и облака с тучами так быстро по небу летать не могут. Нет, определенно она мне не нравится.

Повернувшись, позвал нашего капитана:

— Ясон! — А когда тот пришел, поинтересовался. — Как считаешь, на что это похоже?

Капитан только пожал плечами, предположив:

— Если бы туча была черной, сказал бы, что это похоже на стаю птиц или летучих мышей.

— А что за птицы медного цвета? — подумал я вслух.

Мы переглянулись. Кажется, в голову пришла одна и та же мысль — что это за крылатые твари. Ясон немедленно метнулся к корме и вскоре на носу уже стоял единственный человек, уцелевший при встрече с этими бестиями. Медные клювы, крылья и когти. Стимфальские птицы, которые во много опаснее любых гарпий.

Мы уже втроем всматривались в ясное небо, на фоне которого блестели медью уже не тучи, а вполне различимые существа с крыльями.

— Вот они, снова встретились, — вздохнул Геракл. — Стало быть, не всех я их у Стимфала перебил, не всех. Эх, братец, ну на кой ты их создавал?

До меня не сразу дошло, о каком братце сказал Геракл. А, так это он об Аресе, боге войны. И впрямь, на кой хрен богу понадобились медные птицы-убийцы, если он их нигде не использовал? А может, маленький Арес сделал себе игрушки, а потом о них и забыл, когда вырос, а птички взяли, да одичали? Что ж, такое вполне могло быть.

— Ясон, сейчас они начнут метать перья, а перья у них такие, что могут и щит пробить.

— Геракл, ты с этими птицами уже имел дело, ты и командуй, — сказал Ясон, уступая на время власть.

Геракл кивнул, перевел взгляд на меня:

— Саймон, тебе здесь нечего делать. Бери мою шкуру, Гиласа и прикрывайте кормщика.

Я пошел за шкурой Немейского льва, как в спину меня толкнул рев полубога:

— Бореады, готовьтесь к полету, птицы летят!

Зет и Калаид синхронно сбросили накидки, потянулись к колчанам, а потом одновременно ударили друг друга кулаками в лицо и зашипели, словно являлись не детьми ветра, а сыновьями змеи. Чего это они? Забирая шкуру, лежавшую около мачты, я косил глазом на Бореадов, силясь понять, в чем же дело? Но тут до меня дошло — дети северного ветра и непревзойденные лучники, после боя с береговыми варварами расстреляли все стрелы и не озаботились пополнить колчаны! Скорее всего, Зет понадеялся на Калаида, Калаид на Зета. Что ж, лопухнулись братишки, но и так иной раз бывает. Но не исключено, что братьям просто негде было пополнить запасы. Отыскать свои стрелы после сражения почти нереально, новые наконечники негде взять, а если и существует некий запас, то в море соорудить древки просто негде.

— Гилас, где твои стрелы? — пихнул я напарника, который, как и другие, пялился в небо. А ведь знаю, что у него и лук есть, и стрелы. Хочет юноша быть похожим на Геракла, но вот возможности проявить себя пока нет.

— А? — округлил парень и без того круглые глаза, становясь похожим на рыбу.

— Быстренько отдай свои стрелы Бореадам, а мы с тобой идем прикрывать Тифия, — приказал я, демонстративно потряхивая львиной шкурой.

К счастью, Гилас не стал спорить, доказывать, что стрелы ему самому нужны (иначе заработал бы плюху, честное слово), а просто кинулся к своему колчану и отдал его близнецам. Еще кто-то из аргонавтов, понявший, в чем дело, бросил полный колчан в сторону братьев. Вот, теперь крылатым можно взлетать и начинать бой.

Эх, если бы не заморочка с пустыми колчанами, Бореады взлетели бы чуть пораньше, вполне возможно, сумели бы остановить атаку птиц еще на подлете.

— Лучники — товсь! — загремел голос Геракла, словно отдаленный раскат грома. — Остальным — укрываться щитами и прикрывать лучников! Лучники, бейте в пузо, оно мягкое!

Мы с Гиласом встали с двух сторон от нашего кормщика, вытянули руки и растянули над головой Тифия шкуру немейского льва, защищая старика от птиц.

Я ждал, что крылатые твари начнут пикировать башкой вниз, словно штурмовики, наносящие удары по колонне с вражеской техникой, но птицы словно бы зависали в воздухе, а потом начинали махать крыльями, из которых полетели перья. Эти перья, ярко блестевшие на солнце, словно стрелы летели вниз, вонзаясь в палубу и, пробивая насквозь щиты.

— Ехидново семя! — услышал я сдавленную ругань Гиласа, потом тяжкий вздох.

Кто это юнца ругаться-то так научил?

Одно из «перышек» ударило по шкуре льва, подскочило, потом слегка «чиркнуло» парня по левой руке, оставив царапину и он, уронив раненую руку вдоль туловища, удерживал тяжелую шкуру только правой. Я видел, что ранение пустячное, даже крови нет, но Гилас уже принялся страдальчески закатывать глаза.

— Держись! — приободрил я товарища, а когда увидел глаза юнца, в которых отражались страдания умирающего, принялся декламировать: — Держись, мой мальчик: на свете два раза не умирать. Никто нас в жизни не может вышибить из седла!

— Ты о чем, Саймон? Из какого седла? — оторопело спросил Гилас, явно забывший о своей «смертельной» ране.

— Такая уж поговорка у Геракла была, — бодро закончил я строчку, переиначив слова выдающегося поэта^[9].

— Львиную шкуру ровнее держите, бараны морские, — неожиданно изрек Тифий.

Я чуть не прыснул от неожиданности. Обижаться на строго кормщика глупо. Он разговаривал редко, но мог и Ясону сказать пару ласковых, а на днях назвал самого Геракла толстяком, из-за которого корабль способен пойти ко дну.

Кого другого полубог мог бы и убить за подобное оскорбление (толстяком Геракл не был, а вот тяжелым — да), но от кормщика стерпел.

К тому же, ужасно понравилась фраза старого кормщика. Хоть прямо сейчас бери и вставляй в «Илиаду». А может, мне самому попробовать поговорить гекзаметром?

— Льва немедийского шкуру схвати, о мой отрок безмозглый, — начал я, но Гилас, снова собравшийся умирать, проблеял, словно обычный баран, а не морской и пришлось прикрикнуть на парня, перейдя на низкую прозу:

— Двумя руками шкуру возьми и повыше ее подними! Не видишь, она Тифию на глаза налезает? Сейчас урулит он нас куда-нибудь, в дупло к Полифему.

Пока мы препирались и смешивали стихи Гомера со строчками Симонова, рядом с нами и в небе, над нами, шел бой.

Я поначалу думал, что творения Ареса — создания безмозглые. Ан, нет. Мозги у них есть, да еще какие! Атакуют умело, стараясь не подставляться.

Правильно оценив появление нашей «авиации», медные птицы разделились на две боевые группы. Та, что поменьше, атаковала Бореадов, пугая близнецов медными клювами, отчего крылатым братьям приходилось не столько стрелять, сколько уворачиваться от ударов, а то и удирать, выписывая по небу замысловатые виражи. Я уже не раз задавал себе вопрос — как это дети Борея умудряются летать по небу на таких маленьких крылышках, что противоречит и физическим и биологическим законам, но ответа так и не нашел. Летают, и ладно. Птиц не сбивают, но, по крайней мере, отвлекают от нас часть неприятельских сил.

На палубе дела шли неплохо. Щитоносцы, умело прикрывали товарищей, а лучники посылали в небо стрелу за стрелой, поражая самых настырных пташек, приблизившихся к нам ближе, чем оно того стоило. Нам повезло, что брюшки у птиц оказались не бронированными. Видимо, их создатель не думал, что кто-то осмелится давать отпор и сбивать его творения. А Геракл, с его огромной силой и меткостью, умудрялся пробивать даже «бронированные» места — и головы и крылья.

Но все-таки, время от времени то одна, то другая птица прорывалась и засыпала моих товарищей медными, заточенными до остроты бритвы перьями. И не каждое перышко застревало в досках или впивалось в палубу. Вон, у Тесея из плеча торчит медное острие, а победитель Минотавра, словно бы не замечает ранения, прикрывая щитом своего напарника, стреляющего из лука. А тут на палубе лежит парень, имени которого я не знаю, а возле него суетится Асклепий, перевязывающий грудь. Я чуть было не бросился на помощь, но, увы, надо было прикрывать Тифия, это важнее.

— Эй, потеряшка таврическая, тебе ногу не жжет? — услышал я голос кормщика.

Не враз и понял, кто у нас «потеряшка», да еще и «таврическая», потом осознал, что это я и есть. Ишь, как он образно! А что у меня с ногой?

Ох ты, Медуза Горгона и Колосс Родосский в придачу! Оказывается, в мое бедро угодило перо, а теперь из ноги торчит только его хвостик. Или, как правильно-то — очин? Вот тебе раз…А я тут стою, ничего не замечаю, а у самого под ногами уже натекла целая лужа крови. И что теперь?

— Эй, малек из царской семьи, шкуру бросай и кормило держи, — буркнул Тифий, показывая Гиласу на руль.

— А птицы? — робко возразил паренек, на что кормщик только махнул рукой: — Перво-наперво товарищу нужно помочь, а уж потом все остальное.

Львиная шкура полетела на палубу, а Тифий дал указания Гиласу:

— Вон, видишь спереди волна идет? Так правь судно поперек волны, и все дела.

Я почувствовал, что начинаю слабеть, поэтому позволил себе улечься на палубу.

— Ну-ка, заморский чудак, дай-ка гляну, — проговорил Тифий, а затем, без всякого предупреждения, без церемоний вытащил медное перо из моего тела. Послушав все то, что я высказал, старик уважительно покрутил головой. — Вон как умеешь… А я таких слов ни у финикийцев, ни у троянцев, даже у чернокожих нубийцев не слышал.

— Он тут недавно Геракла к какой-то матери послал, так Амфитрид до сих пор думает, куда идти, — наябедничал Гилас.

Мне стало слегка стыдно за «недозволенную» речь и я вздохнул:

— Поднахватался, пока у тавров в плену был, теперь лезет из меня всякая дрянь.

— Хорошо, что она из тебя лезет, хуже, коли дрянь в тебе остается, — совершенно серьезно сказал кормщик, прощупывая мою ногу. — Только, когда она из тебя лезть начинает, в сторонку отходи, чтобы других не задело.

А вот теперь мне стало совсем стыдно. Захотелось провалиться сквозь палубу, и утопиться в негостеприимной море.

— Прости, это я не нарочно, — повинился я перед стариком, а тот лишь кивнул: — Понимаю, что когда в тебе вершок меди сидит, то и не так вывернет.

— Может, Асклепия позвать? — предложил Гилас.

— Можно и Асклепия, только к чему? — пожал плечами старик, вытаскивая откуда-то свой мешок. Покопавшись, достал оттуда узкую полоску холста, свернутую в рулон и принялся бинтовать мою ногу. — У целителя нашего сейчас дел невпроворот, пусть себе лечит. А тут, рана, хотя и глубокая, но неопасная, кость цела. Крови ушло много, так ведь Асклепий-то кровь назад не вернет, верно? Сейчас перевяжем, пару дней полежишь, вина попьешь, с недельку похромаешь, а потом можешь по девкам бегать.

— По наядам он бегает, — слегка завистливо хихикнул Гилас.

— А по мне, так без разницы, будь она хоть наядой, а хоть дриадой, — философски заявил старик и вынес заключение. — Главное, чтобы хвоста не было и дышала. Ежели, все на своих местах, значит девка.

Глава десятая
Поцелуй Аталанты

Мы все-таки сумели отбиться, уничтожив почти всех летучих тварей. Может, штук пять «птичек» и уцелело, но они теперь не представляют угрозы для проплывающих путешественников. Надеюсь, со временем морской воздух и сырость сделают свое дело, добив уцелевших.

Правда, нам и самим изрядно досталось — из сорока пяти членов команды человек двадцать получили ранения — у кого полегче, у кого-то потяжелей, и Асклепий твердо сказал (почти приказал!) Ясону срочно идти к берегу. Дескать — раненых много, а воды мало, а еще и жара, да такая, что даже бывалый Тифий изнемогает. Так что, если не пристанем, то денька через три половина команды превратится в покойников, а мертвецов на весла не посадишь. И так уже есть опасение, что одного из наших живым до берега не довезем, поэтому, не стоит усугублять.

Ясон, человек умный, все понимает, только вот, куда плыть? И дело не только в раненых (герои, чего с ними станется, а кто умрет, значит так угодно Мойрам), но надо и корабль подремонтировать, мачту поставить новую, весла вырубить. Еще неплохо обновить запасы стрел. Наконечников, благодаря медным перьям, теперь много, но к ним еще и древки нужны.

Где он, ближайший берег? Тут и наш старый кормщик Тифий, ни разу не бывавший в этих водах, помощник плохой. Вроде бы, о приближение берега должны извещать чайки? Так где они, чайки-то? Или их всех медные птицы поизвели?

Капитан подошел советоваться с Гераклом, как с самым бывалым членом команды, но наш полубог только пожал плечами. До этих мест он тоже покамест не добирался, хотя и слышал пророчество, что ему суждено пойти в Кавказские горы, чтобы освободить Прометея. Кавказ, как известно, где-то в этих местах, рядом с Понтом, но вот где именно, никому неизвестно.

— Саймон, ты же у тавров был, совсем рядом, — обратился ко мне Ясон. — Может, посоветуешь, куда плыть?

Вот уж, нашел советчика. Разумеется, я не сомневался, что если мы плывем по Черному морю, то рано или поздно пристанем к какому-то берегу. Вопрос — а плыть-то сколько? До Крыма или, скажем, до Керченского пролива, далековато, не дотянем, пусть каждый второй аргонавт и сын какого-нибудь божества, а каждый третий — внук или правнук двух божеств сразу, но тела-то у всех вполне человеческие.

Но если пораскинуть мозгами… В принципе, шквал не мог забросить нас слишком далеко в море, стало быть, мы должны сейчас находиться где-то в территориальных водах нынешней (то есть, будущей) Болгарии. Крайний случай — милях в ста— ста пятидесяти от Румынии. Как бы угадать, чтобы вернуться в Румынию, а не отправиться в Крым? Нет, если пойти до Крыма, еще куда ни шло, а если «резанем» до Батуми? До Тавриды, так километров триста, а до Батуми, то есть, до Колхиды, так тысяча с лишним. Триста, супротив тысячи, ерунда. Но все-таки, если мы не поперек, а вдоль моря пойдем? Геракл-то, конечно выживет, отыщет гору, к которой прикован титан (вроде, он мой родственник?), а остальные? Вон, хотя и перевязал меня кормщик, но рана может и нагноиться, а что потом?

Пожалуй, в моем мире, получи я такое ранение, да без обработки, в абсолютной антисанитарии (тряпки, вытащенные кормщиком из мешка, вряд ли кто-нибудь кипятил), точно бы рана загноилась, и я сейчас лежал бы с температурой за тридцать девять, ожидая приезда «скорой» с антибиотиками, а нынче, не то, чтобы хоть бы хны, но в обморок не падаю, веслом гребу, да еще и по сторонам смотрю.

Так что ребятам-то подсказать?

— Давай туда, — показал я большим пальцем за борт, в сторону заходящего солнца. Кажется, солнце должно заходить в сторону моря? Или наоборот, оно оттуда всходит?

— А почему туда? — недоверчиво спросил Ясон.

Не станешь же говорить капитану, что если не знаешь, куда плыть, то какая разница, в какую сторону поплывешь? Поэтому ответил туманно:

— Я перышко кинул, оно направление показало.

— Перышко?

— Перышко, которое мне птица страшная в бедро засадила, погадал, куда идти, а оно направление показало. Мол — гребите, парни, там берег будет, там и река рядом.

Ясон только погладил бородку, сделавшись еще больше похожим на капитана Немо, обдумывающего — сразу ли потопить английский фрегат, или попозже, пожал плечами и отправился на корму давать указания Тифию.

Гребли мы час, два, а потом старый кормчий, уступив руль Ясону, начал делать какие-то странные и непонятные вещи — привязав к веревке кувшин, принялся забрасывать его в море, а потом пробовать воду. Попробовал тут, с одного борта, перешел на другой, забросил кувшин подальше, опять попробовал, словно дегустируя, прополоскал рот, прислушавшись — а что скажут рецепторы на языке и нёбо, выплюнул воду и махнул Ясону, разрезая ребром ладони воздух слеванаправо, показывая, чтобы тот слегка повернул руль.

Спустя полчаса Тифий взял очередную пробу, прополоскал рот и, кажется, остался доволен. Елы-палы и Афина Паллада в придачу, так старик же устье реки ищет. Вернее, он его уже отыскал. И как это я сразу не догадался? Ну, кормщик, ну дает! Тифий — морской бродяга, способный отличить пресную воду от морской по ее оттенку, отыскать в соленой воде легкий намек на то, что в нескольких милях отсюда в соленую воду добавляется пресная. Любопытно, старик тоже сын какого-нибудь морского божества, заполучивший талант на генетическом уровне, или это результат жизненного опыта?

Не так и скоро, но и недолго, мы пристали к берегу. Те, кто способен ходить, выбирались самостоятельно, а увечных снимали товарищи.

Геракл, как самый здоровый, перенес меня за борт и бережно передал на руки Кастора и Поллукса. Дети Леды уже собрались тащить мою тушку на берег, но вмешалась воительница.

— Посадите-ка Саймона мне на спину, — сказала Аталанта, поворачиваясь к братьям. — А сами примите Флианта.

Я попытался возразить — дескать, сам как-нибудь доковыляю, здесь мелко, волной не собьет, но меня никто не послушал, усадив на закорки девушки. Диоскуры же приняли от Геракла другой груз — труп Флианта, заполучившего медное перо в грудь, прямо в сердце. Увы, даже Асклепий не всегда сумеет помочь. Удивительно, что Флиант протянул целый день, а не умер сразу.

— Держись за плечи, — велела воительница и сразу же пригрозила. — Станешь за грудь хватать, в воду скину.

Я прижался к горячей спине Аталанты (кстати, она нынче была в хитоне, а не голышом, как обычно), честно пытаясь держаться за плечи, но руки соскальзывали вниз, к животу. Не вру, именно так.

— За плечи не получается, можно я тебя так обхвачу?

— Обхватывай, но не слишком крепко, я не из бронзы, — прорычала воительница, устремляясь вперед и шлепая по воде крепкими ногами.

Интересно, это она о чем? Я и так знаю, что девушки состоят из живой плоти, но что Аталанта имела в виду?

Пока думал, воительница выскочила на берег и сгрузила меня рядом с такими же инвалидами, возле которых суетился целитель. Ну уж нет, я здесь лежать не стану, я же почти здоров, а раненых и без того хватает.

— Аталанта, если не трудно, помоги мне встать на ноги, — попросил я.

— А устоишь? — усмехнулась девушка.

— Так у меня только одна нога ранена, а вторая здоровая.

С помощью воительницы я встал, сделал пару шагов. Вроде, ходить могу. Вот только раненая нога, которая вела себя вполне прилично, пока сидел на скамье, отчего-то отказывалась слушаться. Нет, так дело не пойдет.

— Посиди пока, а я костыль поищу, — сказала воительница, усаживая меня обратно на землю.

Девушка убежала, а я остался на месте. Кто тут у нас неудачливый? Вон, неподалеку Тесей лежит, весь замотан бинтами и глаза прикрыты. Дышит хоть? Вроде и ничего, дышит. Значит, сын Посейдона получил ранение не только в плечо (это я видел), но и в другие места. И чего он без щита вылез? Или же…?

М-да, а ведь это следовало ожидать. Не настолько я хорошо знаю мифы, но читал много и с удовольствием, и в пересказах и с комментариями. Кое-что в жизнеописании Тесея меня смущало: почему этот парень всегда искал смерти? Путешествие на Крит и убийство Минотавра в расчет не берем, там все ясно. А остальное? И Елену Прекрасную похитил, прекрасно зная, что это ему с рук не сойдет, и в Аид спустился, дразня саму смерть, и еще совершил много чего такого, чего не следовало ожидать от здравомыслящего героя. Раньше считал, что от чрезмерной самоуверенности, а теперь знаю истинную причину.

Да, и на «Арго» за золотым руном он отправился в надежде заполучить смерть. Золотое руно… Хм… А ведь за все время плавания — сколько я здесь, не то неделя, не то две? ни разу ни от кого не слышал ни о Колхиде, ни о конечной цели похода — золотой шкуре барана. Не странно ли?

Чем больше я о том думал, тем больше это казалось странным. Сам я ни разу ни у кого не спрашивал — зачем мы плывем и куда плывем, потому что это казалось само собой разумеющимся — уж коли это «Арго», а команда подобралась исключительно из героев, так и плывем мы в Колхиду, за золотым руном. Так почему же мои товарищи не упоминают? Допустим, аргонавты люди суеверные, как и положено древним эллинам и о золотом руне не говорят, чтобы не сглазить. Но ведь в беседах должны мелькнуть хотя бы географические наименования, вроде Кавказа или Колхиды? Наверное, стоит осторожненько расспросить народ, начав с самого болтливого, с Гиласа.

Явилась воительница, притащившая свежесрубленную рогатину.

— Вот, подарок тебе! — торжественно заявила Аталанта, вручая костыль.

Девушка порывалась помочь мне встать, но я отстранил ее руку:

— Сам попробую.

Сумел встать, вставил под мышку рогатину. Девчонка молодец — подобрала костыль под мой рост, догадалась оставить сучок, чтобы удобнее держать.

— Аталанта, ты умница! — объявил я. — Я бы тебя поцеловал, но боюсь. Решишь, что в мужья набиваюсь, а бегун из меня нынче, как из Геракла ткачиха.

Аталанта, кокетливо передернула плечиком, а потом лукаво посмотрев на меня, спросила:

— Саймон, скажи, а когда Геракл с Лернейской гидрой сражался, тебе не было страшно?

— А мне-то чего бояться? — хмыкнул я, осознавая, что вопрос с подвохом. — Геракл с этой гидрой и без меня справился.

— А разве не ты обрубки ей прижигал?

— Какие обрубки? — сделал я удивленный взгляд.

— Как это, какие? Амфитрид Лернейской гидре головы отрывал, а нее новые нарастали. Вот ты тогда и начал обрубки факелом прижигать, чтобы не отрастали.

— Не было такого, — уверенно сказал я. — Гидра с перепугу в пещеру забилась, Геракл туда факел кинул — ни гидры не стало, и не пещеры.

Взгляд Аталанты из лукавого стал растерянным.

— А разве гидра не в болоте жила?

— В болоте, — кивнул я. — А на болоте островок был, а на нем скала, а в скале пещера. Лернейская гидра, когда узнала, что на нее великий герой идет, туда с перепугу забилась. Ты на болоте бывала, пузырьки видела? Это такой газ, дыхание болота, оно может гореть, если куда-то набьется.

Я не понял, отчего засмеялась Аталанта, а когда осознал, было поздно. Оказалось, что за моей спиной стоит Геракл и внимательно слушает.

— Не знаю, какая бы из меня ткачиха получилась, но прял я неплохо, — пробасил мой друг, не подумав обидеться.

— Когда это ты успел? — удивилась Аталанта.

— Когда Омфале служил, — сообщил герой.

Аталанта кивнула, словно вспомнив о некой общеизвестной детали, а я принялся вспоминать — кто такая Омфала, и почему Геракл у нее прял, но так и не вспомнил^[10].

Полубог с усмешкой посмотрел на меня, крякнул и покрутил головой:

— Сколько про себя баек слышал, но такой завиральной, ни разу в жизни не было. Ишь ты, пещера на болоте… — Повернувшись к Аталанте, Геракл спросил: — А зачем ты Саймона спрашивала про гидру? Разве не помнишь, что со мной Иолай был, сын Ификла и мой племянник?

— Да я-то помню, — усмехнулась девушка. — Просто, я уже человек двадцать знаю, которые помогали, когда ты подвиги совершал. Трое вход в пещеру заваливали, где лев сидел, человек пять в барабаны били, когда ты с птицами бился, а уж сколько тех, кто с гидрой сражались, не упомню! Саймон, наверное, первый или второй, кто врать не стал. Вернее, врать-то он врал, но о другом, — поправилась воительница и вздохнула — Если так дальше пойдет, то скоро выяснится, что не Геракл подвиги совершал, а кто-то другой, а ты только рядом стоял.

— Это нормально, — кивнул я, вспоминая, сколько одноклассников было у моего земляка Александра Башлачева. А уж сколько народа вместе с товарищем Лениным бревно во время субботника несло, так вообще жутко.

— Пускай врут, — отмахнулся Геракл. — Коли сам услышу, то по башке дам, а нет, так и ладно. На мой век подвигов хватит, а как о них вспоминать станут, после моей смерти, мне уже все равно.

— Не волнуйся, о твоих подвигах не забудут, — засмеялся я. — Еще и дополнят, и приукрасят.

Геракл посмотрел на меня, подмигнул. А ведь он знает! Не зря же столько времени по моему миру болтался, наверняка и книги о себе прочел, и фильмы смотрел. Интересно, как ему молодой Шварценеггер понравился?

— Ты Аталанту поцеловать хотел, — напомнил Геракл. — Если она позволит, тогда целуйтесь быстрее, да и пойдем.

— Поцеловать можешь, — разрешила девушка и уточнила, показывая на щеку. — Вот сюда.

Я собирался чмокнуть воительницу в щечку, но неожиданно попал в губы. Но именно, что только попал, потому что губы не ответили на поцелуй. Аталанта слегка отстранилась и спросила насмешливо:

— Лучше, чем с наядой?

— С какой наядой? — сделал я удивленные глаза, а потом вроде бы вспомнил. — А, ты про девочку из родника? Так у меня с ней ничего не было.

— Эй, я же сказал, чтобы целовались быстренько, а отношения позже выяснять станете, — пробурчал Геракл. — Флианта уже обмыли, умаслили, теперь только нас ждут, чтобы костер зажечь. Если идти не можешь, понесу.

Вот уж нет, как-нибудь сам доберусь.

Тело аргонавта уже лежало на костре, а народ переглядывался, решая — кто должен зажечь огонь? Не то Ясон, как глава экспедиции, не то Тифий, как самый старший.

— Отдайте его мне, — услышали мы слегка глуховатый голос.

Здесь только что никого не было. А вот, поди же ты, словно из ниоткуда, появился молодой мужчина, едва ли не юноша, с длинными кудрявыми волосами и в длинном белоснежном хитоне.

Кивнув Гераклу и одному из Диоскуров, он подошел к погребальному костру и взял на руки тело Флианта. Посмотрев на нас, сказал:

— Я сам позабочусь о своем мальчике.

Легко, словно младенца, юноша нес могучее тело аргонавта. Дойдя до первых деревьев, он словно пропал, растворившись в лесу вместе со своим грузом.

— А кто это был? — озадаченно спросил я.

— А ты разве не понял? — повернулся ко мне Геракл. — Братец это мой был, по отцу. Флиант — его сын, самый любимый.

Я только хлопал глазами, пытаясь вспомнить братьев Геракла по отцу, способных так вот взять, появиться, а потом пропасть. Понятно, что это кто-то из олимпийцев. Но кто именно? Если Арес, то где его шлем? На Аполлона, хотя парень красив, он все-таки не тянет. Кто там еще есть? Гермес еще, но этот появляется в крылатых сандалиях, а Гефест хромой. Нет, не знаю.

— А как его имя? — робко поинтересовался я.

— Богов, Саймон, надо знать в лицо, — наставительно произнес Геракл. — Иначе можешь очень крупно ошибиться. Или получится как с теми пиратами, которые моего братца в плен взяли и хотели в рабство продать. Решили, что он простой человек, а братец взял, обернулся тигром, да всех пиратов и съел.

— А разве не медведем? — наморщила лоб Аталанта.

— Да какая разница, кем Дионис оборачивался? — хмыкнул Геракл. — Вон, сегодня он в собственном обличье пожаловал, так и то, кое-кто бога не узнал.

— Так это был Дионис? — удивился я.

— Ну да, — подтвердил Геракл. — Мой брат по отцу, внук Кадма.

— Не так я себе бога вина представлял, — хмыкнул я.

— А как ты его представлял? — усмехнулся сын Зевса.

— Думал, что он постарше, что он всегда с бурдюком вина и со свитой.

Хотел добавить, что представлял Диониса пьяным и опустившимся стариком, с одутловатой физиономией, но не хотел обижать друга. Но Геракл сам догадался:

— Не ты один, кто представляет моего брата вечно пьяным, что с ним всегда сатиры, доступные нимфы, а еще безумные женщины. Такое бывает, но только один раз в году, на празднике винограда. А в остальное время Дионис другим делом занят — учит народ виноградную лозу выращивать, вино делать, изюм сушить. Когда ему винопийствовать, если дел невпроворот? Да и супруга у него строгая, а он ее очень любит. Гермес как-то в гости залетал, последние новости рассказывал — Дионис просит у старших свою Ариадну к богиням причислить, а Зевс с Герой вроде не против.

Ариадна? Это та, которую Тесей в жертву принес?

Глава одиннадцатая
Встреча с кентаврами

Дионис с сыном исчезли, а мы вернулись к текущим делам. Для начала поделили оружие и вещи убитого. С Идмоном, погибшим от клыков вепря, таких проблем не было — все, что у него было, сложили на погребальный костер.

Копье и короткий меч Флианта досталось парням, друживших с сыном Диониса, а мне отдали щит. Конечно, я бы и сам предпочел копье, но щит тоже неплохо. И пусть он не из «блещущей меди», как любят писать поэты, а всего лишь из дерева, обтянутого кожей, с лопнувшими ремнями, но сойдет. Новые ремешки для руки мне помогут поставить, подгонят. Вот, обрастаю оружием и вещами. А копье, в принципе, можно бы самому поискать. Срубить подходящее дерево (потоньше!), заострить и обжечь на огне, вот и сойдет. При случае раздобуду наконечник. Жаль, что медное перо, воткнувшееся в мое бедро, слишком тонкое для этого. А из чего древки для копий в древности делали? Читал, что у воинов Александра Македонского были эбеновые. Хм… Это что, черное дерево? Ладно, оставим его краснодеревщикам, нехай делают лавки для жрецов и кресла царям. Ясень бы подошел, но где его отыскать? А еще лучше рябинку, у нее ствол стройный, или черемуху. Рябина с черемухой, по крайней мере знаю, как выглядят.

Дрова, принесенные для костра Флианта, теперь пойдут для приготовления пищи, да еще и на завтра останется. А на разведку местности Ясон отправил одного из Бореадов. Кажется, Калаида, потому что Зету во время схватки с медными птицами повредили крыло и он теперь, скрипя зубами, смотрит, как его брат в гордом одиночестве взлетает в чистое небо. Или наоборот — крыло повредили Калаиду, а на разведку полетел Зет? Интересно, а сами братья себя различают? Кстати, а почему во время нашей болтанки по морю не догадались выпустить в небо разведку, чтобы отыскать землю?

Впрочем, не суть важно. Крылатый лазутчик улетел, а Ясон принялся распределять здоровых людей на работы — искать подходящие деревья для мачты и весел, подстрелить какую-нибудь дичь, чинить судно, помогать Асклепию при уходе за ранеными. Еще Асклепий выбрал пару человек, вручил им по маленькому кувшину и отправил в лес, собирать с деревьев паутину. Велел брать только чистую, а всяких жучков-паучков, запутавшихся в сетях, вытряхивать. На кой целителю паутина^[11]?

Нас с Аталантой отрядили в кашевары, хотя очередь Тесея, но что взять с раненого?

Да, о Тесее. Что же все-таки у него произошло с Ариадной, если девушка оказалась жива и здорова, да еще и вышла замуж за бога? Может, в самый последний момент Дионис заменил человеческую жертву какой-нибудь «трепещущей ланью» или овцой, а победитель Минотавра этого не приметил? А теперь, бедолага, мучается угрызениями совести?

Я же решил помочь воительнице. Ничего страшного, что нога хромает и опираюсь на костыль. Приглядывать за варевом, чтобы не убежало, помешивать смогу, а болтаться просто так по лагерю или лежать, как остальные инвалиды, скучно.

Видимо, не только мне одному скучно сидеть без дела. Вон, подходят сородичи — хитромудрый тесть и ревнивый зять. У одного рука висит на тряпке, второй хромает.

— Саймон, мы твой панцирь собираемся укрепить, — поведал мне Автолик. — Не возражаешь?

— Чем вы его укрепите? — поинтересовался я, с подозрением посмотрев на хитрована.

— Медью, как ты и советовал, — вмешался Лаэрт. — Мы тут свою добычу сложили, прикинули — должно хватить.

Откуда родичи возьмут медь, не стал спрашивать. После нападения стимфалийских птиц «Арго» по колено завален медными перьями. Нет, вру — по колено это было бы чересчур, да и по щиколотку многовато, но то, что палуба превратилась в медный ковер — это точно. Не пропадать же этакому богатству, если само свалилось на голову? Плохо лишь, что крупных перьев, вроде того, что впилось мне в бедро, немного, а остальные мелкие, вроде воробьиных и тонкие, словно бумага. Крупные прихватизировали лучники, грозившиеся понаделать из них наконечники для стрел, а мелкие разделили поровну. И девать некуда, и выбросить жалко. Были бы у нас кузнецы да ювелиры, а еще нужные инструменты, так что-нибудь и сотворили. Придется подождать до лучших времен, отдать пластиночки меди ремесленникам, чтобы расплавили и сделали что-нибудь стоящее. Научить, что ли, народ медную проволоку тянуть, а из нее делать кольчуги? Надо подумать.

— А чего вы свои панцири не укрепите? — поинтересовался я.

Родичи переглянулись, запожимали плечами. Ясное дело. И попробовать хочется, на кошках потренироваться, и своих доспехов им жалко, да и прокалывать старую, уже задубевшую кожу куда сложнее, нежели мою. Тьфу-ты, не мою кожу, а того вепря, из которого сделали панцирь.

— Ладно, с вами все ясно, — махнул я рукой. — Творите, выдумывайте, делайте чешуйчатый панцирь, а если меди не хватит, то можете еще и мою долю добычи взять. Она под скамьей, в шкуру замотана.

— Да мы ее уже взяли, — повеселел Автолик. — Гилас поначалу противился, отдавать не хотел — мол, нельзя без спросу, потом заинтересовался и свои перья отдал.

Ага, кто бы послушал — Гилас свои перья отдал. Впрочем, я могу представить парня в перьях. Ему бы пошли.

— Эй, покалеченные герои, — свистнула Аталанта, — Закипело, помогите-ка мне котел передвинуть.

С ее-то силой, девушка и сама бы сумела передвинуть котел, пусть он и тяжелый, но если рядом стоит трое мужчин-бездельников, отчего бы не воспользоваться случаем?

— Как вкусно пахнет! — закрутил носом Автолик, помогая переставить котел поближе к краю костра, где жар поменьше. — А чем пахнет-то?

— Едой пахнет, — принюхался и Лаэрт. — И не просто едой, а вкусной. Верно, сама Гера готовила.

— Делать больше богиням нечего, как морским бродягам похлебку готовить, — усмехнулся я и решил вставить и свои пять оболов. — Вы лучше Аталанту похвалите за мастерство.

— Помогли, всем спасибо, а теперь брысь отсюда, — махнула черпаком воительница, делая вид, что ей безразличны похвалы. — Саймон, а ты куда побежал?

Побежал — это сильно сказано. Я решил, что воительница гонит и меня вместе с остальными, решил пока потихонечку сходить да и глянуть — что станут делать с моим панцирем? Любопытно же, да и шкурный интерес.

— Бери черпак, да следи, чтобы не убежало, — скомандовала девушка. — Я пока в лес сбегаю, посмотрю — нет ли какой подходящей травы.

Лаэрт, шедший за своим тестем, услышав последнее слово, резко остановился и обернулся:

— А трава-то зачем? Или ты, как Асклепий, нас в козлов хочешь превратить?

— Трава для запаха нужна, — вздохнула воительница. — Чеснок давно слопали, лук закончился, последние луковицы в котел кинула, бобов всего на один раз осталось. Что, будем одно мясо да рыбу есть?

— А чем плохо? — пожал плечами Лаэрт. — Мясо можно и без чеснока, если свежее. А вот коли с гнильцой, да пованивает, тогда лучше чесночку взять, чтобы запахи перебило. Но коли рыба гнилая, то лучше ее не есть.

— Вот пошел бы, да и нашел чеснока, хотя бы дикого, — оборвала аргонавта Аталанта. — Как болтать, так все мастера.

— Он бы пошел, все нашел, но с ногой у него неладно, сама видишь, — пришел на выручку зятя хитрый Автолик. Поворачивая Лаэрта, ухватил его здоровой рукой за хитон и прошипел: — Мы с тобой что собирались делать? Начнешь с Аталантой спорить, она тебя без обеда оставит.

Но сбегать за травкой или превратить кожаный панцирь в чешуйчатый не удалось. Мы увидели, как по небу перемещается какая-то точка, превратившаяся при подлете в крылатого Бореада. Все, кто был поблизости и не был занят делом, тут же сгруппировались, желая узнать полученную информацию.

Первым к приземлившемуся летуну подбежал второй брат, осмотрел его, едва не ощупал, а убедившись, что двойник цел и невредим, передал Ясону.

— Ну, что ты видел? — требовательно спросил капитан.

— Реку слева видел, — доложил разведчик. — Еще озеро, из которого она в море впадает. А еще поле, чем-то засаженное. Не уверен, высоко было, но показалось, что репа.

Упоминание репы отчего-то вызвало смех у героев. А вот я так соскучился по овощам, что с удовольствием слопал бы свежую репку.

— А еще я отару овец видел.

— Овцы? — сразу же оживились и запереговаривались аргонавты. Овцы — это нежное мясо, не какая-нибудь кабанятина или дикая птица, состоящая из сплошных костей и сухожилий. Овечка, зажаренная на костре — чудо света. И не восьмое, а самое, что ни на есть первое.

— Ясон, хорошо бы овечек заполучить, — выступил вперед Геракл. — Нам бы, — мечтательно прищурился герой, — штучки бы три, а лучше и все пять. Нет, лучше шесть, я один готов целую овцу съесть. Надо сходить, попросить, чтобы подарили.

— А если не захотят дарить? — высказал кто-то сомнение.

— Если люди хорошие, то подарят. А не захотят, значит плохие, гостей не уважают, а тех, кто не уважает гостей, того и боги не любят. А если их боги не любят, так и мы не должны их любить, — вынес вердикт Геракл.

Кажется, полубог готов хватать свою знаменитую дубину и идти отвоевывать отару овец.

— Ясон, я еще не все рассказал, — хмуро сказал Зет (или все-таки Калаид?). — Там, где отара, неподалеку дома стоят. Круглые, в которых кентавры живут. А еще они сейчас к нам идут.

Известие о близости кентавров не испугало, но и не обрадовало аргонавтов. Только вот, если среди нас половина раненых, так не лучше ли погрузиться на судно, да отойти от берега?

— Зет, сколько кентавров видел? — спросил Ясон, назвав Бореада по имени. И как это капитан их не путает? Впрочем, капитану положено.

— Двое всего, без оружия. По моему, переговоры хотят вести.

— Если двое, то точно, переговорщики, — кивнул Ясон. — Я к ним пойду, а со мной… — Обведя взглядом собравшуюся толпу, остановил взор на мне и сказал: — Саймон со мной пойдет. Сможешь?

Капитан «Арго» не спросил — а хочу ли я с ним идти, а только поинтересовался здоровьем. Но на кентавров ужасно хотелось глянуть. Как хоть выглядят существа, которых не должно существовать?

— Ясон, куда ты хромого тащишь? — возмутился Геракл. — Давай, лучше я с тобой пойду?

— Ничего, мы потихоньку пойдем, — улыбнулся капитан. — Зет, кентавры далеко отсюда?

— Когда над ними висел, стадиях в десяти были^[12], — доложил сын Северного ветра.

— Жаль, а я-то думал, что поесть успеем, — огорчился Ясон. — Значит, нам поспешать надо, кентавры быстро ходят. Саймон, хватай меня под руку, и пойдем.

Когда мы выбрались на поляну, Ясон сказал:

— Нет смысла идти дальше, подождем здесь. — Потом, совсем неожиданно, добавил: — Саймон, я очень дорого бы дал, если бы смог узнать — откуда ты взялся? И, вообще, кто ты?

Я искоса посмотрел на нашего капитана, пожал плечами:

— Ясон, я дал бы еще дороже, чтобы узнать.

— Понимаешь, я должен знать, с кем я плыву. Ты храбро бился, спас и старика кормщика и Аталанту. Умеешь владеть копьем, но я же вижу, что ты не воин. У тебя никогда не было надобности сражаться. Ты сумел обхитрить самого Автолика — а это сложно, ты без колебаний ударил Лаэрта, хотя он известный драчун. И ты очень храбрый — кто бы еще мог заявить самому Гераклу, что стукнет его котлом по башке?

— Кто это тебе рассказал? — недовольно спросил я. Понимаю, Ясон, как начальник должен иметь всюду собственные глаза и уши, но если таковые есть среди аргонавтов, с которыми я успел сдружиться, то очень досадно. К моему облегчению, Ясон ответил:

— Твой разговор с Автоликом я сам слышал, а про котел рассказал Геракл. Еще. Ты не старался обольстить маленькую наяду, но она почему-то выбрала именно тебя. Ты успел подружиться с Аталантой, хотя после гибели Мелеагра она не желает связываться с мужчинами.

— Это случайно, — пробурчал я. Еще бы знать, кто такой Мелеагр?

— Мой наставник меня учил, что в мире нет ничего случайного, что все подчинено либо воле богов, либо поступкам людей, — хмыкнул Ясон.

— Хирон был мудр, — улыбнулся я.

Я-то хотел высказать комплимент самому мудрому из кентавров, воспитавшему столько героев (а коли верить американскому сериалу — жаль, сериалам верить нельзя, имевший на Пелионе целую академию), но капитан «Арго» отшатнулся, словно его ударили:

— Откуда ты знаешь, что моим наставником был Хирон?

— А разве нет? — ответил я вопросом на вопрос, ругая себя, что назвал это имя. Но я считал, что воспитание Ясона Хироном — общеизвестный факт.

— Я никому не рассказывал, что моим учителем был Хирон, — покачал головой Ясон. — Кто тебе мог сказать? Орфей, Диоскуры жили на Пелионе раньше меня и не могли знать, что Хирон возьмет себе последнего ученика.

— Поверь, мне никто о тебе не говорил, — попытался убедить я Ясона. — Иной раз всплывает какое-то знание, а откуда оно берется, я сказать не могу. Вот, о тебе я знаю, что ты сын Эсона, что должен отобрал престол у своего дяди, а кто я сам, как зовут моих родителей, я не помню. Геракл говорил, что мое имя…

— Не надо, не говори, — прервал мою тираду Ясон. — Кто знает, не опасно ли для меня это знание?

Ну и ну. А ведь Ясон не производил впечатление труса. Впрочем, это не трусость, а разумная осторожность.

— Скажи, что еще ты обо мне знаешь? — спросил капитан «Арго».

— Разве только, что ты должен отвоевать престол, а для этого нужно совершить подвиг.

— Для этого, прежде всего, нужно заполучить золото и серебро, — вздохнул Ясон. — А подвиги совершают Гераклы с Тесеями. Мне нужно заплатить ванакту Микен и базилеям Аргоса, чтобы нанять копейщиков.

Я хотел еще кое о чем спросить, но Ясон перебил, показывая на появившиеся с противоположной стороны две фигуры. А вот, собственно-то говоря, и кентавры. Что-то они медленно шли каких-то десять стадий.

Мысленно соедините коня с человеком, поместив вместо его шеичеловеческий торс и голову.

Один из кентавров — ветхий годами старик, с длинной седой бородой, волочащейся по земле, и абсолютно лысый. Наверное, когда-то он был силен, но теперь годы его подкосили — шел еле-еле, время от времени был вынужден останавливаться и отдыхать. Второй, скорее вторая, — конопатая девочка-подросток, скакавшая вокруг старика словно жеребенок. Если кентавр женского рода, то как правильно называть — кентаврисса или кентавриха? Или попросту — кентавренок?

Ясон сцепил ладони в замок, поднял обе руки над головой и торжественно произнес:

— Канаслехес пулатре сире атте. Суана та-йамак^[13]!

Глядя на своего предводителя, я тоже попытался поднять руки, но помешал костыль. Покачнувшись, едва не упал, но удержался.

Старый кентавр тоже поднял над головой обе сцепленные ладони, а кентавренок, с некоторым удивлением посмотрев на старика, повторил его движение.

— Сирупе та татунгем юте сынкем^[14], — сказал старик, слегка запинаясь и подбирая слова, потом закашлялся. Откашлявшись, старый кентавр сказал. — Хорошо, что среди людей известен наш древний язык, но я его помнил так давно, что тоже забыл. А моя внучка его вообще никогда не знала.

— Моим учителем был Хирон, — гордо сказал Ясон.

— Хирон? — равнодушно переспросил кентавр, потом в его тусклых глазах мелькнуло изумление. — А разве Хирон до сих пор жив? Он старше этого моря.

— Хирон бессмертен, — сухо сказал Ясон.

— Это плохо, — отозвался старик. — Нельзя быть бессмертным, иначе ты мешаешь жить молодым. Верно?

— Дед, да что ты такое говоришь? — стукнула копытцем девочка-кентавренок. — Живи, сколько тебе живется, мне не жалко.

— Ладно, сколько-то еще проживу, — махнул рукой старик. Посмотрев на Ясона, спросил: — Кто вы такие и почему ваш корабль причалил к нашему берегу?

— Мы путешественники из Эллады, — гордо сказал Ясон. — Мы шли по морю, а потом на нас напали птицы с медными перьями. Мы победили, но среди нас есть раненые.

Капитан кивнул на мою перевязанную ногу, а я понял, что Ясон далеко не прост. Он меня взял с собой не только, чтобы порасспросить, а еще для того, чтобы продемонстрировать раненого.

— Это тех страшных гартаний, что убивали наших овец? — заинтересовалась девочка, за что получила от деда хвостом по крупу.

Кентавренок отскочила от старика и обиженно сказала:

— Ты обещал не драться, а слова своего не сдержал. За это я не стану чистить тебе репу.

Я улыбнулся. «Чистить репу» в моем мире теперь имеет другой смысл. Но здесь, хвала олимпийцам, репа еще остается овощем.

— То, что вы победили птиц, это хорошо, — задумчиво произнес старик, не обратив внимания ни на вопль ребенка, ни на мою улыбку. — Во сколько вы оцениваете свою победу?

Кажется, Ясон растерялся, поэтому мне пришлось прийти к нему на помощь, но так, чтобы капитан не почувствовал себя оскорбленным:

— Ясон, как ты считаешь? Правильно ли будет, если мы оценим победу в десять дней отдыха, а еще в двенадцать овец и в четыре мешка репы?

Капитан «Арго» закивал, а старый кентавр принялся торговаться:

— Мы приведем вам четыре овцы и дадим полмешка репы.

— Десять овец и два мешка, — включился Ясон в увлекательную игру.

В конце концов, мы сошлись на восьми овцах и мешке корнеплодов. Кажется, старый кентавр остался доволен. Но он оставил про запас еще кое-что.

— Десять дней отдыха — это много. Мы даем вам три дня.

— Три дня — это очень мало, — покачал головой Ясон. — Среди нас раненые, за три дня они не выздоровеют.

— Если вы пройдете по берегу, в противоположную от реки сторону, то наткнетесь на целебные источники. В некоторых можно купаться, из других пить. Вашим раненым сразу же станет легче.

— Тока некоторые пахнут плохо, словно кто-нибудь воздух испортил, — засмеялась девчонка-кентавренок, на всякий случай держась подальше от деда.

— Трех дней вам хватит, чтобы затянулись самые глубокие раны, а выздоравливать станете на море, — твердо сказал старый кентавр.

— А если мы задержимся на четыре дня?

— Если вы задержитесь на четыре дня, тогда мы придем с оружием. Вы воины, вам не впервые сражаться, но вас мало. Возможно, вы убьете всех нас, но и вас поляжет немало.

— А как же законы гостеприимства? — растерянно спросил Ясон. — Мой учитель Хирон…

— Хирон всю свою бессмертную жизнь провел на Пелионе, — резко сказал кентавр. — Твой наставник никогда не видел, что творится вокруг. Он ни разу не попытался вступиться за нас, хотя мы с ним одной крови. Законы гостеприимства… Какие законы могут быть по отношению к тем, кто преступал клятвы по отношению к нам? Мы еще помним, как люди убивали нас. Мы потому-то и убежали, чтобы спасти себя и наших детей. Мы хотели убить вас сразу, как только вы появились на нашем берегу, но пожалели, потому что среди вас есть женщина и много раненых.

— Сколько глаз за нами сейчас наблюдает? — поинтересовался я, делая вид, что мне не страшно.

— Больше, чем ваших глаз, наблюдающих за нами, — отрезал старик. Поворачиваясь, чтобы уйти, старый кентавр сказал: — Мы приведем овец вечером, оставим на этой поляне. Да, и репу тоже.

— Нам бы еще лука с чесноком, — нахально заявил я, пока кентавр не ушел.

— Ладно, будет вам лук и чеснок, — усмехнулся старик. — Но помните, у вас есть только три дня.

Мы с Ясоном уже собрались уходить, но старый кентавр остановил.

— Эй, мальчонка, дай-ка сюда палку, — приказал он.

Я собирался возмутиться, а девчонка- кентавреныш захохотала:

— Дед, какой из него мальчонка? У него скоро борода расти начнет.

Из-за смеха конопатый кентаврик потеряла бдительность, приблизившись к грозному деду и опять огребла по крупу.

— Ладно дед, теперь ты точно сам будешь себе репу чистить, — злобно пообещала конопушка и снова притопнула копытцем.

— А я тебе борти не покажу, — парировал старик.

Ох уж эти разборки старых и малых! Оказывается, они даже среди кентавров есть.

Ясон сумел остаться серьезным, а я нет. Слегка хрюкнув от смеха, сказал:

— Барышня, ты ему в следующий раз так скажи: Дед, как выпадут у тебя зубки, я тебе жевать не стану^[15].

— Да у него зубы как у жеребца, — возмутилась девчонка. — Недавно моего дядьку так за ухо укусил, что тот без уха остался. Он и репу-то сам может чистить, только у него глаза плохо видят, да руки корявые.

Старый кентавр беззлобно замахнулся на внучку, потом опять обратился ко мне:

— Палку-то, говорю, дай. Постоишь, не упадешь. Я гляну, потом верну.

Старик внимательно осмотрел мой костыль, передал внучке, и та тоже ощупала и осмотрела мою опорную «ногу». Девчонка, не найдя в палке с рогулькой ничего запретного, вернула ее мне и сказала:

— Бери, а теперь с нами пойдешь.

— Куда он пойдет? — не понял Ясон. Потом до него дошло, что меня собираются брать в заложники. — Он же раненый.

— Вот это и хорошо, не сбежит, — сказал старый кентавр. — Если вы через три дня не уйдете, внучка его убьет.

— Не, дед, лучше ты сам, — заявила девочка-кентавреныш. — У меня пока плохо убивать получается, долго мучаются.

М-да, милая девочка.

Глава двенадцатая
Заложник

Ясон еще немного повозмущался, но принял условия. Договорились, что через три дня на четвертый меня приведут на берег, когда все аргонавты рассядутся на корабль, а судно будет готово к отплытию, вот тогда и отпустят.

Я даже не сомневался, что капитан спорил лишь для приличия, а мне самому изначально было понятно, что он уступит, отдав меня в заложники. Даже закралась нехорошая мысль — а не предвидел ли такое развитие событий наш капитан (воспитанник Хирона!) и не решил ли он мной пожертвовать? Что ж, я бы этому не удивился. Во-первых, Саймон для капитана лошадка «темная», а во-вторых, будучи раненым, не представляет большой ценности для команды. К тому же, Ясон, по отношении ко мне странно себя ведет. Я помню, как во время нашей ссоры с Лаэртом, он встал на сторону отца Одиссея. Нет, точно, что Ясон обо всем прекрасно знал и решил избавиться от непонятного человека.

Откровенно-то говоря, мне было страшно. Кто знает, что сотворят кентавры? Может, они захотят меня убить, не дожидаясь искомых трех дней? И, непонятно, как поведут меня мои соратники? Возьмут, да и решат, что жизнь какого-то Саймона не стоит попранной гордости и захотят остаться на берегу не три дня, а семь? Или, напротив, вдруг сейчас ринутся меня освобождать?

В общем, мысли самые мрачные. И Ясон плох, и кентавры ведут себя подозрительно, а вообще, надо было вначале поесть, а уже потом отправляться на переговоры. Предводитель мог бы задержаться минут на десять, мы бы как раз успели перекусить. Не умерли бы кентавры, подождали.

Хм… А вот оно, ключевое понятие, отчего в голову лезет разная чушь. Кушать охота! Я же со вчерашнего дня ничего не ел, а мы с Аталантой как раз приличную похлебку сварили. Все ясно. Был бы сытым, так и Ясон не казался интриганом, да и кентавры бы выглядели не столько подозрительными.

Я ковылял, опираясь на костыль, а кентавры шли рядом, словно бы конвоировали. Шаг они не сбавляли, но я умудрялся успевать. Старик время от времени останавливался отдыхать, а девочка-кентавренок несколько раз деликатно убегала за кустик. Ишь, а я думал, что кентавры, словно лошади, ведут себя при таких делах малость попроще.

— Говорил ей, чтобы грибы незнакомые не ела, — покачал головой кентавр, когда конопатая девчушка снова ускакала. — А ей бы, словно корове, все в рот тащить, а теперь дрищет, словно коза. Дристунья.

— Не дристунья, а дристунишка, — заступился я за конопатую, позабыв о ее недавних высказываниях, а потом изрек: — Все познается на опыте и на своих ошибках.

— А ты любишь грибы? Или только репу? — поинтересовался старый кентавр.

— А зачем тебе это? — спросил я, с подозрением косясь на старика. Может, он собирается проверять на мне грибы — съедобные или несъедобные?

— Так надо знать, чем же тебя кормить, — заявил старик. — Иначе, помрешь от голода, что твои друзья скажут?

От сердца отлегло. Если собираются кормить, то сразу-то не убьют или убьют, но не сразу.

— Грибы люблю, если они жареные и с луком.

— Жареные грибы?! — возмутился старый кентавр. — Кто же их станет жарить?

Они что, грибы едят сырыми? И впрямь, словно коровы. Видел я, как коровы, идущие на пастбище через лес, сметают языками опята.

— Тогда вообще не надо никаких грибов. Меня можно кормить мясом — но не сырым, а жареным или вареным, похлебкой какой-нибудь, сыром, а еще кашей, — принялся перечислять я.

— А кашу какую любишь? — заинтересовался кентавр.

— А какая есть? — спросил я, втайне рассчитывая, что у кентавров может оказаться рисовая. Откуда? Ну, мало ли откуда взялась, бывает.

— Ячменная, гороховая и овсяная.

— Пойдет любая, — махнул я рукой. Немного подумав, улыбнулся. — Меня в детстве, когда пузо болело, отваром из черемуховой коры поили.

— Из черемуховой коры? — враз оживился старик. — А нам этот отвар подойдет?

Я только пожал плечами. Кто скажет — расстройство которого из желудков случилось у девочки? Человеческого или лошадиного? У них, у кентавров, не только по два туловища, но и по два сердца, по паре легких и прочего. Читал как-то наукообразное исследование, в котором утверждалось, что такие существа не могут жить. Мол, и кислородом кровь не сумеют насытить, и с питанием возникнут проблемы. А копытным с человеческим торсом пофиг, что пишут ученые люди. Живут себе, грибы лопают и за кустики бегают.

— Пробовать надо, — сказал я. — Заварить черемуховую кору, остудить и дать девочке выпить. Хуже не будет, а помочь может.

Пока мы дошли до холма, на котором жили кентавры, с меня сошло десять потов, сквозь повязку снова выступила кровь, а старый кентавр весь изошел на кашель. Девчонка же «облагодетельствовала» все кусты, попавшиеся по дороге.

Очень любопытственно посмотреть на поселок, где живут мифологические существа. Но ничего необычного. Дома круглые, сложенные из камня, под соломенной крышей. Вокруг поселка нет ни стены, ни ограды, а лишь плетеная изгородь, вроде тех, что защищает сады-огороды от куриц. Все простенько, чистенько.

Я думал, что мы сразу пройдем в поселок, где меня запрут в каком-нибудь сарае, но старик пошел чуть подальше, к небольшой роще, расположенной за холмом. Видимо, собирается восхвалить какого-нибудь своего бога. Лучше бы он меня в сарай отвел, да поесть принес. На репу я пока не согласен, но холодную кашу съесть готов. Девочка-кентавресса ускакала в поселок. Наверное, нельзя идти в храм с больным пузом.

Но храма я не увидел, зато узрел среди сосен небольшой водоем, бьющий из-под земли. Даже на расстоянии чувствовалось, что родничок теплый, если не горячий.

— Снимай свою тряпку и забирайся туда, — кивнул мне кентавр на пузырьки, поднимающиеся из глубины и лопавшиеся на поверхности. Не иначе, минеральный родник. А что за состав? Если пузырьки, то тут углекислый газ? Или он в сочетании еще с чем-то, вроде азота? Какие вообще источники бывают? Помню про углекислые, сероводородные (характерного запаха нет, значит не он), слышал про радоновые, а есть и еще какие-то, но какие, я все равно не помню. А, есть еще железные или железистые. Каково содержание в воде ионов химических элементов, типа натрия с калием? От чего лечит здешняя вода, есть ли у нее противопоказания? Может, мне с моей раной вообще вредно забираться в горячую воду?

Да и излишества вредны. Помнится, в Карловых Варах мой приятель Вадик решил продегустировать все встретившиеся нам минеральные источники, а потом… Ну, не как девочка-кентавренок, но автобусу пришлось раза два делать внеплановые остановки.

Умные люди рекомендуют, что перед использованием целебных вод, что внутрь, что снаружи, следует проконсультироваться с врачом. Но я не настолько умный, потому что пока мысли человека из двадцать первого века крутились в моей голове, тело, из непонятного столетия до нашей эра (четырнадцатого или тринадцатого?) уже успело скинуть хитон и плюхнуться в воду.

Ух, хорошо-то как! Кажется, все тело пронзили невидимые теплые стрелы, по всем жилочкам растеклась приятная истома, а кровь, как я почувствовал, так прямо и заходила по венам и артериям. Ага, не просто заходила, а пошла наружу. Вон, уже и вода окрасилась розовым цветом.

— Вылезай, — скомандовал кентавр, наблюдавший за мной. А когда я не без труда вытащил свое расслабленное, но кровоточащее тело, кивнул в другую сторону, где за двумя соснами торчали высокие валуны: — Теперь сюда.

А, так здесь еще что-то есть? Я проковылял шагов десять, увидел в земле каменную чашу, в которую стекает вода.

— Лезь, — коротко бросил старый кентавр.

А вот здесь водичка похолоднее. По ощущениям, чуть повыше температуры моего тела. Посидел, но ничего не почувствовал. Разве что, унюхал запах тухлых яиц, но не особо сильный. Стало быть, тут сероводородный источник.

В отличие от предыдущего, сидеть здесь удовольствия не доставило. И есть опять захотелось. Может, кентавреныш притащит какой-нибудь еды? Хотя нет, конопатая, наверняка руки не мыла после походов за кустики. Как-нибудь потерплю.

Старый кентавр, хотя часов при нем нет, время определять умеет. Принюхался (я уже чем-то пахну?) и скомандовал:

— Переходи в другой.

Да сколько же тут источников-то? И где он, другой? Ох, а он еще дальше и парит от него, как из дверей бани в морозный день. Плюхнулся, почувствовал, что этот источник отличается от первого, тепленького. А тут не тепло, а очень даже и горячо. Не свариться бы мне вкрутую, или не сварить некоторые важные части. Не, горячо, пора бы и вылезать, а старый кентавр смотрит ехидно, да еще и противно улыбается. Может, сварить меня собирается? Тут же градусов сто, не меньше.

— Может, достаточно? — поинтересовался я, понимая, что вот-вот мозги начнут закипать.

— Терпи, сколько сможешь, — непререкаемым тоном заявил старик, да еще и пристукнул копытом по краю источника.

Нет, все, не могу больше, а полулошадь пусть идет хоть к Церберу в ухо, хоть Медузе с Горгоной в зад. Кажется, старый хрен осознал, что я уже начал довариваться и, протянув руку, жесткую, словно копыто, вытянул меня из источника, словно золотую рыбку из синего моря. Рыбка, наверное, трепыхалась, а я был готов. В смысле — полить соусом и подавать на стол.

— Вставай, — безжалостно сказал старик, да еще и потряс меня за плечо, а когда я сумел привстать, мотнул бородой в сторону прохладного источника. — Теперь опять в тот.

Опять. И в тот. Ладно, как-нибудь дотащу свою вареную тушу.

Как же здесь холодно! После горячей ванны аж зубы застучали. Наверняка простужусь. После ста градусов (нет, разика в два поменьше, а иначе бы точно сварился), да в этакий холод. Зато усталость куда-то делась, нога не болит.

— Вылазь.

Из источника вылез довольно легко. Скосив глаза, глянул на бедро и обомлел — вместо кровоточащей раны имеется лишь небольшой рубец.

— Ни… себе! — только и сказал я, удивляясь чудесам медицины в сказочном мире.

А потом меня и на самом деле отвели в сарай, с единственным окошком под потолком, зато с охапкой соломы в углу. Я уж решил, что придется ложиться спать на голодное брюхо (а оно уже бурчало и матерно ругалось), как явился старый кентавр с горшком и деревянной ложкой, а следом за ним конопатая девушка, с горшочком поменьше. В горшке оказалась овсяная каша, а в горшочке мед. Красота!

Открыв горшочки, принялся поливать овсянку медом, чем вызвал удивление обоих кентавров. Наверное, у них принято есть отдельно. Кентавры переглянулись, но ни сказав ни слова, удалились. Наверное, отправились заваривать черемуховую кору.

Я не великий поклонник овсянки, да и помол слишком грубый (зато, говорят, так полезнее), но в сочетании с медом каша пошла на ура.

Отдав дань голодному брюху, захотел попить. Словно услышав мои мысли, появился старик с кувшином.

— Мы пьем только воду, — сообщил старый кентавр, передавая мне посудину.

— Это правильно, — кивнул я, сделав мощный глоток, а потом вспомнил, что не поблагодарил за еду и еще кое-что, что бы хотелось выяснить. — Спасибо вам за пищу, а еще — за лечение. Но вы говорили, что взяли меня в заложники, оттого что хромой далеко не убежит?

— А ты собираешься убегать? — усмехнулся старик.

— Не собираюсь, — помотал я головой. Отпив еще воды, усмехнулся в ответ. — Если бы вы меня не накормили, тогда бы сбежал.

— А вот это напрасно, — мотнул бородой старый кентавр. — Если бы ты убегал, то тебя бы уже убили. Ты заметил, что в деревне никого нет?

В селении кентавров и на самом деле никого не было, за исключением пары свиней, лежавших под кипарисом.

— Как я полагаю, все население, с оружием сейчас выдвинулось ближе к берегу? — предположил я, а потом встревожился. — А если кто-то из моих спутников отправится на охоту, пойдет рубить деревья для костра, вы его убьете?

— Если он наткнется на кого-то из нас, то придется убить. Но наткнуться в лесу на кентавра невозможно. Мы, хотя и покинули леса Эллады, до сих пор чувствуем себя в лесу как дома. Любой кентавр может укрыться так, что никакой охотник его не отыщет.

— Но здесь-то не лес, — пожал я плечами. — Вон, тут холм, а там река течет, да и море недалеко.

— Здесь не наш лес, но эти места приняли нас, когда нам пришлось бежать.

— Скажи, как мне к тебе обращаться? — спросил я, делая усилие, чтобы не обратиться к пожилому человеку — неважно, что он кентавр, на вы.

— Никак. Меня не интересует твое имя, тебя не должно интересовать мое. Ты здесь чужак, а если твои друзья не покинут наш берег, то и покойник. Зачем знать имя того, кто скоро уйдет? А тебе мое имя тоже ни к чему. Других кентавров, кроме моей внучки, ты здесь не увидишь, не перепутаешь.

— Твоя внучка сказал, что ей уже приходилось убивать. Это так?

— Она не сказала, что убивала людей. К нам иногда забредают волки, чтобы задрать овцу, бывают медведи.

— А если сатиры? — спросил я, вспоминая жалобу маленькой богини из безымянного источника.

— Мы воевали с сатирами очень давно, еще до того, как пришлось бежать. Сатиры — лучше людей, но хуже медведей. Медведи только портят овес, а сатиры пытались насиловать наших женщин.

Ну и ну. Вроде, комплекция у сатиров не самая подходящая, чтобы насиловать женщин, по габаритам сопоставимыми с кобылицами. Впрочем, что с сатиров взять?

— А люди вам чем досадили? — спросил я, а потом поспешно добавил. — Не обижайся, но в тех краях, откуда я родом, о кентаврах сложилось не самое хорошее мнение. Дескать — кентавры любят вино, а напившись творят самые непотребные дела — убивают, насилуют и все такое прочее. Их, то есть вас, именуют беззаконными.

— У людей есть привычка перекладывать на других собственные грехи, — грустно улыбнулся старик. — Кентавры никогда не пили вина, потому что мы не пьем мертвый сок виноградной ягоды. Для вас мы беззаконные, потому что не захотели жить по вашим законам. Но кто вам дал право устанавливать законы для нас? Когда мы жили в Элладе, я был еще очень молод. Прошло много лет, я уже много забыл, а кое-что не хочу даже и вспоминать. Но помню, как люди нас убивали. Мы пытались сопротивляться, но нас было очень мало, а людей — слишком много. На каждого из нас приходилось по сто убийц.

— А почему? Чем они объясняли?

— Ничем. Мы жили в лесах, выращивали на небольших полянах овес, репу, собирали мед диких пчел. Тогда мы не ели мяса, поэтому не было надобности ни охотиться, ни разводить овец. Мы жили не так, как сейчас, а далеко друг от друга, в небольших хижинах. Жили в миру и согласию и друг с другом, и с матерью Геей. Бывало, что кентавры-мужчины объединялись, чтобы дать отпор диким сатирам, но это случалось нечасто, да и сатиров, в отличие от вас, очень мало. А вы плодитесь, словно вас рожает не женщина, а рыба, что мечет икру. Вас очень много, вам постоянно чего-нибудь не хватает и вы берете это у тех, кто рядом, а если вам не хотят отдать, вы убиваете хозяина. Когда людям понадобилась земля под пашни, вы начали вырубать леса, сжигать стволы, расчищать поляны, а нас, чтобы не мешали, убивали. Нас уцелело немного, мы решили бежать, чтобы спасти наших детей. Все старики остались, чтобы прикрыть отход. Прошло много лет, я последний из взрослых, кто бежал из нашего леса и уцелел, но я до сих пор жалею, что не умер. Твой приятель похвастался, что его учителем был Хирон. Передай ему, что если он когда-нибудь встретит уцелевших кентавров — очень надеюсь, что спасся еще кто-то, то пусть не хвалится этим. Да, Хирон мудрейший из нас, но он погружен в свою мудрость. Он живет в своем мире, как в пузыре и он таскает с собой этот пузырь. Мы просили, умоляли, чтобы он заступился за нас перед богами. А что Хирон? Он сказал, что ему некогда загружать свой великий ум какими-то мелочами и сварами, а еще он учит очередного героя, а быть наставником — самое главное в его жизни. Мудрейший Хирон остался учить, а нас в это время начали убивать. Но самое подлое, что он сделал — назвал людям имена наших вождей, наших старейшин. Чтобы покончить с нами одним махом, наших вождей пригласили на свадьбу Перифоя, царя лапифов. Всех их убили, а с нами, оставшимися без предводителей, справиться было куда легче.

— Свадьба Перифоя? — с удивлением переспросил я. Кажется, парень, сидящий рядом с Тесеем, откликался на имя Перифой. И они друзья, почти братья.

— Да, именно Перифой, царь лапифов. Ему помогал собрать старейшин его друг Тесей, как раз вернувшийся с Крита.

Тесей, вернувшийся с Крита? Как это так? Может, когда-то были еще два друга с подобными именами?

— А что Тесей делал на Крите? — осторожно поинтересовался я.

— Тесей совершил там подвиг — убил чудовище. Если бы не Тесей, то наши старейшины не явились бы на свадьбу лапифов. Но такой герой, как победитель быка Миноса, заслужил наше уважение.

Я чуть не потерял дар речи. Ладно, мог быть еще один Тесей, но два победителя Минотавра — это перебор.

— А что за история с его невестой, Ариадной?

— Так нет никакой истории, — хмыкнул старик. — Дело было давно, я всего и не помню, но слышал, что Тесей с Ариадной высадились на островке, где был Дионис со свитой. Был пир в честь героя, где пролилось много вина, а Ариадна, потеряв на время рассудок, уступила кому-то из сатиров. Или не из сатиров, а кому-то из людей, кого спас Тесей. Это плохо, что невеста изменяет жениху накануне свадьбы, но жених был сам виноват, разрешив пить вино своей женщине и не присмотрел за ней. Он мог бы ее и простить, но Тесей, узнав про измену, бросил Ариадну на острове. А что случилось с женщиной дальше, я не знаю, да и неинтересно. И мне пора. Черемуховый отвар уже должен остыть.

Кентавр ушел, а я, улегшись на солому, принялся размышлять. Значит, есть целых три версии событий — Ариадна, брошенная на острове (рассказ кентавра), Ариадна, отданная замуж за Диониса (как в мифе) и Ариадна, принесенная в жертву (это уже из исповеди Тесея). Но везде наличествует бог виноделия. Возможно, разъяренный Тесей бросил на острове изменившую ему девушку, а Дионис пожалел и женился. Достойный поступок. А дочь Миноса стала верной женой и принялась положительно влиять на мужа. Вон, сам бог ведет себя вполне прилично, не пьет. А невеста, изменившая накануне свадьбы… Бывает и так. Неприятно, но осуждать никого не стану. Слышал, что кое-кто и во время свадьбы изменяет. А Ариадна, вполне возможно, сама и рассказала жениху об измене.

Тесей, с рассказом об Ариадне, которую он положил на алтарь — это ладно, с этим не ко мне, а к психоаналитику или психиатру, а вот как быть со временем? Сколько лет старому кентавру? На вид — лет восемьдесят, может и девяносто. Но внешний вид бывает обманчив. Кентавры, как я читал, живут долго. Ладно, пусть будет по моим представлениям — лет восемьдесят и, он был молодым, когда их начали убивать. Предположим, это случилось лет пятьдесят назад. Но мои товарищи не производят впечатление стариков, а Тесей повествовал о своей Ариадне так, словно все случилось вчера. Максимум — год-два назад. Нет, ничего не понимаю. Хоть к повелителю времени обращайся за разъяснением. Впрочем, не стану. Кронос, хотя и мой родич, сидит в Тартаре, а это еще глубже, чем Аид.

Глава тринадцатая
Как сочиняются мифы

— И-Рьаз! И-Рьаз! — надрывался Ясон, задавая нам темп. Обычно этим занимался Орфей, но великий певец нынче не в голосе — выпил из холодного родничка, охрип и теперь изъяснялся жестами. Пожалуй, капитан еще час-другой поорет, так и он выйдет из строя. Нам бы сюда барабан, как на турецких галерах.

— Саймон, а как там у кентавров? — вполголоса поинтересовался Гилас.

И аргонавты и кентавры свое слово сдержали. Сегодня утром старик, вместе с конопатой внучкой, привел меня на берег, возле которого, на некотором отдалении стоял «Арго», в ожидании одного из членов команды.

— Возьми в подарок, — протянула девочка-кентавресса кожаную сумочку с завязками, вроде кисета. — Повесишь на пояс, пригодится.

Что да, то да. Карманов-то нет и сумка, под всякую мелочевку, очень нужна. Тот же электрон — подарок маленькой богини, у меня был завязан в уголок хитона. А хитон кентавры выстирали, даже подшили и теперь он не напоминал половую тряпку, как три дня назад. И янтарь отдали, наказав отыскать ему более надежное место.

— Спасибо тебе, — улыбнулся я девчонке, не зная, как нужно прощаться. Не то руку пожать, не то еще что-то. Еще хотелось спросить — прошло ли пузо у конопушки, но постеснялся.

— Тебе все ждут, — сурово напомнил старый кентавр. — И мы, и они.

По интонациям звучало — проваливай. Я просто махнул рукой и бросился в море догонять корабль.

— Саймон, так как в плену-то было, расскажи? — не унимался Гилас.

А что рассказать-то? Меня три дня держали в сарае, исправно кормили ячменной, гороховой и овсяной кашей, по вечерам выдавали шматок мяса, размером с кулак. Спал днем и ночью (а что еще делать-то?) и едва не подох со скуки. И всех развлечений, что три раза в день отводили в тростниковый домик, напоминающий дачный сортир, только побольше. Все-таки, «удобства» создавались не для людей, а для кентавров.

А мне хотелось посмотреть, как живут человеко-кони, как устроены их жилища, есть ли у них инструменты, какие металлы используют. Может, они уже вовсю железо куют, пока в Элладе пробавляются бронзой?

— Гилас, давай я потом расскажу, а? — попросил я юнца. — Когда настроение будет получше.

Ну, не хотелось мне сейчас ничего говорить.

— Саймон, ну расскажи, ну пожалуйста, — заканючил сосед и напарник, а потом принялся шантажировать. — Ты же знаешь, что если я чего-то прошу, то ни за что не отстану. А бить ты меня не станешь, ты добрый.

Вот ведь, чем отливается моя доброта. Другой бы на моем месте треснул парнишку в ухо, вот и все. А тут, понимаете ли, просыпается во мне бывший педагог, которому вдолбили, что бить детей непедагогично. Нет, пусть педагог спит.

— Бить не стану, а сразу убью, — пообещал я.

— Как ты меня убьешь, если мы с тобой плечом к плечу сражались? — развеселился Гилас. — За убийство соратника на тебя эринии налетят, а Харон через Стикс на другой берег не повезет, станет твоя душа по земле мыкаться.

Когда это мы сражались плечом к плечу? Или он имеет ввиду, что мы с ним вместе укрывали Тифия от медных перьев? А это можно засчитать за сражение? Хм… А ведь он прав.

— Да я лучше мыкаться стану, чем потом вместе с тобой Елисейские поля топтать буду. Явишься в Аид, а там ты. Ужас!

— Саймон, ну хотя бы что-нибудь расскажи и я отстану. Скажи, а кентавры очень злые? Они тебя съесть хотели или просто убить?

— На расстрел меня каждый вечер водили, — брякнул я, чтобы Гилас отстал. Но парень не унимался:

— Как это, на расстрел?

— А просто, — пояснил я. — Ставили меня в чистом поле, а кентавры становились кругом и расстреливали из луков. Так вот, по две дюжины стрел каждый изводил.

— Вот ведь, гады какие! — возмутился Гилас. — Небось, всего стрелами истыкали? Бедненький.

Мне стало неловко. Меня и так на «Арго» теперь все жалеют, а Ясон стесняется в глаза посмотреть. Как же, послал товарища на верную гибель и чудо, что он живой вернулся. Перво-наперво, все пытались меня накормить и, едва ли не каждого из парней была припасена какая-нибудь вкусняшка — кусок жареной баранины, рыба, запечённая в глине, горсть лесных орехов. Но всех перещеголяла Аталанта, притащившая мне миску спохлебкой, умудрившись сохранить ее теплой. И что тут делать? Пришлось все съесть, несмотря на то, что на рассвете завтрак был сытным. Но если меня еще и Гилас начнет жалеть, то точно, сам выброшусь за борт.

Спереди донесся хохот Геракла. Раньше бы я сказал, что наш полубог ржет, как кентавр, теперь не скажу. Не слышал я за три дня ни хохота, ни ржания. Стало быть, ржет, как Геракл.

— Саймон, хватит парню башку дурить, а у него она и так дурная, — обернулся ко мне Геракл. — Он же поверит, а потом начнет всем рассказывать, как аргонавтов расстреливали, а народ станет слушать и думать — как такое возможно? Не то кентавры такие дураки, не то аргонавты врут.

— Геракл, а чего ты все время смеешься-то надо мной? — обиделся юнец. — Ты бы лучше Саймона пожалел, его целых три дня подряд убивали. А как ты воскресал-то?

Геракл, издав утробное рычание, обернулся в сторону Гиласа:

— Слушай, ну ты же царский сын, а тебя из лука стрелять учили?

— Конечно! — вскинулся Гилас. — Я в шишку сосновую попадал с тридцати шагов.

Для меня попасть в шишку с тридцати шагов — это верх стрелкового мастерства, но наш старший товарищ так не считал и отозвался на похвальбу презрительным «Кхе», потом спросил:

— Но ты же не только сам должен уметь стрелять, но и лучников расставлять, так?

— Не, чего мне их расставлять? Да у нас и лучников-то не было, кроме меня с отцом.

Геракл обреченно вздохнул.

— Гилас, что случится, если лучники вокруг встанут, да в одну цель примутся палить?

Юнец задумался, собрав лоб в морщинки, а потом сказал:

— Если все сразу выстрелят, то не только Саймона, но и друг друга перестреляют.

— Ну, наконец-то понял, — выдохнул Геракл.

— Саймон, ты опять надо мной смеешься? — набычился парень.

— Да я не смеюсь, — примирительно сказал я. — Просто, ты пристал, как банный лист к заднице, вот я тебе и сказал, что в башку взбрело.

— А что такое банный лист?

— А это такой лист, что к задницам пристает, понял?

— Не понял, — угрюмо сказал Гилас, наконец-таки обидевшись.

Нужно было сказать про репей, вцепившийся в хвост, так сразу бы понял, зато минут десять тишины нам обеспечено. Ну, команды капитана не в счет.

— Р-аз, кхе-кхе… — пустил-таки петуха Ясон, сорвав голос.

И как это Орфей умудряется петь целый день, подчиняя нас единому ритму? Видимо, это у него профессиональное. Не зря же считается великим певцом. А грести мы и в тишине сможем, не сбиваясь с темпа, наловчились.

Я рано радовался тишине. Гилас продержался не десять минут, а пять, а потом снова принялся болтать.

— Скучно мне с тобой, Саймон, — грустно сказал Гилас. — У кентавров был, но ни с кем не подрался, никого не убил. Вот, то ли дело Амфитрид — пошел на охоту, а по дороге кучу кентавров перебил. Аэды песни про такое слагают. Я тоже сложил.

Мы с Гераклом отмалчивались, продолжая грести. А зря. Парень, решив, что сейчас его хотят послушать, бросил весло и, вскочив на скамью, принялся гнусаво декламировать:

— Да когда же ты онемеешь! — зарычал Геракл, оставляя весло.

Я не успел и сообразить, что случилось, а Гилас взвился вверх, словно один из Бореадов, только без крыльев. Правда, летел он недолго и недалеко.

— Суши весла! — раздалась команда Ясона, обретшего голос. — Человек за бортом!

Судно не встало, а продолжало медленно плыть по течению. Надеюсь, Гилас отстанет? Надо было его кентаврам отдать, вместо меня, да там и забыть.

— Может, не стоило спасать? — вздохнул Геракл, наблюдая, как в сторону Гиласа полетела веревка.

— Поздно, — вздохнул и я, глядя, как юнец судорожно вцепился в конец, а его уже тянут на борт и мечтательно произнес. — Если бы засранца веслом по башке огреть, было бы надежнее.

Мы с Гераклом грустно переглянулись, пожали друг другу руки и еще раз вздохнули. Думаю, полубог уже проклял себя за то, что взял юнца на корабль. С другой стороны — это наказание за убийство отца Гиласа.

Мокрого Гиласа, потерявшего в морской пучине шляпу, притащила воительница. Небрежно уронив парня около скамьи, сказала мне с укоризной:

— Саймон, уж тебя-то я считала выдержанным человеком, не то, что другие, вроде Геракла с Тесеем. — Ухватив юнца за хитон, поставила его на ноги. Сорвав с меня шляпу, нахлобучила ее на голову парня.

Я едва не задохнулся от возмущения. Она что, считает, что это я одним махом выкинул болтуна за борт? Так у меня бы сил не хватило. Или хватило? Надо попробовать.

— Аталанта, верни Саймону шляпу, это не он, — пророкотал Геракл. Сняв собственный головной убор, протянул воительнице. — Надень на парня.

Девушка поменяла шляпы, пристукнула меня кулачком по макушке (за что это? и кулачок жесткий!) и вернулась на свою скамью, где грустный Орфей терзал кифару. А мы снова навалились на весла, судно тронулось в путь.

Гилас пытался одновременно грести и удерживать на голове шляпу, спадавшую на глаза. На этот раз он молчал минут двадцать, потом не выдержал:

— Я же не для себя старался, а для тебя. Целую поэму сложил. Если плохая, скажи, чего сразу в море кидать? Может, я рапсодом хочу стать?

— Брехня все это, что ты сочинил, — бросил Геракл, слегка повернув голову. — Не так все было.

— А как оно было? — подскочил со скамейки Гилас. — Я же не сам выдумал, а рассказы слушал.

— Ишь, Геракл, вооруженный одной лишь дубиной… А откуда я лук взял? Подумал бы вначале, а потом пел. Вечером, как встанем на якорь, поедим, тогда расскажу, — пообещал Геракл и замолк.

Гилас пригорюнился. Геракл не Саймон, на шантаж не клюнет. Сказал, что вечером, значит вечером.

К вечеру не только Гилас, но и я, извелись от ожидания. Интересно же узнать, как там все было? Классический вариант, насколько помню (за точность деталей не ручаюсь) был таков: царь, у которого служил Геракл, искупая вину за убийство детей и племянников, поручил герою совершить очередной подвиг — убить кабана. Как там его? Нет, не царя, а вепря? Эрисманский или эриванский, как-то так. Отправившись на охоту, герой зашел в гости к своему другу, кентавру Фолу. Тот откупорил сосуд с вином, подаренный не то Хироном, не то Дионисом. И, как только открыл кувшин, на запах сбежались окрестные кентавры, вооруженные огромными камнями и стволами деревьев. Разъяренный Геракл (а кто бы не рассердился в такой момент?) схватился за лук и принялся отстреливать нападавших. Уцелевшие кентавры удирали, а герой, в азарте боя, преследовал беглецов, даже когда те укрылись в пещере Хирона. Одна из стрел (отравленная ядом гидры!) ранила мудрейшего из кентавров, но тот не мог умереть, а потом долго страдал, пока не обменял собственное бессмертие на жизнь Прометея. Геракл, разумеется, переживал.

Как медленно тянулось время. Пожалуй, даже медленнее, чем в сарае кентавров. Пока наступил вечер, пока прижались к одному из берегов, сошли на сушу, растопили костер, сварили похлебку.

Когда я со своей миской уселся, ко мне подошла Аталанта. Устроившись рядышком, кивнула на мою обновку, пристроенную на веревочку, опоясывавшую хитон:

— А сумочки у тебя раньше не было.

— Не было. Мне ее кентавресса подарила.

От изумления воительница едва не попала ложкой себе в ухо.

— Саймон, тебе нравятся самки кентавров?

— Ну, какая же она самка? Девчонка еще совсем, лет двенадцати, конопатая. А сумочку подарила за то, что я ее от поноса вылечил.

— Фи! — скривилась девушка. — Саймон, ты бы такие слова за едой не говорил.

Аталанта вскочила и вместе со своей миской куда-то ушла. И чего это она?

Наконец, все съедено, миски вымыты и мы с Гиласом уселись рядом с героем, приготовившись слушать. А тот, грустно потеребив бороду, начал:

— Все было проще, чем об этом болтают. И не так, как поют аэды. Я как раз с охоты возвращался. Вепря убил, тушу с собой волок, Еврисфею отдать, дядюшке моему недоделанному. Тяжеленная туша, потяжелее Гиласа. Притомился, а тут и ночь. Думаю, а не прилечь ли спать? Но за мной волки шли, поживу чуяли. Засну, а они вепря сожрут. Потом узнал, что за мной не только волки шли, но и кентавры. Они сами вепря боялись, пока тот жив был, решили, что у одинокого охотника добычу легко отнять. А может, сестрица моя, Артемида, кентавров на меня и науськала. Вепрь-то ведь ей посвящен, могла и обидеться. Но не знаю, врать не стану. А я гляжу — на пути огонек, хижина, а в ней кентавр Фол живет. Попросился я на ночлег, а путнику отказать нельзя, Фол меня и пустил. Вепря я в хижину затащил, в угол кинул. Кентавр мне воды налил, мяса нажарил, да мы спать и легли. А ночью на хижину Фола кентавры и напали. Хозяин, поначалу своих сородичей уговаривал уйти, но они потребовали, что тот путника выдал. Вот, пришлось Фолу за оружие браться, чтобы меня защищать. Гость в доме священен. Так вот, Фола сородичи первого и убили. Потом, я конечно же разозлился, кентавров побил, а что толку? Фола-то уже не вернуть. Вот и вся история.

— Геракл, а как же Хирон? — жадно спросил Гилас.

— А что Хирон? — не понял Геракл. — Хирон, наверное, сейчас какого-нибудь героя воспитывает.

— Но ты же его отравленной стрелой подстрелил?

— Гилас, где гора Эриманф, а где Пелион, на котором Хирон живет? — укоризненно покачал головой Геракл. — Даже если туда бегом бежать, неделя понадобится. Кентавры, может, от страха неделю без передышки и пробегут, а я нет, мне роздых нужен. И со стрелами отравленными тоже глупость.

— Почему глупость? — хмыкнул юнец. — Ведь всем известно, что у тебя стрелы ядом Лернейской гидры напитаны. Ты стрельнул, а стрела случайно Хирона зацепила.

— Саймон, может, хотя бы ты объяснишь дураку, что у меня никогда не было отравленных стрел? — страдальчески наморщился Геракл. — А коли и были, так яд на них давным-давно бы высох. Ишь, всем известно.

Я открыл рот, чтобы сказать, но меня опередила Аталанта. Оказывается, девушка тоже сидела рядышком и слушала.

— Гилас, ни один охотник не станет смазывать ядом наконечники стрел, — терпеливо пояснила воительница. — Куда годится дичь, погибшая от отравы? Ее даже собаки жрать не станут. К тому же, бывает так, что ты сам за наконечник схватишься, что же тогда?

— У, — протянул юнец. Помолчав пару секунд, сказал. — А кентавры все равно плохие. Верно Саймон?

Я что, теперь консультант по кентаврам? С чего это вдруг?

— Я сам от них ничего плохого не видел. А вот кентавры считают, что мы плохие.

— Почему мы плохие? — возмутился парнишка. Подумав, добавил. — Нет, у нас люди плохие есть, но ведь не все же?

— Так и с кентаврами, — заметил Геракл. — Есть среди них плохие, есть и хорошие.

— Геракл, я тебе еще вот что сказать хочу, — сообщила Аталанта. — Артемида кентавров на тебя не науськивала.

Геракл спорить не стал, только повел бровями, став похожим на своего папу из какого-то фильма, зато вылез Гилас.

— А ты-то откуда знаешь? — с недоверием протянул юнец.

Аталанта, оставив реплику юноши без ответа, посмотрела в глаза Геракла:

— Если бы сестра рассердилась, она бы сама пришла.

— Тут бы ей конец и пришел, Артемиде-охотнице. Или Геракл бы ее загнул, да у кого-нибудь дерева и поставил, — усмехнулся Гилас, но усмешка сразу же сменилась воплем. От оплеухи полубога нахальный юнец кубарем покатился по земле.

Гилас, поднявшись с земли, потрогал ухо, распухавшее на глазах и, оставаясь на безопасном расстоянии, плаксиво спросил:

— И за что опять?

А крепкий парень, однако. Кто другой от такой затрещины умер, а этому хоть бы хны. Или Геракл бил жалеючи.

— А чтобы ты язык свой поганый не распускал, — пояснил я. — Геракл с Артемидой брат и сестра, разберутся уж как-нибудь по семейному, а ты сразу и Геракла оскорбил, и Артемиду.

Геракл с Аталантой кивнули, Гилас задумался, вероятно пытаясь понять — чем он Геракла-то оскорбил? А я, чтобы сгладить ситуацию, сказал:

— Я вот о чем думаю. Лет через сто, когда о нашем плавании аэды станут петь на каждом углу, появится песнь, как «беззаконные» кентавры захватили в плен Саймона, а Геракл всех копытных побил и друга освободил.

— А чего сто-то лет ждать? — вмешался Гилас. — Может, мне самому песнь сложить, как я тебя из плена освобождал?

Нет, сначала веслом по башке, а потом уже за борт кидать…

Глава четырнадцатая
Царь должен умереть

Все-таки, Черное море, по которому мы плывем, он же Понт Аксинский, совсем не то море, по которому я когда-то плавал — недалеко, вдоль береговой линии Крыма, на прогулочном теплоходике, где милые девушки торгуют мороженым и пивом, а за отдельную плату можно посмотреть на дельфинов, поднявшись на верхнюю палубу. Или я еще буду плавать? Тьфу. В общем, была мысль по памяти нарисовать карту, а потом отдать ее Ясону, чтобы наш капитан имел представление — куда идти. А что? Я начал потихонечку ориентироваться, привязывать нынешние географические объекты к тем, что сохранились и в наши дни. Место, где я пребывал в заложниках, судя по всему, будущая Болгария, а конкретно — Варна. Где еще вблизи Черного моря имеются минеральные источники? Впрочем, может они и имеются, но про Варну и ее лечебницы я слышал, читал, даже собирался как-нибудь туда съездить. Вопрос — водились ли в тех краях кентавры? Вот об этом не слышал, но теоретически, дунуть из Эллады, дойти до Болгарии, мифологические существа вполне могли.

Но мысль о карте как пришла, так и ушла, потому что Лаэрт сегодня узрел очертания острова. Вернее, папа Одиссея острова не опознал, но наша воздушная разведка, взмывшая в небо, определила, что это именно остров, и немаленький, а на нем еще и город стоит, обнесенный стеной.

Эх, почему из меня снова лезет историк? Вылезает, порой очень не вовремя. То увидишь, как в фильме, повествующем о семнадцатом веке, в крестьянских домах наличествуют окна, забранные стеклом, а один из моих любимых писателей (на самом-то деле их два, но в одном лице), написавший несколько книг по эпохе, в которую я попал, повествует, как на местном базаре главный герой покупает вяленых рыбок, чтобы бросить их в чашку для подаяний. Любопытно, какой валютой он расплачивался? Так и хочется приказать «заклепочнику», сидящему во мне — «Брысь!», но не выходит. Вот и сейчас, на «Арго», где моими соседями являются сплошные герои и полубоги, клятый историк опять-таки дал о себе знать. Если есть город, значит остров большой, а иначе как обеспечить пропитание населения? Или это промышленно-торговый центр, из чего вытекает, что здесь имеется порт, куда причаливают корабли, гостиницы, чтобы мореходы смогли отдохнуть, торговые ряды, склады, мастерские, жилые дома и все такое прочее, включая служительниц Афродиты.

Стена — явный признак того, что у тутошних обитателей имеются внешние враги. Понимаю, в Древней Элладе, аккурат в эпоху аргонавтови много позже, эллины строили города и обносили их стенами, потому что существовало множество государств, постоянно воюющих друг с другом^[16], но здесь-то зачем? Не может быть на таком острове нескольких государств. Или все-таки мореходство здесь имеется? А коли существует мореходство, есть и пираты. Ладно, допускаю, что в тринадцатом веке до нашей эры на Черном море существовали пираты — не иначе, финикийцы заглядывали, но остров-то откуда взялся? До Змеиного нам еще плыть да плыть, но Змеиный остров совсем маленький, не то полтора километра, не то два и город на него никак не поместится. Есть еще Джарылгач, тот изрядно больше, километров сорок, но до того и плыть дольше, да он и поныне необитаем. Вывод какой? Карту для Ясона я составлять не стану, чтобы не попасть впросак, а остров, появившийся из ниоткуда, с городом, воспримем как данность.

Наверное, будь я на месте Ясона, то прошел бы мимо этого острова. Вода у нас есть, вино тоже, провизии (хвала кентаврам), вполне достаточно. Так и чего, спрашивается, мы здесь забыли? Ясон, если верить его словам, собирается добыть золото для найма копейщиков, а на таких островах самородные слитки явно не валяются. Забрать добро силой? Во-первых, хватит ли у нас сил, а во-вторых, куда мы добычу сложим? Или, коли на корабле собрались сплошные герои (кроме меня!), так обязательно искать приключений на намозоленное от сидения на скамье место? А ведь похоже, что так и есть, потому что Тифий, не спрашивая капитана (может, он с Ясоном мысленно разговаривает?), переложил руль в сторону острова.

А с другой стороны, почему бы не обследовать остров, не побывать в неизвестном городе? Да и подустали мы, если уж совсем откровенно, друг от друга. и морды знакомые надоели. И это говорю я, который провел на корабле не так много времени, а уж что сказать об остальных? Пусть будет какое-то разнообразие. А еще, что тоже немаловажно — давненько аргонавты одной богине почести не отдавали, а народ молодой, гормоны играют. А коли город, так если не храм Киприды, то хотя бы ее жрицы должны быть.

«Арго» судно небольшое, причалило аккуратно, не задев ни одной лодки, привязанных у бревенчатого причала, на который мы поспешили высадиться. Ясон критически осмотрел народ, намечая «жертвы» — тех, кого нужно оставить в караульных? Скользнув взглядом по мне, перевел взор на остальных и выбрал-таки.

— Акаст и Гилас.

Имя кормщика не называлось, но Тифий и так бы не покинул корабль.

Акаст, как я уже знал, являлся двоюродным братом и другом Ясона, а еще сыном того самого Пелия, которого наш капитан собирался свергать. С чего этот парень решил поучаствовать в экспедиции, только Гермес ведает, да и то потому, что прочие олимпийцы промолчат, а этот на все даст ответ.

Кузен капитана воспринял приказ спокойно, а Гилас не был бы Гиласом, если бы не принялся возмущаться.

— А чё опять я? Я и так, пока мы на Лемносе стояли, две недели один дежурил.

Ох ты, а он мне заливал — какие там женщины, на этом острове! Гиласа, значит, на корабле оставили? Что ж, правильно. Рано ему по бабам бегать. Кстати, а что делала Аталанта, пока остальные развлекались с одинокими дамочками?

— Продолжишь пререкаться, в следующий раз «Арго» останавливаться не станет, — посмотрел Ясон на нахального подростка, и тот сник, осознав, что капитан так и сделает.

Город на наше появление реагировал странно, то есть — никак. Не было ни мужиков с оружием, ни девушек с хлебом-солью, ни вездесущих мальчишек, жаждущих поглазеть на приезжих.

На всякий случай, аргонавты решили облачиться в доспехи, взять мечи, а луки со стрелами, щиты и копья оставить на судне. Глядя, как мои товарищи влезают в медные панцири, я немного взгрустнул, а потом вспомнил, что где-то должен лежать и мой доспех, из свиной кожи. Где он, кстати?

— Надевай, — подошел ко мне сияющий Лаэрт, держа в руках что-то шуршащее, ярко-красное и тоже сияющее.

Ух ты, так это же мой чешуйчатый панцирь, сработанный руками тестя и зятя. Красота, словно по мне сшит. Впрочем, его именно по мне и шили. Чешуя подогнана плотно, но движений не стесняет.

— Откуда столько меди-то взяли? — слегка удивился я, прикинув, что на отделку ушло гораздо больше перьев, нежели в трех долях добычи — моей, Автолика и Лаэрта.

— Так остальные поделились, — хмыкнул Лаэрт, напяливая на меня шапочку из свиной кожи, тоже ставшую чешуйчатой.

Приятно. И за заботу, и вообще. Медь — штука дорогая. От умиления я чуть не пустил слезу, но все испортил Автолик, явившийся в своем двойном кожаном панцире, с приклепанными полосками меди.

— Всем же интересно увидеть, что тут получится, — сообщил сын Гермеса. Критически глянув на меня, добавил. — Надо еще маску сделать — круглую, с прорезями для глаз, совсем станешь на окуня похож.

Что ж, хоть не на карася, так уже хорошо. Я улыбнулся, похлопал по плечу Автолика в знак благодарности и собрался ухватить своей каменный топор. Но оказалось, что это еще не все подарки.

— Саймон, это тебе, — сказал Ясон, вручая мне перевязь с ножнами, в которые был вложен не то длинный кинжал, не то короткий меч. — Подарок, — словно бы виновато произнес капитан, помогая мне просунуть голову сквозь ременную петлю. — У меня-то их два, а у тебя нет ни одного.

Ну ничего себе, братья-аргонавты! А как мне теперь за меч отдариваться? Вроде, за оружие обязательно нужно дать монетку, а где мне ее взять? Хм… Так и слова-то «монета» пока нет, да и деньги еще не изобрели^[17].

— Спасибо, — только и сказал я.

В доспехах, с мечом, почувствовал себя настоящим аргонавтом. Мне бы еще для полного счастья новые сандалии, чтобы пятки не свешивались, но полного счастья, как известно, не бывает.

Не строем, а толпой мы повалили к городским воротам. Рядом со мной шла воительница, без доспехов, но хотя бы в хитоне. Зато, в отличие от остальных, Аталанта прихватила колчан со стрелами и лук.

— Странный какой-то город, — сказала воительница, подтвердив мои собственные мысли. — Стена есть, а ворота почему-то открыты.

— Думаешь, ловушка? — предположил я.

— Ловушка? — не сразу поняла девушка, потом хмыкнула. — Знаешь, очень похоже, как при облаве. Загонщики гонят зверя, тот бежит, а впереди лучники. — Аталанта хихикнула, посмотрев на меня. — А еще похоже на невод. Рыбка плывет, заплывает в открытые ворота, а ее вытягивают.

Я улыбнулся, не подумав обижаться. Чешуйчатый панцирь, делавший воина похожим на рыбу, непривычен для античного взора, так ведь еще привыкнут, да и сами возьмут на вооружение.

Внутрь города мы тоже вошли без проблем. Ни тебе проверки документов, ни фэйсконтроля, ни таможенного досмотра, ни налоговых сборов. Заходи кто хочет! Два стражника, чьи копья оказались воткнутыми в землю, сидевшие в тенечке и передававшие друг другу бурдюк с вином, только кивнули и показали взглядом — мол, вам туда.

Ну, коли туда, значит туда. Протопав по главной улице, окруженной двухэтажными домами из крупного камня, мы скоро оказались на площади, зажатой между трехступенчатым зданием, напоминающим не то зиккурат, не то еще одно, более знакомое и родное сооружение с каменными трибунами, заполненными орущими людьми.

— Да здравствует царь! Царь должен умереть! — скандировали трибуны.

Как это так? Царь должен одновременно и здравствовать, и умереть? И вообще, что здесь такое творится? Коллективное помешательство?

По площади, усыпанной мелким песком, расхаживал голый гигант, время от времени поднимавший руки к небу, а толпа неистовствовала неистовствовала: «Амик! Амик!». Это имя или боевой клич?

Мы остановились в недоумении, не зная, как вести себя дальше. А народ, между тем, продолжал скандировать, а гигант расхаживал туда-сюда.

— Может, уйдем потихонечку? — предложил кто-то из нас. Нет, не я, но даже самые задиристые из аргонавтов, вроде моего друга Геракла или Кастора, оказались в растерянности — а чего дальше-то? Вроде, никто на нас нападать не собирается, драться не с кем и делать здесь нечего. Что-то здесь странное, непонятное, а любых непонятностей следует избегать. Не лучше ли потихонечку развернуться, уйти отсюда, да и плыть себе дальше, по синему морю? Глядишь, на пиратов каких-нибудь наткнемся, отведем душу.

Внезапно с третьего этажа зиккурата донесся женский голос. Он был и нежен, но сумел перекрыть крики толпы:

— Морские странники! Доблестные герои! Кто из вас бросит вызов царю бебриков Амику? Кто из вас готов пожертвовать своей жизнью? Кто жаждет умереть или стать царем? Кто из вас желает получить в постель царицу?

— Да здравствует царь! Царь должен умереть! — надрывался народ. — Амик! Амик!

— Где же герой? — вопрошала женщина с зиккурата. — Кто хочет стать новым царем и отведать моих прелестей? Разве здесь нет достойных мужчин?

Аргонавты запереглядывались. От женских прелестей никто бы не отказался, но отсюда их не разглядеть. И почему нужно кого-то убивать?

Кажется, до меня первого дошло, в чем тут дело. В городе наличествует царица, а ее супруг, так называемый — фигура сменная. Исполняющего обязанности царя иногда следует приносить в жертву, заменяя его более молодым и удачливым.

А где я о том читал? И читал, да и фильм смотрел о Вавилене Татарском. «Generation П». Правда, главному герою, в исполнении Епифанцева, прежнего супруга богини убивать не пришлось, потому как Ефремова благополучно задушили и без его участия.

К нашей толпе неспешно подошел старик с посохом в руках. Сморщенный, с большими оттопыренными ушами, облаченный в белоснежный хитон. Добавить очки — вылитый Махатма Ганди.

— Мы ждали вас много дней, — сообщил старец. — Богам угодно, чтобы один из вас бросил вызов нашему царю Амику. Если он победит, то царя принесут в жертву, а победитель станет царем и супругом прекрасной Евдоры. Впрочем, царь Амик готов сразиться с каждым из вас по очереди.

— Я бы посостязался, но царем становиться не хочется, — буркнул Геракл. Прищурившись, сделал ладонь козырьком, рассматривая женскую фигурку. — Может, и ничего? Сейчас схожу, башку этому Амику оторву, потом проверю.

— Если ты царем бебриков станешь, кто остальные подвиги совершать будет? — ехидно заметила Аталанта.

— Не, я в цари не хочу, — помотал головой Геракл. — Да еще у каких-то бебриков.

Похоже, огромный царь героев не слишком смущал, да и прелести царицы хотелось бы оценить, но стать правителем какого-то зачуханного острова никому не хотелось.

— Наша царица правит островом много лет и уже сотни царей принесены в жертву, — с гордостью сообщил старец. — Царь Амик побеждает своих соперников пять лет подряд.

Вот те на. А сколько тогда лет царице? И что, найдется дурак, покусившийся на прелести старухи?

— А если мы просто уйдем, не приняв вызов? — миролюбиво поинтересовался Ясон. — Мы не хотим ссоры с вашим народом и, никто из нас не желает смерти вашему царю.

— Если один из вас не вступит в схватку, то в жертву принесут всех, — улыбнулся старец. — Но вас станут убивать не как воинов, а как трусов. Или вы и на самом деле трусы?

Нет, старикашка не Махатма Ганди. И улыбочка у него поганая.

— Слушай, старый дурак, ты понимаешь, с кем имеешь дело? — возмутился Геракл, приподнимая огромный кулак. — Кого ты трусом назвал, дитё Ехидны?

Еще немного и герой бы уронил тяжкую длань на голову старика, но передумал и лишь вздохнул, опуская руку. Негоже полубогу пачкать священный кулак о старческую лысину.

А старикашка улыбнулся еще поганей и посохом показал наверх, на трибуны, где выстроились лучники, с уже наложенными на тетивы стрелами. И с зиккурата на нас смотрят десятки наконечников, отливающихся на солнце бронзой.

А там, откуда шел вход на площадь, где только что никого не было, появилась шеренга воинов, с круглыми щитами и хищными жалами копий.

Разметать эту шеренгу нам труда не составит, а вот лучники…А у нас, кроме Аталанты, лук никто не взял. А если бы и взяли, насколько бы это помогло?

— Саймон, становись рядом, — одними губами вымолвила Аталанта, уже изготовившаяся к бою, и я послушно встал за спиной девушки. Понимаю, стрела пробьет чешуйчатый панцирь вместе со мной, но хотя бы воительницу прикрою.

— Геракл и Тесей — берете на себя копейщиков, — принялся отдавать команды Ясон. — Все остальные…

Капитан не успел сказать, что должны делать остальные, как раздался голос:

— Ясон, давай попробую.

Ага, Перифой, друг Тесея. Это же на его свадьбу созвали старейшин кентавров, да там и убили.

Перифой — молчун, выделяющийся даже на фоне остальных немногословных парней.

— Не нужно, не останавливай.

А, это он Тесею, пытавшемуся вразумить друга.

— Знаешь, мне терять нечего, моя невеста и весь мой народ убиты, — проговорил Перифой, раздвигая народ и входя на площадь. — Кентаврам я отомстить не смог, зачем мне жить?

Это что, еще одна альтернативная версия событий? Убивали не кентавров, а сами кентавры, во время свадьбы убили его невесту, а потом перебили весь народ лапифов? И где, подскажите мне, истина?

К Перифою подошел Поллукс и, приобняв парня за плечи, принялся что-то втолковывать ему на ухо — точь-в-точь как тренер, дающий советы боксеру. Скорее всего, так оно и было. Поллукс — боец не из последних.

Царь лапифов внимательно выслушал советы, покивал, а потом печально сказал:

— А мне предсказывали, что я посватаюсь к богине. Стало быть, врут предсказатели.

— Не врут, — подала голос Аталанта. — Царица Евдора — океанида.

И откуда лесная жительница все знает? Но раз говорит, значит знает. Про океанид слышал, но не знал, что это тоже богини. А Перифой, насколько я помню, вместе с Тесеем попытались украсть саму Персефону, жену Аида. Вот ведь, додумались с кем связываться! Тесею-то еще повезло — Геракл вызволил из подземного царства, а царь лапифов там до сих пор сидит.

Перифой, тем временем, вышел на площадь и к нему подбежали двое юношей, принявшиеся обматывать его запястья ремнями с бронзовыми накладками. Это что, драка без правил, да еще и с применением кастетов?

Амик подошел к Перифою и презрительно плюнул тому под ноги.

— Плюгавенький человечишка, — захохотал гигант. — Я растопчу тебя, словно муху. Только я буду покрывать Евдору!

Перифой, едва достававший до плеча царя, промолчал, а народ на трибунах орал:

— Амик! Убей этого червяка!

Аргонавт, словно бы нехотя, ударил гиганта в живот, на что тот опять расхохотался:

— Ты дерешься, словно слабая женщина. Постой на месте, и я убью тебя одним ударом.

Перифой послушно встал, а Амик, размахнувшись от вей души, ударил нашего парня в ухо. Вернее — удар пришелся в воздух, потому что аргонавт присел, а потом двинул царя в бок, под ребро. Видимо, удар был сильным даже для такого здоровяка, потому что Амик остановился и шумно выпустил газы.

— Бычок, тебе очень больно? — почти ласково спросил Перифой. — Подожди, я еще не трогал твой уд, которым ты покрываешь свою корову.

Трибуны неистовствовали, а Поллукс, в отчаянии ударил себя кулаком по панцирю и с досадой сказал:

— Дыхалку надо беречь, говорил же ему!

Разъярившийся Амик принялся наносить удары во все стороны, пытаясь поразить своего противника, а Перифой каждый раз успевал увернуться, да еще и наносил ответный удар, причем, постоянно в одну и ту же точку — под ребро.

Заметно, что гигант начал уставать, а Перифой, крутившийся вокруг него, то и дело наносил удар за ударом, и по-прежнему бил под ребро. Пожалуй, трибуны почувствовали, кто станет победителем даже раньше нас.

— Пе-ри-фой! Пе-ри-фой! — скандировали горожане. — Убей Амика! Убей быка!

Мне отчего-то стало противно. Я посмотрел на своих товарищей. Кажется, мысли у нас похожи. Как жаль, что у меня нет лука, а иначе с удовольствием бы опустошил колчан прямо в зрителей. Но нет, поединок еще не закончился, да и лучники с трибун никуда не делись.

— Какие же они твари, — услышал я шепот Аталанты.

На всякий случай взял руку девушки в свою, чтобы успеть остановить лучницу, если у той сдадут нервы. А воительница так сильно сжала мою ладонь, что я пожалел, что не подал ей кулак.

А на площади зрелища шло к своему финалу. Амик еще стоял на ногах, но его колени начали подгибаться. И тут Перифой нанес завершающий удар — прямо в висок.

Гигант рухнул лицом в песок, а трибуны сошли с ума:

— Жертва! Жертва!

— Ца-ри-ца! Ца-ри-ца!

— Жертва! Жертва!

С стороны зиккурата по площади шла невысокая женщина, закутанная с ног до головы в белое покрывало. Разглядеть можно было только ее лицо — юное и красивое. Не иначе, сама Евдора, царица и богиня. Рядом с ней шли две обнаженные женщины — одна с ножом, а вторая с тазиком, отливавшим золотом.

Евдора, деловито наступила коленкой на спину поверженного гигант. Левой рукой ухватила его за волосы, приподнимая голову, а правую требовательно протянула к прислужнице, и та торопливо вложила в нее нож.

— Прощай, мой бывший муж. Ты был хорошим царем и мужем. Но царь должен умереть! Я приношу тебя в жертву богам!

Царица спокойно, словно резала барана, перерезала горло бывшему мужу, а вторая служанка быстро подставила тазик под льющуюся кровь. Когда тазик заполнился, царица взяла его в руки и подошла к Перифою, устало стоящему поодаль.

— Теперь ты новый царь острова и ты мой муж. Нагни голову.

Перифой послушно наклонил голову, а Евдора вылила на нее кровь.

— Царь Пе-ри-фой! Царь Пе-ри-фой! — кричали трибуны. — Да здравствует царь!

— Пойдем со мной, муж мой!

Царица взяла за руку нашего товарища, и тот послушно пошел с ней в сторону зиккурата, не обернувшись и не попрощавшись. А к нам подошел давешний старец.

— Сегодня вечером состоится пир в честь нового царя. Мы будем рады, если друзья царя станут у нас гостями.

Мы угрюмо молчали. Как я полагаю, моих друзей из Эллады сложно удивить жертвоприношениями, пусть даже и человеческими, но вот такое оказалось неожиданностью даже для них. А старик продолжил:

— Да, мы будем рады, но лучше, если вы покинете остров еще до заката. Я распоряжусь, чтобы на ваш корабль доставили все необходимое для плавания.

Осторожно освободив руку от крепкого захвата лучницы (мои бедные пальцы кричали от боли!), обошел девушку и, взяв ее за другую руку, развернулся и повлек воительницу на выход.

Нет, на корабль, никаких пиров.

Глава пятнадцатая
Младший брат и его сестра

Если кто-то считает, что аргонавты дружно отправились следом за мной, то они ошибаются. Мои товарищи по плаванию люди тертые, а привести их в смущение каким-то перерезанным горлом — да не смешите мои сандалии. Поэтому, выйдя с площади, народ разбрелся по городу. Надо полагать, познакомиться с достопримечательностями и прикупить сувениров — тарелочку с видом зиккурата, магнит с портретом царицы Евдоры и что-то еще, этакое, чего не встретишь в других городах.

Мы с Аталантой тоже сделали небольшой круг, решив на что-нибудь поглазеть. Ничего интересного. Узкие улочки, слепые дома, скучные люди, разбредающиеся с площади и отправляющиеся по своим делам.

— Поберегись! — раздалось сзади.

Мимо нас флегматично прошел мерин, запряженный в телегу, груженую корзинами с сушеной рыбешкой. Хозяин — усатый здоровяк в кожаном фартуке, шествовал сзади.

Аталанта лишь покачала головой, а потом, когда телега поравнялась с нами, ухватила горсть рыбешки, передала ее мне, взяла еще горсть, а когда владелец корзин попытался возмутиться, веско сказала:

— Не убудет.

Оценив лук и колчан девушки, а также ее спутника в странных доспехах, зато с мечом, абориген предпочел не связываться, а пошел дальше. Да и на самом-то деле, разве убудет, если взять пару горстей из огромной корзины?

Сушеная рыба шла, словно семечки, идти с ней веселее, и я даже пожалел, что у Аталанты слишком маленькая пригоршня.

Сами того не заметили, как вышли к окраине, где расположилось двухэтажное сооружение с колоннами. Не иначе, какой-то храм. А возле него стояло несколько наших товарищей, окруженных щебечущими девицами.

— Пойдешь? — кивнула воительница в сторону храма.

— А зачем? — не понял я.

— Так это храм Кипрогении. Разве ты не желаешь вознести хвалу великой богине вместе с ее святыми прислужницами? Иеродулы — жрицы любви.

Аталанта говорила об этом спокойно, словно о том, не стоит ли мне поесть или помыть руки, а я почему-то застеснялся. Все-таки, бежать сломя голову к прос…, нет, иеродулам, если рядом идет красивая женщина, как-то и неприлично. Понимаю, что здесь-то как раз это нормально, но пока ничего не могу с собой поделать. Да и недавнее прошлое сказывается. Русский учитель — облико морале.

М-да, какая простота нравов. А у храма стоят люди, которых я считал высокоморальными — вон, и Орфей тут, страдающий по потерянной супруге, и Асклепий. Неужели целитель не знает об опасности беспорядочных половых связей? Чтобы уйти от скользкой темы, спросил:

— А как ты поняла, что это храм Афродиты?

— А что тут понимать-то? — пожала плечами Аталанта-охотница. — Вон, приапы стоят.

И впрямь, около храма вкопаны в землю каменные столбы, изображающие детородные органы. А где сам Приап? Или он в землю закопан, выставив вверх лишь фаллос? А я-то решил, что это коновязи или что-нибудь в этом роде.

— Странно, — пожала плечами воительница. — Ты не болен, ты любишь женщин, а до ужина еще далеко. — Потом высказала предположение: — А, так ты так привязался к той маленькой богине, что не можешь смотреть на других женщин?

Я не стал говорить ни да, ни нет, сделав вид, что не понимаю, о чем идет речь. Меня заинтересовало другое:

— При чем здесь ужин?

А вот теперь Аталанта сделала вид, что не понимает меня. Но я ведь так просто не отстану.

— Асклепий что-то добавляет в нашу еду?

Воительница опять сделала загадочный вид, но ни сказав ни слова, она сказала все. А ведь я помню, как некоторые мои сослуживцы принципиально отказывались пить кисель^[18]. Так почему бы Асклепию не подсыпать нам в похлебку или в травяные отвары, которыми он нас потчует каждый вечер, какие-нибудь травки, подавляющие э-э… сексуальные желания? Кстати, мудрое решение, учитывая, что на судне сорок с лишним молодых мужиков.

Есть у нас травы, обладающие седативным действием? Я знаю только валериану и мяту. Запахов мяты или валерианы не помню, но наверняка существуют и другие травы. Бьюсь об заклад, что о них мало кто знает, кроме целителей, а вот Аталанта-охотница может разбираться в травах. Не зря же она как-то собиралась искать приправу для похлебки.

— Саймон, ты слишком умен для мужчины, — усмехнулась воительница, доедая последнюю рыбку и отряхивая ладони.

— Да и ты не похожа на обычную женщину, — хмыкнул я, отвечая на комплимент.

— Почему это? — отчего-то насторожилась воительница.

— Считается, что женщина либо умна, либо красива, а ты сочетаешь в себе оба качества.

Несмотря на загар, покрывавший щеки девушки, заметно, как она запунцовела от моего неуклюжего комплимента. Бедная девчонка, выросшая в лесу, не слышавшая приятных слов. С кем же ты дело имела, если проверяла женихов с помощью беговой дорожки?

— Саймон, тебе, наверное, не очень удобно ходить в женских сандалиях? — спросила воительница.

Меня словно холодной водой облили. С чего это она о сандалиях заговорила? А я-то с ней о высоких материях, о красоте. Комплименты, понимаете ли, рассыпаю.

— Да вроде и ничего, начал привыкать, — промямлил я. — В следующий раз, как кабана завалишь, отрежу кусок кожи на сандалии.

— Свиная кожа для подошвы годится, но воловья лучше и намного прочнее, — рассудительно сказала охотница. Посмотрев по сторонам, решительно сказала: — Подержи мой лук и колчан, я мигом. Иди к кораблю, я тебя догоню.

Я оценил доверие девушки. Аталанта никому и никогда не давала подержать свое оружие, да никто и не осмеливался просить. А чего это она? Или, как у маленькой кентаврихи, живот прихватило?

Неспешно двигаясь, уже на выходе из ворот, я остановился и посмотрел на стражников, по-прежнему сидевших в тени и передающих друг другу бурдюк с вином. Бурдюк все тот же, или служивые второй приходуют?

— Почтенные, а как называется ваш остров? — поинтересовался я.

— Остров? — переглянулись они. — А он так и называется, остров. Зачем ему какое-то имя? А что, разве в море есть еще какие-то острова?

— А город? — не унимался я.

— Город царицы Евдоры, — слегка приосанился первый стражник. — Дочери великого старца Океана.

— А еще города на острове есть?

— Да их полно, — добавил второй. — Один — царицы Примно, второй — Петреи.

У меня имелась масса вопросов — каков же остров в размерах, если на нем уместилось три города, в скольких днях пути от Евдоры находятся эти города, а происходят ли войны, чем занимаются жители, но подбежала Аталанта, легконогая, словно сам Ахиллес и взяла меня под руку.

— Я же сказала, чтобы ты шел на корабль, — сердито сказала девушка.

— Так я туда и иду. Остановился, чтобы кое-что выяснить, — ответил я, удивившись, что успел провиниться.

Аталанта не удостоила меня ответом, а тащила дальше, словно на буксире. И, только дойдя до «Арго», остановилась. Первым делом отобрав у меня лук с колчаном и осмотрев оружие — а не попортил ли, девушка вытащила из-под хитона пару сандалий.

— Это тебе. Хозяин увидел, закричал и погнался за мной. Хотела его убить, но решила, что лучше убежать. Убить просто, а сбежать интереснее. Давай, снимай старые и надевай новые.

Древнегреческие сандалии, в сущности, просто подошва с ремешками, опутывавшими икры. Но все равно, когда ступня полностью помещается на подошву, а пальцы с пяткой не выпирают, гораздо комфортнее.

— Аталанта, ты чудо! — искренне сказал я, привлекая девушку к себе и целуя ее прямо в губы.

На этот раз воительница не противилась, а напротив, даже попыталась ответить на поцелуй. Довольно-таки неумело, но все равно здорово!

— И что же творится-то? — донесся с борта «Арго» молодой и насмешливый голос. — Девственница-охотница, великая воительница целуется у всех на глазах.

— А ты не пялься, — отозвалась Аталанта, резко отрываясь от моих губ. — Те, кто подсматривают, могут и глаз лишиться.

— Так я не подсматривал, — отозвался голос. — Это ты, прямо у всех на виду расположилась, словно обетов девственности не давала.

Это еще что за хрен? Нам что, Гиласа мало?

На узком планшире, словно бы на диване, развалился юноша. Гиласа чуть постарше, но не больше семнадцати-восемнадцати лет. Вроде бы, обычный наглый юнец, в светло-синем хитоне, в сандалиях с какими-то ушами сзади. Наверное, мода такая.

Юнец, насмешливо поглядывая на нас с Аталантой, грыз яблоко.

Мы с воительницей взошли на «Арго» и слегка удивились — вся палуба завалена и заставлена корзинами с фруктами, мешками и бурдюками. Видимо, обещанные припасы в дорогу. Когда и успели? Но еще больше удивились, когда увидели, что вся троица дежурных лежит рядком, уложив головы на мешки и мирно спят. Гилас сопит тоненько, молча спит двоюродный брат Ясона, а Тифий так храпит, что содрогаются борта корабля. Странно.

Я не успел заметить, как юноша оказался рядом с нами. Кажется, только что сидел на планшире.

— Тебе нужно поспать, — сказал юнец таким тоном, словно был уверен, что я сейчас же брякнусь рядом с товарищами и упаду в объятия Морфея.

— А я пока не хочу, — отозвался я.

Парень удивленно захлопал ресницами и пристально посмотрел на меня светло-синими — под цвет хитона, глазами. А глаза-то знакомые, я их уже видел когда-то. Хм… Сегодня утром и видел.

— Никогда не встречал таких доспехов. Надеюсь, доспехи прочные? — поинтересовался юноша, стукнув меня ладонью по плечу. — Прочные? — повторил он, ударив уже кулаком.

А ведь бьет-то сильно, вон, аж плечо слегка занемело.

— Прочные доспехи, — отозвался я, отступая на пару шагов. — А как им не быть прочными, если их твой сынишка делал? И шлем он делал. Проверь, какой прочный.

Я быстро стащил с себя чешуйчатый головной убор, кинул его прямо в лицо наглеца и, воспользовавшись тем, что тот инстинктивно ухватил шлем обеими руками, от всей души врезал ему в челюсть.

Юнец отлетел в сторону, уронил шлем на палубу и в удивлении схватился за ушибленное место.

— Ах ты наглый смертный!

Не знаю, что случилось бы дальше, но между нами встала Аталанта. Закрыв спиной парня и, раскинув в стороны руки, девушка заявила:

— Саймон, если ты обидишь моего младшего брата, между нами все кончено. Он еще молодой и глупый, но он мой брат.

Кажется, обалдели мы оба.

— Артемида, разве я смогу обидеть твоего брата? — хмыкнул я, украдкой поглаживая кулак, отбитый о челюсть бога торговли и покровителя воров. — Гермес сам кого хочешь обидит.

— А ты, вздорный мальчишка, — обернулась богиня охоты в сторону брата. — Мог бы вести себя повежливее и не начинать разговор со ссоры. Если ты начнешь ссориться с моим другом — пока еще только с другом, я заставлю тебя вспомнить детство.

— Прости, сестричка, — повинился Гермес, уткнувшись ей в плечо. — Только не говори таким тоном. Когда ты так говоришь, я вспоминаю, как ты однажды надрала мне зад.

— Глупый маленький братец, — обняла богиня охоты своего непутевого братца. — Мог бы за это время слегка повзрослеть. А за поротую задницу ты меня тоже прости.

— Еще раз прости, — вздохнул Гермес. — Я рассердился, что какой-то смертный не спит, хотя и отдал ему приказ.

Решив, что не стоит присутствовать при встрече двух божественных родственников и уж тем более им мешать, я решил потихоньку свалить. Вот только, куда? Я уже пошел в сторону трапа, как был остановлен Гермесом:

— Саймон, я приношу тебе свои извинения. Предлагаю стать друзьями и скрепить дружбу рукопожатием.

Бог торговли стоял с протянутой рукой. А я, наученный горьким опытом, осторожно подошел к Гермесу и, протягивая ему свою руку, внимательно следил за поведением бога, ожидая какой-нибудь пакости, готовясь развернуться, если тот станет бить в живот.

— Ты чего? — удивленно спросил Гермес, осторожно пожимая мне руку.

Вместо меня ответила Аталанта-Артемида.

— Недавно Саймон поссорился с Лаэртом, — пояснила богиня охоты. — Вернее, муж твоей внучки принялся его оскорблять, а когда тот ответил, полез в драку. Драться им не позволили, потребовали примирения, а Лаэрт, пожимая руку, ударил Саймона в живот.

— И что дальше? — заинтересовался Гермес.

— Ну ты же знаешь, что на «Арго» плывет Асклепий, он поставил Лаэрта на ноги за один день, — улыбнулась богиня охоты.

— А почему муж моей внучки начал оскорблять Саймона?

— Лаэрту показалось, что Саймон похож на Сизифа, а как он относится к Сизифу, ты знаешь.

— А, тогда все ясно, — протянул Гермес. — Лаэрт глупец. Ему бы радоваться, что воспитывает мальчика, в котором сошлись две линии самых хитрых людей на свете, а все станут считать, что Одиссей — сын Лаэрта.

Вот те раз. Уж коли прадед, да еще и бог, уверен, что Одиссей на самом-то деле сын Сизифа, этому стоит верить. Лаэрту, разумеется, не стоит об этом знать. Отец ведь не тот, кто родил, а тот, кто вырастил.

— Саймон, я тебе хочу сказать, что мой младший брат — обманщик, а врун — еще похлеще тебя, но если он предлагает кому-то стать другом, то никогда не обманывает.

— Верю, моя богиня, — вздохнул я, взяв ладонь богини охоты и осторожно целуя ее.

— Саймон, что ты делаешь? — оторопела богиня. Кажется, в Древней Греции еще не принято целовать руку женщине. Да и в наше-то время, по правилам хорошего тона, положено целовать ручки только замужним дамам.

— Смотрю я на тебя, дорогая сестричка и думаю — а может, ты мне не старшая сестра, а младшая, а я застал тебя целующейся с мальчишкой? — спросил Гермес, опять переходя на насмешливый тон. — Парень тебе руку целует, потому как переживает, что ты богиня, а не простая смертная. Смертную-то он бы уже зацеловал…

— Гермес! — топнула ногой богиня по палубе.

— Все-все, умолкаю, — с деланным испугом сказал бог торговли, потом перешел на более серьезный тон. — А вообще, я здесь не просто так, а с поручением.

— Тогда я лучше пойду, не стану мешать, — сказал я, понимая, что Гермес мог принести весть только от старших богов, вроде Зевса или Геры. Ради кого другого не стоило и сандалии гонять через три моря.

Сандалии, кстати, я успел рассмотреть. И то, что изначально принял за уши, как раз и оказалось крыльями. Только не такими, которые изображают художники и скульпторы — с перьями, словно у птицы, а кожаными, как у летучей мыши.

— Саймон, а зачем тебе куда-то идти? — опять остановил крылатый гонец. — Я не принес ничего тайного или того, чего не стоит знать смертным.

Вроде, Гермес и правду сказал, но отчего же так резануло слово смертный? Но не показывать же, что я обиделся? А бог-порученец продолжал.

— Наш отец прислал меня за самым младшим братишкой. Ты не знаешь, где мне его найти? Я решил, что он на «Арго», но здесь остался лишь его след, а в этом городе я его не могу отыскать, даже не чувствую. Наверное, он в каком-то храме?

— Наш братишка сейчас отдает почести Афродите, в храме любви, — сообщила богиня охоты.

— Вот оно как… — протянул Гермес. — И, скорее всего, отдает почести не с одной жрицей, а с несколькими?

— А вот этого я уже не могу сказать, — усмехнулась Артемида. — Я не мужчина, не знаю, сколько нужно Гераклу жриц, но у него не было женщины месяц, если не больше.

— Тогда не скоро… А наш отец и повелитель ждет меня нынче к вечеру, — хмыкнул Гермес. — Я должен передать Гераклу, что ему приказано отправляться к Еврисфею, получить новый приказ. Ведь срок службы у нашего брата еще не вышел.

— Отец не сказал, что за подвиг ждет брата? — поинтересовалась Артемида, а когда Гермес сделал неправдоподобно недоуменные глаза, насмешливо сказала. — Братец, все же прекрасно знают, что подвиги для младшего придумывает не царь Еврисфей, а наша мачеха.

Гермес махнул рукой и решил «расколоться».

— Геракл должен раздобыть пояс Ипполиты и принести его в дар дочери Еврисфея.

— Адмете? Этой толстожопой кривляке? Зачем ей пояс? — удивилась Артемида. — Ладно, если бы царевна просила пояс Афродиты, но пояс царицы амазонок — просто пояс. Он не сделает девушку привлекательнее.

— Ты же сама только что отвечала на этот вопрос, — туманно отозвался Гермес, давая понять, что пояс нужен не Адмете, а Гере.

— Ребята, а где у нас обитают амазонки? — вмешался я в разговор брата и сестры.

— Да где-то в этих краях, — почесал голову крылатый вестник. — За Понтом Аксинским.

— Получается, Геракл должен вернуться в Элладу, получить приказ от Еврисфея, а потом вернуться обратно?

— Получается, что так, — вздохнул Гермес.

— А за каким-таким пьяным сатиром, Геракл должен мотаться туда-сюда?

— Приказ Зевса должен быть выполнен, — строго сказал бог торговли.

— А он и будет выполнен. Просто, мы его немного откорректируем.

Глава шестнадцатая
Острова без корней

Мы сидели с Артемидой на носу обнявшись, словно старшеклассники и смотрели на море.

— Я думала, что мой братец знает все способы обмана, делая вид, что никого не обманывает, — хмыкнула богиня.

Гермес улетел докладывать Зевсу, что приказ об отправке героя за поясом Ипполиты Геракл получил. А уж от кого он его получил, не суть важно. А к Еврисфею отправится либо Ификл — брат-близнец, либо слетает сам бог, приняв облик Геракла. Действительно, чего героям мотаться туда-сюда, если амазонки живут где-то рядом? А кто станет проверять — был это Геракл или его двойник? У Зевса, надо думать, и других дел полно, кроме как исполнять капризы супруги.

Бог торговли не скажет повелителю и отцу (а еще Гере) неправды, он просто не скажет всей правды. Так что, формально он не солжет, а что еще?

— Оказывается, Психопомпу еще учиться и учиться у смертных. — Отстранившись, она посмотрела мне в лицо. — Тебя что-то обидело?

— Мне не нравится слово смертные, — признался я.

— Не нравится слово смертные? Странно, а мы никогда не считали его обидным. Обидным считается слово хлебоеды.

А что обидного в хлебоедах? По мне, так хорошее слово.

— Когда слышу слово смертный, смертные, чувствую какое-то презрение и высокомерие.

— И из-за этого ты был готов подраться с богом?

— А богиня отчего-то решила меня спасти, — хмыкнул я.

Я не сразу, но осознал, что небольшой спектакль разыгрывался для Гермеса, чтобы смутить бога торговли и покровителя путешественников, а иначе, юнец в синем хитоне разделал бы меня как кентавр черепаху, хотя у кентавра и четыре копыта, а у бога только два кулака. Но мне бы хватило.

Артемида смутилась, чмокнула меня в щеку и сказала:

— Саймон, только Геракл способен драться с богами на равных, но не забудь, что он и сам почти равен нам. Не сомневаюсь, что и ты когда-нибудь сможешь сразиться с моими родственниками, но пока еще рано. В свое время Гермес избил даже Амфитриона, а ведь тот считался лучшим кулачным бойцом, даже лучше Поллукса. А ведь Поллукс, если помнишь, тоже сын Зевса.

Гермес избил земного отца Геракла? Ни разу не слышал. Кажется, Зевс принял облик мужа Алкмены и на три дня превратил день в ночь. Про драку не слышал и не читал.

— А зачем твоему брату пришлось бить Амфитриона?

— Амфитрион вернулся с войны раньше, нежели рассчитывал мой отец, — усмехнулась богиня. — А Гермес стоял у ворот дома и он должен был проследить, чтобы Зевсу никто не мешал. Амфитрион, разумеется, захотел пройти в гинекей, к супруге, а брат его не пустил.

Бедный Амфитрион. Мало того, что ему наставили рога, так еще и избили. Хорошо, что Олди пытались реабилитировать древнего героя, но ведь не все читали.

— Хочешь, я попрошу своего отца, чтобы он и тебя сделал бессмертным? — поинтересовалась девушка. — Я не часто чего-то прошу, он не откажет.

Ух ты, а ведь заманчиво. Зевс меня делает бессмертным и я живу целые века и тысячелетия. Дункан Маклауд. Или не стоит?

— Пока не надо, — помотал я головой. — Я еще сам не знаю, хочу ли я стать бессмертным? Вдруг да пожалею об этом?

— Ты уже стал бессмертным, — сообщила богиня охоты. — Все аргонавты станут жить в памяти людей и ваша слава никогда не померкнет, а имена станут помнить все дети. Даже имя охотницы Аталанты.

Я помню, что у древних греков не было такого понятия, как загробная жизнь. Бесплотные тени, лишенные памяти, слоняющиеся по царству Аида — разве это жизнь? Поэтому-то и было важно оставить о себе память грядущим поколениям, потому что только так герои продолжали жить вечно. Чем-то напоминает советское прошлое, когда власть предержащие порешили отказаться от религии, с ее верой в загробную жизнь, заменив ее «жизнью в памяти народа». Может, если бы наши правители сумели совместить идеи коммунизма с христианской идеологией, то сегодня бы наша страна вела весь остальной мир в светлое будущее?

Но что сделано, то сделано. Да, а мне показалось или нет, что богиня произнесла имя Аталанты с оттенком зависти?

— А где сейчас настоящая Аталанта-охотница? Бегает за оленями или кабанов в камышах выслеживает?

— Возможно, испытывает своих женихов, — ответила богиня. — Но скорее всего, уже выбрала себе подходящего мужчину и поддалась ему. Аталанте давно хотелось выйти замуж и нарожать детей. Какой же женщине хочется день за днем бегать по лесам, с копьем в руке?

— Даже если это богиня охоты? — уколол я.

— Богини, пусть они девственницы, все равно остаются женщинами, — взъерошила мне волосы Артемида. — Или ты считаешь, что я все время мчусь по лесам на золотой колеснице, запряженной шестеркой ланей и стреляю из серебряного лука?

Вот уж чего-чего, а мчащуюся в колеснице богиню я представлял с трудом. Может, здесь леса не такие запущенные, как на моей исторической родине, но бурелома, кустов, пней и упавших деревьев хватает. Заскочат лани в овраг, сами выскочат, а каково колеснице и тем, кто в ней?

— Я даже не знал, что у тебя есть золотая колесница, — сказал я. — Ты мне всегда представлялась либо с копьем, либо с луком.

— Колесница и все остальное — подарки отца. Когда была маленькая, по глупости попросила сделать мне такой дар, вместе с девственностью, а повелитель не стал отказывать. Но оказалось, что стрелять из серебряного лука очень неудобно, он постоянно гнется. У меня еще тридцать городов есть, где меня почитают, — похвастала богиня охоты, а потом усмехнулась. — В городах, где мои храмы, бываю раз в десять лет да и то, из приличия. Некоторые уже и городами нельзя назвать — руины, где волки воют. И золотая колесница где-то уже проросла деревьями, а мои лани давным-давно сдохли от старости.

Богиня загрустила, прижалась ко мне и мы просто сидели и молчали, любуясь дельфинами. Потом Артемида звонко чмокнула меня куда-то пониже уха и снова заговорила:

— Лани были милыми, я хотела, чтобы они жили вечно, но всему живому рано или поздно приходится умирать. Богиня охоты… К чему мне охотиться каждый день? Куда я дену мясо убитых зверей? Я же не только богиня охоты, но и покровительница животных. Понимаю, что люди должны охотиться, чтобы есть. Это закон — ешь, или будь съеден. Но я терпеть не могу, если животных убивают для собственного удовольствия, а потом выбрасывают трупы. Помнится, один из царей убивал ланей лишь для того, чтобы украсить рогами свой дворец. Рога, сплошные рога. Как же меня бесят проявления человеческой глупости и жадности. Добро бы, если бы царь ел это мясо, отдавал туши своим слугам, рабам, крестьянам, но Актеон брал только рога…

— Актеон? — перебил я богиню, услышав знакомое имя.

— Ты с ним знаком? — нахмурила Артемида брови.

— Нет, не знаком, — открестился я от такого знакомства, — но слышал, что некий юноша Актеон — кстати, ученик Хирона, будучи на охоте, увидел, как ты купаешься в горном ручье, залюбовался на обнаженную девушку, за что и был наказан. Артемида, рассердившись на то, что он подглядывал, превратила Актеона в оленя и его растерзали собственные собаки.

— Вот как? — равнодушно спросила богиня. — Стало быть, я должна набросить шкуры оленей на всех охотников, что умудрились поглазеть на меня, когда я бываю нагой? Зачем? Я наказала царя, чтобы он не убивал зря. А то, что превратила его в оленя, это лишь для того, чтобы он почувствовал — каково умирать ни за что. У хороших учителей нередко бывают дурные ученики.

Эх, кто бы спорил! Я сам был не самым плохим учителем, но ученики были разные.

Хотел спросить, а как обстояли дела со смертью детей Ниобы^[19], но не стал. Всегда подозревал, что это преувеличение, а мальчики и девочки погибли от солнечного удара. Но вместо этого спросил:

— Скажи, а чье тело мы сейчас видим? Артемиды или Аталанты?

— А какая разница? — усмехнулась охотница. — Боишься, что если я тебе покажусь в истинном облике, ты испугаешься и умрешь от страха?

— Глупая ты девчонка, а еще богиней считаешься, — сказал я, привлекая к себе Артемиду и нежно целуя ее.

Минут пять мы просто сидели и целовались, а потом стали вести разговор дальше.

— С Аталантой мы очень похожи — и телом, и лицом, поэтому принять ее облик было несложно. Охотницу знают в лицо почти все аргонавты, а почти половина из них участвовала в Калидонской охоте. Если бы я явилась в собственном облике, меня бы на борт «Арго» не пустили. Да и в виде Аталанты не сразу хотели брать.

Правильно, что не хотели брать. Одна девица на сорок с лишним мужиков, да еще в море? Что здесь могло случится, даже подумать страшно. Физиологию никто не отменял. Конечно, Аталанта воительница она, охотница и многим знакомая, на это не посмотрели бы и седативные бы травы не помогли.

— И тебе пришлось применить к Ясону божественное воздействие, — догадался я.

— Вот-вот, — кивнула Артемида. — Я же не только умею мужчин в оленей превращать, но и кое-что еще.

Я не стал задавать еще один вопрос — а отчего богиня охоты вообще отправилась в далекое и опасное путешествие? Захочет — сама расскажет, а нет, так и ладно, переживу. Тут ведь спроси любого героя, толком и не ответят. Кого-то жажда золота потянула (хотя, считать ли жжадой желание Ясона вернуть престол?), кого-то сердечная травма или душевная пустота, но большинство — а я в этом уверен, просто желание побывать в иных местах, посмотреть мир или, хотя это совсем ненаучно — у кого-то имеется гвоздик в определенном месте и им на том месте спокойно не сидится. Но что поделать, если «гвоздики» чаще всего вбиты в задницу именно у героев?

— Когда ты понял, что я не та, за кого себя выдаю? — спросила богиня.

Так и хотелось сказать — дескать, как только увидел, но врать не стал.

— Окончательно убедился лишь тогда, когда прилетел Гермес, — сказал я. — Но были кое-какие детали, заставляющие думать, что ты не просто лесная охотница. Были сомнения, но сегодня пазл окончательно сложился.

— Кто сложился? — не поняла меня Артемида, а я, в который раз прокляв свой длинный язык, принялся объяснять:

— У тавров, где я плену был, детишкам игрушки делают — берут кусок кожи, рисуют на ней картинку красивую — Персея, что Медузу побеждает, Атласа, который на плечах небесный свод держит, Орфея или просто каких-нибудь рыбок да птичек, а потом этот кусок на маленькие частички режут, а ребенок должен опять картинку собрать.

— Глупости это, — хмыкнула Артемида. — С твоими пазлами дети сидеть на месте станут, какие-то картинки складывать, а они бегать должны, скакать и играть. Из детей взрослые должны вырастать, чтобы здоровыми были.

— Так одно другому не мешает. Если погода хорошая — чего бы не побегать, а плохая, чем плохо в тепле посидеть, картинки сложить?

— Ладно, — взмахнула дланью богиня. — О детишках нам говорить рано, а может, мы о них никогда говорить не станем. Это, как мой отец и повелитель решит. Так говоришь, картинка сложилась из кусочков? Каких?

— Когда Геракл рассказал, как на самом деле погиб кентавр Фол и предположил, что кентавров могла наслать Артемида, ты слишком рьяно начала убеждать, что этого не было. Откуда бы знать Аталанте о действиях богини, тем более, о чем она думала?

— Я, то есть, Аталанта, могла встретиться с Артемидой в лесу, поговорить.

— Разве Артемида стала бы обсуждать со смертной девушкой такие подробности, как отношения с братом, да еще и оправдываться? — усмехнулся я. — Разве принято обсуждать родственников с другими людьми?

— Допустим, ты прав, — кивнула богиня. — Но этого мало. Что еще?

— Еще, очень странно — ты знаешь, кто такая Евдора, хотя остальные о ней и понятия не имеют.

— Ну ты и скажешь! — всплеснула руками богиня. — Кто же не знает океанид?

— А давай у кого-нибудь спросим? — предложил я. — Вон, Гилас дрыхнет, — кивнул я на сопящего паренька, — поднимем, да и спросим — кто такая Евдора и сколько дочек у старика Океана?

Сказал, и сам испугался. Кто знает, может Гилас-то, с его любовью к песням и сказаниям и сможет перечислить всех дочек у старца? А может, он даже поименно помнит всех детей Зевса и Посейдона?

Видя, что Артемида призадумалась, я решил высказать самое убедительное соображение:

— Еще показалось странным, что среди стольких мужчин не нашлось никого, кто попытался бы поухаживать за тобой. Мне Геракл говорил, что Аталанта готова отдаться лишь законному мужу, а мужем стать очень непросто. Но все равно, не поверю, что будь на судне простая девушка, не нашлось бы желающих утащить ее под ближайший куст на первой же стоянке. А тут, словно какая-то дистанция между тобой и остальными.

К концу дня, но еще до заката, на «Арго» начали подтягиваться аргонавты. Довольные жизнью, сытые и слегка пьяные. Стало быть, удовольствие парни получили по полной. Последним явился Геракл. Полубог щеголял в новеньком хитоне, его непослушные волосы оказались расчесанными, борода завита, а сам он пропах какими-то терпкими благовониями. Вот те раз. Я-то думал, что за любовные услуги следует платить женщинам, а здесь женщины расплачиваются с мужчиной. Впрочем, не исключено, что Геракл — это особый случай и он сам получает плату за свой нелегкий труд.

Атланта-Артемида немедленно утащила своего брата на нос корабля, где принялась ему что-то втолковывать, а полубог только кивал, соглашаясь. Верно, рассказывала содержание разговора с летучим вестником и вырабатывала стратегию дальнейшего поведения.

Я уже в который раз подумал о простоте нравов и доверчивости. Вот, подходит к Гераклу женщина и заявляет, что она на самом-то деле его сестра, богиня, а их общий брат принес приказ от отца. А ведь Геракл поверит и пойдет совершать очередной подвиг.

Невольно прислушался к разговору, который вели капитан и кормщик.

— Нужно немедленно отплывать, — сообщил Ясон Тифию, только что продравшему веки.

— Ага, — кивнул старый кормщик, зевая так заразительно, что и мне захотелось зевать. — Только, может лучше здесь на ночь остаться?

— Этот остров скоро уйдет.

— Куда уйдет? — удивился Тифий, а ведь его сложно удивить. — Он что, как Делос, стоит без корней?

Про Делос я от кого-то недавно слышал — мол, он был островом без корней, почти скалой, ничего не росло, плавал себе по Эгейскому морю, но наконец-таки встал на место и пустил корни, а теперь там и птицы есть, и деревья растут и святилище Аполлона поставлено. Но Делос не велик, пусть бы себе плавал. А этот?

Интересно, куда может поплыть остров Евдоры? Если по Черному морю пойдет в Средиземное, придется через проливы, через Босфор с Дарданеллами. Представил, как остров входит в Босфор, вытягиваясь по всей длине, чтобы протиснуться, а потом еще и Мраморное море нужно преодолеть и пролив имени погибшей девочки Геллы, миновать Эгейское море и выплыть в Средиземное. Там, глядишь, остров остепенится и станет какой-нибудь Сардинией. Или еще проще. Поплывет себе по Черному морю, приткнется около какого-нибудь берега и станет добропорядочным полуостровом. Но дело обстояло хуже.

— Остров после заката уйдет под воду, — сообщил Ясон. — Мне об этом жрецы здешние сказали. Уйдет, а где и когда всплывет — только Океан ведает.

— Ох ты, тогда командуй, чтобы все на весла садились, — всполошился кормщик. — Парус поднимаем, да чтобы гребли побыстрее, а не как заспанные дельфины. Если остров начнет тонуть, воронка возникнет, и нас за собой утянет!

Глава семнадцатая
Пояс Ипполиты

Амазонки водятся там, где есть лошади, значит, отыскать дев-воительниц достаточно просто — ищите широкую равнину, изобилующую вкусной травой, а неподалеку должно быть много пресной воды. Геродот, великий историк прошлого, что-то говорил про Кубань, на берегах которой пасут обширные стада кобылиц воинственные, но прекрасные девушки, отчего-то ненавидящие мужчин. Значит, если плыть вначале по Понту Аксинскому, войти в Меотийское озеро, именуемое в мое время Азовским морем, потом еще чуть-чуть, а там уже будут реки Кубань и Дон. Правда, про Дон греческий историк ничего не говорил, но он рядом, так почему бы нет? Тем более, что искать амазонок на территории своей страны очень патриотично.

Я полагал, что «Арго», обогнув по дуге Негостеприимный понт, обойдя Таврию, отправится именно в Азовское море, но мы сделали еще проще — высадились в устьепервой попавшейся реки, а потом, поставив корабль на якорь, пошли вдоль берега, не сомневаясь, что в ближайшее время наткнемся на женщин-воительниц.

Поначалу я малость сомневался в благополучном исходе похода, потому что река должна быть Дунаем, а в Румынии, вроде бы, амазонок никогда не водилось, потом решил — а какая разница?

С детства люблю легенды и мифы Древней Греции — Куна в разных изданиях перечитывал, с не меньшим удовольствием читал Скандинавские саги, а также другие эпические предания разных народов, включая якутский «Нюргун Боотур Стремительный». До сих пор считаю, что якутский эпос недооценен, а по нему бы фильмы снимать. Правда, если снимут, то испортят все обаяние, взяв на роль Нюргуна какого-нибудь кинозвездюка, мелькавшего в сериалах про ментов или врачей.

Но при чтении отчего-то терзал червячок сомнения — как это герои так легко находили нужные им вещи (или людей) за тридевять земель и за тремя морями? Оказывается, все очень просто. Если герою что-то понадобилось, то это что-то (или кто-то) само стремится навстречу. Когда-то бы я сомневался, но нынче все проверил на личном опыте. А иначе как объяснить, что как только Геракл получил задание Еврисфея забрать у царицы амазонок важную вещь, то эта царица вместе со своими подданными оказалась рядом, в каких-то четырех днях нашего плавания, если вести отсчет от момента отплытия «Арго» от острова, ушедшего в морскую пучину вместе с усатым дядькой, везшим вкусную рыбу, городскими стенами, иеридулами, царицей и нашим товарищем Перифоем, пожелавшим стать мужем живой богини? Согласно преданий, царь лапифов Перифой оказался прикованным к стенам подземного царства так, что даже Геракл не сумел его вызволить. Что теперь с мифом-то будет?

Четыре дня по морю, да два дня пешком вдоль широкой, но неизвестной реки, а там уже воздушная разведка нам доложила, что амазонки неподалеку. А то, что это именно те воительницы, царицей которых является Ипполита с поясом, никто даже не сомневался.

Два дня пути — поистине Суворовский переход, а то и два, потому что мы не спали, почти не ели, довольствуясь пригоршней орехов с изюмом (хвала Евдоре!), да водой из попадающихся на пути родничков, а то и прямо из реки. Артемиде очень нравилось поить меня из собственной пригоршни, а я и не возражал. С одной стороны, приятно, когда о тебе заботится любимая девушка, с другой — можно не опасаться враждебной фауны, водящейся в водоемах, потому что на богиню охоты бациллы с микробами напасть не решатся.

Целый день мы присматривали за воительницами, которые пасли коней, развлекались — скакали наперегонки, прыгали через головы коней, метали в цель дротики, а ближе к вечеру принялись купать лошадей, готовить ужин и обустраиваться на ночлег.

Мне было любопытно поглазеть на легендарных амазонок, но поглазев, ничего этакого и сверхъестественного не углядел. Одеты в балахоны серого цвета, носят штаны, доходившие до колен, без обуви. Вот со штанами они хорошо придумали — седел-то нет. И титьки, то есть, груди наличествуют у каждой, по две штуки, значит, ничего себе не отрезают, чтобы не мешало при стрельбе. Впрочем, луков у девушек тоже не было, из оружия имеются дротики и ножи. В сущности — ничего особенного. Женщины, самые обычные и чем-то похожие друг на друга, в одинаковой одежде. Тип, кстати, европеоидный, а не монголоидный, как я считал раньше. Впрочем, одна воительница отличалась от остальных тем, что ее балахон перетянут широким ремнем, украшенным парой золотых пластинок. Стало быть, это и есть царица? А я-то думал, что пояс Ипполиты — невесть какое произведение искусства. М-да. Разочарован. Хотя, пояс-то ей Арес подарил, а богу войны не до искусствоведческих изысков.

Ужинали воительницы просто. Отвели в сторону одну из своих кобылиц, заставили лечь на землю и перерезали животному горло. Тоже, все просто и деловито, без суеты и соплей, а потом, разделав тушу, разделили ее на куски и принялись запекать на костре. Хорошо, что изюм и орехи мы не весь съели, а не то запах жареного мяса мог бы свести с ума голодные желудки.

Мы с Артемидой- Аталантой и основной группой аргонавтов лежали на невысоком холме, надежно укрытые ветками деревьев, вглядываясь в ночную темноту, едва разреженную огнями единственного костра, горевшего внизу, в лагере амазонок. Впрочем, можно ли назвать полноценным лагерем ночную стоянку, если никто не разбивает шатров, палаток, а просто спит на голой земле, неподалеку от догорающего костра, рядом с которым никого нет? И в темень ночи, в секретный дозор, никто из женщин не ушел, никто не приглядывает за пасущимися лошадьми. Не слишком ли они здесь самоуверенные? Допустим, хищников, вроде волков, можно не опасаться — кобылицы у амазонок, вроде хозяек, сами кого угодно сожрут и не подавятся. Но неужели здесь нет каких-то приличных патриархальных племен, мечтавших отбить или украсть у женщин добычу? Или у женщин-воительниц настолько скверная репутация, что связываться с ними никто не рискнет? Эх, девки, цыган на вас нет. Уж эти бы давным-давно угнали у вас всех кобыл и перегнали бы куда-нибудь в Египет, да продали тамошнему фараону. Но главные конокрады Европы, вроде бы, пока обитают за рекой Ганг, где тепло, и в негостеприимные края не спешат.

Так вот мы и сидели. Костер в стане воительниц догорел, на небе нет ни луны, ни звезд, темно и скучно. Не знаю, как остальные герои — мерзли они, или, как и положено героям, холод не чувствовали, но я испытывал дискомфорт — хотя задница прикрыта, но ноги-то голые. Ну почему эллины не сообразили изобрести штаны или хотя бы чулки? На крайний случай гетры сойдут. Может, сходить за трофеями? Пояс мне точно не нужен, девчачьи дротики тоже, а вот если стянуть с какой-нибудь девушки штаны? Нет, не налезут, да и неприлично стаскивать их с женщины — моя богиня может не так понять, а главное, что штаны амазонки, скорее всего, не слишком чистые.

Поэтому, расстелив на земле собственный плащ, уселся сам и усадил Артемиду. Похоже, девушке, как и прочим, настоящим героям и героиням, ночной холод нипочем, но спорить она не стала, а с удовольствием уселась и, обняв меня, укрыла нас собственным плащом. Вот, совсем хорошо. Уткнувшись в горячее плечо богини и, пригревшись, начал подремывать.

— Не спать! — тряхнула меня богиня.

— Не буду, не буду, — пообещал я, пытаясь побороть сон и, разумеется, засыпая.

— Саймон, не спать, — повторила Артемида, ткнув меня кулачком, отчего я немедленно проснулся.

— Больно же, — возмутился я и в отместку слегка укусил богиню за плечо.

— Ах ты… свиненок, — вполголоса выругала меня богиня охоты, куснув за ухо.

Ничего себе тяпнула! Мы с Артемидой едва не подрались, но передумали и принялись целоваться. Кажется, никому не мешали, но были призваны к порядку одним из наших товарищей — стариной Тидеем. Парень, кстати, неплохой, но строгий. Его даже Геракл с Тесеем иногда слушаются.

— Ну-ка, потише, а не то расшалились, словно детишки, — грозным шепотом сказал аргонавт, которому еще предстояло стать отцом Диомеда и погибнуть под Фивами.

— А тебе завидно? — давясь от смеха спросила Артемида, а Тидей неожиданно ответил: — Конечно завидно. Сидят, обнимаются, лижутся, а остальным каково? Подождите, вот свадьбу вам сыграем, тогда и милуйтесь.

Нам стало одновременно и стыдно, и смешно, словно мальчику с девочкой, которых строгий учитель застал за поцелуем. Да и учителю (или учительнице) застигнувшему учеников за таким дело, хотя и стыдившему ребятишек, на самом-то деле было забавно, потому что и учителя некогда целовались в людных местах.

— Орешками поделись, — тихонько попросил Тидей у богини. — Вон, у тебя на поясе мешочек висит, а я уже весь свой припас сожрал.

Вот, паразит, все-то увидит! А Артемида, кстати, орешки мне припасла. Запасливая у меня девушка. Но она еще и неплохой товарищ. Богиня без разговоров сняла мешочек и отдала Тидею, а тот, запустив внутрь загребущую лапу, передал дальше, остальным оголодавшим героям.

Спустя какое-то время исхудавший мешочек вернулся, а на его дне осталось еще три орешка.

— Нам по одному, а один пусть на запас останется, мало ли что, — сказала богиня, засовывая орешек мне в рот.

— Саймон, ты гляди, если сам не женишься, уведут у тебя Аталанту, — сказал Тидей. — Девушка красивая, сильная, а еще запасливая. Такая жена любому нужна. Смотри, я же и уведу. И состязания не побоюсь.

Пожалуй, еще пара слов, и Тидей не доживет до Фив, умрет раньше.

— А куда ты свою прежнюю супругу денешь? — насмешливо поинтересовалась моя богиня, и будущий отец Диомеда смущенно умолк.

Мы притихли и опять стали вглядываться в ночь.

— Нет, темновато, надо бы чуть-чуть света… — хмыкнула Артемида, и в небе, словно бы по ее заказу, появилась луна, да такая огромная, будто собиралась упасть на Землю^[20].

При свете луны видно, что девушки-амазонки никуда не делись, как спали, так и продолжают спать, а их кобылки, как паслись, так и пасутся. Кажется, все здесь тихо и мирно, а вот потом…

Рев, прозвучавший в ночи, был и неожиданным, и очень страшным. Одно дело услышать, как ревет лев, если сидишь у экрана телевизора с чашкой чая, совсем другое, если чудовище орет вживую, да еще где-то совсем рядом.

Какая умница Артемида, что не позволила мне заснуть. Услышь я такой звук во сне, то непременно бы не просто проснулся, а испугался и опозорился перед любимой женщиной, потому что голос голодного льва — самое ужасное, что я слышал за всю свою жизнь.

Кони, секунду назад мирно и безбоязненно пасущиеся, заслышав голос царя зверей, присели на задницы, запрыгали, заскакали, заржали, а потом, когда неподалеку заревел еще один лев, да еще громче и страшнее, нежели первый, ринулись в сторону, противоположную львиному реву, как раз туда, где сладко спали воительницы.

Слышал, что лошадь никогда не наступит на человека, что она боится костра, но ужас, напавший на кобылиц, был несопоставим с любыми другими страхами.

Что испытали в этот момент амазонки, не берусь даже и описать. Сон, прерванный страшными звуками, непонимание того, что происходит, ржание и насмерть перепуганные кони, мчавшиеся на не пришедших в себя хозяек.

Кому-то из женщин повезло — лошади промчались мимо, не наступив и не зацепив; кому-то повезло, но не очень — кобыла наступила на грудь или на спину; кому-то, по чьей голове ударили конские копыта, не повезло совсем.

Пока воительницы приходили в себя, из темноты выскочил огромный мужчина, пронесшийся по растревоженному биваку и, разметав тех женщин, кто сумел встать, добежал до царицы и принялся стаскивать с нее пояс. Развязываться или расстегиваться пояс не пожелал, поэтому здоровяк просто порвал кожаный ремень, намотал его на руку и скрылся в ночи. Мог бы на прощание еще разок зареветь, изображая Немейского льва, но не стал, пожалев перепуганных девушек.

Ну вот, а вы говорите — кровопролитный бой, амазонки потерпели поражение и заключили мир с Гераклом, отдав тому пояс Ипполиты. А тут и крови меньше, а результат тот же, хотя мы и были готовы, в случае необходимости, и отход прикрыть, и в бой вступить.

Скоро уже все услышали пыхтенье Геракла, карабкающегося на наш холм. Вернувшийся герой даже не стал рассматривать пояс, а принялся упихивать его в заплечный мешок.

— Ну что, возвращаемся на «Арго»? — спросил Ясон. Наш капитан, кажется, переживал за Геракла больше других, хотя и остальной народ волновался. Только я оставался спокоен, потому что заранее знал — пояс царицы амазонок герой раздобудет и благополучно вернется в Грецию. Но теперь подарок Ареса еще и чинить придется. Впрочем, Еврисфей (или он Эврисфей, все время забываю) не ставил такого условия, чтобы пояс был целым.

— Подожди, дай отдышусь, — тяжело выдохнул Геракл. — А еще, поесть ни у кого нет? Думал, кусок конины у девок стащу, так все съели.

Артемида отдала младшему брату последний из уцелевших орешков. Тому такое «кушание» на один зуб, но все-таки, полубог, слопав орешек, повеселел.

— Вот, теперь и жить можно, — стукнул Геракл себя по выдающемуся вперед пузу. Пузо отозвалось неодобрительным гулом, а герой, прислушавшись к звукам, скомандовал:

— Побежали на судно, там поедим.

И мы побежали обратно, к стоянке, где нас ждал славный кораблик. Авось, пока девушки-коневоды приходят в себя, а потом ловят кобыл, мы успеем уйти.

Обратный путь занял не два, а лишь один день. Не знаю, как я не умер от такого темпа? В прошлой жизни давно бы упал и не мог двигаться. А тут? Втягиваюсь, наверное, да и тело другое, а главное, что перед богиней неловко.

Воинственные барышни нас все-таки нагнали, но «Арго» уже выходил из устья реки, направляясь в море. И было амазонок гораздо больше, чем мы видели в лагере. Верно, успели созвать на помощь своих подруг. Сорок с небольшим человек, против огромного войска — вздор и нелепица.

Кое-кто из самых горячих девушек стали метать дротики, но они падали в воду. Можно бы ответить залпом из луков, только зачем? Мы уже и так изрядно обидели воительниц, к чему нам лишнее?

— Нечестивые воры! — прокричала с берега Ипполита. — Вы — жалкие и ничтожные трусы. Скажите, кто вы такие, откуда родом и мы придем к вам!

Геракл уже поднимался с места, чтобы представиться или ринуться в бой, но его опередил Тесей. Победитель Минотавра, ринувшись на корму, заорал:

— Меня зовут Тесей, сын Эгея, я царь Афин и наследник царя Трезена. Приходите ко мне в Афины и вы узнаете — трус я или нет.

— Я приду, — пообещала Ипполита. — Приду сама и приведу с собой войско, и мы сметем с земли и тебя, и твои Афины, и твой народ.

— Приходи, и мы тебя встретим, — ответно пообещал Тесей, пристально вглядывавшийся в воительницу. — Полагалось бы сказать еще что-то хулительное — дескать, снимем штаны, изнасилуем, отдадим в жены рабам, но царь Афин просто добавил: — Если придешь, я окажу тебе достойную встречу.

Как бы не был медлителен ход, но судно удалялось, и скоро амазонки, превратились в точки, а потом в сплошную черную массу, густо усыпавшую берег.

Когда грустный Тесей возвращался на свою скамью, кто-то из наших заметил:

— А ты зря сказал амазонкам про Афины. Эти девы тебя отыщут.

— Пусть, — отмахнулся Тесей, хватаясь за весло. — Я буду рад, если они меня отыщут. Не отыщут, соберу войско и сам к ним пойду.

Над «Арго», словно маленький вихрь, пронеслось легкое шушуканье и понимание — а ведь царь Афин, только что потерявший лучшего друга, влюбился в Ипполиту, царицу амазонок. Но смеяться или отпускать шутки никто не стал, даже Гилас попридержал длинный язык. С каждым такое горе может случиться.

Глава восемнадцать
Будни аргонавтов

И опять море, весла и Ясон, охрипшим голосом задает темп, а Орфей пытается настроить кифару, пострадавшую вчера от морской воды. Дерево, хотя и просохло, но струны пришлось менять.

Увлекся аэд, а потом отвлекся — уронил музыкальный инструмент за борт. Даже и странно, что кифара, в основе которой дерево, сразу пошла ко дну, а не осталась на поверхности. Может, бог морей решил, что ему принесли новую жертву, а может, ему, как и мне, осточертело слышать заунывную музыку и он решил поберечь свои божественные уши? Я уж, обрадовался, но «спасибо» Тесею, подтвердившему свое происхождение не только от Эгея, но и от Посейдона. Герой, прервав черную меланхолию, в которой пребывал последнее время, нырнул и вытащил кифару с морского дна. Сколько здесь глубина, интересно? Тесей отсутствовал минут десять, если не больше. Нет, определенно парень рожден не простыми смертными, если способен задерживать дыхание на такое время. Я бы не потянул.

Но и мне грех жаловаться. Уже стал полноправным членом нашего трудового коллектива, даже Бореады перестали коситься, а сегодня народ смотрит на меня с обожанием, поглаживая сытые брюшки. Еще бы — Саймон, бывший нынче за кашевара, накормил аргонавтов чем-то необычным, но очень вкусным.

Однажды я уже удивил товарищей, приготовив к вечерней трапезе шашлык. А что такого? Имелась туша кабанчика, дня три пролежавшая на палубе «Арго», изрядно пованивавшая — даже крапива по такой жаре не спасала. Герои бы и такое съели, если зажарить на углях, но коли мясо перед приготовлением нарезать кусками, замариновать на пару часов с луком, солью и вином, вместо уксуса, так пальчики оближешь! Жаль, под рукой не оказалось перца (не уверен, был ли он вообще в Древней Элладе?) и деревянные палочки вместо шампуров не очень удобны, а мангал пришлось сооружать из камней, но все получилось. Эх, мне бы свиную тушу предварительно вымочить, тогда бы совсем красота.

Понимаю, в любом приличном ресторане, не говоря уже о настоящей шашлычной, шеф-повар удавил бы меня за такой «шашлык», но надо было видеть, как мои товарищи сегодня ели! Жевали, пищали и говорили, что мясо тает во рту. Понятно, что преувеличивают, но приятно. Даже Геракл, принципиально не любивший никаких новшеств, особенно в пище, запросил добавки. Братья Бореады потом попытались повторить мой подвиг, но неудачно. Уж они и мясцо-то и водичкой поливали, и крылышками горящие угли обмахивали, но не получилось, как надо. С одной стороны, кусок оказался не жареным, а вареным, с другой — обуглившимся. Просят, чтобы я им в следующий раз показал, как правильно делать. А мне что? А мне и не жалко, все покажу и расскажу.

А сегодня я поразил народ завтраком. Обычно, он не изобиловал изысками, а сготовлен по принципу — лопай, что дают. Поваров среди нас нет, да и выбор съестных припасов ограничен, потому, готовили просто и однообразно — варили похлебку с неким количеством муки, либо крупы, с добавлением либо мяса либо рыбы, в зависимости от того, к чему лежала душа кашевара. Правда, Лаэрт, экспериментатор хренов, как-то закинул в котел и рыбу и мясо, мотивировав, что в брюхе все равно все перемешается, его поругали, но завтрак съели. Аталанта-Артемида предпочитает готовить вместо похлебки густую кашу (если имелась крупа), с небольшим количеством мяса. Стряпня охотницы всем нравится, никто не задает вопросы — где это девушка научилась готовить? Ясное дело, что не сатиры и не дриады научили. Неважно где, главное, чтобы вкусно. Сам Геракл единственный, кто не освоил приготовление похлебки и с утра варит одно лишь мясо, порубанное крупными кусками, забывая снимать пену. Ему все равно — вкусно или не очень, главное, чтобы побольше. А если в котле оказывалось много травы, умеренное количество мясо и мало соли, это означало, что сегодня на кухне хозяйничает Асклепий. Мне его «щи» даже нравятся, к ним бы еще сметанки, остальные едят и не выпендриваются, понимая, что целитель добра желает, а еще экономит муку. С мукой и крупами, в отличие от рыбы и мяса, у нас часто бывает туго. Народ кругом дикий, хлебопашеством не занимается, а все больше скотоводством. Но хотя бы сыр у них есть, да и мясом могут поделиться, уже хорошо. Делиться, конечно же, не всегда желают, но после некоторых увещеваний с нашей стороны, начинают осознавать, что гость, пусть он и незваный, особа священная.

После посещения безымянного острова у нас оставалось еще два мешка муки. Один уже начал подмокать, его следовало «изводить» побыстрее, хотя, для похлебки-то и такая сойдет.

Вот я и решил удивить народ, соорудив, ни много ни мало, а пельмени. Если не пельмени, то манты или чебуреки. То есть, такое блюдо из вареного теста с начинкой, имеющееся в кухне любого народа. Вот, мне самому, очень нравятся пянсе — не то корейские, не то вьетнамские.

Мука-соль-мясо у нас есть, а что еще? Мясорубки нет, ничего страшного, нарежу мясо поперек волокон помельче, так и сойдет. Надо лишь встать пораньше, чтобы все успеть.

Жаль, что у меня иной раз бывает и так — примусь за какое-то дело, а потом начинаю думать. Вот и теперь выпала из виду самая очевидная деталь: если ты в плавании, то любое, самое рядовое приготовление пищи становится проблемой, так как нет ни посуды, ни соответствующих приспособлений. Скажем, мясо приходится нарезать моим бронзовым полумечом-полукинжалом. Не очень удобно, да и неуважение к оружию выказываю, а что делать? Зато убедился на личном опыте, почему в истории человечества железный век сменил собой бронзовый. Будь мое оружие из железа, весило бы оно не в пример легче, а в бою, а также на кухне, это немаловажно.

Смешал муку с водой, добавил соль, бухнул полкружки оливкового масла и вспомнил, что яиц-то нет, а где их взять, неизвестно. И на дворе лето, лесные птицы давным-давно высидели птенцов, а кур, уток или гусей поблизости нет. Придется без яиц, авось прокатит.

Следующей проблемой стало отсутствии какой-нибудь ровной поверхности и скалки. Ладно, поверхность удалось отыскать на сравнительно гладком валуне, а как со скалкой? В обычных условиях взял бы стеклянную бутылку, а здесь? Резать живое дерево, так не знаю, как проявит себя сырая древесина при соприкосновении стестом, да и времени это займет много. В результате в качестве скалки стащил с «Арго» ровную чурочку, валявшуюся без дела (Геракл потом орал, что собирался изготовить новую рукоять для меча, заготовку припас), и та подошла.

Пока раскатывал один пласт теста, предыдущий успел засохнуть, превратившись в сухую лепешку. Нет, не успеваю. Вон, братец моей богини запустил в небо первую золотую стрелу, а скоро проснется сорок голодных мужиков, которым нужно быстренько запихать что-нибудь в пасть, а иначе они меня самого принесут в жертву богу собственного аппетита, а то и просто сожрут. Эх, была-не была.

Котел с водой на угли, соль, туда же и мясо, а сам принялся кромсать сухие пластины на узенькие полоски. Хорошо, что Ясон спит, не видит, как я использую его подарок, разрезая тесто прямо на валуне. Эх, затупится мой клинок!

Зато у меня получилась и не домашняя лапша, а макароны по-флотски и все лопали, да еще и добавку клянчили. А ведь поначалу понять не могли — как это тесто можно варить?

Не обошлось, разумеется, без подначек. Тидей, подойдя за добавкой, снова заговорил о нашей свадьбе с Аталантой-охотницей, заявив, что при таком муже, как я, семье можно не брать повара, тем более, что умелые повара стоят дорого — не меньше двух быков или с десяток баранов, а молодой семье, если у нее нет богатых родичей, приходится туго.

Я напрягся, раздумывая — не вылить мне черпак с добавкой не в миску героя, а ему же на ногу, Артемида тоже посматривала недовольно, но Тидей вздохнул и сказал:

— Я, когда из Калидона в Аргос сбежал, первое время в какой-то лачуге жил, даже без крыши, сам и овец пас, и навоз чистил, а супруга, хотя и дочка аргосского базилея, еду готовила. Супругу хулить не хочу, но ты готовишь вкуснее.

Черпак все-таки вылился в миску, а я с сочувствием сказал:

— Когда доешь, я тебе расскажу, как правильно супругу кормить, чтобы она тебя из дома не выгнала.

Тидей хохотнул, с опаской посмотрел на Артемиду и заявил:

— Соберетесь свадьбу сыграть, я вам десяток бычков подарю, чтобы смогли хоть как-нибудь обустроиться. А хотите — приезжайте к нам в Аргос, я теперь у базилея в чести, попрошу — дом вам построит.

Я только пожал плечами, переведя взгляд на Артемиду, а та, лишь загадочно улыбнулась, подставляя опустевшую миску. Аппетит у моей девушки замечательный, а на фигуре совсем не отражается.

— Я еще немножко в беге потренируюсь, а потом замуж и позову, — пообещал я, посмотрев в глаза богине. Все-таки, для аргонавтов она по-прежнему остается Аталантой-охотницей, поставившей женихам невероятные условия.

— Тебе совсем недолго осталось, — со значением сказала Артемида, забирая миску и уходя, оставив меня в полном недоумении.

Странно, но вопрос о свадьбе был для меня решен, хотя я и предложения не делал и в любви не объяснялся. А чего объясняться-то, если все и так ясно? Но это для меня, а для девушки? И на ком я собираюсь жениться? В любой женщине есть что-то от богини, а в каждой богине скрывается женщина. Мне все равно, хоть Аталанта, хоть Артемида, согласен на любую ипостась, а как она? Сознаю, что я ей небезразличен, но и она мне в любви не объяснялась и на свадьбу не намекала. Согласен, что на фоне героев, собравшихся здесь, я выгляжу очень невыигрышно, но выпрыгивать из штанов, которых на мне все равно нет, не стану. Мне, при всем моей желании не превзойти никого из аргонавтов ни силой, ни ловкостью, так что, пусть будет то, что будет. Как там в песне? «Что будет — то и будет… Пускай судьба рассудит». Ну и так далее.

Надо бы как-нибудь сесть вдвоем, да обсудить — как нам жить дальше, но где и когда? Уединиться на берегу практически нереально, на судне — тем более. Что ж, подождем и отправимся занимать свои скамейки на «Арго».

Нам с Артемидой-Аталантой давно хотелось сидеть на одной скамье, грести общим веслом, чтобы оно набивало на наши ладони одни и те же мозоли, но не получалось. Нет уже троих аргонавтов, а Орфей, сосед моей девушки-богини, хотя и может грести наравне с остальными, но чаще всего услаждает наш слух (м-да, начинаю переходить на высокий стиль) пением и игрой на кифаре, так что его руки оказывались занятыми. А я никак не мог избавиться от Гиласа. Народ говорит, что я самый терпеливый из его соседей. Еще бы не быть терпеливым с моим-то опытом работы в школе.

— Мне сегодня сон снился, — сообщил юнец. — Хочешь расскажу?

Вопрос риторический. Гилас, если захочет рассказать, все равно расскажет, хотят его слушать или нет, поэтому я кивнул.

— Рассказывай, только петь не вздумай, — предупредил я юнца.

— Приснилось, как я за водой пошел, а в меня нимфы влюбились и украли, а Геракл по лесу бегает, ищет.

Забавно, а ведь сон-то у парня очень схож с мифом. Как сейчас помню, где-то читал — мол, пошел Гилас на источник, гремя ведром (ведро-то откуда взялось?), а там его это самое — увидели и украли.

Не стал спрашивать, сколько нимф сразу в него влюбилось — парнишка смазливый, такие женщинам нравятся, поинтересовался другим:

— А зачем он тебя ищет? Пропал Гилас, так и слава Гермесу.

— Как это, зачем? — возмутился Гилас. — Геракл — это не то, что ты. Ты бы меня точно искать не пошел, а он мой учитель и наставник. Я же тебе говорил, что он меня обещал царем сделать, а коли Амфитрид что-то пообещал, обязательно сделает.

— А… — протянул я. — И что нимфы Гераклу отдали? Серебра, наверное, не меньше таланта отсыпали?

— Куда отдали? — не понял Гилас, потом предположил. — Вроде, выкуп за меня, как за невесту?

— Нет, чтобы Геракл тебя обратно на судно забрал, — пояснил я. — Нимфы, если тебя похитят, твою болтовню долго не выдержат, вернут обратно, да еще и приплатят.

— Эх ты, ничего ты не понимаешь, хотя и с наядой спал! — возмутился Гилас, а я сразу заерзал, украдкой скосив глаза назад, на правую сторону судно — не слышит ли Артемида? Вроде, «отмазался» и Артемида (тогда еще Аталанта) сделала вид, что поверила, что у меня ничего не было с маленькой богиней, но зачем ей лишний раз об этом слышать?

— А что же я понимать должен? — поинтересовался я.

— А то, что тебя-то все любят, а меня…

Гилас притих, нахохлился, словно замерзшая воробьиха и молча навалился на весло. Мне почему-то стало жалко мальчишку. Отца убили, дядька престола лишил, а что там с матерью, я уже и спрашивать не хочу. Скорее всего жива, но вышла замуж за брата своего бывшего мужа, как оно бывало не только в «Гамлете», но и в более древней истории. Бедный юнец, никто его не любит, никто не жалеет. Но я его тоже жалеть не стану. Вслух, по крайней мере.

— Гилас, а зачем тебе нужно, чтобы тебя все любили? — спросил я парня.

— Как это зачем? — удивился тот. — Если любят, то это хорошо, значит, ты очень удачлив. Неудачливых-то никто не любит, они богам неугодны. Если любят, у тебя и слава есть, и богатство.

— То есть, любовь тебе нужна для богатства? — хмыкнул я.

— Ну да, а что здесь плохого?

— Тогда зайди с другого конца, — посоветовал я. — Вначале стань богатым, тогда тебя все любить начнут. Подожди, пока царем не станешь. Вот, как базилевсом станешь, то тебя все сразу залюбят.

— А когда я им стану? — фыркнул юнец. — Пока Геракл меня посадит на трон, пока я верну себе славу и богатство моего рода, так я уже и стариком стану. Мне богатство прямо сейчас нужно.

— Вон, перед нами Геракл сидит, — кивнул я на широкую спину полубога. — У него тоже ни богатства нет, ни своего дома.

— Так это Геракл, — рассудительно сказал Гилас. — Зачем Гераклу богатство, семья и какой-то дом? У него слава есть, сила. Все женщины, которых он хочет, сами под него лягут.

— Зато ты Гилас, потомок царского рода, — принялся увещевать я парня. — Сила у тебя тоже есть. Не Гераклова — такой ни у кого нет, а своя. А после возвращения домой еще столько славы будет, что люди завидовать станут, а девушки из э-э… хитонов выпрыгивать.

— Думаешь? — недоверчиво протянул юнец.

Вспомнив, что Артемида говорила о нашем бессмертии, усмехнулся.

— Зуб даю, — клятвенно пообещал я, прикусил я ноготь большого пальца.

— Что ты даешь?

Гилас недоуменно уставился на меня. Эх, не понимают здесь некоторых выражений моей родины.

— Свой зуб тебе отдам, если у тебя славы не будет.

— А зачем мне твой зуб? — с подозрением спросил юнец. — У меня, хвала Артемиде, свои зубы есть, крепкие.

А вот теперь настал мой черед с подозрением уставиться на парня.

— Почему Артемиде?

С чего это охотнице и, как ее иногда называют — безжалостной деве-убийце заниматься зубами Гиласа?

— Так потому, что когда моя матушка рожала, так отец к Артемиде взывал, овцу ей в жертву приносил, чтобы роды прошли успешно и сын родился. Артемида и разродиться помогла, а потом, когда у меня зубы резались, я по ночам орал, так опять отец с матушкой к богине обращались, черную курицу резали, чтобы зубы быстрее росли, а потом крепкими стали.

Вот те раз. А я и не знал, что Артемида не только богиня охоты, а еще по совместительству акушерка и педиатр. Это что же за семейная жизнь получится? Супруга станет в лесу пропадать, а по возвращению домой на вызовы бегать? С другой стороны — без дичи я не останусь, а еще овцы с курами. Пожалуй, не прав Тидей, не пропадем, но от десяти быков, обещанных на свадьбу, тоже отказываться не стану.

Глава девятнадцатая
Гибель Бореадов

Небольшой каменистый пляж, пустынный берег, лишь вдалеке виднеется роща. Аборигенов, размахивающих оружием, не видно. Есть деревья, значит есть и вода. Плохо, что роща далеко, не хотелось бы удаляться от судна, но ничего, поспим прямо у моря, дрова притащим, не впервой. Ну, что еще надо, чтобы морским путешественникам сойти на сушу?

«Арго» бросил каменный якорь, и мы, не устанавливая трап, начали спрыгивать в воду и по-хозяйски осматривать берег, прикидывая — где разведем костер, а куда потом уляжемся спать, а где лучше устроиться караульному. Обнаружив, что с берега в море стекает ручей, обрадовались. Воды у нас полно, но если есть возможность обновить запас, заполнив бурдюки свежей влагой, то лучше это сделать. Асклепий, зануда такая, время от времени заставляет нас выливать пресную воду и споласкивать пустые кожаные емкости морской. Не знаю, зачем он отдает такие команды, но мы не спорим, а делаем.

Новый берег, новая стоянка, я уже сбился со счета — сколько каменных стел мы сложили за время плавания? Уже не сомневался, что это памятные знаки для колонистов, а мы — команда разведчиков («тайноглядов», как тут говорят), отыскивающих места будущих поселений. Не случайно же команда «Арго» набрана не просто из героев, а из представителей разных городов-полисов и не всех, а самых больших и могущественных. Неувязка, с точки зрения исторической действительности. Великая греческая колонизация начнется гораздо позже, в шестом или пятом веках до нашей эры, когда Эллада, вырубив свои знаменитые рощи, пустив деревья на выплавку бронзы, а потом и для плавки железа, столкнется с засухой, неурожаями и перенаселением. Но до этого еще далеко, добрых восемьсот лет, а после нашего похода случится Троянская война (ее, кстати, можно считать и Самой Первой Мировой войной), потом грядет дорийское завоевание и «темные века», отбросившие развитие Эллады на много столетий назад. Но с другой стороны, никто не мог предусмотреть похищение Елены и войну мужа и несостоявшихся женихов с похитителями. Или, Троянская война все-таки имела экономические причины? Вполне возможно, что мудрые мужи Эллады, предвидя грядущее, включая нехватку пахотных земель, отправили в путь лучших своих сынов. А Троя-Илион не желала пускать эллинов в Черное море, как раз туда, где мы провели разведку, отметили места, удобные для высадки и основания колоний, поэтому государства Пелопоннеса решили открыть себе путь силой? В результате перебили массу народа, чем и воспользовались дорийцы. Тоже вариант, между прочем.

Ясон пятый свиток папируса изводит, описывая все скалы и отмели береговой линии, даже источники не забывает указать. Впрочем, это только мое предположение. Вполне возможно, что капитан делится с потомками своими дорожными впечатлениями или сочиняет хвалебные гимны богам. Не удержавшись, я как-то раз сунул нос в его записи и, разумеется, ничего не понял в хитросплетении линий. Греки еще не позаимствовали у финикийцев знаки, обозначающие звуки и не усовершенствовали их, поэтому записи начальника представляли собой какие-то каракули и пиктограммы, перемешанные с рисунками. То самое «линейное» письмо, которое уже больше ста лет расшифровывают и никак расшифровать не могут? Может, стоит попросить Ясона, чтобы дал мне несколько уроков, а по возвращении на историческую родину я как возьму, да и расшифрую тайнопись древних греков, а потом прославлюсь? Не так, как звезда шоу-бизнеса, ученых у нас в лицо не знают, но, глядишь, доктора наук присвоят без защиты, потом членкором стану, какую-нибудь крутую премию дадут. Нет, не надо. Спросят коллеги — чем руководствовался, какими методами руководствовался при дешифровке и что лежит в основе труда? Сопоставлял ли линейное письмо с древнеегипетскими иероглифами, с древнегреческими и прочими алфавитами, а если да, то в чем отличие? Не скажешь ведь, что меня обучал Ясон, который сам учился письму у кентавра Хирона. Нет, сказать-то все можно, но не поймут. Получится, как у Владимира Щербакова, предлагавшего переводить этрусские тексты с помощью древнеславянского языка^[21]. М-да…

Чтобы не терять время завтра с утра, Ясон отрядил часть парней таскать камни и складывать их в высокую пирамиду, а остальным, как всегда, придется собрать валяющийся на берегу плавняк, дойти до рощи, набрать в ней хворост и срубить пару деревьев на ночной костер. Провизия у нас тоже есть, охотники пусть отдыхают. Сегодня очередь Геракла кормить ужином товарищей, что означает хорошо прожаренное на углях мясо, но не больше. Полубог, он и свинью не испортит, но и вкуснятиной не побалует.

Большинство аргонавтов осталось на берегу, но человек десять, из тех, кто полюбознательнее, включая Бореадов, Автолика и Тесея отправились в рощу. Я бы сам никуда не пошел — деревьев, что ли не видел? да и лень куда-то тащиться после целого дня трудов, но Артемиде, конечно же, захотелось в лес.

— Соскучилась по деревьям, — призналась богиня.

И когда успела? Вчера останавливались точь-в-точь на таком же берегу, где и роща имелась и ручеек журчал. Вслух ничего говорить не стал, что тут поделать, если девушка всю жизнь провела в лесу, а меня угораздило в нее влюбиться. Хуже, если б моей избранница оказалась Снегурочкой, пришлось бы провести всю жизнь в вечных снегах, где-нибудь в Гиперборее. Здесь-то Гиперборею почитают как волшебный край, но я-то доподлинно знаю, что это такое.

Артемида рванула вперед, словно бегунья с низкого старта, за ней потянулись остальные, я чуток задержался, чтобы прихватить топор. К счастью, он у нас общий, и не придется валить деревья мечом.

— Саймон, остановись-ка, — ухватил меня Геракл за хитон.

— Н-ну? — с недовольством отозвался я, рассердившись за задержку. Сейчас народ убежит, догоняй потом.

— Слушай, я тебе вот что хотел сказать, — начал герой, но замешкался, собираясь с мыслями, а потом рявкнул на Гиласа, как всегда, крутившегося под ногами и с любопытством прислушивавшегося к разговорам взрослых. — Тебе что сказано делать? Иди на корабль, тушу сюда тащи.

— Тяжелая туша-то, одному не дотащить, — сообщил Гилас, превратившийся в одно большое ухо.

— Сейчас я приду, помогу, а ты иди, нечего подслушивать, — слегка осерчал Геракл. Повернув Гиласа тылом к себе, поддал юнцу коленом под зад, придав парню небольшое ускорение, отчего тот стремительно полетел вперед и, наткнувшись на задумчивого Ясона, сбил с ног нашего капитана, а заодно и еще кого-то.

Геракл, сделав вид, что он здесь совершенно не при чем и, отвернувшись от бранящихся аргонавтов, опять начал морщить лоб и собираться с мыслями.

— Ты это… я чего тебе сказать-то хотел… — вновь принялся мямлить Геракл.

Что-то тут не то. Вообще, полубог любит изображать недалекого простачка, в это охотно верят, но я успел убедиться, что Геракл далеко не прост и, на самом-то деле, очень умен. Был бы он глуп, давным-давно бы погиб, даже хваленая сила бы не спасла.

— В общем, я про тебя и про сестру мою хотел поговорить… то есть, сказать…

— Дескать — Саймон, парень ты неплохой, но коли обидишь сестру, сразу убью, — догадался я.

А что еще может сказать брат, на глазах у которого ухаживают за сестрой, хотя сам он свою сестрицу раньше никогда и не видел? Наверное, положено так.

— Вот, это самое я и хотел сказать, — обрадовался Геракл. — Догадливый ты парень… — Похлопав меня по плечу, полубог сказал: — Понимаешь, Артемида, хоть и богиня, но еще девственница, с мужчинами дел не имела. Чтобы со всем уважением к ней, и чтобы до свадьбы — ни-ни.

От дружеского похлопывания у меня враз онемело плечо, отнялась рука, спину схватило, словно по ней стукнули мешком с песком, а еще ноги вдруг стали ватными. И дыхание сперло не то в зобу, не то в диафрагме.

— Полегче, медведь, — едва вымолвил я, обретя способность говорить. — Ты свою сестренку вдовой оставишь, не успев замуж выдать.

Этот буйвол на двух ногах только захохотал, собрался еще разок меня хлопнуть, но я нашел в себе силы отпрянуть, избежав проявления чувств будущего родственника. Кости-то у меня не железные, то есть, не бронзовые.

С усилием развернувшись, пошел догонять народ. Вначале шел с трудом, потом стало полегче, а потом сумел перейти на бег. Все-таки, не зря целый месяц весло верчу, здоровья прибавилось. Оказывается, товарищи успели уйти довольно далеко и я сумел их нагнать только неподалеку от рощи — по-нашему, примерно за стадий до нее, по вашему — чуть меньше двухсот метров.

Артемида-Аталанта, хотя и стояла впереди всех, но отчего-то уже не спешила.

— Странная роща, — задумчиво сказала богиня охоты. Подняв руку и, словно бы потрогав воздух ладонью, повторила. — Странная. Никогда такой раньше не видела.

Аргонавты, стоящие рядом с девушкой, закивали. Я сам в этой роще — еловой, кстати, ничего странного или страшного не видел, но коли народу она не нравится, значит и на самом деле странная.

— Надо чуть-чуть поближе подойти, осмотреться, — предложил Тесей, по нашему молчаливому согласию взявший на себя командование «разведгруппой».

Осторожно, словно охотники на мамонта, мы приблизились к роще еще на половину стадии. Я по-прежнему ничего не понимал. И что так всех насторожило? Может, елок никогда не видели? Не упомню, растет ли в Греции ель, но сосна — ее родственница, точно есть, из хвойных растут кедр с кипарисом. Еловая роща среди степи, редкость, но все в нашем мире бывает. Белка какая-нибудь пробежала, птица летела, с шишкой в клюве, вот тебе и посев. Елки здесь не очень здоровые, молодые, растут метрах в десяти друг от друга. Наверное, рыжики здесь должны быть. Сходить, посмотреть?

— Давайте я быстренько сбегаю, — предложил я и, продемонстрировав топор, пошутил. — Если какая-нибудь белка нападет, отмашусь.

Я уже сделал шаг вперед, как твердая рука Артемиды легла мне на то же самое плечо, по которому недавно постучал ее братец. Наверное, ключица сломана или ушиб приличный. Чуть не крякнул, но сумел удержаться.

— Да что тут такого-то? — начал я сердиться. — Елки и елки, вон — шишки висят.

— Здесь смертью пахнет, — твердо сказала богиня, продолжая держать руку на моем плече. Почувствовав, что у меня там неладно, убрала длань с плеча, но ухватила за пояс. А я, принюхавшись, хмыкнул:

— Хвоей пахнет.

А смерть-то как пахнет? Разложения или трупного запаха я не чую.

— Ты ниже смотри, на землю, — посоветовал Автолик.

И что на земле? Шишки с ветками, старые иголки, травка растет, а еще — кости и косточки, да черепа с черепочками. И отчего-то костей тут много, даже чересчур много. Обычно, звери растаскивают косточки по всему лесу, ищи потом, не отыщешь, а здесь все так и лежит поверх земли, едва ли не в кучах — есть и свеженькие, белехонькие косточки и черепа, но большинство останков проросло травой и засыпано лесным хламом. Так, а чьи здесь останки? Кажется, есть здесь и человеческие, но, по большей части, каких-то зверей — больших и не очень. Наличествуют черепа с рогами, а есть и просто огромные, без рогов. Слоновьи, что ли? Нет, у слонов бы торчали бивни, да и не водятся здесь слоны. Слоны — это вам не кентавры, в Причерноморье их не было. И что здесь за хищник обитает?

Оказывается, последнюю фразу я сказал вслух или слишком громко подумал.

— Сейчас сверху посмотрю, — отозвался один из Бореадов, скидывая с себя накидку. Кивнув брату-близнецу, сказал: — Подожди, я и один справлюсь.

Сын северного ветра взлетел. Вначале он поднялся выше елей, облетел рощу, потом начал сужать круг, одновременно снижаясь. Подлетев к нам поближе и, зависнув чуть выше человеческого роста, сообщил:

— Пока ничего не вижу.

Внезапно, со стороны ближайшей ели к Бореаду метнулась еловая лапа и, словно бы удлинившись, ударила его в голову, и тут же к крылатому аргонавту кинулась еще одна ветвь, ударив парня по крыльям.

Бореад, потеряв равновесие, рухнул вниз, и сразу же из-под земли к нему ринулось множество черных змей, в одно мгновение опутав парня с ног до головы, превратив его в огромный шевелящийся клубок.

— Калаид! — закричал второй брат, кинувшись на помощь.

Но как только Зет переступил некую границу, к нему тут же устремились такие же отростки, выскочившие из-под земли и окутали второго Бореада.

Зет и Калаид кричали от боли, просили, чтобы мы их добили, но, когда мы кинулись спасать братьев, на пути встала Артемида. Раскинув руки, девушка закричала:

— Назад! Все назад! Их уже не спасти!

Автолик, решивший рвануть напролом, был отброшен охотницей с такой силой, что отлетел в сторону и растянулся во весь рост. Рядом с богиней теперь встал и я, пытаясь удержать рвущихся аргонавтов. Остановить Тесея — все равно, что пытаться останавливать взбесившийся бульдозер, прущий на полном ходу, пришлось сделать царю Афин подножку и уронить его на землю, да еще и превратить победителя Минотавра в преграду для остальных, сделав «кучу-малу». Хвала олимпийцам, что Тесей — сильный парень, но до Геракла ему далеко.

— Все кончено, остановитесь, — услышали мы голос Автолика, успевшего подняться и с ужасом смотревшего за наши спины.

Аргонавты, рвущиеся на помощь, потихоньку успокоились, мы с Артемидой, поняв, что держать теперь некого, обернулись. Там, где только что змеились два огромных клубка, уже ничего не было, кроме двух дочиста обглоданных скелетов с остатками крыльев.

— Если бы мы туда вошли, то Зета с Калаидом бы не спасли, и сами погибли, — устало сказала Артемида.

Вроде, все это прекрасно понимали, но все равно, как же обидно за парней, погибших так нелепо. А еще… Вроде, мы сами ни в чем не были виноваты, но как же нам было стыдно, что не помогли умирающим друзьям.

Таких погребальных костров, что мы устроили сыновьям северного ветра, до сих пор ни у кого из наших товарищей не было. Роща, зажженная нами со всех сторон, загорелась не сразу, но, когда красные языки принялись за дело, объедая вначале самое вкусное — смолу, сухие ветки и шишки, а потом добрались до веток и, перекинувшись на стволы, принялся съедать и сами деревья, стало так жарко, что пришлось отойти подальше, чтобы и нас самих невзначай не слизнуло.

Мы с Артемидой стояли чуть в стороне от своих товарищей.

— Никогда такого не видела, даже и помыслить о таком не могла, — грустно сказала богиня охоты. — Лес — колыбель живого, стал смертью. А ведь он хитрый, он сюда зверей заманивал. Кругом степь, а здесь прохлада.

— Лес тоже жить хочет, — философски заметил я, пожимая плечами, заодно проверяя — как там моя ключица? Вроде уже не болит, значит, не сломана.

— Лес должен пить соки жизни из земли, а не из живых существ.

— Тоже верно.

А ведь у меня была мысль — не уговорить ли товарищей оставить рощу в покое? Имеем ли мы право уничтожать нечто, не укладывающееся в наше понимание? Лес, он же не виноват, что хочет есть, а пищу приходится добывать из живых существ. Чем мы лучше хищного елового леса? Мы убиваем животных, чтобы их съесть. Но мы, это мы, а если лес выпускает корни, сжирает живых существ, так зачем он нужен? Нет, такой лес нам не нужен.

— Как ты поняла, что лес опасен? — поинтересовался я.

— Я не услышала голоса дриады, а в роще она должна быть, — пояснила Артемида. — А коли нет богини, роща опасна. Или же, — призадумалась моя любимая девушка, — дриада стала анти-дриадой, и вместо любви она принесла смерть и превратила свой лес в чудовище.

— А так бывает?

— Если сюда пробились воды Стикса, подмочили корни деревьев и отравили дриаду, то все бывает. Надо сказать дядюшке, пусть проверит.

— А тот ручей, что течет с берега, у нашего лагеря, он не опасен? — забеспокоился я. Мы-то обрадовались свежей воде, а если она из реки мертвых? Мало мне здесь микробов, так еще и такая напасть.

— Глупый, все реки и ручейки сообщаются со Стиксом, но когда выходят на поверхность, перестают быть опасными, — усмехнулась Артемида. — Так что, можешь пить, и не боятся. — Став серьезной, богиня сказала. — Чем говорить всякую ерунду, покажи-ка лучше свое плечо. Мне показалось или нет, что ты дернулся, когда я руку на него положила?

Моя богиня вытащила рыбью кость, скреплявшую хитон и принялась осматривать ушибленное плечо.

— Ничего страшного, только синяк, — сообщила Артемида, а потом поцеловала ушиб.

Вот что значит богиня! И боль вдруг сразу прошла, и синяк — тоже. Я потянулся, чтобы поцеловать девушку, но она отстранилась. И впрямь, целоваться рядом с погребальным костром — не правильно.

Глава двадцатая
Гонки колесниц

Я уже считал, что Гилас ничем меня не может удивить. Удивил, да еще как.

— Саймон, я вчера твою песнь слышал, — сообщил юнец таинственным шепотом.

— Какую песнь? — не понял я. Когда это я песни пел?

— Ты только губами шевелил, но я все понял. Я умею читать по губам. Меня отец учил — удобно, если иноземных гостей принимаешь, а они сидят далеко.

Вот оно как. Ишь, царевич, по губам он читать умеет.

— И что ты понял?

— Вот, послушай. — Гилас откашлялся, опасливо посмотрел на спину Геракла, и принялся вполголоса декламировать:

— Любви и бедности друзья, в силки попался я. Но все же — бедность не беда, коль Эрот есть на свете. Зачем разлука нам дана и страсть — рабыня счастья? И жаль мне разных дураков, что просят только власти.

М-да… Сиди и думай, чему удивляться больше — умению Гиласа читать по губам, или своей способности нести всякую хрень? С трудом, но сумел опознать, что это видоизмененная версия «бразильской песни», со словами, созданными Робертом Бернсом. Ну почему Гилас прочитал ее именно так?

Хотя, чему же тут удивляться? Я как-то попытался напеть Орфею замечательную песню про «Арго». И что получилось у аэда?

После этого я уже не пытался внедрить в массы эстраду советских времен.

Последние два дня пили прокисшую воду из бурдюков, потому что не встретили источников пресной воды. У берегов, к которым мы приставали, оказались только соленые озера, воду из которых пить могли только аборигены — унылые ихтиофаги, питавшихся исключительно сухой и вяленой рыбой. Рыбой они с нами поделились, хотя и не слишком охотно, зато с большей охотой привели к нашему кораблю женщин, включая собственных жен и детей.

Аргонавты, включая старого Тифия и юного Гиласа, охотно разобрали всех женщин, уединившись с ними по ближайшим кустам, а кое-кто даже и уединяться не стал, а занимался любовью открыто.

Мы с Артемидой, чтобы не стать свидетелями всего этого безобразия, уединились на «Арго», по молчаливому согласию команды, признанному свободным от любовных утех.

Артемида больше не спрашивала — почему я, здоровый и сильный мужчина избегаю женщин, если она, в общем-то, относится к мужским желаниям с пониманием и ни капельки не ревнует, потому что не понимает — что же такое ревность? Нет, я далеко не святой, женщин очень люблю, стоны, раздающиеся из кустиков равнодушным не оставляют, вот только есть одно но. Это сейчас моя девушка говорит, что не ревнует, но кто скажет, что случится завтра, если я уступлю-таки зову плоти? Вот как возьмет, да и примется ревновать и, что мне тогда делать?

— Не понимаю, — вздохнул я, кивая на наших товарищей, некоторые из которых принялись любить женщину по второму разу. — Почему мужчины так спокойно уступили своих жен и дочерей?

— Они уступили их не спокойно, а вынужденно, — покачала прекрасной головкой богиня.

— Могли бы их спрятать, куда-нибудь вглубь увести, — пожал я плечами. — Наши парни по женщинам изголодались, но далеко от берега уходить бы не стали.

— Так ведь дело-то не только в этом, — усмехнулась Артемида. — Я сама, иной раз, гоняю зверей по разным лесам, но люди-то зверей поумнее, понимают, что свежая кровь им необходима.

Хм, а ведь и верно. Нет здесь никакой распущенности, имеется лишь жестокая необходимость. Ежели люди живут скученно, в одном месте, то неизбежно возникают семейные отношения между родственниками, а это, как известно, приводит к тяжелым заболеваниям. И не нужны генетические исследования, есть жизненный опыт. Любопытно, а папа моей девушки знает об этом? Уж он-то, самый главный из олимпийцев, должный показывать положительный пример, про генетику точно не слышал, а то, что благодаря его домогательствам, могут родится больные дети, его нисколько не волновало.

— Земля! — прокричал Лаэрт.

Такие крики мы слышим каждый день, или почти каждый, давно бы должны привыкнуть, но все равно, каждый раз, я испытывал чувство первооткрывателя. Интересно, Колумб себя чувствовал также, когда наконец-таки после долгого плавания увидел землю?

После берегов, заполненных солеными озерами, должно бы быть что-то стоящее и интересное.

— Саймон, это не земля тавров, где тебя целый год в плену держали? — спросил Гилас. — Ты мне медведя покажешь?

— Какого медведя?

— Того, что каменным стал.

Вот ведь, все-то он помнит, что я ему намолол. Кстати, а как Гилас понял, что мы у берегов Крыма, то есть, Тавриды? Я и то еще до сих пор не понял. Скалы, бухта. Это что — мыс Фиолент? Нет, все равно не разберусь. Для меня, если смотрю со стороны моря, не имея никаких дополнительных ориентиров, вроде памятника Затопленным кораблям, что Севастополь, а что Алушта с Феодосией — все едино. Гурзуф я бы еще узнал, как раз по каменному медведю, а так…

Но спустя час, таращась до боли в глазах, все-таки сумел определить, что это и есть город, который через много веков станет нашей гордостью, городом русских моряков, а нынче здесь раскинулся Таврополь, столица Тавриды. Но об этом мы узнали чуть позже.

Наконец-то нас принимают так, как я мечтал — со цветами, с девушками и чистой прохладной водой.

Нас приветствовал сам владыка Тавриды — ванакт Фоант, сообщивший, что узнал о нашем прибытии из самого надежного источника — бога Гермеса.

А потом баня, где можно вымыться горячей водой, а дальше пир, а после него сон в настоящих постелях, а не на жесткой палубе «Арго», или на камнях. А еще ванакт сообщил, что в честь прибытия таких славных героев, он устраивает гонки колесниц.

Гонки колесниц — одно из любимейших зрелищ Древнего мира. Читал об этом, детям на уроках рассказывал, а сегодня и сам убедился. В Тавриде (пусть будет так, мне привычней, чем Таврика) гонки проводились один раз в месяц и посвящались священному быку. Даже и странно, что в праздник Быка гоняли коней, а не устраивали соревнований, наподобие тех, что проводились на Крите — прыжки через голову быка, а победителем признавался тот, кто остался жив. Тесей, как консультант по критской культуре, рассказывал, что у дворца Миноса от бычьих рогов ежемесячно погибали десятки юношей и девушек. Что ж, в каждой стране свои обычаи. Бык Таврический, в отличие от кровожадных быков Египта или Крита, не требует себе человеческих жертвоприношений, потому что сам когда-то принес самого себя в жертву людям, явившись и позволив накормить своим мясом первопоселенцев полуострова, пришедших неизвестно откуда и, умиравших с голода. Любопытно, а бык-филантроп не сам ли зарезался?

Впрочем, это уже ненужные детали, зато теперь жители Тавриды чествуют спасителя своих предков и устраивают во имя быка состязания, которым нет равных ни в Аргосе, ни в Фивах, ни даже Микенах, не говоря уже о мелких столицах, вроде Афин.

Где те археологи, что откопают руины древних храмов и домов городов тавров, по сравнению с которыми даже Херсонес Таврический покажется младенцем? И кто поверит, что три тысячи лет назад, на том месте, где сейчас Морской вокзал (плюс-минус сотня метров) располагался величественный ипподром с трибунами на несколько тысяч зрителей, а чтобы войти внутрь, требовалось пройти между ногами гигантского бронзового быка? Бык, отлитый из бронзы, скорее всего был расколот на части, а потом переплавлен на множество мелких изделий. Что ж, с бронзой так и бывает. Из тысячи бронзовых скульптур, отлитых великим Лисиппом, до нас дошло только несколько штук, да и то, в виде поздних мраморных копий.

Из меня опять вылез историк, принявшийся ломать голову — а где жители будущего Крыма взяли столько бронзы, если в здешних местах нет ни меди, ни олова? Неужели в тринадцатом веке до нашей эры настолько развита торговля? Перевозки, в основном, сухопутные. На тех корабликах, что стоят в порту, (скорее, большие лодки) особо не наперевозишься. Да и что тавры могли предложить взамен металлов? Лошади здесь прекрасные, но этого маловато. Лавандовые поля в огромном количестве, побольше, нежели в мое время, но все равно, трава, это не совсем то. Какие полезные ископаемые здесь есть? Кажется, во времена гражданской войны, по приказу Врангеля, разрабатывали месторождение каменного угля, но уголь тут плохой, да и вряд ли в древности он кому-нибудь интересен. Впрочем, на полуострове имеется соль. А вот соль, вполне возможно, и является основным источником доходов. Она и скифам нужна, и другим народам, включая дикие, необходима.

Ипподром с добрую милю длиной, а шириной, если и меньше, так ненамного, а кругов по нему положено намотать целых десять. По углам тоже стоят быки, высеченные из гранита, отмечающие места поворотов, а еще, как я понимаю, увековечившие места гибели тех возничих, от которых отвернулись боги или подвели кони.

На старте — четыре колесницы, в каждую запряжено по четверке прекрасных коней, отличающихся друг от друга мастью.

В первой — четыре вороных жеребца, в нетерпении бьющих копытами. Эти ржут коротко, свирепо, словно драконы, из пастей едва ли не пламя брызжет. И возница под стать — крепко сбитый темнокожий парень, пританцовывающий в ожидании гонки. И откуда в Тавриде негры взялись? Виноват, не негры, а афро-тавросы.

Во второй колеснице — кони рыжие, словно яркое пламя, способное сжечь соперников, а заодно и зрителей. А возница, не иначе, как внебрачный сын Гелиоса, в огненно-рыжих кудрях, ниспадающих почти до пояса, а сам бронзовый.

В третьей жеребцы серые, со стороны даже и невзрачные, но заметно, что очень сильные. Такие кони уповают на силу, а вот как у них с выносливостью? А в колеснице, небрежно опирающийся на бортик, стоит здоровенный дядька, комплекцией напоминающий самого Геракла, даже борода есть, только не черная, как у моего друга, а седая.

И, наконец, колесница четвертая, в которую, в отличие от остальных, впряжены не жеребцы, а пегие кобылицы, а возницей здесь женщина — высокая и сильная, в белоснежном хитоне, с длинными русыми волосами, собранными в хвост. Удивительно, как пегие кобылицы и русоволосая женщина подходят друг к другу, хотя по цветовой гамме и различаются. И кобылицы, и женщина удивительно спокойны.

Квадриги я раньше видел исключительно на здании Большого театра, а еще на сторублевой купюре, а вживую — ни разу в жизни. И век бы мне на такие зрелища не ходить, если бы среди возничих не оказалась Артемида. Ей, видите ли, захотелось покататься на четверке и посоревноваться. Могла бы просто квадригу попросить, царь тутошний нам бы не отказал, да и каталась бы себе за городом, где дорога ровнее или в поле, где никого, кроме заблудившихся баранов нет. А я бы сам с ней посоревновался, пробежался бы рядышком пару стадий, она бы меня победила и порадовалась. А теперь вот, переживай за нее, за маленькую чертовку, пусть она и богиня. Взял бы, да и надрал ей божественную задницу, паразитке. Слов ругательских на нее не хватает, на Партенос, как Артемиду назвали в Тавриде.

Вчера ругался полдня, уговаривал взбалмошную девчонку отказаться от дурацкой затеи. Как же, откажется. Артемида, только улыбнулась, поцеловала меня и спросила:

— Саймон, поверь, что управлять колесницей, в которую запряжены дикие лани, нисколько не легче.

Легче, или не легче, откуда я знаю? Когда богиня охоты раскатывала на золотой колеснице, мы еще не были с ней знакомы и, стало быть, волноваться за свою девушку я не мог. Разве бы позволил ей раскатывать ей по дремучим лесам, где водятся волки с медведями, да еще и львы? Да и когда это было? Сама же мне призналась, что лани давным-давно умерли, а колесница утеряна, да поросла лесом. Может, с тех времен Артемида и хватку потеряла, и умение?

Но легче Геракла с места сдвинуть, чем переубедить Артемиду, если ей что-то втемяшилось в красивую головку. Уперлась, словно ослик, четырьмя копытами. Единственное, на что сумел ее уговорить — накинуть хитон, а не смущать зрителей голой задницей. Нет, задница у нее просто-таки божественная, как и все прочие части тела, но на фига их показывать чужим мужикам? Будь моя воля, я бы и от аргонавтов прятал обнаженную грудь и живот своей любимой. Но, увы, нравы здесь покамест не те, не осознают, что одетая женщина выглядит более сексуальной, чем раздетая.

И что я еще мог сделать? Только как следует осмотреть квадригу, при этом, напустив на себя важный вид, пощупать каждое колесо и попробовать на зуб каждую спицу. Особе внимание, разумеется, следовало уделить колесным чекам. Читал где-то, что у какого-то героя чеку вытащили перед состязанием, а у другого, хоть и оставили ее на месте, но сделали вместо бронзовой, убедительную имитацию из воска. Колесница — вообще хлипкое и ненадежное сооружение. Какой дурак их придумал?

Надо бы еще проверить — не позабыла ли Артемида взять нож, чтобы в случае чего успеть обрезать вожжи. Стоп, а для чего нужен нож, если здесь не Рим, вожжи не обматывают вокруг пояса, а держат в руках, а если возничий вылетит на арену, то просто выпускает поводья из рук.

Нет, надо успокоиться, перестать дергать Артемиду и встать где-нибудь в сторонке, а иначе и себе нервы мотаю, да и девчонке тоже.

Зрители, стоящие и сидевшие вокруг арены, затихли, в ожидании команды ванакта. И вот, наконец, на арену летит белый платок, четыре квадриги сорвались со своего места, а зрители сорвались на крики и вой.

Первым рванула «вороная» квадрига, а возница, чернокожий юнец, кричал, непрерывно нахлестывая коней, следом за ним — «серая» и, только потом, ноздря в ноздрю, рядышком, «рыжая» и «пегая».

Казалось, что Артемида, стоящая в колеснице на чуть согнутых ногах — само спокойствие и что ей нет дела до состязания, а дивные пегие кобылицы мчатся сами по себе, потому что возница не пытается их торопить ни хлыстом, и ни криком. Но вот, ее колесница на корпус обошла рыжего соперника, потом уже на два, поравнялась с «серой», которая уже заходила на первый поворот. Аккуратно, словно ловкий кормщик, лавирующий в сутолоке судов, Артемида провела свою «пегую» квадригу в нескольких сантиметрах от «серой», причем, ни разу не вглянув в сторону соперника, словно того здесь и не было и, стремительно увеличив скорость, стала догонять лидера состязаний — негра и его вороных коней.

Чернокожий юнец, непрерывно оборачивающийся, чтобы увидеть — где же соперники, при приближении пегой четверки закричал еще громче, принялся бить коней еще сильнее, стараясь попасть по самому больному месту для жеребца — по паху.

«Вороная» квадрига сделала невероятный рывок вперед, вышла к очередному каменному быку, означавшему новый поворот. Но здесь — о незадача — один из пристяжных зацепился сбруей за столб и, невольно остановил бег, хотя жеребцы рвались изо всех сил, пытаясь сдвинуться с места.

Четверка вороных пыталась мчаться вперед, но упряжь, удерживавшая квадригу, трещала, натягивалась, но пока не рвалась, а в это время, мчавшаяся мимо «вороных» колесница Артемиды зацепилась выступающей частью оси за выступ оси соперника.

Что может произойти дальше, если две колесницы, соединившиеся осями, не сумеют расцепиться, а лошади рванут изо всех сил, а упряжь порвется, даже подумать страшно!

А соперники — и «рыжие» и «серые», воспользовавшись моментом, уже обошли застопорившиеся квадриги и мчатся дальше, по прямой, к очередному повороту.

Не знаю, что в меня вдруг вселилось или, кто вселился, но я осознал себя лишь тогда, когда, перемахнув барьер, отделявший зрителей от участников состязания, подбежал к сцепленным квадригам и начал их освобождать. И откуда взялось столько сил, чтобы сдвинуть с места и, высвободить колесо, которое влачат четыре лошади?

Квадрига Артемиды освободилась также внезапно, как и сцепилась, и девушка, отдав беззвучную команду пегим кобылам, ринулась настигать ушедших вперед соперников.

Упряжь на вороных все-таки лопнула, и жеребцы, освободившись от кожаных ремней, сковывавших их волю, помчались дальше, пытаясь поодиночке догнать и обогнать «серых», «рыжих» и «пегих», а колесница чернокожего парня, повинуясь инерции, полетела вперед и немного вверх, а сам возница, перелетев через бортик, упал на песок ипподрома, приняв на себя удар собственной колесницы.

Пока три уцелевшие квадриги вели борьбу, на арену выскочили служители. Часть из них кинулась ловить вороных, а другие быстро собрали обломки разбившейся колесницы, покалеченного возницу, заодно пытались прихватить и меня, чтобы не мешал соревнованиям, но я успел убежать.

А зрители неистовствовали. Выкрикивали что-то непонятное, визжали и свистели. Что они кричали, кому кричали, так и не понял. Вроде, вспоминали и мое имя, хотя кто меня здесь знает?

Парни, хотя и заняты зрелищем и отчаянно болели за нашу девушку, обратили внимание и на меня.

— Даже если Аталанта не победит — а она победит, то все равно мы нынче герои, — сказал Автолик. — Ты первый герой, после Геракла, а мы с вами рядышком постоим, если разрешите.

— Сегодня Саймон первый, — пробасил полубог.

— Саймон, я поговорю с Аталантой, — вмешался Орфей. — Пусть она засчитает сегодняшний случай за победу в беге. Думаю, это справедливо.

— Да, Саймон герой, — добавил молчаливый Кастор, редко кого-то хваливший. — Если Аталанта тебе откажет, мы за тебя свою сестру отдадим. Как ты считаешь, Поллукс?

— Отдадим, — согласился второй Диоскур. — Как только вырастет, так сразу и отдадим. Девчонка красивая, лет через десять первой красавицей всей Эллады станет.

Я только отмахнулся, потому что на арене происходили более интересные вещи, а слушать, как мне предлагают в жены соплюшку, которая еще не выросла, так и вообще глупость.

Послышался резкий бронзовый звон, вроде удара гонга. Стало быть, квадриги прошли первый круг. А впереди еще девять!

Как же я нервничал и изводился, наблюдая, как колесница Артемиды с пегими кобылками наматывает круги, постоянно обгоняя соперников. А один раз, когда этот, серый урод, с сивой бородой, от злости ударил хлыстом не только своих коней, но и мою богиню, я взревел и попытался опять выскочить за барьер, но был остановлен бдительными товарищами.

— Убью… с-суку, — прорычал я, пытаясь вырваться из чьего-то захвата. Какая сволочь держит, да так крепко? Одно из двух — либо медведь, либо Геракл, но скорее всего Геракл, потому что от медведя я бы вырвался.

— Саймон, угомонись, — прорычал мне в ухо будущий шурин.

— Он, паскуда, Ар…Аталанту ударил.

— Саймон, все здесь по правилам, — рычал Геракл. — Возница может ударить не только коней, но и соперника. Потерпи малость. После состязания я сам это отродье убью.

— Чего ты сам-то пойдешь? — злобно оскалился Автолик. — Вы с Саймоном у нас приметные слишком. Убьете, все сразу увидят, ванакт обидится, а зачем нам хорошего человека обижать? Я быстренько сбегаю, прирежу, никто не заметит.

Эх, седобородый, зря ты Аталанту- Артемиду обидел, ох зря. Аргонавты девчонку любят и им плевать — кто она, простая охотница или богиня охоты. Обидели сразу и младшую сестру и, боевого товарища. До сегодняшнего вечера ты, сивобородый, точно не доживешь. И ладно, если тебе даруют легкую смерть. Вон, Орфей сузил глаза и начал снимать струны с кифары, а мелкий поганец Гилас, вытащив нож, задумался, взвешивая его в руке, не иначе прикидывает — как лучше метнуть. И Асклепий, скромно опустив глаза, переводит взгляд со своего неразлучного мешочка со снадобьями, висевшего с правого бока на левый, где у целителя меч. Тут к пифии не ходи — обдумывает будущий бог медицины с чего начать — спину ли Аталанты вначале лечить, а потом возницу резать, или наоборот? Но мерзавца должен убить именно я.

«Пегая» квадрига успела пройти все десять кругов, пока «рыжая» и «серая» одолели шесть. При этом, возница ни разу не использовала хлыст, не кричала на лошадей, не прищелкивала вожжами.

Когда Артемида завершила последний круг, на трибунах уже не сидели и не стояли, а скакали, падали вниз, выражая восторг. Ванакт Фоант, спустившись на арену, торжественно возложил на русую голову чуточку смущенной богини венок из золота. Интересно, сколько он весит? Надеюсь, не очень много (тяжело же девчонке!), но и не мало. Все-таки, это моя будущая жена, а ее золото, как приданое, пойдет в семейный бюджет.

Даже и не знаю — честная ли победа? Как ни крути, но управляла кобылками богиня, а не простая смертная. Наверняка Артемида воздействовала на животных. Но с другой стороны, удары бича, крики возничих — это ведь тоже воздействие, разве нет? Значит, все честно.

Я ненадолго отвлекся, а от арены раздался лязг, конское ржание и крик. Тот самый, сивобородый возница, собиравшийся сойти с колесницы, зацепился, покачнулся, а его жеребцы, верно, обиженные за жестокое обращение, рванули с места, да так резко, что хозяин, не удержавшись, перелетел через бортик, попал под задние ноги жеребцов.

Серых скакунов остановили, а стонущего хозяина, с окровавленной головой, на руках вынесли с ипподрома. Урок — не стоит бить женщину, тем более, если она богиня. Но этот дурак не знает, как же ему сегодня повезло — дурная башка заживет, сломанные руки и ноги срастутся, зато жить будет, потому что ни один из аргонавтов (даже я), не станет добивать раненого.

Счастливая Артемида подбежала к нам и принялась целовать Геракла.

— Спасибо!

Мне стало обидно. Понимаю, богиня не видела, кто ей помогал, но отчего сразу Геракл-то?

Герой Эллады парнем был справедливым. Кивнув на меня, сказал:

— Вон кто тебя выручил. Я даже и глазом моргнуть не успел, как твой жених уже колесо отцепил. Аталанта, когда ты согласишься его женой-то стать? Мы бы у вас на свадьбе погуляли.

— Да, это верно, — выступил и Орфей. — Мы тут подумали и решили, что ты должна взять Саймона в мужья без испытаний.

— И незачем вообще нас испытывать, нас и так мало, — вылезГилас, вызвав всеобщий смех.

Артемида, поправив на голове золотой венок, кокетливо поинтересовалась:

— Если вы так радеете за Саймона, вначале бы у него спросили — он сам-то согласен взять меня в жены? Я пока от него предложения не услышала.

Ох ты, мама моя Афродита! Я же еще и виноват? Хотя, действительно виноват, потому что руки и сердца не просил.

— Милая, — спросил я, не называя девушку по имени, чтобы не смущать друзей. — Ты согласна выйти за меня замуж? Я даже на испытания согласен.

— Конечно да, глупый… А испытание будет потом, в первую ночь.

Глава двадцать первая
Явление Геры

Солнечный луч, пройдя сквозь широкое окно с видом на море, не закрытое ни шторой, ни занавесом, вонзился мне прямо в глаз. Видимо, брат-близнец моей любимой богини решил не то присмотреть, не то подсмотреть за нами. Подумав, а не поспать ли еще, но передумал и осторожно потрогал лежавшую рядышком Артемиду за обнаженную спину.

— Саймон, милый, я тебя очень люблю, но дай, наконец, поспать, — сонно пробормотала богиня, закутываясь в одеяло от прохладного ветра, залетевшего зачем-то в нашу опочивальню. — Мало того, что терзал бедную девушку всю ночь, так еще и с утра неймется. Спи.

Ишь, терзал я ее, видите ли. Между прочем, вовсе и не терзал, а старательно исполнял супружеский долг. Натерпелся, знаете ли, за плаванье. Мы теперь муж и жена, а наше супружество подтверждено перед Тавросом — Великим быком, покровителем Таврики, она же Таврида, и засвидетельствовано самим правителем страны Фоантом.

Свадьба, как многим известно, дело хлопотное. В Древнем мире с этим попроще, чем у нас, и формальностей меньше — не нужно писать заявление в ЗАГС, никто не станет выписывать свидетельство о браке и ставить штамп в паспорт. Достаточно, скажем так, вашего свидетельства о намерениях, согласия родственников будущей жены и клятвы, произнесенной перед алтарем бога-покровителя местности. Еще неплохо бы организовать пир, но некоторые и без него прекрасно обходятся и, сразу же после клятв, уходят на брачное ложе, а то и устраивают его прямо у алтаря. Выкуп за невесту или, напротив, приданое за нее же, дело сугубо индивидуальное или обычай, касающийся определенного народа. У дриопов, к которым принадлежал Гилас, выкуп существует, у ионийцев — нет, а про других не знаю, не выяснял. А к какому народу принадлежит богиня, никто не знает. А еще, мне и отдавать-то нечего, кроме одежды, оружия и доспехов. Все богатство — янтарь с запертым внутри паучком, или другим насекомым, так его я отдать не мог, подарок.

С согласием родственников все просто — у Артемиды здесь присутствуют целых два брата по отцу, они не против. Геракл уже высказался, а Поллукс (он же Полидект), не знает, что Артемида его сестра, но он же не возражает?

С алтарями и пиром с удовольствием согласился помочь сам правитель. Для него это и великая честь, а еще лишний повод собрать своих подданных, продемонстрировав им, а еще заклятым соседям-киммерийцам, свои могущественные связи. Как же — гости из далекой Эллады, сразу из нескольких государств.

Я выяснил, что Фоант правит не всем полуостровом, а его частью, а киммерийцы занимают южный берег Крыма и, хотя у них нет единого государства и они постоянно воюют между собой, все равно не хотят подчиняться ванакту Тавриды. Это что, получается, что Максимилиан Волошин был прав, обозначив границы древней Киммерии в границах от Коктебеля и до Алушты?

Ванакт, кажется, подозревал, что Аталанта-охотница, смертная девушка, совсем не та, за которую она себя выдает, но вида не показал. Фоант, мудрый правитель и он явно в родстве с олимпийцами, а иначе с чего бы Гермесу сообщать заурядному правителю маленькой страны о прибытии путешественников, среди которых есть цари и царевичи? А Тесей, вглядывается в ванакта, морщит лоб и говорит, что тот ему кого-то напоминает^[23]. У посланника Старших богов и покровителя торговли, а заодно и нашего брата, путешественников и авантюристов, дел и так много. Вон, явился к Гераклу, пояс царицы амазонок забрал, посетовал, что кожу придется сшивать, поэтому по дороге к царю Эрисфею и его кривоногой дочурке, заскочит к Гефесту, чтобы божественный умелец соединил рваные края и поставил на шов дополнительную золотую пластинку. Заодно, кстати, крылатый вестник обещал довести до сведения Зевса и иных родственников моей невесты, обитающих на Олимпе, что дочь замуж выходит. Мне показалось, что для Гермеса эта новость оказалась гораздо интереснее, нежели остальные. Когда услышал, так прямо-таки принялся подплясывать на месте, словно ребенок, которому приспичило в туалет, торопясь рвануть на Олимп. У Гермеса, помимо всего прочего, репутация сплетника. Любопытно, а как отреагирует Зевс, услышав, что любимая дочь собирается не просто расстаться с девственностью, а еще выйти замуж не за какого-нибудь бога, не за героя, а за простого смертного? Может, вполне нормально отнесется, как подобает отцу, желающему счастья дочери, а может и молнию в меня кинуть. Зевс, как я помню, отличался вздорностью характера и скорой расправой. Что в башку стукнет, так и сделает. Шарахнет, испепелит, потом пожалеет. Или не пожалеет, но испепелит. Хм… Что-то я о том раньше не подумал, а теперь уже поздно.

Формальности ерунда, если мужчина и женщина становятся мужем и женой по любви. Но кое-что, не формальное, но символическое, неизвестное в этом мире, я решил-таки сюда привнести. То, без чего у нас немыслима никакая свадьба — обручальные кольца. Почему-то мне казалось важным обменяться с женой кольцами.

Я не знал, сколько потребуется золота для пары простых колечек, где мне его искать, а коли найду — так на что покупать или менять, где найти ювелира, поэтому пришлось обращаться за помощью к товарищам. Надо было чуть раньше подсуетиться и оторвать с пояса Ипполиты одну из бляшек. Гефесту, как бог-кузнец примется за ремонт, не все ли равно, сколько золотых пластинок пришивать — одну или две?

Разумеется, друзья выручили, хотя «заначек» у аргонавтов почти не было, но кое-что в загашниках отыскалось — по сусекам помели и, наскребли мне золота, которого бы хватило на два браслета. Но мне столько не нужно, ограничился двумя кусочками. С ювелиром помог ванакт, предоставив собственного умельца. А с размером для пальчика Артемиды я решил просто, рассудив, что если взять за эталон свой мизинец, то на безымянный палец богини колечко влезет. Позже, стоя у алтаря (чуть не сказал — под венцом) и, подставляя свой пальчик, Артемида наивно спросила — не стоит ли нам вначале раскалить золотые кольца добела, а уже потом надевать? Дескать, тогда оковы брака станут гораздо крепче. Гости, стоящие вокруг, уставились на меня, ожидая ответа, Геракл потянулся к чаше, в которой пылал огонь, а я, лихорадочно соображая, как увильнуть от такого испытания, важно сказал:

— Огонь должен быть не внешним, а внутренним, а узы крепнут не от жара колец, а от жара сердец. А наши кольца — символ бесконечности любви и верности.

Фух, выкрутился!

Но вот, все обряды завершены, клятвы заключены, на пиру подняты тосты за процветание супружеской пары, а мы, под гогот гостей (Геракл, гад этакий, ржал громче всех), удалились в опочивальню, любезно предоставленную ванактом в своем дворце, оставив аргонавтов и придворных догуливать нашу свадьбу. Надеюсь, головы у наших друзей крепкие, а сил еще хватит, чтобы ублажить девчонок-рабынь, с любопытствомвыглядывающих из-за колонн?

Артемида все-таки зашевелилась, отбросила одеяло, потянулась, словно большая кошка, сладко зевнула и сказала:

— Вставать не хочется, и к гостям выходить тоже неохота.

— Может, и не пойдем? — обрадовался я. — Поесть нам сюда принесут, а гости и без нас обойдутся, а мы…

— Нет уж, терпи до вечера, — усмехнулась богиня. Ласково щелкнув меня по носу, тут же его поцеловала и сказала: — Не забывай, что я еще от сегодняшней ночи не отошла. Никак не думала, что мой избранник станет меня таранить своим рогом, словно буйвол. Потерпи, дай мне время. Я столько лет считала, что плотские утехи не для меня, а тут все свершилось.

Я лишь вздохнул, картинно развел руками, соображая — сравнение с буйволом, это комплимент или оскорбление, но решил, что, наверное, все-таки комплимент.

Ну, раз так, то надо бы умываться, да и выходить к гостям. Где тут умывальная комната? Ах ты, опять забыл. Какие комнаты, если на дворе Бронзовый век? Нужно стукнуть по щитку (медному!), лежавшему у изголовья и сразу же все принесут — и ночной горшок, и тазики, и кувшины для умывания.

Вон, уже кто-то заявился. Женщина. Не иначе, добросовестная рабыня решила полюбопытствовать — не нужны ли ее услуги? Вовремя. Мне как раз нужно приказать, чтобы вынесли ночной горшок. Он, хоть и прикрыт крышкой, но все равно, непорядок.

О, нет, это не рабыня. Длинный хитон, перехваченный поясом с камушками, скорее напоминает расклешённое платье, а повадка, а стать? Рабыни так себя не держат. Лицо молодое, но видно, что женщина зрелая, привыкшая не командовать даже, а повелевать. А еще от нее исходило легкое свечение. Нет, гостьюшка не простая. И Артемида при ее появлении слегка напряглась.

— Девушка, вас не учили, что следует постучать, прежде чем войти в чужую комнату? — вежливо поинтересовался я.

— Саймон, покровительница семьи может входить в любой дом без спроса, — негромко сказала Артемида, но меня уже понесло: — Вот, пусть она и входит в любые другие дома, но не в наш. Незваный гость, он хуже пьяного сатира.

— Агротера^[24], твой избранник слишком наглый для смертного, — сказала незваная гостья так, словно меня здесь не было. — Он либо слишком храбрый, либо дурак. Может, лучше его превратить в собачку? Пусть себе тявкает.

Артемида, уже вставшая во весь рост, собиралась что-то сказать, но я, отстранив свою жену, сказал:

— Жаль, голубушка, что ты женщина. — Надеюсь, мой голос не задрожал от страха, потому что я понял, кто к нам явился. Признаюсь, страшно стало до жути, но отступать поздно. — Будь ты мужчиной, поучил бы тебя хорошим манерам.

— Вот как? — с интересом спросила Гера, пройдя по комнате несколько шагов. Мотнув головой, богиня сказала: — Что ж, посмотрим, насколько ты храбр.

Там, где только что была женщина, вдруг вырос огненный столб. Немедля ни секунды, стукнул по медному щитку, а когда в дверном проеме возникла испуганная мордочка рабыни, приказал:

— Воды!

Огненный столб надвигался на меня, но рабыня уже протягивала кувшин и я, ухватив емкость, выплеснул половину воды прямо на пламя. Раздалось шипение, огонь исчез, а передо мной появилось мокрое и слегка растерянное лицо Великой богини. Впрочем, растерянным оно выглядело недолго, щеки покраснели, ноздри расширились — смятение сменилось гневом. Я же, невольно переведя взгляд с лица богини на ее грудь, слегка засмотрелся на мокрую ткань, облегающую… облегавшую… нет, облепляющую… Видимо, это меня дурака и спасло.

Гера, верно, отследила мой взгляд, улыбнулась, а потом сама перевела глаза с моего лица, на то место, что ниже лица, и даже живота (а ведь хитон-то я не успел надеть!) и насмешливо сказала:

— Девочка моя, ты плохо трудилась в первую брачную ночь. Всегда говорила, что не стоит выходить замуж девственницей.

— Хм… — только и сказала молодая жена и, забрав из моих рук кувшин, вылила оставшуюся воду на то самое место, что не понравилось (или, напротив, понравилось?) Гере.

— Холодно же! — заверещал я, подскочив на месте.

Вода в кувшине оказалась не просто холодной, а ледяной, и вся моя «фантазия» сошла на нет.

Дружный смех двух богинь показал, что мир в семье восстановлен, и скоро тетушка и племянница, усевшись прямо на ложе, завели неспешный разговор.

— И что там у нас? Как родственники? — небрежно поинтересовалась Артемида.

Таким тоном племянница, выбравшаяся из глубокой дыры в большой город, спрашивает у приехавшей в гости тетушки. Мол — что там у нас, в поселке Сердюкино происходит? Как твой супруг — по-прежнему пьет? А дети смогли устроиться на работу? А как соседка, хронически беременная каждый год, неизвестно от кого? На самом-то деле племяннице все это уже неинтересно, но нельзя же обижать любимую тетку.

— Зевс бесится, Афина и Геба тихо завидует, остальные недоумевают. Считают, что Артемида-девственница, если уж у нее — прости, засвербело, в том самом месте, могла бы выбрать себе более достойного жениха — того же Геракла. Только Гермес твердит — сестрица нашла подходящего мужа. Гермес, ты знаешь, порой бывает несносным, но мой муж и повелитель к нему нередко прислушивается, да и остальные члены семьи.

— Как ты считаешь, отец простит?

— Простит, а куда он денется? — махнула рукой Гера и усмехнулась. — А разве ты, выбирая мужа без согласия своего отца и повелителя, в этом сомневалась?

Артемида искоса посмотрела на тетушку, некогда гонительницу ее родной матери, и ничего не ответила. А можно не сомневаться — прекрасно понимала. Ишь, а ее считают холодной властительницей, не обращающей внимание ни на что, кроме своих животных, а она еще и психолог. Впрочем, а разве обязательно быть психологом, чтобы понимать, что любой отец, любящий своего ребенка, простит ему все прегрешения?

— Не спрашиваю — хорош ли твой муж в постели, поняла, что неплох, но я хочу узнать — сможет ли он проявить твердость, общаясь с богиней? — спросила Гера.

— Сможет, да еще как, — хмыкнула Артемида и наябедничала. — Мы еще не успели пожениться, а он меня уже избил.

Ну, Артемида, совести у тебя нет. Когда это я тебя успел избить?

— Ты избил? — возмутилась Гера. — Ты осмелился избить богиню еще до того, как она стала твоей женой?

Интересно. Выходит, если женился, пусть даже и на богине, то можно бить?

— Я сама виновата, — поспешила реабилитировать меня супруга. — Позавчера, когда мы гуляли по городу, зашли на рынок рабов, где продавались красивые женщины. Я предложила Саймону меня продать — он получит золото, а я потом превращусь в медведя или в льва, и вернусь к нему. Думала, что он оценит мою шутку. А он отвел меня в сторону, задрал подол и дал мне по заднице.

— А не надо было так шутить, — проворчал я. — Очень плохая шутка. Нельзя, даже в шутку, продавать любимую женщину. А я еще и ладонь отшиб о твою задницу.

О том, что у моей любимой божественная задница, говорить не стал. У богини иной и быть не может.

Артемида, не смущаясь Геры, бросилась меня целовать. Впрочем, саму Геру вряд ли бы что-то смутило. Займись мы с Артемидой при ней любовью, сидела бы, да еще и советы давала.

— Саймон, тебя не волнует, что ты стал мужем богини? — спросила вдруг Гера. — Сейчас ты молод, хорош собой, но твоя жизнь коротка. Ты скоро состаришься, станешь немощным, а потом умрешь. Она же останется вечно юной и прекрасной.

Смущает ли это меня? Не то да, не то нет. В общем, не знаю. Вот уж, о об этом я меньше всего задумывался. Уж если совсем откровенно, то у меня до сих пор в голове не укладывается, что моя любимая женщина — настоящая богиня. Но я почему должен докладывать о своих чувствах или сомнениях постороннему человеку, пусть она и Высшая богиня? Поэтому, я только одарил Геру сумрачным взглядом, пытаясь сказать, что мы как-нибудь сами разберемся.

Артемида, мгновенно ощетинилась, тут же встала на мою защиту:

— Старшая, это должно беспокоить не Саймона, а меня. Да, люди смертны, но кто знает, какая судьба уготована нам, богам? Кронос, твой отец, тоже желал царить вечно, а что с ним случилось? Да, он жив, но не лучше ли было, если бы он умер? Кто захочет жить в безднах, в которые низверг его мой отец?

Гера обняла Артемиду и мягко, как старшая родственница, утешающая младшую и еще бестолковую не то дочь, не то любимую племянницу, сказала:

— Артемида, милая моя девочка, я не желаю тебе зла. Наоборот, я пришла, чтобы сказать — Зевс разрешилоткрыть секрет бессмертия твоему мужу.

— Отец и владыка сделает моего Саймона бессмертным? — обрадовалась Артемида.

— Я не сказала, что Саймон получит бессмертие. Я лишь сказала, что он получит его секрет.

— Это тот же секрет, который когда-то получила я? — нахмурилась Артемида.

— Всему свое время, — улыбнулась Гера. — А вас уже заждались гости. У них болят головы, но хозяин не хочет наливать им вина, пока не явятся новобрачные. Будьте милосердными к своим друзьям.

— Гера, а ты не хочешь присоединиться к нам? — поинтересовался я, надеясь, что гостья откажется, а она ответила:

— Конечно же, присоединюсь. Я давно не бывала на пиру у смертных. Кажется, с тех пор, как Тантал пытался накормить нас мясом своего сына.

Глава двадцать вторая
И снова Гера

В эту эпоху женщин еще не загоняли в гинекеи, поэтому появление на пиру вместе с молодоженами Геры удивления не вызвало. Фоан только распорядился, чтобы для родственницы принесли дополнительный лежак и слегка потеснили остальной народ. Втиснули богиню между Гиласом и Тифием, напротив Ификла (который не брат Геракла, а чей-то сын) и еще кого-то. Что за родственница, откуда взялась, таких вопросов никто не задавал, да и не до того было — похмельный синдром штука вневременная и интернациональная. В моем мире, после вчерашнего возлияния народ бы уже полечился пивком, а то и «соточку» пропустил, а потом уж пошел бы догуливать, а здесь сидели, страдали, подпирали больные головы руками и угрюмо ждали, пока не явятся молодожены. Ванакт проявил характер и не послушался даже злого с похмелья Тесея. Единственный, кто был светел и благостен и самую чуточку навеселе, так это, разумеется, Геракл. И всестрашно завидовали Амфитриду, пытаясь узнать — где наливают? Но герои хранить тайны умеют. У меня же закралось подозрение, что Геракла «подлечила» одна из рабынь, что провела ночь с героем и презревшая приказ правителя. Что ж, коли девушка не побоялась наказания, значит оно того стоило.

Нас встретили злобно-радостным ревом, пообещали утопить обоих в Понте, но тут же виночерпии Фоанта принялись бегать вокруг столиков (отнюдь не мраморных и изящных, а деревянных) наполнять чаши, все выпили безо всяких тостов и нас простили.

Даже для закаленного аргонавта, вроде меня, привыкшего к каждодневным подвигам, выдержать многочасовой пир, когда двухлитровые чаши положено осушать до дна каждые десять минут, поедая неимоверное количество жареного мяса — перебор. Поэтому, мы с женой сбежали из-за стола часа через два, оставив Геру пьянствовать в компании с молодыми мужчинами. Богиня не возражала, напротив, была рада новой компании, хохотала над сальными шуточками Тифия, сама о чем-то рассказывала разинувшему уши Гиласу, перемигивалась с Ификлом, а чаши опустошала так лихо, что виночерпий едва успевал их наполнять. Эх, не ударил бы перебродивший виноград в голову главной богини, и не отправилась бы тетушка Гера искать любовных приключений. Тифий, ладно, но не совратила бы она «сына полка». Или ее кто-нибудь попытается совратить. Дамочка она еще вполне ничего, а то, что ей много тысяч лет, так кого это волнует? Впрочем, ничего страшного в этом нет. Гера уже большая девочка, знает, что делает. Если что-то пойдет не так, богиня сумеет за себя постоять, да и слуги ванакта присмотрят, а если все так — пусть себе развлекается. Гера, хотя и ратует за супружескую верность, наказывая любовниц своего мужа, сама образцом добродетели не является.

Если кто-то считает, что мы весь день только и делали, что занимались любовными утехами, он ошибается. Конечно, без утех дело не обошлось, но мы еще просто разговаривали. Вообще, вторая брачная ночь, хотя и был день, началась с втыка, который сделала молодому мужу Артемида. Во-первых, мне досталось за то, что я, или мой организм, «отреагировал» на Геру. К счастью, этот упрек удалось нейтрализовать сразу, пояснив, что это «остаточное явление», а виновата она сама, не захотев продолжения, а Гера просто пришла не вовремя, рядышком оказалась и все не так поняла. Еще Артемида упрекнула, что я недостаточно почтителен к ее родственникам, она бы и сама разобралась с теткой, не доводя дело до огненных столбов, а вообще, когда две женщины собираются спорить, лучше не вмешиваться.

— Гера с Афиной однажды повздорили, из-за чего, никто уже и не упомнит, вначале языками сцепились, потом в волосы друг другу вцепились. Отец — он умный, сидел себе в сторонке, посмеивался, а Гефест женщин разнять решил. Как думаешь, чем все закончилось?

— Бедный кузнец огреб от обеих сразу, — догадался я и вздохнул. — Бедняга, он же и так хромой.

— Хромым он как раз и стал после этой ссоры, потому что его кто-то с Олимпа скинул, а кто именно — ни одна богиня не признается, — хмыкнула Артемида. — Братец мой, тот, что Аполлон, далеко был, Асклепий еще на свет не родился, а Гефест ногу сломал, кости срослись неправильно. А ты, небось, тоже поверил в историю, которую Мом-насмешник сочинил — Гефест родился уродливым, а злая Гера скинула младенца с Олимпа?

— Поверил, — кивнул я. Не станешь же говорить, что с точки зрения современных ученых (современных?) хромота Гефеста символизировала тот факт, что в древности кузнецов специально калечили, чтобы не сбежали из родного селения.

— Ну сам-то подумай — какая мать посчитает уродливым своего ребенка? Гера, хотя особой добротой и не отличается, своих деток любит, ты уж поверь. И я тебе точно могу сказать, что никуда она Гефеста не бросала, а как ему пуповину перерезали, так сразу же малыша на руки взяла и грудь дала.

— Откуда такая точность?

— Так все просто — я сама у Геры роды и принимала, а кому бы еще такое доверили? Гефест у нас самый младший, не считая Геракла.

Вот те раз. Рушится еще один миф. Гера, оказывается, не такая и стерва, как я о ней думал. А то, что Артемида старше Гефеста, ничего удивительного. Люди вначале охотились, рыбу ловили, а уже потом надумали хлебопашествовать и плавить металлы.

— Слушай, — вспомнил тут я, — хочу спросить — а за что ты Гермеса по попе лупила, когда тот маленьким был?

— Гермеса всегда есть за что лупить, — сказала Артемида тоном сестры-отличницы. — Парень он очень умный, добрый, но пакостник превеликий. Он, как родился, не успел еще из пеленок вылезти, как у Аполлона коров украл. Но мало того, что украл, так еще и зарезал, а мясо продал. Аполлон ко мне кинулся — мол, помоги! Ты, дескать, богиня охоты, но корова, хотя и не дичь, но тоже зверь. А чего этих коров-то искать? Гермес украсть-то сумел, а вот шкуры у самой своей пещеры оставил. Я тут ему и всыпала — коли воруешь, умей следы путать, как это заяц по зимней пороше делает.

Вот, значит, кто Гермеса путать следы учил. Я немного посмеялся, потом спросил:

— А зачем Аполлону коровы? Он же песни поет, этих, девок своих, гоняет, то есть, муз.

— Так он какую-то девушку обрюхатил, а ее отец рассердился, Зевсу грозился пожаловаться — дескать, ребенка сделал, пусть женится. А коли коров бы пригнал, так девку и с пузом можно замуж отдать, тем более, что приплод от бога. Гермеса я надрала, но пришлось и родного братца выручать — послала папаше вепря разделанного, а его девушке оленя с золотыми рогами. Рога, понятное дело, она себе взяла, потом их своему мужу подарила, а оленя мне в жертву принесла.

Вот здесь я уже не выдержал — ржал до слез. Ох уж эти олимпийцы!

Артемида, уютно устроившись на моей груди, спросила:

— Саймон, а сколько тебе лет?

— Зачем это тебе? — удивился я.

— Просто, пытаюсь вспомнить, сколько мне самой лет, но не могу, потому что не знаю. Сколько тебе лет было в твоем мире? — Приподнявшись на локте, богиня охоты усмехнулась. — Только не вздумай делать удивленные глаза. Когда я впервые тебя увидела, то отправила своего вестника к Мойрам, чтобы те определили твою судьбу. Суждено ли мне связать с тобой свою жизнь и отдать свою честь? А они ответили, что нити твоей судьбы у них нет, потому что такой человек не рождался в Элладе.

Значит, можно не выкручиваться. Уже хорошо.

— В том мире, где я родился, мне исполнилось тридцать восемь. Но я гораздо старше тебя.

— Почему ты старше, если тебе всего тридцать восемь?

Я уже заранее подготовил себя к подобному разговору, поэтому долго думать не стал.

— Сама посчитай, — веско изрек я. — Мой мир отстоит от твоего на три с половиной тысячи лет — на сто лет меньше, или на двести больше, это не в счет. Стало быть, переносясь сюда, я стал старше на три тысячи лет. — Отвлекая любимую женщину от грустных мыслей, спросил. — Скажи-ка лучше, а почему ты отправила вестника к Мойрам? И почему я стал твоим избранником, если у тебя был такой выбор?

— Выбор был, но никто не нравился. К тому же, на мне лежал обет целомудрия. А когда я увидела тебя — точнее, когда Аталанта тащила тебя раненого на своей спине, то поняла, что выбора-то у меня больше нет, а носиться со своей девственностью, словно Афина с эгидием— глупо.

— И приговора Мойр не испугалась?

— А как бояться того, чего нет? Если богини судьбы ничего не смогли сказать, значит нужно брать судьбу в свои руки.

Мы еще поболтали, потом принялись целоваться. Потом… В общем, все поняли. А потом, отдышавшись и дав мне отдохнуть, Артемида спросила так резко и, что называется — в лоб.

— У тебя и на самом деле ничего не было с этой девочкой?

Она что, меня за извращенца считает? Так я не ее папа, который и в жеребца превращался, и в лебедя.

— Я же тебе уже говорил, что не поклонник кентавресс, тем более малолетних.

— Женщин-кентавров называют кентавридами, — педантично уточнила богиня охоты. — Но я сейчас не про эту девочку, а про ту, что подарила тебе приворотный камень. Тот, что в твоей сумке лежит.

Ничего себе, а она-то откуда знает про подарок наяды? Не исключено, что девочка из родника сама и призналась. У нас таких камней, с насекомым внутри, пруд пруди. Правда, большая часть подделки, но неискушенному глазу не отличить — муха сидит в янтаре уже тысячу лет или ее загнали в смолу каури позавчера. Помнится, у моей сестры был «янтарный» кулон со скорпионом внутри.

— А электрон с пауком — это приворотный камень? — слегка удивился я.

— Богиня места подарила тебе свою сферу обитания, а паучок, что внутри, это ты. Ты должен быть рядом с ней, привязанный к тому месту, где обитает наяда, словно заключенный в янтарь.

Вот про такие штучки я не читал. Наверное, это какая-то самодеятельность, что не дошла до собирателей фольклора.

— Я жду ответа, — нетерпеливо затеребила меня Артемида. — У тебя что-то было с этой потаскушкой?

— Поверишь, если скажу, что не помню? — отозвался я. — Мы же тогда на костре Идмона сжигали, выпито много было, а я устал, спать ушел. Врать не стану — вроде, ко мне кто-то в постель забрался, а вроде и нет. Но даже если и забиралась ко мне наяда, толку-то от меня было?

Эх, врал я самозабвенно, но почему-то супруга не верит.

— А эта шлюшка мне иное сказала. Дескать — осталась довольна.

— А что бы ты хотела услышать? Дескать — начала сама приставать, а мужчина спит? Это же все равно, что ее отвергли — стыд-то какой! Если бы я сам был на месте наяды, тоже бы врал — мол, все прекрасно. И вообще, если бы у нас что-то было, то зачем наяде меня привязывать? А хочешь, могу поклясться, что я своей жене никогда не изменял?

Человек верит в то, во что хочет верить, а Артемида, хотя не совсем человек, но тоже хотела верить.

— Ладно, буду считать, что ты не врешь. Но если узнаю, что ты мне изменил, хотя бы мысленно…

Что именно сделает со мной богиня охоты, я не знал, но надо думать, что ничего хорошего.

— А кто-то недавно заявлял, что он меня не ревнует и никогда ревновать не станет, — упрекнул я жену. — А ты еще и к жрицам любви меня посылала.

— Так мало ли я чего в своей жизни говорила, — хмыкнула супруга. — Характер женщины — горная река, такая же переменчивая.

— Река, в которую никто не входит дважды, — зачем-то сказал я, хотя это не имело отношения к теме. Но Артемида меня поняла по-своему:

— В реку, как и в женщину, можно войти не только дважды, но много раз.

Ближе к ночи, когда сумерки уже сгустились до черноты, а со всех сторон верещали шальные цикады, в нашу опочивальню явилась-таки старшая родственница супруги. Бодрая и, абсолютно трезвая. Глянув на нас, хмыкнула:

— Неужели до сих пор не устали?

— А что сама-то? — ехидно поинтересовалась Артемида. — Я думала, что ты беседуешь с молодыми мужчинами, наставляешь их на путь познания и так до утра.

— Нет нынче достойных мужчин, все напились, — грустно сказала Гера. — Эх, разучилась пить молодежь. — Махнув рукой, супруга громовержца, уселась на наше ложе и вздохнула. — Так напились, что служанкам ванакта пришлось звать на помощь рабов и разносить героев по опочивальням. Бедные девушки. А ведь они ждали весь день и весь вечер.

М-да, вчера еще куда ни шло, а сегодня, на «старые дрожжи», народ развезло. Ничего, ребята заслужили небольшой отдых после многотрудного плавания. А огорчились, похоже, не только юные девушки, но и кто-то постарше, но вслух ее имя называть не станем.

— Даже Геракл пьян? — удивилась богиня охоты.

— Геракл, после десятой, а то двадцатой чаши — точно не знаю, я его чаши не считала, взял с собой своего мальчика и ушел воевать с киммерийцами. Ясон с Тесеем пытались его отговорить, но сын Зевса никого не послушал и даже за оружием не пошел. Сказал, что какую-нибудь дубину он по дороге выломает, а больше ему ничего и не надо. Фоант тоже пытался остановить — дескать, с киммерийскими племенами у него мир заключен, в ближайшие пять лет не воюем. Но кто сумеет остановить Геракла, если тот пьян?

Мне припомнился исторический анекдот. Эпоха другая, но ситуация очень похожа^[25]. Как говорится — и смех, и грех. Но с другой стороны, Геракл способен в одиночку победить если не всех киммерийцев, то хотя бы одно племя.

Но нет, одного его отпускать нельзя. Геракл, особенно пьяный — тот еще свин, но это наш свин, а заодно друг и товарищ. Знаю, что он еще не все подвиги совершил, но вдруг с моим появлением в этом мире все пойдет по-другому?

— Ты куда собрался? — в один голос спросили Артемида и ее тетушка, когда я встал с ложа и взял хитон. Накинул его достаточно ловко, зашпилил (надо бы что-то получше кости найти) и потянулся за плащом. Больше у меня ничего нет, а оружие и доспехи остались на корабле, как у всех прочих.

— Пойду команду поднимать, — угрюмо сообщил я. — «Арго» в море выведем, пока Геракл по суше идет, через горы перебирается, в пропасти ныряет, мы, тем временем, полуостров обогнем и ему с другой стороны на помощь придем.

— Какое «Арго»? Какая команда? — вытаращилась Гера. — Ночь на дворе, команда пьяная. А коли проснется, так вы на скалы напоретесь. Вообще-то, — в раздумье вымолвила богиня, — Геракл сейчас должен быть совсем в другом месте. Не иначе, Зевс помог вернуться на «Арго» так быстро.

— Завтра с утра выйдем, и все успеем, — утешила меня Артемида.

М-да, женщины правы. И впрямь, ночью мы в море не выйдем, а из аргонавтов сейчас моряки никакие. Ужрались, сволочи.

— Боишься, что Геракл подвиг в одиночку совершит, а тебе славы не хватит? — насмешливо поинтересовалась Гера.

Хотел ответить, мол, со своей славой, тетенька, как-нибудь сам разберусь, но сказал более дипломатично:

— Геракл меня из плена вызволял, а долг платежом красен…

— Саймон, ну ты хоть тут-то не ври, — фыркнула верховная богиня. — Не из какого плена тебя не вызволяли. Вон, даже Артемида знает, что Геракл тебя из другого мира вытащил. — Посмотрев на встрепенувшуюся племянницу, Гера пояснила. — Мойры пожаловались — дескать, зачастили к ним всякие вестники, что про человека, еще не родившегося, спрашивают. И боги прилетают, и призраки, и непонятно кто. Ты кого посылала-то?

— Того, кто под руку подвернулся, — пожала плечами богиня охоты. — Мы как раз на берег сошли, раненых много, в кустах сатир сидел, какую-то дриаду стерег. Я его за ухо поймала, пинка под шерстяную задницу поддала, да и послала. А кто еще к ним гонцов слал?

— Почитай, что и все. Мы с Зевсом Гермеса отправляли, хотя он и сам был готов сгонять, и Посейдон посылал, даже Аид. Всем любопытно, за кого последняя девственница замуж пойдет? Такая новость, что и про подвиги Геракла забыли, и про все остальное. Зевс, как узнал, что у избранника его дочери судьбы нет, так даже обрадовался. Сказал — мол, как хорошо, когда кто-то не знает своей судьбы. Меня сюда и отправил, чтобы вас проводила.

Пропустив мимо ушей последнюю фразу, я скинул плащ и потянулся снимать хитон.

— А ты что, спать собрался? — удивилась Гера.

— А что еще делать? — хмыкнул я. Кивнув на темное окно, сказал. — Если на дворе ночь, так спать и надо ложиться. Завтра поплывем Геракла выручать. — В опасении, чтобы богиня не решила устроиться вместе с нами, спросил: — Фоант тебе опочивальню выделил?

Сам же подумал, что Гера может и на Олимп отправляться, чтобы племянницу с мужем не напрягать. Но верховная богиня лишь отмахнулась. Резко встав с места, сказала:

— Ты что, меня совсем не слушал, или не понял? Мы сейчас пойдем секрет бессмертия для тебя получать. К великой матери ходят ночью. Идемте.

— Гера, а кто тебе сказал, что я хочу вашего бессмертия?

Брови богини Геры нахмурились, нижняя губа слегка оттопырилась, а у щек наметились брыли, показавшие, что она совсем не юница.

— Ты решил проявить строптивость, смертный? Не хочешь ли ты увидеть разгневанную богиню?

— Гневайся, — равнодушно разрешил я. — Устал я от вас, от богов-олимпийцев. Задолбали. Этот гневается, тот разгневался. Только и делаете, что пугаете. Гера, ты всерьез меня хочешь чем-то испугать? Чем, скажи на милость?

Верховная богиня, уперев руки в бока, стала похожа на базарную торговку, а не на высшее существо.

— Я могу сейчас превратить тебя в… мышь, в свинью, вздорный мальчишка! Или убить тебя!

— И всего-то? — усмехнулся я. — Если что-то не так — убить, превратить. Ты ведешь себя, как ребенок, словно капризная девочка, которой родители не хотят дать игрушку или выполнить ее прихоть, а она злится и бьет ножками. Почему я должен выполнять твои приказы? Славной богине чего-то восхотелось, а я должен снять штаны и бежать?

Возможно, сейчас я сам вел себя как капризный мальчишка, но все равно, рано или поздно бы прорвалось.

— Да я… — начала Гера, но была остановлена прикосновением Артемиды. Моя супруга взяла свою тетушку за руку и повела ее в сторону выхода.

— Гера, смири свой гнев. Саймон не тот человек, чтобы ты так просто ему приказывала. Оставь нас вдвоем.

Гера одарила нас испепеляющим взглядом, но все-таки вышла, сказав на прощание:

— К полуночи мы должны быть в храме Великой богини. Если твой Саймон станет упираться, я просто вернусь на Олимп — и, пусть сам Зевс решает, что делать дальше. А мой муж и повелитель шутить не станет.

Вот, теперь уже Зевсом пугает. Мне захотелось бросить чем-нибудь в богиню. Как же они не понимают, что одним только страхом делу не помочь?

Артемида, подсев ко мне, обняла и спросила:

— Милый, что на тебя нашло?

— Почему нашло? — удивился я. — Твоя тетушка пытается поставить меня перед фактом — дескать, дуй в храм, сейчас тебе бессмертие отвалят. А меня кто-нибудь спросил — хочу ли я?

— А разве тебе не хочется бессмертия?

— Не знаю, — честно отозвался я. — Наверное, любой человек хочет стать бессмертным, жить вечно, а на меня тут накатило — а что я со своим бессмертием стану делать? Гера права — смертный становится мужем богини, потом состарится, умрет, а ты остаешься юной и прекрасной. Возможно, это и хорошо? Пока я смертный, это еще можно пережить, а что потом? Остаться бессмертным мужем богини?

— Как — что потом? — нахмурилась Артемида. — Ты думаешь, что сам разлюбишь меня или сомневаешься в моей любви?

— Милая моя богиня охоты, — вздохнул я. — Дело не в том — люблю, не люблю, а совсем в другом. Ты-то останешься богиней, а я? Кем я себя стану считать, находясь рядом с тобой? Пока я смертный, это еще пережить можно, а так, каждый день, мучить себя собственной ущербностью?

Моя богиня, видимо, глядя на меня, тоже вздохнула:

— Эх, Саймон, Саймон, — чмокнула Артемида меня в щеку. — Мне понравилось, как ты однажды сказал Гиласу: «Дурью не майся, о будущем в будущем станешь думать, а сейчас крути весло». Вот и я тебе хочу сказать — дурью не майся, вначале бессмертие получи, а как получишь, тогда и станешь ломать голову, как жить дальше. Пошли.

Богиня вскочила, схватила меня за руку и потянула к выходу, а я, поднявшись, пошел за ней, словно телок.

Глава двадцать третья
Тайна бессмертия

Внизу, у входа, нас ожидали две колесницы. Не квадриги, а те, в которых запрягают пару коней, как там правильно — биде или бида? Лошадей придерживали два конюха, по виду которых ясно, что пировали сегодня не только хозяева, но и слуги.

Гера ловко запрыгнула в одну из повозок, Артемида, с еще большей ловкостью, во вторую, а я немного заколебался — а не лучше ли нам пойти пешком? Или поехать верхом?

— Ну же, давай быстрее, — в нетерпении выкрикнула Артемида, пресекая мои колебания и сомнения.

Мысленно перекрестившись, я шагнул на хлипкое сооружение, именуемое колесницей, осторожно взялся за бортик, совсем не вызывающий доверия.

— Н-но! — совсем не по божественному выкрикнула Гера, звонко щелкнув вожжами, направляя повозку, а мы за ней.

Боже ж ты мой, как здесь трясет! Колесница едва касалась колесами булыжника, которым выложены улицы города. Подумать только, еще утром я хвалил ванакта за хозяйственный подход к столице и за красоту, а сегодня думал — а на хрена он эту красоту-то творил? Была бы приличная улица — грунтовая, куда бы легче. Раньше мне доводилось летать на самолетах, никаких проблем, а здесь… Самолет на взлет идет мягче, чем наша повозка! А скорость у нас почти такая, что и у самолета.

Но как только выехали за город, а я, обрадовавшись «грунтовке», через пару минут осознал, что радовался рано, а то, что было в городе — это цветочки. Артемида натягивала вожжи, вопила и пела воинственную песнь, слова которой сносило ветром, и я не мог их разобрать.

Как ночью можно разобрать дорогу среди деревьев, я даже не представляю. Богини-то могут, на то они и богини, но кони-то у нас не божественные, а нормальные, из конюшни Фоанта, а ведь поди же ты, скачут, словно белым днем. Запросто заскочим в кювет, то есть, в канаву, но канавы вдоль дорог пока не копают, зато есть пропасти.

Колесница мчалась, подскакивая на каждом камушке, проваливаясь в каждую ямку, а потом опять прыгала вверх, я болтался, держась обеими руками за край бортика, с ужасом понимая, что он вот-вот отвалится, подпрыгивал сам, а уж что творилось в желудке, боюсь сказать, потому что желудок сам норовил выпрыгнуть наружу. Не знаю, сколько времени длилась безумная гонка, но мне она показалась вечностью. Американские горки? Фи. Горки — это ерунда по сравнению с нашей скачкой.

Когда колесницы остановились в каком-то лесочке, обе дамы, довольно бодро соскочили на землю. Я выбрался с гораздо большим трудом. Гера кивнула куда-то в сторону, где деревьев было гуще, чем в остальных местах.

— Туда.

— Подожди, — еле вымолвил я, пытаясь утвердить свое туловище вертикально.

Меня качало, словно только что пережил настоящий шторм. Нет, шторм я как-то в Северном море застал, но ничего, без последствий. Немного постоял на негнущихся и, одновременно трясущихся ногах, пытаясь привести в порядок взбаламученные мозги и все остальное. Хорошо, что после пира прошло несколько часов, а иначе опозорился бы перед богинями.

Но все-таки, месяц на «Арго» не прошел зря, и я сумел восстановиться довольно скоро. Уже и ноги стали повиноваться, и голова не гудит. Ай да я.

— И где тут храм? — поинтересовался я.

— Ты ослеп? — холодно осведомилась Гера.

— А тебе обязательно хамить? — опять вызверился я на богиню. — Без хамства, словно без пряника? Если я тебе не понравился, так нечего было вообще прилетать, да еще и в лес тащить.

— Артемида, — в недоумении повернулась Гера к моей жене. — Что за мужа ты себе выбрала? Из какого мира притащил его сын Зевса? Я не могу ему и слова сказать, как он сразу же становится бешеным.

Мысленно я сосчитал до десяти, сделал два выдоха и вдоха, а потом, стараясь быть, как можно спокойнее, сказал:

— Я лишь спросил — где здесь храм, а она сразу — мол, ослеп?

— Саймон, — топнула ногой Артемида. — Так вот же он, храм великой богини, прямо перед тобой.

Это храм? Понимаю, что в лесу, да еще в темноте, сложно рассмотреть храм Великой богини, но все, что сумел узреть — не то холм, проросший кустами, не то скала, огромные камни, сваленные у основания, а между ними, словно вырванный зуб, чернеет щель. Может здесь и пещера, но в темноте не вижу. Больше похоже на заброшенный бункер, времен э-э…войны богов и титанов, а не храм.

Видимо, даже в темноте Гера сумела рассмотреть растерянность на моем лице.

— Богам не нужны пышные чертоги, они нужны их жрецам и простым смертным.

— Что да, то да, — кивнул я, обдумывая — не извиниться ли мне перед Герой за вспышку?

— Великая мать не нуждается в богатых храмах, золотых статуях и жертвах, а дорогу в ее святилища знают лишь небожители, — напыщенно сказала Гера. — Для тебя, смертный, огромная честь, что великая богиня привела тебя сюда. Возблагодари же меня и встань на колени!

Нет, обойдется без извинений. Ибо, пошла на фиг.

— Премного благодарен, ваше благородие. Оценил. Отслужу. Отблагодарю. — слегка склонил я выю, стараясь, чтобы ирония была незаметна.

Однако, заметила. Вот ведь, стерва.

— Агротера, — прошипела Гера, словно змея, которой наступили на хвост. — Никто не имеет права так разговаривать с высшей богиней! Как он смеет надо мной насмехаться? Пусть твой отец и мой супруг на меня разгневается, снова подвесит между Олимпом и Геей, но я убью твоего мужа!

— Только попробуй, волоокая! — заступила дорогу старшей родственнице Артемида.

Обе богини — и тетя и племянница, стали выше ростом, тела засверкали голубовато-золотым светом, в руках у Геры появился огненный жезл, а у моей супруги откуда-то взялось копье, мерцающее раскаленной бронзой. Мне стало стыдно — ведь это я виноват в ссоре двух богинь, а еще и страшно, но не за себя, а за Артемиду. Ведь это из-за меня моя любимая жена сейчас вступит в бой со своей родственницей. В жизни не поднимал руку на женщину, если не считать шлепка по заднице Артемиде, но здесь я опустился на корточки, чтобы нащупать какой-нибудь камень и треснуть в лоб супруге Зевса. Гера бессмертна, удар не убьет, но супруге помочь смогу.

И тут, прямо между двух разъяренных богинь, как раз со стороны дыры в скале, похожей на щербину (значит, пещера?), вспыхнул зеленоватый свет. И Гера и Артемида мгновенно убрали оружие из рук (куда и спрятали?), опустились на колени и обе прошептали с благоговением:

— Великая мать!

— Пусть смертный войдет, — донесся изнутри надтреснутый старческий голос.

Нет, ну почему же меня так бесит этот эпитет, хотя я и на самом деле смертный? Но не стал усугублять ситуацию еще и ссорой с Великой матерью всего сущего (кстати, а кто она? Гея?) и смело вошел внутрь пещеры.

Пещера только со стороны казалась мелкой, а я шел и шел по длинному каменному коридору, освещенному зеленоватым светом, а следом за мной наступала темнота, словно срабатывало фотореле, реагирующее на движение. Мне даже стало немного грустно — пройду, и обнаружу, что в пещере, в огромном зале, в окружении самодельных компьютеров, сидит какой-нибудь представитель высокотехнологичной цивилизации, тоже, из попаданцев, только он не наблюдатель, как я, а прогрессор, пытающийся сдвинуть Древнюю Грецию вперед. Книги про попаданцев я читал с удовольствием, но всегда подхихикивал, если главный герой в шестнадцатом веке добирался из Балтийского моря в Белое озеро на галере, а во времена Смуты изготавливал для ополчения князя Пожарского шестизарядные револьверы или сваривал корпуса подводных лодок во времена русско-японской войны.

Я прошагал уже не меньше десяти стадий, как свет погас, а потом вспыхнул вновь, причем, с такой силой, что пришлось зажмурить глаза.

— Подойди ближе, смертный, — услышал я тот же старческий голос. Или, скорее, старушечий, потому что он принадлежал старой женщине.

Подходя ближе, я усиленно моргал, стараясь приноровиться к яркому свету, а когда глаза привыкли, рассмотрел, что передо мной не попаданец, а нечто иное.

На камне сидела древняя старуха, больше похожая на мумию, чем на живую женщину — редкие седые волосы, проплешины, сотни морщинок на лице, один глаз едва приоткрыт, а второго нет, щеки провалились, а когда она говорит, то виден один черный, источенный временем зуб. Самое неприятное, что эта старуха была обнажена, кожа покрыта черными пятнами, а ее грудь напоминала два куска кожи, свисавшие до вздутого живота, обхваченного сморщенными ладонями. Подожди-ка, а живот не вздут. Такой живот бывает у беременных женщин. Старуха беременна?

— Я тебе не нравлюсь, смертный мальчишка? — захохотала старуха мелким, очень противным голосом. — Тебе противно?

— Если бы ты была прикрыта одеждой, было бы лучше, — сказал я, уходя от прямого ответа.

— Для кого? — опять расхохоталась старуха. — Мне уже все равно, а пытаться выглядеть лучше для тебя — зачем?

— Ты задала вопрос, я на него ответил, — хмыкнул я. — Как может выглядеть женщина, которой уже очень много лет? Или нужно сказать, что великая мать прекрасна? Если так надо, то я скажу. Ты этого хочешь?

— Нет, не хочу. Я не юная дурочка Гера, что постоянно требует почитания, даже став богиней. Мне от вас — ни от богов, ни от людей, уже ничего не нужно, кроме покоя.

— А чем же здесь плохо? — обвел я взглядом огромный зал. — Кто тебя здесь может побеспокоить? Здесь тихо, тепло, но вместо камня стоит поставить что-то помягче — ложе, какое-нибудь, положить на него пару матрасов, набитых пухом, и тебе будет гораздо лучше. Или кресло с мягким сиденьем и подлокотниками.

Про себя же подумал, что сам бы не стал селиться в таком огромном помещении, без мебели. Неуютно здесь. Нет, нам с богиней нужна пещера поменьше, с очагом посередине, с мягкими лежаками. И неплохо бы кота завести. Он будет мурлыкать, а заодно и мышей ловить.

— Мальчик, неужели ты думаешь, что я сижу здесь, в этой пещере? — неожиданно мягко спросила старуха. И у нее даже голос слегка изменился. Подобрел, что ли?

— Если ты та, о ком я сейчас думаю, то ты сидишь здесь, в этой пещере, а заодно присутствуешь везде и всюду.

— Я не присутствую, а я есть — везде и всюду, — уточнила старуха.

— Прости, великая мать, мне очень сложно представить, как можно одновременно находиться везде и всюду, — признался я.

— Мне тоже сложно представить, но оно так и есть, — сказала старуха. — И везде мне не дают покоя мои создания — люди, которых расплодилось так много, что я уже устала рожать, и принимать вас обратно в свое лоно.

Принимать обратно в свое лоно — это понятно. Но отчего она устала рожать? Или, какая-то символика? Нет, вот это уже непонятно. Или Великая мать испытывает боль, когда рожает любая женщина?

— И что же тебе от меня нужно, смертный мальчишка? Бессмертия? Я открою тебе его секрет. А может, даже дам бессмертие прямо сейчас. Тебя полюбила очень добрая девочка — одна из лучших моих созданий, моя внучка и дочка одновременно, поэтому ты должен решить — выбираешь бессмертие или ее любовь?

Вот оно как. Хм. Так я и знал, что здесь какой-то подвох.

— Спасибо за встречу, за разговор, великая мать. Я понял, что ты устала, поэтому я пойду. Прости, что побеспокоил.

— Значит, бессмертие тебе не нужно?

А на фига мне бессмертие, если рядом не будет любимой женщины? В том мире, откуда я пришел, мне отчего-то с этим не повезло. Женщины у меня были, скрывать не стану. Не скажу, что их было много, но были. Кто-то из них хотел связать со мной свою будущее, кто-то нет, но я сам, дожив до сорока лет (почти!) так и не встретил ту, которую бы хотел назвать любимой и единственной. А здесь вот случилось. Неважно, что это богиня. И терять ее, свою любимую женщину, из-за какого-то долбаного бессмертия?

Но Гее (я ведь правильно вспомнил имя матери-земли?) я говорить ничего не стал. Поклонившись, оказывая уважение возрасту, повернулся и, уже сделав первый шаг к выходу из зала, услышал:

— Постой, смертный мальчишка.

— Да? — обернулся я.

— Если бы ты выбрал бессмертие, то получил бы его прямо сейчас. Но в этом случае ты потерял бы свою любовь и Артемиду.

Мой язык так и порывался спросить — а с чего ты взяла, великая мать, что Артемида меня оставит? Но, чтобы не ляпнуть лишнего, язык прикусил.

— Артемида останется с тобой, ты получишь бессмертие. Только не сейчас, а потом. Но бессмертие получить непросто. Тебе это может и не понравится. Знаешь, как становятся бессмертными?

— Наверное, вначале нужно умереть, — предположил я и вздохнул. — Так?

— Именно так, — подтвердила мое предположение Гея и, как мне показалось, в ее голосе появилось легкое удивление. — Как ты об этом догадался?

— Догадался, посмотрев на тебя, на твой облик. Ты же не случайно приняла именно его? Древняя, едва ли не умирающая старуха, но при этом беременная. В жизни так не бывает, древние старухи неспособны рожать, но в природе все идет именно так. Значит, жизнь сменяется смертью, а смерть порождает жизнь. Я угадал?

— Угадал, — согласилась старуха.

Великая мать усмехнулась и, я глазом моргнуть не успел, а на камне уже сидела этакая женщина-вамп, лет тридцати, с черными волосами и ярко-красными губами.

— Если бы я предстала перед тобой в этом облике, ты бы сумел догадаться? — усмехнулась Гея. — Или в таком?

Брюнетку сменила молоденькая девушка, конопатенькая, чем-то напоминающая юную кентавриду с больным животиком, только без лошадиного туловища и копыт.

— Сумел бы, — без колебания ответил я. — У девчонок не бывает таких взрослых глаз. Все равно — здесь есть и старость, и молодость. Но лучше, если ты для меня останешься в облике пожилой женщины, так легче воспринимать Великую мать. Юница — это несолидно. Слушать советы и наставления от девчонки? Хм…

— Мне все равно, но, если ты хочешь, пусть будет пожилая женщина, — пожала плечами девчонка с глазами старухи, опять превращаясь в старуху, но уже не в такую древнюю, а моложе. Сейчас Гея выглядела лет на пятьдесят-пятьдесят пять. Если для моего времени, так вовсе и ничего, не такая и старая. Еще до пенсии тянуть и тянуть.

— Значит, чтобы получить бессмертье, мне следует умереть, — сказал я, возвращаясь к теме нашего разговора. — И как это будет все выглядеть?

— Смерть, она никак не выглядит, — пожала плечами Гея. — Танатос приходит невидимым и идет бесшумно. Он настигнет тебя, вот и все.

— И когда мне следует умереть? И как умирать? Может, надо записку себе написать, наставления, на случай смерти?

Наставления на случай смерти? Кому оставить? Себе, покойнику? Или Танатосу — богу смерти? Психопомп — это Гермес, братец моей богини. Может, он должен меня отнести не в Аид, а куда-то еще?

— Вот этого я не знаю, я не провидица. Танатос возьмет твою душу и отдаст Психопомпу, а уж тот проведет тебе в Аид. Могу сказать лишь одно — попав к моему старшему внуку, не торопись пить, даже если тебя станет мучить жажда.

Понятно, что ничего непонятно. Сама себе противоречит. Сказала, что не пророчица, а говорит загадками. Нет, про старшего внука я понял — это она про Аида, он же Гадес. Но как на том свете душу может мучить жажда? Ведь душа, она же бесплотна?

Старуха прикрыла глаза, давая понять, что аудиенция завершена и она очень устала от общения со мной. Еще разок поклонившись, я пошел-таки на выход, и уже в спину Гея мне бросила:

— Спроси Артемиду, и она расскажет тебе про жажду больше, чем я.

Получается, что моя Артемида — бессмертная богиня, уже умирала?

Я остановился, словно в спину ударили копьем, повернулся, но передо мной оказалась лишь тьма. Желая получить еще какой-то ответ, попытался пройти, но тьма оказалась твердой, словно камень. Значит, пора уносить ноги, пока святилище древней богини не превратилось в скальный монолит.

Глава двадцать четвертая
Тайна бессмертия (продолжение)

Мне показалось, что в подземелье Геи я провел час, не больше, но когда я вышел из пещеры, по небу уже шла самая революционная из богинь. Впрочем, здесь ее называют не Аврора, а Эос. Кони жевали траву, Артемида нервно расхаживала туда-сюда, а Геры не было видно. Богиня охоты сразу же кинулась ко мне:

— Ты взял бессмертие?

— Я получил его секрет, — сообщил я.

— Но Великая мать тебе его предлагала? — уточнила богиня.

— Предлагала. Но Гея поставила условие… — принялся объяснять я, но Артемида меня прервала:

— Не надо, не говори, я уже все поняла, — грустно вздохнула моя жена. — Саймон, я тебя очень люблю, но Гера права — ты дурак.

— ?

— Эта сучка все знала, — нервно сказала Артемида, ударив кулачком по скале, скрывающей храм прародительницы так, что во все стороны полетели камушки. — Сказала, что ты дурак, потом хихикнула, превратилась в кукушку и улетела. Эх, лука у меня с собой нет, а копьем ее не достанешь.

— Она же бессмертная. Какой смысл бить из лука?

— Если в нее попадет стрела, даже богине станет очень больно. Ну, в следующий раз, — махнула рукой богиня охоты. — Сможешь вести колесницу или придется ее оставить?

Я только пожал плечами и направился к колеснице, что привела Гера. Не оставлять же чужих коней в лесу? Волки сожрут, красней потом перед правителем. И надо спешить. Парни, скорее всего, уже на ногах, завтракают и готовятся в плавание.

Все в жизни бывает в первый раз. Колесниц я отродясь не водил, даже простой телегой не правил, но, как оказалось, если сам управляешь конями, то уже не так страшно, по сравнению с тем, когда едешь пассажиром, и, само-собой получается и ноги сгибать, и приседать, и равновесие удерживать. А еще — не мешать лошадям скакать и не дергать их попусту. Участвовать в гонках колесниц в ближайшие десять лет не рискну, но от Артемиды я почти не отставал.

Оказалось, зря мы спешили. Недалеко от царского дворца, где как раз располагался порт (если можно назвать таковым бревенчатый причал, к которому привязывают лодки), шла суета. Выяснилось, не все аргонавты оказались настолько пьяны, как сообщила Гера, кое-кто остался на ногах, и их потянуло на подвиги. Автолик со своим зятем, Диоскуры и еще парочка человек, решили сделать то, что собирался сотворить я — идти на помощь Гераклу. Отчаявшись поднять «павших» товарищей, и не обнаружив в покоях молодоженов, эти архаровцы взяли в помощники две дюжину юнцов из числа тавров, околачивающихся возле дворца, мечтающих о подвигах, усадили их на весла и вывели «Арго». Лаэрт, как царь островного государства, встал за руль и, вроде бы все у него получилось, за исключением небольшой оплошности — направил судно не вправо, в чистую воду, а влево, где из воды торчала небольшая скала. Днем бы скалу увидели, а ночью, увы… Тавры-юнцы, сидевшие на веслах, пожимали потом плечами и говорили, что были уверены, что аргонавтам известно, что следовало принять вправо. А тут еще и жители города, нахлынувшие в порт полюбоваться на зрелище, презрительно говорили: «Эх, куда же вы пошли-то? Вправо надо было брать, вправо!»

К счастью, «Арго» не затонул, его уже вытащили на сушу и, тутошние умельцы заделывают пробоину, обещав, что справятся за два дня.

В общем, и те, кто пошел в ночное плавание, и те, кто остался в собственных опочивальнях, выглядели сейчас неважно. Неловко всем. Одним — что не пошли выручать товарища, другим — что напортачили. Ясон даже ругаться не стал. Вроде, благое дело хотели сделать, товарища выручить, но не вышло. Что же, и так бывает.

Кроме днища у корабля, изрядно пострадали наши пожитки — оружие и доспехи, оставленные на корабле из уважения к ванакту, запасная одежда. Все наше добро либо подмокло, либо затонуло, либо уплыло по волнам Черного моря. Мне повезло — особо ничего не пострадало, но все требовало просушки. Артемида, превратившись в Аталанту, вытащила с морского дна (благо, неглубоко) свой лук и колчан со стрелами, а теперь ругалась, что древки стрел придется менять и искать новую тетиву. Хорошо, что золотой венок — награда за победу в гонках, оставался в опочивальне.

Но все дела, в общем-то, решаемы. А мы, с моей богиней, стыдно сказать, но обрадовались задержке. Нет, не подумайте, что из-за медового месяца (хотя и это тоже, врать не стану). Но на корабле нет возможности уединиться и поговорить, а нам сейчас нужно обсудить очень много важных вещей.

— Артемида, почему ты недовольна?

— Тем, что ты не выбрал бессмертие, отказавшись от меня?

— Вот именно. Великая мать, Гея, сказала, что у меня есть выбор. А зачем мне бессмертие, если в нем не будет тебя?

— Буду я или нет в твоей жизни, решать не Великой матери, а нам с тобой, — усмехнулась Артемида. — Великая мать не хозяйка в сердечных делах.

— Получается, она меня обманула? — растерянно проговорил я.

— Обманула, но не совсем, — хмыкнула супруга. — Ведь она же давала тебе выбор, верно? Но она понимала, что ты откажешься. Гее вовсе не нужны бессмертные — она уже давно жалуется отцу, что людей слишком много, что она очень устала постоянно ходить беременной и рожать. А от бессмертного может быть много детей.

— А почему ты меня не предупредила? — спросил я.

— Прости, милый, я не могла, — грустно вымолвила Артемида, нежно проведя ладонью по моей руке. — Есть тайны, которые я не в силах выдать даже любимому человеку и своему супругу. Да что я — даже Гера не могла открыть тебе тайну.

— Почему же тогда и ты, и Гера посчитали меня дураком? — с запоздалой обидой спросил я.

— Гера считала, что ты выберешь бессмертие, потому что ты изначально решил меня совратить, (в голосе Артемиды раздался смешок), чтобы быть ближе к богам, стать героем. Герой — идущий тропой Геры. Гера покровительствует героям — Тесею, Гераклу, Ясону, потому что они прославляют ее имя. Даже наше «Арго» — одно из имен Геры, означающая «Светлая богиня». А если ты выбрал меня, а не бессмертие, ты не готов стать героем. Она посчитала тебя дураком, выбравшим женщину, а не богиню и не славу.

— А ты?

— На самом-то деле я счастлива, что ты сделал такой выбор, — призналась Артемида. — Но я тебя выругала не со зла, а с досады. Мне все равно — станешь ли ты героем, или нет. Для меня ты выше любого героя. Но, понимаешь, я очень боюсь за тебя. То, через что тебе придется пройти, чтобы стать бессмертным — очень тяжело. Тайну бессмертия открывают сотням, но бессмертным становится только один из ста.

— Чтобы получить бессмертие, нужно умереть. Это я понял. Но коли человек уже умер, что может быть хуже?

Артемида собралась ответить, но раздался робкий стук в дверь. Оказывается, мы пропустили время и завтрака, и обеда, а теперь добрый хозяин прислал к нам рабов, чтобы узнать — а не хотят ли молодожены покушать прямо в собственной опочивальне? Дескать — а сил-то, для многотрудного дела, не хотите набраться? Разумеется, молодожены не возражали. И есть уже хочется, а по моему разумению, разговаривать можно и во время еды.

Когда Артемида была еще Аталантой, она не смущалась и разговаривала, уплетая за обе щеки, но сейчас заявила, что серьезный разговор и еда несовместимы. Что ж, супруга у меня мудрая женщина, в таких делах ее надо слушаться.

И вот, только завершив трапезу, богиня охоты приступила к разговору, напоминавшему инструктаж.

— Саймон, запомни: когда мой брат, Психомопт приведет тебя в Аид, не пей из Леты.

Я вспомнил описания рек, текущих в подземном царстве — мрачные, с грязной пеной, наполненные горем и болью и содрогнулся. Из такой реки вряд ли захочется пить.

Но Артемида рассказала иное:

— Первая река, с которой встречаются души — Ахерон. Через нее в царство мертвых перевозит старый Харон. Сколько ему лет, никто не знает, но известно, что он перевозил души еще до того, как Гадес вытянул жребий, по которому ему досталось царство тьмы. Через Ахерон никому не пройти, эту реку не переплыть иначе, чем на ладье Харона. Это река вытягивает из душ людей боль и страх, а главное — те обиды, что им причинили при жизни. Обиды пройдут, но память о них останется.

Ахерон сворачивает налево и впадает в Стикс — границу между живым и мертвым. Там Харон останавливает ладью и все души проходят мимо Белой скалы, у которой сидит хранитель Аида трехглавый пес Кербер. Он подгоняет всех вниз, к Елисейским полям. Белая скала лишает человека воли и насылает жажду. Такую жажду, что ты готов отдать все на свете за глоток воды. Иной раз души умерших пытаются перекусить себе вены, чтобы напиться крови, но не могут. И вот, за скалой, появляется река. Она мелкая, ее можно перейти вброд, а ее воды прозрачны, словно в горном ручье, а вкус, как говорят, сладок и приятен. Тебя будет мучить страшная жажда, но ты терпи. Терпи и знай, что пить ни в коем случае нельзя! Как только выпьешь глоток из Леты, ты потеряешь память и никогда не сможешь вернуться.

— Все знают, что Лета — река забвения, но все-таки пьют. Странно, — пожал я плечами.

— Тебе доводилось встречать людей, желающих забыть что-то плохое? — спросила Артемида.

— Доводилось, — кивнул я. Да, мне приходилось видеть матерей, потерявших детей, совсем еще юных вдов, оплакивающих любимого.

— Никто не спускается в царство Гадеса по собственной воле, но никто не может вернуться обратно. Зачем же мучиться и страдать, зная, что на земле ты потерял дом, семью, своих любимых, если можно выпить глоток воды и все забыть? А еще жажда, от которой сходишь с ума. Ведь потому-то так мало бессмертных из тех, кому доверили тайну, потому что многие не понимают, что память, какая бы она не была, это благо. А еще — они отчего-то думают, что выпив глоток из Леты, потеряют только часть памяти — ту, которая им неприятна и не нужна. Но так не бывает. Если ты стираешь плохие воспоминания, то вместе с ними уйдут и хорошие.

Артемида замолкла и уселась на ложе, уткнув лицо в колени. Верно, у нее тоже всплыли воспоминания, которые хотелось забыть. А я приобнял девушку и, осторожно погладив по спине, прижал к себе. Богиня потерлась щекой о мою щеку и продолжила рассказ:

— Не знаю, смогли бы я, или брат, устоять, не выпить воды, если бы не мать. Мы плакали, но матушка, схватив нас под мышки, потащила прямо по реке. Она закрывала глаза, но тащила нас и тащила, пока мы не вышли к роще Деметры, в которую тебе тоже придется войти.

— Роща Деметры? — удивился я. — А разве она не богиня плодородия?

— Ну и что? Когда-то Деметра была возлюбленной Гадеса, она собиралась жить в подземном царстве, но Великая мать отправила ее наверх. Куда годится, чтобы богиня плодородия жила под землей? Но пока Деметра жила с Гадесом, она посадила кедровую рощу. В ней бьет родник, из которого тебе надо испить воды.

— Как интересно, — хмыкнул я. — Деметра, значит, когда-то была возлюбленной Аида? Но украл он отчего-то ее дочь.

— Потому и украл, чтобы отомстить Деметре за измену с Зевсом. Деметра иногда выходила погулять, а Зевс ее караулил. Персефона — дочь Деметры и Зевса.

— А… — начал я, но был остановлен супругой:

— Не будем отвлекаться, — заявила Артемида. — О моих родственниках ты потом спросишь. Запомнил, что ты должен делать и, что не должен?

— Ага, — кивнул я, но Артемиду это не устроило. Тоном строгой учительницы начальных классов она приказала:

— Повтори весь путь и перескажи свои действия.

— Значит, вначале я плыву на ладье Харона по Ахерону и Стиксу, потом он нас высаживает на берег, дальше следует пройти мимо Белой скалы и возле страшной собаки, дальше вброд по реке, которая мелкая и красивая, потерпеть жажду и выйти к роще, где бьет родник. Из родника можно выпить воды. Все так?

— Ты забыл, что роща кедровая, — укоризненно произнесла Артемида. — Высокие кедры, только без шишек, потому что эти кедры не могут давать потомство. Если пройти подальше, там будет кипарисовая роща, и в ней тоже бьет родник. Вот эту рощу высаживала Персефона, когда попала в подземное царство. Тебе лучше пройти мимо кипарисов, прямо наверх. А уж там, в нашем мире, я тебя встречу.

— А что будет, если войти в кипарисовую рощу? — заинтересовался я.

— Если в это время там никого нет, тогда ничего не будет, — хмыкнула Артемида. — А если кто-то окажется, так и не знаю. Возможно, что-то хорошее, но скорее всего, неприятности.

— А кто там может оказаться? Какое-нибудь чудовище, вроде Ехидны?

— Там может оказаться Гера или Афина, а еще Геба с Гестией. Гера с Афиной опаснее, чем Медуза Горгона или Ехидна, но и Геба с Гестией не подарок. Возможно, они обрадуются появлению мужчины, а может, и нет. Но в любом случае будет плохо. Если они решат с тобой позабавится — рассержусь я, а если ты не захочешь, рассердятся они. Поэтому, иди дальше.

— А что делают богини в подземном царстве? — удивился я.

Чувствовалось, что Артемиде не очень хотелось рассказывать, что делают ее родственницы в царстве Аида. Моя любимая посидела, покусала губы, потом хмыкнула:

— Саймон, я тебя знаю, поэтому придется рассказать, а иначе ты точно туда попрешься и отыщешь неприятности. Но дай мне клятву, что никто не узнает о том, что я тебе расскажу?

— Клятву давать не стану, но даю тебе слово, что никто не узнает, — пообещал я, сгорая от любопытства.

— И ты не войдешь в кипарисовую рощу, растущую в царстве Аида?

— Не войду, обещаю.

— В источнике, что бьет в кипарисовой роще, богини вновь обретают девственность.

Вот это да! А зачем Гере обретать девственность, если она замужем и имеет детей? Геба с Гестией, про этих я ничего не знаю, этим девственность для чего-то нужна, но Афина-то должна быть девой. М-да…Впрочем, Артемиду я расспрашивать не стану. Хотя…

— А что за история с Зевсом и Деметрой?

— История самая обычная, — пожала плечами Артемида. — Вначале Зевс хотел, чтобы Деметра стала его женой и верховной богиней. Все-таки, она и добрее, нежели Гера, и на похождения супруга смотрела проще. Уже и пир был в честь верховной богини, гости собрались — боги, титаны, амброзия рекой лилась, потом гости заметили, что Деметры нет, а еще титан Криос куда-то пропал. Вначале не слишком обеспокоились, потом искать стали, а тут они оба явились — лица счастливые, коленки в грязи, а у Деметры еще и спина в земле. В общем, Зевс сильно разгневался, Деметру на землю сослал вместе с дочкой, титана убил. А дальше, слышал, наверное. Титаны решили отомстить — мол, из-за таких пустяков не убивают. Была война, но мы победили, а верховной богиней стала Гера. Деметру вернули на Олимп, Зевс ее хотел замуж выдать, но не придумал, за кого.

Вот ведь, какие подробности вырисовываются, если жена богиня. Везде пишут, что боги сцепились с титанами из-за власти, а оказывается, что опять из-за женщины. Ну и ну. А ведь вполне возможно, что и Троянская война произошла именно из-за женщины, а не из экономических соображений?

— Ты еще хочешь о чем-то спросить?

И я задал тот вопрос, который мне и хотелось задать, и который я очень боялся задавать.

— Как же так получилось, что ты, бессмертная богиня, была убита?

— Когда меня убили, я еще не была ни бессмертной, ни богиней, — грустно усмехнулась Артемида.

Не удержавшись, потрогал ее за руку. Живая. Теплая. Нет, никак не похожа моя любимая на ожившего мертвеца.

— А кто осмелился убить дочь самого Зевса?

— Как кто? Гера, верховная богиня и наша царица. Правда, тогда она еще не была царицей богов.

— Гера? — вскинулся я. Кажется, я понял, отчего так реагировал на все слова и поступки верховной богини. А это, оказывается, на подсознательном уровне.

— А кто же еще? Гера ненавидела нашу мать, да и нас. Убить мать удалось легко, а нас с Аполлоном она убивала долго, не могла нанести удар. Говорила — дескать, рука не поднималась на детей. Да и каменный нож — не чета нынешним бронзовым или медным.

— Вот ведь, какая сука, — пробормотал я, фантазируя, что бы мне такое сотворить с Герой, чтобы отомстить за боль, причиненную моей любимой, но ничего не сумел придумать. — Убить ребенка!

— Она не сука, — усмехнулась моя богиня. — Вернее, даже если и сука, то не в том значении, которое ты в него вкладываешь.

— Злишься на Геру?

— Уже нет. Когда-то злилась, мечтала отомстить, потом все улеглось. За столько лет даже шрама не осталось, а только памятка.

Артемида задрала голову и на горле любимой женщины я увидел лишь белую черточку.

— Зачем злиться на Геру? Гера сама умирала несколько раз, да и остальные боги — все, кого проглотил их отец и мой дед, тоже не стали бессмертными сразу. Разве что, отцу повезло, но не уверена. Он молчит, а подробностей мы не знаем. Может быть, он и был первым, кто прошел этот путь?

А ведь и точно. Кронос глотал детей, а они медленно переваривались в его желудке, но как-то умудрились остаться в живых. Значит, они умерли и возродились. Но Зевса-то не глотали.

— Скорее всего, отец сам приказал Гере отправиться на Делос, где мы тогда жили, чтобы убить нас и проводить в Аид. Но не спеши его осуждать. Другого способа получить бессмертие Зевс не знает. Великая мать Гея знает, но не наделяет им ни смертных, ни даже богов. Даже ее любимцы — Изначальные, они не бессмертны, а долгоживущие. Та девочка из ручья, которая подарила тебе электрон, погибнет, если вырубят ее рощу, а родник пересохнет.

Получается, нимфы — наяды и дриады, старше богов? А чего удивляться? Вначале появились маленькие боги, им на смену пришли большие.

А уж до чего интересный типчик папаша Зевс. Делает деток и отправляет на смерть. Если вспомнить мифы, то рождение богов и богинь сопровождается смертью. Даже если впрямую о том не сказано, можно догадаться. Вон, дочь Кадма, к которой Зевс приходил по ночам, попросила бога явиться в истинном облике, и что же дальше? Явился, испепелил. Семела погибла, а ребенок, известный как Дионис, бог виноделия, остался жив. Но остался ли жив или прошел тот же путь к бессмертию через подземное царство, что и моя богиня?

Глава двадцать пятая
Жалоба сатирессы

Ночью где-то неподалеку громыхала гроза. Она принималась за дело дважды — первый раз сразу после полуночи, а во второй — уже ближе к утру. Артемида каждый раз просыпалась с ударами грома и выходила из дворца посмотреть на молнии, бьющиеся с неба. В первый раз после возвращения моя богиня только неопределенно пожала плечами, а во второй раз уже твердо сказала:

— Астрапей.

Я посмотрел на супругу словно баран, увидевший красненькие ворота, закрывавшие хлев.

— А кто это?

— Это наш владыка и мой отец. Если он швыряет молнии, его называют Зевсом Молниеносным. Астрапей — тоже самое, только на старом языке, на пеласгийском.

— А… — протянул я, делая вид, что понял. Пеласги, кажется, это и есть нынешние греки, сиречь, эллины? Или я что-то путаю? Впрочем, Кронос с ними, с языками, а вот о том, что молнии — оружие Зевса, а не природное явление, мог бы и сам догадаться — перуны били по одному и тому же месту, а гроза к нам так и не придвинулась. Мысли сразу же метнулись к Гераклу. Уж не по нему ли владыка шарахает? Но так это или нет, не проверишь.

А утром явился и сам Геракл, тащивший на плече Гиласа. И сын Зевса и царевич дриопов покрыты ссадинами и царапинами, выглядели усталыми и голодными. Не говоря никому ни слова, полубог скинул Гиласа, а заодно и львиную шкуру на землю и отправился к поварам.

Пока полубог шумел на поварне, мы успели осмотреть шкуру и Гиласа. Хваленая шкура Немейского льва оказалась в подпалинах, а в паре мест даже и пробита насквозь. Гилас, хотя и не был пробит ни в одном месте, и подпалин на грязной шкурке парня не наблюдалось, но впервые за все время нашего знакомства он сидел тихонько, хлопал глазами и на вопросы не отвечал. Неужели-таки онемел? Сходить, что ли, принести жертву Зевсу за такое счастье? Нет, подожду. Онемевший Гилас — чудо, покруче существования кентавров или олимпийских богов, а чудес, как известно, не бывает.

Так оно и случилось. Гиласа вначале отпаивали водой, потом вином и, наконец-то, парень заговорил. Сказал пару слов заикаясь, потом уже выдал фразу, а дальше из него понесся целый поток слов. Оказывается, они с Гераклом пошли бить киммерийцев, но по дороге наткнулись на одноглазых циклопов, живших в здешних пещерах и немедленно набросившихся на безобидных прохожих. Дети Посейдона бросались камнями размером с корову и только каким-то чудом их не задели. Геракл, выломав ближайшую сосну, разил ею направо и налево, но великаны, упав на землю, опять поднимались. Тогда Гилас, храбро ринувшись на врагов сзади, принялся подрезать им поджилки, чтобы те не вставали, а когда Геракл измочалил одну сосну, то Гилас нашел вторую. Половину великанов герой сразил, а вторую загнал в море. Циклопы взмолились своему отцу Посейдону, и тот явился на защиту детей.

Владыка морской выскочил на берег прямо на колеснице, запряженной синими конями и начал метать в героев волшебным трезубцем, возвращавшимся в руку после каждого броска, а Амфитрид лупил морского владыку сосной. Наш полубог почти одолел бога. И быть бы Колебателю земли битым, но вмешался сам Зевс. Чтобы разнять брата и сына, главный олимпиец метнул молнию между ними, потом еще несколько штук. Причем, громовержцу пришлось вмешиваться два раза. Первый раз Посейдон отступил, уйдя в море, но как только Зевс скрылся, бог морей опять выехал на берег, в сопровождении целого войска утопших в морской пучине, и опять полез в драку, но снова был повержен. Геракл уже почти вбил дядюшку в землю, но опять вмешался Зевс. Громовержец уничтожил все мокрое войско, но досталось и главным драчунам — от молнии Зевса пострадал один из коней Посейдона, сгорела его колесница, а Геракла прибило к скале.

Гилас рассказывал так складно и интересно, что мы были готовы зааплодировать. Из поварни вышел Геракл. Не извинившись за причиненное беспокойство, герой мрачно посмотрел на аргонавтов, ухватил под мышку своего ученика и ушел внутрь дворца, где ему отведены персональные покои, а следом за Амфитридом потянулась прислуга (все больше женского пола) тащившая жареное мясо и полные бурдюки.

Ремонт «Арго» прекратился сам собой. Спрашивается, куда спешить, если Геракл нашелся? Да и опасно продолжать плавание, пока Посейдон сердится. Обидел его Амфитрид, но отыграется Колебатель земли на всех нас. Вот, пройдет неделька-другая, авось, бог морей позабудет о драке, а мы ему барашка в жертву принесем, тогда можно и отправляться. Будь я правителем полуострова, как Фоант, уже выгнал бы взашей авантюристов, из-за которых столько хлопот, да еще и проблемы с богами, а ванакт ничего, даже не рассердился, а напротив, порадовался возвращению героя в целости и сохранности и велел накрывать на столы.

Похоже, в парадном зале ванакта назревал не рядовой обед-ужин, а очередной пир.

— Поехали в лес, — предложила Артемида. — Устала я и от камня, от города. И глаза бы мои не смотрели на эти пьяные морды. Если бы они не были моими друзьями и соратниками, превратила бы всех в ослов.

— А почему в ослов? — заинтересовался я.

— Потому что ослы, когда пьют вино, становятся похожими на пьяных мужчин.

Аргумент убийственный. В защиту ослов могу лишь сказать, что пьяными они бывают гораздо реже, нежели мужчины.

Артемида решила опробовать новую тетиву, отправилась в опочивальню, где сушилось оружие, а я, по примеру Геракла, совершил набег на поварню, ухватил там солидный кусок сыра, пару лепешек, а заодно уволок и бурдюк с вином. Надо бы еще и какой-нибудь зелени прихватить, но ее, надеюсь, в лесу отыщем. Каюсь — на кухне еще умыкнул небольшой нож (а нечего нужными вещами разбрасываться!), но мысленно поклялся его вернуть. Потом, опять же мысленно, добавил к собственной клятве — «как только собственный раздобуду». Ну, что поделать, если времена дикие, а приобрести нож обычным путем очень проблематично. Еще разжился куском ткани, чтобы не сервировать стол на грязных камнях или на пыльной траве.

Конюхи, которым пришлось запрягать коней в колесницы, смотрели на нас с Артемидой, как на двух идиотов — у царя пир намечается, а эти двое куда-то бегут?

Во второй раз самостоятельная поездка на колеснице мне понравилось гораздо больше. Конечно, от супруги я отставал, ей приходилось то и дело притормаживать своих лошадей, дожидаясь меня, но в общем и целом, мчался довольно сносно.

Древние города небольшие, скоро мы оказались в полях, сменившимися виноградниками, а дальше уже пошел лес. Артмида, верно избрав направление, завела колесницу на поляну с родником, остановилась, ухватила лук и колчан, кивнула мне:

— Собери хворост.

Про хворост я понял и без указаний, а на что еще годится муж богини охоты, если не на собирание дров?

Отсутствовала супруга минут десять, не больше, а когда вернулась, тащила какую-то птицу, похожая на курицу, но с длинными ногами. Разумеется, к ее возвращению собрать достаточно хвороста я не успел.

— А почему так долго? — удивилась богиня.

— Ну, дорогая, — развел я руками. — Тут тебе не стоянка «Арго», где десять мужиков дрова таскают. Это ты, торопыжка, сбегала быстренько, что-то подстрелила, а собирать хворост — занятие серьезное.

— А я и забыла, — засмеялась богиня и принялась ощипывать птицу.

Дров натащил, а теперь передо мной встала проблема — а как же разжечь огонь? На стоянках я уже приноровился высекать искру с помощью общественного огнива и поджигать вначале сухие травинки, мох, а потом уже какую-нибудь кору. А сегодня я что-то не продумал. Но для Артемиды добыть огонь — это не вопрос. Взяв нож, которым она потрошила куру (тот самый, что я упер), какой-то камушек (и не кремень даже), стукнула ими друг о друга и костер запылал.

— Вот это да! — присвистнул я и похвалил супругу. — Молодец. С тобой не пропадешь!

Артемида слегка засмущалась, потом быстренько чмокнула меня в щечку и ответно похвалила, кивнув на припасы:

— Ты тоже молодец. А соль не догадался прихватить? Нет? Ну, тогда съедим и без соли.

Я поражался, как ловко действовала моя супруга. Вон, уже и пара рогатин откуда-то взялась, и птица принялась зарумяниваться.

— А я раньше думал, что ты только дичь бьешь, а все остальное твоя свита делает. И костром занимается и, все прочее, а ты сама хозяйничаешь. Как там про тебя аэды рассказывают? — Откашлявшись, я попытался вспомнить, что там сказано у Гомера о моей супруге и ее свите? — Как стрелоносная, ловлей в горах веселясь Артемида, мчится куда-то… А вот куда ты мчишься, не помню. А там еще что-то про нимф, что следом за тобой несутся…

— Несутся они, как же, — усмехнулась Артемида. — Если и несутся, так не туда, куда надо. Моя свита — девчонки молодые, но все дурные. Побегают со мной год — другой, начинают замуж проситься, либо готовы без свадьбы под кого-нибудь лечь. Ладно, если под бога, или под героя, так иные с сатиром готовы переспать, а Полифонта вообще в медведя влюбилась, да еще и родила от него. Ладно бы человеческих детенышей, или медвежат, так ведь ни то, и не се. Выглядят как люди, а сами хищники, хуже волков, и человечиной не брезгуют. Мне пришлось Гермеса с Аполлоном на помощь звать, чтобы их убить. Тех, кто потолковее, я к делу приставляю — роды принимать, детишек лечить. Как бы я на «Арго» отправилась, если бы помощниц не подготовила? Так что, приходится самой и костер разводить, и все прочее.

Пока птица «доходила», я успел расстелить полотно, разложить на скатерти сыр, лепешки и установить бурдюк. Чашу для смешивания вина с водой не взял, но в Таврии вино уже научились процеживать, можно и так пить, а за водичкой и к роднику сбегать.

Но только мы улеглись за достарханом, как Артемида насторожилась, прислушалась и даже потянула воздух ноздрями. Я тоже принюхался, но кроме запаха козьей шерсти ничего не учуял. На всякий случай ухватился за нож, но богиня покачала головой, показывая, что опасности нет, а потом громко позвала:

— Аглавра, зачем ты прячешься? Я знаю, что это ты. Выходи.

Из ближайших кустов вышло странное существо — длинные волосы, рога, напоминающие козьи, женское лицо — не слишком красивое, но не уродливое, женская грудь (размер четвертый или пятый), голый живот, а ниже — мохнатые ноги и копыта. Вот те раз. Сатиров я здесь пока не видел, но хотя бы слышал о них, а вот про сатиресс только читал.

Всегда считал, что сатирессы — плод фантазии Александра Кондратьва — известного писателя и поэта Серебряного века, а нынче почти забытого. Правда, о его творчестве имеется несколько диссертаций^[27].

А вот, поди же ты, совсем не плод фантазии — полукоза-полуженщина, робко переступает копытцами и трясет давно немытыми волосами. Артемида, вставшая с земли, с насмешкой наблюдала за передвижениями сатирессы, которая, приблизившись к богине, упала ниц и принялась целовать ее ноги.

— Прости меня, моя госпожа! Позволь несчастной Аглавре вернуться в свой лес!

— Встань, дурочка, — строго произнесла богиня. — Ты же знаешь, что я не люблю, когда передо мной ползают и пресмыкаются.

Сатиресса отцепилась от ног богини, но стояла на коленях, не пытаясь встать.

— Аглавра, откуда ты здесь взялась?

— Бежала, — вздохнула сатиресса.

— Это я уже поняла, — начала сердиться богиня, косясь на птицу, которую уже пора было снимать с углей. — Но почему ты бежала так далеко?

— Когда ты разгневалась, приказав сатирам выгнать меня из леса, они меня выгнали, а потом захотели обесчестить. Я испугалась и побежала, куда глаза глядят. Бежала-бежала, пока здесь не остановилась.

М-да, далеко девушка убежала. С Балканского полуострова, обогнув Черное море, до Таврии. Круто.

— Иди, Аглавра, не мешай, а я подумаю о твоей участи, — важно сказала Артемида. Посмотрев на сатирессу, кивнула на наш стол. — Возьми себе что-нибудь, если голодна. Когда я решу твою судьбу, то тебя позову.

Сатиресса, поцеловав моей богине длань, быстренько сцапала одну из лепешек и убежала. Богиня охоты, ловко разломила зажаренную тушку на части, кинула мне ту, что побольше.

Какое-то время мы жевали молча, памятуя, что за едой следует молчать, но потом все-таки не удержались. Вернее, не выдержал я.

— И в чем эта козочка провинилась?

Артемида вначале собрала кости и кинула их в костер, сделала глоток вина, но поморщилась — мол, крепковато, и сказала:

— Болтала, что она моя дочь.

— Что?!

— А вот то, — усмехнулась богиня. — Дескать, отчего богиня единственную сатирессу в свою свиту взяла? Мол, оттого, что она ее дочь, но мать в этом признаваться не хочет. — Артемида лукаво на меня посмотрела и спросила: — А что бы ты сделал, если бы узнал, что у меня есть дочь? Девственность восстановить не трудно, я тебе говорила.

Я призадумался. В принципе, у девушки такого возраста, как моя богиня, должно быть прошлое, как без него?

— Если бы у тебя была дочь, то пришлось бы ее усыновлять, то есть, удочерять. Но не рогатую же…

— Так дети, они разными бывают. Вон, у Гермеса и Орсинои мальчик родился — с козлиной бородой, рогами и копытами. Откуда такой мог взяться? Орсиноя, когда младенца увидела, с перепуга с ума сошла, пришлось Гермесу одному ребенка растить.

— Так может, Орсиноя на стороне и нагуляла? С сатиром с каким-нибудь в кустиках уединилась, вот и все, — предположил я.

— Да ну, Орсиноя — девушка скромная, какие сатиры? Гермес ее увидел, когда она овец на поле пасла. Ему даже на ней жениться пришлось, не хотела богу так просто отдаться. Родители, хотя и не из героев, но царям родней доводятся. Правда, прадед у нее сатиром был, мог ребенок в него пойти. У животных такое сплошь и рядом, а чем боги с людьми от них отличаются? Я Гермесу-то смогла объяснить, но девушка так в себя и не пришла.

Вишь, богиня охоты биофаков не заканчивала, о законах наследственности не читала, но все-то она знает.

— Так что, мне Аглавру придется удочерять? — уныло протянул я. — Ладно, что не сделаешь ради любимой женщины? Ну, мы ей какой-нибудь передничек соорудим, а рога шляпой прикроем.

— Ох, Саймон, мне иной раз тоже хочется тебя убить, — вздохнула Артемида. — Если бы у меня были дети, так неужели бы я о них умолчала? И в источник, что между кипарисами бьет, тоже не было надобности залезать. Аглавру мне Дионис притащил еще в те времена было, когда он на Ариадне не был женат, — пояснила богиня. — Сказал, что девочка дочь Силена от какой-то менады, а от какой — он и сам не знает, что рано ей еще вместе с вакханками да пьяными сатирами по виноградникам бегать, вино пить да оргии устраивать вместе с пейзанами, испортят девчонку раньше времени. Попросил, чтобы я ее в свою свиту взяла, присмотрела. Вот я ее и взяла, жалко, что ли? Ко мне в свиту каждый год штук по десять девчонок приходит, но мало кто остается. Вырастила, а потом пожалела. Аглавра вначале заявила, что останется девственницей, как и я, потом захотела всеми сатирами править, а потом принялась хвастать, что я ее мать, а отец у нее Силен. Тут уже я и не выдержала. Из свиты ее шуганула, велела Дионису прийти, да и забрать свое сокровище. Знаю, что он сатиров за ней прислал, но не думала, что ее так далеко погонят. Вот что мне теперь с ней делать?

По мне, так ничего с ней не нужно делать. Пусть сатиресса живет в Тавриде, чем ей здесь плохо? Климат почти такой, как в Элладе, и море рядом. Виноград растет, оливки… Нет, оливковых деревьев я здесь не видел, верно, не завезли. Виноградную лозу, по слухам, тоже привезли сюда лишь в шестом столетии до нашей эры, но виноградное вино здесь уже пьют вовсю.

— Так что с Аглаврой-то делать? Подскажи, — попросила супруга.

— А давай, мы ее с собой возьмем, на «Арго», — предложил я.

— На «Арго»? — удивилась богиня.

— А куда нам ее девать? Пешком не отправишь, не дойдет, а другого способа попасть домой у нее нет. Если ты Гермеса попросишь, так и он такую тушу не утащит. У нас нынче на веслах народу не хватает, посадим девку, пусть гребет. Разве что, Ясон может отказаться.

— Ясон согласится, — уверенно сказала богиня. — У меня на Ясона еще злость не прошла. Он, мерзавец, прекрасно знал, что кентавры заложника потребуют, потому и тебя с собой взял.

— Так кому-то все равно бы пришлось стать заложником, — пожал я плечами.

— Кому-то пришлось бы, но почему именно тебе? Могли бы все честно сделать, по жребию. Как он додумался раненого в заложники отдать?

— А я для него человек новый, непредсказуемый, меня не жалко.

— Вот и мне Ясона будет не жалко, если что.

Похоже, среди богов Ясон имеет не только покровителей, но и недоброжелателей. У моей жены нет таких возможностей, как у Геры, но испортить жизнь парню она может. Чтобы отвлечь Артемиду от Ясона, спросил:

— А ты ее в женщину превратить не можешь, чтобы она народ рогами и копытами не смущала? И шерстью от нее пахнет.

— От нас, когда мы веслом гребем, пахнет не лучше, а копыта с рогами — ерунда. Главное, чтобы к ней сразу же приставать не стали. Вот, если я ее в женщину превращу, то точно, прямо на палубе и завалят. Может, в козу ее превратить или в медведицу?

— Козу не заставишь грести, — резонно заметил я. — Лучше в медведицу, мы ее рядом с Гиласом посадим.

Мы посмеялись, представив такую картину, потом решили — а зачем Аглавру в кого-то превращать? Боги у нас есть, цари и герои тоже, пусть теперь еще и сатиресса будет.

— Ув-ва-ва-у! — залетел в нашу опочивальню душераздирающий вопль, и мы с Артемидой подскочили. Переглянулись, пытаясь опознать голос и понять — кого же там варят заживо?

— У-у-а!

— Гилас, — уверенно заявила богиня и уже собиралась выскочить в том, в чем спала, но уловив мой взгляд, прихватила хитон и, набросив его на плечи, помчалась спасать маленького засранца, а я метнулся следом.

Гилас орал с задней стороны дворца, где у Фоанта скотный двор. Около одного из стожков сена стоял царевич дриопов и вопил. Убедившись, что парень жив и здоров, я спросил:

— И чего орешь?

— С-с… — тыкал парень пальцем в сено, пытаясь что-то сказать.

Артемида, ухватив левой рукой юнца за плечо, правой отвесила ему легкую пощечину, от которой Гилас пришел в себя и уже осмысленно, хотя и чуточку заикаясь, произнес:

— С-смотри, с к-козой сплю!

Из охапки сена с одной стороны торчали козьи копытца, а с другой выглядывали рожки. Я вздохнул, скинул сено, скрывавшее голую задницы, спину и длинные волосы.

— Я спал с сатиром?! — с ужасом вымолвил Гилас, ощупывая свою филейную часть.

А что, сатиры бисексуалы? А я-то думал, что они по нимфам да по смазливым девкам ходоки.

— Какой же это сатир? — хмыкнула Артемида и уточнила. — У сатиров задницы волосатые, а тут, посмотри, все голенькое. Это сатиресса.

А я спросил с недоумением:

— А ты что, до сих пор не понял? Ты же вчера рядом с ней за одним столом возлежал и вино пил.

Гилас только захлопал глазенками, верно, вспоминая вчерашний день.

Вчера, когда мы вернулись из леса, застали нашу команду, а заодно и всех придворных ванакта, в «готовом» виде. Челядь (рабы это, или простые слуги, не разбираюсь), исправно подтаскивали полные бурдюки, уносили опустевшие, но и эти уже держались за стенки. Наше появление аргонавты и прочий люд встретили без особого энтузиазма, а на девицу с копытами и рожками вообще внимание не обратил. К чему, если хватает нормальных девок и каждая не прочь уделить внимание великим героям, хоть каждому, а хоть и всем сразу?

На всякий случай, мы строго-настрого запретили сатирессе называть Артемиду богиней и прочими, присущими ей титулами, а именовать исключительно Аталантой. Аглавра не понимала, зачем это нужно, но приказ богини охоты — это закон. Она даже не спросила — а что за мужчина вдруг появился рядом с богиней охоты, символом чистоты и девственности?

Поначалу девушка с копытами дичилась и упрямилась, не желая выходить к такому скопищу народа, но мы вместе с Артемидой, добрым словом и пинками, подогнали сатирессу к тому столику, за которыми сидели (точнее, возлежали) Ясон, Тесей и Орфей. Сблизив головы, они пели что-то такое, выбивающееся из контекста древнегреческой поэзии.

Ого. Орфей уже успел написать песню про амазонок и похищение пояса Ипполиты? Что с музыкантом делает плавание и доброе вино. Еще немного, и Орфей начнет писать нормальные тексты^[28].

Артемида, которая, хотя и не чуралась вина, но не любила пьяных мужиков, сморщила губы и носик, махнула рукой— дескать, сам договаривайся, и ушла.

Подождав, пока троица не допоет и не примется разливать вино по кубкам (не смешивают!), я спросил:

— Ясон, возьмем женщину на «Арго»?

Начальник, хотя и был пьян, все-таки осознал, что перед ним не совсем женщина. Удивленно вскинув брови, Ясон воскликнул:

— Так это же сатиресса!

— А какая разница? Аталанта сказала, что девушка из свиты Артемиды, а богиня обещала вернуть ее в Элладу. Поможем?

— Богиня тебе обещала? — строго спросил Орфей непонятно у кого — у меня или у сатирессы.

— Обещала, — промямлила сатиресса, а я лишь кивнул. Сам слышал, что обещала.

— Артемида — богиня суровая, но справедливая, — заметил Орфей. — Она, — всхлипнул аэд, — единственная, кто меня утешить пришел, когда я Эвридику потерял. И цветы помогала собирать, чтобы могилу украсить.

— Мы, хотя не в лесу, но покровительство богини лишним не будет, — вмешался Тесей. — Надо брать, если грести умеет. Гребцов у нас скоро не хватит, чтобы по скамейкам рассаживать.

— И лишним не будет, и грести сможет, — уверенно заявил я. Повернувшись к Аглавре, спросил: — Ты сможешь грести?

— Не знаю, не пробовала, — робко ответила сатиресса, принимаясь стрелять глазенками по сторонам.

— Согни-ка руку, — приказал я, а когда сатиресса с непониманием посмотрела на меня, добавил. — Покажи капитану, насколько ты сильна.

— Присядь, — попросила барышня.

Я думал, что девушка с рожками сейчас продемонстрирует нам свои бицепсы, но послушно присел. Усевшись на подставленные ладони, словно на стул, а Аглавра, подняв меня над головой на двух вытянутых руках, убрала правую, и держала одной левой.

— Вот так? — поинтересовалась сатиресса.

— Ага, — отозвался я, посматривая на изумленных аргонавтов с высоты, немного побаиваясь, чтобы меня не уронили на рога. — Молодец. Но лучше поставь на место, откуда взяла.

На Ясона демонстрация силы произвела впечатление, и он принял решение:

— Если жопой перед мужчинами не станет вилять, то берем.

— А когда ей вилять-то? — вступился Тесей. — Целый день на скамье, надо веслом работать, а вечером уже ничего не захочет, только спать.

— Станешь вилять задницей перед мужиками? — строго спросил я.

— Еще чего, — гордо вскинула рожки сатиресса.

А глазенки-то продолжали шнырять по сторонам. Вон, уже и бояться перестала. У меня закралось сомнение о подробностях ее бегства — дескать, сатиры покушались на невинность, да и загнали. А если она сама их гоняла?

Значит, с капитаном вопрос о новом гребце решил, теперь бы следовало представить рогатую девушку нашему дружному коллективу, но коллектив, увы, не в той форме, чтобы порадоваться. Это что получается, третий день сволочи пьют, не перебор ли?

Так, а куда мне сатирессу-то теперь деть? Отыскать какого-нибудь слугу, типа дворецкого, отвечающего за размещение гостей, но слуги уже тоже чуть тепленькие. Увидят рога и копыта, определят на постой в хлев, к овцам. Или баранам. О, а тут, в одиночестве сидит грустный Гилас. Очень кстати. Пусть знакомится, вводит в курс дела.

— Гилас?

— А? — вытаращил на меня глаза царевич.

Что это с парнем? Уж не пьян ли?

— А где Геракл?

— У…

Все ясно. Геракл куда-то ушел, скорее всего по служанкам, а может и по порядочным женщинам, а парня бросил.

— Я тебе нового напарника привел, вернее — напарницу, зовут Аглаврой. Если обидишь — я с тебя шкуру спущу, и Орфею отдам, чтобы кифару отделал.

— Ага.

Да что же такое? Отвечает односложно. Точно, пьян. Как хорошо, что в древнем мире не привлекают к уголовной ответственности за вовлечение малолетних в пьянство. Но так даже и лучше — скорее адаптируется.

— Саймон, ты иди, госпожа заждалась, — лукаво сказала Аглавра, плюхаясь на соседнее с царевичем дриопов ложе.

Что ж, я и ушел. А теперь мы с Артемидой стоим и слушаем сумбурный рассказ Гиласа о том, как он, вместо ложа, очнулся на сене, а рядом — о ужас, спит коза.

— Я не коза, — донеслось из сена. — Я Аглавра, дочь Силена.

— Того самого? — обомлел Гилас.

— А есть другой? — пробурчала сатиресса, поворачиваясь на спину усаживаясь на колючей постели.

— Ух ты, как здорово! — восхищенно воскликнул юнец, усаживаясь рядом. — А правда, что твой отец все на свете знает? Расскажи.

Аглавра беспомощно посмотрела на Артемиду, ожидая совета, но я, ухватив богиню под локоток, потащил ее подальше отсюда. Похоже, эти ребята споются.

Глава двадцать шестая
Прямой удар

Женщину-козу, прошу прощения — сатирессу, Ясон усадил рядом с Гиласом. А я, хотя и рассчитывал занять место рядом с супругой, но был перемещен на скамью покойных Бореадов. А все из-за нашего аэда, задававшего ритм гребцам, но редко бравшего в руки весло. А музыкантов (не всех, а талантливых!), как и детей, а также кошек, нужно беречь. Вот их и берегут, даже балуют. Орфей, как блуждающая звезда пересаживался с одного места, на другое, отыскивая место, наиболее пригодное для своей музы, посидев, наверное, рядом со всеми аргонавтами, а нынче он прочно обосновался на одной скамье с Артемидой. Я, разумеется, присматриваю за аэдом — тот еще ловелас был, пока не встретился с Эвридикой, но музыкант покамест пребывает в рамках приличий.

Артемида сидит теперь не справа, напротив, но чуть подальше, ближе к корме. Или это я ближе к носу?

Зато теперь можно любоваться чудным профилем своей богини, а вместо могучей спины Геракла, занимавшей половину горизонта, взгляд упирался в иные спины — тощую Гиласа и мускулистую сатирессы. Голову барышни прикрывала широкополая шляпа, а если не опускать глаза вниз, так ничего особенного — обычный гребец.

Разумеется, юнец, обрадованный появлению нового слушателя, сразу же принялся ездить Аглавре по ушам. Он уже успел рассказать, как вместе с Гераклом ходил ловить какую-то лань, но та убежала.

— Хочешь, я тебе расскажу, как Геракл с циклопами дрался? И как я ему помогал биться? — с надеждой спросил Гилас.

— Хочу, только потом расскажешь, когда на сушу сойдем, — дипломатично отозвалась сатиресса, старательно налегая на весло. Как и любой новичок — сам таким был, она тратит слишком много сил. Но у девки силенок достаточно, пусть себе налегает. Со временем приноровится.

— А чего не сейчас-то? — огорчился юнец.

— У нас говорят: про кентавра речь, так и он навстречь, — сказала Аглавра. — Море кругом, а если нас его хозяин услышит?

Отчего-то принято считать сатиров существами недалекими, даже глупыми. Сам с сатирами ни разу не сталкивался, но готов поверить, особенно, если о том говорит сама владычица лесов и покровительница зверей. А кто лучше богини охоты знает обитателей леса? Имеются, разумеется, исключения, вроде Силена — провидца и советчика Диониса (если только старый сатир трезв), а дочка, видимо, пошла в отца.

В море о подвиге Геракла, из-за которого самому Зевсу пришлось проснуться, тратить бесценные молнии, лучше не вспоминать. И Посейдон, должно быть, до сих пор зол — не часто боги огребает от простых смертных, пусть и полубогов. Да и циклопы, как ни крути, любимые дети. Вроде, барашка мы в жертву богу морей принесли, дружно покаялись, но кто его знает, владыку соленой воды? Сейчас, небось, сидит себе в подводном дворце, отдыхает, барашка нашего кушает или думу думает — как восстановить рыбное поголовье возле Крита и не запустить ли в Эгейское море парочку белых акул, а если высунется, да услышит? Стоило не жадничать, а принести морскому богу не одного барашка, а двух, а лучше трех. Но после нашествия героев на Таврополь, стада ванакта Фоанта поредели и доброму правителю полуострова придется их восстанавливать года два, если не дольше.

Наверное, стоило подождать недельку, в море не выходить, чтобы старик отошел, но морды от неразбавленного вина у всех порядком опухли, да и сидеть на месте поднадоело — на приключения тянет. И ванакт, хотя и гостеприимный дядька, но уже с такой тоской посматривает на своих гостей, что те начинают понимать, что хороший гость должен уйти чуть раньше, чем станет в тягость хозяину. Вот, разве что, тутошние девушки разных социальных слоев будут переживать об отъезде аргонавтов, но через девять месяцев вполне утешатся. Так что, весла на воду, парус распустить — и вперед!

Но все равно, как-то неспокойно. Чует сердечко, что Посейдон нам еще покажет и Рею-мать и Хаоса-прародителя.

Моя скамья нынче дальше от кормы, но все равно, слышу тревожный разговор Ясона с кормщиком.

— Шторм грядет, — сообщил Тифий.

— Думаешь? — с беспокойством спросил Ясон, поднимая взгляд к небу. Пожав плечами, капитан заметил. — Вроде, небо-то ясное, облака беленькие.

— Вот-вот, небо белесое, зато облака по нему так и скачут, словно друг за другом вдогонку бегут. И на море глянь — барашки, а шкурка грязная, и волны не по ветру идут, а как сами хотят. И птицы к берегу жмутся.

— Выдержим? — спросил Ясон, обращаясь не то к кормщику, не то к самому себе.

— А кто его ведает? — пожал плечами старик, а потом по-философски изрек: — Коли Посейдон разозлится, так и Светлая Гера нас не спасет. Лучше бы к берегу, пока время есть.

— Правь к берегу, — решительно рубанул Ясон воздух ребром ладони.

Верно, Артемида тоже слышала разговор, потому что молча забрала у Орфея кифару, поставила на палубу и, аэду весло, соскочила с места и пошла на корму.

— Ясон, это не шторм, это хуже. К берегу мы уйти не успеем, — сказала Артемида. — Сейчас к нам сам Посейдон явится.

В мое время опытные мореходы либо послали бы девушку далеко и надолго, либо вопросами замучили — с чего ты взяла, какие имеешь доказательства? А ты что — самая умная, или ты жрица Посейдона, а тебе морской владыка докладывает, когда и куда явится?

А в этом мире все просто — и капитан, и кормщик поверили сразу и безоговорочно, неважно, что Аталанта — охотница, а не рыбачка, а здесь у нас море, а не лес.

— И что теперь? — только и поинтересовался Ясон. — Спускать парус, сушить весла, а самим ждать, пока Посейдон нас на дно морское отправит?

— Спустить парус, весла сушить, а всем гребцам — а еще и тебе, и Тифию, завязать глаза, чтобы ничего не видели, а на руль поставить Саймона, — четко скомандовала Артемида. — А Посейдон нас сегодня может на дно отправить, если мы ему сами это позволим.

Спустить парус, вытащить весла и закрепить их — дело недолгое. Хуже с завязыванием глаз. Не все и не сразу поняли, что от них требуется, но все-таки, изладили — кто надвинул поглубже шляпу, кто обвязал голову хитоном, а кто отыскал повязку. Только мы с Артемидой-Аталантой остались зрячими.

— Саймон, руль держи прямо, — сказала Артемида, положив свою нежную ладонь поверх моей лапищи. Поцеловав меня, попросила: — И не волнуйся за меня, а самое главное — не лезь спасать. Со мной ничего не случится, а ты можешь все испортить.

Моя любимая супруга твердой поступью прошла на нос «Арго», по дороге проверив — все ли аргонавты исполнили приказ завязать глаза?

Конечно же обнаружился хитрец, повязавший повязку так, чтобы можно было из-под нее подглядывать. Нет, это был не Гилас, а Орфей. Мало аэду визита в царство Гадеса, знакомства с Аидом и Персефоной, так ему еще и на Посейдона хочется поглазеть? Поэты, разумеется, существа любопытные, но с Артемидой не забалуешь! Она одним махом поправила повязку, завязала узел на затылке, а заодно связала аэду руки, пожертвовав собственную тетиву, чтобы не вздумал дергаться. Я, было, хотел сказать, что в случае крушения, со связанными руками поэт далеко не уплывет, но не стал. Ежели и впрямь случится кораблекрушение, так мы все далеко не уплывем, а аэд хотя бы мучиться долго не будет. Зато Посейдон отыщет Орфею работу в своем дворце.

Я стоял у руля весь из себя гордый, управляя судном, которое и без меня прекрасно управлялось — шло по течению, а на носу, словно изящная скульптура, стояла моя Артемида.

Песню я пел про себя, стараясь не шевелить губами, хотя Гилас и не видит, но мало ли. Но у аргонавтов на носу не было такой красоты, как обнаженная женская фигура! И это, между прочем, не просто богиня, а моя любимая жена.

Ветер внезапно стих, а солнце почему-то спряталось за тучу, хотя только что на небе никаких туч и в помине не было, а вот потом… Спереди судна, прямо по носу, из моря начало вырастать нечто, напоминающее столб морской воды, бьющий вверх, будто фонтан, а потом это нечто приобрело контур фигуры — вначале небольшой, потом побольше, а потом уже совсем огромной. И это чудовище надвигалось прямо на нас.

Как-то раз приятель зазвал меня на рыбалку. Дескать, у него резиновая лодка с мотором, выйдем до рассвета, за пару часов наловим обалденных судачков, ушицу сварим. Судаков я люблю, а рыбу ловить — не очень, да и нет у меня ни рыбацкого фарта, ни интереса, а тут, повелся. И надо же так случиться, что мотор заглох прямо на фарватере, а навстречу нам шел «Волго-Балт». И шел неспешно, и был, вроде бы, далеко, а приятель принялся копаться в моторе — дескать, щас он тут все исправит!

Не знаю, каким чудом мы успели убраться с пути сухогруза, но ощущения, когда над тобой вырастает и нависает такая громада, неописуемые!

Так вот, нынче ощущение было схожее, только еще похуже, потому что это нечто, выросшее на нашем пути прямо из моря, окончательно оформилось в мужскую фигуру, с бородой, и с огромным трезубцем, а в высоту достигало… даже не знаю — не то девять этажей, не то все шестнадцать, но мне стало страшновато. Значит, собственной персоной сам Посейдон, властитель морей и океанов. Дядюшка моей супруги, средний сын Кроноса, а еще он Земли колебатель, Водитель нимф и Разрушитель. Наверняка у Посейдона еще добрая дюжина эпитетов и имен, но их я не помнил.

Артемида, стоявшая на носу корабля, тоже преобразилась — она подросла, но не слишком, а тело начало светиться, в руках любимой я опять увидел то же копье, что было с ней в прошлый раз, когда моя богиня собралась потягаться с Герой. Но все равно, на фоне огромного Посейдона, моя жена выглядела крошкой.

Раздался рокот, словно морской прибой ударил в скалу, потом еще раз, меня обдало мелкими солеными брызгами, а Посейдон, подняв трезубец, с грохотом или хохотом запустил им в «Арго».

Трезубец должен был разломать нашу скорлупку пополам, но Артемида, не колеблясь и, не страшась могущественного бога морей, отбила копьем летящее в нас оружие, подправив его траекторию так, что атрибут морского владыки улетел неведомо в какую даль, а потом сама метнула копье в своего дядюшку.

Хохот морского бога сменился яростным криком и таким шумом, словно рядом падали тысячи тонн воды, а громадная фигура Посейдона начала стремительно уменьшатся, а потом пропала.

Я на какую-то долю секунды прикрыл глаза, чтобы сморгнуть соленые брызги, а открыв, увидел, что моя Артемида превратилась в обычную женщину.

— Ясон, — звонко и весело крикнула Артемида, превращаясь в Аталанту — охотницу и аргонавта. — Повязки можно снять, и грести к берегу, скоро начнется шторм.

Передав рулевое весло кормщику, я остановился около Артемиды, освобождавшей от пут Орфея. Ухватив девушку, прижал ее к груди и шепотом, чтобы никто не услышал, сказал на ушко:

— Как только сойдем на берег, утащу в кусты и отлуплю, как сидорову козу, чтобы в следующий раз неповадно было меня пугать. Я чуть с ума не сошел от страха. Ты же малышка совсем, на фоне этого дылды.

— Глупый, — чмокнула меня Артемида в щечку. — А в кусты тащи, разрешаю, а если считаешь, что заслужила — лупи. А кто такой Исидор, если позволяет, чтобы его козу все лупили?

Я не успел рассказать про доблестного богатыря Сидора, запускавшего козу в чужие огороды, отвлек Ясон, показавший на скрючившегося Тифия. Бедолагу кормщика не вовремя разбил приступ радикулита, и он не мог даже подняться я места. Или это у старика нервное, кто знает?

— Управишься? — кивнул капитан вначале на берег, потом на рулевое весло. — Или мне самому встать?

— Управлюсь, — твердо сказал я, хотя и не знал, управлюсь или нет, но, если для дела нужно — придется.

На мое место определили Орфея — нечего аэдам бездельничать в трудный час, а работать веслом музыкант умеет не хуже прочих, а я принялся потихонечку выворачивать руль, чтобы направить «Арго» к берегу.

Тифий, с огромным трудом, опираясь на Ясона, подошел ко мне и принялся давать ценные указания, иной раз покрикивая для вящего эффекта:

— Малец, ты на ладонь вправо поверни, ага, а теперь на вершок влево — да куда ты на полтора-то вершка? Вершок, я сказал! Понаберут на «Арго» бестолочь, мучайся с ними.

Тифий покрикивал, а я молча исполнял его распоряжения, а потом все у меня стало получиться без окриков, судно меня слушалось.

От шторма нам сегодня удалось уйти. Видимо, Посейдон, опять схлопотавший, ушел на дно зализывать раны и на какое-то время о нас забыл. И зачем, спрашивается, владыке морскому было самому вылезать наверх? Наслал бы на нас шторм сразу, вот и все. Или хотел лично разделаться с Гераклом, своим обидчиком, а заодно и с его друзьями?

«Арго» я аккуратно ввел в небольшую бухту. Аргонавты, взбодренные свежим воздухом, привычно попрыгали в воду, ухватились за днище и потащили судно на пляж, на всякий случай, чтобы подальше от моря.

Мы с Артемидой тоже сошли на берег. Не знаю, кто кем больше гордился — я своей любимой девушкой, сумевшей противостоять морскому владыке, или она, смотревшая во все глаза, как ее законный супруг управлял кораблем.

— Ежели я помру, Саймона смело ставь на кормило. Справится, — услышали мы негромкий голос Тифия, втолковывавшего что-то Ясону.

Берег со стороны моря казался пустым, но осторожный капитан все равно выслал вперед разведку — легкого на ногу Гиласа и его напарницу — сатирессу, бегавшую еще быстрее юнца. Вот, кстати, тоже загадка. Добро бы, если у девушки было четыре ноги, как у козлушки, а бегать на двух копытах не очень удобно.

Пока Гилас и Аглавра производили разведку, мы принялись обустраивать бивак. Костер разожгли по привычке, да для уюта. Припасов, которыми нас снабдил Фоант (видимо, обрадованный, что мы-таки уплыли!) хватит не меньше, чем на неделю, но кое-что, вроде жареного мяса, надо съедать сразу.

Вернулась разведка, доложила, что неподалеку есть деревушка. Судя по тому, что в этой бухте нет лодок, не видно сушившихся сетей, народ занимается землепашеством. Странно, конечно, жить рядом с морем, но не ловить рыбу, но кто их знает? Заметили жители наше появление, нет ли, неизвестно, но знакомится с аборигенами нам нет смысла, все равно завтра тронемся с места. А вот караульного на ночь надо поставить, так спокойнее.

Мы с Артемидой пытались выставить свои кандидатуры, но Ясон, после недолгого колебания, нас отверг. Во взгляде читалось — дескать, спать-то вы ребята не будете, это точно, но и часовые из вас аховые. Аглавра с Гиласом тоже не подошли. Юнец, мало того, что днем нас всех достает своими россказнями, а тут еще и ночью заснуть не даст. Посему, Ясон остановился на Касторе и Поллуксе. Диоскуры — люди серьезные, а коли и заснут, то только по очереди.

А мы с Артемидой переглянулись и отправились искать кустики. Все-таки, я обещал ее туда утащить, чтобы отлупить. Но лупить богиню… Неприлично, сами понимаете.

В старинных романах (точнее, в романах далекого будущего), есть милая фраза о том, что «восторги влюбленной пары подошли концу», так и у нас — «восторги» подошли к концу (мы же не Гера с Зевсом, у которых брачная ночь длилась не то триста дней, не то триста лет), то принялись тихонечко болтать.

— А что за копье, которым ты Посейдона шандарахнула? — поинтересовался я.

Слово «шандарахнуло» если и было незнакомо Артемиде, но она девушка умная и сразу же догадалась, что оно означает.

— Когда я обрела бессмертие, и Великая Мать объявила меня богиней охоты, она и вручила мне это копье, — сообщила моя супруга и добавила. — Я же богиня охоты, на кого хочу — на того и охочусь.

Дальше можно не продолжать. Для Геи и люди, и боги, равносильны всем прочим тварям, обитающим на земле, то есть, на ней самой.

— Но бога ты все-таки убить не сможешь? — решил уточнить я.

— Смогу, — с неохотой сообщила супруга.

Эх, дорогие сочинители мифов. А ведь Артемида-то гораздо опаснее, чем вы считали. Мне даже стало понятно, отчего боги, хотя и осерчали на самовольность моей супруги, но стерпели, узнав о ее замужестве. Если она рассердится, беда.

— Сможешь, если будет твое желание? — догадался я. — А Посейдона ты убивать не хотела. Пугнула его как следует и в море загнала.

— Умный ты очень, — усмехнулась богиня. — А если ты такой умный, тогда скажи — отчего я должна была остаться девственницей? Отчего мой отец с меня клятву брал?

Что тут можно ответить? Поговорить о девственных лесах, произраставших в Греции минувшей поры и об их покровительнице? Но у меня иная версия.

— Думаю, они тебя недооценили. Решили, что если девочка выйдет замуж, то ей станет управлять супруг, а что он придумает, неизвестно. А если твой супруг окажется богоборцем, мечтающим свергнуть богов с Олимпа?

Артемида хотела что-то ответить, но не успела. Кажется, Диоскуры что-то увидели, потому что начали осторожно будить народ. А аргонавты, стараясь не шуметь, передавали друг другу с «Арго» доспехи и оружие.

Я облачился в свой чешуйчатый панцирь, повесил перевязь с мечом, взял в руки щит и каменный топор, досадуя, что так и не обзавелся копьем, хотя и время у меня было, и возможность. Артемида же, хоть и с луком, но в одном хитоне. Она мне уже не раз говорила, что оружие смертных ей не страшно, но кто знает? Вон, Диомед, сынок нашего Тидея пырнул во время сражения Афродиту, у той кровь пошла.

Тесей, принявший на себя командование, распределил воинов по позициям.

Опытные и лучшие лучники, включая Артемиду-Аталанту, запрыгнули на «Арго», чтобы стрелять сверху, прикрываясь бортами, а мы, сплотившись и сомкнув щиты, приготовились к бою. Аглавру, не имевшую оружия, отправили прикрывать наш тыл.

Те, кто атаковал наш ночной бивак, явно не рассчитывали на сопротивление, ожидая застать нас спящими. Они даже немного притормозили, но все равно, не повернули обратно, а бросились вперед. Что это за люди, отчего они ринулись в драку, не пытаясь узнать — кто мы такие, и что нам нужно — непонятно, но думать об этом стоит потом, после битвы.

Нападавших оказалось больше, чем нас, раза в три, вооружены неплохо и со щитами, но они сражались каждый сам за себя, мы же дрались плечом к плечу. Даже наш главный герой — Геракл, не стал выламываться из общих рядов, а стоял между Асклепием и Орфеем, прикрывавшим его щитами, сокрушая черепа огромной дубиной.

Я встретил дротик одного из нападавших щитом, и, хотя сам не достал своего врага, но тот попал под жало копья Ясона, стоявшего рядом.

— Аргонавты! — скомандовал Тесей. — Вперед! Щиты плотнее! Держать строй!

Очень трудно держать строй, если не было тренировок, нет боевого слаживания, но мы шли, прикрываясь щитами, тесня противника. Наши лучники, занимавшие «господствующую высоту», посылали стрелу за стрелой, выбивая самых настырных и смелых. А позади нашего маленького войска словно заработала катапульта — сатиресса Аглавра, хватала камни и запускала их навесом, над нашими головами, попадая во врагов, а если и не попадала, то вносила смятение в ряды противника.

И вот, наконец-таки противник не выдержал натиска и побежал, оставив убитых и раненых. Может, в горячке боя мы и принялись бы его преследовать, но раздался зычный голос Тесея:

— Аргонавты! Стой!

Нет, не зря Тесея определяют в начальники, если приходится воевать на суше. Не следует гоняться за неприятелем в темноте, да еще по незнакомой местности. Да и зачем добивать врага? У нас нет планов завоевания здешних деревень, пусть с ними Фоант разбирается, а Ясон запишет в свой «путевой дневник» несколько фраз о недружелюбных аборигенах, встречающих путешественников с оружием в руках.

Нам опять повезло. Аргонавты потерь не понесли, а легкие ранения и царапины Асклепий излечит в два счета.

Поверженных врагов оттащили в сторону. С мертвецами — тут все понятно, а раненых бы стоило допросить, но они оказались варварами, не понимающие благородного эллинского, причем — ни одного из наречий.

Ко мне подскочила Артемида. Богиня охоты, еще не отошедшая от боя, осмотрела меня и даже ощупала.

— Цел? — спросила моя любимая и крепко поцеловала. Отстранившись, опять начала осматривать.

— Аталанта! — послышался крик Ясона, предупреждающий об опасности.

Один из поверженных врагов, которого мы приняли за убитого, вскочил с земли и, ухватив дротик, метнул его в Артемиду.

Не знаю, каким чудом мне удалось переместить любимую женщину за свою спину, подставив под удар грудь. Когда острие входило в меня, я не почувствовал боли, подумав только, что чешуйчатый доспех не держит прямой удар.

Потом боль все-таки пришла, но быстро ушла. Жаль, мне тоже пришлось уйти вместе с моей болью.

Эпилог

За что я люблю свою квартиру в «сталинке», ровесницу начала строительства металлургического комбината? За высокие потолки, а главное — за широкие подоконники. На таком можно удобно устроиться с чашкой кофе, а еще останется место под пепельницу. Курить я бросил пару лет назад, но отчего-то опять начал. Пытался пить, но не получилось. Покупал водку, коньяк, но после единственного глоточка содержимое бутылки выливалось в раковину.

Последний месяц я был безработным, хотя официально такого статуса не получал — не хотелось идти в Центр занятости, а сбережений вполне достаточно, чтобы прожить года два, а то и три. Много ли одному надо?

В школу, где отбарабанил пятнадцать лет, я вышел первого сентября, а двадцатого подал заявление об увольнении по собственному желанию. Как иной раз бывает — позвонил папаша ребенка, посчитавший нужным поучить глупого учителя, объяснить, как нынче следует преподавать историю. Наверное, он искренне считал себя правым и действовал от чистого сердца. В прежние времена я бы лишь отшутился, а тут не счел нужным этого делать, ответил не грубо, но достаточно резко, после чего пылающий гневом отец, с группой поддержки, примчался в школу.

Уголовного дела не было, даже объяснение с меня никто не брал, потому что потерпевшие в один голос твердили, что ссадины с царапинами, а также повреждения средней тяжести, повлекшие длительные нарушения функций органов, типа переломов рук и ног, получили по собственной неосторожности, а кто запретит человеку случайно выпасть из окна? Директор школы после инцидента заявила, что она меня ценит и любит, даже новые стеклопакеты в окнах установят за счет родительского фонда, а в начале года сложно найти нового учителя, но…

Со мной происходили какие-то странности. Поздним вечером, когда выбрался-таки в круглосуточный магазин прикупить «долгоиграющих» продуктов, типа пельменей и консервов, ко мне подскочил здоровенный ротвейлер, бывший на «самовыгуле», но я даже не напрягся, а пес, упав передо мной на спину, принялся сучить лапами и подставлять свое горло.

Но почему-то все случившееся казалось ерундой по сравнению с тем, что со мной не произошло, или произошло, но я отчего-то об этом не помнил.

Я сидел на подоконнике, пуская дым в открытую форточку, забыв про остывающий кофе и вспоминал. Вернее — пытался вспомнить. Про то, что ездил в Крым, я знал — телефон заполнен фотографиями кипарисов, моря и руин Херсонеса, но отчего-то не помнил ничего, а все воспоминания о поездке уложились в скомканный трамвайный билет, по которому возвращался с железнодорожного вокзала домой.

Еще одна странность. На груди, чуть ниже сердца, обнаружился давно заживший шрам, а если повернуться спиной к зеркалу, то видно еще и выходное отверстие. На медкомиссии, что мы обязаны проходить накануне каждого учебного года, хирург начал задавать вопросы — мол, откуда? А что я отвечу, если не помню?

Еще у меня откуда-то взялся сувенир, нехарактерный для Крыма. Обычно оттуда везут раковины и гальку с пляжа, а здесь кусочек янтаря, обкатанного волной, с каким-то насекомым внутри. Но янтарь ладно, но откуда на безымянном пальце взялось кольцо, похожее на обручальное, но очень грубой работы? Зачем-то полистал паспорт, но страница номер четырнадцать, как и ожидал, чистая.

Фотографии, забивавшие телефон, мало что подсказали. Когда я их делал, зачем? На одном из снимков древнего Херсонеса, на фоне руин, в кадр попал случайный турист, показавшийся смутно знакомым — здоровенный парень, с черной густой бородой. Увеличил, посмотрел повнимательнее и пришел к выводу, что это просто некий типаж, напоминающий какого-то артиста. Вспомнить бы еще, в каких фильмах снимался?

Иной раз что-то всплывало — Графская пристань, соль на губах, старик в старомодной шляпе, подающий мне руку, три постовых полицейских, косо посматривающих на меня, старенькая машина, в которой тот же старик куда-то меня везет, а потом кафе под названием «Времена года». Не сумел вспомнить — зашел я в кафе, или нет, но отчего-то это казалось важным.

Еще вдруг всплыло — вытаскивая из джинсов телефон, чтобы скинуть на карту старика денежку за проезд, зацепил невесть откуда взявшийся жетон на питерское метро. Верно, завалялся в кармане, а я его даже выстирал вместе с джинсами. Старик успел подхватить жетон в воздухе, сообщив, что мы с ним в расчете.

Я стал бояться снов, потому что после них накатывалась тоска. В сновидениях я жил совершенно иной жизнью, не той, в которой я есть сейчас, а той, в которой хотел бы быть. Просыпаясь, все забывал, но отголоски снов мешали бодрствовать, потому что я осознавал, что только что общался с настоящими друзьями, воевал. Но самое главное, что во сне я встречал Ее. Ту, ради которой сжигают города, топят свои и чужие корабли, идут за тридевять земель. Но самое главное, что это именно та женщина, с которой хочется просто быть рядом, осознавая, что это и есть счастье.

Но кое-что все-таки просачивалось и вспоминалось. Из снов ли, из моих фантазий, а может — из той реальности, которой не было и не могло быть?

Неожиданно вспомнил, что во «Времена года» я не пошел, хотя очень хотелось пить, а отправился к кедру, растущему неподалеку. И что там, у кедра? Кажется, автомат по продаже родниковой воды.

И я снова сижу на подоконнике с чашкой крепкого кофе, пытаясь оттянуть сон, разглядывая сумрачное небо и, кажется, что мне и нужно-то всего ничего, какой-то знак, для того, чтобы все вспомнить. Все вспомнить, а еще встретить… От дум отвлек рокот мотоциклов. Ишь, рокеры хреновы, ночь им не в ночь.

Допив кофе, решил сварить себе еще чашечку, и тут раздался звонок в дверь. Интересно, кого это несет в такое время?

За дверью обнаружилась бородатая физиономия здоровенного парня в косухе.

— Хайре! — улыбнулся рокер. — Угостишь кофе?

Я мрачно посмотрел на здоровяка, размышляя — справлюсь ли с таким амбалом? И на кой меня понесло открывать дверь?

— Кофе побольше готовь, я не один, а с сестрой, — сообщил бородач.

Сестра? Мало мне одного рокера, так он еще и сестру притащил.

Парень в косухе отодвинулся, пропуская вперед стройную девушку, в джинсах и кожаной куртке.

— Хайре, Саймон, — улыбнулась девушка.

И тут словно спала пелена, покрывавшая память и я все вспомнил! Схватив Артемиду в охапку, прижал к себе, прошептал:

— Хайре, моя богиня.

— Я же обещала, что встречу тебя на выходе.

— Эй, молодожены, обниматься потом будете, — проворчал Геракл, запихивая нас внутрь квартиры. — Времени у нас мало, быстренько выпьем по чашке кофе — можно растворимый, и вперед. «Арго» уже неделю ждет. Ясон грозился, что если мы с Аталантой, Артемидой, то есть, в неделю не уложимся, то он без нас уплывет. Уплывет, так ищи его потом.

Всего неделю? А у меня прошло уже три месяца.

— А как мы на судно-то попадем? — недоуменно спросил я. — У нас здесь и моря нет.

— А у нас байки за углом, — сообщила моя богиня. — Если минут через десять выедем, то утром на месте будем.

Избранная библиография

В список включены как научные, так и художественные издания.

Античная лирика: пер. с древнегреч. и латин. / сост. С. Апта, Ю. Шульца — М. Художественная литература. 1968.

Валентинов Андрей. Диомед — сын Тидея. В двух книгах. — М. ЭКСМО. 2001–2002.

Герои Эллады: Мифы Древней Греции. Сост. И. С. Яворская. — Екатеринбург. Ср. — Уральск. кн. изд-во 1992.

Гиро Поль. Быт и нравы древних греков. — Смоленск. «Русич». 2000.

Гомер. Илиада; Пер. С древнегреч. Н. Гнедича. — М., Художественная литература. 1986.

Гомер. Одиссея; Пер. С древнегреч. В. Жуковского. — М., Художественная литература. 1986.

Грейвс Роберт. Мифы древней Греции. — М., «Прогресс». 1992.

Дионис Антонио. Аргонавты. — Минск. 1994.

Зелинский Ф. Ф. Мифы трагической Эллады. — Минск. 1992.

Кондратьев А. Сатиресса. Мифологический роман. — СПб.,1907.

Кондратьев А. А. Боги минувших времен: Стихотворения / Сост., вступ. ст. Вадима Крейда. — М., Молодая гвардия. 2001.

Кравчук Александр. Троянская война. Миф и история. — М., Наука. 1991.

Кун Н. А. Легенды и мифы Древней Греции. Любое издание.

Мифы народов мира: Энциклопедия / Гл. ред. С. А. Токарев. — М.: Советская энциклопедия.1980–1981.

Олди Г. Л. Герой должен быть один. — М. ЭКСМО-Пресс. 2000.

Олди Г. Л. Одиссей — сын Лаэрта. В двух книгах. — М. ЭКСМО. 2001–2002.

Плутарх. Избранные жизнеописания в 2 томах. — М., «Правда». 1987.

Рено Мари. Тесей. — М. ЭКСМО;СПб. Домино. 2006.

Тахо-Годи А. А. Греческая мифология. — М., «Искусство».1989.

Примечания

1

Г. Л. Олди «Герой должен быть один».

(обратно)

2

Около 2 км с небольшим.

(обратно)

3

Вообще-то, это сказал Аполлоний Родосский, живший в III веке до н. э.

(обратно)

4

Если много версий, отчего Сизиф прогневал богов. То, что он воровал с Олимпа нектар и амброзию, ему с рук сходило. Чаще всего вспоминают, что он умудрился взять в плен бога смерти Танатоса. Еще вспоминают, что он, накануне смерти запретил жене проводить погребальные обряды, а попав в подземное царство упросил Аида вернуть его на землю, чтобы навести порядок и сделать жене внушение. Но оказавшись дома, возвращаться в царство мертвых не захотел. Гуляя по земле, он встретился с Автоликом. Сплетня, что на самом-то деле Одиссей не сын Лаэрта, а сын Сизифа, приписывается воину Терситу, развлекавшему воинов под Троей.

Далее я привожу пересказ отрывка из Ф. Зеленского, известного исследователя мифов.

Автолику так понравился Сизиф, что тот сказал: «Как жаль, что у меня нет второй дочери; быть бы тебе моим зятем. Но у меня только одна, и ту я обещал выдать замуж за Лаэрта итакийского»— «Обещал? Клятвенно?» — «Да, клятвенно». — «Именем Гермеса?» — «Нет, Зевса и Геры олимпийских» — «Это другое дело; но как ты ее к нему отправишь?» — «Под чье-нибудь охраной». — «Хочешь под моей?» — «Изволь».

Одиссею ужасно не нравилось, что его отцом считают какого-то Сизифа и он, в отместку, жестоко избил Терсита.

(обратно)

5

Феокрит. На смерть Адониса.

(обратно)

6

Будущая мать Тесея вступила в связь с пьяным Эгеем, а потом, когда тот заснул, отправилась приносить жертву, где девушку увидел Посейдон и овладел ею.

(обратно)

7

Пасифая.

(обратно)

8

Двусторонняя секира.

(обратно)

9

Константин Симонов. Сын артиллериста.

(обратно)

10

Сразу припомнить все деяния Геракла сложно. И двенадцать-то подвигов не каждый перечислит. Касательно пряжи: Геракл в приступе безумия совершил убийство и был вынужден пойти в рабство к царице Омфале, которая его постоянно унижала. В том числе заставляла переодеваться женщиной и прясть. Сама любила облачаться в львиную шкуру и таскать дубину. Дело, как понимаете, закончилось тем, что Омфала и Геракл стали любовниками.

(обратно)

11

Автор читал, что в паутине содержатся антисептики. Так это или нет, он не знает.

(обратно)

12

Примерно 1 км 800 метров.

(обратно)

13

Примерный перевод с древнего языка кентавров — Мир тебе отец. И тебе сестра.

(обратно)

14

Что-то вроде: И вам мир, чужаки.

(обратно)

15

Понимаю, что мои читатели знают, откуда фраза. Но для порядка напишу, что это сказал мальчишка своему деду в произведении Михаила Шолохова «Нахаленок».

(обратно)

16

Точное количество городов-государств не скажет даже историк, специализирующийся на истории Древней Греции. Шестьдесят или сто шестьдесят?

(обратно)

17

Плутарх в жизнеописании Тесея писал, что тот в своих владениях чеканил монеты, но великий биограф мог и ошибаться.

(обратно)

18

Кто служил в армии должен знать, что существовали слухи — в кисель добавляют бром, чтобы подавлять некоторые естественные желания военнослужащих. Увы, не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

(обратно)

19

Ниоба, дочь Тантала, имела очень много детей. Не то десять, не то четырнадцать. Однажды она обидела свою лучшую подругу Лето, похвалившись тем, что у нее детей много, а у той лишь двое. Лето нажаловалась своим детям — Аполлону и Артемиде, а те пришли и перебили всех деток Ниобы.

(обратно)

20

Саймон мог и не знать, что Артемида еще и воплощение Селены, то есть луны. Но он еще много чего не знает о богине охоты.

(обратно)

21

Щербаков Владимир. Асгарт — город богов. — М., Молодая гвардия. 1991.

(обратно)

22

Слова Юрия Гущина.

(обратно)

23

И не просто в родстве, а является сыном Диониса и Афродиты. Как это согласуется с внутренней хронологией мифологии, я не знаю.

(обратно)

24

Агротера — охотница или ловчая.

(обратно)

25

В замок к сеньору возвращается усталый рыцарь. Доспехи помяты, меч сломан.

— Сир, я славно потрудился для вас на севере! — сообщил рыцарь.

— Но у меня нет врагов на севере! — удивленно воскликнул сеньор.

— Нет? Ну, теперь будут.

(обратно)

26

Александр Кондратьев. Жалоба сатирессы.

(обратно)

27

Диссертации есть, включая мою собственную. Но кто их читает, эти диссертации?

(обратно)

28

Не Орфей. Юрий Гущин.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава первая Корабль сумасшедших ​

Глава вторая Завтрак на траве

Глава третья Богиня места ​

Глава четвертая Сизифов труд

Глава пятая Самозванный пророк

Глава шестая Семейство Гиласа

Глава седьмая Жертва Посейдону

Глава восьмая Выбор Тесея

Глава девятая Медные птицы

Глава десятая Поцелуй Аталанты

Глава одиннадцатая Встреча с кентаврами

Глава двенадцатая Заложник

Глава тринадцатая Как сочиняются мифы

Глава четырнадцатая Царь должен умереть

Глава пятнадцатая Младший брат и его сестра

Глава шестнадцатая Острова без корней

Глава семнадцатая Пояс Ипполиты

Глава восемнадцать Будни аргонавтов

Глава девятнадцатая Гибель Бореадов

Глава двадцатая Гонки колесниц

Глава двадцать первая Явление Геры

Глава двадцать вторая И снова Гера

Глава двадцать третья Тайна бессмертия

Глава двадцать четвертая Тайна бессмертия (продолжение)

Глава двадцать пятая Жалоба сатирессы

Глава двадцать шестая Прямой удар

Эпилог

Избранная библиография